Текст книги "Волосы циннвальдитового цвета (СИ)"

Автор книги: Алексей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Слушай, а какой сегодня день? – обратился он к девушке.

– Четверг.

– А число? – спросил он, а в голове пронеслось: "Минимум два дня выпало из памяти!".

– Семнадцатое.

Так и есть – Вадим ничего не помнил о событиях среды и вторника. И что ему теперь делать? Выбор, в общем-то, был не велик. Нужно просить помощи у незнакомки.

– Слушай, – начал Вадим. – Если честно, я понятия не имею, как сюда попал и что со мной произошло. У меня ни копейки денег, но могу отдать тебе весь пакетик. Мне очень нужна твоя помощь.

– Это ни к чему,– обиженно сказал девушка, указав на пакетик. – Я помогу и просто так, мы теперь не чужие люди.

– Спасибо, – выдавил из себя смутившийся Вадим.

– Ты не первый, кто вот так сюда попадает, – между тем продолжила девушка. – Вечно кого-нибудь здесь находят. Обычно мертвых. Тебе больше повезло.

– Если тут так опасно, почему ты одна?

Она грустно улыбнулась.

– Волков бояться, в лес не ходить, – отвела взгляд в сторону, лицо ее напряглось, губы поджались. – Иногда становится грустно, что всё вот так приключается. Иной раз думаешь, а почему я не могу пойти туда, куда хочу? Зло берет, срываешься и вперед. И ничего страшного, каждый раз прихожу сюда, когда хочу побыть наедине. Тут ведь красиво. У нас в поселке ни деревца, а тут целый лес. Бродишь, бывает, потом сядешь на лавочку и читаешь запоем. Бумажные книги теперь редкость, вдвойне приятно пролистать пару страниц, ощутить их аромат. Бумага пахнет по-особенному, ты знал?

Она схватила книгу Тютчева и сунула ее прямо под нос Вадима. Запах и вправду был, но слабый и скорее неприятный, потому как первые ассоциации, пришедшие в голову Вадима, когда он ощутил его, были затхлость, пыль, сырость.

– Нравится?

Вадим неопределенно пожал плечами.

– А мне нравится,– сказала она и понюхала книгу. Так ты собрался?

Вадим кивнул.

– Тогда идём, – она схватила его за руку и потащила за собой вдоль аллеи. Вокруг и правда было удивительно красиво. В городе, конечно, было несколько парков, но им не сравниться с величием дикой природы. Кустарники и деревья здесь росли спонтанно, никаких рядов, свидетельствовавших об искусственном происхождении, никаких следов ухода, трава густыми зарослями стелилась по земле промеж деревьев. Пару раз Вадим заметил белок, не сводивших с него своих глаз-бусинок. Из деревьев здесь росли не только ивы, но и осины, и клены, даже пару дубов встретилось по дороге. Иной раз попадались и хвойные деревья: ели, сосны, елки. Просто удивительно, как такое дикое разнообразие уживалось тут. Девушка между тем, не останавливаясь рассказывала историю этих мест и байки, которые она подслушала в беседах пьянчуг.

– Сложно поверить, – говорила она. – Но давным-давно, наверное, еще в государственный период, эти места были частью города. Старики рассказывали, что аллея сохранилась лучше, чем дорога, которую еще лет пятьдесят назад можно было видеть с обеих сторон. Я, поначалу, не верила в эти россказни, но потом оказалось, что это чистая правда. Видел когда-нибудь старинные карты? Они так смешно называются – муниципальными. Я все пыталась выяснить, что значит это слово, но мне никто так толком и не объяснил.

Вадим хотел было перебить ее и рассказать о значении слова муниципальный, но потом передумал, потому что неожиданно для себя понял – он сам не знает, что оно значит, хоть и употреблял его многократно.

– Как бы там ни было, но один мой знакомый эти карты достал, и оказалось, город раньше был куда больше, чем сейчас. Я долго пыталась узнать, отчего люди все бросили. Поначалу думала, все дело в банкротстве собственников, обанкротились, землю за гроши продали, а рабочие остались без зарплат и разъехались кто куда. Но я ошибалась. Оказывается, землю стали бросать, когда собственники ее начали приобретать. Те, кто посостоятельнее перебрались в город, я имею в виду сегодняшний город, а бедные остались за его пределами. Земля скакала из рук в руки, в конце концов, ее бросили. Теперь и черт не сыщет хозяина этой аллеи. А ведь когда-то здесь ежедневно ходили люди с работы и на работу. Как подумаешь обо всем этом, мурашки по коже бегут. А у тебя такое бывает – представляешь себе прошлое, и настоящий восторг охватывает, так и хочется очутиться в те древние времена, когда люди почти ничего не знали, посмотреть, как жили раньше.

– Нет, – коротко ответил Вадим.

– Слухи про эту аллею всякие ходят. Я, правда, редко кого здесь встречала, но сама видела, как отсюда несколько раз выезжала машина с покойниками. Говорят, похищенных людей свозят куда-то в эти места и в заброшенной больнице вырезают органы. Якобы, потом эти органы пересаживают тем, чьи родители не сумели заплатить генным инженерам за формирование здоровых хромосом ребенка. В эти сказки я не верю. Если уж человек может позволить себе купить контрабандные органы, заплатить инженеру его родители в состоянии.

– А как же новое поколение предпринимателей?

– Да это тоже сказки, – отмахнулась девушка. – Ты видел хоть одного из них? Я ни разу. Все только и твердят – придут молодые предприниматели, купят землю, начнут дело, рынок все расставит по своим местам. А на деле – умирают родители, собственниками становятся их дети. Если обанкротятся, так дети других собственников на подхвате, выкупят землю или заводы себе. Так и кочует собственность от одной семейки богатеев к другой, а арендаторам никогда и ничего не перепадет. Другие, – вернулась она к истории аллеи, – рассказывают, что здесь промышляют торговцы наркотиками. В городе-то нельзя, засекут охранники, а здесь сколько влезет. Якобы детки богатеньких сюда приезжают, закупаются и отрываются на полную катушку. Родители их на такие развлечения смотрят сквозь пальцы. Как думаешь, может быть эта версия правдой?

Вадим пожал плечами.

– Можно и в городе достать, если есть желание, – заметил он. – Сама городской товар нюхала.

– Я тоже думаю, о наркоторговцах это басни. А скорее всего здесь просто промышляют банды. Разбираются друг с другом. Гильзы от патронов знаешь, сколько раз здесь находила? Не сосчитать. Оно у нас в поселках и так стреляют часто, а собственники, якобы, подначивают. Говорят, будто бы таким образом они от конкурентов избавляются, но пока безуспешно. У нас тут полно заводов и у каждого свой хозяин. Правда, от смога не продохнуть.

Только после этих слов Вадим понял в чем дело, почему ему так дышится. Воздух здесь и вправду тяжелый, сероватый, неприятно пахнущий. Неудивительно, что поначалу он задыхался, наверное, с непривычки.

– А как же забота об окружающей среде? – несколько удивился он.

Фраза отчего-то насмешила девушку. Она долго хохотала, хлопала в ладоши.

– Фильтры дорогие, собственники на них никогда тратиться не станут, а заставлять их некому. Правда, как-то раз собрались в нескольких поселках демонстрации, так собственник земли издал закон, согласно которому, на его территории демонстрации запрещены. Не устраивают условия – съезжайте. Так и сказал. Повозмущались-повозмущались, да только делать нечего, разошлись. Мне дед говорил, из-за газов этих люди меньше жить стали. Вон, говорит, отец твой уже старше меня выглядит, а все потому, что в детстве этой гадости надышался. Я, говорит, хоть сейчас к станку идти готов, а он совсем уж развалюха, чуть поработает и тут же с ног валится. Все потому, что в детстве газов надышался. А еще рассказывал, что давным-давно, в государственный период, а то и раньше, был такой город – Лондон. Ну, так вот, дед рассказывал, там от смога несколько тысяч однажды умерло. В это мне не верится.

–У, – протянул Вадим. Душещипательные истории его никогда не трогали.

– Но есть и преимущества по сравнению с городом. Аренда жилья меньше стоит. Площади, правда, небольшие, я, мама, брат, отец, да дед живем на двадцати квадратных метрах. Неудобно, а что делать-то? Денег нет переезжать. Ты спрашивал, чего я сюда хожу. А потому и хожу – от семьи отдохнуть надо, дома даже спать тяжело, окна узенькие, солнечного света почти нет. Не люблю я там сидеть. Мать меня бездельницей называет, а я не хочу, как она, на работе всю жизнь проторчать. Видел бы ты ее, старая, кожа вся в морщинах, брр. Я мечтаю в город перебраться да там жить.

"В публичный дом тебя, пожалуй, возьмут", – подумал он, вспомнив, как умело девица ласкала его.

– А то у нас тут по-настоящему страшно. Я хоть тебе сразу и не призналась, но здесь себя спокойнее чувствую, чем в поселке. Сама знаю нескольких человек, которым в голову пулю пустили посреди бела дня. А есть еще у нас болтуны. Противные такие, гадости про нас, рабочих, рассказывают. Вы, говорят, и не люди вовсе, а так, и на землю плюют, – она вдруг всхлипнула.

Вадим озабоченно посмотрел на нее.

– Есть, говорят, Европа, а есть Азия. Где Европа, там хорошо, где Азия – плохо. Вот говорят, где мы, там плохо, там и Азия, народы, что в государственный период сформировались, якобы несут в генах метку, из Азии он или из Европы. Вот, говорят, если уехать в Европу, там и рабочие другие, живут в нормальных условиях, чисто у них, убрано, никто не мусорит. Потому что народ другой. А вы на варварском языке разговариваете, на котором давным-давно никто не говорит, да еще и с меткой в генах "Азия", вот потому, говорят, так и живете. Я им, глупости все это, будь такая метка, генные инженеры ее бы давно исправили, а они только в ответ смеются. Нет, говорят, народ вы гнилой, мы хоть с такой же меткой, да только признаем, что гнием, а раз признаем, значит выздоровеем. А вот когда таких как вы не станет, которые себя ущербными не признают, говорят, тогда только и заживем хорошо. Глупости ведь, правда?

Она посмотрела на Вадима в поисках поддержки. Ее глаза налились слезами, было видно, что чьи-то там слова ее сильно задевают.

– Конечно, правда. Нет никакой метки. И здесь, и на западе, и на востоке одинаково живут, просто нам небылицы специально рассказывают, как о новых собственниках. Надо же нам во что-то верить и надеяться. Вот и придумывают.

Слова Вадима утешили его подругу, она снова заулыбалась.

– А ты умный, – сказала она, и от этих слов Вадиму отчего-то стало приятно.

Между тем окружающий пейзаж менялся. Лес редел и исчезал, ему на смену приходили разваленные домишки, покрытые мхом и повителью. Лужайки у домов заросли клевером и отцветшими одуванчиками. Строения выглядели жалко: разваленные стены, изрисованные баллончиками, исписанные ругательствами; здоровые камни, валявшиеся на прилежащей территории, битые бутылки, обломки бытовых приборов. В стороне от домов можно было различить трансформаторные подстанции, с которых давно сняли и провода и трансформаторы. Вокруг бегали довольно крупные собаки. Чем они питались, неизвестно, но выглядели тощими и облезлыми. Удивительно, но у некоторых домишек можно было различить следы пребывания людей. Больше того, попадались и сами люди: на развалинах крутились дети, одетые в обноски, вдоль дороги шли взрослые, несмотря на теплую погоду, кутавшиеся в вязаные платки, полуголые старики валялись под заборами, по виду они пили без просыху не первый год. Встречались и совсем уж опустившиеся личности: у этих глаза бегали, из одежды иной раз были только трусы. Вели они себя агрессивно, выкрикивали ругательства в адрес прохожих, подхватывали с земли камни и бросались в Вадима с девушкой, голосили во всю глотку, выкрикивали бессвязные лозунги. Однако, смелостью они не отличались – большинство из них держалось в стороне от дороги, сделав гадость, они, подобно детям стремились быстро убежать, скрыться в ближайших развалинах. Правда бывали и исключения. Один из тех, кого Вадим отнес к вконец опустившимся, стоял покосившейся калитки и, заметив Киселева и его подругу, бросился на встречу. Вадим напрягся, приготовился ударить того, но мужчина застыл в нескольких шагах от них и, двигаясь спиной вперед в том же темпе, в котором Вадим шел, стал строчить (нормальной речью назвать это было нельзя):

– Вы помните Александра Макендонского из ФСБ? Говорят, он выполнял задание, но погиб в Афганистане еще в догосударственный период. Я был с ним знаком. Мы, кстати, встречались в университете продуктоведения? Насколько я помню, под семнадцатым номером числился Исаев, он тоже работал в ФСБ, правда, его никогда не существовало. Тогда был мокрый денек, а я весь сухой и чистый, как будто принял душ. С Македонским столкнулся, когда потерял патрон. Меня представил Исаев, да только шел дождь, а продукты купить не успел. У меня тут деньги, нужно заплатить за хлеб, а то ветчина кончится, а съесть не успеем. Вы, кстати, не видели моего родственника? Он большой, серый и с кнопкой, открывается, если на кнопку нажать... – он говорил еще много, но Вадим так толком и не вник в суть. Речь вроде бы и связная, а понять о чем говорит невозможно. Наконец, мужчина увидел другого прохожего, потерял всякий интерес к Вадиму, и целиком переключился на второго.

– Сумасшедший какой-то, – выдавил из себя напуганный туманной и бессвязной речью мужчины Вадим.

– А их тут много, – ответила девушка. – Содержание в больнице дорогое, не все родственники готовы платить за сумасшедших, собственники клиник работают только с платежеспособными клиентами. Тех безумцев, за которых платить некому, выгоняют за пределы города. Они разбредаются по поселкам, но и там их не принимают, так они и оказываются в подвешенном состоянии, бродят туда-сюда. Я их здесь постоянно вижу, за счет чего они живут, ума не приложу. Но собственники их недолюбливают. Если такой умирает, хоронить его приходится за счет капиталиста. Мне дед рассказывал, что собственники редко когда платят за погребение, чаще предпочитают выкидывать трупы в ямы где-то далеко за территорией города, этакие братские могилы. Как яма до края заполнится, бульдозер ее землей засыпает, так проблему и решают. Вроде бы по деньгам дешевле выходит, чем платить за место на кладбище. Дед говорит, кладбища раньше были огромные, и было их куда больше, а теперь, когда хоронить обездоленных приходится капиталистам, могил стало куда меньше, потому что от трупов избавляются массово.

– Страсти какие, – налюбовавшись окружающей обстановкой Вадим уже ни в чем не сомневался, был готов поверить в любую байку, которую ему расскажут об этих местах.

– Это еще что, – продолжила девушка. – Знаешь где больше всего убийств происходит? Как раз здесь, в предпоселочных секторах. Охранные фирмы и так неохотно работают с поселками, заплатить много рабочие не могут, а некоторые частенько и не платят, чаще всего те, кто грабежами и планирует промышлять. Собственник эту землю забросил, говорят нашему хозяину хочет спихнуть, да только тому она не нужна. Сам видишь, что здесь творится. Вот и промышляют здесь бандиты. Ты спрашивал, страшно ли мне, когда я одна сижу на лавочке в аллее. Нет, мне не страшно. А когда иду через этот участок, внутри вся дрожу. Подруга рассказывала, ее брата прямо у нее на глаза здесь застрелили. Бандит бесцеремонно обшарил его карманы, забрал всё ценное, потом и у сестры потребовал отдать. Та так напугана была, что и думать не думала перечить ему, карманы вывернула, с шеи цепочку сняла, которая ей якобы от прабабки досталась, лишь бы живой остаться. Он ее так и не тронул. Дед говорит, что это осиное гнездо не бередят только потому, что охранники сами имеют процент с разбоя, который здесь чинят. У вас в городе хорошо – собственник за охрану платить обязал, не хочешь платить, ищи другое место, где арендуешь землю. А нашего сколько об этом не просили, все не в какую. Дед говорит, это оттого, что ваш с охранниками соглашение заключил, процент имеет, а наш до этого не додумался, да и порядок здесь наводить ему ни к чему. В таких условиях только низкооплачиваемые рабочие и соглашаются трудиться, а ему другого и не нужно. Они-то приезжают работать, в надежде поскорее перебраться в город. Думают, чуть здесь поработают, деньжат поднакопят и переедут. Раз город недалеко, так и добраться туда несложно. Ан нет. Мы вот всей семьей который год живем, ничего для нас не меняется. Как с хлеба на соль перебивались, так и продолжаем перебиваться. Отец все время ворчит, дед, так тот открыто возмущается. Мать молчит, терпит, а мне уже давно всё равно стало. Они как видели, что я смазливая вышла, давай щебетать – красавица ты наша, найдешь себе мужа городского, про нас не забывай. Мы тебя выкормили, вырастили, рядить тебя будем. И правда, покупают платья на последние деньги, а есть дома нечего. Хотят отправить учиться в городской университет. Вся семья на меня работать собирается. Как подумаю об этом, противно становится. Они ведь не для меня стараются, а для себя, я для них разменная монета, словно товар какой-нибудь. Выдать замуж, как на рынке сбыть. А я, может, в городского не влюблюсь, что тогда? Заикнулась как-то на эту тему, мать на меня, как на сумасшедшую посмотрела. Ты, говорит, иди тогда гуляй с лунатиками(мы так жителей этого сектора называем). Городской, говорит, тебя не устраивает. Да если бы у меня, говорит, твоя внешность была, никогда бы здесь не сидела. Брату моему, помнится, ту же самую лапшу на уши вешали, на успех его настраивали. Толкали его в город – учился он у нас неплохо – получить какой-нибудь грант собственников-промышленников. Надеялись, он конкурс выиграет, денег на подготовку не жалели. А в итоге? Продул с позором. Здесь-то он звездой был, еще бы, один закончивший все восемь классов, в поселке у нас таких нету, шестнадцать лет как исполнилось, давай сразу на работу, на заводе пахать. Как мой дед говорит, чтобы вытачивать запчасти, физика с математикой не нужны. Теперь вся надежда на меня, да боюсь, разочарую я их. Знаешь, о чем мечтаю? Путешествовать хочу, по миру поездить, везде побывать.

– А что ты там не видела? – спросил Вадим.

– Западные города, восточные анклавы – много чего не видела. Хочется узнать, как живут люди в других местах.

– Был я и в западных городах, и в восточных анклавах, поверь мне, смотреть там не на что. На востоке работают, на западе потребляют. А мы тут застряли в подвешенном состоянии. Не знаем, чего нам делать – то ли работать, то ли потреблять. Если работать, то нечего возмущаться приезжим с востока и юга. Они за куда меньшие деньги готовы впахивать. А если потреблять, так нужно учиться деньги копить и тратить. Ехать на запад нужно, но только на постоянное жительство. Там между городами и путешествуй. А на востоке делать нечего, – Вадим приложил указательный палец к шраму на правой стороне его груди. – Заработал на юге, когда там впахивал. Там сначала стреляют, потом разбираются. И все мечтают уехать. Правда, лицемерят куда больше нашего. Друг перед другом нахваливают своих собственников, да родные города, но только им шанс представится, сразу сюда, на север, а отсюда на запад. Так что путешествовать нечего – на запад поедешь, денег не хватит, на восток рванешь, могут и убить. Если уезжать отсюда, то только на запад и навсегда.

– А как же россказни про благородных арендаторов, которые всё бросают и едут на восток, узнавать другую сторону жизни? – спросила она.

– Я таких не встречал. Да только если они и существуют, ничем от ваших лунатиков не отличаются. В жизни один смысл и зависит он от того, где ты живешь. На западе ты деньги должен тратить, на востоке производить то, на что тратят деньги на западе. Это как пищевая цепочка: восток травоядное, а запад хищник, даже, пожалуй, всеядное, вершина цепочки. А я хочу быть на вершине, а не топтаться у подножия горы и ждать, пока кто-нибудь меня сцапает.

– Но ездят же на восток и жители запада. Тратят там деньги.

– Ты о курортах? Есть такие места, чуть ли не стенами огороженные. Все этим заповедникам нипочем. Война ли за стеной, нищета ли, голод, на курорте все хорошо, купайся себе в огороженной зоне, дальше десяти метров от берега не заходи, людей столько, что не протолкнуться, трать кучу денег. Но роли от этого не меняются. На востоке так и продолжают работать, чтобы деньги получить, а на западе их только тратят.

– Не могу понять, откуда тогда деньги берутся на западе?

– Сразу видно, что ты не образована, – Вадим вспомнил очередную цитату из Пустобрехова. – Со времен величайшего в истории человечества изобретения – кредитных карт – деньги утратили свою материальную сущность целиком и полностью. Как колесо перевернуло человеческое сознание и заставило восхищаться гармоничностью круга, так и кредитные карты заставили восхищаться своим нематериальным наполнением, позабыть о том, откуда деньги берутся и куда они деваются.

– Я ничего не поняла, – честно призналась девушка.

– А чего тут понимать. Деньги – это цифры, спрятанные в кредитной карточке. Какие цифры нужны, такие и нарисуют. На западе их рисуют большими, на востоке маленькими, едва хватает на пропитание.

– Но не могут же эти цифры быть просто подвешены в воздухе. Должны же они чем-то обеспечиваться. Помню, когда я училась, нам говорили, что деньги – это золото.

– Ты видела это золото? Нам тоже глупости в школе рассказывали. Есть, мол, золотохранилища, которые обеспечивают цену денег, и курсы между валютами определяются так же, как относятся резервы золотохранилищ разных городов. Только я этих хранилищ никогда не видел, а вот цифры на карточке – тысячу раз. От этого давай и будем отталкиваться.

– Тогда почему западу отвели роль всеядного, а востоку только травоядного?

– Законы рынка, – расплывчато ответил Вадим, потому как и сам не до конца понимал, отчего так. Правда, тут же он вспомнил подходящую цитату из Пустобрехова. – На востоке собственникам легче производить, а на западе тратить. Закон анизотропии пространства академика Гнилина. Плюс ко всему, на западе демократия, права человека охраняются, а на востоке их нет, там у народа другой менталитет. Собственников они недолюбливают, все забрать да поделить между собой рвутся.

– Если все так, как ты говоришь, и деньги берутся из неоткуда, тогда почему коренные жители запада так недолюбливают приезжих с востока?

– А ты думаешь неоткуда резиновое? Деньги, как квинтэссенция субстанции неоткуда, тоже не резиновые, кончаться сразу, как только их тратить будет не на что. До гениального простая мысль высказана философом Пустобреховым. Он первый дал строгое и совершенно ясное определение деньгам. Только вдумайся: деньги – нематериальная субстанция, существование которой обусловлено оборотом материи неодушевленной материей одушевленной. Денег только тогда много, когда мы их тратим. Отсюда следует великий парадокс Пустобрехова – чем больше денег мы тратим, те больше их становится. Поэтому долг каждого человека – тратить, тратить и тратить. Брать кредиты, покупать что угодно по какой угодно цене, главное – не задерживать товарооборот, набирать темпы. Нечего откладывать на будущее, заботиться о старости. Пустобрехов так и говорит – живи сегодняшним днем, трать всё, что у тебя есть и тебе зачтется. Ведь чем больше денег мы потратим, тем больше их станет, а значит в будущем и нам что-нибудь да достанется. Понимаешь?

Девушка с циннвальдитовыми волосами с нескрываемым восхищением смотрела на Вадима. Взгляд этот придал ему уверенности в себе, потому он продолжил делиться философскими идеями, которые извлек много лет назад из потертой университетской книженции.

– Сейчас и я ясно понял главную причину того, что на западе люди богаче, чем на востоке. Сама не догадалась? А все дело в том, что на востоке всегда откладывают, копят, не хотят тратить. Ну, разве можно представить себе хоть одного жителя востока, который спустит всю зарплату на брендовую вещь? Да никогда. По себе суди. Вы ведь нет-нет, да и откладываете на черный день. Так этот день непременно настанет, если на него копить. Деньги – самый милосердный из всех богов, но бог этот особенного рода. Его, как и остальных богов придумали люди, но, в отличие от Зевсов, Яхве и Перунов, деньги реальны, осязаемы и требуют самого гуманного жертвоприношения – самих себя. Тех, кто пренебрегает поклонением божеству, оно непременно наказывает, в том числе черными днями, на которые эти глупцы и копят. Жалеешь деньги, жалеешь и для денег. Теперь видишь, отчего режимы, так или иначе ставившие своей целью какие-то невнятные идеалы, будь то социальное равенство или правовое, терпели крах? Да потому что в отличие от капитализма они не провозглашали архиважности растраты средств. Только капитализм позволяет тратить не столько, сколько стоит вещь на самом деле, а в десятки, сотни, тысячи раз больше! Начни сейчас продавать продукты по аховой цене и денег разом станет больше – тратить-то придется тоже больше.

Девушка задумалась, хоть Вадиму и казалось, что он разжевал мысль дальше некуда.

– У нас в поселке попадаются люди, которые не согласятся с твоими словами, – поразмыслив, сказала она. – Они уж точно не считают деньги чем-то вроде бога. Они говорят о другом и говорят, надо признать, так же убедительно, как и ты.

– О чем же они рассказывают?

– О том, что деньги – это дьявол, а не бог.

Пока они беседовали на отвлеченные темы, поросшая травой дорога становилась шире, плавно превращалась сначала в грунтовку, а затем обрастала асфальтовым покрытием. Впереди маячил поселок рабочих.

Лишь многоэтажные строения, никаких мелких домиков и развалин, всё плотно скомпоновано, словно бы невидимая преграда не позволяла строить вширь. Грозно возвышаясь, дома выглядели уродливыми и старыми. Верхние этажи буквально облеплены копотью, нижние размалеваны красками. Машин здесь значительно непривычно много. Чем ближе к поселку приближались Вадим и его подруга, тем оживленнее делалось движение. Автомобили двигались хаотически, нередко игнорируя сигнал светофора. Постоянно гудели клаксоны, шум двигателей, крики возмущенных водителей, скрежет тормозных колодок и всё это на фоне невыносимой спешки. Вадим вспомнил город и представил, что случилось бы, если бы и там было такое оживленное движение. Да аварии бы происходили ежесекундно! Вокруг стоял специфический, резкий, неприятный запах выхлопных газов и чего-то еще. На горизонте виднелся стройный ряд труб, каждая из которых чадила непроницаемо черным дымом. В стороне высилась цепь труб поменьше, но дым валил из них пугающе яркий – красный, синий, оранжевый – и подниматься вверх, подобно черному, он и не думал, а напротив, вырвавшись из трубы, каскадом устремлялся вниз, к земле. Неудивительно, что поблизости от меньших труб не располагалось никаких зданий. В принципе, поселок походил на город, только был в разы грязней. Вид полуобнаженного Вадима, по всей видимости, никого не удивлял, а отсутствие реакции все больше удивляло Вадима.

– У нас бы такого, как я давно повязали. Где же ваша служба безопасности?

– Тсс. Меньше говори и тебя никто не тронет, – ответила девушка.

Они некоторое время петляли по кривым улицам поселка, пока не выбрались в спальный район.

– Куда тебя вести? – спросила она. – Могу, конечно, и к себе, но квартирка у нас совсем маленькая. Может лучше в больницу? Только туда без денег не пустят, а у меня ни копейки с собой.

Вадим пожал плечами.

– Мне буквально на день, одежду найти, привести себя в порядок. Может, знаешь кого-то, кто позволит мне переночевать?

– Есть и другой вариант. Мы достанем денег, – сказала она. – За твой пакетик здесь хорошо заплатят.

– Там осталось всего ничего.

– Все равно. Продадим?

– А ты знаешь, кому? Уверена, что нас не поймают?

Она усмехнулась.

– Нам в школе рассказывали, якобы в государственный период полицейские, так называли охранников, получали часть прибыли наркоторговцев, но с тех пор, как частные фирмы взялись за охрану, эту порочную практику удалось прекратить. Не знаю как где, но к нам эти слова не имеют не малейшего отношения. Если торговцы не наглеют и вовремя платят, охранники их не трогают.

– Хорошо, пошли. Закончим к моему приятелю, а потом пойдем к торговцу, сбыхаем твою наркоту.

Девушка жестом пригласила Вадима следовать за ней. Миновав двор, они вышли к пустырю, через который неизвестно с какой целью тянулся забор. Нырнув в отверстие, вырытое прямо в земле, для чего пришлось согнуться в три погибели, Вадим с девушкой перебрались на другую сторону. Здесь было тихо, никого вокруг не видно. Киселев выпрямился, осмотрелся.

– Куда дальше? – спросил Вадим.

– Жди, – ответила девушка.

Ожидание затянулось, Киселев начал нервничать, но тут в проходе, через который они сюда пробрались, послышался шум.

– Что-то случилось? – донеслось откуда-то из-за забора. Голос показался Вадиму знакомым.

– Иди сюда, тут товарищу помочь надо, – сказала девушка.

В следующую секунду в проходе появился согбенный мужчина. Вадим сразу узнал человека – то был Артем Курков. Киселев попятился, но было поздно – Артем тоже заметил его.

7

Запыхавшаяся, с растрепанными волосами и трепещущим сердцем, Агния Доронина прижалась всем телом к своему любовнику. Он обнял ее изо всех сил, а уже в следующее мгновение оба поднялись на вершины блаженства. Переполненная чувствами – любовью, удовольствия, пульсациями распространяющимся по всему телу – Агния громко застонала. Кирилл впился ей в шею, его горячее дыхание обдало плечо Агнии. Потом они лежали в объятиях друг друга еще некоторое время. После секса двух влюбленных даже молчание становится по-особенному ожидаемым. Все ясно и без слов: Кирилл смотрит на Агнию, а она на него, взгляды полны радости и счастья, той особенной категории счастья, которое по-настоящему можно разделить с другим. В эти минуты Агния всегда ощущала себя защищенной и одновременно беззащитной, счастливой и одновременно несчастной, ведь этот момент, бесценный, возможно, единственный в ее жизни, рано или поздно закончится. Поэтому Агния никогда не начинала разговоры в постели первой. Хотелось пробыть в обособленном мирке с любимым, где каждая секунда ценится дороже жизни, чуть дольше.

Кирилл отвел взор, тяжело вздохнул. Все-таки мужчины слишком погружены в повседневные заботы, им не дано познать всепоглощающей радости любви, они чрезмерно приземленные. Увы, но парить в одиночку женщины не могут, вслед за мужчинами опускаются вниз.

– Ты знаешь, мы могли бы уехать. Сегодня же, – сказал Кирилл. – Я проверил счета, нам нет нужды ютиться на выселках, нам по карману квартиры западных сити. Так почему мы остаемся здесь?

– Ты знаешь, – тихо ответила Агния. Она не хотел поднимать эту тему, перемытую не один десяток раз.

– Знаю, – сказал Кирилл. – Но это не может продолжаться вечно. Твой брат, рано или поздно поймет, что может обойтись без нас.

– Давай не будем говорить об этом сейчас, – попросила Агния.