Текст книги "Кукук"

Автор книги: Алексей Евсеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Я спросил его, почему он не живёт с женой и дочерью вместе. Он сказал, что болен, и больна его жена. Так лучше, что они живут порознь. Он часто видится с дочерью, это не проблема.

Царко ожидает того момента, когда ему дадут деньги на мебель, чтобы переехать в квартиру, которую он уже снял. Скоро мы попрощаемся, и у меня будет другой безумный сосед.

Который день подряд кормят чем-то невообразимым. Жуткие овощи и большие куски варёного мяса. Съедаю лишь варёный картофель. Он тоже невкусный. Но всё прочее просто несъедобно. В столовой нет того разнообразия специй, которым было славно отделение 5.2. Нечем отбить вкус. Все эти гигантские мясные порции оставляю на тарелке. Думаю о том, что если так и дальше пойдёт – то сколько же зверей убьют ради меня зря?! Вегетарианцем от этих мыслей не стал. Есть, кстати, меню и для таких пациентов. А также для диабетиков и не употребляющих в пищу свинину. Во как! Аллааа у акбар! Я впервые за всё это время принимаюсь за составление индивидуального меню из предложенных на листке вариантов: меню А, меню Б… В результате у меня получается (семь дней недели): ААBАBBА.

Стою на кухне. Завариваю чай. Накрываю одну чашку другой. Эльвира наблюдает за мной.

Смотрю в окно. На небе вОроны. Вспоминаю Шевчука: «На небе ворОны, под небом монахи». Сотни. Всё небо в них. Ага, это они загадили всю территорию клиники. Под некоторыми деревьями сотни белых клякс.

Теперь они всей дружной командой поднялись в небо. Некоторые совсем маленькие – летят высоко, другие побольше – летят пониже. Получается в несколько слоёв. Каркают.

Эльвира (за спиной): Тебе нужны обе чашки или одну можно уже поставить в посудомоечную машину?

Поворачиваюсь к ней, замечаю, что она наконец-то сбрила свою бородку.

Я: Да, мне нужны обе. Я хочу, чтобы хорошо заварился чай. Я потом сам всё поставлю на место. Спасибо.

Возвращаюсь к окну. Воронов нет. Стою, смотрю по сторонам – куда они делись так быстро?

Голос медсестры за спиной: Да, красивое сегодня небо.

Сосредотачиваюсь на небе. Оно самое обыкновенное. Голубое. Без облачка. Где красота-то?! Не стал говорить, что вОрон, «кружащийся над головой», куда интереснее…

Вечером уединяюсь с книжкой в столовой. Слышу из совмещённой с ней комнаты отдыха разговор Итальянца с Анэттой – во время рекламной паузы по телевизору.

Итальянец: Вот иногда думаешь, есть ли бог или же его нету. Я верю в бога, в Иисуса. Ясно, что без него вся жизнь не обходится. Почему функционирует наше тело так, как оно функционирует? Почему сердце или печень находятся на своих местах, а не где-либо иначе? Если бы бога не было – кругом был бы хаос. Ты, Анэтте, веришь в бога, в Иисуса?

Анэтте: Не знаю. Наверное, да.

Итальянец: Некоторые не верят. И ведь как получается: если я скажу врачу правду, что я верую в бога, в Иисуса, то она подумает, что я псих, да?! Глупость! Она-то явно неверующая…

По телевизору: Zum Risiken und Nebenwirkungen lesen Sie die Packungsbeilage und fragen Sie Ihren Arzt oder Apotheker.[65]

Конец рекламы, конец проповеди.

После окончания фильма Итальянец проходит мимо меня.

Он: Алексей, не читай слишком много! А то будешь шибко умным.

Я: Книги умней не делают. Это заблуждение.

Он: Почему нет?

Я: Этого я не знаю. По себе сужу.

Он: А откуда же тогда ум берётся?

Пытаюсь поднять глаза к небу, но вовремя сдерживаюсь, не хочу продолжать тему бога, Иисуса…

Я: Не знаю. Может быть, рождаются с ним, может быть, из опыта жизненного набирают.

Он: А я не умный. Если бы я был умным, я был бы врачом, зарабатывал бы кучу денег.

Я: От этого тоже бывает скучно.

Он: Не знаю. Зато покупаешь себе всё, что захочешь.

В связи с этим я вспоминаю, что сегодня закончился какао. Были бы деньги, я бы его сам купил. Интересно, когда завезут новую пачку? По случаю перехожу на чай.

С Итальянцем я впервые пересёкся в коридоре, на второй день. Познакомились. Он мой ровесник. Ему 34. Спросил, почему я здесь. Я вкратце рассказал.

Он: У меня аналогичная история. Только без детей. Мы уже семь лет как расстались. Я до сих пор этот разрыв переживаю. На прошлой неделе она мне позвонила, говорит, что у неё новая семья, ребёнок. Мне было очень больно.

Я: Догадываюсь как…

Он: Ты должен с этим сам справиться. Врачи не помогут.

Я: Я не могу.

Он: Ты должен. Врачи не помогут. Это твоё.

Итальянец толстый, ещё один борец сумо в коллекции отделения, лысый на макушке, но с длинными волосами по краям. Усы с бородкой, щёки бреет, но они всегда в щетине. Всё время разводит руки в сторону и нагибает голову, болят плечи. Симпатичный, с юмором.

В туалете, в который уже раз, замечаю лобковый волос на крае писсуара. Он то есть, то его нет. Т.е. он регулярно с кого-то сыплется, затем, видимо, сдувается в пропасть, смывается прочь. Потом он опять тут как тут. Вижу! Врач, у меня галлюцинации. Ещё я вижу регулярные скомканные бумажные салфетки в том же туалете и душевой. На полу. Рядом с ведром. Не понимаю, кто их бросает мимо мусорного мешка. Каждый второй день стульчак унитаза испачкан чем-то коричневым. Ясное дело чем. Такого безобразия не было ни в 5.2, ни в 4.1. На прошедших выходных весь туалет был забрызган кофе. Следы от чашки были замечены мною на полке, на полу – многочисленные кляксы, единственное полотенце на крючке и то всё в нём, следы от кофейных пальцев на двери. Чем-то похоже на кровь.

После завтрака срочно вызвали на ЭЭГ. Блин, у меня волосы грязные. Не успеваю помыть.

Надевают на голову резиновый шлем с датчиками. Обильно мажут места стыковки с кожей гелем. Датчик на мочке левого уха многократно спрыгивает.

Закройте глаза. Расслабьтесь. Опять гель. Нет контакта. Можете пока открыть глаза. Гель. Ещё раз гель. Закройте глаза. Расслабьтесь. Поехали. Дышите ртом. Во рту тут же пересохло. От этого полногрудого дыхания начинает кружиться голова. Надо продержаться три минуты. Дышите нормально. Откройте глаза. Стоп. Вот вам салфетка. Вытираю гель со лба. На нём остались три красных круглых пятна от присосок. Свободен. Следующий.

Пошатываясь, выхожу на улицу и иду в неверном направлении. Меня по-прежнему мутит. Сориентировавшись в пространстве, поворачиваю назад и иду в своё отделение. С трудом поднимаюсь по лестнице. Падаю в кровать. Пытаюсь заснуть, но не могу, т.к. сильно кружится голова. Засыпаю через час. Слышу сквозь сон, как Царко щипцами стрижёт ногти. Щипцы: цак! Звук ногтя, падающего на пол. Опять: цак! Ноготь стучит о линолеум…

Надо будет купить себе ножницы для ногтей. Иначе я их по-варварски отрываю себе теми же ногтями. Не грызу, а пальцами умудряюсь. Никогда так прежде не делал.

К обеду будит медбрат. Я проспал. Все уже отобедали. На моей тарелке опять огромный кусок варёного мяса и малюсенькая горка варёных овощей. Бр-р! Ем только подслащённый творог.

После обеда иду в душ мыть голову. В одной из душевых слив забит волосами. Сторонюсь ко второй кабинке. Там чисто. Свои выпавшие волосы после промывки выкидываю в ведро. Не варварский поступок.

Вот ведь радость для обслуживающего персонала: говно и капли мочи на стульчаках, следы урины под писсуаром, пятна кофе на полу и прочих местах, кругом волосы, разбросанные салфетки, раковины в засохшей пене и сбритых волосах… В туалете и в душевой мне приходится ходить как по минному полю, я же в носках.

В комнату заходит уборщица. Я сижу на кровати с компьютером, спиной к двери. Поворачиваю к ней голову. Т.к. уже встречался с ней сегодня и говорил «халлё»[66], лишь киваю головой. Отворачиваюсь к своему резюме в школу, что мне сватает Акрам.

Уборщица (по-русски, я уже слышал её немецкий и знал из-за акцента, что она русская): Ну, что, Алексей, как у тебя тут дела?

Она присаживается рядом на стул.

Я: Ничего. Так себе.

Она: Ты откуда?

Я: Из Питера.

Она: И что ты тут делаешь?

Я: Лечусь.

Она: Давно здесь в Германии?

Я: Давно. Двенадцать лет.

Уборщица начинает мыть пол. Я вспоминаю про россыпи стриженных ногтей соседа.

Она: И что у тебя случилось?

Я: Да так, жизнь поломалась. Убежал было домой в Питер, но вот вернулся… Теперь хожу тут по кругу (показываю за окно): 5.2 и 4.1 уже позади. Теперь мне нужно обязательно во второе отделение, то, что справа, попасть. Пока не знаю как.

Она: Ой, а там только алкаши и отделение закрытое.

Я: Жаль. Тогда мне туда не надо.

Отдавать компьютер и нашпиговывать голову новыми впечатлениями пока не хочется. А надо бы. Это подавило бы депрессию.

Я: Странно, что здесь никакой толком помощи не получаю. Одни лекарства.

Она: Там у нас (в России) много хуже.

Я: Это понятно.

Она: Ну, ладно. Не буду тебе мешать.

Понимаю, что её смутило то, что я одновременно с разговором копошусь в компьютере. Её это, видать, обидело. Дурацкая моя черта. Могу делать два дела одновременно без ущерба для каждого из двух. Это отнюдь не презрение к собеседнику. Но со стороны всё выглядит иначе. Нужно будет искоренять эту свою способность. Она отталкивает. Говоришь с человеком, оставь компьютер в покое, говорю я себе.

Я забываю спросить её имя.

Подсмотрел вечером в тарелке у Томаса – гора из овощей. Оказывается, что можно на ужин заказывать Salatteller.[67] Я тоже такое хочу. Со следующей недели буду питаться аналогичным образом. Количество овощей не поддаётся счёту – чего там только нет. Это мне по вкусу. На листке с заказом пищи в разделе «прочее» у меня отныне значится следующее: утром пачка какао, вечером овощи.

На уме вчерашняя беседа – медперсонала и всех пациентов. Patientenkreis. Психи имеют возможность в течение часа еженедельно задавать вопросы лечащему врачу. Врач пытается рассказывать. Пытается, т.к. её всё время перебивают пациенты – то дополнительными вопросами, то шутками в адрес друг друга. Сплошной хаос. Вчерашней темой был «психоз». Некоторые пациенты рассказывают о своём опыте. О голосах. Становится жутко интересно. Оказывается, в Германии есть общество «слышащих голоса» и не желающих от них избавляться. Врач говорит, что если эти голоса человека развлекают, оказывается, бывает и такое, и не мешают ему жить, то таковых пациентов медикаментами не лечат. Но это не тема «психоза». Мы каждый раз уклоняемся от выбранной вначале темы. Одна девушка, пациентка, Нина, чётко формулирует эту тему, т.к. знает её на своей собственной шкуре. Она словно читает статью из учебника по психиатрии. Врач объясняет доходчивее: человек в состоянии психоза не может принять решение из представленных ему вариантов, мечется от одного к другому, может быть агрессивен из-за этих метаний. И мы опять сваливаемся к теме «голосов». Я уже готов в шутку сказать, что я ВИЖУ, как тема разговора сворачивает на оптические галлюцинации. Затем затрагивается тема «перфекционизма». Врач спрашивает, у кого есть проблемы из-за этого. Я готов поднять руку, но кто-то её опять забалтывает, и мы уже где-то в другой заводи. Говорят о паранойе. Узнаю, что мой сосед – один из её клиентов. Я жалею, что у меня нет диктофона. Некоторые рассказывают о себе весьма поэтически. Такое запомнить и записать я не в состоянии.

Опять вечер. Опять Шехерезада. Мимо проходит Мирко: Что читаешь?

Я: 1001 ночь.

Он: Это что-то древнее.

Я: Ага.

Он: А что ты изучал?

Я: Кораблестроение. Но только два года. Потом бросил…

Он: Четыре семестра. Это в Германии?

Я: Нет, в России.

Подошёл Итальянец.

Итальянец (в шутку): Алексей, он тебе мешает? Я его могу оттащить от тебя. (потом) У тебя, я слышал, есть ноутбук.

Я: Да.

Итальянец: А интернет?

Я: Интернета нет. Я хожу в интернет-кафе.

Поговорили о том, сколько это развлечение здесь стоит. В Берлине, говорю, в четверо дешевле. Итальянец пошёл курить. Мирко за ним. Возвращается: Я пойду покурить.

Я: Давай!

Он (возбуждённо): Супер симпатично! Мне было здорово с тобой!

Я машу ему рукой, мол, вали курить. Мирко слышит голоса. Я всё и вся вижу насквозь. Он курит. Я не курю. Из-за этого мы редко видимся. Он охотно ходит на эрготерапию – рисовать. Я же отрисовался.

Наблюдаю за походкой Анэтте. Шарло. Когда состредотачивается на чём-то, тряска рук и ног прекращается. Вот она без всяких прибамбасов отрывает завядшие листочки от цветка на подоконнике. Закончив, уходит прочь. Стартуя с места, идёт первые пару шагов нормально и тут, словно вспомнив, что больна, превращается в пингвина.

Делаю открытие. Борода и усы у меня почти не растут. Я лишь раз брился в 5.2, и вот второй раз в 3.1. Всего лишь три раза за месяц, хотя раньше 2—3 раза в неделю.

Одна из сестёр в очередной раз спрашивает меня: Wie geht es Ihnen?[68]

В ответ на подобный вопрос медперсонал явно ожидает услышать: Es geht mir gut, danke!

Я (варваром): Хорошо, но немного скучаю по 5.2.

Они: Скучаете?!

Я: Да. Там, конечно, покоя нет…

Они: Однозначно у нас много лучше, чем там. Там…

Я: …Зато много чего происходит. Есть на что посмотреть, за чем понаблюдать. Не соскучишься.

На этом разговор каждый раз обрывается.

В следующий раз я уже буду говорить: Es geht mir gut![69]

И они наверняка ответят мне: Prima!

Между нами стена непонимания. К чему её ломать?!

Тут же медбрат Мартин: Ты кто по специальности?

Я: Me-di-en-ge-stal-ter-bild-und-ton.[70]

Он: Wow! Macht bestimmt viel SpaЯ!?

Я: Ага, его только и делает, это удовольствие. На жизнь, увы, не заработать. Все всё хотят на халяву. Знаешь, есть такие английские слова: no-budget[71] и low-budget[72]? Работаешь (как папа Карло) и при этом сидишь на пособии по безработице. Думаешь-надеешься, что вот наберёшься таким образом опыта, наладишь контакты, научишься работать с клиентами… Все вокруг довольны твоей работой, но платить – денег нет… На подходе следующие выпускники телевизионных школ, которые готовы положить первый год себе на portfolio.[73]

Медбрат: Я обожаю этот твой русский выговор!

Блин, чего это я пустился на пустом месте в россказни?! Ага, из-за слова «шпасс»…

За окном летает военный самолёт, много раз подряд пролетая над клиникой. Очень низко. Из-за рёва его мотора в сумраке вечера поднимается галдёж стаи воронов: кар-кар-кар! Он улетает, они замолкают. Затем всё заново. Это он летает над гнездом, а не я. Он – МакМёрфи. Я же в нём, в гнезде, сижу.

Поздний вечер. «И вот опять я собираюсь пойти потанце…» спать. Застаю на выходе следующую сценку. В комнате отдыха: Итальянец и Эльвира.

Итальянец: Дашь мне свой номер телефона?

Эльвира: Зачем это?

Итальянец: Ну, если кто-нибудь из нас выйдет… Чтобы не потерять контакта. Я тебе дам свой.

Эльвира: У меня это (выход из клиники) ещё продлится.

Итальянец: Ну, когда-то то мы все выйдем. Можно будет созвониться. Сходим друг к другу в гости.

Эльвира: Ха-ха-ха!

Итальянец (серьёзно): Что? Можем ведь…

Эльвира (видит, что отступать некуда): Да, хорошо.

До этого Итальянец, зайдя в комнату, сказал: Доброе утро!

Эльвира: Добрый вечер! Уже вечер.

Типичная оговорка для иностранцев. Но Итальянец здесь явно всю жизнь, говорит без акцента.

На следующий день чувствую ужасную слабость. Прошу смерить мне давление. 110 на 80. Нормальное. От чего мне так хреново? Сестра говорит, что надо больше пить и двигаться. Пью я достаточно. Двигаться? Да я, бывало, месяцами сидел на кровати с компьютером и ничего подобного. Разве что в глазах темнеет, когда встаёшь.

Моют полы в палатах каждый день. Опять русская уборщица. Галина. Сибирячка.

Она: А ты чего из Германии сбежал?

Я: Да от безработицы…

Она: А там что?

Я: А там …работица. Там, правда, другие проблемы. Там мне жить негде. Родители продали мою квартиру лет десять назад, за двенадцать тысяч долларов. Теперь такая стоит раз в десять больше. За эти деньги здесь в Германии можно было бы купить огромную и новую. Молодым семьям там очень тяжело. Снимать квартиру безумно дорого, купить невозможно. Почти вся зарплата на жильё уходит. Но это в моём случае ерунда. У меня просто проблемы с женой. С бывшей женой. На бумажке мы ещё женаты, но на деле два с лишним года как нет. Очень тяжело расстались. Я без неё и детей не могу жи…

Она: Друзьями остаться не смогли?

Я: Я не смог… У неё почти что сразу появился другой человек. Это отрезало мне путь назад. Я очень сильно её люблю. Вернулся вот в Германию, чтобы на эту тему с ней поговорить. Теперь я здесь перед тобой.

Она: Ничего, ты ещё молодой!

Я: Молодой?!

Она: А сколько тебе лет?

Я: Да я тебя наверняка старше! Тебе сколько?

Она: Я первая спросила.

Я: Мне 36. А тебе?

Она: Мне 40.

Я: Моей «жене» тоже в этом году будет сорок.

Она: А ты моложе выглядишь.

Я: Я знаю. Меня уже спросил тут один пациент, не восемнадцать ли мне.

Она: Я бы тоже так сказала. Это же здОрово.

Я: Здорово?!

Она: Здорово, когда человек выглядит молодо.

Я: Когда твою жену спрашивают – а это не твой сын?, а меня – это не твоя мать?..

Она: Да уж…

Я: То-то и оно. Мне-то пофиг, а вот Татьяне моей пофиг не было.

В комнату зашёл Царко (по-русски): По-русски говорим?

Галина: Ага. Понимаешь?

Царко лишь смеётся.

Я (Галине): Работа у вас тут непростая, у обслуживающего персонала.

Она: Да, лестница одна чего стоит.

Я: Нет, я другое имею в виду: туалет и душевую. Такого кошмара я даже в буйном 5.2 не видел.

Она: Ну, да. Здание уже старое.

Я: Да нет же, я не о ветоши, а о том, что стульчаки грязные…

Она: Ах, это! Да…

Я: …кругом что-то разлито, бумага разбросана, волосы везде… И это безумная свалка косметики чего стоит! Жуть, какие неряхи здесь живут.

Галина: Ну, ладно. Мы ещё поговорим. Пока!

На тумбочке у соседа всё тот же натюрморт, что и в первый день. Коричневая лампа. Словарь английского языка. Я каждый день проверяю, не сдвинулся ли он с места, нет, не сдвинулся, не пользовался им сосед. Словарь чистый. Явно ни разу не перелистанный. Две обязательные бутылки с минералкой. Обе начатые. Царко иногда переливает содержимое одной в другую и несёт менять бутылку.

Зачем ему английский? Он как-то мне сказал, что знает около тридцати слов.

Коробок спичек.

Два с половиной часа длился мой первый разговор с лечащим врачом.

Фрау Брюнинг. Лет за сорок. Полная. Маленького роста. Подвижная. Лицо – тип из позапрошлого столетия – с таким можно играть в средневековых фильмах. Отличная мимика. Гримасничает. Энергичная. Шутливая. Короче, охотно и блестяще играет в Бабу Ягу.

Врач взяла чистый лист бумаги и сказала, что мы сейчас займёмся составлением генограммы. Рядом с ней её практикант Андреас Мюллер. Молодой симпатичный парень лет тридцати.

Вы, Алексей, абсолютно неклассифицируемы, начала она, вас сложно впихнуть в какие-то рамки, с вами всё очень непросто. Будем разбираться. [Я уже давно чувствую себя персонажем МакМёрфи здесь в клинике – пусть не весёлым, но обманщиком] В нижней части листа Din A4 появился квадратик. Рядом с ним моё имя: Alexey. Под ним дата моего рождения. От квадратика пошла ветка, которая раздвоилась к ещё одному квадратику – это папа, и кружочку – это мама. Как зовут, когда родились. Как правильно пишется имя? Да пишите, как слышите. Это же не важно. Кто мама по характеру? Склонна к депрессиям? Нет. Она сильный человек. Довольно жёсткая.

В комнату заходит брат Грегор. Подсаживается к нам. Теперь мы не трио, теперь мы – квартет.

Появился отчим. Когда? Я узнал о нём, когда мне было шесть лет.

Мама как-то между делом заикнулась, что он уже был, когда мне исполнилось лишь два годика. Они поженились официально лишь несколько лет назад и я, поздравляя их, попытался отсчитать количество прожитых ими лет… Тут мама и подсказала.

Какие отношения с отцом? Никаких. Я не знаю, то ли он не хочет со мной видеться, то ли ему запрещено. Он алкоголик, знаю я. [Из вспомнившегося позднее. Он дерётся, когда выпьет. Это я хорошо помню. Помню разбитую трёхлитровой банкой голову деда по отцовской линии, кровь залила тому всё лицо. Помню и прочие выходки отца. Например, как он ломился в дверь – в комнату, в которой спряталась со мною мать. Мама просила меня плакать погромче. Его забирали в милицию. Однажды, вернувшись с улицы домой, мы застали его висящим на руках в лестничном проёме, держащимся за прутья перилл. Дед пытался его вытащить. Не смог. Отец-таки сорвался и упал вниз. С третьего этажа. Сломал ногу. Что стало причиной той его выходки мне неизвестно.]

Что с отцом сейчас? Он умер. Когда? Несколько лет назад. Я не помню. Откуда вы это узнали? Моя мама позвонила жене и сказала, чтобы я с ней срочно связался. Мол, отец умер и нужно очень быстро заявить права на его собственность. Папа жил уже долгие годы с женщиной, которой, как мне кажется, и должна была отойти квартира. Я не перезвонил. Мама, к счастью, этой темы больше не касалась.

Ветка к моему отцу перечёркивается двумя линиями. Тема закрыта.

Остаёмся с матерью и отчимом. Рисуем квадратик отчима. Как зовут, когда родился? Так-то, тогда-то. Какие с ним отношения? Никаких. Как это никаких? Вообще никаких. Я его в шесть лет не смог назвать отцом, дальше было только хуже. С чьей стороны было это неприятие? С обеих. Я ему был не нужен, он мне не нравился. Он – абсолютный эгоист. Почему тогда ваша мама живёт с ним? Она его любит. Они по-прежнему вместе? Да. И она его по-прежнему любит? Думаю, что да. Почему, как вы думаете, ваша мама рассталась с отцом? Не знаю. Возможно, ей захотелось попасть в более высокие слои общества, чем те, где она обитала с отцом. Приглянулась жизнь в high society.[74] Отчим был из него. У отчима был важный отец, бывший директор Адмиралтейского завода, бывший ректор ЛКИ. Большой человек на пенсии. Люксус-жильё, каменная дача, «волга», антикварный мусор, поездки за границу, связи. Он очень быстро смог организовать нам собственное жильё – двухкомнатную квартиру, правда, в спальном районе, в блочном доме. Но другие семьи ждут своего жилья десятилетиями. Есть шутка на эту тему: столько не живут. И вашей маме всего этого захотелось? High society в России в советский период – это несколько иная сфера, нежели сейчас. Тогда у этих людей был подпольный, но, тем не менее, доступ к мировой, да и к собственной underground-культуре. По рукам ходили запрещённые книги, фильмы, музыка и т.д. А бедные, значит, не могли себе этого купить? Дело не в деньгах. Мы сами богатыми никогда не были. Они просто могли не знать, что что-то существует помимо того, что продаётся в магазинах и показывается по телевизору. Таким образом, люди из высших слоев общества были более культурно развитыми, нежели те, кто был из, так сказать, низов. И вашей маме это приглянулось? Не знаю. Мне бы точно. Но я не стал бы ломать семью лишь из-за этого. Думаю, что и она это сделала из-за любви к отчиму в первую очередь.

Она видела, что у вас с ним нет никакого контакта? Сложно было бы не заметить. И что? А ничего. Так и прожили всё время.

Кто отчим по специальности? Преподаватель в Корабелке. Хороший преподаватель, как вы думаете? Хороший. Он меня готовил к поступлению в институт по математике. Я сдал на пятёрку.

У него лет десять назад был инсульт, он теперь почти не работает. Пишет научную книженцию. Это всё на обострённом тщеславии. Он себя любит ужасно. Считает себя очень умным. Он и есть умный, но какой-то однополярный… Это бесполезный ум. Он – чисто механический. В нем нет ни капли духовности. Он дружит лишь с теми людьми, с кем выгодно дружить. Это ужасно! Но это меня не касается.

Вы говорите, что он – эгоист. Да. Гипертрофированный. Он словно шейх. Все вокруг должны его обслуживать. Он любит сладкие речи в свой адрес. Обслуживать – это в первую очередь, конечно же, моя мама. Мама при нём словно рабыня: изысканно и разнообразно готовить пищу, обстирывать, обхаживать… Вообще всё хозяйство на ней. Так было всегда? Да. А какое у неё у самой к этому отношение? Иногда злится, но в целом терпит. Как вы относились к этой связке – шейх-рабыня (врачу явно понравился мой жаргон) – вам было жалко мать в этой её роли? В детстве – не помню. Думаю, что да. Уже много лет прошло. Я не могу залезть в свою голову тридцатилетней давности. [Моё первое воспоминание из детства, которое осталось в памяти накрепко, – это короткая сценка, в которой я сижу на полу кухни и наблюдаю за смехом своих родителей. От их смеха мне очень уютно. На стене висит прибитая пачка «беломора» – символ того, что мой отец бросил курить.] А сейчас? А сейчас я испытываю чувство под названием «равнодушие». Теперь мне всё равно. Стало всё равно тут же, как только мы перестали жить вместе. Это ведь не моя жизнь. Я не чувствую себя к ней причастным. Это их выбор. В семье не было принято говорить на подобные темы. Упоминание отца было также табу.

То, что отчим эгоист – это ваше личное мнение или же других людей тоже? Конечно. Моя жена его хорошо знала, он пару раз приезжал к нам в гости. Тогда она становилась его рабыней. Родители жены его терпеть не могли. Да и от его личных друзей я о многом наслышан. Все всё прекрасно знают. У мамы недавно был День Рождения. Так друзья так и сыпали тосты за её мужество. Мужество без кавычек. Мой скомканный тост был также об этом.

Вы его ненавидели когда-нибудь? Не знаю. Если да, то в детстве. Потом он мне был неинтересен и безразличен. Он чужой человек. Абсолютно чужой мне человек. Я просто жил с ним, как с соседом в коммуналке, вот и все. Он мне не нужен. Вообще нафиг не нужен. Если он завтра умрёт, я о нём никогда не вспомню. Оттого-то и ненависти никакой. У меня в памяти нет ни одного хорошего эпизода, связанного с ним. Думаю, что и он обо мне может сказать аналогично.

Он в своё время ненавидел мою бабушку, мама ненавидела свекровь. Весело жили. Его мать и моя бабушка даже не виделись ни разу. Дикость, да? Но я в этой дикости вырос. Для меня эта дикость таким образом стала нормой жизни. Мне часто говорилось, что все вокруг быдло, а я, мол, на отчима молиться должен, что благодаря его связям я не валяюсь под забором, а слушаю «Битлз» и умные книжки читаю.

От маминого кружочка рисуем веточки к квадратику деда и кружочку бабушки. Имена, даты рождения и смерти. Дат не помню. Какие отношения у них между собой? Плохие. Дед – алкоголик. Бабушка – трудоголик. Оба живут в поделённом доме в посёлке. С какого момента стали жить раздельно? Сколько себя помню, столько и жили. Всю мою жизнь, стало быть.

Вернёмся к вам. Здесь написано, что вы в подростковом возрасте уже пытались покончить собой. Да. Почему? Я не буду говорить об этом. Что вы сделали? Я попытался выпрыгнуть из окна. Вас удержали? Нет, я сам не смог. Что вас удержало? Я не знаю, просто не смог преодолеть себя. Не смог сигануть. Дураком был трусливым. Надо было смочь. Не надо было жалеть родителей. Я им не нужен был ни тогда, ни сейчас. Был ступор. Словно меня кто-то крепко держал. Может быть, ангел хранитель? Будто он меня обнял сзади и я даже дышать не мог. Я всё больше в него верю. А если бы вы выжили, что тогда? С четырнадцатого этажа на асфальт не выживают. [Вот, наверное, откуда способ моего предполагаемого самоубийства. Не повеситься, не порезать вены, не отравиться, а именно спрыгнуть. С 9-и лет я жил очень высоко.] Что было потом? Стал жить дальше.

[«Я выбираю жизнь, стоя на подоконнике».[75] А до этого было «…Я разбегусь – и с окна. Я верю – не будет больно, я помню, как это делать».[76] Помню, что во сне больно не было. И ещё: «А под звёздами на крыше тепло вполне. Может, сходим-погуляем, шагнём вперёд?»[77] С крыши с этой мы и шагнём. «Я полюбила Вас, стоя на подоконнике…»]

После школы пришлось поступить в Корабелку, чтобы не залететь в армию. Мне там не нравилось, в институте. Я прогуливал. В результате не мог сдать экзамены. Не смог бы их также сдать, если бы не прогуливал. Я тупой, что касается технических дисциплин. Мне это неинтересно. Отчиму приходилось просить моих учителей, его коллег-преподавателей, ставить мне троечки, чтобы перейти на следующий семестр. Таким образом я добрался до третьего курса и бросил. Ненависть к институту сравнялось со страхом попасть в армию.

Потом мама сосватала меня в студию мультипликационного кино. Так я стал художником. Очень средненьким. На работе познакомился со своей будущей женой, куча друзей, с которыми, наконец-то, есть о чём поговорить, много общих тем (в институте у меня был лишь один друг), отличная работа, хорошие деньги, я там забыл о своей врождённой стеснительности. Жизнь началась. Я будто попал в рай. Я опять туда хочу.

Незадолго до этого я разругался с родителями. Да так, что они, один за другим, переехали жить в квартиру родителей отчима. Его отец уже давно умер. В той квартире жила лишь мать. Нет, с ней у меня никогда не было контакта. У русских вообще ненадёжны родовые связи. Где тонко, там тут же рвётся и так навсегда. Шумные столы лишь с друзьями. Друзья становятся настоящими родственниками. В отношении семьи отчима – там просто ничего не срослось. Все друг друга не любили.

Когда я остался один, я пригласил к себе свою бабушку. Она жила в доме, который надо постоянно отапливать дровами, без воды (воду таскать издалека), без туалета, без всего. А у меня была лишняя комната. Да я и дома почти не бывал. Дед остался в деревне квасить. Иногда ездил зимовать к сыну, к моему дяде.

Как выглядела семья вашей матери? У бабушки и деда было трое детей. Двое сыновей родились ещё до войны, мама после. Старший сын умер до моего рождения, либо в первый год после. Точно не помню. Я его знаю лишь по фотографии в чёрной рамке на стене у бабушки. Иногда бабушка ставила на шкаф еще одну фотографию, на которой он в гробу. Он был врач. Женат. Дочка. Вроде как, постарше меня. Помню, что ей не говорили, что он умер. Скрывали. И мне наказывали – не говорить. Мы были уже достаточно взрослые, чтобы справиться с подобным известием. Тем более, что прошла куча лет, как она его не видела. Второй брат матери был алкоголиком. Недавно умер. После бабушки. Женат. Сын на пару лет меня младше. Бабушка не любила жену сына, виня ту в его алкоголизме. Та не любила бабушку, т.к. считала, что она любит меня больше, чем её сына. Это было так? Да, это было так. Но я не знаю, в чём здесь причина. С братом я виделся лишь на каникулах в доме бабушки и деда. Не помню ни одного раза, чтобы он был у меня в гостях. Я у него бывал. Наша семья – «высшее общество», его – из низов. Спускаться легче, чем подниматься. Родители – брат с сестрой – не общались. Не о чем было говорить друг с другом. Я всегда чувствовал себя – человеком из низов, знающим о полезностях высших слоев общества. По настоящему своим я не был ни там, ни здесь. Я был наблюдателем. Я никогда в детстве не делал выводов. Я лишь наблюдал. Наблюдал, например, как мама скрывала от бабушки, что она курит. Бабушка всё прекрасно знала. Глупо курильщику скрывать свой грех от некурящего человека. Нос в таких случаях не подводит. Мама упорно курила втихомолку.