Текст книги "Волосы циннвальдитового цвета (СИ)"

Автор книги: Алексей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

– Я не совсем уловил суть вопроса, – сказал Вадим, про себя подумав, что толстяк ужасный зануда и, пожалуй, нечего Лисам жалеть такого, лучше глотать разом и идти на поиски волка, ну или, если еще не наелись, очередного колобка.

– А суть вопроса вот в чем. Как вы относитесь к благотворительности? – сумел, наконец-то, лаконично сформулировать хаотическим клубком вертевшиеся у него в голове мысли.

– К благотворительности? В целом отрицательно. Здесь я солидарен с вашим мужем, – он посмотрел на Лису и подмигнул ей. – К примеру, стали бы вы жертвовать что-нибудь из своих вещей на нужды нищих? Хотя бы туфли, которые на вас сейчас надеты. Отдали бы вы их первому попавшемуся обездоленному?

– Вот, послушай, что умный человек говорит! – обрадовано произнес толстячок, задрав вверх свой бесформенный, расплывшийся по всему лицу нос.

Лиса прикусила нижнюю губу и бросила в сторону Вадима такой взгляд, от которого у него по спине побежали мурашки.

– Мы же говорим о деньгах, а не о туфлях. Туфли – это вещь, а деньги – бумажки, – возразила она, поправляя прическу и неторопливо разглаживая блузку.

"Надо же, – подумал Вадим. – Флиртует со мной на глазах у мужа, а он, дурак, и не замечает. Надо будет с ней переспать, чтобы у этого толстяка открылись, наконец, заплывшие жиром глаза".

– Туфли – всего лишь материальная реализация той идеальной сущности, которую мы называем деньгами, – повторил Вадим фразу, которую заучивал еще в университете, чтобы сдать современные основы философии. – Отдать туфли равносильно тому же, что и отдать деньги. Просто бумажки – это одна из форм материальной реализации феномена денег, а туфли – другая. Поэтому если вы не готовы пожертвовать своими туфлями для нуждающихся, значит, вам не в чем упрекать мужа, который не желает жертвовать просто-напросто другой формой денег, воспринимаемой нашими органами чувств, как бумажки. По сути-то, бумажки равносильны туфлям, а коэффициент равенства есть количество бумажек, на которые некто готов обменять туфли.

– Какая глубокая мысль,– восхитилась Лиса, хлопая длинными ресницами и медленно проводя пальцами левой руки над ложбинкой между грудями.

– К сожалению не моя, а философа Пустобрехова. Это именно он заложил основы философии современности и разработал метафизическую диалектику денег, – с трудом извлек из своей памяти окончание абзаца Вадим. – А что касается выселок и бездельников, лично я считаю, давно пора повысить арендную плату и пускай эти нищие катятся в свои богом забытые промышленные городки, где не продохнуть от дыма. Там хочешь не хочешь, работать придется или копыта отбросишь.

– Вот-вот! Слушай и запоминай, что умные люди говорят, – сказал толстяк с таким важным видом, будто он сам процитировал философа Пустобрехова.

– С вашего позволения, я пойду, спать очень хочется, – сказал Вадим.

– Конечно, Вадим Сергеевич, – засуетился толстяк. – Простите, что занял ваше время нашими глупостями, большое вам спасибо, что убедили эту дуреху, – произнеся это, толстяк умудрился ухватить Вадимову руку и на протяжении всей тирады тряс ее.

– Да, спасибо вам большое, Вадим Сергеевич, – сказала жена, после чего подошла к нему вплотную и обняла, буквально вжавшись в него. Вадим отчетливо ощутил близкую к естественной упругость грудных имплантов, возбудился.

Толстяк замялся, растерялся. Очевидно, выходка жены ему не понравилось, а ее прощание с Вадимом затянулось.

– Ну, все, нам пора, – сказал он, схватив супругу за локоть. – Еще раз огромное спасибо!

– Обращайтесь, – ответил разомлевший Вадим, не сводя взгляда с Лисы. Она продолжала призывно улыбаться.

Наконец, толстяк сумел утащить ее следом за собой в лифт и уже из-за закрывшихся дверей донеслись упреки, которыми муж сыпал в ее адрес, но прислушиваться Вадим не стал. Толстяк боялся Киселева и даже если застукает Вадима со своей женой, ничего предпринять не посмеет.

Вадим, наконец, открыл дверь своей квартиры, вошел внутрь. Замыкаться не стал, сбросил с себя всю одежду и повалился спать. Нужно отдохнуть. Сегодня ему перечисляли зарплату, хотелось немного покутить.

Проснулся он уже вечером, чувствовал себя не выспавшимся. Сильно хотелось есть. Поставив вариться пельмени, Вадим начал гладить свои прогулочные вещи и чтобы не было так тоскливо, включил телевизор. Шли новости. Молодая конопатая репортерша оживленно рассказывала о каком-то событии, потрясшем Новоград. Вадим сделал погромче.

– Марш негров, официально признавшихся в том, что они негры прошел без происшествий. "Гордость негров", как сами участники называют данное мероприятие, собрал порядка трех тысяч человек и больше десяти тысяч зрителей. Нам удалось взять интервью у одного из них.

На экране появилась довольная физиономия чернокожего мужчины, широко улыбавшегося в камеру.

– Понимаете, я долго жил, отрицая свою чернокожесть, но многие знакомые, друзья, даже родственники догадывались, что я негр. Я долго обдумывал свое решение, но в конце концов понял – нужно примириться с собой, честно сказать – я тот, кто я есть и я этим горжусь.

– А какую цель преследует ваша акция? – задала следующий вопрос репортерша.

– Наша акция? О, это замечательное мероприятие. Другие люди узнают, что мы негры, понимают – нас нечего бояться, незачем притеснять. Мы такие же люди, как и вы.

– Но все это общеизвестные истины, – возразила репортерша. – Я же спрашиваю вас о цели марша.

– Мы должны привлечь к нашим проблемам общественность, мы хотим тех же прав, что и представители других рас.

– А разве вас притесняют по расовому признаку? – спросила репортерша.

– Просто вы не знаете, что значит быть негром. Это ежедневная борьба с невеждами, считающими тебя неполноценными, это работа с неграмотными обывателями так мало слышавшими о темнокожих, это...

– Простите, что перебью, но не могли бы вы просто объяснить, с какой целью проводится данный марш?

– Девушка, я же вам объясняю, а вы все время меня перебиваете. Мы хотим тех же прав, что и представители других рас. Мы хотим, чтобы у наших женщин рождались белые дети, мы не хотим свидетельствовать против других негров в суде, мы требуем уважительного отношения ко всем неграм на планете. Именно для достижения этих целей и проводится марш.

– И как он поможет вам достигнуть этих целей?

– Власти увидят, что мы монолит, единое целое, поймут – нас нельзя игнорировать.

– А как вы относитесь к законам, запрещающим проведение марша "гордость негров" в восточных городах?

– Крайне негативно. Необходимо принять меры и заставить всех бороться за право открыто признаваться в своей темнокожести. Запомните, братья, мы темнокожие и гордимся этим.

Дальше представитель национальных меньшинств начал рассуждать о необходимости выборов темнокожих в органы власти, легализации права светлокожих официально признавать себя неграми, призывать в свои ряды. Но дослушивать его Вадим не стал. Одежду он погладил, а пельмени как раз закипели. Выключив телевизор, наспех поужинав, он собрался и отправился в один из центральных ресторанов. Собирались здесь люди состоятельные, и равняться с ними Киселев не мог, но иногда хотелось почувствовать себя членом закрытого клуба, тем самым, кем Вадим мечтал стать всю свою сознательную жизнь – собственником. Не простым рабочим, всю жизнь вынужденным платить арендную плату, а человеком, эту плату собиравшим. Приятно было послушать разговоры богачей, а иной раз и принять в них участие, выдавая себя за приезжего бизнесмена. Денег подобные визиты съедали не мало, но не смотря ни на какие соображения, Вадим не мог отказаться от походов в элитные заведения.

Оказавшись внутри, он первым делом направился к стойке и заказал коньяк с лимоном. Поглядывая по сторонам, заметил молодого человека в окружении привлекательных девиц и нескольких парней-лизоблюдов. Взгляды окружающих были прикованы к этому человеку, он небрежным жестом приглашал к себе официанта, угощал всех выпивкой, позволял себе распускать руки, когда какая-нибудь из девиц кокетливо виляя задом подходила к нему достаточно близко. Наблюдая за ним, Вадим ощутил приступ зависти. Парень его ровесник, а уже окружен вниманием и подхалимами, готовыми согласиться с каждым его словом, посмеяться над самой глупой и плоской шуткой, вознести безвкусный и кичливый наряд.

Барменша – низкая блондинка лет тридцати – принесла Вадиму заказ.

– Не подскажешь, – обратился к ней Вадим, поднимая рюмку, – кто этот человек?

– Один из постоянных. Артем Курков. Месяца два как стал здесь чуть ли не каждый вечер появляться. Денег спускает столько, что неприлично даже говорить. И каждый вечер уходит с новой девчонкой.

– Вот как, – протянул Вадим, опустошив рюмку наполовину.

Молодой человек не походил на богача. В манерах чувствовалась простота, жесты слишком размашистые, а поведение вызывающее. Напоминало жителя выселок. Что-то здесь было не так.

– А не знаешь, откуда он взялся?

Барменша пожала плечами.

– Полагаю, из новых, – ответила она. – Денег не считает, его тут каждый официант надул.

– О как, – хмыкнул Вадим. – Как же умудрились блюстители обмануть?

– А они когда деньги берут, на них не смотрят, сразу себе в карман, пальцами нужную сумму отсчитают, и в кассу. Такое шельмовство даже блюстители не уловят.

– Хитрецы!

– Да ты и сам держи ухо востро, – барменша подмигнула ему.

– Спасибо за предупреждение, – поблагодарил ее Вадим, достал бумажник, расплатился за коньяк и с рюмкой в руке направился к столику, за которым сидел Артем со своей свитой.

Говорил Курков оживленно, никому слова вставить не давал, но словечки нехарактерные для элиты. Те разговаривали важно, неторопливо, лениво шевелили руками, не отводили глаз от собеседника. Артем же галдел, как сорока, смотрел то на одного, то на другого, суетился, мельтешил руками. Вадим попытался было задать ему пару вопросов, но Курков, казалось, не замечал нового собеседника. Догадавшись, что разговорить таинственного богача не получится, Вадим оставил столик, допил свой коньяк, вернулся к бару, оставил рюмку и ушел. Может быть, Курков из тех везунчиков, что стремительно разбогатели и, не осознав своего счастья, кинулись тратить нежданный выигрыш? Погуляет этот Артем еще пару месяцев, деньги кончатся, и он исчезнет, как появился – так же внезапно. С другой стороны, Вадиму с трудом верилось, что такой недалекий человек – а на первый взгляд Курков производил впечатление дурака – сумел разбогатеть.

"Что-то здесь нечисто", – подумал Киселев. Только как выяснить что? Если Артем приезжий, база данных сервера ничего не даст. Прибывающим в город бизнесменам с запада не прививают блюстителей. Но если Артем в городе на постоянном жительстве... О, открывалось море интересных возможностей. Оставалось узнать, как получить доступ к базе, чтобы Олейников об этом не узнал. "Утро вечера мудренее", – рассудил Вадим. Завтра он придумает, как провернуть свой план. А пока следует вернуться домой и попытаться выспаться как следует.

5

Первым делом, придя на работу, Вадим сел за информационную панель и принялся собирать сведения об Артеме Куркове. Родился и вырос в городе, семья состоятельная, оценки в школе были отличными, но выпускные экзамены завалил. Отец оплатил обучение в третьесортном колледже. В итоге Курков стал инженером. Сведения о месте работы были закрыты по закону о защите частной жизни.

"Ничего себе, инженеры нынче зарабатывают", – подумал Вадим. Без базы данных, собранных блюстителями, не обойтись.

Олейников, сидевший по соседству, как назло проявил интерес к деятельности своего напарника.

– Так, так, Артем Курков. Чем он обязан интересу с твоей стороны?

– Подозреваю его в совершении преступления.

– Сейчас гляну, – Игорь подошел к серверу, принялся энергично скакать по вкладками, в поисках штрафов и наказаний, вынесенных Артему Куркову.

– Слышал кстати, что на юге творится? – как бы между прочим спросил Олейников.

– Нет.

– Диверсию на производстве кто-то провернул. Комбайны, трактора, грузовики -всё повредили какой-то новомодной штукой. Хозяева голосят о недобросовестной конкуренции, обвиняют Свиридовых в диверсии.

– Свиридовы – это которые?

– Да те самые, что у нас проездом заведуют. В общем, кто технику попортил, неясно, зато теперь ихний собственник собирается отказаться от услуг своего частного охранного предприятия, к нашим обратиться. Скоро и там начнут блюстителей в кровь брызгать. Но это в лучшем случае. Ходят слухи, что за диверсию террористы ответственны. Собственники обеспокоились, внеочередное собрания крупных промышленников и землевладельцев собирать решили. Если версия о террористах анархистского толка подтвердится, войска будут мобилизовывать. Телевизор-то сегодня смотрел?

– Не, не успел.

– Там уже во всю почву готовят. Помнишь, как нас в школе учили, мол, индустриальный и постиндустриальный государственный период отметился кровопролитнейшими войнами, прекратившимися только тогда, когда собственники получили право распоряжаться принадлежащими им вещами по своему усмотрению, без вмешательства извне.

– Такое не забудешь. Хорошо помню карикатуру в учебнике – толстый президент отнимает у бедного капиталиста деньги и хлеб, а за спиной капиталиста голодающие рабочие тянут руку, просят подаяния.

– Точно-точно. Называлась карикатура "Государство грабит народ". Так вот, сегодня включил я, значит, новости, а там крутят передачу о том, как устанавливался нынешний строй. Мол, капиталисты отобрали у государства награбленное и вернули все народу, но не просто так, а силой. И подводят, значит, зрителей к выводу, мол, готовьтесь защищать частную собственность ценой своей жизни. Понимаешь, к чему дело идет?

– Не совсем.

– А сейчас мобилизацию объявят, срочный набор и давай бороться с террористами с оружием в руках. Мне сегодня один знакомый по секрету рассказывал, якобы на Дальнем Востоке пара городов провозгласила обобществление.

– Это как?

– А вот так. Собственника на фонаре повесили, ЧОПы разогнали и сами, значит, правят. Выборы проводят, землю обозвали общей, призывают другие города к ним присоединяться. Про это пока никто не знает – сам понимаешь, какой удар по престижу капиталистов будет нанесен, коли информация станет доступна широкой общественности.

– Пожалуй, что и так.

– Ну а история с южными городами – это просто предлог для мобилизации. На самом деле готовят поход на восток. Говорят, зарплаты у солдат будут о-го-го какие.

– Подыхать за собственника у меня нет ни малейшего желания, – сказал Вадим.

– Так ты не за собственника, ты за себя подыхать будешь. Объяснял же тебе вчера, задача мужика обеспечить семью бабками. Жизнь проходит – деньги остаются. Сколько оставишь, почитай столько твоя душа и стоит. Если и есть какая бессмертная сущность, то это деньги.

– Ты прям как философ Пустобрехов.

– Что за философ?

– Да в свое время учил его изречения. Говорит примерно тоже, что и ты.

– Выходит умным мужиком был твой Пустобрехов.

– Ты правда считаешь, что деньги дороже жизни?

– Не так. Все-то ты никак не поймешь. Твоя жизнь стоит ровно столько, сколько у тебя денег. Это давным-давно в крупнейших религиозных системах мира поняли. Вспомни, период постиндустриальной государственности. Сколько денег люди жертвовали на нужды церквей, пророков, ясновидящих. Все ради чего? Да преувеличить хотели свою духовную сущность, купить себе бессмертие. Дурачье! Для этого деньги не отдавать надо было, их откладывать следовало. Зато служители культа процветали, и свою бессмертную сущность, свой капитал, в размерах увеличивали. И не так уж важно, в какой форме этот капитал: будь то ритуальное помещение, кладбище или иная собственность, в основе-то всегда лежит одно – определенная сумма денег. Понимаешь?

– А чего тут не понять.

– То-то. Могу пример и посовременнее привести. Возьми, к примеру, смертность. Знаешь, сколько у нас ежедневно умирает? Я тоже точно не знаю, но положим человек тысяча. Просто к примеру. Ты хоть раз на похоронах был?

– Приходилось, – сказал Вадим.

– И сколько народу там было?

– Да немного, человек сорок-пятьдесят.

– А человек богатым был?

– Не бедным.

– Собственник или нет?

– Нет, конечно.

– Во, – Игорь оттопырил указательный палец. – А я раз на похоронах собственника был. Такую церемонию закатили, тысячи три человек, всех накормили, все об умершем плакали. То и дело слышишь причитания, мол, какой хороший человек ушёл. У всех глаза на мокром месте, к родственникам подходят, соболезнования выражают. А ведь собственник-то был мелким. Представляешь, сколько на похороны собственника земли придет? Тысяч сто. И все оплакивать его будут, выказывать уважение, почтения. Люди, заметь, малознакомые или вовсе лично не знакомые с почившим. А на тех похоронах, что ты был, сильно по покойному плакали? Посторонних много было? То-то и оно. Мысль, которую я до тебя хочу донести, выразила одна старушка, сидевшая тогда за столом неподалеку от меня. Оплакали, говорит, покойного как надо, место ему в раю. А оплакивали его почему? Уважали его почему? А все потому же – из-за денег. Выходит и место в раю он не заслужил, а прикупил, и душу свою бессмертную не продал, а положил в банк под проценты. Потому его душа будет расти и дальше. А что с душами таких как мы приключится, арендаторов? Проценты по кредитам сожрут нашу бессмертную сущность и ничего от нее не останется. Теперь понимаешь, почему мы не знаем, сколько у нас в городе ежедневно умирает? Как раньше сговорились, пускай, к примеру, тысяча человек умирает, а ты хоть об одном помнишь, имя его слышал? Нет! Пройдет время, никто о нем и родня забудет, могилу перероют, на его месте нового похоронят, а собственника попробуй забудь. А все почему? Да потому, что память о собственнике сожрала память об остальной тысяче человек. Если хочешь, душа собственника – хищник, души таких как мы, гумус, удобрение, питательная среда для этого хищника.

– Так ведь душа – это деньги.

– Правильно, деньги. Ты когда умрешь, куда твои деньги денутся? К тем же собственникам и перетекут. Дошло?

Вадим отмахнулся от Игоря.

– Ты давай копай по Куркову, а не заговаривай мне зубы.

– Так уже накопал. Ничего серьезного нет. Штрафы за переход в неположенном месте. Не судим, на очереди на выселение не стоит, проценты исправно выплачивает. Подвела тебя твоя интуиция.

– Слушай, а не закроешь глаза на мелкое должностное преступление?

– Залезть к нему в базу хочешь? Не пойдет.

– Говорю тебе, с ним что-то не так. Давай если я окажусь прав, вся слава за его поимку моя. Если прав ты, я закрою глаза на три твоих должностных преступления.

– Так уверен в своей правоте?

– На все сто.

– Ладно, давай сломаем его базу. Но славу делим пополам. Потом придумаем повод, как нам его с поличным взять.

Вадим подмигнул напарнику и стал шарить пальцами по информационной панели.

...

– Это еще ни о чем не говорит, – сказал помрачневший, но в то же время оживленный Олейников.

– Ручаюсь, он пускал себе кровь. И не просто ее пускал, а намерено гасил сигнал и проворачивал какие-то темные делишки. Знаешь, где я его встретил? В "Парусе".

Игорь присвистнул.

– Ты-то там чего делал? – спросил Олейников, посмотрев на напарника.

Вадим смутился. Зря он рассказал Игорю об этом. Теперь Олейников сочтет напарника богачом, начнет копать под него, глядишь чего и накопает.

– Не имеет значения,– решил уйти от ответа Киселев. – Факт в том, что для инженера отдых там не по карману.

– А тебе по карману? – с усмешкой спросил Игорь.

Вадим посмотрел на напарника исподлобья.

– Да не бойся ты так, – захохотал Игорь. – Знаю я тебя, рисоваться туда ходил, мол, смотрите, какой я богатый. У тебя ж на лице написано – люблю прихвастнуть.

– Один ты у нас правильный, – пробурчал Вадим.

Игорь не стал отвечать на колкость, позволил Вадиму продолжить.

– Я клоню к тому, – сказал Вадим, – что паренек не чист на руку. Чем там у нас нынче окровители промышляют?

– На выселках грабежом, в центре и предположить не могу.

– Я тебе подскажу – наркоторговля. Сам знаешь, какая позиция по этому вопросу у нашего собственника.

– Строжайший запрет, – кивнул Игорь.

– А те, кто побогаче, любят побаловаться веществами. Если начать копать в этом направлении, мне кажется, мы вскроем целую банду. Просто с этого момента действовать нужно осторожно.

– Для начала нам предстоит подумать, как обосновать взлом системы.

– А не будет никакого взлома, – сказал Вадим. – Я подставлю его. У нас появится повод покопаться в его базе и якобы тогда мы и нападем на след. Как тебе?

– Подставишь?

– Не забывай, я сам когда-то жил на выселках, знаю некоторые хитрости.

Игорь с сомнением посмотрел на напарника.

– Ты хотя бы понимаешь, как мы с тобой рискуем? Если у начальства появится повод досконально проверить наши базы, они ведь обо всем догадаются.

– А мы вытрем за собой, никакие проверки не помогут. По рукам?

– Черт с тобой. Но смотри, промашки быть не должно. У меня жена и двое детей, без меня семья пропадет.

– У меня нет ни малейшего желания гнить в нищете, или того хуже – попасть в тюрьму. Промашки не будет, – заверил Вадим.

...

На следующий день Киселев пустил себе кровь. Он зажмурился, взял нож в руки, отправился в ванную и там порезал себе вену. Когда вытекло достаточное количество, он остановил кровь, аккуратно перебинтовал место пореза и надежно спрятал его под одеждой. Можно было идти на выселки.

Затея Вадима была проста, как таблица умножения на два: он хотел подкинуть Куркову наркотики. Когда Вадим рассказывал напарнику об обороте нелегальных веществ в городе, он несколько исказил реальность, перенеся вину на богачей. На деле, наркотики употребляли не только выходцы из состоятельных семей. На выселках подобный товар пользовался большим спросом. Как и всякий молодой человек, родившийся в семье арендаторов, Вадим прошел через выселки, тогда же он и познакомился с нелегальными веществами. Произошло это случайно – знакомые угостили его какими-то особенными грибами, от которых Вадим отходил несколько дней. Потом было еще несколько экспериментов и даже кровопускание, но проделал свои манипуляции Киселев на удивление удачно. Когда он проходил собеседование на соискание должности охранника-наблюдателя, во время медкомиссии на тщательнейшем осмотре хирург так и не сумел отыскать следы шрамов на его теле.

Вадим знал, где и как достать наркотики, но не хотел, чтобы об этом догадывался его напарник, потому и решился на довольно рискованный поступок – пустил себе кровь. Зато на пару часов он освободился от наблюдения. Быстро собравшись, он отправился на выселки. Предстояло закупиться наркотиками, смотаться в квартиру к Куркову и подбросить их ему. А дальше поступит сигнал, первыми на него откликнутся Киселев с напарником и дело в шляпе.

Выселки всегда производили на Вадима мрачное впечатление. Эти обшарпанные дома, детишки, не редко игравшие с дохлыми мышами и кошками, прыгавшие по гаражам и жестоко разыгрывающие прохожих, люди, вечно хмурые и враждебно настроенные. А идти Киселеву предстояло в самый опасный район выселок – окраины. Здесь жили нищие, те, кого сосед Вадима Колобок называл страждущими. Безработные, отчаявшиеся, они находились на грани. Одни пускали себе кровь и начинали грабить, другие требовали социальной поддержки собственников, третьи впадали в глубокую депрессию и таки выбирали наиболее приемлемый для этих людей вариант – сводили счеты с жизнью. На окраине выселок можно было отыскать самых дешевых в городе проституток. Выглядели они соответствующе: все вены в порезах, глаза заплыли, ничего не выражали, на лицах изможденность и злоба. Тем не менее, к их услугам частенько прибегали малоимущие жители выселок, хоть впоследствии и хранили свои визиты в тайне от знакомых.

Именно здесь велась торговля наркотиками. Все знали, у кого их можно купить, и насколько опасны эти люди. Явившись сюда, спустя столько лет, Вадим сильно рисковал. Его вряд ли кто-нибудь помнил, а торговать с незнакомым человеком опасно. Собственнику земли часто советовали уничтожить район, а жильцов выселить, он обещал подумать об этом, но то и дело пускал все на самотек. Кто бы мог подумать, что подобная политика собственника когда-нибудь сыграет на руку Вадиму.

Свернув на заросшую травой и сорняками тропинку, Вадим миновал валявшихся на земле людей. Они походили на мертвецов: бледные, худые, заросшие густой бородой, в рваной одежде, на теле виднелись множественные шрамы, глаза, казалось, утонули, представлялись двумя большими темными ямами. Вадим нащупал у себя за пазухой пистолет. Он лучше кого бы то ни было знал, на что способны такие вот персоны, лишившиеся всего и не сильно-то ценившие собственную жизнь. Сейчас они походят на спящих, а в следующую секунду прижимают к твоему горлу нож и без раздумья режут, после чего выгребают из карманов все деньги и убегают. Так может продолжаться до тех самых пор, пока их не пристрелят или сами они не откинут копыта от передоза.

Впереди замаячила беседка, с вальяжно раскинувшимися там наркоторговцами. Судя по красным лицам и расчерченным сосудами глазам, они сами недавно употребляли собственный товар. Зная правила игры, Вадим оголил руку, стянул повязку и направился прямо к ним, открыто демонстрируя свежую рану. Один из них, сидевший посередине приземистый детина, посмотрел затуманенными глазами в сторону Вадима, глянул на вену, удовлетворенно кивнул.

– Присаживайся, – сказал другой, устроившийся в беседке слева, чуть поодаль от своего товарища. Пальцем он указал на лавочку, специально пристроенную у стены. – Рассказывай, зачем пришел.

– Прикупить у вас хочу для поднятия настроение.

– А почему я тебя раньше не видел?

– А когда я тут раньше жил, ты не работал.

– Выходит, вернулся.

– Вернулся, – согласился Вадим.

– И хочешь настроение себе поднять?

– Очень хочу.

Наркоторговец ухмыльнулся, откинулся назад.

– Знаешь, у нас ведь в городе далеко не либеральное отношение к таким товарам. Ты в курсе, что за это здесь светит?

– Выселение, – предположил Вадим.

– Раньше выселение, а теперь тюрьма. Но сам посуди, где тут справедливость. Юрий Палыч, собственник здешней земли, как говорит. Мы, говорит, боремся с наркоманией. Я, говорит, либерал, я, говорит, анархист, я, говорит, капиталист, но наркотики, говорит, не приемлю. Потому сажают теперь наркоманов. К нам нередко захаживают. Владельцы тюрем так ручонки и потирают от возможности извлечения прибыли. Прикинь, час работы в тюряге они оценивают в десять раз дешевле, чем на свободе. Нормально? А по делу-то чего получается. Ломают молодежь. От наркотиков вроде как защищают, а в тюрьме ломают. Кто ты после срока? Да никто. С копеечной работы на копеечную работу перебиваешься, о семье забудь, там того и гляди снова на зелье подсядешь, а потом прямиком на нары, и пахать. Так до смерти. Чем не рабство? – наркоторговец оглянулся, посмотрел по сторонам, наклонился, чтобы быть поближе к Вадиму. – Знающие люди рассказывают, что Юрий Палыч не просто так с наркотиками борется. Владельцы тюрем ему процент отстегивают, за халявную рабочую силу, и процент этот не маленький. Гребет деньги, даже не вкладываясь. То ли дело на Западе. Там все либерально, правильно. Хочешь кури, хочешь колись, хочешь нюхай, хочешь ешь. Не можешь себя контролировать – отправляйся в могилу. Не, ну правильно, мы все взрослые люди, так почему мы не можем открыто употреблять. Какая ж это свобода, когда я своей жизнью распорядиться не могу. Посуди сам, чем рискует Юрий Палыч, легализуй он наркотики? Да сюда разом народ потянется. Население бешено расти начнет. А сейчас что? Все на Запад рвутся, потому как там настоящая свобода. Взрослые люди сами знают, как проводить свободное время, нечего им указывать, не дети давно. А они все лезут, с этими устаревшими, я бы сказал государственными методами.

– Не выражайся, – вмешался другой торговец, до того сидевший с безучастным лицом.

– Прости, прости шеф. Так вот, суди сам, что это если не внеэкономическое преступление – запрещать потреблять наркотики, а? И после этого Юрий Палыч зовет себя либералом, анархистом, капиталистом, а на деле комму...

– Эка тебя понесло, друг, – поморщился шеф. – Отборными матами решил крыть. Хватит о политике, поговорим о деле, – он посмотрел на Вадима. – Мы тебя не знаем, верить тебе или нет?

– Никаких проблем не будет, – пообещал Вадим.

– Так все говорят. Ты из какого района?

– Из соседнего, – уклончиво ответил Вадим.

– И что хочешь?

– Я же сказал – расслабиться.

– Я понял. Чем именно расслабляться собираешься? У нас ассортимент богатый.

– Да самую простенькую травку, недорогую. Стресс снять. Дорогую не потяну.

– Сто тридцать цена двенадцати порций. Меньше не продаем

– Не уступишь?

– Бери или уходи, – отрезал торговец, нахмурившись.

Стараясь вести себя так, будто ему неохота распрощаться с чуть ли не последними деньгами, Вадим вытащил указанную сумму и отдал ее торговцу. Тот пересчитал, кивнул напарнику. Последний встал с места, взял Вадима под руку. Киселев несколько занервничал.

– А как же расслабиться? – спросил он.

– Иди-иди, – сказал оставшийся на своем месте торговец, а его напарник настойчиво тащил Вадима за собой.

"Если обманут,– подумал Киселев, – вернусь сюда с ребятами и так отколошмачу этих выродков, что они свои имена забудут. А потом вышвырну их из города".

– Шеф мой, – между тем трындел провожающий, – тему не сечет. А меж тем Юрий Палычу подумать нужно, серьезно так, о легализации. Сам посуди, такие районы, как наши выселки, с лица земли пропадут. Купить можно будет, где хочешь, да еще намного дешевле. Таких, как мы, сама экономика пинками под зад с рынка вытолкает, никаких охранников не понадобится. Оно на Западе потому без всяких блюстителей и обходятся, что вещества разрешены, не то бы и там пришлось в вены всякую гадость колоть.

Они выбрались на лужайку, провожавший запустил руку в карман Вадима, после чего развернулся, и пошел обратно.

– Не пались, – бросил он напоследок.

Киселев проверил карман – внутри оказался пакет с каким-то порошком. Самое трудное он сделал. Но как раз сейчас его начали грызть сомнения. А стоит ли выводить Куркова из игры? Или, быть может, это та самая возможность, о которой Вадим мечтал всю жизнь? Не нужно будет придумывать никаких хитрых схем, шантажом выйти прямо на бандитов и заставить их платить проценты. Чем дольше Киселев об этом думал, тем привлекательнее казалась ему эта мысль. Когда он спускался в метро, новый план окончательно сформировался у него в голове. В предвкушении грядущих перемен, Вадим забрался в вагон и отправился домой к Артему Куркову.

...