Текст книги "Тайна приволжской пасеки"

Автор книги: Алексей Биргер

Глава 11
Подозрительная тень

У Сережи и Саши дела обстояли неплохо. Они проснулись и теперь, лежа в постелях, лениво переговаривались, обсуждая события минувшей ночи и утра. Есть им не хотелось, а вот пить хотелось почти все время. Петькин отец отправил Петьку и Мишу вниз принести товарищам по чашке горячего бульона и купить в буфетике при ресторане два пакета апельсинового сока. Тем временем Оса сгоняла к дежурной и долила с кипятком.

Когда страдальцев напоили горячим бульоном и оставили им вдоволь сока и горячего питья, ходячая часть компании отправилась навестить командора. Бимбо перевели в номер к Сереже и Саше, чтобы ему не было скучно.

Они пошли по направлению к центру городка, где, видно, располагались все самые важные учреждения. Они миновали вход на аллею, ведущую к парку аттракционов, оставив его левее, а еще через два перекрестка вышли к больнице: небольшому двухэтажному зданию, расположенному за маленьким палисадничком.

На первом этаже больницы было прохладно и тихо. В холле, дополнительно освещенном лампами дневного света, была стойка с несколькими окошечками: «Регистрация», «Справки», «Запись к специалистам». Рядом с окошком «регистрации» был прикреплен картонный плакатик с красной стрелкой и надписью: «вход в поликлинику». Ребята заглянули в коридор, в который указывала стрелка. Там были двери в кабинеты, возле некоторых дверей – никого, а возле других сидели люди, дожидающиеся своей очереди

– Направо – операционная, рентгеновский кабинет и другие специальные кабинеты, – пояснил Петькин отец, указывая рукой в другую сторону. – Сейчас, под вечер, здесь тихо, а днем народу довольно много и жизнь кипит. – Он подошел к окошечку регистрации. – Здравствуйте, можно нам пройти в палату номер три?

– А, это вы! – отозвалась пожилая дежурная, скорее похожая на нянечку, чем на медсестру. – Проходите, конечно!

Вслед за Петькиным отцом ребята поднялись на второй этаж. На площадке между этажами несколько ходячих больных курили и обсуждали местные новости. Проходя по коридору, ребята могли убедиться, что больных довольно много: в трех– и пятиместных палатах, двери в которые были открыты и можно было заглянуть, имелись кое-где пустые койки, но почти все места были заняты. Две двери, над которыми имелись надписи: «Палата интенсивной терапии», были закрыты, и перед ними сидела дежурная за маленьким столиком.

– Сложных операций здесь, конечно, не делают, – заметил Петькин отец, – но врачи приличные, и, вообще, обстановка лучше, чем можно было ожидать.

Когда они подошли к палате командора, то в Другом, дальнем конце коридора, отворилась большая дверь, и больничная повариха в белом халате и в белой шапочке ввезла в коридор тележечку, на которой стояли два больших жестяных бака. На нижней полке тележечки позвякивали стаканчики.

Командор обитал в палате на двух человек: просторной комнате с большим окном, с крашеными стенами и потолком, которые все были в подтеках и трещинках.

– Привет всей честной компании! – радостно приветствовал он гостей.

– Тебе ужин везут, – сообщил Котельников.

– Судя по обеду, это будет не ужин, а недоразумение! – хмыкнул командор. – Все бы здесь ничего, но такими порциями и муху не накормишь! Дали жиденький капустный суп и кашу со свекольной икрой.

– Как повсюду – у больницы нет денег, – развел руками Котельников.

– Это да! Врачи мне уже рассказали, что им собирались отключить за неуплату свет и воду – и отключили бы, если бы больница не входила в число служб первой необходимости! Они довольны хотя бы тем, что зарплату получают более-менее исправно… Но не будем о грустном. Как у вас дела? Что происходит, пока я здесь томлюсь?

– Ничего не происходит, – с улыбкой ответил Петькин отец. – Стоим на приколе, ждем, когда капитан вернется на судно.

– Кстати, насчет судна, – забеспокоился Николай Христофорович. – Ты ружья с яхты убрал, пока вы в гостинице?

– Да, – кивнул Котельников. – И ружья, и все ценное. Яхта заперта и задраена, а ружья и прочее у твоего отставного мичмана у смотрителя пристани. Если их милиция не забрала за это время – твой майор хотел забрать ружья к себе, чтобы лично тебе потом вернуть, под расписку…

– Пусть поступает как знает! – махнул рукой Николай Христофорович. – У мичмана не пропадет!

– В этих местах вообще оружия много, – рискнул заметить Петя.

– Да, потому что тут было и есть много охотников. Сейчас охотничьи промыслы сходят на нет – а охотничьи билеты остаются… – Командор присел на кровати, оберегая туго забинтованный бок. – Да и рыбка уже не та, что прежде.

– Но браконьеров все равно хватает, – вступил в разговор Миша.

– Ну да, мы называем их браконьерами, за неимением лучшего слова… – проговорил Николай Христофорович задумчивым тоном – Но это не совсем правильно. Браконьеры – это другие, те, кто торговлю рыбой и икрой в кулаке держит. А для мужиков – это традиционный промысел, которым тут поколениями занимались. Поэтому тут и отношения особые. Это, знаете… – Командор начал воодушевляться и явно собрался рассказать что-то интересное, но тут дверь палаты отворилась и заглянула сестра-хозяйка.

– Ужин! – провозгласила она.

– Ужин – это замечательно! – Командор изобразил небывалый восторг. – Что у нас сегодня?

– Как всегда, пшенная каша и чай, – сообщила медсестра. Она большим черпаком положила пшенной каши в глубокую тарелку, добавила два куска хлеба, потом из другого бака зачерпнула другим черпаком бледно-золотистого чаю и налила в стакан. Все это она передала ребятам, которые поставили ужин на тумбочку возле кровати командора.

– Премного благодарствую! – весело сказал командор. – Давно уже мечтал о пшенной каше.

– Ой, бросьте, насмешник! – сказала сестра-хозяйка, крепкая сухопарая женщина средних лет. Вокруг ее левого глаза виднелся желтый ободок, очень похожий на остаточный след почти прошедшего синяка.

– Я вовсе не насмехаюсь! – горячо возразил командор. – Вот только к этой каше чайку бы, а чего покрепче, а?

Сестра-хозяйка хихикнула и, махнув рукой, удалилась.

– Лучше, чем ничего, – заметил командор, когда за ней закрылась дверь, и взял тарелку. – Кто-нибудь, откройте холодильничек и достаньте какую-нибудь баночку. Мне столько гостинцев нанесли, что не знаю, как я управлюсь!

– Надо же, тут в палатах и холодильники есть! – сказал Петя, открывая дверцу крохотного «Морозко».

– Вовсе нет! – ответил командор. – Это мне Степан Ерофеич приволок. Одолжил на время у каких-то своих друзей. Холодильник тут один на всех, огромный, на кухне в конце коридора. Жалуются, что еле фурычит, потому что ему без малого сто лет. Тут многие больные подкармливаются домашним, что родственники приносят… Ага, давай вот эту! – попросил командор, увидев, что Петя нерешительно извлек из холодильника ближайшую баночку. – Что тут у нас? Тушеная баранина? Отлично. А вы ничего не хотите? Возьмите хотя бы по яблоку.

– Ой, нет! – чуть не в один голос ответили ребята. – Мы совсем недавно так поддали…

– Что ж, вольному воля. – Командор энергично взялся за ужин.

– А о чем вы хотели нам рассказать? спросила Оса. – Ну, как раз перед тем, как ужин привезли?

– Я? – Командор сдвинул брови, припоминая. – Ах, да! Я хотел рассказать вам одну историю, которая не здешних мест касается, но кое-что проясняет… Это в Латвии было. Дай Бог памяти лет десять, если не пятнадцать назад. Ну, в общем, когда все мы жили единым Советским Союзом и даже помыслить никто не мог, что этакая громада возьмет и рухнет в одночасье. И была в Латвии своя особая копченая рыбка – нежная, сочная, так хороша, что словами не передашь. По-латышски называлась «луциэше». Собственно, это была разновидность бильдюжки, но особая балтийская разновидность. И вот приехал я туда в очередной раз, после того, как не был несколько лет, и, гляжу, плоховато с этой луциэше и на рынках, и в кооперативных рыбацких магазинчиках… Вот я и спросил у одного моего приятеля, офицера рижского уголовного розыска, куда эта копченая рыбка перевелась. Он мне объяснил… – Командор отправил в рот очередную ложку пшенной каши и оглядел своих слушателей. – За что купил, за то продаю, я потом слышал другие версии, но меня там не было, так что… – Он пожал плечами. – В общем, версия моего приятеля была такова. Решили где-то наверху, что луциэше – это невыгодно, слишком мелкая рыбка, и надо увеличивать поголовье трески. Треска – она рыба большая, мол, солидная. Вот и запустили в прибрежные воды дополнительные выводки трески – чтобы она подросла и кишмя там кишела. Одного не учли: что треске, как всякому живому существу, кушать хочется. Вот эта новая треска и сожрала всю луциэше. Подросла на ней, не спорю. Но поскольку кушать ей было больше нечего, то подросшая треска взяла и ушла к шведским берегам, на радость тамошним рыбакам! А возле нашинских берегов вообще пусто стало. И тогда, чтобы восстановить поголовье рыбы, которое сами же и извели, природное равновесие нарушив, решили наверху запретить частный Рыбацкий промысел. Вот так! Половина Латвии легла спать честными рыбаками, а продулась браконьерами! Со всеми вытекающий последствиями – штрафами, конфискацией сетей и лодок, тюремными сроками за незаконную ловлю. Теперь только самые отчаянные рисковали в море выходить, и в незаконные коптильни всегда очереди стояли. Понимаете? Разрушился уклад, существовавший испокон веков, потом, спустя уже сколько лет, поголовье рыбы восстановило и луциэше размножилась в отсутствие лиц ней трески, и треска возвращаться стала. Но за эти годы многое другое оказалось сломанным. В частности, то, что непосредственно касалось моего приятеля, офицера уголовного розыска. Раньше отцы сызмальства брали сыновей в море, приучали к своему труду. А тут выросло целое поколение, отлученное от моря, которым нечего было делать, нечем руки занять. И от этого резко подскочил уровень преступности – особенно молодежной преступности. В рыбацких городках, где раньше можно было кошелек на крыльце забыть и утром найти нетронутым, теперь стало небезопасно гулять поздним вечером. И эти криминальные и прочие проблемы стали нарастать, как снежный ком… Улавливаете? А пошло все от одного непродуманного решения – увеличить количество трески.

– На Волге приблизительно то же самое, – после паузы продолжил командор. – И разорена она хищнически, и загажена, и погублено многое… Тут и сброс промышленных сточных вод, и неразумные плотины, и… – Командор махнул рукой. – Доходит до того, что в ряде мест не рекомендуют осетров добывать, потому что у них мясо отравлено химическими и радиоактивными отходами. И таких осетров легко узнать – у них мясо слоится… Я вот лежу и вспоминаю поэта Языкова – был такой замечательный русский поэт, выросший на Волге. Знаете, как он о Волге написал? «По царству и река!» Это он к Рейну, к великой немецкой реке, обращался с приветом от Волги… – И командор продекламировал:

 
По царству и река!..
Тебе привет заздравный
Ее, властительницы вод,
Обширных русских вод,
простершей ход свой славный,
Всегда торжественный свой ход,
Между холмов, и гор,
и долов многоплодных,
До темных Каспия зыбей!
Приветы и ее притонов благородных,
Ее подручниц и князей…
 

Где все это? – спросил командор. – Благородство, торжественность, величие и чистота? Где то, о чем дальше Языков пишет:

 
И храмы древние с лучистыми главами
Глядятся в ясны глубины,
И тихий благовест несется над водами,
Заветный голос старины!
 

Храмы тоже извели! Везде пустота, разорение, грязь и бедность…

– Но все равно, Волга – это замечательно! – сказала Оса. – И когда вот так плывешь, то… – Она запнулась, не находя нужных слов, чтобы передать свою очарованность великой рекой.

– Кстати, Рейн, к которому Языков обращал привет от Волги, люди тоже загадили хуже некуда! – обронил Петькин отец.

– Загадили, да вовремя спохватились! – ответил командор. – Ты почитай, какие суровые меры эти немцы ввели, как карают предприятия за любое загрязнение Рейна! Вон не так давно я прочел в одной из газет, что в Рейн форель вернулась, рыбаки с удочками сидят, ловят… А ведь форель может жить лишь в очень чистой воде!.. Но ничего, Бог даст, мы и у нас все поправим. Есть какое-то шевеление, чувствуется оно. Но этим предстоит вашему поколению заниматься. – Командор поглядел на ребят. – Это вам очищать и приводить в порядок то, что мы вам оставляем изгаженным и разоренным. Так что смотрите, не сметь сплоховать!.. Уф! – Устав от долгой вдохновенной речи, которая потребовала у него большого напряжения сил, командор откинулся на по душки. – В общем, я верю, что все будет хорошо. И «храмы древние с лучистыми главами» вы еще увидите, и лет через двадцать – двадцать пять поплывете по такой Волге, что мне заранее завидно! Ведь я до этого не доживу…

– Доживешь и переживешь! – возразил Петькин отец. – Кому-кому, а только не тебе впадать в уныние! В такой передряге побывал, что теперь тебе сто лет жить, раз ты в ней уцелел…

– Да… – Командор довольно улыбнулся. – Видишь, я был прав! Но конечно, если бы не ребята… Как нам повезло, что они у нас совсем не паиньки! – Командор подмигнул Петькиному отцу. – Настоящие разбойники, которые себе на уме!

– Выдрать бы всех хорошенько, и тебя – в первую очередь, – с шутливой ворчливостью заметил Петькин отец. – Хоть теперь-то ты понимаешь, чем могло кончится твое Донкихотство?

– Донкихотство ничем плохим кончиться не может! – торжественно провозгласил командор. – На Дон Кихотах мир держится. Поэтому Господь никогда не обходит их своей милостью! Там, где нормальный человек шею свернет, Дон Кихоты всегда под высшей защитой! И знаете, – сказал он, общаясь ко всем, – я на удивление хорошо себя чувствую! И даже не чувствую, что был на волосок от смерти. Против донкихотства у курносой кишка тонка!

Он отставил пустую тарелку на тумбочку и выпил остывший жидкий чай.

– Хоть сахару кладут не скупясь, и то спасибо, – совсем другим голосом, спокойным и будничным, заметил он. – Как там дела у Никиты и Алены? В каком состоянии вы их оставили?

– Вроде начали приходить в себя. Ну, я тебе уже говорил… Да, что я забыл сказать – мужики втихую стерегут ферму, на случай, если Басмач вздумает вернуться, чтобы отомстить.

– На ферму он не сунется! – с уверенностью заявил Николай Христофорович. – А если и вздумает кому отомстить, то будет искать, как до меня добраться – ведь это из-за меня они лбы расшибли! Надо будет быть поосторожней, когда дальше на яхте отправимся. Если, конечно, его к этому времени не поймают… Ведь он и с берега обстрелять может, и на ночлеге подстеречь, и даже попробовать на яхту проникнуть. Я даже не знаю, стоит ли нам продолжать путешествие, если Басмач все еще будет в бегах.

– Ты выздоравливай сначала, а там решим, – сказал Котельников. – О, уже восьми час!.. Надо же, как мы у тебя засиделись со всеми разговорами. Пора нам возвращаться к нашим больным. Я тебе детективчик прихватил, чтобы не скучно было…

– Мне и без того скучать не дают, – сказал командор. – Всем интересно со мной потрепаться, порасспросить, как было. До самого отбоя… До самого отбоя отбоя нет! – скаламбурил Николай Христофорович и жизнерадостно улыбнулся.

Распрощавшись с командором и спускаясь вниз, путешественники встретили на лестнице, на площадке, отведенной под место для курения, раненого тракториста Валеру. Он стоял на костылях, держа на весу раненую ногу, и смолил папироску.

– Христофорыча навещали? – спросил он, прервав оживленный разговор с двумя собеседниками. Как видно, тракторист тоже был в центре всеобщего внимания – и наслаждался своей значимостью.

– Именно, – ответил Петькин отец. – Как у тебя дела? Что врачи говорят?

– Говорят, ранение плевое, словно комар куснул. Если, говорят, воспалений не будет, то очень скоро тебя выпишем. А как Христофорыч?

– Тоже неплохо.

– Да, навел мужик шороху!.. Это надо же один против пятерых выстоял! Мы вот тут ребятами обсуждали, вернется ли этот, который сбежал, Басмач который, в наши края или поспешит заховаться куда подальше.

– А ты что думаешь? – спросил Котельников.

– Думаю, он в какой-нибудь большой город будет пробираться, где спрятаться легче.

– Степан Ерофеич и другие мужики считают, что он может вернуться, чтобы отомстить, – заметил Котельников.

– Ну, это они, по-моему, перестраховщики! Ухо, конечно, надо держать востро – на всякий пожарный, как говорится, – но лучше вниз или вверх по реке пошукать.

– Возможно, твоя правда, – согласился Котельников. – Ну, бывай и выздоравливай побыстрее.

– И вам всего наилучшего! – отозвался тракторист.

На улице Петькин отец достал сигарету, раскурил ее, сделав глубокую затяжку, и скорым шагом направился к гостинице, то и дело оглядываясь, поспевают ли за ним ребята.

Ребятам не привыкать было к быстрой ходьбе, и они без особых усилий держались рядом со старшим Котельниковым.

– Почему ты так спешишь? – спросил Петя. – Волнуешься из-за чего-то?

– Хочу проверить, как там наши больные, – сказал отец. – И вообще, все ли в порядке. Надеюсь, они не дали деру из кроватей, чтобы раскрывать очередное преступление… – усмехнулся он.

– Вас растревожили все эти разговоры о Басмаче? О том, что он может вернуться? – спросила догадливая Оса.

– Не то чтоб растревожили… – Петькин отец призадумался, как бы объяснить поточнее. – Знаете ведь эту старую пословицу: «Помяни волка – а волк за дверью»? В смысле, что если говорить о дурном, то можно его накликать. Мне не нравится, что так много мусолят тему Басмача. Как бы и в самом деле не накликали…

– Послушайте! – сказал Миша. – А Басмач не может ночью проникнуть в больницу к командору, если он где-то поблизости? Сколько мы видели фильмов, где убийца проникает ночью в больницу, чтобы добить жертву, и только чудо эту жертву спасает…

– Это в фильмах! – ответил Котельников. – Нет, в больницу Басмач не сунется. Там много народу. Слишком опасно для него. Потом, не удивлюсь, если под окнами палаты, командора тоже стоят в потайном дозоре два-три браконьера… Учитывая, что они стараются перекрыть все ходы, по которым хоть с малой долей вероятности может двинуться бандит… Я не верю, что он в городке или где-то поблизости, но то, сколько он присутствует в мыслях и в разговорах… Поневоле начнет мерещиться. Вон, смотрите, мне уже чудится, будто этот прохожий вдалеке слишком похож на Басмача!

Ребята посмотрели туда, куда указывал Котельников. Метрах в ста впереди двигалась вразвалочку широкоплечая фигура с по-обезьяньи длинными руками и. непропорционально маленькими ногами. Фигура была в клетчатом пиджаке, издали напоминавшем обезьянью шкуру, – коричневые и серые клетки сливались на расстоянии в один тусклый цвет.

– Очень похож! – сказала Оса, видевшая Басмача на берегу, в движении. – И походка такая же… разлапистая! Может, догнать его?

– И напугать ни в чем не повинного прохожего! – хихикнул Миша.

– Это не он! – твердо заявил Петькин отец. – Не станет Басмач разгуливать по улицам городка, где его в любую минуту могут опознать! Ведь фотографии бандитов до сих пор висят на всех углах!

– По-моему, по этим фотографиям и родная мать не признает! – сказал Петя. – Они всегда такие смазанные и серые.

– Можно проверить, – пожал плечами Петькин отец. – Если это Басмач, то чем-нибудь он себя выдаст – от неожиданности… – И он громко крикнул: – Басмач!

Показалось им или прохожий после этого оклика в самом деле чуть прибавил шагу?

– Надо догнать и заглянуть ему в лицо! – заявил взбудораженный Миша.

– Тьфу ты! – послышался дребезжащий старческий голос из окна над ними. – Нализался и орет, людей пугает! А еще с детьми – папаша называется! Небось дети с трудом от собутыльников оторвали, домой тянут, а он еще кобенится!

Ребята прыснули, затыкая рты кулаками, чтобы не заржать во весь голос. Петькин отец со сконфуженным видом прошел еще метров десять, потом покачал головой:

– Видно, прохожий тоже принял меня за задиристого пьяного, который драки ищет, Поэтому и ускорил шаг, от греха подальше… нет, это не Басмач! Басмач или оглянулся бы или кинулся бы бежать со всех ног… Фу, я ж говорю, от всех этих разговоров всякая чушь мерещится! Так и впрямь скоро начнешь на людей кидаться! Но эта бабуля… – Он опять покачал головой и, не выдержав, расхохотался. Ребята тоже не могли больше сдерживаться – им пришлось остановиться и отсмеяться, потому что смех разбирал их так, что они не видели, куда идут.

Пока они смеялись, прохожий исчез, свернув в какой-то переулок.

Продолжая посмеиваться, они дошли до гостиницы. Но все-таки им было не по себе, когда они вспоминали об этой отдаленной тени, похожей на Басмача… Глупость, конечно, но в одном Петькин отец был прав: от того, что вокруг слишком часто поминали волка, возникало неприятное ощущение его присутствия где-то рядом.