Текст книги "Волосы циннвальдитового цвета (СИ)"

Автор книги: Алексей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Я попал в неприятную историю. Одна моя знакомая, вы, должно быть, ее знаете, Аглая, одна из тех, кто присылал меня к вам. Так вот, она посоветовала обратиться к вам.

– Как я могу помочь?

– Дед, ты не забыл, что мы наметили? – вмешался мужчина, стоявший в проеме. Старик отмахнулся.

– Будешь молчать – выставлю за дверь, – поторопил он Артема.

– Да, простите. Меня наверно будут искать. Мне нужно где-то спрятаться, а еще лучше, уехать за город.

– Вот оно что, – протянул стрик. – Ну-ка пошли со мной.

Он направился прямо по гостиной, свернул в смежную с прихожей комнату. Артем последовал за ним. Мужчина, стоявший в проеме, неодобрительно посмотрел на Куркова. Они очутились в скромненькой комнатке, остановленной в минималистичном стиле: столик о трех ножках, голый паркет, диван. В углу жуткий атавизм – книжный шкаф, дополна забитый литературой. Артем не разобрал имен авторов книг, но невольно проникся уважением к старику, который наверняка прочила их все.

– Садись, – старик указал на диван, сам устроился на табуретке, до того спрятанной под столом. – Я готов тебе помочь, но сначала услугу окажешь ты.

– Дед, – снова вмешался мужчина, предпочетший остаться в проеме. – Это не лучшая затея.

– Не лезь! – рявкнул на него старик.

– Чего вы от меня хотите? – нервно озираясь, спросил Артем.

– Я хочу, чтобы ты доставил взрывчатку в головной офис "Либертарианца", – прямо сказал старик.

– Чтобы я что? – глаза Артема округлились.

– Ты меня расслышал. Тебя не ловят блюстители, поэтому никакой угрозы твоей свободе не существует. Да и выбор у тебя не богатый. Ты, конечно, сумеешь выбраться из города и без меня, но когда все всплывет – а все непременно всплывет в скором времени – тебя начнут искать и отыщут. Я могу решить и эту проблему, и многие другие. Тебе ведь нужны деньги? Мы тебя обеспечим, не до конца жизни, но сумма будет внушительная, сумеешь ей правильно распорядиться и непременно найдешь свое место в новом городе.

– Но зачем вам это надо? – спросил Артем. – Вы понимаете, что люди могут пострадать?

Старик горько вздохнул, посмотрел на своего внука, потом снова на Артема.

– Хочешь знать, зачем мне это надо? Долгая история, Артем, а мы торопимся. Но, пожалуй, я поведаю ее. Не тебе одному полезно послушать, – он снова многозначительно посмотрел в сторону внука.

– Когда началась антигосударственная революция, она быстро охватила широкие слои населения. Люди поверили в лозунги, казалось, осознали вред, который исходит из государственного управления землей. Доводы сторонников абсолютной свободы, так тогда называли безгосударственное мироустройство, были действительно убедительны. Зачем тратить средства на содержание чиновников, неповоротливого и далеко не всегда исполнительного штата полицейских, верховных правителей, которые кормились за счет налогоплательщиков? Зачем нужна громоздкая государственная система, эффективность которой невозможно оценить сколь-нибудь объективным способом? Деятельность государства не конкурирует ни с чем, значит, по законам рынка отсеять неэффективных управленцев не удастся. Ресурсы спускались в никуда, граждане погрязали в рутине заполнения абсолютно ненужных бюрократических бумажек. Само слово бюрократия воспринималось как ругательство. На тот момент ущербность подобного общественного устройства стала казаться очевидной. Требования восставших укладывались в простые и понятные всем лозунги: налоги – грабеж, правительства всех стран – грабители, народ – жертвы преступления. Государство стало восприниматься как гиря, на ноге бегуна, олицетворявшего общество. Избавься от гири и тут же получим прибавку в скорости. Разовьются институты самоуправления, частные охранные организации обеспечат безопасность и, будучи напрямую зависимыми от граждан, будут служить им, а не абстрактному народу. Тогда этот вопрос был как никогда актуален. Сколько случаев подавления гражданской борьбы силами полицейского государства знает история? Когда обдумываешь все это, становится понятным, почему люди отказались от государства, как корня всех бед. Понимаешь, почему стали воспеваться идеалы конкуренции и частной собственности. Но излишняя вера в индивидуализм сродни самоуверенности. И как человек, полагающийся исключительно на свои силы, так и общество, распавшееся на невзаимодействующие атому, обречены. Об этой угрозе предупреждали, но ее никто не воспринял всерьез. А между тем стоило бы. Помнишь, что в те годы считалось главным завоеванием революции? Обращение земли в частную собственность и абсолютная гарантия неприкосновенности частной собственности. Казалось бы, действительно великое деяние. Но индивидуализм, культивирующийся на протяжении столетий, убежденность в благе, которое приносит мелкий предприниматель, быстро омрачили радость завоевания. Не готовые к кооперации простаки утратили собственность, полученную в результате раздела. Землевладельцы укрепили свои позиции, мало-помалу стали диктовать вынужденным проживать на их территории гражданам свои правила. Те, кто успели сообразить, что к чему и создать довольно-таки эффективные кооперативы, прогорели. Крупные собственники не вступали в подобные организации, зато располагали внушительными финансовыми ресурсами и могли вывести конкурентов из игры. По сути, все сколь-нибудь значимые участки земли поделили между собой семьи крупных промышленников и потомственных миллиардеров. Уже тогда пора было заговорить о предательстве революции, но народ все стерпел. Формально-то ничего страшного не произошло. Формула успеха оставалась прежней – работай в поте лица и достигнешь успеха. Только почему-то владельцы промышленных предприятий не торопились платить большие зарплаты своим рабочим. Знаешь, как я понял, что такое капитализм на самом деле? Лет в двадцать оформлял в банке очередной кредит. Старушка-уборщица мыла полы, а какой-то молодой мужичок, по виду служащий банка, проходил мимо. Как она перед ним начала раскланиваться, приветствовать, интересоваться здоровьем. И так елейно, на вы. А он в ее сторону даже не посмотрел, грубо что-то ответил и пошел своей дорогой. Я, наблюдавший за этой картиной, испытал какое-то неприятное чувство, которое точно не могу выразить словами. Смотреть за тем, как один человек унижает другого неприятно, мерзко. Это чувство свойственно далеко не всем, я бы даже сказал меньшинству, но именно оно позволяет понять, к чему привела революция на самом деле. Она обрушила тысячелетние представления о морали и нравственности, перевернула мир с ног на голову и продиктовала новые условия. Те, кто сумел разбогатеть, имеют права не считаться ни с чем, кроме базовых прав, прописанных в Международной Конституции.

Старик сделал паузу, о чем-то задумавшись.

– Простите, – вмешался Артем, – но это не никак не объясняет того, почему вы решили пойти по пути терроризма. Я же хотел знать, зачем вы хотите взорвать офис и погубить людей.

Старик поднял указательный палец, как бы говоря "дай мне минутку". Переведя дух, он продолжил.

– Я долго думал о процессе укрупнения землевладений. В самом деле – промышленники и торговцы банкротятся, а землевладельцы никогда. Тем, кому достался большой куш, везет, они поглощают менее успешных конкурентов, скупают города и фактически распространяют свои правила на подвластные им территории. И тогда я понял главное – крупный землевладелец ничем не отличается от государства. До поры до времени продолжает сохраняться видимость независимости институтов от землевладельца, но на самом деле это не так. Он имеет право запретить деятельность одних фирм на своей территории разрешить деятельность других, он диктует величину арендной платы, он решает, кому платить за ремонт инфраструктуры и стоит ли это делать. По сути, наблюдаемый нами процесс есть процесс реставрации государства. Понимаешь, что это значит? Все завоевания революции лопнут, как мыльный пузырь. Неэффективный и прожорливый аппарат в скором будущем воскреснет. По сути, мы оказались в заколдованном круге, из которого не вырваться до тех пор, пока в сознании человека не произойдет перелом и переломом этим окажется отказ от частной собственности на землю!

Сделав ударение на последнем слове, старик сверкнул глазами и посмотрел на внука, словно бы передавая эстафетную палочку. Тот понял его без слов.

– Это не неосуществимая мечта – это реальность. Собственники боятся, не рассказывают всей правды, а между тем огонь революционной борьбы охватил восток и запад. В Приморье и на Севере Китая поднялись восстания против землевладельцев. Вооруженная борьба развернулась повсюду в Южной Америке. Мы не можем ждать дальше, такого шанса больше не будет. Упустить момент сейчас – значит позволить закрепить рабство. Блюстители, – парень словно бы выплюнул это слово, – нарушают все мыслимые и немыслимые запреты на право вмешательства в частную жизнь. А охранные фирмы, решившие сэкономить на персонале, намерены широко их внедрять повсюду. Если отложить борьбу на будущее поколение спустя бороться может оказаться не за что. Землевладельцы станут королями и снова ввергнут человечество в огонь бесконечной войны, которая растянется на тысячелетия, отбросив общественный прогресс, достигнутый кровью миллионов честных и благородных людей, боровшихся за будущее своих предков, то есть нас!

Старик одобрительно кивнул, снова взял слово.

– Мы начинаем революцию, Артем. Под флагом анархистов мы будем сражаться против крупных собственников, требовать настоящей, а не иллюзорной свободы, построения истинной анархии в ее единственно возможной форме – форме анархо-коммунизма. Земля перейдет под контроль общин и синдикатов, люди начнут трудиться совместно ради общего блага, каждый будет получать по труду, а необходимость в рынке, как единственно возможной форме распределения благ отпадет. Вот чего мы добиваемся, Артем. Всеобщего блага, а не блага кучки капиталистов. Сегодня капиталисты утверждают, что в период революции люди боролись за частную собственность. Мне же хочется верить, что они не были марионетками капиталистов, а дрались за свержение гнета государства, построение справедливого общества, в котором не будут презрительно смотреть на тех, кому в жизни повезло меньше, где может и будут недоедать, но точно не останется места голоду. Нужно определиться, с кем ты, Артем.

– Всё, о чем вы говорите, – Артем решил не отступать, держаться позиции, в которую верил, – просто лозунги. Если цели настолько благородные, зачем вы просите меня подбросить бомбу?

– Нужно отвлечь и рассеять силы охранников от нашей главной цели – сервера-приемника. Революция начнется с уничтожения главного символа порабощения! – сказал внук.

– От взрыва пострадают невинные. Вы представляете, сколько людей погибнет?

– Если бездействовать, их погибнет еще больше! – заявил внук. Старик жестом остановил его.

– Я вижу, ты так и не понял нас. Я рассказал тебе, что мы делаем и ради чего. Этого достаточно. Теперь ответь на вопрос – вне зависимости от того, разделяешь ты наши идеи или нет, поможешь нам, отнесешь бомбу в головной офис?

Артем задумался. Если он это сделает, совесть будет мучить его до конца жизни. Если нет – этот самый конец наступит очень скоро. Не верилось, что старый террорист и его фанатичный внук отпустят Куркова живым.

– Хорошо, – выдавил он из себя.

...

Спустя два дня Артем снова метро. За окном мелькают кабели, в вагоне побольше народу – ехал он все-таки в центральный район, а не на выселки. Все сидячие места заняты, в конце вагона собралась кучка молодых людей. Вели они себя шумно, выпивали. Некоторые пассажиры недовольно переглядывались, но поделать ничего не могли – закона никто не нарушал. Артем не замечал ничего из этого. Влажной рукой он сжимал ручки пакета, в котором хранилась коробка конфет. Но внутри отнюдь не конфеты. Он никогда раньше не задумывался о том, что испытывал бы, если бы его заставили везти бомбу. Потому эмоции, охватившие его, оказались отчасти неожиданными.

Страшно было поначалу. Казалось, еще секунда и взрыв. Но в прошествии времени подобнее мысли куда-то делись. Удивительно, но в этот момент возможно впервые за всю жизнь, Курков ощутил беспокойство за окружавших его совершенно незнакомых людей. Не страх, а именно беспокойство. Вон, например, те парни, что гогочут как кони. Они ведь совсем молодые, лет на десять младше Артема. Строят планы на будущее, мечтают о богатстве или славе, а может о том и другом одновременно. Или наоборот, наслаждаются теперешним моментом свободы и распущенности, который, быть может, не повторится в зрелом возрасте. Неверное движение Артема, или ошибка конструкторов взрывчатки, хранящейся в коробке из-под конфет, и всему этому настанет конец.

Две старушки, судачившие в сторонке, должно быть обсуждавшие нынешнюю молодежь или хваставшиеся одна перед другой своими внуками. Они надеются прожить десять-двадцать лет, хотят застать правнуков и даже праправнуков. Случайность, по которой они зашли в этот вагон и сели рядом с Артемом может перечеркнуть их надежды.

Толстый мужчина, жадно глазевший на симпатичную брюнетку. Здесь и так все ясно – мечтает увидеть ее без одежды. Что здесь сказать – мечте не суждено сбыться, даже если бомба не рванет, но взрыв отнимет и тот мизерный шанс, который нет-нет да и имеется у толстяка.

О себе и о своем будущем Артем не думал. Зато, как только в вагон вошла мама с ребенком, он торопливо выскочил на платформу и, дождавшись следующего поезда, поехал в самом пустом вагоне. Его обжигал стыд, мысль сдаться не покидала.

"Не обязательно оставлять пакет в людном месте, – наставлял его старик перед поездкой. – Брось, где придется. Главное – взрыв должен произвести достаточно разрушительный эффект".

"Мы сами определим, когда ее лучше взорвать,– убеждал старик. – Если бы было можно, мы бы вообще обустроили все так, чтобы никто не пострадал. Но теракт должен вызвать резонанс, напугать. Потому травмы разной степени тяжести необходимы".

Его речи звучали неубедительно. Артем отчетливо осознал, что не хочет быть виновным в чьей-либо смерти, не желает калечить людей. Правильнее всего сдаться, подойти к охраннику и рассказать о бомбе. А что потом? Тюрьма. Но за грехи нужно платить. Да, хотелось возложить вину на общество, сказать: "Я не виноват, меня вынудили обстоятельства". Но так ли это?

Артем вспомнил, как его вовлекли в наркоторговлю. А действительно, оставался ли у него выбор? Отпустили бы его или убили, выбросив труп? Случайности накладывались одна на другую. Он до сих пор не мог понять, зачем пустил себе кровь в день, когда его уволили, хотя и помнил отвращение, которое испытывал от мысли о блюстителях, циркулирующих по его венам. Или он хотел умереть в тот момент, умереть по-настоящему?

"Так было бы лучше", – неожиданно для себя заключил Артем и ужаснулся собственным мыслям. Если бы он умер тогда, некому было бы везти бомбу в головной офис "Либертарианца", никто бы не пострадал от ее взрыва.

Сдаться сейчас и дело с концом. А потом будь что будет. Муки совести уступили место сомнениям. Поможет ли принесенная им жертва? Не отыщут ли террористы возможности устроить взрыв и без его участия? Да и имел ли право он отказываться теперь, когда дал слово? Жизнь в тюрьме далеко не сказка. И она может стать адом, если туда же попадут его бывшие руководители – Гулливер, Борман и Аглая. Раз уж решил спасать себя, то иди до конца. Или всё-таки стоит отступить? Если после этого жизнь Куркова будет сломана, шанс прожить достойно представится другим – тем, кто в противном случае погибнет от взрыва.

Продолжая мысленные мытарства, Артем выбрался из вагона на нужной остановке, стал проталкиваться через толпившихся на платформе людей. Если бы взрывное устройство рвануло сейчас, полегло бы куда больше десяти человек. А если бомба действительно дистанционная и террористы хотят ожесточить народ, то лучшего момента не подобрать. Артем настолько перенервничал, что ему показалось, будто он услышал звук взрыва, из-за чего он чуть было не выпустил пакет из рук. Проходя мимо зеркала, он увидел свое отражение – бледный, как сама смерть, с губами, превратившимися в тонкую бурую ниточку. Лоб, покрытый холодной испариной, блестел, словно бы намазанный жиром, глаза метались, выдавая его преступные намерения.

Усилием воли Артем заставил себя собраться и успокоиться. Нельзя в таком виде показываться у офиса. Заподозрят его вряд ли – десятилетия с блюстителями ослабили бдительность людей – а вот за больного, которому сделалось плохо, принять могут. Поэтому, прежде чем идти к офису, Артем направился в туалет. Там он встал у умывальника и несколько раз ополоснул лицо холодной водой, посмотрел на себя. Блеклый румянец проступил на щеках, глаза, казалось, превратились в один огромный зрачок, заполнивший всю радужку. Артем глубоко подышал, выпил воды. Из кабинки у него за спиной вышел мужчина средних лет.

– Друг, что с тобой? – заботливо поинтересовался он. – Нездоровится? С сердцем плохо? Давай медиков вызовем.

Артем отрицательно покачал головой.

– Все хорошо, – успокоил он сердобольного человек. – Просто голова закружилась. Болею, а на работу выходить приходится. Если долго не появляться и уволить могут.

– Так вот оно что! – возмутился толстяк. – Да только правда все. Как только профсоюзы запретили больничный никого не интересует. Говорят, лет через пять и отпуск отменят. А мы всё стерпим, деваться-то некуда, – последнее предложение он произнес раздраженно, даже озлобленно. – Ну да ты поправляйся, держись. Семью-то кормить надо.

Мужчина похлопал Артема по спине и ушел. Курков проводил его взглядом, выпил из крана еще немного воды, зажмурился, вытер руки, взял пакет и, несколько успокоившись, продолжил свой путь.

Сколько еще раз он прокрутил последовательность своих действий? Сколько раз паника охватывала его и он, готовый повернуть назад, застывал на месте в нерешительности? Сколько раз оглядывался, уверенный в том, что его преследуют охранники? Сколько раз ему казалось, что один из прохожих его раскусил?

Ни на один из этих вопросов он не смог бы дать точного, да и приблизительного ответа. Но все прошло на удивление гладко. Его не остановили на входе, он спокойно перемещался по зданию офиса и, если бы не надоедливые служащие, назойливо повторявшие один и тот же вопрос с одной интонацией "Кого вы ищите?", можно было бы сказать, что он остался незамеченным. Артем недолго колебался, еще в метро он понял, где оставит взрывчатку. Конечно же, в мужском туалете. В конце концов, если затевается война, то сражаться нужно с мужчинами. Даже в государственный период убийство женщин считалось постыдным.

Оставив пакет, он торопливо вышел, покинул здание.

"Когда всё закончится, мы тебя сами найдем", – пообещал старик. Но никто не обращал на Артема внимания. Он отошел недалеко от офиса, сел на лавочку и стал дожидаться. Там его и застал взрыв. В первую секунду Куркову показалось, что его перепонки лопнули от грохота: от испуга он упал на землю. Когда пришел в себя, поднялся, стал оглядываться. Стену офиса буквально разорвало. Осколки разлетелись во все стороны, Отовсюду доносились стоны и крики раненых. Уцелевшие застыли и беспомощно смотрели по сторонам, хлопая веками. Они не знали, как себя вести. Черт возьми, даже Артем этого не знал! Дым развеялся, пыль постепенно осела,открывшееся его глазам зрелище ужасало.

Мужчина с пробитой головой валялся прямо на тротуаре. Его череп раскололся, в открывшемся отверстии можно было разглядеть мозги несчастного. Женщина, прижавшаяся к дорожному ограждению, жалобно стонала, сжимая свою ногу, из которой потоком лилась кровь. Еще несколько человек, поцарапанный и побитые осколками кирпича, осматривали свои раны и с трудом верили в благополучный исход. Хуже дело обстояло в самом офисе, вид на который открывался через пробитую стену. Раненых и убитых там было куда больше, они кричали, звали на помощь, шептали слова давно позабытых молитв. Смятение, охватившее округу, сменилось паникой. Люди бросились врассыпную кто куда. А Артем застыл на месте, как столб.

"Твоих рук дело, любуйся!" – повторял он про себя.

Тут кто-то подхватил его под локоть, бесцеремонно потащил куда-то. Артем не сопротивлялся, шел не глядя, перед глазами стояла картина разрушений, мужчина с пробитым черепом и женщина с кровоточащей ногой. Куркова затолкали в автомобиль на заднее сиденье, куда-то повезли. Его о чем-то спрашивали, он отвечал невпопад, донеслось эхо новых взрывов, в последний раз грохнуло совсем близко. Конечно же дело не могло обойтись одним терактом – Артем один из многих. В квартире у старика не врали – началась война.

Автомобиль выехал за город и остановился. Опомнившийся Артем понял, что впереди сидел внук старика и девушка с запоминающейся внешностью. Волосы ее были интересного цвета – назывался он, наверно, грязно-розовым.

– Ну как вы? – озабоченно спросила девушка. Ее приятный голос в конец вернул Артема на землю.

– Не знаю, – честно ответил Курков.

– Было страшно?

Он кивнул.

– Вы, должно быть, считаете нас убийцами, но поймите, мы делаем это не просто так, – попросила она.

– Не оправдывайся перед ним! – оборвал ее внук.

– Не лезь, Паша, – спокойно, но твердо ответила она, не отводя взгляда от Артема. – Мы сражаемся за будущее наших детей и внуков, а не за свое собственное. Если пустить всё на самотек, нас ждут годы унижений и бедности, голода и болезней. Вы представляете, сколько людей погибнет от того, что им не хватит денег оплатить медицинские расходы, сколько детей, чьи родители оказались неудачливы, окажутся обреченными на нищету? Если бездействовать сейчас, нас ждет нечто худшее, чем кастовая система средневековой Индии, рабовладение Античности или система лагерей Великобритании времен бурской войны. Мы прольем немного крови сейчас, чтобы в будущем она не текла рекой. Постарайтесь понять, вы поступили единственно правильно.

Пока она говорила, подъехал еще один автомобиль, из него вышел старик и четыре вооруженных мужчины, которых Артем никогда не видел. Курков заподозрил неладное. Уж не собираются ли от него избавиться?

Старик подошел к автомобилю своего внука и его подружки, открыл заднюю дверь.

– Ты нам здорово помог, Артем. Революция этого не забудет. Тебя отвезут в пригород, отсидишься там пару дней.

– Вы обещали помочь мне выбраться отсюда, – напомнил Курков. Он сумел смириться с содеянным и теперь снова думал о том, как выбраться из передряги, в которую попал. – Говорили, что достанете поддельные документы.

– Если пожелаешь, так и будет. Просто теперь тебе необязательно уезжать. Ты больше не преступник, ты герой.

– А что переменилось за прошедшие часы?

– Власть переменилась, – ответил старик. – Ладно, сейчас некогда болтать. Павлик, ты едешь с нами, а ты, – обратился он к девушке, – отвези его к себе, пускай отдохнет. За сегодня он натерпелся.

– Ты уверен, что это хорошая идея, оставить его наедине с ней? – спросил внук.

– Уверен. Теперь Артем один из нас, – сказал старик. – Пойдем, мы и так выбиваемся из графика.

Старик и его внук ушли, сели в автомобиль и уехали вместе с вооруженной оравой. Девушка между тем села за водительское сиденье.

– Если хотите, можете перебраться вперед, – сказала она.

Артем пожал плечами, принял ее предложение.

– Тут недалеко, – заверила она. – Приходилось когда-нибудь бывать за городом?

Артем поморщился – не хотелось говорить о пустяках после того, как по его вине погибли люди.

– Нечасто, – уклончиво ответил он.

– Сейчас вообще люди стали нелюбознательны, – отозвалась девушка. – Я знала множество тех, кто никогда не выбирался за пределы своего города. Мир, говорят, стал одинаковым.

Артем снова пожал плечами.

– Я не видел мира, я и за городом толком ничего рассмотреть не успел.

– А что вы там делали? Если не секрет, конечно.

– Не секрет. Гулял. Я тогда учился еще, школу заканчивал. Один или два дня до выпускных экзаменов оставалось. Я из дома не вылезал, зубрил. А родители волновались. И мать, и отец гулять отправляли, чуть не заставляли. Успокаивали, говорили, что ничего страшного на экзамене не случится. Я ведь учился довольно-таки неплохо. Да вообще в школе мне жилось привольно, – то ли обаяние девушки и ее привлекательность, то ли что-то еще заставило Артема говорить больше, чем он собирался. Неожиданно для самого себя он разоткровенничался. – Знаете, как оно бывает, всё получалось. Девушка у меня была, Таня, просто красавица. Светленькая, стройная, хорошенькая. Много во всех смыслах приятных часов провел с ней. Думал, влюбился. Да и она мне в любви клялась. Только как школу закончили, всё само собой прошло. Не к месту вспомнилось. Так вот, родители меня чуть ли не силком заставили прогуляться. Я со школьными друзьями пересёкся, погуляли чуть, только расслабиться как следует не получилось, в мыслях одни задачи по физике да математике. Думал домой возвращаться, а потом на часы посмотрел, прикинул, сколько до экзамена осталось. Ну, думаю, толку садиться, вечер уже, сосредоточиться не получится, завтра с утра повторю, что забыл и на экзамена. Точно-точно, дело было за день до экзамена. Пошел я по аллее, парк этот знаете, у озера, его нынче жители выселок облюбовали. Тогда еще он считался довольно престижным местом. А я отвлечься хотел, вот и потянуло меня на приключения. Дай, думаю, сверну на грунтовую тропинку. Выбрал самую непротоптанную и вперед. Шел-шел, смотрю, людей вокруг нет, кругом заросли. Не по себе стало. Мысль мелькнула, догуляюсь сейчас до того, что домой не вернусь. Но тут примешался интерес первооткрывателя, если хотите, – Артем усмехнулся. – Ускорил шаг и вперед. Выбрался на аллею. Асфальт потрескался, лавочки разбиты, но пару человек все равно там гуляли. Выглядели, правда, по-другому, не так, как горожане. Знаете, – Артем тряс перед собой руками, пытаясь подобрать нужное слово, – даже взгляд отличался. Когда их увидел, почему-то сразу возникла ассоциация с загнанными лошадьми. На меня внимания никто не обратил, хотя пару враждебных взглядов в мою сторону метнули. А мне любопытно, выбрался на аллею и пошел вверх. Там по-настоящему красиво. Ивы растут, да пышно как, тополя свой пух разбрасывают, сирень хоть и отцвела, а пахнет приятно. И цветы, так много неухоженных цветов, заросших сорняком. Навести там порядок, и горожане бы на ту аллею ходили гулять.

– Я знаю это место, – отозвалась девушка. – Часто там бываю. Слушаю вас и удивляюсь – словно бы место это замерзло во времени. Как было тогда, так осталось и теперь. Разве что редко когда встретишь там прохожих. Боятся, говорят, бандитов там много.

– Так или иначе, гуляю я по аллее, никого не трогаю, а тут один старичок меня окликнул. Он меня о чем-то спросил, потом слово за слово и завязался разговор. Хотя, по большей части говорил он один. Рассказал, как там очутился, – Артем остановился, уставился куда-то вдаль, поджал губы. – Сказал мне, что в молодости верил в лучшее. Не был таким вредным и скептически настроенным. Работал в поте лица, на всем экономил, откладывал деньги, когда только предоставлялась такая возможность. Мечтал переехать в город. Десять лет проработал, двадцать проработал, а ничего не менялось. Деньги, которые откладывал, копились чрезвычайно медленно. Решил все вложить в какой-то участок земли, заняться земледелием, да прогорел. Вернулся на родной завод, устроился на копеечную зарплату и работал до тех пор, пока сил хватало. А как они его покинули, ушел. Сказал, живет на копейки, чуть не попрошайничает. Не знает, как быть, когда кончатся все деньги. А в конце сказал фразу, которая почему-то отложилась у меня в памяти, да настолько отчетливо, что могу слово в слово повторить. Сначала спросил меня, знаю ли я, почему его жизнь так сложилась, не думаю ли, что он остался у разбитого корыта, из-за того, что был лентяем и лоботрясом? Я ответил, что нет. Тогда он и говорит:

"А у разбитого корыта я потому, что труд не ценится на рынке, предложение всегда превышает спрос".

А потом добавил, чтобы я не уверовал в свою исключительность, если вдруг моя жизнь сложится счастливо и мне удатся разбогатеть. Это не значит, что я талантлив, умен или трудолюбив. Это означает лишь одно – мне просто повезло. Уж не знаю, почему меня так тронули его слова. Помню, как чувствовал себя, возвращаясь домой. Словно бы меня прижали к земле прессом, весившим тонну. Какая-то обреченность охватила меня. Сама мысль о том, что судьба человека не определяется его усилиями, слепой жребий решает как и кому жить, рушила весь фундамент, на котором зиждилось мое мировоззрение. Тогда подумалось, если всё равно в итоге останусь ни с чем, так зачем вообще что-то делать? Жуткое ощущение. Ни до того, ни после того не мог назвать себя фаталистом. Но идя по узенькой тропинке в беспроглядной тьме, я поверил в судьбу. Хотя неправда. Не в судьбу, в социальную предопределенность. Убежденность в том, что у тебя всё получиться, если потрудиться, вбивавшаяся в голову с детства, пропала. И я повторял и повторял слова про труд, который совсем не ценится. Вернулся домой за полночь. Родители бросились расспрашивать, что да как, а я в ответ неопределенно мычу. Поужинал, спать лег, да всю ночь проворочался, а под утро провалился. Мать часов в десять меня добудилась. На экзамен опоздал. Сел писать, а сосредоточиться не могу. "Вот, – думаю, – напишу я его на отлично и что дальше? Отец получит низкий процент по образовательному кредиту. Но не будь у моего отца высокооплачиваемой работы, кто бы ему этот кредит дал, хоть бы я эти экзамены на двести из ста баллов написал".

– Рассказывают, что банки выдают кредиты особо успешным ученикам без финансового подкрепления. Выплаты производятся по окончанию обучения самим учеником, – сказала девушка. – Уж не знаю, насколько это правда.

– Да? Может и так, да только я об этом тогда не подумал. Сидел, пялился в свой экзаменационный билет и гадал, какая разница, успею я его заполнить или нет, если все равно обречен. А как до конца осталось полчаса, меня охватил самый что ни наесть настоящий ужас. Стал спорадически его заполнять, хвататься то за одно, то за другое, так и завалил экзамен. Отцу, правда, хватило денег оплатить мою учебу, да толку от непрестижного диплома? Выпускников дорогих вузов расхватывают, даже если они без калькулятора умножать не умеют, а я хоть и учился прилежно, оказался просто брошен. Вот и верь после этого в рынок, конкуренцию и прочие сказки. До сегодняшнего дня тешил себя надеждой, что поднимусь рано или поздно, что меня оценят по достоинству, да только тщетно. Ведь труд не пользуется спросом, – Артем остановился. Он заново пережил те неприятные минуты своей жизни, дыхание перехватывало от волнения, а думать о чем-то связно не получалось. В голове возникали образы событий давно минувших дней, до сих пор вызывавшие сильные эмоции.