Текст книги "Тайна приволжской пасеки"

Автор книги: Алексей Биргер

Алексей Биргер
Тайна приволжской пасеки

Глава 1
Ночная тревога

– Какой все-таки кайф! – блаженно вздохнул Миша, длинной палкой выкапывая очередную печеную картофелину из горящих углей и перебрасывая ее из руки в руку, чтобы она поскорее остыла.

Его друзья могли лишь согласиться, что все – лучше некуда. Они остановились на ночлег в тихой заводи с пологим, не резко обрывающимся у самой реки берегом. Неподалеку от берега застыла на фоне ночного неба красавица яхта с белоснежными парусами – сейчас, в свежем ночном сумраке, они казались иссиня-голубыми. Надувная шлюпка, на которой ребята перебрались на берег, была привязана к подмытым и обнажившимся корням деревьев, торчащим над водой. Эту ночь путешественники решили провести на берегу, разбив палатку.

Да, Петькин отец сдержал свое обещание! Уже пятый день ребята шли на яхте, принадлежащей другу Петькиного отца, Николаю Христофоровичу Берлингу. Николай Христофорович был высоким и широкоплечим человеком, с длинными седыми волосами. Иногда он эти волосы завязывал в «конский хвост» – особенно, когда становился за штурвал, – а голову покрывал, совсем по-пиратски, большим треугольным платком, завязанным за два конца узлом на затылке. Просоленный морской волк, да и только! Петькин отец рассказал ребятам, что Николай Христофорович – поэт, и ребята с уважением и интересом посматривали на настоящего живого поэта. Еще Петькин отец сообщил сыну и его друзьям, что Николай Христофорович был особенно известен в начале шестидесятых годов – это ж подумать только, почти тридцать пять лет назад и больше чем за двадцать лет до рождения любого из друзей, – он тогда много печатался в «Дне поэзии» и других престижных изданиях, опубликовал несколько сборников стихов, много выступал на поэтических вечерах, куда народ собирался тысячами, и в слетах авторской песни, потому что многие его стихи были положены на музыку, под гитару… А потом он ушел в тень, занялся в основном переводами и текстовками для эстрадных певцов, потом строил яхты или обкатывал построенные, а зимой старался попасть в один из тех Домов творчества Союза писателей, где имелся хороший бильярд, – и играл на бильярде днями напролет.

– С ним что-нибудь случилось и поэтому он так изменился? – спросил Петя у отца.

– Да нет, – пожал плечами отец. – Просто жизнь так сложилась. Последние годы, – продолжил Котельников-старший, – выдались у Николая Христофоровича довольно трудными, потому что в издательском мире все изменилось, переводных стихов теперь издают мало и не платят за них, как раньше, но раз или два в год Николаю Христофоровичу перепадает заказной «хит» от какого-нибудь популярного эстрадного певца или группы, и этих денег ему вполне хватает, при его довольно скромных потребностях. Вот только яхту ему не удается обновить уже несколько лет. Давным-давно, в пору своей популярности, он начал с того, что построил совсем маленькую яхту – скорей даже, парусный бот, – на котором в основном ходил по Клязьминскому водохранилищу. Когда он эту яхточку обкатал, ее с удовольствием купили у него за хорошие деньги. На них он смог приобрести достаточно материала, чтобы построить яхту побольше. Эту вторую яхту он тоже обкатал и продал очень выгодно, потому что слух о том, что он замечательный мастер, уже пошел среди любителей яхт. На полученные деньги он построил яхту еще больше предыдущей – и так он поступал несколько раз, пока не создал нынешнюю красавицу: восьмиместную, где восемь откидных коек были размещены по четырем помещеньицам: одна в капитанской каюте, по две в двух спальнях и три – в каюте побольше, в которой еще имелся откидной стол и ее легко было превратить в камбуз или в кают-компанию. Тогда три откидных койки превращались в широкие лавки. Еще было множество встроенных стенных шкафчиков, в которых хранились продукты, постельное белье и вообще все необходимое для плавания. В одном из встроенных шкафчиков скрывался довольно вместительный холодильник, а еду готовили на электроплитке. У яхты был электромотор на аварийный случай, но Николай Христофорович пользовался этим мотором очень редко.

Достаточно, пожалуй, о яхте и ее владельце. Ребята, как мы видим, знали о нем многое, хотя, если честно признаться, поняли не все. Многое в той, прошлой жизни, из которой вышли и Николай Христофорович, и Петькин отец, казалось им странным и… нет, не то чтоб не очень нормальным, а, скорей, каким-то «сдвинутым». Если попробовать объяснить то, что они сами не очень могли выразить словами, то больше всего их поражало, как это Николай Христофорович ни к чему не стремится – ни к чему из того, к чему стремится большинство людей, – и вполне доволен тем, что живет в стороне от жизни… С его репутацией великолепного мастера он мог бы зашибать кучу денег, строя яхты для богатых людей. На эти деньги он мог бы продолжать ездить по домам отдыха, играть в бильярд, вносить улучшения в собственную яхту, издавать сборники своих стихов, ни от кого не завися… Разве это не лучше, чем сочинять тексты-однодневки для эстрады?

Но, было вполне очевидно, Николай Христофорович ничего этого не хотел.

– Не знаю, как у него там жизнь сложилась, – сказал Пете Сережа на вторые сутки их плавания, – но где-то жизнь его ушибла, это факт. Просто твой отец не хочет рассказывать нам об этом.

Петя мог лишь согласиться, что в истории старого поэта есть какая-то загадка – из тех, которые, как считают взрослые, дети не поймут, поэтому и рассказывать о них не стоит.

А в целом плавание проходило замечательно, и довольны были все, даже Бимбо, которому сперва не очень нравилось, что пол качается под лапами и норовит куда-то ускользнуть и что кругом вода – штука довольно ненадежная и противная в большом количестве. Но потом и он освоился, видно, спохватившись, что он должен с честью нести название своей породы – водолаз. Впрочем, он с большим одобрением отнесся к идее сделать на сей раз привал на берегу и поужинать не в «кают-компании», а у костра. Сейчас он лежал, положив огромную черную голову на мощные черные лапы, задумчиво глядя на затухающее пламя и, видимо, надеясь, что после такого замечательного отдыха все окончательно передумают и путешествие продолжат по суше…

– Да, очень здорово! – согласилась Оса, отхлебывая крепкого ароматного чаю из жестяной кружки. – Передай мне хлеба и масла, пожалуйста! – Это она обратилась к Саше, который обжарил ломоть хлеба над костром, насадив его на тонкий прутик, а потом обильно намазал маслом. Масло таяло на горячем хлебе и пропитывало его насквозь, а Саша с удовольствием взирал на это сквозь толстые стекла своих очков.

– Вот, пожалуйста… – Саша передал Осе хлеб и масло. – Скажите, – спросил он у Николая Христофоровича, – это похоже на те слеты авторской песни, на которых вы бывали?

– В уменьшенном масштабе, – усмехнулся Николай Христофорович. – Слет – это тысячи людей, десятки костров, повсюду гитары слышатся, ну и вообще соответственно… – добавил он без всякого соответствия сказанному.

– А может, нам устроить такой мини-вечер? – предложил Петя. – Ведь и гитара у нас на яхте есть… Вы не могли бы нам спеть что-нибудь из своего?

– Вот не знаю, – Николай Христофорович поглядел на Петькиного отца, – ты как, Олежка?

Котельников-старший пожал плечами:

– Почему бы не тряхнуть стариной? Как говорится, вспомним молодость… Если у тебя настроение есть.

– Сам не пойму, есть или нет, – проворчал Николай Христофорович. – С одной стороны, не мешает показать молодежи, что и мы чего-то стоили, с другой – не знаю, есть ли смысл ворошить прошлое.

– Какое же это прошлое? – возразил Котельников-старший. – Песни до сих пор по свету ходят…

– Ну, пожалуйста! – попросил Петя.

– Да, пожалуйста! – поддержали Сережа, Миша и Оса.

– Давайте сделаем по-другому, – предложил Николай Христофорович. – Достанем гитару, и я вам для начала сымпровизирую… Ну, – пояснил он, – вы мне дадите тему или рифмы, а я стану с ходу сочинять. Когда-то у меня неплохо такое получалось! Посмотрим, как выйдет сейчас…

– Ура, давайте! – разом вырвалось у всех пятерых ребят.

И даже Бимбо, кажется, сонно проворчал нечто одобрительное, созерцая багровые угли. Через несколько минут гитара была доставлена на берег. Николай Христофорович, пододвинувшись к костру, задумчиво перебрал ее струны.

– Ну, про что петь будем? – спросил он.

– Давайте про нас, про этот чудесный вечер! – предложила Оса.

– Хорошо… – Николай Христофорович подумал с минуту и начал:

 
Летней ночью на Волге
Мы сидим у костра,
Нынче ночи недолги
И звенит мошкара.
 
 
На речное раздолье
Отсвет пламени лег,
И блестит на приволье
Теплый наш огонек…
 
 
Затихают овраги,
Затихают леса,
И белеют во мраке
Над рекой паруса.
 

Он озорно подмигнул ребятам и продолжил:

 
Здесь немало гуляло
Атаманов лихих,
И, наверно, немало
Бродит призраков их.
В жуткий час полуночный,
Прежней яростью пьян,
Челн выводит свой мощный
Удалой атаман.
 
 
И, купца поджидая,
Зорко смотрит он вдаль,
На ходу заряжая
Пистолет и пищаль.
И лишь судно с товаром
Он завидит вдали,
Как соратникам старым
Он командует: «Пли!..»
 

Последние строки Николай Христофорович прорычал таким жутким голосом и скорчил такую преувеличенно страшную гримасу, что ребята прыснули. Их смех, однако, быстро оборвался, потому что не успел Николай Христофорович дотянуть свое «Плиииии!..», как со стороны реки грохнул выстрел, потом другой, а вслед за тем послышался человеческий крик. В ночной тишине все эти внезапные звуки показались просто оглушительными!

Все, включая Бимбо, вскочили и поглядели в сторону Волги. Было не совсем понятно, на реке стреляли или на другом берегу. Вроде маячило во мраке какое-то суденышко, но определенно сказать было сложно.

– Что это? – с тревогой в голосе спросила Оса.

– Мало ли что… – Николай Христофорович вглядывался в сумрак, в отблески луны и звезд на легкой ряби. – Я этим маршрутом не раз хаживал. Скорей всего, браконьеры между собой счеты сводят. Тут ведь уже осетровые места начинаются – черная икра, стерлядь, белуга, – золото, можно сказать, прямо под тобой ходит. Ну, не золото, так чистые «зелененькие», баксы эти…

– Но там ведь никого не убили? – спросил Петя.

– Будем надеяться, что нет. Хотя, случалось, и подстреливали, и топили… А одного рыбинспектора, – добавил Николай Христофорович, обращаясь к Петькиному отцу и понижая голос так, чтобы, как он понадеялся, ребятам не было слышно, но они все равно услышали, – кинули под винт моторки… Да ну, много чего было, рассказывать не хочется, – это он произнес опять в полный голос.

«Да, – подумали ребята, – Николаю Христофоровичу много о чем не хочется рассказывать и вспоминать».

Где-то вдалеке заработал мотор большого катера.

– Это те, кто стрелял, едут? – спросил Сережа.

– Бог их знает! – откликнулся Николай Христофорович. – Лучше вернуться на яхту, негоже ее без присмотра оставлять.

– Сворачиваем палатку? – спросил Петькин отец.

– Нет, зачем. Оставайтесь пока на берегу. Я переберусь на яхту и, если гости пожалуют, переговорю с ними… Все спокойно, никаких проблем.

– Я поплыву с вами и на лодке вернусь к берегу, – предложил Петя. – Чтобы, если что, мы сразу могли к вам приплыть.

– Давай, – кивнул Николай Христофорович.

Они отвязали надувную лодку, проплыли несколько метров до яхты, Николай Христофорович поднялся на борт, а Петя вернулся к берегу, стараясь грести как можно бесшумней: у него возникло впечатление, что чем меньше они будут привлекать к себе внимание, тем лучше.

Тарахтение мотора приближалось. Наконец ребята и Котельников-старший увидели темный силуэт небольшого катера. Катер завернул по направлению к яхте, притормозил, тарахтение мотора стало тише. Потом послышался хриплый голос:

– Эй, на яхте! Хозяева есть?

– Есть! – ответил голос Николая Христофоровича.

– Ты, что ль, Христофорович? – окликнул голос, произнеся отчество так, что оно прозвучало как «Крест-топорхыч».

– Знамо дело, я!

– Ну да, я твою «Красавицу» издали признал! – Яхта так и называлась: «Красавица». – Опять по нашим краям колобродишь?

– Опять… – ответил Николай Христофорович. – А тебя каким ветром так высоко занесло? Ты ведь больше по низовьям ходишь… Да ты валяй, не стесняйся, поднимайся ко мне в гости!

– А это кто? – В катере стали видны очертания приподнявшейся фигуры. Судя по всему, владелец катера увидел людей на берегу на фоне отсветов костра. – Гости твои?

– Гости! – весело ответил Николай Христофорович. – Присоединяйся к нам!

– Времени немного, но на полчасика можно, – ответил владелец катера. – Сейчас, подойду к бережку, заглушу мотор…

– Петруха, подгони шлюпку! – крикнул Николай Христофорович.

Петя послушно налег на весла и вскоре вернулся на берег вместе со старым поэтом, который нес в левой руке початую бутылку водки. Через несколько секунд к компании присоединился широкоплечий и скуластый мужик средних лёт, с жиденькими седеющими волосами, с маленькими и темными зоркими глазками, спрятанными в глубоких глазницах.

– Рекомендую! – представил Николай Христофорович. – Степан Ерофеич, известный в здешних краях охотник, рыболов… и браконьер!

– Брось ты, браконьер!.. – проворчал мужик, делая вид, что обиделся, но на самом деле довольный данной ему характеристикой. – Мы то берем, что наши деды брали – по закону, можно сказать! А какая власть, та или эта, будет нам что разрешать или запрещать, так это, понимаешь, не ее дело, и видали мы ее!..

– Ну да, по тебе сразу видно, что ты из породы волжских разбойников! – одобрительно заметил Николай Христофорович. Мужик хмыкнул, опять-таки довольный. – Подсаживайся к нашему костру. У нас небогато, но стаканчик под печеную картошечку с тушенкой… Позволь тебе моих друзей представить. Олег Константинович. Анна, под партизанской кличкой Оса. Петя, Миша, Саша, Сережа. Ну, и Бимбо, конечно…

– Умный пес! – восхитился Степан Ерофеич, поздоровавшись с каждым из представленных ему. – Следит за мной, а с места не тронется. Добрая собака знает, когда надо грызть, а когда нет… – Он взял бутылку водки из рук Николая Христофоровича. – Ишь ты, холодная! И московского разлива, «Кристалл», – добавил он, с уважением разглядывая этикетку.

Он подсел к костру и, после церемонии извлечения печеной картошки и раскладывания тушенки из жестяного котелка по картонным одноразовым тарелочкам, поднял наполненный доверху стакан.

– Наше вам, желаю здравствовать!

И единым махом опрокинул стакан себе в глотку. Николай Христофорович выждал, пока его странный знакомый закусит, потом спросил:

– Так объясни нам теперь, Ерофеич, каким ветром тебя так далеко вверх по течению занесло? И что это были за выстрелы вдали? Имеешь ты к ним отношение?

– Имею, – хмуро ответил Степан Ерофеич. – А ветром меня занесло совсем нехорошим. Вишь ты, беглые у нас появились, в низовьях, отчаянные люди.

– То есть они преступники, из лагеря бежали? – на всякий случай уточнила Оса.

– Из пересыльной тюрьмы, – сообщил браконьер. – Пять человек ушли, и все такие, у которых срока предельные… и даже запредельные, можно сказать. Сами понимаете, что они натворить были должны, чтобы их так укатали? За каждым – по нескольку убийств… Ну, что они в Астрахани сберкассу грабанули и инкассатора положили, это нам по фигу – это все дела власти, и лишь бы нас не трогали… Но вот то, что они через наши места уходить стали, вверх по течению… Сам понимаешь, с одной стороны, милиция на шею села, столько ее понаехало этих гадов ловить, что и нас попутно цеплять стали: где перемет незаконный углядят, где мужика, который икру из пойманной белуги вытрясает, сграбастают… Так припекло, что хоть на промысел не ходи! Но самое главное, что эти беглые – они как дикие звери, никаких законов и правил не чтут! Ладно бы катера угоняли и бросали, уходя от погони – хотя у нас и за это по головке не гладят! Без катера рыбак как без рук, и за угнанный или испорченный катер у некоторых расправа короткая… И они еще оказались такие до крови ненасытные, просто одурелые до крови, что за ними жуткий след потянулся… То ли свидетелей предпочитают не оставлять, то ли что… Но, в общем, кончилось тем, что они попросились на ночлег к одному из наших, на отшибе живущему, а когда тот отказал, что неохота мне, мол, с вами связываться – наслышан был уже про их дела, понимаешь? – они его со всей семьей перебили. Только младший сын его, малолетний мальчонка, – и спасся, потому что отец его задами выпихнул, перед тем как отстреливаться: беги, мол, за подмогой! Ну, пока мы собрались да поспешили с ружьишками нашими, там уже все мертвые были! Вот мы и потолковали между собой и решили, что таких делов не спустим. Это от милиции можно уйти, а от нас не уйдешь, мы здесь берега знаем получше лисиц, а воду – получше осетров! Ну, снарядились мы компанией в десять катеров и пошли за этими убивцами. Несколько раз почти их накрыли, но хитрые, гады, матерые, ускользали из-под самого носа. И вот сейчас мы вроде их нагнали. Темнота, понимаешь, наш друг, мы здесь каждую ложбинку и ручеек знаем, а они в темноте как полуслепые. Втихую к ним подобрались, но они заметили, стали уходить. Мы два раза выстрелили им вслед, но они уже исчезли. Тогда мы разбились на партии, стали заводи обследовать… Вот я и попал на вас.

– Зря ты один пошел, от других оторвавшись, – заметил Николай Христофорович.

– Так я ж твои паруса углядел, сразу понял, что это ты! Дай, думаю, то бишь, к Крест-топорхычу сплаваю, узнаю, не видел ли катерка подозрительного. А может, он к нам присоединится, если делов других нет.

– Нет, ничего я не видел, только ваши два выстрела и слышал, – покачал головой Николай Христофорович. – А насчет того, чтобы с вами плыть… Сам видишь, какая у меня компания и можно ли ее под бандитские пули подставлять!

– Никак нельзя, – согласился браконьер, поглядев на ребят.

Все друзья в это время думали про себя, что преследование убийц среди флотилии браконьеров – это было бы безумно интересное приключение! Но никто не осмелился высказать это вслух, отлично понимая, что взрослые ни за что не согласятся такое приключение им подарить.

– Так что я пойду пока дальше вниз по течению, – сказал Николай Христофорович. – Если что увижу, услышу или узнаю, то найду способ тебе передать.

– В крайнем случае, сигнальную ракету пускай, – сказал Ерофеич. – И поосторожней будь, пока не отойдешь подальше от этих мест. Кто знает, где они сейчас и где можно нарваться на них нежданно-негаданно?

– Наверно, оторвались уже, выше по течению ушли, – заметил «Крест-топорхыч».

– Не скажи! Я ж говорю, они хитрые. Несколько раз петли делали, чтобы нас обмануть. У них понятно, какой расчет – растащить нас подальше друг от друга, чтобы по отдельности с нами справиться. Один раз чуть не получилось…

– Значит, вы не впервые вступаете с ними в перестрелку? – спросил Петькин отец.

– Ну да, я ж говорю, что мы их два раза чуть не накрыли. Похоже, подранили кого-то из них, поэтому им теперь трудней передвигаться.

Над рекой взвилась сигнальная ракета и по резкой дуге пошла вниз, рассыпая разноцветные огни.

– Это меня кличут, – вздохнул Степан Ерофеич. – Ну, бывай, Крест-топорхыч. Спасибо тебе за угощеньице. Бог даст, мы быстренько с этими нелюдями управимся, тогда вниз поспешу, вслед за тобой, чтобы тебя икоркой и осетриной побаловать.

Он попрощался со всеми, забрался в свой катер. Николай Христофорович отвязал катер от берега и кинул конец каната браконьеру. Тот ловко поймал канат, сложил его, завел мотор, развернул катер и скоро исчез в ночи.

– Ну и ну… – пробормотал Миша, выражая чувства всех ребят.

– И часто тут такое бывает? – спросил у Николая Христофоровича Петькин отец.

– Очень редко. Но бывает. Впрочем, нас это не касается. Вот только, я считаю, ночевку на берегу надо отменить – на всякий пожарный. Сворачиваем палатку и возвращаемся на яхту.

– Но… – начал было Петя, пытаясь выступать представителем всех ребят. Очень обидно было менять планы ночлега, уже наполовину осуществленные.

– Никаких «но»! – резко перебил его отец. – Самим надо соображать, что в таких обстоятельствах, тем более в чужой местности, где совсем другие законы жизни – надо быть вдвойне осторожным!

Что ж, ребята отлично понимали, что «надо» и что элементарное благоразумие требует провести эту ночь на яхте – хотя имелся всего-то, наверное, один шанс из ста, что беглые преступники выскочат прямо на них и что эта история коснется их каким-то боком.

Приуныв, они собрали палатку, потушили костер и вернулись на яхту. Было уже поздно, и все принялись устраиваться на ночлег. Размещались они так: Николай Христофорович в одноместной капитанской каюте. Оса – в первой из двойных, во второй двойной – Петька и его отец, а в трехместной – Саша, Сережа и Миша. Бимбо на протяжении ночи переходил то в каюту своих хозяев, то в большую каюту трех ребят (хотя, конечно, назвать эту каюту «большой» можно было только по сравнению с остальными).

Раза два случалось, что ребятам не спалось – настолько они были переполнены новыми впечатлениями в эти первые дни на яхте, и тогда они собирались в «большой» каюте и болтали до полуночи, пока у них не начинали слипаться глаза. Взрослые не возражали и требовали только, чтобы не было гама.

Сегодня, похоже, им опять долго не удастся уснуть, переваривая необычайную историю, которая косвенно задела их нынешним вечером.

– Я только постелю постель, чтобы сразу отползти в нее и бухнуться, как только захочется спать, и вернусь к вам, – сказала Оса, увидевшая, что ее друзья расположены посидеть и поболтать не меньше, чем она сама.

– А я достану молока и печенья, – сказал Петя.

В одной из прибрежных деревень взрослые купили пятилитровую канистру свежего молока, безумного дешевого по сравнению с московскими ценами, да к тому же не менее безумно вкусного! Ребята никогда не думали, что молоко может быть такой вкуснятиной. Там же взяли творога, сметаны, сала, огурчиков и несколько десятков совсем свежих яиц. Эти яйца были крупными, а желтки у них были желтее некуда – такие яркие, что и не сравнить с бледными желтками яиц, продающихся в городских магазинах. Утром Николай Христофорович приготовил на всех яичницу-глазунью, зажарив ее на сале – еда была пальчики оближешь! А количество яиц, казавшееся беспредельным, сразу резко поубавилось – еще бы! – глазунья на семь человек, у каждого из которых аппетит разыгрался на свежем речном воздухе, даже Бимбо получил три сырых яйца, которые ему разбили в обычный корм, вылакал их с преогромным удовольствием и всем видом показывал, что не откажется от добавки!

Николай Христофорович заглянул в большую каюту, когда Петя взгромоздил на стол канистру молока, уже опорожненную больше чем наполовину.

– Пейте, не стесняйтесь, – сказал старый поэт. – Завтра ми зайдем к моим старым друзьям: подзаправимся у них новым молочком. И яйцами тоже. А главное – такого меду у них возьмем, какого вы в жизни не ели! У них одна из самых крупных пасек в здешних краях. Молоко с медом и черным хлебом – это такая еда, о которой вечно мечтать будешь, когда разок ее попробуешь!

– А вы сами молока не хотите? – спросил Сережа.

– Выпью стаканчик, пожалуй, и пойду к себе. Мне надо заполнить судовой журнал.

Николай Христофорович вел судовой журнал с таким тщанием, как будто был капитаном огромного океанского лайнера, а не маленькой речной яхты, для которой судовой журнал в принципе не обязателен.

Николай Христофорович взял стакан молока и удалился в свою каюту. Петькин отец сказал, что полежит пока с детективчиком.

– Вы только не очень засиживайтесь, – предупредил он. – Чтобы завтра были не как сонные мухи, а как огурчики.

– Ага, как огурчики зелененькие и все в пупырышках! – отозвался Миша.

Все рассмеялись. Петькин отец подмигнул ребятам и удалился с книжкой в свою каюту.

– Вы знаете, – сказал мечтатель и фантазер Саша, когда все расселись вокруг откидного стола, а Бимбо устроился в проходике возле лесенки на палубу, – когда я сижу вот так, возле иллюминатора с молоком и крекером, я сам себе кажусь старым морским волком, и мне даже кажется, будто я макаю крекер не в молоко, а в испанское вино!

– Я тоже испытываю нечто похожее, – сказала Оса. – Когда я…

Но тут ее перебил резкий гудок, а потом в иллюминатор, глядевший на берег, ударил мощный луч света. И потом они услышали зычный голос – будто кто-то говорил в громкоговоритель или поднеся ковшиком руки ко рту:

– Эй, на яхте!..