Текст книги "Кукук"

«You say YES, I say NO.

You say STOP and I say GO.

You say GOOD-BYE, I say HALLO.

I don’t know why you say GOOD-BYE, I say HALLO».[142]

Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!

Кати, слышишь кукушку?!

Да.

Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!

Считай.

Зачем?

…семь-восемь-девять…

Зачем?

Подожди секунду.

Я считаю до шестидесяти пяти… Кукушка замолкает.

Вернувшись на территорию клиники, у 5-го отделения ко мне подходит женщина и с криком «Марио!» начинает обнимать. У Катрин округляются глаза.

– Марио! Куда ты пропал?! Я так по тебе соскучилась.

Женщина берёт кисти моих рук в свои.

Я не знаю, как сострить и выдаю:

– Я не совсем Марио…

– Господи, какой ты стал,– любуется она мной с улыбкой. На Катрин она не обращает никакого внимания.

– Марио!

Она отпускает мои руки и отходит на пару шагов назад, сложив свои руки на груди, наклоняет голову вбок.

Я: – Всего доброго! Марио нужно идти домой.

Она: – Приходи ко мне, я в 5-м отделении.

Я иду прочь, Катрин шагает рядом и пытается поймать мой взгляд.

– Почему Марио?

– ???

– Почему она назвала тебя Марио?

– Наверное, потому что я Марио… Возможно, что я совсем не Алексей. Capito?

– ?!?!?

– Кати, перестань на меня смотреть так. Ты, между делом, забыла, по территории какого заведения мы гуляем.

– Ты её знаешь?

– Первый раз вижу.

– Но она тебя узнала! Значит, вы уже встречались.

– Встречались, да, и я тогда был Марио. Только я ничего об этом не знаю. Давай, мы будем смотреть на некоторые события в нашей жизни с юмором, а то иначе как-то грустно получается.

– Тебе сегодня звонила Эдельтраут.

– Эдельтраут?! Мне?!?

– Я подошла к телефону, а она спросила тебя. Я её сразу узнала по твоим описаниям. Было очень неожиданно. Она хочет прийти и увидеться с тобой.

– Будешь ревновать?

В ответ жалостливый взгляд.

На следующий день мы опять говорим о нас и Катрин опять не может себе представить, что мы живём вместе. Я предлагаю ей попробовать. Она отказывается. Говорит, что разговаривала обо мне с врачом. Он – на её стороне. Спрашивает, не хочу ли я поговорить с врачом в её присутствии. Я, конечно же, согласен. Мне надо узнать у врача, как бы нам с Катрин безболезненнее расстаться. Я уже не столько думаю о себе, сколько о ней. Не смотря на все её взгляды на жизнь, привязалась она ко мне основательно.

На очередном визите к врачу прошу отказаться от таблеток. Главврач говорит, что так нельзя, можно лишь понизить дозу. Думаю о том, что надо было захватить с собой свою коллекцию таблеток. Их уже штук сорок у меня. Прошу дать мне личный визит на этой неделе совместно с Катрин. Получаю свой термин на следующий день.

Слегка смущённые, мы заходим в кабинет врача.

Врач: Так, давайте сначала определимся, о чём идёт речь. О любовных отношениях, я вас правильно понимаю?!

Катрин: Да.

Врач: Хорошо.

Катрин: Всё дело в том, что Алексей хочет прямо сейчас переехать ко мне жить, а я так не могу. Мне нужно некоторое время, пока мы начнём жить вместе.

Я несколько ошарашен. То она мне всё время говорит, что не представляет жизни с кем-то в одном жилье, не может выносить контроль с чужой стороны, то тут, вдруг, ей требуется несколько месяцев, чтобы решиться на семейные отношения.

Я: Стоп-стоп! Что-то я тут недопонял. Похоже на то, что нам тут нужен переводчик. Ты говорила мне совсем другое до сих пор.

Врач: Я думаю, что это невозможно, чтобы вы стали жить вместе в квартире Катрин. В Германии это не принято. Здесь пары живут первое время раздельно, ночуя то у одного, то у другого, то раздельно. А решившись на совместное жильё, они, как правило, снимают совершенно новую квартиру, которая у них и ассоциируется с совместной жизнью. Если вы въезжаете в квартиру Катрин, вы тем самым нарушаете её уклад, и это вряд ли пойдёт на пользу вашим отношениям.

Катрин: Совершенно верно. Мне нужна моя независимость. Я понимаю совместное жильё лишь на равноправных условиях, когда каждый платит, к примеру, половину стоимости квартиры.

Боже, думаю я, как это скучно организовано и как мне это чуждо. С этим придётся бороться. Потом. Когда мы съедемся.

Врач: Вы можете представить себе такой вариант вашего сближения с Катрин? Вы живёте первое время раздельно, встречаетесь. Потом, может быть, через три месяца она вам скажет: знаешь что, а давай-ка жить вместе?!

Я: Я очень боюсь того, что она мне этого не скажет. Тогда мне придётся приехать в Вуншдорф вторично. Я очень скучаю по 5.2, но не до такой же степени…

Врач (Катрин): Как вы себе представляете ваши отношения с Алексеем первое время, пока вы живёте раздельно?

Катрин: О, я не знаю…

Врач: Попробуйте описать свой день.

Катрин: …

Я: Понедельник. 8:00.

Смех в зале.

Врач: Как часто вы можете ночевать друг у друга?

Ни фига себе вопросы, думаю я!

Катрин: Ну, раза три в неделю… Я же работаю, а после работы у меня спорт.

По выходным Gothic Parties, про себя добавляю я. Хотя на них она предлагала ходить вместе.

Врач: Это не проблема. Всегда можно выкроить время друг для друга, было бы желание. (мне) Как вам такая перспектива? Она вас пугает?

Я: Нет. Ничего не знаю об этом. Надо пробовать. Я не хочу Катрин потерять, если есть хоть какая-то возможность стать её мужем.

Врач: Значит, вы готовы снять своё жильё на какой-то период времени?

Я: С одной стороны – да – здесь я могу регулярно видеться с детьми, с другой стороны – мне не очень-то хочется жить в Ганновере. Мне этот город тесен. Я бы хотел в Берлин. Там – жизнь.

Катрин: Я тоже не против Берлина. Это было бы даже хорошо – сменить обстановку. Но я пока не знаю, как там может сложиться с работой. Да и в Берлине я к тому же никого не знаю.

Врач: Ну что, упали некоторые камни со стола?

Катрин: Да, конечно! Я не считала, сколько их было, но главный камень – это, конечно же, то, что Алексей готов снять себе квартиру.

Вечером мы опять занимались любовью на моей кровати, затем, обнявшись, лежали, засыпая. Пришла сестра и в очередной раз прогнала Катрин. Я включил свой компьютер и дописал свою историю до ужасно сложного, но счастливого конца.

Все последующие беседы с психиатром касались лишь моей безработицы. Он предложил мне поработать график-дизайнером в газете, выпускаемой в клинике, чьими авторами являются исключительно пациенты. Меня отправят к социальному работнику, ответственному за проект, тот скажет, что у него совсем нет времени на оформление, всё время уходит на подбор и редактирование материала, ему нужен помощник, я мог бы работать с ним и после того, как покину больницу. Я покажу ему своё графическое портфолио. Чувак ознакомится с ним и огорчится.

– А… ну, вы же профессионал. Вы слишком хороши для этой работы. У нас тут всё делается на элементарном уровне, без изысков. Вам будет неинтересно. Прошу прощения за беспокойство…

Эта сценка убедит моего врача в моей профессиональной гениальности. Все последующие разговоры с ним будут либо смешить меня, либо выводить из себя. Врач будет просить меня попробовать работать чуть хуже, чем я могу. Не давать тем самым повода у работодателя чувствовать себя слабее, нежели его подчинённый. Ну и т.д. и т.п. до бесконечности, всё в этом духе.

Рядом с 9-м отделением отчего-то часто паркуются местные такси. У всех у них в номере присутствуют одни и те же цифры, лишь буквы разнятся. И цифры те: 2222.

Нет никакого самолёта, кружащего над кукушкиным гнездом. Есть аэропорт неподалёку, так там этих самолётов аж 15 штук, 15 близнецов-братьев… Они осуществляют товарные перевозки. Всё это время над клиникой летала целая эскадрилья – туда-сюда. Оттого-то и казалось, что самолёт постоянно находится в пределах Вуншдорфа. Лишь раз я видел два самолёта одновременно. Вся моя история с ними оказалась обманом зрения и слуха.

Эпилог

Начну бодренько. Я сижу на заднем сиденье шестисотого мерседеса. Навороченный ваген, словно та койка из реаниматорской, вместо резины – кожа. Место действия – набережная Канн. Водитель Сако показывает Акраму, сидящему рядом с ним, на яхты в бухте и рассказывает по-арабски об их хозяевах. Сако – камердинер бежавшего из Сирии бывшего вице-президента. Абдель Халим Хаддам уже второй год живёт в Европе, преимущественно в Париже, где у него дом на Елисейских полях. Лето 2008-го он проводит со своей семьёй на съемной вилле в Каннах. Ему уже за семьдесят. Он очень богат, говорят что миллиардер, но его более интересует власть, которую он утерял. Мы с Акрамом прилетели к нему из Брюсселя, чтобы снять обращение абу Джамаля к сирийскому народу. Телевизионный канал, на котором я третий день как начал работать, Акрам – вторую неделю, принадлежит этому беглому политику. Его сын – Джихад, толстый добряк с постоянной сигарой в руке и обязательным вечерним бокалом виски под рукой, наш администратор. Отец Джихада хочет вернуть себе власть, свергнув Башара Асада, нынешнего президента. Для этого было решено создать не только партию в изгнании, но и рупор её пропаганды. Канал назвали «Новая Сирия», затем переименовали в «Занубию» —именем какой-то царицы.

Прилетели мы в Ниццу. Оттуда нас забрал Сако и огромный бодигард. Они повезли нас и нашу съёмочную технику на виллу к шефу. Мы крутили по извилистой дороге, ведущей высоко на гору на пугающей скорости. Т.к. у меня нет водительских прав, и я понятия не имею, что такое быть за рулём, то часто испытываю изумления от мастерства водителей. Сако тем временем по рации договаривался с охраной (говорил по-французски) – сперва о том, что объект, т.е. мы все, находится в пути, потом, что мы уже на подходе, вот мы уже подъезжаем. Нас встречают ещё двое охранников с рациями.

Со съёмкой мы управились за час и вышли на улицу в ожидании дальнейших указаний. Акрам был заметно возбуждён. Хаддам для него это не пустой звук, как для меня – малюсенький старикашка, а влиятельный политик в годы его детства и юношества в Сирии. Ответственность за эту съёмку была огромной. Этой видеозаписи суждено было быть уже третьей по счёту из тех, что продуцировал наш канал. Прочие забраковали из-за лажи в записи звука в первом случае и пересвеченности изображения во втором. Тех спецов уже уволили.

Рядом с гаражом моё внимание привлёк старый советский мотоцикл цвета хаки с крупной красной звездой на бензобаке. На фоне всей этой южной роскоши он казался неуместным, как множественные изображения Че Гевары на футболках, сумках и пр. в магазинчиках сувениров на Grand Place в Брюсселе. Эдакие символы победы капитала над идеализмом.

Вышел Сако, сказал, что может отвезти нас обратно в аэропорт. До отлёта оставалось ещё 5 часов, нужно было где-то скоротать время. Сако удивил тем, что сперва свозил нас в центр Канн – показал городок, прокатившись по улочкам, накормил в ресторанчике, а потом спросил: хотим ли мы быстро доехать до Ниццы по автобану или же размеренно проехаться по побережью. Мы, конечно же, согласились на это более чем часовое путешествие. Акрам болтал с Сако, я, ни черта не понимая из их разговора, глядел на море (запах его был едва уловим), на песочный пляж, людей, яхты, машины неведомых мне марок с арабской вязью вместо номеров… и думал-думал о своём.

Доехав до Ниццы и оставив свой груз в аэропорту, мы с Акрамом отправились ругаться друг с другом на берег моря. Причиной тому был наш извечный спор о том, как быть и что делать. Я упрекал Акрама за то, что он так много бредит планами на будущее, регулярно говорит о том, что надо бы сделать то да это, но ничего из задуманного не осуществляет. И так – годами. Только что в машине сообщил мне, узнав от Сако, что сын Хаддама владеет киностудией где-то в одной из арабских стран, мы, мол, сможем теперь пробиться в кинобизнес. Акрам хочет снимать свои собственные фильмы, хочет, но не сел ни разу за написание сценария или же за поиск такового у людей, способных его написать, не истязает себя экспериментами с камерой, будучи оператором… Ничего не делает, лишь мечтает. Я уже устал слушать каждый раз обо всех его задумках, что никак не могут осуществиться… За два года не сделана вэб-страничка, которую он затеял. Я говорю, что на себе-то я уже крест поставил, депрессия убила всякую креативность, мысли и способности угасли, желание делать что-либо отпало напрочь, но он-то ведь живчик… Хватит болтать, Акрам! Начинай что-то делать! Смотри, ты мечтал иметь камеру под рукой, с окончания телевизионной школы выбираешь в каталогах ту, что хотел бы купить, откладываешь, т.к. приходят новости о создании новой, более усовершенствованной модели, нужно подождать её выхода, история повторяется бесконечно… Теперь у тебя есть камера нашего канала под рукой. Отчего ты тогда сидишь в студии часто без дела и не идёшь на улицу искать мотивы, истории, сюжеты, тебе нужна тренировка, ты ещё далеко не профи-оператор. Акрам начинает бессмысленно оправдываться и обижается, переводит разговор на моё «говно», затем ему приходит идея снять короткое кинишко на свой мобильник, прямо здесь на берегу средиземного моря: вот камни, вот мутная вода Ниццы, небо, самолёты. Давай! Давай я буду высекать имя Нины (его подружки) на этом булыжнике. На ходу придумываем элементарный сюжет и планы. Я включаю видео-запись. Через пять секунд аккумулятор мобильника сообщает, что он разрядился…

Ещё мы пробежались по теме «тщеславие как движущая сила». И я и Акрам начисто лишены этой штуковины, и помноженное его отсутствие на недостаток творческих способностей, достаточных для достойного места среди людей искусства, дало печальный результат. Разочарование в себе самом пришло ко мне уже много лет назад, примерно за год до развода, к Акраму лишь теперь. Ужас от своей бездарности выглядит со стороны леностью, но таковой не является – оба работаем на износ, если что-то в работе клеится, но таковые моменты редки, они лишь удачные стечения обстоятельств, не более того.

Есть у нас и существенное расхождение в мировоззрении. Мне свойственно сравнивать свой труд с трудом людей, превосходящих меня в творчестве, Акраму – с теми, кто хуже. Я в результате – сильно проигрываю профессионалам, чувствую себя, таким образом, ущербным, Акраму сия установка даёт мотивацию не унывать. Я легко отношусь к любой критике, Акрама она выводит из себя – делает неадекватным. Соответственно, на студии в Брюсселе у меня были отличные отношения со всеми коллегами, он умудрился со всеми пересобачиться.

Позже Акрам так и не возьмётся ни разу за своё личное творчество. Мы будем неделями сидеть без дела в ожидании съёмок, убивая время в интернете (преимущественно я), в болтовне с сотрудниками (преимущественно он).

Когда студию закроют за отсутствием финансирования, Акрам отправится на неделю в Канаду – сопровождать и документировать турне Шивана Первера (того самого курдского Шевчука, чей концерт в Ганновере мы в школьные годы делали вдвоём.) Та поездка будет знаменательна не съемкой, а тем, что на пути с Ниагарского водопада в отель, кто-то на автобане примет микрофон Акрама, ведущего съёмку интервью в чёрном хаммере, за огнестрельное оружие и сообщит об этом в полицию. Полиция вышлет полтора десятка специалистов на перехват. Всё это будет заснято на видео и выложено в YouTube. Совершенно дикий захват – с нацеленными на музыканта и сопровождающих автоматами и пистолетами, с криками, укладыванием на землю… Более легкий вариант «проверки на вшивость» произошёл с нами ранее в Брюсселе. Мы отправились на съёмку и поехали по улице, где накануне была арестована группа террористов, готовящих что-то нехорошее Европарламенту. Улица была оцеплена и полиция останавливала все подозрительные автомобили. Наш – с берлинскими номерами и «лицами кавказской национальности» – не остался незамеченным. Пришлось пройти тщательный обыск, объяснение – какого хрена мы делаем в Брюсселе, обыск машины, выписка всех номеров из мобильных телефонов, составление протокола. В обоих случаях всё обошлось. В Канаде Акраму повезло больше – его фотография с поднятыми руками обошла местную прессу.

С первого же дня пребывания в Брюсселе я влюбился в этот город. Видел его эти пару дней лишь эпизодически, преимущественно из окна машины, доставляющей нас на очередную съёмку, но сразу появилось чувство – это мой город. Сочетание старины и современности, разнообразие лиц, языков… всё это было по мне. Я сторонник мульти-культи. [Сейчас в Германии на фонарном столбе перед окнами моей комнаты висит предвыборный плакат нацистской партии: «Besser leben ohne Multikulti»] Многонациональной была берлинская студия, телевизионная школа, общество «Карга», теперь вот брюссельская студия. Ещё одна маленькая причина, по которой я свалил из Питера,– это дикая ненависть к чужакам моих сотрудников…

Владельцы канала сняли нам с Акрамом на двоих трехкомнатную квартиру в самом центре города, метрах в двухстах от Grand Place. Я проходил через эту площадь дважды за день: идя на работу и возвращаясь домой. Очень быстро перестал видеть ту красоту, на которую слетаются ежедневно тысячи туристов. Я видел лишь лица этих туристов и уже не понимал, что они здесь фотографируют. Через месяц я перестал видеть и весь город. Я всё больше смотрел внутрь себя и меня терзали прежние муки. Я опять думал только о Татьяне и детях.