Текст книги "Слуги Государевы. Курьер из Стамбула"
Автор книги: Алексей Шкваров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)
– Господи, – Алеша перекрестился, – там же матушка живет, совсем рядом с границей. Нечто нападать будут?
– Вполне вероятно, – кивнул Манштейн, про себя подумав: «Это хорошо, что у него мать живет совсем рядом со шведской Финляндией».
– Только опасность в другом. Кабы мы не вели войны с Турцией, то и бояться было бы нечего. Слава Богу, войска у нас достаточно. Разгромили бы шведов в раз. Твоя матушка и не заметила бы ничего, поскольку на своей земле мы бы и воевать не стали. Сразу же перешли бы границу и разгромили шведов на их земле, как это делали наши с тобой отцы. Но дело приняло дурной оборот.
– Какой же?
– За нашей спиной шведы договариваются с турками о том, что нанесут нам удар в спину. Пока вся наша армия здесь.
– Но это же подло! – искренне возмутился Веселовский.
– На войне все способы хороши, – глядя в сторону, произнес Манштейн.
– Что же делать?
– А вот что! На днях из Стамбула в Стокгольм отправляется королевский курьер, который повезет с собой подписанный договор между султаном турецким и Его Величеством Королем шведским о военном союзе против нас. Его нужно перехватить, у…, – Манштейн вдруг в последний момент передумал произносить это слово «убить», – изъять у него документы, доставить их фельдмаршалу. А тот их предоставит двору, и вся Европа будет извещена о коварстве шведов, что, безусловно, остановит их в злых намерениях.
– И это поручается мне? – Веселовский смотрел прямо в глаза Манштейну.
– Не только тебе, – не отводя глаз, отвечал адъютант. – Вас будет три группы, во главе каждой – офицер. Кроме тебя, едут капитан Кутлер и поручик Лесавецкий Тверского драгунского полка. Каждый из вас берет с собой двух надежных солдат, лучше из унтер-офицеров. Окончательные инструкции получите сегодня вечером лично от самого фельдмаршала. – Манштейн заканчивал свою речь жестко.
– Что мы должны сделать с курьером, когда встретим? – вопрос опять в глаза.
– По обстановке, Веселовский. Курьер – майор шведской армии. Вооружен. Возможно, окажет сопротивление. Сейчас он наш враг. А как поступают с врагом, я думаю, ты знаешь.
Веселовский сидел, обхватив голову руками:
– Но ведь войны со Швецией у нас сейчас нет?
– А ты что, ее хочешь? Разве ты не видишь, что можно ее предотвратить? – Манштейн продолжал давить. – А потом, Алеша, – его голос подобрел, – вместо того, чтобы снова тащиться с войском по выжженной степи, вы отправляетесь в небольшое путешествие в Европу, выполните приказ, вернетесь, кампания этого года, а может, и вся война уже закончится. Тебя будут ждать награды и, возможно, сам ускоришь свою свадьбу?
– Так это приказ? – каким-то безразличным голосом произнес поручик.
– Приказ Миниха, – опять жестко ответил Манштейн, как отрезал, давая понять, что отказ невозможен.
– Я все понял, господин премьер-майор, – тихо сказал Веселовский, по-прежнему не поднимая головы.
– Ну вот и хорошо. – Манштейн поднялся. – Я зайду к командиру полка, скажу ему о твоей отлучке.
– Только умоляю вас, не говорите ему о цели, – Веселовский даже вскочил и его глаза просяще смотрели на собеседника.
– О чем ты говоришь, Веселовский. Я же предупредил тебя, что сие задание тайное. Командиру полка будет сказано, что ты временно откомандируешься в распоряжение главнокомандующего. А дальше все необходимые документы, указания вы получите вечером у самого Миниха. Так что к 8 часам прошу в шатер его сиятельства. Я буду ждать. До встречи. – Манштейн дотронулся рукой до шляпы, повернулся и вышел из палатки Веселовского.
Поручик тяжело опустился на стул. Было над чем задуматься. «Господи, помилуй! На что же меня посылают? На разбой, на убийство? Я ж офицер – и на большую дорогу? Да, нас посылали усмирять башкир, но, слава Богу, до кровопролития не дошло. Да, я убивал врага, но в честном бою, как нас учили в кадетском корпусе. Шляхетство есть рыцарство…, а офицерство – цвет шляхетства, слуги государевы. Всегда быть поборником справедливости и добра, против несправедливости и зла. А теперь я должен ехать с такими же, как я, офицерами в Европу, найти там человека и попытаться его ограбить. А он не согласится. Ведь он тоже офицер, майор, сказал Манштейн. Он будет защищать свою честь, он будет защищать своего короля, он выполняет его приказ, везет государственные бумаги. А нас трое, не считая солдат. Мы убьем его. Может, и он успеет убить кого-то. Потом ограбим и привезем взятое сюда, к Миниху. И это приказ! Который не выполнить я не могу. Буду расстрелян. Господи, что же делать? И спросить-то не у кого. Был бы жив отец Василий… Вот кто подсказать бы смог. Как он говорил: “Будь стоек, Алеша! Много в жизни испытаний и надо их выдержать. Ибо те испытания от Господа нашего. Проверяет он тебя на прочность – крепок ли ты в вере своей? Не отступишься ли? А поступать должно, как сердце тебе подсказывает, ибо сердце есть душа твоя, Господом и Богородицей нашей данная от рождения. Все мысли в голову от души идут. Если злые, подлые, то и душа такая же”».
– Господин поручик, – в палатку просунулась голова унтер-офицера Потапова с его, Веселовского, роты, – командир полка кличут.
– Хорошо, Потапов, иду, – обреченно кивнул головой Алеша. – Да, кстати, скажи Терехову со второго взвода, вы вдвоем сегодня со мной поедете.
– Далеко, вашь бродь? В том смысле, сколь харчей брать, оружие какое?
– Оружие обычное. Палаши да пистолеты седельные. Фузеи оставьте. Не понадобятся. Коней осмотрите как следует – путь будет у нас дальний. Харчей…? Не знаю… Ну, возьмите недели на две. Там разберемся, – рассеянно отвечал поручик.
– А куда поедем?
– Не положено пока, братец, вам знать. Куда скажут – туда и поедем.
– Тогда понятно, – вздохнул старый унтер, – наше дело солдатское – приказ исполнять.
– Вот-вот, наше дело солдатское, – уже почти про себя повторил Веселовский, одевая шляпу и выходя из палатки.
– Да-а-а, – задумчиво проговорил, глядя ему вослед, Потапов, – чой-то наш поручик совсем не радостный. На смерть, что ли, нас посылают… Пойду Терехова порадую.
– Слышал приказ Миниха? – вопросом встретил] Веселовского командир полка.
– Слышал, – тихо ответил Веселовский.
– Судя по тому, как отвечаешь, приказ тебя не радует. Не спрашиваю суть его, ибо предупрежден, но скажи одно, Алеша, – не на верную смерть ли тебя посылает Миних?
– Нет, Иван Семенович, скорее, наоборот, – Веселовский смотрел в пол, словно ему стыдно было поднять глаза на командира.
– Ладно, не нравится мне все это, но что делать. Приказ есть приказ. Какие-то у меня предчувствия дурные на эту кампанию. Чем-то она закончится… Да, вот и тебя еще забирают.
– Иван Семенович! – с мольбой посмотрел на него поручик. – Машеньке только ничего не сообщайте. Вернусь, сам напишу.
– Конечно, сынок. Давай-ка я обниму тебя на прощанье. Дай-то Бог свидимся, будем и живы, и здоровы.
Комендант Хотина Али Колчак-паша лично вышел проводить в дорогу важного гостя, обласканного султаном. Шведский барон Мальколм Синклер вез с собой важные бумаги, подписанные самим сыном Пророка.
– Хвала Аллаху, русские гяуры в этом году еще только начинают свое движение навстречу смерти. Я думаю, майор, ваша дорога будет удачной. Пока мы воюем с прахоподобными здесь, вы нанесете им удар в спину. Еще ваш великий Король Карл был союзником нашего султана, и лишь чудо спасло русского царя Петра. Иначе его голова бы украшала один из кольев стен Семибашенного замка. Но, говорят, русское золото так смутило нашего великого визиря, что вместо царя Петра его голова оказалась одетой на кол. Сейчас другие времена, и наш великий султан, тень Аллаха на земле, Махмуд II, жестоко отомстит неверным. Каждый год они отмечают свой путь в наших владениях тысячами павших. Так будет всегда.
Синклер выслушал внимательно витиеватую речь Колчак-паши и вежливо ему поклонился.
– Я дам вам охрану – пятьдесят отборных серденгести[17]17
Конные янычары, называемые еще «беспощадными».
[Закрыть] – продолжал комендант Хотина. – Они проводят вас до польских владений коронного гетмана Потоцкого. У нас мир с поляками, и они также ненавидят русских. Потоцкий проводит вас дальше. Кысмет. На все воля Всевышнего!
Синклер еще раз поклонился, и Колчак-паша вернулся в свои покои. Майор оглядел свой конвой, легко поднялся в седло, проверил крепко ли привязаны дорожные сумки и махнул рукой: «Поехали!» Поднимая облака пыли, отряд тронулся в путь. Достигнув польской границы, янычары покинули майора, но его уже поджидали шляхтичи из личной охраны коронного гетмана.
– Скорее, скорее, – подстегивал сам себя Синклер, и его шпоры раз за разом вонзались в мокрые от пота бока кобылы.
– Ну что, господа? – тяжелый взгляд Миниха, грузно восседавшего за столом, скользил по фигурам трех офицеров, стоявших навытяжку перед фельдмаршалом. Манштейн расположился где-то сбоку. – Инструкции, дорожные пасы, деньги получили? – прозвучал грозный вопрос.
– Да, ваше сиятельство, – за всех ответил Кутлер.
– Оружие в исправности? Пороха, пуль достаточно взяли с собой? – не меняя тона, поинтересовался Миних.
– Не извольте сомневаться, ваше сиятельство, всего предостаточно, – по-прежнему за всех отвечал Кутлер.
– Что-то мне твое лицо знакомо, – Миних пристально посмотрел на одного из офицеров, стоявших рядом с Кутлером.
– Поручик Веселовский Вятского драгунского полка, ваше сиятельство, – негромко, но твердо представился Алеша.
– Точно, Веселовский, – заулыбался фельдмаршал, – помню, помню. Батюшку твоего, блины, потом корпус шляхетский. Да ты уже поручик?
– Ваше сиятельство, – вмешался Манштейн, – мы с Веселовским башню брали на Перекопе, в коей янычары сдаваться не хотели, когда первый раз в Крым шли. Меня ранило, а он атаку продолжил и положил всех басурман.
– Герой, – восхищенно разглядывал поручика Миних. – Я же говорил, Миних никогда в людях не ошибается.
– Конечно, ваше сиятельство, – склонился Манштейн.
– Ладно, и последнее! – вдруг что-то вспомнил Миних, еще любуясь Веселовским. – Манштейн!
– Да, ваше сиятельство.
– Бумагу, перо, чернила.
– Слушаюсь.
В мгновение ока адъютант поставил на стол все требуемое. Миних засопел, повертел в толстых пальцах перо, словно разглядывая, тонко ли оно зачищено, затем склонился над бумагой, подумал и начал писать. Перо зацарапало по бумаге, разбрызгивая чернила. Было видно, что письмо давалось с трудом старому служаке. Рукоять сабли была привычнее. Закончив трудиться, Миних с треском размашисто расписался и с удовлетворением прочитал начертанное. Последнюю фразу он произнес вслух:
– …И ежели найдете, то стараться его умертвить или в воду утопить. Бумаги при оном майоре содержащиеся доставить ко мне. Миних.
– Ну вот и все, господа! – протянул он бумагу Кутлеру. Манштейн перехватил, посыпал песком, потряс в воздухе, чтоб чернила просохли, подул, стряхнул и передал по назначению.
– Это чтобы вы не думали ни о чем, кроме, как об успехе сыска, вам порученного. Всю ответственность на себя берет Миних! Чтобы мысли не одолевали вредные, – дескать, чужой подданный, на территории чужого королевства. Да мне плевать! Я – Миних. Этим все сказано.
Фельдмаршал грохнул кулаком по столу, усиливая эффект произнесенного. Перо улетело, чернильница опрокинулась и залила остававшуюся чистую бумагу.
– Манштейн, – поморщился Миних, – убери. Вишь, силу не рассчитал.
– Все, господа! С Богом, – царственным жестом фельдмаршал указал офицерам на выход. С поклонами, пятясь назад, они покинули палатку главнокомандующего.
– Ну что, Манштейн, – обратился Миних к адъютанту, убиравшему со стола следы кулака фельдмаршала, – каков я?
– Вы неотразимы, ваше сиятельство, – грустно заметил Манштейн, – только мне кажется, что вы поступили не совсем осторожно, подписав сей документ. Дипломаты в делах подобных следов не оставляют.
– А я не дипломат! – взъярился Миних, поднимая вновь свой кулак, но увидев, что стол еще залит чернилами, не стал его пока опускать. – Я солдат, Манштейн! Я, как рыцарь, смотрю на врага с поднятым забралом. Я потому и возрождаю рыцарскую конницу – моих славных кирасир. Мы будем воевать всегда только честно, – кулак рубанул воздух, так и не решившись опуститься на стол.
– Конечно, ваше сиятельство, – поддакнул Манштейн, подумав. – Однако кого ж мы послали на большую дорогу? Бедных самаритян или убийц?
– Как думаешь, они справятся? – Миних уже успокоился, не обратив внимания на последнюю фразу майора.
– Это лучшие офицеры, экселенц, – ответствовал адъютант, – если не они, то кто же? Не казаков же посылать. С рожами бородатыми, разбойными. Вся Европа сразу узнает, кто это и зачем. А здесь дворяне, офицеры, языки знающие. Да и пасы им подписаны самим Императором цесарским. Какие подозрения?
– Дай Бог! Дай-то им Бог! – неистово закрестился Миних на висящие в углу иконы. – Скажу пастору Мартенсу, чтоб отслужил молебен. А мы-то порадуем матушку Императрицу известиями правдивыми, доказательствами сговора подлого между дворами шведскими и константинопольскими. Она-то им сколь золота отвалила. Долги за них голландским банкирам отдала. Вот как они добро помнят. Ну да ничего, и до них доберемся. Довершим дело, Петром Алексеевичем Великим начатое. Прикажет матушка Анна Иоанновна – возьми, Миних, Стокгольм, да принеси мне его к ногам царственным – в лепешку расшибусь, но исполню.
«Исполнишь, – подумал Манштейн, – только сколько еще солдат положишь при этом. Тебе головой стены прошибать, а не баталии разыгрывать. Храбр, когда людей можно не считать».
Подумал, но вслух сказал другое:
– Вашему сиятельству любое дело по плечу. Армию ли преобразовать, супостата любого сокрушить, город аль канал построить.
– Здесь ты прав, Манштейн, – ухмыльнулся довольный лестью Миних. – Все. Все могу. На то я и Миних!
Отряд из девяти всадников быстро доскакал до польской границы, постоянно меняя лошадей на постоялых дворах и задерживаясь лишь на несколько часов сна. Польские владения проскочили тоже быстро и без особых приключений. Они спешили в Силезию. Пытаться задержать Синклера во владениях коронного гетмана было бессмысленно – пришлось бы выдержать бой с отрядом польской шляхты, который, наверняка, его охранял. Потому путь лежал в Силезию.
– Здесь Синклер поедет один. Здесь и брать его будем, – кратко выразился Кутлер.
На коротких растагах почти не разговаривали. Веселовский не был знаком ни с Кутлером, ни с Лесавецким. Да и тот сыск, на который их направили, не располагал к разговорам. Солдаты, конечно, были ближе друг с другом. Обсуждали седловку коней, их преимущества и недостатки, вспоминали сражения, где довелось участвовать, – ведь все служить начали еще при Петре Великом. Седые, похожие друг на друга, эти ветераны петровских походов, казалось, были высечены из одной породы.
Наконец, всадники перемахнули Судетские горы, и пришло время расставаться. Впереди лежали австрийские владения. Офицеры съехались вместе, драгуны держались поодаль.
– Здесь расстаемся, – хмуро начал Кутлер, развернув карту, – мы с Лесавецким отправляемся по этой дороге, затем на развилке разделяемся. Вы, Веселовский, двигаетесь со своими людьми в этом направлении. Сдается мне, что путь шведа будет лежать через Бреславль. Вот и будем кружить вокруг него. С польской границы нас предупредят, как только он въедет в Силезию. Вот тогда надо будет смотреть в оба. Двигаемся так, чтобы между нами было не более половины дневного перехода. Обнаруживший Синклера отсылает одного драгуна к ближайшей группе, та двигается на соединение с первой, послав следующего драгуна за остальными. Соединяемся, и капкан захлопнется. Удачи нам, господа.
Кутлер с Лесавецким в сопровождении своих солдат двинулись в путь. Веселовский медлил, Потапов и Терехов выжидающе смотрели на своего ротного командира. Постояв еще немного, поручик тронул поводья и медленно поехал в Силезию. Драгуны без команды последовали за ним.
В скромных постоялых дворах они подзывали знаком хозяина и, шепнув ему что-то на ухо, тотчас получали ночлег и ужин для себя, а лошадям корм. Потом они ели, оглядываясь внимательно по сторонам и о чем-то тихо переговариваясь с хозяином корчмы. Если требовался кузнец перековать лошадь, то он появлялся немедленно, даже если ночь стояла на дворе. Если требовалось заменить лошадь, то из-под земли приводили новую кобылу. Да, агентура Неплюева в Европе работала безукоризненно!
Двое ложились спать, а третий всегда бодрствовал, положив перед собой пару заряженных пистолетов и опершись подбородком на эфес огромного палаша. Утром их путь продолжался. И так изо дня в день кружили они по Силезии, не привлекая ничьего внимания. Дороги Европы были и так забиты самым разнообразным людом. Шагали босые студенты, переходя из одного университета в другой. Передвигались крестьяне, отвозившие свой урожай на ближайшие рынки. Плелись нищие, калеки. Скакали почтовые кареты, проносились курьеры. Было много военных, добиравшихся кто пешим, кто конным к бесчисленным германским курфюрствам, княжествам, герцогствам, графствам наниматься на службу. Несколько групп из трех молчаливых вооруженных людей, двигавшихся разными дорогами, не привлекали ничье внимание.
Глава 5
На большой дороге
Синклер торопился. Как охрана коронного гетмана попрощалась с ним на границе своих владений и пожелала «ясновельможному пану» доброго пути, он остался лишь с двумя слугами. Они умели накрывать на стол, но совершенно не годились для ремесла воинского.
«Зачем они мне нужны? – думал майор, с тоской разглядывая неуклюжую посадку в седле своих спутников. – Эх, были бы на их месте пара-тройка старых опытных вояк-драбантов из лейб-полка. Каждый из них десятерых солдат стоит. А эти… эти первые сбегут, случись что».
Сейчас Синклер мог рассчитывать только на шпагу свою да на пистолеты, два из которых хранились в кобурах седельных, а один был за поясом, с ним майор не расставался ни днем, ни ночью. Не расставался он и с ратификациями договора, что вез в Стокгольм. Слезая с коня, всегда снимал и седельные сумки, где лежали бумаги, заносил с собой и держал рядом на лавке, пока ел, или под головой, пока спал.
Он двигался через Судеты, не обращая внимания на красоты природы. Горы в Нижней Силезии как будто приплюснуты, приземисты. И проходы через них узкие, оставляющие лишь полоску неба над головой. Зато верхний ярус, ветрами высеченный, представляет собой изумительную скульптурную композицию, напоминающую самых разнообразных животных или персонажей сказочных. За красотой этих мест Синклеру виделась лишь опасность, возможность нападения противника внезапного, использующего столь удобные скальные лабиринты. Его рука только крепче сжимала рукоять пистолета, а шпоры вонзались в бока лошади, ускоряя ее ход.
«Быстрее, быстрее», – подгонял себя майор, стремясь вырваться на равнины.
Пройдя горы, их путь теперь лежал к Бреслау, древнему славянскому Бреславлю, Силезии столице. Синклер все ускорял движение и увеличивал дневные переходы, с ненавистью оглядываясь на своих слуг, от длительной скачки изнемогавших.
«Может, бросить их где-нибудь? Сами доберутся», – все чаще и чаще такие мысли посещали майора.
Курьер шведский старался обеспечить себя и своих спутников ночлегом в монастырях и аббатствах католических. Будучи не очень щепетильным в вопросах веры, Синклер легко выдавал себя и слуг за странствующих добропорядочных католиков, считая, если и обнаружится то, что они лютеране, гнев монахов намного безопаснее русских. В том, что за ним идет охота, он даже не сомневался.
Лично сам Синклер не имел ничего против русских. Тринадцать лет плена он считал заслуженной платой за поход Карла XII. Ведь они вторглись в пределы русские и, недооценив противника, проиграли кампанию. В плену к нему неплохо относились, даже жалели. Особенно женщины. Майор вспоминал их с особой теплотой. Удивительный народ. Стоило поговорить с любым крестьянином или мещанином, чтобы найти в нем здравого смысла и рассудительности, сколько нужно. Синклер мог с уверенностью сказать, что русские выкажут во всех обстоятельствах более смышлености, нежели чем она встречается обыкновенно у людей такого же сословия в Швеции или в любой другой стране Европы. Но только не касаемо их верности Отечеству и Православию. Здесь русские стояли непоколебимо. И сколь жестоким не казался тот уклад, в котором они существовали, менять на другой никто и не помышлял. Так размышлял Синклер, поторапливая коня. Понимал майор, коль русские ведут за ним охоту, вырваться будет очень сложно.
Майор сторонился постоялых дворов, предпочитая укрываться на ночь за крепкими стенами монастырскими. Лишь в исключительных случаях он вынужден был останавливаться в сельских гостиницах, предпринимая меры безопасности немалые.
Вот и в Бреслау, въехав в самый центр города, высекая подковами искры из брусчатки ратушной площади, он сразу направился в цистерцианское аббатство и попросился на ночлег, обещая пожертвование щедрое монастырю и благочестивым монахам.
Стоя на обязательной вечерней мессе в толпе молящихся, Синклер обдумывал дальнейший маршрут. Впереди были еще два силезских города – Нейштадт и Грюнберг, а дальше лежали земли германские. Не забывая во время креститься и шептать слова молитвы, дабы не вызвать подозрений окружающих, его мозг лихорадочно рассчитывал расстояния и переходы дневные. До Нейштадта было слишком близко, до Грюнберга, наоборот, далеко.
«Придется ночевать в какой-нибудь корчме, за Нейштадтом. Затем, если выехать рано утром, мы достигнем Грюнберга, там переночуем. То есть еще два дня – и уже Франкфурт. Там мы будем вне досягаемости русских, – пришел к такому заключению майор. – Значит, осталось два дня пути и две ночи. Господи, – Синклер искренне посмотрел на изображение Святого Иакова в центре алтаря, перекрестился, – помоги преодолеть все. Силы мои уже на исходе. Господи! Вразуми и защити».
Утром, после скудной трапезы монастырской, курьер королевский отправился в путь. Не задерживаясь, всадники проскакали Нейштадт и, проследовав три мили в сторону Грюнберга, выбрали для ночлега постоялый двор с корчмой в небольшой силезской деревушке. Майор соскочил с коня, кинул поводья подъехавшему слуге, затем снял дорожные сумки, перекинул их через плечо и, толкнув дверь, вошел внутрь.
В корчме было пустынно. Лишь в дальнем углу сидели трое незнакомцев в темных плащах и молча поглощали пищу, не обращая никакого внимания на Синклера.
Майор сел подальше от них, положил рядом с собой сумки с бумагами, поправил пистолет за поясом и стал поджидать хозяина. Тот не заставил себя долго ждать, появился с кухни, неся на подносе что-то дымящееся той троице, что сидела в другом углу. Выставив кушанье на стол, хозяин негромко обменялся несколькими фразами с незнакомцами и направился к Синклеру.
– Что желает мой господин? – прозвучал вопрос почтительный.
– Ужин для меня и моих людей, овес лошадям и ночлег.
– Господин путешествует? – трактирщик протирал стол перед майором полотенцем.
– Да, – ответил Синклер, явно не желая продолжать разговор. Но хозяин был неумолим.
– Судя по Вашему загорелому лицу, вы, господин, едете явно с юга Европы. А курс держите на Гамбург. Мы, трактирщики, народ наблюдательный. Представляете, сколько людей проходит через мою корчму. У каждого свой путь, своя дорога. А у меня вкусно кормят, всегда тепло, отличный овес для лошадей и мягкие постели для путешественников. – Голос хозяина обволакивал, успокаивал. Синклер почувствовал, что он совершенно разбит этой дорогой, и усталость растекается по онемевшим от бесконечного сидения в седле членам.
– Да, мой друг. Я уже много проехал, но и впереди еще не мало миль. Да и море…, – задумчиво произнес Синклер. Потом вдруг опомнился, взял себя в руки и добавил уже более строго:
– Я повторяю, мне нужна еда, корм лошадям и ночлег. Если все будет хорошо, мы отдохнем и рано утром тронемся в путь. Только одно обязательное условие – нас никто не должен беспокоить. И ты тогда завтра получишь вознаграждение щедрое.
Лицо хозяина расплылось в благодушной улыбке:
– Мой господин. Вы заехали туда, куда вам нужно. Никого нет. Кроме тех молчаливых господ, что вы уже видели, никого не будет. Но, если вы заметили, они также не нуждаются в ничьей компании. Так что отдохнете вы замечательно. Никто никому не будет мешать. Сейчас я позову свою Марту, чтобы она помогла мне побыстрее вас обслужить.
Синклер уже ругал себя за то, что он сказал несколько лишних слов трактирщику, но потом посмотрел еще раз на троицу в другом углу корчмы, по-прежнему не обращавшую никакого внимания на майора, и несколько успокоился. Эта троица не была похожа на тех, кто бы мог выслеживать его. Появившаяся жена трактирщика уже начала носить майору сыр, хлеб, воду, кувшин с вином. Появились и его слуги, уселись с краю стола, подальше от своего господина.
Хозяин принес тем троим еще кувшин вина, перебросился несколькими фразами, получил деньги и, раскланиваясь, вернулся на кухню. Один из незнакомцев встал, попрощался с остающимися и быстро покинул помещение. Как я думаю, вы уже догадались, это была одна из русских групп, отправленных в сыск.
Трактирщик, подойдя к Кутлеру, а это был именно он, сообщил то, что выпытал случайно у шведа:
– Он едет с юга, едет в Гамбург и дальше через море. Очень подозрителен ко всем, но остается на ночлег, а выехать намерен рано утром. Я думаю, мой господин, что это тот человек, которого вы ищите.
– Спасибо, – кивнул головой Кутлер, даже не поворачиваясь в сторону Синклера. – Вот возьми, – он протянул монету, – и иди теперь. Дальше мы сами.
– Авдеев, – Кутлер тихо обратился к одному из своих унтер-офицеров, – сейчас ты встанешь, мы попрощаемся как старые знакомые, и ты выезжаешь немедленно к поручику Лесавецкому. Передашь, что еще до рассвета вы должны быть уже здесь. Встречаемся на краю деревни, возле мельницы. Поручик все поймет и отправит своего драгуна к Веселовскому. Давай вперед. – Все трое встали, изобразили сцену прощания, и Авдеев покинул корчму.
Синклер даже обрадовался, когда увидел, что незнакомцев стало на одного меньше. Видя, как они сердечно прощаются с покидающим их спутником, майору стало понятно, что он не вернется.
«Даже если они и выслеживают меня, то двое против одного – это все-таки лучше, чем трое. Тем более, они не знают, что мои слуги ни на что не годятся», – подумал про себя Синклер.
Закончив ужин, он поднялся в отведенную ему комнату, улегся на кровать, положив, как всегда, сумку с бумагами под подушку, а заряженный пистолет рядом с собой. Слуги улеглись на пол, возле двери, чтобы помешать телами попытке проникновения в помещение. Майор погрузился в сон.
Авдеев, выйдя из корчмы, быстро оседлал своего коня и, взяв за поводья, чтоб не стучать копытами, осторожно вывел со двора. На улице он одним рывком поднялся в седло, тихо проехал до конца, затем вонзил шпоры и пустил лошадь широким аллюром. Следовало торопиться, ибо уже смеркалось.
К часу ночи он был уже в соседней деревне, где размещался Лесавецкий со своими драгунами. Последний моментально поднялся, выслушал Авдеева и отдал приказ готовиться к выступлению немедленному:
– Сколько их, Авдеев?
– Майор и с ним двое. Похоже слуги, а не солдаты.
– С чего ты так решил?
– У нас глаз наметанный, ваше скородь. Если б солдаты, то наверняка должны быть кавалеристами, то бишь привычными к седлу. А они двигались, как сонные мухи, с коня не сходили, а сваливались, как куль с мукой. Палашей, шпаг, кинжалов и прочего холодного оружия у них не наблюдалось. Пистолеты были, по одному у каждого. Но военные так не носят оружие.
– Как не так? – сыпались вопросы поручика, пока он одевал снаряжение.
– Ну не так… Будто бы они с боязнью относятся к пистолям своим. Не привычно им это, что ли…
– А майор?
– О-о, майор – человек сурьезный. Шпага длиннющая, пистолет за поясом – с ентим оружьем он не расстается. Похоже, кирасу носит под камзолом. Еще два пистолета в седельных кобурах держит. И сумка с ним дорожная. С ней тоже ни на минуту не расстается.
– Понятно, – поручик закончил сборы, поправил палаш и кивнул ближайшему из своих другун. – Давай, пулей к поручику Веселовскому, он под Грюнбергом должон быть. Найдешь, все обскажешь ему, и выдвигайтесь нам навстречу. Где-то на дороге между Нейштадтом и Грюнбергом встретимся и завершим наш сыск.
В половине второго по полуночи ворота конюшни распахнулись, из них выехали четыре человека, трое поехали назад, по той дороге, что приехал Авдеев, а четвертый понесся в другую сторону. Когда ночная мгла начала превращаться в предрассветные сумерки, Лесавецкий подъехал с драгунами к старой мельнице, стоявшей на берегу маленькой, но быстрой реки, приводившей в движение жернова. Здесь же через речку был перекинут деревянный мост.
Заметив приближающихся всадников, из высокой прибрежной травы поднялась фигура драгуна и замахала руками, чтоб они галоп сменили на шаг. Драгун подошел к приехавшим, ни слова не произнося, показал рукой направление, где находился Кутлер, забрал у них лошадей и повел прятать за мельницу.
Слегка пригнувшись, чтобы быть вровень с травой, Лесавецкий и драгуны стали пробираться по берегу реки. Через несколько метров они обнаружили маленькую, ботфортами вытоптанную поляну, где их ждал Кутлер.
Капитан знаком показал, чтобы все садились, а Лесавецкого поманил к себе:
– Это он, поручик, – прошептал Кутлер. – Говорить всем только шепотом. Рядом вода, а по ней звук хорошо разносится. Ждем здесь. Видишь? – Капитан палашом раздвинул траву и открылся замечательный вид на мост. – Все как на ладони. Майор сказал трактирщику, что будет выезжать с рассветом. Потому мы всю ночь сидим, дабы сбежать раньше не надумал. Да и развилка рядом. Сразу увидим, куда направится. Последуем за ним на расстоянии. А когда увидим, что никто не мешает, тогда и начнем. Веселовскому передал?
– Да, все исполнено. Я думаю, он будет двигаться навстречу, – также шепотом отвечал поручик.
– Вот и хорошо. Может, так и получится, что Веселовский зачнет, встретившись с ним на дороге, а мы сзади подойдем.
Между тем начинало светать. Ночь отступала, восток становился все более и более светлым, затем порозовел и окрасился сразу же пением птиц. В просыпающейся деревне один за другим загорланили петухи, дополняя своей горластой музыкой всю красоту природы. Наконец, первые лучи солнца озарили землю. Со стороны деревни донесся стук копыт.
– Похоже, они! – прошептал Кутлер, вновь раздвигая траву.
На мосту показались три всадника. Первый был, несомненно, Синклер. Даже издалека было видно, что он как влитой сидит в седле. За ним, подпрыгивая, поспешали два его лакея.
– Да, кавалеристы – насмешливо сказал капитан, – а вот майор хорош. Недаром говорили, что из лейб-гвардейских королевских драгун. Видно сразу. Серьезный противник.
