Текст книги "Артековский закал"
Автор книги: Алексей Диброва
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
АЛТАЙСКАЯ ЗИМА
Я люблю Алтай крепко, с каждым годом любовь моя растёт, и не знаю, чем я возмещу Алтаю ту радость и счастье, которыми он меня наделяет каждый день, каждую минуту…
В. Я. Шишков.
Серебряный горн ежедневно поднимал ребят с тёплой постели. Его звонкое стаккато проникало под одеяла, размыкало ресницы, и через миг по коридору шлёпали быстрые шаги – артековцы выскакивали во двор, строились, и по команде лес рук взлетал вверх, вниз, вправо, влево. Когда осенью на улице бесилась непогода, зарядку проводили в коридоре: мальчики на первом этаже, девочки – на втором.
Бессменным лагерным инструктором-физоргом был Володя Аас. Физически он был хорошо развит, любил лёгкую атлетику, волейбол, лыжи, любил чёткость, дисциплину и этого требовал от всех ребят. Неудивительно, что он избрал профессию военного, уйдя в армию из Артека.
В одно ноябрьское утро мы всё же нарушили свой «железный» порядок. Только вскочили по сигналу с кроватей, как все закричали:
– Снег! Снег на улице! Смотрите!
– Зима, ребята! Настоящая зима!
– Айда на улицу!
– В снежки!
Володя Аас что-то кричал, требовал, но его на этот раз никто не слушал, – все бежали на заснеженный двор. Мягким белым покрывалом накрылись горы, дорога, спортивная площадка, деревья. Только речка журчала и блестела стальной поверхностью, будто дразнила зиму своей непокорностью.
Ребята начали сыпать друг на друга пригоршнями пушистый снег, кричали, визжали, резвились. На крыльцо выскочила озабоченная Анфиса Васильевна:
– Ребята! Немедленно прекратите это варварство и идите в помещение! Немедленно! – безапелляционно кричала она.
Кое-кто повернул голову в её сторону, словно изучая: серьёзно она говорит или шутит, – и снова продолжали барахтаться в снегу.
– Мальчики! Да что же это вы на самом деле делаете? Сейчас же идите в корпус!
Она схватила за руку самого маленького из нас – Вову Апанасенко и потащила к дверям, силой втолкнула его в корридор. Некоторые ребята из младшей группы, боязливо посматривая на рассердившегося врача, тоже пятились к дверям. А старшие так увлеклись развлечением, что не обращали, казалось, ни на кого внимания. Голос Анфисы Васильевны зазвучал на несколько тонов выше:
– Ну, хорошо! Сейчас я позову Гурия Григорьевича! – и она стремительно пошла на второй этаж. Среди резвящихся ребят был и её сын – Орлёнок. На линейке всем здорово влетело от начальника лагеря. Ещё несколько дней сыпал пушистый снег, а потом ударили морозы, зажглись ночью в небе яркие звёзды, тоненький ломтик луны подмигивал нам в разрисованные узорами окна.
Началась зима, наша вторая артековская – алтайская зима.
С наступлением морозов в лагере прибавилось работы. Утром на линейке старший вожатый Дорохин раздавал наряд:
– Сегодня дежурными по котельной заступают Вася Заблоцкий, Вася Макеев, Алёша Кутылгаев, Натан Остроленко и Юра Мельников.
– А что там стольким делать?
– Не перебивайте, пожалуйста, скажу без вопросов. С наступлением морозов необходимо усилить подогрев в котлах, то есть – лучше топить, а для этого нужно больше заготавливать дров. Если этого не сделаем, то трубы полопаются от мороза, а в корпусах будет холодно, как в Антарктиде. Понятно?
– Ясно!
– А почему девочек не назначаете? – спросил Вася Макеев.
Кто-то хихикнул. Гурий Григорьевич не выдержал:
– Ты что, Вася, без девушек – ни на шаг?
По рядам покатился смех.
– Ты уж брат потерпи немного. А если уж всерьёз, то я тебе скажу, Макеев: нужно быть вежливым и внимательным к девушкам, быть всегда рыцарем, защищать их от всего нехорошего. А ты видишь, куда загнул – дрова рубить! Ну, и шутник же ты!
– А почему же им белоручками расти? – не отступал Вася.
– Достаточно, Макеев! Перестань! Не переводи времени людям и себе и не подводи своих ребят, не то – возьмут они тебя в руки, штанишки снимут и кнутиком отстегают хорошенько, – примирительно закончил Гурий Григорьевич.
Началась трудовая вахта в котельной. Днём там стучали топоры, пели острые пилы, вырастала куча поленьев. Дежурный по котельной «шуровал» котлы, чтобы стрелка манометра была на нужном делении.
Пилить дрова было из чего. Ещё осенью с ближних горных склонов ребята сплавляли брёвна осин, ёлок, берёз. Возле котельной речка делала изгиб, и в этом месте была сделана гать, здесь сплавляемые стволы задерживались, их быстро цепляли крючками и вытаскивали на берег.
В один осенний день комсомольцы старшего поколения заканчивали очередной «улов», как вдруг пошёл дождь.
– Побежали прятаться!
– Давайте лучше закончим!
– Взялись дружнее! Подходите все!
– Давай нажми! Р-раз! Взяли! Ещё раз! Дружнее!
А дождь усиливался, ветер хлестал по лицу, холодная вода струилась за воротник и ручейками бежала по спине.
– Ребята, ещё пара деревяшек и капут!
Но достать их баграми было не так то легко. Взобравшись на крайнее бревно, которое одним концом лежало на берегу, мы с Беней старались изо всех сил зацепить за сук следующее бревно, струдом нам это удалось и мы его вытащили. Осталось ещё одно. Мы старались что есть мочи, но ствол зацепился и никак не хотел двигаться. Наши багры вцепились в намокшее дерево, мы силились сорвать его с мёртвой точки. И вдруг, бревно, на котором мы стояли, сделало оборот в воде, и мы оба не удержали равновесие и шлёпнулись в воду. Здесь было неглубоко, но вымокли мы капитально. На берегу вылили воду из сапог, отпустили пару слов непокорившемуся бревну и, махнув рукой, побежали к корпусу. Нас уже ожидала Анфиса Васильевна.
– Быстро раздевайтесь! – тоном, не допускающим возражений, приказала она.
– Да ничего, Анфиса Васильевна, мы как-нибудь обсохнем!
– Да вы представляете, что ваше медленное «как-нибудь» может иметь самые трагические последствия – приведёт к серьёзному заболеванию! Бегом раздевайтесь!
Пришлось подчиниться. Еле постягивали с себя мокрую одежду, остались в одних трусах. Анфиса Васильевна вытерла каждого спиртом и уложила в постель. Тело разогрелось, лежать было приятно, и вскоре ребят покорил всемогущий сон.
Начался декабрь месяц.
По радио торжественный голос Левитана сообщал об окружении большой группировки фашистских войск под Сталинградом.
Настроение артековцев было прекрасное. Каждый представлял город на Волге, по улицам которого совсем недавно они свободно ходили, посещали госпитали с концертами, провожали ежедневно эшелон танков на фронт. Представить город в руинах мы, конечно, не могли. Не верилось, что за истекший год от красавца-города остались одни развалины, дымящиеся пожарища. Особенно радовалась Роза Игольникова. Здесь, на Алтае она была с нами. Когда Артек эвакуировался на Алтай, Роза устроилась медсестрой в лагере и приехала в Белокуриху, связав свою судьбу отныне с Артеком. Юридически она была работником, а не пионером лагеря, а фактически она тоже стала членом артековского жизнерадостного коллектива.
– Хочется домой, – задумчиво говорила она. – Неужели ничего не осталось от города? – беспокоилась девушка.
– Не может такого быть! – уверяли мы её.
Нам тоже не хотелось верить, что город на Волге превращён в кучи камня и битого кирпича, покореженного металла.
– После войны, Роза, мы ещё спляшем в нашем родном Сталинграде! Танец победы спляшем!
– Спасибо, друзья! Как хорошо, что я встретила вас! – и её задумчивые глаза радостно засверкали. – Но где же моя сестричка? С кем же я плясать-то буду? – и она снова задумалась.
На этот вопрос ребята не могли ответить, ведь и у каждого из них было такое горе.
ХЛЕБ ФРОНТУ
Только тот человек, по моему мнению, может быть счастлив, который ставит перед собою большие цели и борется за них всеми своими силами.
М. Калинин.
Осенью артековцы помогали собирать урожай на полях совхоза «Аврора», перевозили снопы на крытые тока. Обмолотить весь хлеб осенью не представлялось возможным – не хватало людей, техники. Да и осень была дождливая, молотить в таких условиях было бы бесхозяйственностью. А потом начались морозы, по-настоящему легла зима. И вот теперь начинался повсеместный обмолот хлеба на токах.
В субботу и воскресенье от обеда и до поздней ночи ребята ходили на ток и работали возле молотилки. На улице было холодно, ветер завихривал мякину вместе со снегом и этой массой сыпал в лицо, за воротник. Молотилка гудела, как изголодавшееся чудовище, а ей в ненасытную пасть всё толкали и толкали снопы. Иногда сноп попадался мёрзлый (наверное, лежал где-нибудь сбоку), его приходилось сначала разрывать руками, а потом подавать машинисту.
– Поддай, робяты! – задорно кричал он, и «робяты» носились шустрее.
Возле молотилки, в затишье, было теплее, и мы невольно собирались здесь гурьбой. Но нужно было вовремя подтаскивать снопы, отгребать солому, наполнять мешки зерном, – и мы шли под удары ледяного ветра, превозмогая усталость и сон, чётко, словно роботы, выполняли однообразные движения. Постепенно всё зримее становились результаты нашего труда: скирда снопов уменьшалась, вырастала куча обмолоченной соломы, громадились наполненные зерном мешки.
Вдруг, гудение мотора начало утихать, шкив ударился не так громко и с вышины донесся голос машиниста:
– Довольно, робяты! Перекур на двадцать минут, пусть машина остынет – она быстро, не то – все поршни расплавим!
– Вот видите! – начал Муля. – Железные поршни сдают темпы, а наши будто нет, – стучат в груди, словно молоты! И не боятся, что расплавятся!
– Постой, не хвастайся! Посмотрим завтра, как ты свои конечности отбросишь на постели!
– Они у него по инерции и во сне будут двигаться!
Без работы, без движения на морозе стоять было не особенно приятно, и все двинулись в небольшую теплушку.
– Последний, закрывай дверь!
– Не шуми зря, ещё нужно втиснуться, чтобы быть последним! – донёсся с улицы голос Юры.
Возле горячей плиты сидел машинист и дул на свои пальцы.
– Поршни ещё бы поработали, а вот мои пальцы почему-то не стали слушаться, пришлось машину останавливать, – будто оправдываясь, заговорил он, когда все вошли.
– Павел Иосифович, похоже, что вы у нас извинения собираетесь просить! Разве мы не видим, как вам тяжело толкать мёрзлые снопы в барабан! – проговорил кто-то впереди.
– Что вы там видите, мальцы? А возможно, и видите, да что толку-то? Молотить ведь одинаково нужно, ибо хлеб нужен везде – и здесь, и там, – показал он рукой на запад. – Да, и там нужен хлеб… Смотрю я на вас, робяты, и вижу, какие вы интересные, особенные какие-то, не такие, как довоенные ваши ровесники.
– Какие же это мы – не такие?
– Ну… хорошие, одним словом!
Ребята даже рассмеялись от такой похвалы.
– Чем же мы хорошие?
– Много чем. Вот вы работаете с огоньком, видно, крепко дружите. Вы будто дети единой семьи, и не только, что одинаковая одежда, как у близнецов, а всеми своими повадками вы едины.
– Вот это верно подметил, Павел Иосифович! Мы – действительно из одного дома – Артеком зовётся, и мать единую имеем – Советскую Родину! И как же нам не дружить, когда нас с детства воспитали любить трудящихся всех народов, людей труда и защитников Родины и самим быть готовыми к её защите!
– Ну, это вам ещё не под силу, рановато, то есть, вот когда в армию пойдёте…
– Погодите, погодите! Почему это – рановато? Пусть мы не держим оружия в руках, но вот и сегодняшняя молотьба – это тоже помощь нашей Отчизне-матери! А летом мы работали в совхозе, ещё раньше – в Сталинграде помогали, чем могли, а…
– Ну, добро, добро, сдаюсь, робяты! – поднял руки машинист. – Вот вы и доказали мне, что вы и взаправду – хорошие. А теперь что – ещё поработаем немного? Обогрелись немного и поршни отдохнули.
Кто-то сладко зевнул.
– Ещё, робяты, один удар – и спать пойдём!
– Да мы ещё выдержим и не один удар. То нам Юра накачивает свой компрессор, чтобы теплее было.
Мы снова вышли на улицу, в лицо ударил ледяной ветер, колючий снег. Кто-то неуверенно запел:
Нам навстречу ветер буйный дул,
Ледяные брызги дождь ронял…
Все дружно подхватили нашу любимую краснофлотскую песню, а через минуту заиграл мотор, лязгнули пассы, зазвенел барабан молотилки, посыпались пригоршни обмолоченного зерна в мешки, – снова загремела и увлекла всех симфония труда!
Где-то далеко за полночь наши «поршни» тоже сдали, как не бодрились, а сон одолевал. Машинист всунул последний сноп в барабан, соскочил на землю и выключил мотор.
– Молодцы, робятки! Хорошую смену выстояли. – Вон, какую гору мешков наворотили! Хотя и труднёхонько было, но дело большое сделали – закончили молотить всё до последнего снопа! Вот какие вы – настоящие герои! – похлопал он ладоней по плечу Юру.
– Совсем и не трудновато! – солидно проговорил Юра. – Нам не впервой так работать. Разве это геройство? Вот сталинградцы стояли на смерть, им было и трудно, и жарко, а, может, и страшно, а они не отступили за Волгу! Вот это – герои!
– Да, теперь Паулюсу – капут!
– А ещё и носа дерёт – нашего ультиматума не пожелал принять!
– Видимо, своего фюрера испугался!
– Ну, теперь им дадут прикурить!
Машинист шёл рядом молча, долго прикуривал папиросу, прислушиваясь к нашему разговору. – Где-то, мальцы, и мой сынок там, в Сталинграде…
Каждый в ту минуту подумал, что и его братишка или отец – тоже, наверное, там. Тяжело им, холодно, опасность подстерегает из-за каждого угла. Мы вот поработали несколько часов на морозе, да и отогреться можно было в теплушке. А там, куда денешься?
Юра вспомнил, как они ехали вдогонку за Артеком из Нижне-Чирской в прошлом году. Как тогда было холодно! Ох, как холодно! Алёша даже ухо отморозил, пока до Чира доехали.
Мы шли домой заснеженными улицами алтайского села, которое дышало ночным покоем после трудового дня. Даже собак не слышно. Ветер сложил, наконец, свои крылья и утих, на небе рассыпались яркие звёзды, словно хотели поздравить ребят с трудовой победой.
ЛЫЖНЫЙ СЕЗОН
Нехитрое дело попасть ногою в проложенный след, гораздо труднее, но зато и почетнее прокладывать путь самому.
Я. Колас.
Каждому спортсмену знакомо чувство огромного удовольствия от лыжного спорта. Да и вообще, кому оно не известно? Кто не увлекался стремительной, захватывающей дух ездой с горы? Кому не приходилось бороться в лыжном кроссе на многокилометровой дистанции за призовое место? Наверное, нет человека, который в своей жизни не стоял бы на лыжах, которому не щекотал бы ноздри опьяняющий морозный воздух, которому не приносила бы большого наслаждения лыжная прогулка!
Лыжи! Ребята о них не забывали и летом. Прошедшей зимой в Сталинграде они лишь несколько раз смогли встать на лыжи – собственных не было. Однако, при содействии райкома комсомола лыжники-артековцы принимали участие в городских соревнованиях. Интересной была трасса: она шла по торосистому льду Волги на левый берег. Тогда без тренировки артековцы заняли командное первое место. Им вручили грамоту и напоили горячим чаем.
Здесь на Алтае лучших условий для лыжного спорта нельзя было и ожидать: лыжи администрация приобрела, снега было вдоволь, а горы так и манили к себе серебристой поверхностью!
Возле самого корпуса подымался длинный пологий склон, дальше к югу он круто уходил к густому ельнику. Это был наш основной стадион, подаренный самой природой. Здесь ребята сделали несколько трамплинов, на ровном, но крутом склоне разучивали повороты в слаломе и просто ездили и падали свободным стилем. Отсюда постоянно раздавались весёлые возгласы, смех, брызгал юношеский задор и здоровье.
Особой виртуозностью выделялись эстонцы и москвичи: Муля Тамм, Володя Николаев, Арвид Пазорг, Том и Дима Петровы.
А тот, кто отдавал предпочтение кроссу по сильно пересечённой местности, тот ехал в район аллеи, где между деревьев петляла лыжня, и во главе с Володей Аас отрабатывал широкое скольжение, правильное дыхание. Здесь тоже было интересно. Володя был хорошим лыжником, умел увлечь товарищей любым делом, передать свой опыт, научить спорту.
Склоны гор таили много неожиданностей и неприятностей. Почти ежедневно кто-нибудь из лыжников нёс под рукой сломанную лыжу. Палки тоже ломались, но их легче было починить – предмет без особой сложности. Были и такие случаи, когда лыжники приходили с исцарапанными щеками, разбитым носом или распухшей ногой, – таких сразу направляли к Анфисе Васильевне или Розе Игольниковой. Если в таких случаях дежурным по коридору был Юра Мельников, то он обязательно констатировал:
– Помогите этой жертве добраться до эскулапов! – разводил руками. – На войне, как на войне! На лыжах, как на лыжах! Эх, жаль твоего носа, Петя! А лыжи целые?
И если лыжа балы сломана, он добавлял:
– Эх, жаль лыжу! Такая проворная была! Лучше бы голову сломал! Ведите его!
Иногда для поднятия духа потерпевшего Юра выносил из палаты большой деревянный термометр и «мерил температуру». Он сам тоже любил кататься с гор.
Иногда ребята выезжали в горы, поближе к Церковке, возле которой поднимались безлесные конусообразные горы. Из-за низких температур и сильных ветров снег уплотнялся и нисколько не проседал под тяжестью лыжников, – на снегу оставался лишь чуть заметный след. По такому снегу кататься было приятно, но не всегда безопасно, особенно при вынужденном падении. Ещё хуже было, когда свежий снег оставил местами наносы, и они мягкими островками белели на уплотнённой толще, подстерегая лыжника, который почти всегда в таких местах терял равновесие и падал. Случилось это с моим подопечным Петей Кацманом. Мы с ним выкарабкались на вершину сопки, отдышались.
– Давай я поеду первым, проложу лыжню, а ты потом за мной, – предложил я Пете.
Немного присев, я поехал вниз. Ветер свистел в ушах, слезились глаза. И вот поперёк пути протянулся свежий нанос, – меня качнуло вперёд, поднялся снежный вихрь, всё же на ногах я устоял, и, вырвавшись из хитрой ловушки, снова понёсся вниз. У подножия остановился, махнул рукой Пете:
– Давай по моему следу-у-у-у!
Где-то далеко в горах покатилось эхо:
– У-у-у-у-у…
Петя птицей понёсся по готовой лыжне. На небольшом трамплинчике его немного подбросило и одной лыжей он съехал с проложенной колеи, но скорости не потерял и камнем влетел в снежный нанос. Снизу я видел лишь могучий снежный вихрь, поднятый падением товарища, вихрь закрыл и лыжню, и лыжника. И вдруг, из этого облака снежной пыли, как в современных мультфильмах, стрелой вылетела лыжа с валенком и быстро поехала вниз, приближаясь ко мне. А потом на одной левой ноге, как цапля на болоте, беспомощно осматриваясь вокруг, поджав босую ногу, показался Петя. Он увидел, что мне удалось перехватить и остановить умчавшуюся лыжу, и ожидал, пока я привёз ему «правую ногу». Мы посматривали один на другого и смеялись до изнеможения, покачиваясь и приседая.
Петя вытер лицо и снова прыснул:
– А я всё-таки доеду до конца! – и поехал вниз по склону.
Вскоре в коридоре жилого корпуса появилось объявление: «Артековец! Ты подготовился к лыжному кроссу? Желаем тебе стать победителем! Все на лыжи! Комсомольский комитет».
Началась подготовка. Теперь спортсмены чаще ходили с Володей на несколько километров вдоль реки Белокурихи. Возвращались вспотевшие, усталые, но довольные.
Наступил день соревнований. После завтрака старший вожатый, он же – главный судья соревнований – объявил:
– В десять ноль-ноль всем отрядам прибыть на старт у мостика, возле столовой! Лыжня проложена вдоль дороги мимо нашего корпуса к шестой даче, поворот там обозначен флажками и будет стоять контрольный пост, назад – тем же путём. Финиш – на месте старта!
– Какая дистанция?
– Первому-третьему отряду – пять километров, четвёртому-пятому – три. Ясно!
– Поняли!
Погода стояла, будто по заказу: лёгкий морозец, солнышко, свежий снег чуть-чуть припорошил лыжню, проложенную ещё вечером.
Через полчаса на старте толпились лыжники – участники забега и их болельщики. Дорохин вызывает первый отряд. Встаём по пять человек на старт. Сигнал – мы срываемся с места и, толкая один другого, устремляемся вперёд – через мосточек, по дороге в горы, к даче.
Кто-то говорил, что здесь отдыхал в довоенные годы военачальник Эйхе, после нашего приезда здесь отдыхал писатель Паустовский. Теперь это лёгкое и красивое сооружение пустовало, двери и окна были заложены досками, даже сторожа никакого не было.
Возле жилого корпуса было полно болельщиков. Они подбадривали проезжающих громкими возгласами:
– Не, поддайся, Миша!
– Володя, нажимай!
– Палками, палками работай!
Остались позади контрольные посты, дорога становилась круче, дышалось тяжело, темп снижался. По лицу катились капли пота, Наконец, среди зелёных ёлок завиднелась дача, а по дороге горбилась фигура контрольного постового. Ещё немного и мы уже повернули назад. Ехать стало гораздо легче, теперь лыжи сами скользили по накатанной лыжне, нужно было только лишь удержаться, сбалансировать на ногах, чтобы не упасть да вовремя свернуть набок, чтобы дать дорогу встречному лыжнику.
Обратный путь мы пробежали намного быстрее. За поворотом, возле корпуса, мне удалось вырваться вперёд, оставив ребят позади. Поехал быстрее, впереди уже виднелся мостик и гурьба пионеров.
– Ещё немного, Алёша! Рекорд!
Но как раз в этот ответственный момент фортуна мне изменила: перед мостом чуть расслабились мышцы ног – лыжи вмиг разъехались, я сделал отчаянное движение, которое совсем погубило меня: лыжа наехала одна на другую, и я полетел на скользкую дорогу. А ещё через мгновение мимо меня проскочил Володя Мананников, и пока я поднялся и распутал лыжи, мимо проехала вся четвёрка и я приехал последним.
– Ирония судьбы, или преждевременное приземление! – издевался Юра.
– Не остри! – оборвал его кто-то из моих болельщиков. – Подобная авария с любым и каждым может случиться!
Но Мельников не унимался:
– Конечно, может. Это ещё хорошо, что он под мост не угодил! Мог бы и опору носом поцарапать!
Мне, конечно, было обидно, что не сумел финишировать первым, но спортивная скромность претила жалеть об этом вслух. Я подошёл к улыбающемуся Мананникову и пожал ему руку. Кстати, на районных соревнованиях Володя занял тоже первое место, так что уступил я достойному противнику. Артек и в спорте вышел в районе на первое место.
