Текст книги "Чучхе"

Автор книги: Алексей Евдокимов

Соавторы: Александр Гаррос
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

49

Утро. Эмиль вылезает из душевой кабинки в ванной Алисы. Он распарен, благодушен и расслаблен. Тихонько что-то насвистывает. Обернувшись полотенцем, выходит из ванной комнаты. И вдруг обнаруживает, что Алиса уже одета и – того больше – уже заканчивает паковать компактный штурмовой рюкзак литров на тридцать пять. Резким, привычным жестом она затягивает тесемки на горловине.

– Ты куда?! – Эмиль ошарашен.

Алиса смотрит на него без интереса, отворачивается и продолжает заниматься сборами.

– Одевайся, – бросает через плечо. – У тебя десять минут.

– Ты что… Уезжаешь куда-то?

– Улетаю.

– Куда?..

Алиса на мгновение останавливается, внимательно, но без всякого выражения смотрит на него:

– В Патайю.

– Как это?..

– Давай-давай. Одевайся.

Эмиль смотрит на нее, по-прежнему не понимая. Потом подходит и пытается взять – нежно – за плечи. Алиса экономно отстраняется.

– Алиса… Что происходит?

– Не знаю. Но мне это не нравится.

– Ты… о чем? О нас?

– Угу. Обо всех.

– Погоди. При чем тут…

– Ну вот и я думаю, что ни при чем. Ты давай, давай… Я такси вызвала.

– Ты что… решила улететь?

Алиса оглядывает комнату и ставит рюкзак возле стопы:

– Фима говорил, что стоит быть от этой страны подальше. И знаешь… Наверное, правильно говорил. Я собираюсь быть от нее подальше. Хотя бы сейчас.

Эмиль глядит на нее, потом разворачивается и обалдело, заторможенно отправляется в спальню – за одеждой. Быстро одевается. Лицо его хмуро.

– Когда ты взяла билет?

– Вчера.

– То есть все это… Что было…

– Так что ж я, правил не понимаю, – ее голос жестко-саркастичен. – Не знаю, до чего обязательно надо дотягивать все эти телегляделки в замочную скважину? Чтоб герои потрахались… Ну что – шоу удалось?

Эмиль застывает с носком в руках:

– Что?.. Какое шоу?..

Алиса появляется на пороге – уже с рюкзаком на плече:

– Ну откуда я знаю, как ты его назвал? «Ошпаренные тараканы»? «Пауки в банке»? «Террариум одноклассников»?

Эмиль смотрит на нее:

– Ты с ума сошла.

– Я с ума сошла? Это не я с ума сошла… Это вы там с ума посходили… Со своими риэлити-шоу… Кто первым покинет команду? Кто кого сдаст? Кто кого сольет? Кто кого замочит? Ты же у нас главный по телепровокациям. Шоу «Свиноферма». Шоу «Похоть». Как ты говорил?.. «Рабство»?..

– Алиса, что ты несешь?..

– Одевайся, одевайся. Машина внизу уже.

Эмиль надевает на себя оставшееся: майка остается недозаправленной в джинсы. Алиса кивает на дверь; в руках ее – ключи от квартиры.

Эмиль, проходя мимо нее, останавливается, пристально на нее глядя:

– Лис… Ты же это не всерьез.

– Давай-давай, – кивает она на дверь.

Эмиль отпирает дверь… Медлит… Делает шаг через порог… Потом делает шаг обратно, захлопывает дверь, поворачивается… Алиса стоит вплотную. Смотрит недобро.

– Алиса… – вполголоса.

Алиса холодно ухмыляется:

– Ты же сам мне все рассказал. Когда мы у тебя… стрелялись. Новое, значит, шоу? В реальном антураже? На знакомой натуре? Такое, что все опупеют? Ну что, опупеют? Я, например, опупела… Не делай такие глаза. Что я, совсем ничего не понимаю? Пятеро героев. Молодых. Все разные. Чтобы не скучно. Все помещены в одинаковые условия. Задача – выжить. Побеждает последний оставшийся в живых. Правильно? Правильно, – резко. – Все, время.

50

Открывается дверь подъезда. Из подъезда выходит растерянный Эмиль. Клок незаправленной майки по-прежнему свисает. Эмиль смотрит, как захлопывается дверца такси, увозящего Алису. Выражение лица его вдруг – мгновенно – меняется. Он быстрым движением заправляет майку. Легко соскакивает с крыльца, пружинисто идет к своему красному авто, припаркованному тут же. На ходу, действуя обеими руками одновременно – чтоб не терять ни секунды! – вынимает ключи и мобильник, набирает номер, подбрасывает ключи, ловит.

– Эдик? – в трубку. – Вы на месте? Сколько камер? Давай. Боевая готовность. Через полчасика она подъедет…

51

Довольно обширное открытое неухоженное пространство, неопрятная индустриальная застройка в отдалении. Вполоборота друг к другу стоят Артем и его куратор.

Артем передает визави папку, аналогичную той, что листал давеча Эмиль:

– Не могу сказать, что вам понравится. Но интересно вам будет. И… небесполезно.

Куратор бегло пролистывает папку – она полна ксерокопий документов, – задерживается взглядом на одном… другом…

– Президентский фонд? – Поднимает глаза на Артема.

Они смотрят друг на друга.

52

Красный спорткар Эмиля останавливается у подъезда дома, где живет Андрей. Эмиль вылезает из кабины. Смотрит на дом, как бы пытаясь вычислить Андреевы окна. Захлопывает дверцу, обходит свое авто сзади… Что-то привлекает его внимание. Он глядит на свою машину. На пыльном крыле что-то выведено – прописано, видимо, просто пальцем, прямо по пыли. Короткая надпись. Бессмысленный набор букв: РЛЩЕИ.

Эмиль смотрит на надпись. Он явно что-то пытается вспомнить. Не вспоминает – и, развернувшись, решительно идет к дому.

53

Зал аэропорта, стойки регистрации. Улетающие с вещами. К одной из стоек подходит Алиса. Протягивает паспорт и билет.

Девица за стойкой совершает дежурные операции с документами:

– В багаж сдавать будете?

– Только с собой.

Стоящая у стойки Алиса видна на небольшом дисплее… выносном – для оператора – дисплее профессиональной цифровой видеокамеры с длиннофокусным объективом… которую оператор навел на Алису из отдаленной точки аэропорта.

54

Студия Андрея. Лицами друг к другу, привалившись задом каждый к своему предмету обстановки – на расстоянии метров трех, – стоят Андрей и Эмиль.

Андрей жестко, с нехарактерной для себя – скорее с артемовской – интонацией, спрашивает:

– Дальше?

– Дальше? Это я у тебя хочу спросить! Кто из нас будет восьмым?

Андрей, склонив голову набок, жестко щурится:

– Хорошо. Если он хочет открывать карты – будем открывать. Он, конечно, много сказал тебе. Но далеко не все. Может, он не знает. А может, специально не сказал.

Эмиль смотрит на него в упор, максимально недоверчиво.

– Горбовскому вся эта бодяга нужна не больше, чем Голышеву, – говорит Андрей, двигаясь к своему сейфу за креслом. – То есть категорически не нужна ровно в той же степени, – достает из сейфа несколько ксерокопий. – Потому что будущий президент Роман Павлович и бывший диссидент Всеволод Олегович с недавних пор деловые партнеры. Они посчитали и решили, что выгоднее – коммерчески выгоднее, естественно, – теперь работать вместе. При новом президенте будут новые расклады. В них Горбовский уже не будет обвинять власти в терактах. А власти снимут висящие на нем обвинения и отзовут обращение в Интерпол. Горбовский, разумеется, круто забашляет – но бонусов в итоге все равно огребет больше. Пиар-оформление сделки произведут, естественно, после выборов. Но башляет Вэ О уже сейчас, – дает Эмилю ксерокопии. – Это – копии документации по переводам.

Эмиль смотрит их, роняет на пол, отворачивается.

– Надеюсь, не нужны дополнительные доказательства, что лично я в происходящем, – Андрей делает неопределенный жест, – с нами не заинтересован? Или, – людоедски ухмыляется, – ты ждешь от меня моральных оправданий?

Эмиль переводит на него мрачнейший взгляд.

– Меньше всего я намерен оправдываться, – Андрей подбирает копии и прячет их обратно в сейф.

– Но изволь, я могу сказать, как все было. Когда я начинал работать в своей конторе, я, между прочим, был тем еще идеалистом. Во мне еще бродила, недопереваренная, вся та хрень, которой Наш грузил нас в школе. Я правда хотел изменить что-то в этой системе. Мне казалось, что эффективнее всего делать это изнутри. Но очень быстро я убедился, что система нереформируема. В принципе. Она абсолютно самодостаточна и стабильна, ее не изменишь. И тогда я решил, что раз нельзя ее изменить, то надо ее разрушить. И вот тогда я стал наводить контакты со всеми враждебными власти силами: с Горбовским, с «западниками», с доморощенными оппозиционерами из числа самых отмороженных, – циничнейше усмехается. – И конечно же, пообщавшись с ними, я окончательно убедился в очевидном. В том, что любые альтернативы – как минимум, КАК МИНИМУМ! – ничуть, НИЧУТЬ! – не лучше. А сплошь и рядом – хуже, причем гораздо. И – что самое интересное – в конечном счете вообще нет разницы между властью и ее врагами. Они не просто одинаковое говно – они ОДНО И ТО ЖЕ ГОВНО, – кивает на сейф. – Ну, в общем, чего еще объяснять?.. Поэтому я не буду лепить ангельское выражение и заливать, что стучу из высших соображений. Я давно уже стучу из самых банальных корыстных соображений. Да, денежных и карьерных. Потому что в системе, где все имеют всех, я лучше буду в активной позиции, – по ходу монолога он говорит все жарче, все чеканнее, он действительно похож сейчас на Артема. Кроме того, он автоматическим жестом достает из кармана и трясет в кулаке мелочь. – Но не тебе – только не тебе, Эмиль! – обвинять меня в цинизме. Не человеку, придумывающему и продюсирующему такие шоу, как твои. Как «Свиноферма» твоя хитовая, как «Похоть»… Потому что ты, Эмиль, – ты гораздо, несравнимо циничнее!

Эмиль после этих слов смотрит на Андрея уже совсем с другим выражением – уже не делая вид, что просто не может уместить в голове степень подлости собеседника, а открыто враждебно – в упор.

– Знаешь, Эмиль, почему ты гораздо хуже меня? Мы оба считаем человека говном, причем говном полным и абсолютным, и оба извлекаем из этого убеждения деньги. Только я делаю это молча, а ты человеческую говенность еще и проповедуешь. Всей стране. «Ферма»! Может, кто-то и думает, что это просто хохма, когда городские дебилы пытаются ухаживать за свиньями. Но ты-то знаешь, что́ показываешь и доказываешь зрителю – и чем в итоге твои шоу так этому зрителю нравятся. Ты показываешь, что человек ничем не отличается от свиньи. «Похоть»! Конечно, быдлу интересно смотреть, сколько герои смогут выдержать супружескую верность! Но ему еще и приятно убеждаться в том, что человек – это животное, чье поведение определяется потребностями его члена. Они же не просто наслаждаются животностью героев – они сами получают индульгенцию быть животными! Что делаю я? Я просто стравливаю между собой заведомых ублюдков, а ты, Эмиль, – ты занимаешься растлением малых сих! Твое дело гора-а-здо гнуснее! С той самой точки зрения, с которой ты пытаешься так трагически на меня пялиться. Не надо, Эмиль. Не стоит…

На последних словах Андрей резким движением высыпает мелочь на столешницу – это та самая экзотическая «медь» из разных стран.

55

Обширное полутемное помещение, не то заброшенный заводской цех с остовами когда-то стоявших здесь агрегатов, не то запущенный склад с останками когда-то хранимых товаров… По помещению идет Артем. Его ждут Костя и еще один «боец» – невысокий, широкоплечий. «Боец» смотрит в сторону.

– Что случилось? – осведомляется Артем, подходя.

– Случилось… – Костя улыбается.

Артем переводит взгляд с Кости на «бойца», явно ощущая, что что-то не так. Костя смотрит на него с несколько застывшей улыбкой. «Боец», напротив, не смотрит. Артем замечает его руки – в кожаных перчатках с обрезанными пальцами. Быстро оглядывается. Сзади, в проходе – еще один «боец», тоже демонстративно «считающий ворон».

– Возник тут один чувачок… – говорит Костя. – Запись тут одну дал… Интересную…

Артем, широко улыбаясь, глядя на Костю и обращаясь персонально к нему, делает шаг к нему и «бойцу», стоящему чуть сбоку-справа:

– А чего за запись?..

Еще произнося эти слова, Артем пружинисто выбрасывает правую ногу – бьет «маваши» «бойцу» в живот. «Боец», однако, чуть присев, блокирует удар. И тут же бьет Костя – наносит прямой удар рукой в лицо. Артем падает на одно колено. Костя делает к нему шаг, занося руку для повторного удара. Артем, у которого из разбитого носа уже идет кровь, из положения полусидя бьет его ногой под щиколотку. Костя падает на спину. Артем привстает… Но «боец» в перчатках уже оказался за его спиной. Он накидывает на шею Артема что-то напоминающее толстую рыболовную леску.

Артем хрипит и пытается скрюченными пальцами вцепиться в нее. Бесполезно: «боец» тянет сильно, и леска сразу врезается в ткани. Перерезает сосуды, выдавливая кровь. Артем хрипит и дрыгается. Лицо его дико искажено. «Боец» жмет.

Костя встает на ноги, потирая отбитое при падении плечо, и наклоняется вплотную к лицу Артема:

– Блядь гэбэшная…

Глаза Артема закатываются, дрыганья переходят в агональные судороги. На лице «бойца» с леской – вообще никаких эмоций.

56

Андрей, полуприсев на собственном кухонном столе, запускает руку в карман. Извлекает позвякивающую горсть. Не глядя, перекатывает монетки в кулаке. Потом вываливает на столешницу, припечатывая сверху ладонью. Не отнимая ладони, другой – левой – нащелкивает на мобильнике номер:

– Ало, Анзори? Здравствуй. Да, отлично… Ты все еще хочешь мне чем-нибудь помочь? Да, представь себе. Есть такой человек – Эмиль Славин…

…Закончив разговор, он отключает телефон – и отнимает ладонь от монеток на столе.

Среди компактной россыпи экзотической мелочи он видит крышечку от пивной бутылки редкого нерусского сорта.

57

Эмиль с плоским кейсом в руках и чрезвычайно деловым лицом бодро идет через асфальтированную площадку к стеклянным дверям Останкинского телецентра. Впереди – снующий народ: разгар рабочего дня. Эмиль приближается к дверям. Собирается войти… Вдруг видит отражение чего-то в стеклянной плоскости. Замирает. Разворачивается. Медленно делает десяток шагов назад. Останавливается и пристально смотрит себе под ноги.

Эмиль неподвижно стоит на середине красочно и довольно вычурно – при помощи баллончика с люминесцентной краской – сделанной надписи:

РЛЩЕИ

Эмиль стоит. Мимо него через надпись идут в обе стороны деловитые люди.

58

Алиса – в самолетном кресле у окна. Она стягивает с головы наушники с синхронным переводом. Приподнимается. Сосед вопросительно взглядывает на нее.

– Прошу прощения…

Сосед с готовностью поджимает колени. Алиса пробирается в проход, лезет наверх – на полку – за своим штурмовым рюкзачком. Извлекает из него изящную косметичку.

…Алиса в туалете самолета. Мерное гудение близко расположенного двигателя. Алиса, надавив пальцем на соответствующую кнопку, плещет себе в лицо водой из крана. Вытирает лицо салфеткой. Сует руку в косметичку. На лице ее появляется чуть удивленное выражение – она нащупала там что-то, чего не должно быть. Она извлекает «неправильный» предмет. Это пивная пробка – старая, полустершаяся, от бутылки какого-то экзотического сорта.

59

Открывается дверь на лестничную площадку жилого дома – массивная, металлическая. Из двери показывается Андрей. Мельком глядит на молодого человека, стоящего к нему спиной, – молодой человек жмет кнопку лифта.

Андрей захлопывает дверь, начинает запирать многочисленные замки. Лифт приходит. Двери его раздвигаются. Молодой человек делает шаг в кабину, разворачивается, плавным движением извлекая из-под куртки ствол с глушителем, и дважды стреляет Андрею в спину. Андрей оседает, одновременно – на подгибающихся ногах – тоже разворачиваясь. Двери лифта начинают съезжаться, все более тесно обрамляя обращенное к нему лицо Андрея. Почти в последний момент перед тем, как створки сомкнутся, молодой человек стреляет Андрею в лоб. Голова политтехнолога откидывается, ударяясь затылком о квартирную дверь, над оправой стильных дорогих очков возникает черная дырочка. Створки смыкаются.

60

К той самой спасалке, где в свое время Андрей нашел Тима, подъезжает Эмиль на спортивном красном авто. Останавливает машину, вылезает, оглядывается, направляется к строению, видит забор, калитку, надпись «Спасательная станция № 9», трогает калитку, идет по дорожке к станции. Из будки столь же неторопливо появляется тот же барбос, с той же интонацией произносит то же самое «гав». Но на сей раз на звук этого «гав» объявляется буйно бородатый мужик хиппейско-митьковского разбора.

– Добрый день, – говорит ему Эмиль.

– Здорово!

– Тимур тут?

– В моторе.

– Простите?

Мужик тычет пальцем за угол домика:

– В моторе колбасится.

Эмиль заворачивает за угол. Там – вытащенная на берег большая лодка с подвесным мотором. С мотора снята крышка, и Тим копается в нем. Рядом на засаленной брезентухе разложены ключи, отвертки. Эмиля Тим не замечает.

– Привет.

Тим неторопливо разгибается, медлит; не спеша поворачивается.

Сидя на краю лодки и продолжая без особого тщания обтирать ладони ветошью, Тим осведомляется у Эмиля:

– Ну и чего ты в этой связи хочешь от меня?

– Объяснений.

– Не понял.

– Слушай, Тим… Это ты раньше мог прикидываться шлангом. И отмазываться буддистскими умолчаниями. А сейчас пошла такая байда, что тебе придется объясниться… по ряду пунктов.

Тим издевательски присвистывает.

– Тим, я серьезно.

Тот глядит на Эмиля из-под приспущенных век:

– Ну?

– Тим. Что ты делал в нашей школе?

– Ну, в общем, как обычно… Ни хрена не делал.

– Какого черта тебя там держали? На первых двух курсах отсеивали по пять человек. Отсеивали тех, у кого оценки были куда покруче твоих… Да е-мое, тебя бы с твоими оценками из ПТУ отсеяли!

– Ты чего, это… у МЕНЯ спрашиваешь?

– Да. Это я у тебя спрашиваю.

Тим отбрасывает ветошь на дно лодки. Встает. Эмиль глядит на него напряженно. Тим полуотворачивается от Эмиля – так, что не смотрит на визави впрямую, но и не теряет его из поля зрения. Скептически оглядывает раскуроченный движок.

– Ключ подкинь, – говорит.

– Что?

– Ключ. Справа от тебя.

Эмиль смотрит на ключ-справа-от-себя. Здоровый разводной ключ, лежащий на брезентухе. Глядит на него, на Тима, на ключ, на Тима… Тим поворачивается к Эмилю. Смотрит на него без выражения и молча ждет. Некоторое время тянется двусмысленная пауза. Потом Эмиль медленно подбирает ключ. Медленно делает пару шагов к Тиму. Медленно протягивает ему ключ. Тим медленно перенимает его. Они с Эмилем смотрят друг на друга. Потом Эмиль разжимает пальцы. Тим с ключом медленно разворачивается к лодке и принимается ковырять ключом в недрах мотора. Эмиль глядит на него.

– Негатив… – в голосе Тима слышна ухмылка. – В чем ты меня подозреваешь?

– Не знаю… Я, Тим, насчет тебя вообще ничего не знаю.

– Пятнадцать.

– Что?

– Пятнадцать сантиметров.

– Чего?

– Хер у меня длиной пятнадцать сантиметров. Что еще ты хочешь обо мне знать?

Тим, снова развернувшись, пристально – и, в пику словам, без тени улыбки – смотрит на Эмиля, механически, но вместе и демонстративно помахивая увесистым ключом. Эмиль тоже смотрит на визави.

– Я думал, я знаю Артема… – медленно говорит Эмиль. – Андрея… и Алису. Я думал, я чего-то понимаю за Горбовского… и за Голышева… За последние два дня я узнал про них про всех такое… что я уже ни фига не понимаю. И готов допустить все что угодно… – делает паузу. – Например, что не было никакой войны двух учеников Нашего… И что не было никакой атаки налоговиков на «Росойл»… А Голышев и Горбовский оба просто разыгрывали роли, которые для них сочинил Наш.

Тим, который успел уже отвернуться к своему многострадальному мотору, мгновенно, но пристально косится на Эмиля.

– Зато я знаю… – продолжает тот. – Знаю, что Ненашев все пять лет держал тебя в ЭКРАНе в нарушение всех школьных правил и элементарной логики. Так что давай-ка ты все-таки объяснишь, почему он это делал.

Правая рука Эмиля заведена за спину. Пальцы обхватывают рукоять пистолета Макарова, простецки засунутого сзади за брючный ремень под светлой фалдой Эмилева пиджака. Эмиль большим пальцем тихонько снимает «макарон» с предохранителя.

Тим с ленивой ухмылочкой отрывается от мотора и поворачивается к Эмилю:

– Правда хочешь знать, Негатив? – демонстративно откладывает ключ. – Ну слушай. Наш и в самом деле сознательно нарушал собственные правила – один, два, три, четыре года подряд, когда переводил меня с курса на курс. Знаешь, почему он это делал? Он боялся вас. Вас – которых так тщательно отобрал и заботливо растил. Вас – лучших из лучших. Таких целеустремленных. Таких амбициозных, – он тоже совсем не похож сейчас на себя обычного – говорит четко, едко, зло. – Таких победительных, ясноглазых… Сначала подспудно, а потом уже откровенно, по мере того как вы оправдывали, какое там – превосходили его ожидания! – он боялся вас. Он не ожидал с таким встретиться. Он просто никогда в своей практике с таким не сталкивался – среди всех поколений его учеников вы оказались первыми такими… Он мне потом сам признался – чего я так уверенно говорю… По пьяни, кстати, признался. Ты не знал, что он в последний год начал довольно здорово квасить? Не знал, естественно. Наш не позволял себе распускаться перед учениками. Он перед одним учеником позволял себе распускаться – передо мной. Потому что я был для него не совсем ученик. Я был для него спасительный пример. Пример того, что в нашем поколении не все – такие, как вы. Такие ясноглазые и уверенные в себе. В себе и в мире. Уверенные, что в мире все просто. Что вы знаете, где в нем что лежит и сколько надо проделать движений, чтобы взять то, что вам нравится. И сколько надо сделать логических умозаключений, чтобы понять, где лежит то, что заныкано. Такие… умеющие сосредоточиваться на цели. Отсекать лишнее. Переживать неприятности по мере их поступления… Он, знаешь ли, полагал, что умение отвлекаться на лишнее – это необходимая составляющая человеческого в человеке. А также умение заморачиваться по недостойным поводам. А в вас он этого не видел. Человеческого он в вас не видел. Он видел перед собой каких-то сверхчеловеков. А значит – не совсем человеков… – Тим встает, сует руки в карманы, медленно идет в сторону Эмиля. – И что, Негатив, скажи мне – он был не прав?

Эмиль в продолжение этого монолога снова ставит пистолет на предохранитель, потом проталкивает его глубже за пояс и убирает руку с рукояти.

Закончив монолог, Тим останавливается перед Эмилем. Тот, сунув руку в карман и вытащив из него что-то маленькое, вдруг бросает это маленькое Тиму. Тим машинально ловит. Смотрит. В руке у него – пробка от сильно экзотического сорта пива. Тим поднимает глаза на Эмиля и вопросительно задирает брови.

– Не узнаешь? – Эмиль.

– Что?

– Не помнишь?

Тим, продолжая хмуриться, поднимает подбородок – кажется, он вспоминает.