Текст книги "Записки грибника #2"

Автор книги: Алексей Федосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Тишина. Полнейшая тишина, не прерываемая ни единым звуком. Послушал её немного и продолжил, не дождавшись ответа на свой вопрос.

– Тогда спрошу вас, господа возничие. Что надобно наперед грузить еду али зелье?

– Федя, помолчи чуток, – дедушка проснулся и высказал свое слово.

– А рази, я не могу спрошать у честных людей? Или им чтоб ответ молвить твое указание надобно?

Думается мне, что кажный, не один десяток годков пищаль на плече таскал и не один фунт пороховой гари снюхал. – при этих словах, на лицах стрельцов замелькали улыбки.

«О-о. Каменные истуканы имеют что-то человеческое…»

Придал своей физиономии, дикое выражение, словно в голову ударила желтая кровь с аммиачным запахом. Оставалась только зарычать и набросится на соседа, вставая с лавки. – Ты че скалишься?

Он скривился в усмешке, бросил короткий взгляд на деда и сдвинулся в сторону.

На этом все и закончилось, Силантий отпил глоток из кружки, поставил на стол, – Федь, из тебя скоморох пустяшный, зазря токмо людей обижаешь. Илья тебе слова плохого не молвил, а ты как пес цепной на него бросаешься, да только зла в тебе нету. Сядь уж, горе луковое. Лучше парням покажи гранатку, кою с тобой в овраге взорвали.

Купил меня с потрохами, о своих цацках могу трендеть, хоть целый день. Достал и выложил на стол пустой корпус, который тут же пошел по рукам, а я пустился в разглагольствование по поводу применения. На заданные вопросы ответил практически честно, утаив только парочку приемов – таких как бросок с задержкой. Поубивают себя к чертовой бабушке, а меня виноватым сделают. Да и состав замедлителя требует доработки и проработки отдельных частей, чтоб начать делать их в неограниченном количестве. Там глядишь, и сами додумаются.

Когда трапеза была практически закончена (да все давно уже сидели и переговаривались, лениво допивая напитки, кому что налили)

Силантий решительно разогнал служивых, – Так хлопцы, пора и честь знать, отроки чай заждались.

Парни быстренько собрались и потянулись в сторону двери, последним потащился и ваш покорный слуга. Попытался.

«А вас Штирлиц, я попрошу остаться»

Нечто подобное услышал, когда уже взялся за ручки двери, чтоб прикрыть её за собой. Вернулся, повинуясь молчаливому указанию, сел на лавку. Сижу, жду, когда господин сотник соблаговолит собраться духом, ибо вид у него, какой-то смущенный, или это так кажется…

Решился сам помочь, – Силантий, ведомо мне, что ты был сотником одно время, а где не знаю… С Никодимом знаком… Его спрашивал, где вы дружбу свели, на тебя кивает – надобно будет, сам молвит…

Он встал из-за стола, сходил к своей заначке принес пузатую бутыль темно-зеленого стекла, заткнутую обернутой в тряпицу пробкой и залитую воском. Ни говоря, ни слова откупорил, разлил по кружкам тягуче красного вина. Одну сдвинул в мою сторону, вторую взял сам, отпил глоток, отставил.

– Никодим молодец и Марфа под стать ему буду, справная баба. Ежели упомнишь, мы с тобой тогда токмо свиделись и тати на двор влезли…

– Да, помню. Мне еще тогда по хребту сильно перепало и черпушку разбили.

Он кивнул на мои слова, продолжая, – опосля, тебе Никодим быль сказывал о том, как Марфа ему жизнь сберегла. Вот тогда мы и встретились в первый раз. Я ужо сотню водил. Без малого на тех землях, верой и правдой почти сорок годков, тропы лесные, овраги да все там исходил, истоптал. Даже пришлось, почитай лето и зиму, головой отвечать за Сенецкую засеку. Это сейчас там тишь да глад, да Литва в соседстве, а тогда…

[– Митрофаныч, а скажи нам – Ежели, татарин какой али ногаец, на стену полезет, что делать должон? – Вопрошающий старик, опоясанный наборным поясом с саблей, ладонью оправил коротко стриженную бороду и посмотрел на стоящего перед ним отрока. Десятник Яков, всех называл по отчеству, родовитые бывало ворчали, а потом привыкали. Кряжистый, большой силы человек, всегда спокойный и миролюбивый, с мещеряны был родом. Вывести его из себя могли всего две вещи – незнание очевидного и вороги, ежели случалось, что вторые попадались, лучше было стоять позади, чем мешаться под ногами…

Когда Силантий первый раз попал на заставу, его определили в десяток лесной стражи, им одного не хватало. Ребята все молодые бесшабашные, озорные… Ходили тайными тропами, татей смотрели, ежели нужда была, гонца слали. С ними пробыл всего ничего, самую малость, три дня. А потом, крымчаки прорвались через засеку и, собрав полон решили уходить через их заставу. Его как самого молодого, вперед послали, упредить, а сами спину его держали… Они все там остались, навсегда…

Стремительно проносятся низко растущие ветви деревьев, и приходится низко нагибаться к лошадиной шее, чтоб не быть сбитым на землю. Уже дважды спас щит, перекинутый на спину, в нем торчат стрелы, с белым гусиным оперением. Пробили насквозь и острый наконечник одной из них, разодрал кафтан, исподнее и сумел добраться до тела. От чего на правом боку мокро и с каждым конским скоком седло начинает противно хлюпать. Оторвались совсем недалеко, когда пал мерин скачущего последним стражника, не выдержало видимо сердце али стрела достала. Молча ткнулся мордой в серую землю, перевернулся разок и замер, выставив вверх копыта с истертыми подковами. Парня выкинуло из седла и со всего размаху приложило об узловатые корни, торчащие тут и там. Он так и не встал, оставшись лежать на месте изломанной куклой. Задерживаться нельзя, уже слышен шум погони. Десятник утер рукавом, мокрое от пота лицо, прохрипел, – Айда, ходу. И вновь впереди узкий, извилистый, зеленый коридор из кустов, стремительно уходит назад. На одной из развилок они разделились, на короткую тропу, ведущую к заставе, ушли четверо, уводя за собой татар. Оставшиеся двинулись по длинной, что идет в обход оврага, через болото. По ней редко ходили, мокрая топкая болотина, проваливается под ногами коней, и они вынуждены идти шагом. На перепутье, десятник остановился и поднял руку, вслушиваясь в звуки леса. Постояв так, совсем немного, решительно свернул на узкую тропку уходящую в чащу. Придержал своего мерина и когда Силантий подъехал ближе, остановил, – Не гоже тебе с нами идти, ступай, довези весть…

Опосля ему рассказали… Они успели, с наскока ударили в спину, опрокинув, стоптали сразу троих татар и прорвались к своим друзьям, прижатым около большого дуба на огромной поляне. Враг растерялся, и они, зарубили еще одного. Подобрали тех, у кого убили лошадей и начали уходить…

Не смогли, усталые кони с двойной ношей, быстро выдохлись и через версту их нагнали, обошли и зажали в неглубоком овражке…

Весточка пришла вовремя, поднятая по тревоге сотня, встала на горячий след и, растрепав по пути чамбул оставленный задержать погоню, догнала уходящую орду. Полон в тот раз отбили, людишек возвернули по родным местам. Силантий, потерял много крови и два месяца, до самой зимы, шатался словно неприкаянный…

Снег выпал в тот год рано, уже в первых числах октября легкий морозец сковал льдом неглубокие лужицы. Пожухлая трава по утрам серебрилась льдистыми иголками изморози, таявшими под лучами дневного солнца, если ему удавалось пробиться сквозь низко плывущие облака. А еще через седмицу, на место побитых стрельцов, да детишек боярских другие новики пришли…]

– Поставили меня в десяток острожный, как сейчас упомню, Яковым ево звали, могутный муж был. Его через пять годов татары на стене из луков постреляли. Дотошный, совсем как ты, в кажну дырку залезть норовит…

[Криком караул кликать, в колокол набатный стучать.

Десятник довольно улыбнулся, – А вот лестницу ужо подставили тати и лезут.

– Надобно лестницу в бок валить, чтоб она, падая, другие сбила.

– Почему набок?

– Так легшее…

– А за каким лешим, чадо мое бородатое, седни от себя толкал? Тебя почитай, словно ежа, ногаи стрелками истыкали. Помер ты поутру от ран тяжких, надобно службу заказывать, батюшку просить молебен прочесть – о невинно убиенном отроке Силантии сыне Митрофановым, а детишкам… – Последовал широкий взмах рукой, на скалившихся в усмешке парней, – Тризну справить, помянуть безвременно усопшего воя…]

– По сию пору помню свою сказку первую, кою писал по наущению Якова – Он поднял взгляд к закопченному потолку.

– От сизого болота, речка Вырка сия довольно мелкая, посередь полтора аршина, ширину будет семь саженей, течет в глубоком овраге. Правый склон высок и порос лесом, левый же низок, с него к воде пройти можно. Промоина та с половину версты тянется, на берегах кусты растут и дерева, берега топкие, мест для ночлегу нет. Далее через версту падь в одну сажень…

Тут он остановился, потер лоб и смущенно улыбнувшись, сказал, – От, запамятовал…

[– Силантий, я ж те, прости господи, – Яков отступил на шаг и опустил саблю, – молвил не раз – когда ударил, поддерни на себя, а ты что творишь? Сабелькой словно дрыном машешь.

– Как батя с дедом учили. – Силантий смахнул со лба капельки пота.

– Батя с дедом, – Ворчливо повторил Яков. – Токмо мечом так бьются, откель ты такой выискался на мою голову. – Решительно воткнул оружие в землю и ушел, размашисто шагая, в сторону ближайших построек. Скоро вернулся, держа в руках старый чекмень. Подвязал за ворот к слеге, чтоб висел словно чучело. Удовлетворенно осмотрел и подозвал Силантия. – Сруби рукав, словно это татарин.

Силантий встал напротив, примерился, покачал саблей, взмахнул… Халат отшатнулся как живой, дернув ватным плечом и, насмешливо закачался, совершенно целый, если не считать старых дыр, из которых клочьями лезла серая вата.

– Посторонись, – Яков встал на его место, примерился, сабля со свистом описала серебристый полукруг. Рванина чуть дернулась, и срезанный рукав упал на землю. Десятник подцепил кончиком и поднял. – Понял как надобно?]

– Я токмо через седмицу догадался, как надобно сабельку держать. – Стрелец нацедил из бутылки немного вина, отставил в сторонку, взял в руку кружку, – Добрый десятник Яков был, пусть земля ему пухом будет. – Медленно выпил и стряхнул последние капли на пол.

После некоторого молчания, когда каждый думал о своем, он продолжил, – Через семь годков, собрали нас, сколько можно, оставив кажного десятого и, пошли воевать татар ногаев с турками.

В лето 7080-го июля в 26 день приходил крымской царь на Русь с великим войском. И на Молодех сеча свершилась, и войска его побито бесчисленно. Князь Михайло Воротынский с нами был, гуляй городище, ставил. В передовом полку воевода князь Дмитрий Хворостинский со товарищи налетел на орду и побил у них людишек знатно. И царь послал нагайских и крымских татар с царевичи на помощь двенадцать тысяч, и мчали они детишек боярских, дворян со стрельцами до самого города гуляя. И князь Дмитрий с полком своим поусторонился города гуляя направо, и в те поры князь Михайло велел нам, стрельцам, из пищалей стрелять по татарским полкам, а пушкарям из большого наряду из пушек стрелять.

В том бою многих татар побили, но и нам досталось на орехи. – С этими словами Силантий выставил искалеченную руку.

– Из трех тысяч стрельцов, живых осталось один с полусотни, а не пораненным, из сотни. Не один ни ушел, все остались на поле том, сложили свои головы. Не приведи господи, такое еще раз увидеть…

[– Идут! – Пронесся над полем крик и подхваченный многими голосами, словно птица пролетел над построенными в длинные ряды, полками. Стрельцы принялись раздувать фитили, те, у кого потухли, прижигали у соседа и, раздувая щеки, дули изо всех сил на слабый тлеющий огонек. Забегали десятники, полусотники и сотники, раздавая на бегу зуботычины нерадивым, шутками и прибаутками взбадривали воинов. Послышался чей-то вскрик. Силантий обернулся и успел увидеть как Яков, бьет в ухо стрельца, молодого парня, токмо в прошлом году пришедшего. То сковырнулся на землю, но был вздернут на ноги за ворот кафтана, поставлен в строй, соседи всунули в руки упавшую пищаль. – Сыпь на полку зелья.

Посмотрел на судорожные попытки снять с берендейки натруску, сорвал с него, подсыпал, сколько нужно и вложил в руку. – Держи, не теряй.

Поднял с земли шапку, пару раз стукнул себя по ноге, стряхивая налипшую грязь, аккуратно одел парню на голову. Подправил чуток, опустив на одно ухо, отчего вид у стрельца стал подобающим. – Ты милай не боись, мне самому страшно… – Повернулся к своему десятку, окинул взглядом серьезные лица, – Да где ж мы их хоронить то будем? Пошто морды такие кислые, словно клюквы нажрались, али не лупили мы татарву почем зря?

С поля, от реки, послышался гул. Прослужив уже достаточно, Силантий не мог его ни с чем перепутать, так звучали тысячи конских копыт. Он подобрался, уложил на воткнутый бердыш пищаль, крепко держа его за древко левой рукой. Вжал приклад в плечо, чтоб не выбило отдачей и замер, моля только об одном – лишь бы фитиль не погас.

Из-за леса, показались первые конные, по знаменам распознали своих, кои ушли вдогон и, нагнав войско вражеское посекли сторожевой полк. Теперь они шли обратно, ведя за собой погоню. За две сотни шагов, они поворотили лошадей влево, уходя в сторону и открывая своих преследователей.

– Целься… – Все словно замерло… Пригнувшись к холкам маленьких лошадок, ощетинившись тысячами копий, на них надвигалась неисчислимая орда. Рядом кто-то охнул, поминая пресвятую деву богородицу, кто-то злобно матерился… За спинами, из гуляй города, словно неведомые чудища, рявкнули пушки большого наряда, выбрасывая сизые клубы дыма и дроб свинцовый. С пронзительным свистом, картечь ударила в надвигавшуюся лаву, разрывая на части, убивая и калеча все вся на своем пути. Прорубила широкие просеки, выбив сотни наездников из седел и опрокидывая лошадей оземь. В ответ послышался жуткие крики и завывание врага продолжающего во весь опор мчаться на укрепления.

Когда осталось двести шагов, раздалась долгожданное – Пали!

Силантий нажал на курок, и зажмурился, оберегаясь, тлеющий фитиль опустился, уткнувшись в горку пороха. Последовала яркая вспышка, мелкие, горящие порошинки разлетелись в разные стороны, одна самая злая ужалила в щеку. Отдача мягко толкнула в плечо, и тяжелая пуля улетела навстречу с врагом. На своем коротком пути она встретила только лошадиную голову, со всей силы врезалась в неё, разорвала на части и расплескала содержимое черепа во все стороны. Ноги убитого животного подломились, и туша рухнула на землю, калеча своего наездника не успевшего выдернуть ноги из стремян и соскочить на землю. Хотя это все было бы бессмысленно, не успел всадник помянуть Аллаха, как в спину с размаху ударило копыто, выбило дух. Сверху пал еще один конь, затрещали сломанные ребра, разрывая легкие и выходя наружу. И одним ногайским воином стало меньше.

Густое облако порохового дыма окутало строй стоящих стрельцов.

– Заряжай, – крикнул Яков, яростно шуруя шомполом в стволе, трамбовал всыпанную навеску зелья, выхватил из сумки пулю, зажал в зубах. Полез за пыжом, куском просаленной кожи. Обернул, опустил в дуло, несколькими сильными ударами осадил на место. Положил пищаль на бердыш, насыпал затравку, раздул фитиль, поправил, чтоб он точно попал куда надо, оглянулся на свой десяток. Почти все, будучи опытными стрельцами, справились наравне со своим командиром, молодой парнишка немного замешкался, но вот и он готов.

– Целься… – Все замерли на мгновение.

– Пали…

Одновременно заревели пушки, разрывая нападающих на части. Залп проделал огромные бреши, но не сбили пыла нападающих, изрядно поредевшие татары врубились в ряды стрельцов…]

– Мы стояли в третьем ряду и успели еще разок стрельнуть, прежде чем до нас добрались вороги.

Опосля бросили мы пищали на землю и взялись за бердыши… – Силантий замолчал, уставившись невидящим взглядом прямо перед собой.

[Отшатнулся от летящего в грудь копья, и с широкого размаха, чуть присев, подрубил ноги коню. Тонко заверещав раненое животное рухнуло, упавшего всадника ткнули подтоком в спину. Снова замах, удар по древку, отбить в сторону, перевернуть и проносящийся мимо татарин сам себе выпустил кишки, располосовав брюхо. Что с ним было дальше, смотреть некогда. Из облаков дыма один за другим выезжают враги и, каждый норовит приложить чем-нибудь стрельца. В дело идет все, остро заточенные сабли, топоры, копья, кистени…

Болит спина, плечи, из рассеченной брови струится кровь, заливая правую половину лица. Рукава разодраны лохмотья, а ноги скользят по раскисшей земле… Надо стоять… Упадешь – умрешь.

Для Силантия, да и не только для него, все слилось в одну нескончаемую череду ударов отбитых и пропущенных. Медленно шаг за шагом они отступали под натиском, нагромождая перед собой вал из трупов… А потом усталость взяла свое…

Свалив очередного коня, провалился вперед на выпаде и, татарская сабля скользнула по древку бердыша…]

– Даже понять ничего не успел, как меня ужо с ног сбили. Пытался встать на карачки… Очнулся в потемках, наши ходят живых ищут. Я лежу, пошевелится не могу, рук и ног не чую. Токмо что смог, голос подать. Опосля в обозе, коновал, сунул в зубы деревяху, двое за плечи держат, а он отрезал кисть, она на жилах болталась. Культю чистой тряпицей замотали, вина зелена глотнуть дали…

Почитай седмицу мы просидели, жрать нечего, овес токмо был, да лошадок пораненных резали. Благо хоть воды вдосталь. В субботу татары с коней сошли и пешими на нас пошли. Первый раз диво такое зреть сподобился. Я к култышке кинжал ремушками подвязал, саблю в правую руку… Не единожды вспомнил в тот день десятника сваво ибо только его трудами жив остался. Татары смогли дойти до стен гуляя, через верх вервицы свои кидали с крючьями, руками погаными расшатывали бревна. Одного срубишь, а на его месте ужо две хари визжат и копьями грозят, в бойницу суют, достать пытаются… Опосля, когда кончилось все… В иных местах, где пушек не было, по трупам до середины стены встать можно было… Руки, пальцы, головы ведрами собирали и земле предавали…

Пока мы секли татарву, князь воевода Михайло поднял полк большой и долом обошел ворога, обождав немного со всего наряду пушки стреляли. Из гуляй города, князь Дмитрий собрал всех кто мог оружье держать, немцев наемных, стрельцов и напустился на татар. Поле красное стало, в небо дым сизый от зелья сгоревшего, клубами подымается… И крик велик стоял. И разгромили мы войско татарское, побегли они от нас…

Славу кричали, молебен благодарственный опосля отслужили и службу в память погибших воев. Три дня убитых земле предавали. Нечисть побитую в овраг сволокли и там засыпали, чтоб зазря не смердели.

За ту битву, за службу ратную получил землицы надел…

– Силантий, но землю дают только тем дворянам, кто службу ратную несет. Мне Шадровитый так сказывал. – Я не утерпел и перебил его рассказ.

– А я и сейчас служу и помру на службе той.

– И где?

– Да почитай годков пятнадцать как головой хожу над детишками боярскими кои на засеки служить приходят.

– Так ты выходит пограничник?

– Федька… Найдешь же ты слово правильное – пограничник. Служилый по границе… Верно, граничные мы людишки, вместе с воеводой, что государем поставлен, чинить препятствия разным татям лихим да татарам, ежели они хотят на нашу землю прийти за полоном.

– Так это что получается, – я немного обескуражено смотрел, на сидящего передо мной старого стрельца и только после его рассказа, понял, что это за люди, кто эти десятники в непонятных кафтанах, – парни, твои что ли?

Он просто кивнул.

И у меня потихоньку, медленно, отвисла челюсть, и глазки поползи с насиженных мест, стараясь забраться как можно выше на лоб.

Его рассмешила моя удивленная физиономия, – Рот закрой, не то ворона влетит. – Сказал, вставая со своего места. Плеснул немного вина по кружкам, заткнул бутыль и отнес в заначку.

– Что дальше делать будем Федор?

– Гад ты Силантий, – проворчал, прежде чем вылить в рот дозу вина.

– Вот те нати, сызнова собачится.

– А ты тоже хорош гусь… Я роду племени подлого… Разок токмо сотником меня ставили… Завистники службу нести не дали… Ты почто меня к Архипу отправил? Сам же можешь отряд вести, а мне сговариваться с ним пришлось, я ему теперь оружье отдать должон…

– Нет меня здесь, Феденька и отроков что в сарае сидят, тоже нет. Я в поместье своем, болезнью липкой болен, лежу, рукой ногой пошевелить не могу. Старый я, неровен час, как вдруг помру, парни сподобились меня на богомолье в дальний монастырь повезти. Здесь в деревне на постой остановились, худо вдруг мне стало… – Произносил это все с таким достоверным видом и подобающим лицом, на миг даже поверил ему. Потом не сдержался и улыбнулся

– Врешь как сивый мерин и не краснеешь. (Хотел добавить про уши и лапшу… Не поймет) А порох тогда откуда?

От ответа захотелось заржать, – Оно тебе надобно? – настолько современно (по моим меркам) прозвучал. – Есть и есть, пользуйся, пока дают.

Пожал плечами в знак согласия. Да вот только голова от языка, давно живут отдельным домом, – А кто тебе там жить мешает? Может его… Таво… Ну на ловлю поехал, кабан там задрал али медведь порешил. В баньке со товарищи угорел, опились хмельного да уснули, а оно возьми да займись от искры на пол упавшей. Могет на него тати напали, он серебром хвастался в кабаке, они доглядели и… кистеньком по головушке и шапка горлатная не спасла… Слуга какой…

– Федя, побойся бога, это ж грех какой на душу брать, не можно так. Не тать он, все-таки какой.

– А тропить тебя словно зайца, можно? Силантий, есть поговорка хорошая – нет человека, и он жить не мешает. (Пришлось переиначить) Да застрелите вы его при первой же заварушке на засеке и дело с концом.

– Хватит Федя попусту языком молоть, надобно дела делать. – Сказал, хлопнув ладошкой по столу, и вставая, добавил тише, – удумаешь невесть что.

Да вот тон его, задумчивый, мне очень по нраву пришелся.