Текст книги "Артековский закал"
Автор книги: Алексей Диброва
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Алексей Диброва
АРТЕКОВСКИЙ ЗАКАЛ
От имени читателей большое спасибо артековцам 1941–1944 годов: Дрогайловой /Товма/ Галине Степановне (г. Комрат, Молдова) и Морозовой /Егоренковой/ Елене Павловне (г. Рославль, Россия), сохранившим рукопись своего артековского друга и передавшим её для публикации.
ВЕЗУТ, ВЕЗУТ РЕБЯТ!
И подымается в дымке далёкой
Силуэтом гора Аю-Даг…
Из артековской песни.
Жил медведь в горах. Вдали сверкало и манило море. Надоело медведю карабкаться по крутым тропам, и пошел он напрямик к манящей голубизне. Медведь был большущий, лохматый и очень неуклюжий. Подошёл, наконец, он к морю, уставший и разомлевший от жары. Его томила жажда, а море дразнило своей прозрачной, колыхающейся волной. Забрёл он по брюхо и давай лакать солёную воду. Сердился зверь и фыркал: вода была ему не по вкусу.
Он глубже опустил голову и продолжал пить…
Кто его знает, почему он не смог вытащить головы из воды. Он так и застыл на века, окаменев у берега лазурного моря, которое позднее люди назвали Черным. Мысом вдается в море Медведь-гора или Аю-Даг, а вокруг ласково плещут тёплые морские волны.
Приятно медведю, поэтому и не уходит он от морского берега.
Издали заметна его большущая выгнутая спина, мохнатые бока.
Иногда кажется, что он вдруг подымет голову, фыркнет и уйдёт в горы. Но проходят тысячелетия, а медведь не просыпается…
У подножья цветут магнолии, зеленеют стройные стражи-кипарисы, алеют розы, благоухают яркие цветы, а на галечниковом берегу вечно шумит прибой. Красиво здесь! Дышится легко и свободно. Солнышко мягко щекочет лучиками каждого, кто попадает в этот сказочный мир Южного Крыма.
И вот пришли сюда жизнерадостные мальчики и девочки в красных галстуках. Не пугаясь грозного медведя, они построили невдалеке свой чудо-лагерь и назвали его красивым загадочным словом – «Артек». Было это в 1925 году.
Именно тогда известный большевик-ленинец, основатель «Артека» Зиновий Петрович Соловьёв сказал: «Дорога в Крым благодатный, блистающий всеми красками, какими только обладает природа, – для пионеров открыта. Её открыл лагерь в „Артеке“». (Теперь эти пророческие слова высечены на памятнике З. П.Соловьёву в Горном лагере «Артека».)
…И потекли по этой дороге в Крым ручейки звонкоголосой ребячьей реки.
Тысячи советских и зарубежных детей отдохнули здесь. Но речь пойдёт не обо всех артековцах (возможно, такую книгу ещё напишут), а лишь об одной, очень затянувшейся смене артековцев военного времени. Речь пойдёт о дружных ребятах одинаковой судьбы, одинакового закала, о сплоченной многонациональной семье «Артека» военного времени.
Везут, везут ребят!..
И паровоз гудит,
И самолёт летит —
В «Артек»! В «Артек»!
(из артековской песни)
Каждый помнит свою первую поездку, она долго не забывается. Для многих моих сверстников такой была поездка в «Артек». Я до этого дальше райцентра никуда не ездил. И вот путёвка в кармане, экзамены позади, рядом мама в купе поезда, идущего в Симферополь. До сих пор удивляюсь: почему именно мне досталась чудо-путёвка? Разве я один учился на отлично во всей Полтавской области накануне войны? Конечно, нет. Просто – повезло!
Помню, я с интересом и ребячьей завистью читал в «Пионерской правде» заметку об «Артеке»: с фотографии улыбались весёлые детские лица в белых панамах. «Счастливые!» – подумал тогда я.
Путёвку вручили в Лохвицком райкоме комсомола.
– А как мне быть с комсомольским билетом, брать с собой или нет?
– А ты что – комсомолец? – спросил секретарь.
– Да, в мае приняли. Лагерь ведь пионерский, не буду ли я иметь неприятности из-за этого?
Секретарь, немного подумав, посоветовал:
– А ты сделай так: билет оставь дома, за сорок дней с ним ничего не случится, а в лагере будь пионером.
Тогда никто не мог предвидеть, что всё обернётся по-иному… Начинался июль 1941 года.
Со всех концов необъятной страны ехали ребята в крымский «Артек». Их всех не перечесть, но среди тысяч пионеров были и те ребята, которые прошли дружной семьёй трудные дороги войны под флагом «Артека».
…Пыхтели, тужась, паровозы, составы стучали сотнями колёс все ближе к цели.
Богатыми были дорожные впечатления, каждому хотелось взглянуть на Перекопский перешеек из окна вагона. Проезжающие ребята вспоминали рассказы учителей о боях под Перекопом и на Сиваше в грозные годы гражданской войны, о дерзновенной смелости красноармейских полков Блюхера и Федько. Никому и в голову не могло придти, что через несколько месяцев крымская земля снова станет ареной жесточайшей битвы с новым, более коварным врагом. Никто этого тогда не знал.
В Симферополе ребята прошли предварительный медосмотр, пообедали и уже здесь чувствовали себя членами единой семьи. По команде вожатых разместились в автобусах, на прощание помахали родителям из окошек, и вот уже город остался позади.
Крымские горы. Так вот вы какие! Гордые! Очаровательные! Дорога извивалась в горах длинной лентой, огибая крутые склоны, поросшие огромными дубами, буками с гладкими серыми стволами и роскошной кроной. Слева, будто древняя турецкая крепость, белел известковыми карнизами горный массив. Ребята с интересом рассматривали горные пейзажи, восхищаясь дивной красотой юга. Но это не мешало им дружно петь песню об «Артеке», только что разученную в автобусе:
Везут, везут ребят,
Машины встречные гудят:
– Куда везёте столько человек?
Прохожий смотрит вслед
И слышит он в ответ:
– В «Артек»! В «Артек»!
Навстречу действительно бежало много машин, автобусов, и все водители их и пассажиры, казалось, приветствовали ребят.
Из Омска, из Орла,
Из пограничного села, —
Со всех концов лесов, полей, и рек.
И паровоз гудит,
И самолёт летит —
В «Артек»! В «Артек»!
Ехала из буковинского села Катя Каплунская, из черниговского – Шура Костюченко, от берегов голубого Дуная – Миша Фаторный и Вася Заболоцкий, со Смоленщины – Лёля Егоренкова и Игорь Сталевский, из Витебска – Юра Мельников, из Бреста (тогда ещё мало кому известного) – Натан Остроленко и Яша Олесюк, ехали из Кишинёва и Одессы, Таллина и Харькова, Москвы, Петрозаводска и Тирасполя, с далёкого Урала – туда на юг, к самому синему морю, куда долетала только их детская мечта.
ЗДЕСЬ ВОЗДУХ ГОЛУБОЙ!
Люди не рождаются, а становятся теми, кто они есть.
К. Гельвеций.
На перевале вдали заголубел горизонт.
– Море! Море! – закричали в автобусе. Все прильнули к окнам.
Песня ударила с новой силой:
Здесь воздух голубой,
У берегов шумит прибой,
Кто был хоть раз —
Запомнит тот навек:
И силуэт горы,
И под горой костры —
«Артек»! «Артек»!
Теперь автобусы катились осторожно под уклон, а море то показывалось на время вдали, то снова сверкало сквозь густой шатёр зелени. Песня не смолкала.
В Алуште впервые увидели море вблизи: на берегу было множество купающихся, в море белели яхты, а море – большое, ленивое, будто вздыхая, катило на берег прозрачные волны, и они с шумом пенились на прибрежной гальке, откатываясь назад и вновь стремительно набегая на купающихся.
Сделали небольшую остановку, подышали свежим воздухом, и снова дорога стлалась под колёса автобуса. «Артек» встретил ребят радужной аркой-воротами и долгожданной остановкой.
После бани они не узнавали сами себя: белые трусики, блуза, панама, красный галстук – красноречиво подчёркивали их принадлежность к артековской семье. «Вот и я стал артековцем!» – подумалось каждому, и такое становление было очень приятным. Ребята восхищались пейзажем: во все стороны раскинулось море цвета небесной голубизны. Местами вдалеке в нём поднимались ручейки дыма далёких пароходов. Вокруг буйствовала зелень неизвестных растений, угадывались лишь роскошные сосны, а ниже – пальмы. Казалось, будто новый мир открывался перед детскими глазами, и в нём им суждено прожить целых сорок дней.
– Ну, здравствуй, «Артек»! – произнёс кто-то негромко.
– Салют, «Артек»! – подхватил чей-то уверенный голос, и ребята побежали вниз, к ряду деревянных корпусов на берегу моря.
Жизнь пошла, как заведённый механизм, чётко, легко, весело. Утром по сигналу горна все вскакивали с постелей и бежали на зарядку, солнышко щекотало ребят нежными лучами, утренняя прохлада бодрила, дышалось легко и свободно. Гимнастические упражнения выполняли под аккомпанемент баяна.
Потом умывались, заправляли постели и строем шли завтракать в столовую, откуда было видно и голубой горизонт моря, и горбатый силуэт Аю-Дага, и скалы в море.
После завтрака пионерские отряды строились на костровой площадке. Сдавались рапорты, и под дробь барабанов на лагерной мачте поднимался красный артековский флаг.
– Лагерный день начат! – торжественно произносил старший вожатый. Сколько интересного ожидало ребят ежедневно: разучивание артековских песен, поход к морю, на мыс Аю-Даг, увлекательная работа в кружках детской технической станции, спортивные игры, катание на велосипедах, морская прогулка на катере, просмотр кинофильмов, – всего не перечесть, и каждый день что-то новое, интересное. Ребята быстро подружились между собой. Я успевал поиграть в шахматы с москвичом Феликсом или пойти в ДТС на фотокружок с ярославцем Юрой, поиграть в волейбол и покататься на велосипеде с испанцем Димасом, который умел исполнять много цирковых трюков на велосипеде.
После франкистского переворота в республиканской Испании, в «Артеке» отдыхало много испанских детей. Советские люди радушно приняли их в свою многонациональную семью, предоставив им возможность учиться в школе и отдыхать в лучших здравницах страны. Испанцы отличались не только чёрными кудрями, но и живостью характера, располагали к себе искренностью, изобретательностью и юмором. Они уже знали достаточное количество русских слов и этого «запаса» им вполне хватало для общения с артековцами. А смуглая Лоренсия старалась быть переводчиком у соотечественников, растолковывая им какое-нибудь новое русское слово. Среди испанских девушек выделялась черноглазая спортсменка со знакомым именем – Аврора. «Революционная девушка» – называли мы её. Она была крепкого телосложения, отличалась коллективистским характером, горячим темпераментом. Испанцы о ней говорили, что на родине в грозные дни революционных боёв с франкистами Аврора была медсестрой в батальоне республиканцев легендарного Листера, и не одного раненного вынесла с поля боя. А Димас добавлял:
– Сама Пассионария благодарила Аврору за отличную службу!
– Но пасаран! – поднёс он сжатый кулак к голове.
Поэтому уважение ребят к смелой девушке росло с каждым днём.
Близкое знакомство с голубой стихией состоялось на катере «Павлик Морозов». Он стоял, как белый лебедь, что собрался вот-вот взлететь, возле артековского причала, чуть покачиваясь на лёгкой волне, в ожидании пионеров. И они не задержались, получив разрешение на посадку старшей вожатой Гали. Вприпрыжку, с шумом бежали по причалу:
– Садись, ребята!
– Пропусти меня на нос!
– А меня – на корму!
– Старого моряка пропустите к штурвалу!
– Здесь нет штурвала, а руль.
– Что ты меня учишь, я – моряк!
– Ой, девушки, страшно!
– Женя, давай руку, с этой стороны не укачивает!
– За борт не переваливаться – исчезнешь! – раздалась громкая команда моториста катера. Он завёл мотор, катер горделиво, по-лебединому поплыл от причала в открытое море. Волны разбегались под углом от носовой части в обе стороны, а за кормой пенилась прозрачная морская вода. Миновали две скалы в море, на них хозяйничали чайки, одни спокойно сидели, не реагируя на приближение катера, другие, жалобно крича, летали низко над водой, на миг касаясь её белой грудью, зорко выслеживали зазевавшихся рыбок.
– Среди них тоже есть лежебоки и работяги, – заметил кто-то.
– И философы тоже, – добавили в тон ему.
– Ребята, споёмте нашу любимую! – взмахнула рукой вожатая отряда Паня и первой уверенно начала:
У причала качается катер,
Нам пора отправляться в поход!
Все дружно подхватили, перекрывая рокот мотора:
Море волны прозрачные катит,
Море с нами сегодня поёт!
Катер развернулся и пошёл к берегу, но не к причалу, а к высокой и крутой скале. Подъехали совсем близко.
– Это, ребята, – «Ласточкино гнездо», здесь бывал в своё время Пушкин, – рассказывала Паня.
Катер, обогнув скалу, осторожно въехал под каменный свод и остановился: со всех сторон и над головой висели каменные глыбы, отшлифованные морскими волнами на протяжении многих веков. Вода почему-то казалась здесь зелёной.
– А это – пушкинский грот.
– И здесь он тоже бывал?
– Возможно, что был, он был во многих местах черноморского побережья, – продолжала Паня.
– Какое чудо вода сделала! – увлечённо проговорил кто-то.
– Для этого нужны были тысячелетия, – заметил Лёва Пастухов, – пионер с Урала, которого ребята прозвали профессором – он один был в очках и очень увлекался коллекционированием минералов, днями пропадая на Аю-Даге. А вторым его хобби было изучение морских обитателей. Однажды, после купания в море, Лёва принёс в палату увесистый свёрток и засунул его в тумбочку. Никто на это не обратил особого внимания, зная его увлечение минералами. Ночью всех разбудил чей-то истошный крик, все проснулись, включили свет. Чудо-чудное: на полу ползали неуклюжие морские крабы, а к Юре они по сползшей простыне залезли в кровать, пощекотали ему бока, разбудив и напугав сонного парня. Лёва соскочил с постели и начал собирать своих недисциплинированных подопечных, бережно пряча их снова в тумбочку.
– Ты, товарищ геолог, брось эти штучки! Завтра ты надумаешь крокодила в палату принести, а потом какого-нибудь динозавра! – зашумели мы на него и заставили с трудом выбросить всю живую коллекцию через форточку, после чего все снова уснули. После этого случая Лёва продолжал собирать только минералы, и ночью ребят больше никто не тревожил.
ПЕРВЫЕ НЕПРИЯТНОСТИ
Честные люди всегда имеют дурную привычку со стыдом опускать глаза перед наглою и нахальною подлостью.
В. Белинский.
Кровать, на которой я спал, стояла напротив входных дверей нашей палаты и поэтому проверка заправленных постелей начиналась ежедневно с моей койки. В тот день, как всегда после зарядки я старательно застелил матрац одеялом, обернул край простыней, поправил подушку и спокойно пошёл умываться. Тем временем дежурный вожатый произвёл проверку. Когда я, вытираясь на ходу, пришёл в палату, то сразу заметил, что одеяло на моей постели завёрнуто к подушке, что означало неправильную заправку. «Так старался, а придётся всё сначала», – подумал и застелил по-новому. В строй, понятно, немного не успел и в столовую побежал один.
На аллее меня остановила старшая вожатая Галя.
– Из какого отряда? Почему без строя? Как фамилия? – посыпались её вопросы.
– Из первого. Перестилал постель. Диброва. – лаконично ответил я.
Галя сердито посмотрела на меня строгим взглядом и разрешила идти на завтрак, предупредив, чтобы подобного больше не случалось.
За завтраком кто-то, озорничая, стрельнул косточкой черешни мне в глаз, виновника я не узнал.
«Ну и день начался сегодня» – с некоторым огорчением подумал я. Потом вспомнил, что сегодня день занятия фотокружка, нужно идти на ДТС. Разыскал Юру Зубова. На занятии внимательно выслушали советы и наставления руководителя, получили фотоаппарат, запас пластинок и отправились к Медведь-горе на произведение фотосъемки. Шли медленно по берегу, уточняя план действий. Море будто дышало: спокойные волны медленно накатывались на шуршащую гальку, обдавая ребят солёными брызгами. У берега, на большущих камнях сидели загорелые рыбаки с удочками, увлечённые своей работой.
– Это и будет наш первый фотообъект! – радостно решил вслух Юра и щелкнул затвором.
Подошли к выходящему в море небольшому ущелью, по дну которого весело журчал неутомимый ручей. Теперь я сфотографировал друга на фоне ущелья, заставив его рассматривать камень.
– Нужно создать непринуждённую обстановку, чтобы всё выглядело совершенно естественно, а не просто позировать перед объективом! – продублировал я слова руководителя кружка.
Пошли дальше, приближаясь к Медведь-горе. Начали подниматься по склону, который был достаточно пологим, а потом крутизна увеличилась, продвигаться стало тяжело. Мы сопели, как ишаки, пот градом струился по лицу.
– Достаточно! – прохрипел я. – Отдохнём!
Присели, немного отдышались. Юра заметил немного выше по склону небольшую площадку.
– Давай взберёмся туда и сделаем несколько панорамных снимков! – предложил он.
– Дело! Чур, я первый! – и я начал карабкаться по склону вверх. С трудом залез на площадку, крикнул Юре:
– Сфотографируй меня снизу!
– Готово! – вскоре крикнул он.
Потом мы поменялись местами: я спустился вниз, хотя это было намного труднее, ноги постоянно срывались с опоры, а Юра полез на площадку, цепляясь за кусты и выступающие камни.
Вот он, наконец, наверху, я навёл объектив, щелкнул затвором и отвёл взгляд на море. Вдруг, что-то прошумело мимо, и я заметил сползающего по склону Юру. Он не в состоянии был остановить катастрофическое положение, а я не поспевал к нему на помощь. Он молча, довольно быстро сползал вниз, вскоре его не стало видно, только внизу он вскричал и снова утих.
Я поспешил вниз. «Что с ним? Неужели расшибся?» – беспокоила меня мысль. Юра лежал возле куста и тихонько стонал, руки были исцарапаны, одежда сильно измята и испачкана, на коленке виднелась глубокая ссадина. Мне он в тот миг напомнил героя поэмы «Мцыри» после поединка с барсом.
– Ну, как ты, Юра? – наклонился я к нему.
– Понимаешь, камешек из-под ноги сорвался – меня и потянуло вниз. Если бы не этот куст – искал бы ты меня в море, – морщился он от боли.
Я помог ему подняться:
– Пошли потихоньку!
Но друг не мог идти, болела разбитая нога. Он похромал немного, потом сел на камень:
– Дальше не могу!
– Давай я тебя осторожно понесу!
– Ну что ты, я ведь большой, – скромничал он.
– Ничего, я сдавал нормы комплекса ГТО и ГСО, знаю, как таких потерпевших переносить на себе! Давай!
Юра недоверчиво смотрел на меня, но я настойчиво отдал ему фотоаппарат, осторожно взвалил его на плечи и медленно пошёл берегом. Несколько раз приходилось отдыхать. Юра повеселел, начал даже напевать какую-то мелодию.
На технической станции сдали свой материал, Юре сделали перевязку, и он самостоятельно ковылял рядом, наотрез отказавшись от «дешёвого транспорта». Шли дорожкой сада. За низкой изгородью на рядах груш виднелись дозревающие увесистые плоды, зеленели гроздья винограда.
– Юра, ты пробовал виноград?
– Пробовал ещё маленьким, отец привозил.
– А я свежего никогда ещё не ел, – признался я товарищу.
– Большая забота! Пойди и попробуй! Никого же не видно.
– Да ну, нехорошо как-то…
Хотя на самом деле я был не против попробовать эту диковинку, которая вот рядом хвасталась своими витаминами, выставив грона. Все запреты отступили на задний план, я не смог удержаться от соблазна, быстро перемахнул через изгородь, подбежал к кусту и сорвал небольшую гронку и возвратился назад.
Оторвал половину Юре:
– Пробуй!
Оба громко чавкали сочные, ещё зелёные ягоды, кривляясь, как среда на пятницу.
– Даже Москву видно! – шутил Юра.
Возвратились в отряд как раз вовремя: сигналист проиграл на обед, после которого начинался мёртвый час или абсолют, – то есть обязательный сон для всех. После утомительного похода я быстро уснул. Когда после подъёма пошли на полдник меня позвали к старшей пионервожатой. Я не мог догадаться, зачем я ей понадобился. В кабинете посторонних не было. Галя сидела за столом и что-то писала.
– Подойди поближе! Вот нам довелось увидеться вторично сегодня!
Я вопросительно передёрнул плечами.
– Рассказывай, что сегодня делал после завтрака.
– Ходил на детскую техническую станцию.
– С кем?
– С Юрой Зубовым.
– А потом?
– Ходили с ним к Аю-Дагу на фотосъёмку.
– Дальше!
– Потом он неосторожно спустился по склону и ушиб ногу.
– Сильно?
– Да, он не мог сам идти.
– Ну, и как?
– Помогал ему.
Галя внимательно посмотрела, будто открыла что-то новое.
– Ну, а дальше?
– Пришли в отряд, пошли на обед, легли спать.
– Обожди, обожди. А перед обедом?
– Так я же сказал, – недоумевал я.
– Уточни, что делал перед обедом?
Я задумался, склонил голову. «Так, ясно. Кто же это разболтал об винограде? Неужели кто-нибудь видел? А если – Юра?» – вдруг пришла мысль. – «Наверное, он!» – констатировал с изумлением.
– Вспомнил…
– Что именно?
– Я без разрешения вырвал гронку винограда.
– Где?
– Да вы же всё знаете, – в саду.
– Как же ты туда попал?
– Перелез через изгородь, – ещё ниже опустил я голову.
– Ну, а потом?
– Ну, потом мы его с Юрой съели… Я ещё никогда в жизни его не пробовал, – оправдывался я.
– А если бы каждый пионер вырвал по гронке? Что было бы?
Я стоял, низко опустив голову, меня жёг стыд, поднималась обида на себя, на Юру.
– Тогда бы ничего в саду не осталось! – продолжала Галя. – ты откуда прибыл в «Артек»? – поинтересовалась вожатая.
– С Полтавщины.
– Как учился?
– Отличник…
– Вот видишь! А поведение?
– Было как будто хорошим, был членом учкома, старостой класса.
– Ну, вот видишь, а здесь ты – первый нарушитель.
– Почему же первый? Я осознаю, что сделал неправильно, но я никогда не буду самовольничать. «А Юра мне больше не друг» – подумал про себя.
– Твой поступок заслуживает того, чтобы о нём сообщить родителям! – прозвучало, как приговор.
Я молчал. Представил себе, как дома узнают о злополучном винограде, как мама будет плакать, а мои учителя разочарованно покачивать головами, мол: «Вот как ты нас подвёл!»
– Простите, я больше никогда не нарушу дисциплины и режима лагеря! – с мольбой в голосе произнёс я. Чувствовал, как мои щёки пылали жаром.
– Ну, хорошо, попробую поверить тебе. Можешь идти!
Я долго не мог придти в себя, сознавая свою вину, и в то же время был недоволен Юрой, а он после этого случая стал несколько сторониться меня. Но потом всё забылось, улеглось, и мы снова стали друзьями.
