Текст книги "СЛОМ (СИ)"

Автор книги: Алексей Ерошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Ты что, спустила всю стипендию, что ли?– удивленно воскликнул Игорь.– Тут впятеро больше, чем дадут на разовый лимит с донорской кредитки!

– Это тебе от всех наших передачка,– пояснила Майка.– Еле донесла.

Игорь рассмеялся:

– Ну вы даете! Я что, болен, что ли? Меня после сканирования уже домой отпустить обещали. Это через два часа. Я этого при всем желании не съем. И отдать некому – в стационаре больше ни души.

– Обратно не понесу,– нахмурилась Майка.– Одно яблоко, так и быть, возьму.

Она с хрустом надкусила лаково-зеленый бок «Гренни» и пробубнила с набитым ртом:

– Рафкафыфай.

– Чего?

– Рассказывай,– пояснила Майка, прожевав.– Как себя чувствуешь?

– Чувствую? Немного беременным,– пошутил Игорь.– Голова кружится и тошнит все время. Ну, почти все время.

– Это нормально. Я проштудировала в Инете форум доноров. Дня через два пройдет.

Игорь осторожно почесал залепленную пластырем ранку на темени:

– И еще дырка от шунта зудит.

– Это тоже нормально. Только руками не лезь, а то заразу занесешь.

– Да я и не лезу.

– Я и вижу,– с усмешкой кивнула Майка.– Ни на минуту тебя нельзя оставить. Ну, как ребенок. Ладно… Судорог, спонтанных телодвижений не было? Каких-нибудь ощущений странных?

Игорь откинулся на подушку:

– Не, судорог не было. А вот ощущения были. Легкость какая-то странная, и в животе холодно. И еще дыхание как-то странно спирает.

– Врачу говорил?

– Думаешь, стоит?

– Вот балда. А вдруг что-то пойдет не так? Странные симптомы какие-то, на форуме никто на такие не жаловался. Когда появились? Сразу, или сегодня с утра?

Игорь закрыл глаза:

– Как ты вошла, так и появились. Нормальные симптомы для влюбленных.

Майка фыркнула:

– Дурак! Я за него переживаю, а он…

– А что – я? Влюбиться не могу, как все люди?

– Ты сейчас – не все. Ты – донор.

– Прекрасно,– кивнул Игорь.– Значит, у меня появился шанс.

– В каком смысле?

Игорь взял с тумбочки три апельсина и заметил:

– Знаешь, никогда раньше не пробовал жонглировать. Как-то в голову не приходило. А сейчас, вдруг, пришло… Забавно…

Он сел на кровати, примерился, и апельсины замелькали в воздухе. Рот Игоря растянулся в улыбке:

– Оказывается… это… не так уж… сложно…

– Не заговаривай зубы,– предупредила Майка, и фрукты попадали на кровать.

– Это Петруха Сиротин, я тут ни при чем. Он утверждает, что самодостаточную личность девчонки не любят. А любят отморозков или слюнтяев. Дескать, ваш инстинкт материнский так проявляется. Тяга к воспитанию и попечению. Предлагал ногу мне сломать, но видишь, как все удачно сложилось…

– Ну, знаешь!– вспыхнула Майка, вскакивая со стула.– Дубина твой Сиротин, и ты вместе с ним! Пока!

Игорь поймал ее за руку:

– Ты чего, обиделась?

– Пусти!

– Ни за что. Я не хочу, чтобы ты уходила. Ну, хочешь – врежь мне, дубине, по физиономии, только не уходи.

– И врезала бы,– пригрозила Майка,– если бы у тебя дырки в башке не было. Самодостаточная личность…

Игорь разжал пальцы.

– Ну, извини. Самой самодостаточной личности должно же чего-то не хватать. Вот мне не хватает тебя.

– И серого вещества в придачу. Как можно быть самодостаточным, если тебе чего-то не хватает?

– Да ладно тебе. Сколько можно дуться?

Он собрал с кровати апельсины и положил их на тумбочку:

– Представление окончено. Фокус не удался, зрители разбежались.

Майка приостановилась у двери:

– Ты опять левой рукой берешь. Я в который раз вижу. Но ты ведь правша?

– Пишу правой,– кивнул Игорь.– В детстве заставили переучиться.

– А почему ты этого в анкете не указал?

– Потому что пункта такого не было. А пишу я одинаково и левой, и правой. Забавно: раньше почерк левой был разборчивей, а теперь наоборот.

Майка вернулась и присела на кровать:

– Но ты же должен был об этом сказать.

– Наверное.

– И сказал?

Игорь вспомнил страшное окровавленное лицо раненого и поежился:

– Я подумал… В общем… Как-то не получилось. Не до того было. Да что ты переживаешь, все ведь прошло нормально.

– Ты неисправимый эгоист,– нахмурилась Майка.– А если бы прошло ненормально? Ты мог навредить и себе, и пациенту. Знаешь, что бывает при ошибках локализации?

– Догадываюсь. Смешение сознаний. Раздвоение личности. Шизофрения в лучшем случае. В худшем – требуется лоботомия. А-а-а-а!..

Игорь сделал вид, что правая рука пытается его задушить, и принялся отдирать ее от горла левой. Майка вздохнула:

– Ну, дите… Ладно, мне, правда, пора.

– А поцеловать на прощанье?

Майка наклонилась так, что Игорь почувствовал на щеке ее горячее дыхание со свежим яблочным запахом, и щекотание коротких черных волос на носу.

– Левушкин, держи свою самодостаточную личность в руках,– быстро шепнула она.– Мы здесь не одни.

– В каком смысле?– не понял Игорь.

– Вас теперь двое.

Майка рассмеялась, помахав на прощанье рукой с порога, и закрыла дверь. Игорь вздохнул, сел на кровати, и снова потянулся к апельсинам. Взяв на этот раз четыре штуки, он примерился и ловко послал их в воздух, как будто делал это не впервые. Пожонглировав так с минуту, он бросил фрукты и с удивлением посмотрел на руки. Горло снова сдавил спазм.

Встав с кровати, Игорь прошел к умывальнику в дальнем углу бокса и сполоснул лицо ледяной водой. Тошнота откатила, осталось легкое головокружение. Отражение в зеркале, наконец, сфокусировалось и перестало плыть перед глазами.

– Герой-любовник,– фыркнул Игорь, оглядев свою помятую, небритую зеленоватую физиономию и разлохмаченную шевелюру.– Значит, нас теперь двое? Ну, привет, приятель…

Он протянул мокрую руку и коснулся ладонью своего отражения, шутливо заметив:

– Тебе не мешало бы побриться. И причесаться. Да и вообще… М-да… Неважно ты выглядишь, приятель. А, между прочим, ты мое отражение. Запомни: ты отражение, а не я. И никак не наоборот…

***

– Бывай, старлей,– попрощался Олег.

– Увидимся,– кивнул Ермаков, захлопывая дверцу машины.– Шумахер, давай на базу.

Шофер тронул фургон с места. Зажужжало, поднимаясь, тонированное стекло. Левушкин отыскал в салоне лицо Полины, но та нарочито повернулась в другую сторону. Стекло встало на место, и Олег увидел только свое, на секунду промелькнувшее, отражение: впавшие от недосыпа глаза и заострившиеся скулы.

Мороз, наконец, отпустил. Олег несколько раз глубоко вдохнул холодный воздух, повернулся и пошел к штабу. На лавочке у входа курил Штольц.

– Привет,– мимоходом бросил Левушкин.

Штольц вяло кивнул. Олег уже взялся за дверную ручку, но вдруг повернулся:

– Йозеф…

– Курить будешь?– спросил Йозеф.

Олег присел на ледяную лавку, вытянул из протянутой пачки последнюю сигарету и принялся разминать ее в пальцах. Штольц выпустил струю дыма:

– Все думаю бросить. В одиночестве немножко тоскливо курить.

– А существовать?– негромко спросил Олег.

– Я пытаюсь,– ответил Штольц.– Я все еще пытаюсь. Но не получается. Все равно привязываюсь. И потом чувствую себя виноватым за то, что не успел. Не оказался там, где был нужен. Тебе ведь знакомо это, Левушкин?

Штольц бросил окурок в урну и достал еще одну пачку.

– Ты поэтому здесь мерзнешь?

– Нет. Этот стюард… Die Teufelei! Я хочу тебя попросить. Сделай так, чтобы он не предлагал мне играть в шахматы.

Олег засунул так и не раскуренную сигарету за броневой щиток и включил обогрев остывшего костюма.

– Да-да, конечно… Я скажу. Ты… был у него?

– У Бочина? Был. Меня не пустили. Он все еще в коме. Но врач сказал – выживет. Только слух, вероятно, потеряет. На десять процентов. Это не есть страшно, но могут списать.

Левушкин помолчал, изучая топографию трещин промерзшего асфальта, и спросил:

– Ты тоже считаешь меня виноватым?

– Нет,– ответил Штольц.– А кто считает?

– Я.

Йозеф привычным движением бросил в урну очередной окурок.

– Не мне тебя отговаривать, Левушкин. Мы по одному лекалу скроены. Они ведь за мной тянулись, напарники мои. Считали меня героем. А я не есть герой, Левушкин. Просто рефлексы быстрее. И смерти я не боюсь. Ты знаешь, почему… Если я кого-то прикрывал – обижались. Считали, что зажимаю. Всю славу хочу один получать. А начинал осторожничать – рвались вперед. И нарывались. Да ты ведь знаешь, как это происходит. Ни в чем не виноваты мы, Левушкин. И нет нам от себя прощения. Паршивая перспектива…

Олег молча набрал пригоршню жесткого колкого снега и принялся растирать им лицо. Дверь штаба хлопнула, и на крыльцо, поеживаясь, вышел курсант Лапин.

– Вот вы где!– сказал он.– Йозеф, идите в конференц-зал, Мудищев там хочет какую-то речугу толкнуть.

Штольц неторопливо поднялся, спрятал сигареты и холодно заметил:

– Запомните на будущее курсант: еще раз назовете майора так, и я прополощу ваш рот мылом. И застегните ворот, не позорьте отделение.

Лапин замялся, застегиваясь:

– Виноват, товарищ старший лейтенант… А что, это правда, что говорят… Ну, будто майор наш вчера…

– Майор наш вчера выполнял свой долг наравне с остальными,– сказал Олег,– если ты об этом. Поэтому давай будем снисходительней к его мелким слабостям. И для начала пойдем его послушаем.

– Вас полковник искал,– ответил курсант.– Сказал, как явится, сразу ко мне. К нему, то есть…

Олег стер с лица растаявший снег и прошел в отделение. Грохот бронированных ботинок покатился по пустому коридору. В стеклянных стенах замелькали, преломляясь, шагающие рядом двойники. Изгибаясь, отставая, забегая вперед, ломаясь на углах, нестройный ряд отражений маршировал по проходу, словно в точке сопряжения нескольких параллельных миров, чтобы замереть у кабинета полковника. В двери должен был войти лишь один. Вину за свои ошибки не переложишь на зеркальные фантомы. Олег снял шлем и повернул ручку.

– Разрешите?

– Входи, входи, лейтенант,– сказал Семашко, по извечной привычке расхаживая по кабинету с руками, заложенными за спину.– Без церемоний.

Левушкин кивнул сидящему за столом Репьеву и заметил:

– Простите, товарищ полковник, вы меня снова в звании повысили…

– Я не оговорился. За проявленные профессионализм и героизм при успешном выполнении боевого задания… ну, и так далее. Ты восстановлен в звании. Поздравляю. Капитан, ознакомьте Левушкина с приказом.

Репьев порылся в лежащей на столе папке и протянул Олегу подписанный бланк:

– С возвращением, командир.

– Успешном выполнении?– скривился Олег.– Вы что, шутите, что ли?

Семашко прошел к своему креслу и сел.

– Не горячись, Олег,– посоветовал он.– Меня ваши с Репьевым дела мало касаются. У меня своих забот по горло. Это за деактивацию экскаватора. Заслужил – получи. На Штольца тоже приказ подписан. И еще. Ваши дела с нами закончились, но я тебя прошу остаться еще на пару месяцев. Хотя бы на месяц. Капитан не возражает. Решай. Сам понимаешь, нам туго пришлось. Бочин, Некипелов… в других сменах раненые есть. Опытных офицеров пересчитать – на одной руке пальцев хватит. Теперь вот майор еще…

– А что с майором?

– Варфоломей Модестович сегодня подал в отставку.

– Я, пожалуй, зря с ним пооткровенничал,– признался Иван.– Он с виду более толстокожим казался. Надо было помягче… Ну, да ладно. Так что, командир, будем тебя зачислять официально в наше ведомство, или подменишь своего протеже?

– Человека не подменишь,– отрезал Олег.– Не хочу я ничего. Не мое это, понимаете? Не мое. Хватит с меня чужой крови, ясно? Думаешь, я не понимаю, кто дирижирует оркестром, Репей? Не было никакой удачной операции, не было! Кого ты обманываешь? Я просчитался. Не предусмотрел. Не настоял на верном решении. Повелся на подставу, как ребенок. И кончилось это фатально. И для задания, и для пацана зеленого, который из-за моей ошибки пулю в голову получил.

Репьев поднял руки:

– У-у-у… Очередной приступ «синдрома Левушкина». Товарищ полковник, позвольте нам поговорить с глазу на глаз.

Семашко взглянул на часы и направился к двери:

– Хорошо. Пойду попрощаюсь с майором. Все-таки, три года вместе отработали…

Дверная защелка лязгнула, как автоматный затвор. Оставшись с Репьевым тет-а-тет, Олег сел за стол, положил голову на сжатые кулаки, и выжидающе уставился ему в глаза.

– Чего это ты на меня так смотришь?– усмехнулся Репьев.– Давно не видел?

– Жду, когда воздействовать начнешь. Ну, давай, начинай политбеседу. Давай, давай. Расскажи, как там, э-э-э… космические корабли бороздят просторы Большого Театра. Расскажи про долг перед Родиной, честь офицера… Ты ведь для этого добился восстановления моего? А ты меня спросил, надо мне все это, или нет? Спросил? Хочу ли я еще чужими жизнями рисковать? Это, это ты у меня спросил?

Репьев взял со стола полковника бутылку минералки и двумя пальцами сковырнул с нее крышку.

– Газировку будешь, командир?

– Перестань уже называть меня командиром, Репей. Такое чувство, будто издеваешься.

– Все?

– Что – все?

– Выговорился?

– Я еще ничего и не сказал.

Репьев тоже положил голову на кулаки.

– Ну, давай, давай. Поплакайся в бронежилетку. У тебя ведь одного – чувства. Мы все кругом сухари плесневелые, а ты – Ален Делон. Красавец, исполин духа и пацифист. Аха? Да знаю я все, что ты скажешь. Знаю. Дерьмо разгребать и рук не замарать – так не бывает, командир, ты же понимаешь.

– В дерьме замарать, но не в крови, Ваня. Во что ты меня снова втравил? Я прекрасно работал в одиночку, и никому ничего не был должен.

Репьев сунул руку в папку, вытащил подшивку с рапортом о происшествии в поезде и швырнул ее на стол:

– Ты прекрасно понимаешь, что от перестановки мест слагаемых в этом случае ничего бы не изменилось,– сказал он, постукивая указательным пальцем по стопке бумаги.– Ни-че-го. Больше того. Если бы сержантик этот полез деактивировать кухонный автомат, мог погибнуть ребенок. Ведь мог?

– Или не мог. Все это демагогия, Ваня. Слова, слова, слова.

– На войне, как на войне, командир. Ты меня сам так научил. И хватит уже самобичеванием заниматься. По большому счету, это я виноват. Я планировал эту операцию, и отвечал за нее.

– Перед кем?

– Перед кем надо, перед тем и ответил. А если хочешь, я тебе и еще больше скажу. Кража киборга тоже была в плане. Не в том, конечно, месте, не в то время и более безопасным способом. Но была. Так что план операции оставлен без изменений. Ты все еще хочешь прищучить приятную компанию во главе с Перовским? Или уже отошел в сторонку? Все? Остыл, командир?

Олег выпрямился:

– Не смей брать меня на «слабо». Ты же знаешь, терпеть этого не могу.

– Знаю.

Репьев побарабанил пальцами по столу, выдерживая паузу, и вздохнул:

– Ладно. Погорячились, пар выпустили. Теперь о деле. Ты был там?

Олег ухмыльнулся.

– Знал бы ты, как хотелось придушить этого гада…

– И это знаю. Все получилось как надо? Где передатчик оставил?

– Прилепил жвачкой под столешницу.

– Отлично. Просто отлично. Не переиграл?

– Вроде нет.

– Отлично,– повторил Иван, сжав кулаки.– Он там. Я уверен, что там. Сейчас у нас… сейчас шестнадцать ноль две. Значит, передача уже была.

Он схватил телефон и набрал номер.

– Мы еще поиграем. Мы еще… Алло! Лаборатория? Кудесника дайте. Алло! Аким Аверьяныч? Это тебя Репьев беспокоит. Как насчет закладочки восемьсот шесть-двадцать? Передача была?.. Аха, прекрасно, дорогой. Дешифровку мне на контроллер зашли, пожалуйста. Да, прямо сейчас…

Иван бросил трубку на аппарат снова забарабанил пальцами по столу.

– Закладка сработала. Отлично…

– Волнуешься?

– Еще бы, командир. Ты не представляешь, какая сейчас игра завязывается. Какие фигуры на поле выходят. Ажно дух захватывает.

Контроллер Ивана подал сигнал принятой почты, и капитан тотчас пустил запись.

«Похоже, ты был прав, док,– послышался ровный глуховатый голос,– все это сильно смахивает на спланированную проверку».

– Это голос Ганимеда,– заметил Олег.– Все верно, Фаер был там.

– Есть!– ухмыльнулся Иван.– Заглотил наживку!

«Слушайте меня, дорогой мой, и все будет как надо,– пообещал голос Перовского.– У меня, слава богу, в таких делах опыта предостаточно…»

Иван снова ухмыльнулся:

– У нас тоже, будь уверен…

«Однако этот тип крепко сел нам на хвост»,– сказал Фаер.

«Левушкин? Да, это тип еще тот. Крови мне перепортил достаточно. Пора бы им заняться вплотную. Пусть не путается под ногами»

«Понял, док. Я найду людей, которые решат эту проблемку».

Перовский постучал по столу:

«Бросьте подобные замашки, милейший. Не хватало нам впутаться еще в одно мокрое дело. Мало вы натворили в поезде? Устранить его мы всегда успеем. Для начала достаточно припугнуть. Поднимите архив, отыщите его досье. Он был испытателем-статистом в одном нашем проекте восемь лет назад. Узнайте его слабые места. Найдите, как можно на него надавить. Вы мастер шантажировать, вот и действуйте. И не забудьте, что послезавтра вы должны ходить, как киборг, думать, как киборг, и говорить, как киборг, чтобы у нашего покупателя не возникло никаких подозрений. Ступайте сюда. Это мой персональный лифт, спуститесь на нем прямо в лабораторию. Там вас никто не побеспокоит. Оборудование к вашим услугам».

Иван выключил запись.

– Лифт у него персональный, мать его!– хмыкнул Олег.

– Так-так-так,– нахмурился Иван.– Дело перетекает в самое нежелательное русло.

– Можно подумать, ты собирался прищучить их за попытку покушения на меня.

– Нет, конечно. Но вероятность прибавить к сроку заключения еще несколько лет была.

– Легких путей не бывает. Все ведь идет по плану?

– Пока – да. Правда, по наихудшему варианту. Ты вот что. Предупреди-ка брата, чем черт не шутит. Приставим к нему кого-нибудь для охраны.

Олег набрал номер, тоже нахмурился и положил трубку.

– Абонент недоступен. Я ему со вчерашнего дня дозвониться не могу.

– И где он может быть?

– Взрослый пацан, что я ему, нянька?

– Хреново дело,– вздохнул Иван.– Ладно, будем искать. Я знаю, кому это поручить…

***

Игорь отпустил кнопку звонка и с удивлением посмотрел на дверь. И ни двери, ни лестничной площадки вспомнить не смог. Последним воспоминанием его были хризантемы в цветочном киоске у автобусной остановки. Белые, мохнатые, в хрустящей подарочной упаковке. Те самые, которые он сейчас держал в руках. По спине Игоря побежали ледяные мурашки, под ложечкой неприятно похолодело.

За дверью послышалось шарканье домашних тапочек. Поспешно сунув цветы за дверную ручку, Игорь побежал вниз, но на середине лестничного пролета очередной приступ головокружения заставил его приостановиться, что было силы вцепившись в перила. Ступеньки предательски пытались уплыть из-под ног.

Щелкнул замок. Игорь закрыл и открыл глаза. Ступеньки угомонились и перестали наползать на стену. Он сделал осторожный шаг вниз, но женский голос позвал:

– Эй! Эй, подожди! Мальчик!

Высокая черноволосая девушка прятала в хризантемы покрасневшие заплаканные глаза. «Атлетка,– предположил Игорь, обернувшись.– Или пловчиха. Мощь и грация. Как у пантеры…»

– Ты кто? Кто тебя прислал, мальчик?– спросила девушка.

– Я не знаю,– покачал головой Игорь.– Я, правда, не знаю…

Девушка подошла ближе:

– Ты чего? Тебе плохо? Ты болен?

– Нет-нет, все нормально. Кажется, все нормально.

– А чего бледный такой? Лоб мокрый, зрачки расширены… Ты, точно, в порядке? Ничего не наглотался?

– Не мог бы, если даже захотел.

– Я тебя где-то видела. Лицо знакомое. Мы встречались?

– Н-нет. Кажется, нет… Не… не помню…

– А цветы?.. Это ты принес?

Игорь кивнул:

– Наверное. Я не знаю… Я ошибся, наверное. Извините, до свидания…

Он повернулся и побежал к выходу.

– Стой! Мальчик! Подожди!– вслед ему крикнула девушка.– Как тебя зовут?

Вылетев на улицу, Игорь набрал полные легкие холодного зимнего сумрака, так, что в бронхах закололо. Потом схватил пригоршню снега и приложил к лицу.

– Спокойно,– приказал он сам себе.– Спокойно,– и сам же себе ответил,– какое, нафиг, «спокойно»? Черт! Вот черт! Этого только не хватало!

Здравый смысл призывал как можно скорее позвонить в донорский центр и пожаловаться на провалы в памяти. Игорь повертел в руке разряженный телефон и сунул его обратно в карман. «Ладно,– подумал он,– позвоню из дома. Теперь главное – попасть домой. Господи, как меня сюда занесло?»

Идти через лес в полной темноте было немного страшновато, но значительно быстрее, чем по дороге в обход. К тому же, время было непозднее, а позади шагали еще трое пешеходов. «Не бросят, поди, если вдруг плохо станет»,– решил Игорь и прибавил ходу. Трое позади тоже наддали. Один из них свернул на боковую тропинку и растворился в темноте.

Из-за туч вынырнула луна. Тьма отступила. Черная масса леса разделилась на отдельные стволы. Попутчики сзади еще прибавили ходу. Это не вызвало у Игоря подозрений, пока спереди не послышался скрип снега под чьими-то торопливыми шагами. Такими быстрыми, что человек, скорее, бежал. Он вынырнул сбоку и остановился, перекрыв тропу спереди. Задние сообщники сбавили ход. Теперь торопиться не имело смысла: бежать Игорю было некуда, снегу в лесу – почти по пояс. И на помощь не позвать. Поди-ка дозовись эту помощь. Услышав крики, свидетели, скорее, бежать кинутся.

Преследователи не просили закурить. Не спрашивали, сколько времени. Соблюдение элементарных гоп-стоповских формальностей, видимо, их не интересовало. Они просто молча и неторопливо подходили. Тот, что был спереди, сбросил с плеча на снег спортивную сумку, чтобы не мешала. Шансов отделаться по-легкому не было: все трое – плечистые и рослые.

Игорь снял рюкзак с Майкиными гостинцами и аккуратно поставил его сбоку тропинки. И удивленно отметил отсутствие у себя и тени страха. Как будто все это происходило не с ним, а с каким-нибудь виртуальным персонажем, которым кто-то управляет извне. И этот кто-то, казалось, грамотно контролировал ситуацию. Тактика предстоящей схватки возникла в голове вдруг, разом. Четкая и логичная. Вырубить переднего противника. Блок, удар, бросок. Один удар на добивание. В горло. Или в солнечное. По ситуации. Потом разобраться с остальными. По очереди. На узкой тропе они не смогут атаковать одновременно.

«Не теряй времени,– командовал внутренний голос.– Принял решение – атакуй! Немедленно! Давай!»

Игорь развернулся, как спущенная пружина, и рванулся вперед.

***

Рыжов, что было сил, терзал гитарные струны, распевая марш из «Железных парней». Остальные курсанты подтягивали:

Новая всходит над миром заря,

В небе горя, как знамя.

Значит, мы тоже горели не зря,

Значит, мы тоже сгорели не зря,

Будущее за нами, будущее за нами!

Век нас ковал, за деталью деталь,

Так мы собою стали:

Парни стальные закованы в сталь,

Парни стальные закованы в сталь,

Нервы прочнее стали, нервы прочнее стали!

Завтрашний день, надвигайся, гряди,

Словно волна-цунами.

Мы на полшага тебя впереди,

Мы на полшага всегда впереди –

Будущее за нами, будущее за нами…

Песня разлеталась по пустым коридорам. Стеклянные перегородки дребезжали в такт. Ребята орали слишком громко и слегка переигрывали, отчего пафосность марша балансировала на грани стеба. «Свято место пусто не бывает,– кисло усмехнулся про себя Левушкин.– Внештатная должность Виктора уже занята». Он постучал и толкнул дверь Мудрищевского кабинета. Внутри пахло бумажной пылью: хозяин собирал вещи. В основном, фотографии.

– А я все ждал, зайдете, или нет,– сказал майор безо всяких предисловий.– С остальными я попрощался, вы один остались.

Серый гражданский костюм свел начальственную солидность Мудрищева на нет. Он бережно обтер снятую со стены рамочку и повернул ее к Олегу:

– Смотрите-ка, можно сказать, раритет. Вот я, вот полковник. На открытии нашего отделения. Даже Штольца здесь еще не было, представляете? Надо бы в архив сдать, да неловко как-то. М-да…

– Вы что, решили совсем уйти со службы, Варфоломей Модестович?– спросил Олег.– Так вот, раз, и все? Куда же теперь?

– Не пропаду,– ответил майор, сваливая вещи в большую дорожную сумку.– Да вон, в охрану пойду. И мне спокойнее, и другим пользы больше.

– Зря вы это. Ей-богу, зря.

Мудрищев повертел в руках незатертый шлем, вздохнул и водрузил его на полку шкафа.

– Не надо, Левушкин. Не надо. Я ведь все понимаю. До чего-то сам успел дотумкать, а в остальном ваш коллега просветил. Я вас подставил, Левушкин. И не однажды. И крепко подставил. Я не собираюсь оправдываться. Просто я хотел, чтобы все было, как положено. По уставу. Но жизнь – она не устав. Она, в этом плане, корректив требует. Тьфу ты, опять эта дурацкая фраза… Тысячу раз ее забыть зарекался, и не могу никак… Да не в этом дело… В общем… Я здесь лишний, Левушкин. Меня никто не воспринимает всерьез. Я нескладен, смешон. Я глуповат в сравнении с вами, молодыми.

– Майор…

– Да-да, я знаю, все так считают. Я вам больше не начальник, но не перебивайте, Левушкин. Если я не скажу этого сейчас, то никогда не скажу. Я занимаю чужое место. Да. Но и у маленьких людишек есть гордость. И честь, в конце-концов. Как бы пафосно это ни звучало.

– А если наступает момент, когда надо переступить через гордость и честь? Не ради себя, но ради других?

– Оставьте это, Левушкин. Я, по долгу службы, сказал в своей жизни столько пафосных фраз, что у меня на них аллергия. Всем будет лучше, если я уйду.

Олег второй раз за день ударил кулаком по столу:

– А кто будет в пекло лезть? Вот эти вчерашние курсанты? Как Некипелов? Как Бочин? Кто следующий? Хватит себя жалеть, майор. Хватит. Зажмите вашу жалость в кулак, придавите, насколько сил хватит, и давайте работать. Притремся. Алмаз, и тот притирается, а мы люди. При желании общий язык найти сможем.

В кабинет постучали.

– Да-да,– резко ответил Мудрищев.– Входите, не заперто.

Двери открылись. В коридоре перед кабинетом собралось все отделение.

– Мы это…– замялся Рыжов,– Варфоломей Модестович, вы селектор не это… не выключили.

Мудрищев густо покраснел и махнул рукой:

– Смешно. А-а, что уж теперь…

Рыжов покосился на остальных и вздохнул:

– Короче, я скажу, да? Мы тут, короче, сидели, и это…

– Формулируй уже,– приказал Олег.

– Да. В общем, будет правильно, если вы останетесь. Вот…

Мудрищев промолчал, и Лапин добавил:

– Так все считают, правда. Оставайтесь с нами.

– Так уж и все,– прищурился майор.

Тогда Грозных молча напялил форменный берет и поднес руку к виску. Остальные также натянули береты и отдали честь.

– Так что, товарищ майор,– подмигнул Рыжов,– остаетесь?

Штольц прошел в кабинет, снял с полки шлем и нахлобучил его на Мудрищева:

– Герр майор остается,– объявил он.– Дас ист факт.

***

Игорь крякнул от натуги, переваливая оглушенного противника через плечо. Обмякшее тело ухнуло в рыхлый снег и вяло забарахталось там.

Услышав за спиной короткий выдох второго нападающего, он рефлекторно выбросил руку назад. Блок смягчил удар. В глазах полыхнуло, но сознание не погасло. Игорь рухнул на спину. В голове промелькнуло: «Кажется, теперь – все».

Нападающий замахнулся снова. Игорь ударил его по ноге. Ребро подошвы ботинка пришлось аккурат на берцовую кость. Противник взвыл и присел от боли. Игорь прыжком вскочил на ноги.

Первый уже оклемался и ползком выбирался на тропинку. Удар ногой с разворота снова свалил его в сугроб.

– Пусти, пусти, дай мне его,– зашептал задний.– Отойди!

– Отлезь,– прошипел второй,– ща я его сам достану. Ну, сука… Молись…

Раздался щелчок раскрывшегося ножа. Серебристое лезвие заблестело в лунном свете, перескакивая из одной ладони нападающего в другую. Бандит приближался, ощерившись по-волчьи. Лица его было не разглядеть, только золотые коронки сверкали в темноте, да на шапке фосфоресцировала надпись «sport». Игорь вдруг вспомнил, что золотозубый в такой же шапке ехал с ним в автобусе от самого донорского центра.

Игорь промокнул рукавом разбитую губу и принялся потихоньку отступать, оценивая ситуацию. И тут в тылу противника послышались торопливые шаги.

– Атас!– прошипел задний.– Спалимся!

– Не свисти,– цыкнул тот, что с ножом.– Разберись лучше с тем. Этого я сам урою.

Задний развернулся и тотчас болезненно всхлипнул: неизвестный сходу нанес ему рубящий удар в горло. Бандит, захрипев, повалился на карачки.

– Ты чо, падла…– удивился оставшийся.– Ты чо, ваще…

– Эй, мальчик, ты цел?– спросил знакомый женский голос.

– Да, да! Осторожно: у него нож!– предупредил Игорь.

– Я вижу,– ответила девушка, и приказала,– эй, трус, брось перо, поранишься!

– Ты чо, курва, внатуре?– не унимался бандит.– Чо нарываесся? Я ж тя порежу, дура!

Девушка оттолкнула раненого противника, и тот, хрипя и увязая в снегу, поспешно пополз от греха подальше в лес. Игорь поднял свой рюкзак и приготовился оглушить последнего нападавшего, который теперь повернулся боком, пытаясь удержать двойной фронт.

– Ты напросился,– холодно сказала девушка, принимая боевую стойку.– Сам виноват. Мальчик, не подходи, я сама все сделаю.

Игорь услышал ряд хлопков, коротких и жестких. Будто кто-то быстро-быстро встряхивал вафельное полотенце. Это девушка обрушила на бандита целый каскад ударов. Нападавший сжался в комок, безуспешно пытаясь защититься. Нож вылетел из его рук, звякнул о какое-то дерево и рыбкой нырнул в снег.

– Все-все-все,– запричитал бандит разбитыми губами и прыгнул в сугроб.– Вот, на… бой-баба, ё…

– Вали отсюда,– пригрозила девушка.– И не попадайся больше: руки отломаю. По самые ноги.

Побитый Игорем, оклемавшись вторично, решил больше не испытывать судьбу и пополз в лес добровольно. Обезоруженный бандюг, прикинув свои шансы, подался вслед за ним, обтирая кровь комками снега и бормоча что-то нецензурно-нечленораздельное.

– Как в кино!– выдохнул Игорь, тоже приложив к разбитой губе снег.– Ну, вы мастер драться! Спасибо.

– Мастер спорта,– пояснила девушка.– По карате. Меня Полиной зовут. А ты – Игорь, верно? Игорь Левушкин.

– Ага. А как вы догадались?

Полина развернула Игоря и принялась отряхивать сзади его куртку.

– Да уж догадалась. Похож ты на брата. Сообразила, да поздно: ты уже убежал.

Адреналин в крови Игоря все еще продолжал действовать.

– А все-таки, ловко вы их, а?– снова восхитился он.– Раз, раз! Классно! А как у этого нож вылетел! Точно, как в кино!

– Ты тоже неплохо дрался,– сказала Полина, заправляя волосы под шапку,– молодец. Рефлексы слабоваты, а техника неплохая. Давно самбо занимаешься?

Игорь покачал головой:

– Да нет, я… Я на волейбол ходил года два. Самбо я никогда не занимался. А… у вас, кажется, рука разбита. Дать платок?

Полина облизнула сбитые костяшки пальцев.

– Ерунда. Ладно, идем. Я должна тебя проводить.

– Да что вы, спасибо, не надо. Вы и так меня вон как выручили.

– Это моя работа. И давай-ка перейдем на «ты». Если ты не против.

– Ну, ладно… Если… ты… не против.

– Не против. Идем.

Игорь галантно посторонился:

– Дамы – вперед.

– Отставить,– приказала Полина.– Я сейчас не дама. Я сейчас твой телохранитель. Поэтому кру-гом! Направление – на-хаус. Поменьше разговаривай, простудишься. Донору это совсем ни к чему.

– Вы… Ты… и это знаешь? Откуда?

– От верблюда…

Полина помолчала, вглядываясь в сумрак леса.

– Я знала человека, который занимался самбо. И который дарил мне белые хризантемы.