Текст книги "Уроки агенту розыска"

Автор книги: Алексей Грачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

– Хороша рыба, – покачал головой, – спасает она наши животы, ничего не скажешь. А насчет ворья, так скажу тебе, Константин, прошло их через мои руки и не счесть. Заломил руки и повел в тюрьму. Тюремный путь, – проговорил уже задумчиво, – это путь тернистый.

Костя даже грызть воблину перестал, как представил себе эту тюрьму – огромное здание из камня, из решеток, с арестантами в серых халатах. Вот и он будет приводить туда арестантов. По какой дороге они пойдут? И что их там ждет?

– А жалеть их, арестантов да преступников не надо, – посоветовал веско Семен Карпович, отирая сальные пальцы о ножки стула. – Потому как нас с тобой при случае они не пожалеют, рады будут насилие причинить. Меня вот здесь вскоре после десятого года чуть не укокошили…

Он показал пальцем на двор, выложенный булыжником, со столбами для привязи лошадей.

– На масленицу случилось это, – продолжал Семен Карпович, мрачно сдвинув брови. – Поручили мне розыск пропавшей лошади с упряжью и санями – угнали босяки. Только я вошел во двор, как на голову накинули петлю и мокрую тряпку. После этого поленом трахнули по затылку. Бьют ногами куда ни попадя и приговаривают:

– Вот тебе прописка, вот тебе прописка…

Ну, потом привели меня в чувство хозяева трактира, отошел. Через полгодика уголовники сами мне шепнули на ухо: мол, Муравей это с дружками. Был тут такой громила. И верно, что насекомое – маленький да шустрый. Ну, взял я этого Муравья. Спросил в отделении: «А что ж это ты насчет прописки, когда бил меня». Пожал плечами: «Сам, говорит, не знаю. Так уж на язык попало». Ах, на язык. Дал я ему тогда ножкой от рояля. Так он и зачах, видно, не до воровства стало. Нас бить опасно, встретимся потому что, если рецидивистом стал, обязательно встретимся, для составления протокола, скажем.

– Позавчера вон Мичуру посадил опять. Это тот церковный вор, что меня однажды фомкой саданул в грудь. Гляжу идет по улице, домов держится, осторожный, а за пазухой топырится. Ну, прямо грудь мадам Фиро – была в цирке Ценизелли такая особа. Идет и не видит меня, а я вижу его. Смекнул – опять, значит, где-то церковью побаловался Мичура. Слаб он на церкви, ничего не скажешь. Все туда тянет, как нагрешившего. Забежал за ордерком, понятого прихватил и к ним, к Василию Васильевичу, есть на Знаменской улице такой барыга, скупщик краденого, горбатый старик. Гляжу, сидит Мичура, а рядом прикрытый женским саком церковный «воздух». Ну и ругался Мичура. Дал бы, говорит, хоть погулять вечерок, а уж на утро и брал бы…

– Да ты, – тут оборвал он свои воспоминания, – что же не ешь рыбу, заслушался. Питаться надо, потому как у нас должность ответственная и важная, силы требует, ловкости. Руки приходится часто ворам закручивать за спину. Только вот и руки крутить скоро запретит чего доброго Яров. Вывесит приказ как на Терентия Листова: мол, это ухватки царизма и ни что иное. Придется громилу вести под ручку, как я сегодня вел Кирилла Локоткова.

Семен Карпович нахмурился, даже поугрюмел, продолжал огорченно:

– А Терентия зря он уволил да еще без жалованья вперед. Парень был крепкий. В приказчиках служил у купцов Жолудевых в Соленом ряду. Как получилось тут. Один бандит резнул в уезде целую семью. Ну, на допросе Листов и смазал своей лопатой-кочергой его по морде. Сразу сознался. Ну, а Яров узнал и в шею Терентия: дескать, словами надо вынудить признание, а не насилием… Только зря он так, – уже задумчиво сказал. – Вон Кирилку съездить бы тоже по синему носу, живо бы сообщил откуда сахарок. А тут лозунгом в ответ. Или Нинка-Зазноба. Раньше я ее щипнул бы за мягкое место и визгнула бы, да все что за зубами выпустила бы, как эта самая ворона в басне Крылова. Теперь что – освобождай девку, раз нет доказательства да свидетелей, да немедленно.

– Эк, черти б его разорвали, – вскричал неожиданно и трахнул костяшками пальцев по столу. Рысцой подбежал Иван Евграфович, пригнул голову все с тем же умильным выражением на лице, а в глазах плавало все то же беспокойство.

– Еще чайничек прикажете, Семен Карпович? Или вобла не очень вкусна показалась?

– Чайничка больше не требуется, на обыск потому что идем, – сердито проговорил Семен Карпович, – а вот этот гармонист пусть замолкнет, надоел, ревет потому что как резаный поросенок. Скажи ему, что закон такой вышел, чтобы не шуметь в общественных местах. По всей России война идет да голодовка, а они устроились тут как в раю.

– Усию минутку.

Иван Евграфович проворно вильнул между столиками, вытянул гармонь из рук мужичонки и едва не бросил ее на пол. Ошарашенный гармонист потянулся было за костылем, но буфетчик кивнул головой, показывая, как видно, на Семена Карповича. Гармонист тоже оглянулся и отложил костыль в сторону, стал застегивать пуговицы драного френча.

Иван Евграфович снова появился возле стола, склонился и сказал заискивающе:

– Уж вроде бы ничего не боится нынче народ, чертом не припугнешь, вот вас, Семен Карпович, боятся как огня. Слава потому что длинная о вас по всей губернии. В прошлом году в Страстную неделю средь ночи в шалман заявились. Рассказывали вот за этим же столом «фартовые» недавно. Вошел Шаманов, взял стакан, выплеснул остатки. Налил из бутылки, чего уж и не знаю. А потом и говорит: кто из вас «прикалечил хазу» у старика Варенцова на Никитской? Чтобы завтра те вещи были у реки, у барж нефтяных. Выпил, закусил, что было за столом, и пошел. В два счета могли вас там эти «фартовые» «пришить», а вот побоялись. И вещички, говорят, снесли. Подальше от греха, дескать…

– Ладно тебе нахваливать, лучше скажи, сколько с нас приходится. Пора нам собираться из твоего вертепа.

– Помилуй бог, – воскликнул с непритворным возмущением Иван Евграфович, – за эту несчастную воблу, да кислую капусту, да низкое вино я стану с вас брать деньги. Уж помнится гуляли вы в ресторане – тогда другое дело – было попито и поедено. Как закатитесь бывало с сыщиками – все ходуном в зале. Не жалели денег. Давно это было, чай, еще до японской войны…

– На чаевых ты поди-ка состояние нажил, – сказал Семен Карпович, деловито пряча в карман оставшуюся воблину и подымаясь из-за стола. Пошлепал Ивана Евграфовича по тощей спине, добавил уже сочувственно и с искренней жалостью на лице:

– Только это твое состояние на помойку годится. А жаль, не революция, имел бы ты свой ресторанчик, пусть и похуже малость, чем «Царьград», к примеру. Отвел бы ты нам отдельный кабинетик со всей так сказать меблировкой, на серебряных подносах.

– Боже мой, боже мой, – простонал Иван Евграфович и глаза его, застывшие, сразу заблистали – готов был прослезиться в следующую минуту. И руки припечатал к груди, будто собрался молиться: – Уж предоставил бы я вам все, чем боги питаются…

– Боги, – повторил невесело Семен Карпович, – эти боги нынче – сам народ, как пишется в губернской газете. Или тебе, наверное, некогда грамотой заниматься. Ну, ладно, идем своей дорогой, Константин.

9

В номере гостиницы явственно слышался разговор. После стука все мгновенно смолкло, как будто костяшки пальцев Семена Карповича, как в сказке, заставили людей провалиться в какую-то яму. Только из глубины коридора доносилось шарканье ног да стук швабр горничных.

Семен Карпович снова и с непонятной Косте робостью постучал в дверь.

– В кровати что ли лежат? – пробурчал он себе под нос. Но на этот раз дверь скрипнула, и на пороге появилась с растерянным выражением на лице молодая красивая женщина лет тридцати пяти в длинном белом платье, перетянутом в талии белым лакированным пояском. На тонкой напудренной шее висел синий газовый платок. Черные волосы были собраны в крутой валик на затылке и зашпилены брошками. Увидев их, женщина сощурила и без того раскосые зеленые глаза, под которыми нависли пепельного цвета отечные мешки.

– Ах, это вы, господин сыщик! – воскликнула она удивленно. – А уж я бог знает что и подумала. Уж не разбойники ли?

– У вас, Инна Ильинична, есть чем поживиться разбойникам? – осведомился Семен Карпович. – Поступило в угрозыск письмо, анонимное, конечно. Будто вы, Инна Ильинична, незаконно торгуете кокаином и наживаете на этом бешеные деньги. Вот посему и надо полагать нас на лицо, как пишется в приказах.

– Какое свинство! – сцепив пальцы, прошептала женщина. – Дайте мне того человека, господин Шаманов, и я плюну ему в лицо. Это наверняка какая-нибудь из этих проныр-горничных, что всегда подсматривают и подслушивают.

Семен Карпович вздохнул шумно.

– Если бы мы знали, – проговорил он, почтительно при этом глядя на Инну Ильиничну. – Так позволите пройти для осмотра? Хоть и анонимное письмо, а ордерок имеем на руках.

– Пожалуйста, – нехотя предложила Инна Ильинична и отступила чуть в сторону, освобождая им дорогу, – если уж вам так хочется. Верите всяким сплетникам и болтунам. Искали бы настоящих преступников.

– Хочется-не хочется, работать надо…

В большой светлой комнате с полукруглыми высокими окнами, прикрытыми побуревшими и продырявленными гардинами – сидели двое: толстая, вся в черном, седая женщина, похожая на турчанку, и мужчина с покрасневшими веками, впалыми щеками, черными от щетины, с глубокими зализами на голове, с оттопыренными, как у мальчишки, ушами. Одет мужчина был в серый пиджак, черную рубашку, подпоясанную ремнем. На ногах стоптанные яловые сапоги.

На столе поблескивала яркой наклейкой бутылка вина, на газетном листе лежала горсть конфет в бумажной обертке. И женщина, и мужчина молча, во все глаза смотрели на вошедших. Мужчина вдруг чертыхнулся и бросил окурок папиросы в пепельницу – видно, прижгло пальцы.

– А у вас, Инна Ильинична, я гляжу важные гости, раз встретили их вином да конфетами, – проговорил уже весело Семен Карпович, неторопливо обходя сидящих за столом. Те завороженно поворачивались вслед за ним, как опасаясь получить удар по затылку.

– Ну что вы, – спокойно ответила Инна Ильинична, – это просто мои старые друзья: подруга, госпожа Добрецкая, и дальний родственник Игорь Юрьевич. Не виделись столько лет и как же не отметить такое событие.

– Эта госпожа Добрецкая, – торжественно произнес Семен Карпович, – и сыскному старая подруга. В начале войны она устроила у себя на квартире в Никольском проломе притон с беженками-проститутками, а в революцию куда-то пропала. А беженки куда-то исчезли, в Турцию что ли она их вывезла да продала?

Госпожа Добрецкая на глазах стала бледнеть, обессиленно откинулась на спинку кресла:

– Подумать только, – проговорила полушепотом, – сейчас и я вас признала, господин…

– Просто товарищ Шаманов, – прервал ее нетерпеливо Семен Карпович. – А вас я хорошо знаю, господин, или как вас теперь величать, дальний родственник, Игорь Юрьевич.

Мужчина встал, щелкнул каблуками.

– Командир санитарного отряда запасного полка Сеземов. Простите, что не в форме, в увольнительной нахожусь. В штатском, знаете ли, посвободнее чувствуешь себя.

Семен Карпович улыбнулся ядовито, оглядывая мужчину с ног до головы:

– С такими командирами Ульянов-Ленин, как Александр Македонский, дойдет до Египта, пожалуй… Какой стук выделываете каблуками. Прямо гвардейский офицер на гатчинском плацу… Интересно только, где вы санитарному делу научились? Не в публичных домах?

Сеземов побагровел, откашлялся, подыскивая видно ответ, но Семен Карпович резко отвернулся.

– Ну, впрочем, нам пора и за дело приниматься.

Он вышел и вернулся почти тотчас же с двумя женщинами, горничными гостиницы.

– Вы-то должны бы знать, – обратился он к ним, – торгуют или нет в этом номере? По разговорам, по посетителям.

Ответила одна из них, маленькая, косоглазая, в платке, длиннополом мужском пиджаке. Руки она сунула в рукава, как будто ее знобило в этот жаркий июльский день. Ответила грубо, с неприязнью к находившимся в номере и даже глаза сощурила злобно:

– Наше дело маленькое – прибрали и ушли. За это и карточку дают нам.

Вторая, покрупнее ростом, добавила тихо и тоже нелюбезно:

– Следить, что делается в номерах, так волосы встанут дыбом.

– Та-ак… – протянул Семен Карпович, – тогда вот ордер на обыск. Пахомов, приступай. Осмотри все под кроватью, под диваном.

Костя вдруг растерялся. Еще вчера он жил в деревне, косил с матерью траву, а сейчас надо искать под этой пышно взбитой кроватью кокаин, видя на себе недружелюбные взгляды каких-то странных людей.

– Ну так что же ты? – спросил Семен Карпович, сам тем временем деловито переставлял на столике трюмо, баночки, открывая их и закрывая. При этом шумно посапывал носом, а то чихал.

– Непривычное еще, наверное дело-то, – почувствовала первая понятая.

– Ничего, приучится, – прибавила другая, – дело не хитрое, видно.

Инна Ильинична так громко засмеялась, что Сеземов неожиданно вздрогнул, госпожа Добрецкая откинулась опять на спинку кресла и почему-то пожала плечами. Тогда Костя решительно прошел к кровати, присев на корточки, вытянул чемодан за тонкую кожаную ручку. Тотчас же застукали каблуки Инны Ильиничны, колыхнулось платье перед глазами.

– И охота вам, молодой человек, этим заниматься? Там же мое нестираное белье. Уж пусть хоть ваш начальник ищет, ему-то это не впервые.

Костя сделал вид, что не расслышал. Раз приказал Семен Карпович, он, Пахомов, будет выполнять приказ.

Под руками зашелестели, пахнущие духами чулки, лифчики, блузки. Словно жгло руки и, добравшись до дна чемодана, Костя даже вздохнул облегченно.

– Нет здесятко ничего, – известил Семена Карповича. – Одно белье.

– Потом скажешь, что ничего нет здесятко – передразнил недовольно Семен Карпович, – ищи в других местах, да повнимательнее только…

Но и под диваном увидел Костя лишь пыль, а в пыли обрывки материи, нитки, пуговицы. Поднялся, стряхивая с коленей приставший сор. Инна Ильинична засмеялась издевательски:

– Хороша работка пыль собирать под дамскими кроватями. Бежали бы вы, молодой человек, прочь от такой канители. Уж лучше бы воевали с Деникиным.

– Кому-то надо и этим заниматься, – равнодушно проговорил Семен Карпович и с каким-то раздражением отставил баночку.

– А теперь, граждане свободной России, нам придется вас обыскать на предмет не затерялась ли где там пачка кокаина. Ничего не попишешь. И вас, товарищ командир, раз вы оказались здесь…

Мужчина тотчас встал, стуча каблуками, подошел к Семену Карповичу и опять щелкнул по-военному. Смотрел немигающими глазами.

– А ты, Константин, осмотри Инну Ильиничну, – приказал Семен Карпович деловитым тоном и чуть заметно ухмыльнулся.

Инна Ильинична возмутилась:

– Этим, было бы вам известно, занимаются женщины. Это уже варварство.

– Отлично, – похлопывая Сеземова по пиджаку, ответил Семен Карпович. – Тогда отложим до угрозыска. Наша журналистка любит этим делом заниматься.

Все в номере увидели, как испугали Инну Ильиничну эти слова. Она попросила поспешно:

– Ну, хорошо… Только хоть не на виду у всех. Разрешите в другой комнате.

– В другой, так в другой, – согласился Семен Карпович, вслед Косте наказал под тихий смешок женщин-понятых:

– Только ты там не очень-то увлекайся…

Покраснев, и в глубине души ругая Семена Карповича за это поручение, Костя вошел во вторую комнату, полукруглую, совершенно пустую, без мебели. Инна Ильинична стояла посреди комнаты и улыбалась ласково:

– Надеюсь, что вы, молодой человек, не станете обшаривать меня, как арестанта. Вам самому, я вижу, стыдно.

Так как Костя переминался с ноги на ногу, не зная что предпринять, она поняла это по-своему:

– Не станете же вы здесь искать, – сказала с каким-то любопытством, разглядывая его, вскинула концы платья, открыв голубые панталоны, подвязки, круглые колени, туго стянутые чулками.

– Ладно уж, – с каким-то даже отчаянием в голосе воскликнул Костя и бросился из комнаты. И как бы воедино увидел всех. Понятые все так же улыбались, Семен Карпович смотрел с интересом, на лицах госпожи Добрецкой и Сеземова напряженное внимание и даже тревога. Словно бы ждали увидеть в руках Кости что-то.

– Ничего нет, – проговорил и услышал тихий смех понятых. Инна Ильинична, в дверях поправляя волосы, проговорила:

– Очень вежливый помощник, Семен Карпович. Вот бы у кого вашим сыщикам надо поучиться…

Семен Карпович сделал вид, что не расслышал. Он захлопнул объемистый бумажник, вернул его Сеземову, и сказал:

– Мог бы я себя, санитар, помня пятнадцатый год, отвести к Агафонову для знакомства, да обет дал не вмешиваться в политику. Так что твое счастье…

– А вы меня не пугайте, товарищ Шаманов, – уже тоном начальника произнес Сеземов. – Я на службе у Советской Республики. Мне доверяют. Наш командир полка и в штабе знают прекрасно, что я бывший офицер.

Семен Карпович быстро глянул на него, и так же быстро повернулся к женщинам:

– И ваше счастье, господа. Но смотрите, – погрозил он пальцем, – чувствую неспроста вы распиваете эту бутылку мадеры.

– Я в Тамбов уеду завтра, – вызывающе глядя на Семена Карповича, проговорила Инна Ильинична. – Мне нечего больше делать в этом Карфагене.

– Я тоже не задержусь, – сообщила и госпожа Добрецкая, – меня ждут в Петербурге мои внучки.

– Значит, на новый манер своих девиц называешь? – съязвил Семен Карпович. – Внучки, они теперь в революцию? Ну, да ладно…

Он написал протокол обыска и отпустил понятых. На прощание сказал оставшимся в номере:

– Посмотрю я только, где вы сядете. Не попадите, смотрите, на Гласневскую, или еще хуже к Агафонову…

– А это пусть вас не беспокоит, Семен Карпович, – отрезала зло Инна Ильинична и вдруг покраснела вся от лба до шеи.

– Да ну как сказать, – ответил задумчиво Семен Карпович, посмотрел на Инну Ильиничну и какая-то теплота блеснула в глазах.

Та усмехнулась, спросила холодно:

– У вас больше ничего нет к нам, Семен Карпович?

Семен Карпович медленно покачал головой и пошел к выходу. Она догнала их у дверей, проговорила быстро и с упреком в удивительно тихом голосе:

– Ах, Семен Карпович! Приходите с обыском, раздеваться заставляете, нервы мои и без того разбитые добиваете. Неужели нельзя было без этого шутовства? Ведь я же вам, как догадываюсь, всегда нравилась.

– Что поделаешь, – вздохнув, ответил Семен Карпович, – работа. Оклад ведь мне за это положен, Инна Ильинична. Вот удивляюсь я только, – уже с грустью продолжал он, – могучий видно ваш новый покровитель, раз на постоянном проживании в номере из двух комнат, да еще не работая нигде, да без продовольственной, наверное, карточки.

– А это вас уже не касается, господин сыщик, – ответила надменно Инна Ильинична, и захлопнула дверь с треском.

– Это вас не касается, – повторил негромко Семен Карпович, спускаясь по широкой мраморной лестнице. Лишь на улице, пройдя немного, он ткнул пальцем в стену гостиницы из серого гранита, пояснил:

– Она жена драгунского офицера. Куда-то смылся, а ее бросил. С зимы восемнадцатого года знаю я ее…

10

Посмотрела бы мать на него в следующее утро. Посмотрела бы, как топочет он рядом с пыхтящим сопящим, точно паровоз, Семеном Карповичем. По холодному еще асфальту, по булыжнику переулков, по крапиве пустырей. Развела бы руками:

– Хотел в ткачи, а сам несется куда-то сломя голову, будто на пожар…

И Александра Ивановна удивилась бы. Вчера вечером долго расспрашивала – что да как было за день. Потом, за чаем, стала рассказывать про своего Тихона: как он ходил на службу. И что, мол, придется Косте тоже самое ездить в командировки, гоняться за жуликами, сторожить их в засадах, да квартирах, дежурить по ночам на станции, на пристанях. А что бежать бегом на место происшествия придется – не сказала. Не видела, значит. А это был очередной урок. Коль скорее прибегут они на Воздвиженскую улицу, где ночью была ограблена почтовая контора, тем скорее нападут на следы преступников. Вот и пугали сейчас прохожих – останавливались они, жались к подворотням, смотрели удивленно в спины.

Возле конторы в садике, заросшем буреющей уже акацией, стояли, переговариваясь громко, несколько женщин и высокий старик в почтовой форме. Увидев их, он поспешил навстречу и по лицу было ясно, что вся эта история взволновала и напугала его. Заговорил, едва ответив на их приветствие:

– Пришел утром я, первым, как всегда. Открыл замок, вошел. Все было на месте. Пол примыт с вечера, стулья, столы в порядке. Снял фуражку, потом вынул ключи от кассы. Открыл ее – а там пусто, как веничком все выметено. Немного и денег – обычно крупные суммы сдаем в банк. И опять закрыли кассу. Как они в контору попали, не знаю. Только нахлобучил фуражку, да в двери. Никого больше не пустил в контору. Это чтобы не перепутали следы…

– Знаком с сыскным делом, – похвалил его Семен Карпович. – Поди-ка все выпуски про Картера да Пинкертона скупил. Знаешь, что к чему. Может и преступника по книжкам своим разыщешь?

Старик негромко засмеялся и вроде бы как приободрился. Потрогал гладко бритую щеку, смущенно сказал:

– Кто их, гражданин агент, не покупал. А искать преступников не моя обязанность. У каждого свой хлеб…

– У каждого свой хлеб, – с каким-то удовольствием повторил Семен Карпович, – а сторож чем занимался в эту ночь? Спал?

Поднялась со скамьи, закутанная в старенькое драное одеяло, женщина, чуть не со слезами принялась убеждать агентов, что она уже который год мается бессонницей. И что в сторожа пошла по той причине. «Все равно не спать-то». Рассказала она, что как всегда ходила «не торопясь» вокруг конторы до склада конторского и ничего не слышала, никого не видела.

– Вот и воры тоже, не торопясь, очистили контору за твоей спиной…

Семен Карпович вынул лист бумаги, стал расспрашивать женщин: какие фамилии да имена с отчеством. Да кем работают, да когда стали работать. Да не видели ли посторонних посетителей подозрительных накануне.

– Может быть это Артемьев? – предположил старик, то и дело вставлявший в ход разговора свои пояснения. – Уж больно и ловко…

– Все на Артемьева сейчас валят, – даже с каким-то огорчением ответил Семен Карпович. – Убили за рекой – Артемьев. Очистили ларек с валенками – Артемьев. Раздели бабу на Кавказском кладбище – тоже Артемьев с дружками… Словно мало шпаны в городе кроме. Ну-ка, – махнул он Косте рукой, – давай в контору. Да пусть двое понятых идут с нами.

В конторе было пустынно и тихо. Пахло клеем, чернилами, типографской краской, бумагами. Полы были чисто примыты, поблескивали даже. Сколько ни разглядывал Костя крашеные половицы – не увидел следов. Стало как-то не по себе. Представил вдруг того вора, тихонько крадущегося к той вон высокой с металлическими насечками кассе. Может лицо у него как у Огурца – вытянутое и бурое. Или тот мальчишка, что у собора лез в карман к тщедушной старушонке, открывал осторожно ключом замок кассы, потом набивал карманы деньгами, при этом поглядывая на окна, слушая, как хрустит под ногами сторожихи желтый песок в садике с акациями.

– Садись, Константин, за стол и пиши протокол, – кончив осмотр, приказал Семен Карпович. Он достал из своей маленькой плетеной корзиночки лист бумаги, ручку, положил передним. – Начинай так: мол составлен такого-то числа на предмет осмотра почтовой конторы… Пиши, что я буду тебе говорить.

Говорил он долго, нудно. Сколько окон, да какие они, да в каком состоянии двери, потолок. Про печь указал, про лампочки, про телефоны. И что пол вымыт, без внешних следов… Даже пальцы у Кости заныли и когда Семен Карпович велел ему пошарить возле двери «мало ли там какой кусочек или комочек» – не выдержал:

– Да нешто по кусочку или комочку найдем вора, Семен Карпович?

И чуть не подскочил от хлесткого удара костяшек пальцев по столу. Увидев, как исказилось яростью лицо Семена Карповича, мигом сунулся под двери, зашарил ладонью по половицам. А над головой нескончаемым весенним и ершистым ручейком тек голос Семена Карповича:

– Ползай, Пахомов, и привыкай к терпенью. Ползай, шарь, вынюхивай, выглядывай. Понадобится – день и ночь поползаешь на животе, понадобится в выгребную яму полезешь, покойника смердящего обшаришь с ног до головы…

Он бы еще наговорил, да появились старик Варенцов, проводник собаки, крупного черного пса по кличке «Джек», субинспектор Канарин, дактилоскоп Шурочка, маленькая робкая девушка с круглым милым лицом, в платье обшитом на рукавах. Канарин спросил первым делом:

– Не зря взяли собаку?

– Не зря, – ответил Семен Карпович, – пускай ее к кассе. Один только кассир подходил пока, насколько точно это. А Шура пусть снимет отпечатки.

Пес, приглушенно взвизгивая, обнюхал кассу, потянул на улицу. Потолкался около старика и после понукания Варенцова, припустил вдоль палисадника. Побежали вслед за ними Семен Карпович, Канарин и Костя. И опять останавливались прохожие, опять жались к заборам, подворотням. В проходном дворе возле станции Семен Карпович попросил у женщины напиться из ведра. Пил долго и жадно, с хриплым бульканьем. Вытерев губы рукавом, пожаловался:

– Сейчас бы на рыбалке мне сидеть или «коровки» собирать в лесу. А я ношусь по городу точно чумной. Эх-ха-ха… За псом вон даже успеваю, даром что у него четыре ноги.

«Джек» привел их в Самарский переулок, остановился возле крошечной мазанки, с облупившимися стенами, с погнутым забором, грядами, затопленными зеленой водой. Казалась мазанка не жилой, заброшенной. Но вор был здесь, спал оказывается после ночной работы. Вышел он впереди Канарина и Семена Карповича – мятый раздраженный, мужик около пятидесяти лет, курносый и рябой. На крыльце оглянулся на Семена Карповича, проговорил спокойно:

– А болтали будто тебя, Семен Карпович, уволили из сыскного, как царского служаку. Даже чуть ли не расстреляли будто. И такое слыхал в народе.

– Раз я здесь, значит в сыскном, – миролюбиво ответил ему Семен Карпович. – А вот тебя жалко, Чесаный Федя. Из-за ломаного гроша опять в лагерь пойдешь. Один был или может кто-то помогал?

– Один я был, – быстро проговорил Чесаный, устраиваясь по нужде возле забора. – Привык в одиночку.

– Может все же вспомнишь, скажем, дама какая-то любезничала с тобой…

Федька покосился угрюмо, на этот раз промолчал. А Семен Карпович усмехнулся, похлопал его по плечу:

– Поищем и даму тебе в компанию. Постараемся. Выпустили ее зря оказывается вчера. Ну да ведь найдем.

Нинку-Зазнобу они нашли на вокзале. Лежала на полу, рядом с двумя красноармейцами, в замятом черном платье, животом вниз, пряча лицо от постороннего взгляда. Семен Карпович поторкал ее в бок сапогом:

– Эй, пассажир, поезд уходит.

Подняла голову Нинка-Зазноба, села рывком на пол, злобно оглядывая их. Спросила хрипло:

– Чего надо?

– По подозрению…

– Опять по подозрению, – закричала девица так громко, что один из красноармейцев проснулся, тоже сел, настороженно оглядывая агентов, перебирая ремень винтовки.

– Дадим тебе поговорить с одним дядей рябым. Может знаете друг друга, – скучающе продолжал Семен Карпович, щуря глаза, ворочая шею, как будто болела она у него. А не знакома с ним если – выпустим опять. Гуляй на здоровье, досыпай ночку на вокзале.

– Из трамвая вытаскивают, из вокзала вытаскивают, – продолжала кричать Нинка-Зазноба, – что вы мне жить не даете, «собаки».

Семен Карпович нахмурился:

– Ну-ка, Костя, – приказал он, – подыми ее побыстрее, а то народ весь на вокзале перебудим.

Костя подхватил девушку, подкинул худое невесомое тело, толкнул в спину. Нинка-Зазноба споткнулась, едва не упала на спящих. Красноармеец прикрикнул:

– Эй, чего надо от девки?

– Уголовный розыск, – пояснил Семен Карпович. Красноармеец отложил винтовку, хмуро буркнул:

– Нашли время за девками гоняться, – и опять стал поудобнее устраиваться на полу.

Они повели арестованную в угрозыск по ночным улицам, слушая, как чертыхается она, и ругает их на чем свет стоит.

…Домой возвращались, когда подымалось солнце над городом. Тарахтели по мостовым подводы, спешили жители, покрикивали отстоявшие ночь возле контор сторожа, гремели тазы в пустынных и глухих старинных дворах. Мерно, как стук каблуков по асфальту, звучали слова Семена Карповича:

– Осмотр помещения, где произошло ограбление, обязателен, Константин, и необходим. Да не просто глянуть надо, а все тщательно осмотреть – все трещинки на окнах, все дверные ручки, каждую половицу, каждый уголок у стола. Мало ли зацепился вор за этот уголок, нитка повиснет. По нитке-то и найдем его. И весь дом надо обойти, и траву обшарить, и окрестности тоже, расспросить соседей на предмет – не видели ли посторонних. Приметы иногда укажут, а по приметам, бывало, я сразу же шел на квартиру к вору и добрецо отыскивал. И тут вот, в конторе этой, догадался я чья работа. Чесаный так работает. Чистюля, аккуратный вор. Все ящики закроет, все стулья на место поставит, замки запрет. Окно тоже прикроет. Все чин-чином, чтобы не сразу его хватились. Догадался я что он, ну, а ведь доказать надо было. Может и не он, гастролер какой. Или Нинка-Зазноба. В февральскую революцию арестовал я ее как-то тоже на вокзале – запомнилась ее спина с узенькими лопаточками, худа уж больно коза, прямо дальше некуда, на чем только и держится. Да и лохмы приметны. Глянул – и карточки не надо…

Дома уже, на крыльце, позевывая, продолжал поучать:

– Запоминай и ты, Константин. Как ходит преступник, как он ест, как моргает глазами, как шмыгает носом, как сморкается, даже как мочится. Потому что коль рецидивист – будешь не раз встречаться с ним. Посадишь его в тюрьму, а он через пару лет опять появится в городе. Опять надо будет ловить его за какую-нибудь проделку. Вот одного я, например, взял по прибаутке. Любил повторять: «как подобает». И вот однажды слышу в трамвае «как подобает» кто-то говорит. Вроде бы голос и прибаутка Соколова – был такой рецидивист, А обличье другое. Шляпа, усы, борода – что поп. Ну, подошел я и говорю: «Добрый день, Колюка. Уж больно красиво ты оделся». Тот и глаза вылупил и рот растопырил, что крокодил. Да как хоть вы, Семен Карпович? А так вот… По языку, не звонил бы без пользы…

Щурил глаза, был похож сейчас на доброго мужика из Фандеково, безобидного, слабенького… Только когда надо рождалась в Семене Карповиче кошачья ловкость. Умел он ударить в «больное» место, перебросить через себя, увернуться от ножа или кастета, подставить «ножку»… И день за днем все больше привязывался Костя к старому агенту. Ходить стал как и он – пружинисто, выставляя вперед плечи, готовый при случае, кинуться на сторону или упасть. Разговаривал с арестованными на его манер: «хватит мне егозить дурочку», «ты у меня поговоришь в каталажке», «а ну, выворачивай карманы, шельма». Посмеивался Семен Карпович, одобрительно похлопывал Костю по плечу:

– Молодец, Константин, добрым сыщиком будешь, по всему видно.

Но вот Яров, оказывается, был другого мнения. Однажды столкнулся с ним в коридоре, остановил: