Текст книги "Мост Невинных (СИ)"

Автор книги: Александра Торн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Вам какое дело? – буркнул дознаватель, хотя в течение долгих лет проклинал каждый последний день месяца, который убивал на расчет жалования.

– Идите лучше подумайте над ловушкой для юного Этьена Рено, а я займусь вашей бухгалтерией.

– Но это же деньги!

– И что? Вы думаете, я начну рассовывать их по своим карманам? – с угрожающей мягкостью осведомился мастер. Ги сдался и уступил место за столом. В конце концов, бухгалтерские хлопоты никогда не были его коньком, а если ничего в Даларе не делается нормально, то ему-то с какой стати пыжиться?

7 декабря

– В итоге мы все сидим здесь, и никто никого не ловит, – подытожила Илёр получасовое наблюдение за толпой на Площади Роз, которое она вместе с Ги вела с надвратной башни тюрьмы.

– Да, старик недоволен. Он старался, рисовал портреты и, видимо, полагал, что я тут же начну разбрасывать их пачками по улицам.

– Тогда как ты намерен исполнить данное мастеру обещание?

– Пока не знаю, – вздохнул Солерн. – К тому же мне кажется, что горожане уже успешно справляются со своей революцией и без дикого мастера.

Амальцы открывали огонь всякий раз, когда толпа пыталась приблизиться к телам парламентариев, чтобы снять их с виселицы. Солерн не видел в действиях регентских солдат никакого смысла – они только сильнее раздражали байольцев, не позволяя им похоронить своих героев.

– Может, щенок теперь заляжет на дно или вообще не сбежит из Байолы, – сказала Илёр.

– Пока что таких мирных наклонностей он не проявлял. Уверен, Этьен Рено считает, что в царящей смуте никто не сумеет его найти.

– Я не понимаю, зачем ему это нужно, – со вздохом призналась ведьма. – Он готов убивать даже своих ради сохранения инкогнито, значит, особо теплых чувств к мятежникам не питает. Попыток обогатиться и сбежать с украденными деньгами он тоже не делает. Так какого черта он добивается? Ради чего можно пожертвовать всей семьей, которая по его же приказу больше никогда его не вспомнит?

– Может, не так уж он эту семью и любил, – проворчал Солерн. Он и сам к своей родне относится скорее как к сборищу пиявок, чем как к людям, на которых можно положиться в трудную минуту.

Весь город превратился в красно-бело-зеленое море лент, флагов и гирлянд. Гомон толпы долетал до Бернардена – суровый, гневный и грозный. Солерну все больше казалось, что из ошибок, совершенных регентом, убийство одиннадцати парламентариев было самой опасной.

– Как думаешь, пророчество Лотрейн его образумит? – спросил Ги.

– Сложно сказать. Люди реагируют на пророчества по-разному. Мы ведь не знаем, что она ему напророчила. Но знать свое будущее или будущее своих детей всегда нелегко… слишком тяжело для некоторых. Дож Виллеты, например, после этого со всей семьей заперся в часовне и поджег ее.

– Зачем?

– В Реноле есть поверье, что неотвратимое пророчество можно изменить, если принести в жертву тех, о ком оно дано.

– Э… а какой в этом смысл? Если в пророчестве что-то плохое, то как убийства помогут это изменить?

Илёр пожала плечами:

– Некоторые люди так боятся будущего, что готовы умереть, лишь бы оно не наступило им на горло. Впрочем, от регента мы такого не дождемся.

На лестнице послышались шаги, и Греналь пробасил, не показываясь из полумрака лестницы:

– Регент срочно требует вас во дворец.

– Это еще какого черта? – нахмурился Ги. Они только вчера разговаривали! Неужели нельзя было высказать все сразу, чтобы теперь им не пришлось с оружием в руках пробиваться в чертов дворец?

– Приказ регента, – сказал гвардеец, который поднялся вместе с Греналем. – Вас ждет эскорт, – судя по виду гвардейца, этот эскорт сам был бы рад, если б его кто-нибудь охранял.

Спустя полчаса подъемный мост, соединяющий Бернарден с неспокойным миром, опустился, и отряд из двадцати гвардейцев, дюжины агентов, Солерна и Николетти покинул тюрьму. Мастер окутал их всех холодным, внушающим липкий страх ореолом. Ги чувствовал его прикосновение, хотя ореол был направлен против горожан, а не против него.

Дознаватель направил отряд по обходной улице, чтобы пореже попадаться на глаза байольцам. Вслушиваясь в гул их голосов, он размышлял над тем, что такое неотвратимое пророчество и чем оно отличается от отвратимого. Образумится ли регент, если поймет, что предсказание Лотрейн неизбежно сбудется? В этом Солерн сомневался: герцог фон Тешен, в отличие от виллетского дожа, был из людей, которые готовы сопротивляться судьбе до последнего.

Им удалось миновать большие улицы, запруженные горожанами, и обойти Площадь Роз, но около Эксветена встреча с байольцами стала неизбежной. Гвардейцы, нервно озираясь, не убирали рук с эфесов, Ги вытащил из седельной кобуры пистолет. Грозные амальские пушки, защищающие дворец с флангов, фронта и тыла вынуждали байольцев держаться подальше от его стен. Но они взяли дворец в плотное кольцо, и когда отряд приблизился к Эксветену, то его сразу же заметили.

– Ты смотри, едут! – крикнул кто-то из толпы.

– Продажные твари!

– Перерезать бы вас всех, кровососы!

– Всех нас не перебьете!

– Скоро расплатитесь!

– Заплатите за каждого из мучеников Далары!

Но никто не осмеливался подойти: мастер держал их всех на расстоянии, и отряд постепенно продвигался ко дворцу. Ги не спускал глаз с горожан, и уже оставалось буквально несколько футов, как вдруг с крыш домов грохнули один за другим несколько выстрелов. Байольцы с воплями шарахнулись, а Николетти вскрикнул и качнулся в седле. На плащ Солерна брызнуло кровью.

– Мастер ранен! – рявкнул дознаватель на гвардейцев. – Во вдорец, живо!

– Старик ранен! – взревели в толпе. – Рви ублюдков!

На мгновение подавляющий ореол действительно пропал. Но Ги даже не успел подставить плечо мастеру: Николетти, зажимая рукой рану чуть выше локтя, вдруг зарычал сквозь зубы, и в одну секунду вокруг него вспыхнул ореол такой силы, что ближние ряды горожан просто смело. Сквозь голову Солерна пронеслась волна ослепляющей боли, и он едва не рухнул с коня. Животное дико заржало и присело на задние ноги. Гвардейцы бросились наутек вместе с байольцами, а, может, лошади понесли…

Солерн почти свалился с коня, поскольку удержать бьющегося в ужасе жеребца не мог, и, закрывая голову руками, двинулся к мастеру. Ги смутно слышал сквозь разрывающую голову боль крики и топот. Он различил узду коня, на котором сидел мастер, схватил ее, намотал на руку и поволок его за собой, стараясь не думать, что с ним будет, если конь понесет. В позвоночник будто вкручивали раскаленный штырь, так что, едва втиснувшись в приоткрытые ворота, Солерн свалился на руки каких-то людей и почти потерял сознание. Его куда-то понесли. Он разобрал только хриплое ржание и звук падения тела, а затем – хлопок выстрела.

Глава 8

Солерн заставил себя открыть глаза. Он где-то лежал, и над ним склонялась некая расплывчатая фигура, от которой пахло духами. Головная боль от этого запаха так усилилась, что Ги до хруста стиснул зубы.

– Ну-ну, спокойней, – сказала фигура, словно он был напуганной лошадью. – Сейчас станет лучше.

На его лоб легла нежная женская рука, и он наконец узнал голос Фрагинен – одной из ведьм из обители в Ре. Приятное, убаюкивающее тепло окутало голову Ги, стекло на грудь и спину, и боль наконец начала отпускать. Некоторое время дознаватель позволил себе молча блаженствовать, как в детстве, когда не надо вставать, идти искать мастера, выяснять, что с ним…

– Больше так не подворачивайтесь, – строго сказала ведьма, убрав руку. – Как только увидите, что мастер теряет контроль – сразу бегите.

– Ну, я же уцелел.

– Удивительно, как это вам удалось, – фыркнула Фрагинен. – Он мог разорвать ваш мозг в клочки, и хотя это несмертельно, вы бы провели остаток жизни в полном слабоумии, пуская слюну, как младенец.

– Сколько я должен? – спросил дознаватель, не желая углубляться в эту тему, хотя по спине прошел холодок.

– Нисколько. Долг оплачен герцогом. Кстати, Илёр все еще с вами?

– Да. Я уговариваю ее вернуться в обитель, но она пока не соглашается.

Фрагинен хмыкнула, налила в стакан зеленоватой настойки и принялась собирать свои склянки в ларец. Солерн сел в кровати и обнаружил, что находится в небольшой, узкой, как гроб, спальне, а у окна стоит де Турвель.

– Где я?

– В комнатах для сменного караула. Пейте.

– А где мастер?

– Здесь же, по соседству. К нему герцог прислал врача.

От сердца Ги отлегло. Странное чувство, учитывая, на что старик способен…

– А выстрел?

– Пришлось добить коня. Был слишком близко к мастеру. Прекрасное животное, – сокрушенно покачал головой капитан. – Как вы ухитрились втащить его почти на себе во двор?

Этого Солерн и сам не знал. Он допил ведьмин отвар и встал. На ногах он стоял еще несколько нетвердо, но дела не ждали.

– Отведите меня к Николетти. Что у вас здесь произошло? Почему нас вызвали?

– Все дознаете? – процедил Турвель. – Говорят, к берегам Монфреев подошел инисарский флот, а король Эстанты Фердинанд интересуется, намерен ли фон Тешен уважать права его внука на престол.

– Какого из внуков – не уточнил?

– Своего внука, Карлоса де Альгава. И в гвардии, – сухо добавил капитан, – я же пересекал разговорчики о том, что эстантский принц всяко лучше того, что мы сейчас имеем.

– О Господи, – вздохнул Ги. – А новостей с северо-востока и юга, надеюсь, у вас нет?

– Новостей нет, а вот дезертиры-южане есть. Прослышали, что семейство Эвитан снова болтает о короне Юга.

«Странно, что о Фриеннах никто не упоминает, – подумал Ги. – Они либо вне игры, что вряд ли, либо хорошо скрывают свои намерения».

– Вы были у мастера? – спросил Солерн у ведьмы.

– Какой мне смысл к нему ходить? Герцог прислал своего лекаря. Я все равно не могу лечить мастера.

– А если он будет без сознания?

Фрагинен глубоко задумалась и наконец неохотно сказала:

– Можно попробовать, хотя я раньше не слышала, чтобы… Кто будет платить?

– Регент, – без колебаний ответил Солерн. В конце концов, раз амальский идиот вызвал их сюда – пускай расплачивается за ущерб. Какого черта он не отправил им письмо, если во дворце есть ведьма? Они каким-то своим ведьминским способом отправляли друг другу письма – и дознаватель сомневался, что герцогу не по карману такая услуга.

Николетти он обнаружил в соседней комнатке. Старик, лежа на кровати, загнал в угол врача – он буравил несчастного медика таким взглядом, что тот уже пытался просочиться сквозь стену. На руке мастера выше локтя была пропитывающаяся кровью повязка.

– Как вы? – спросил он у Солерна, едва тот вошел. – Надеюсь, я не причинил вам вреда?

– Нет, но вы старались. Что с вами?

– У мессира вырван кусок мышцы и кожи, – пролепетал доктор. – Я оказал ему помощь, но он отказывается принять снотворное для наложения швов…

– Я не намерен лишаться сознания во дворце, который осаждают разъяренные толпы!

– Даже ради лечения? Не боитесь истечь кровью?

Мастер зыркнул на Ги из-под кустистых бровей, и хотя по спине дознавателя прошла дрожь, он все-таки изложил старику суть своей идеи с ведьмой. Николетти сердито посопел, но расползающееся по повязке кровавое пятно все-таки побудило его к разумным поступкам.

– Хорошо, – процедил мастер. – Пусть. Но ему я не доверяю, – он снова зыркнул на врача, и тот едва не выронил колбу со снотворным.

– А кому вы доверяете?

– Вам, – ответил Николетти, порядком ошарашив Солерна. – Вот вы и делайте.

Медик с явным облегчением вручил дознавателю колбу, смоченную снотворным губку и поспешно исчез. Ги острожно поднес ее к носу Николетти и на всякий случай взял его за запястье, чтобы нащупать пульс. Мастер был единственной гарантией их благополучного возвращения в Бернарден, и Солерну не хотелось случайно уморить старика. Снадобье подействовало минут через пять: тело Николетти обмякло, голова склонилась на подушку, глаза закрылись, а дыхание стало ровным и неглубоким.

Дознаватель позвал Фрагинен. Она разрезала повязку на руке мастера и раздраженно поцокала языком. Солерн, знавший толк в ранах, тоже работу лекаря не оценил. Ведьма положила обе руки на рану, закрыла глаза и сосредоточилась. Вокруг ее рук распространилось мягкое тепло и золотистое свечение. Через несколько секунд рана начала затягиваться.

Ги, наблюдая за ведьмой, снова задумался, зачем ведьмы меняют имена девочкам, которых берут на обучение. Конечно, он находил забавным, что Лотрейн была в детстве какой-нибудь Мари или Жюли. Но Илёр как-то упомянула, что они таким образом почитают ведьм прошлого, погибших за свой дар. Ведьма, в отличие от мастера, в одиночку посреди бунтующего города была так же беззащитна, как любая женщина.

– Готово, – сухо сказала Фрагинен. Она устало утерла пот со лба и показала Солерну длинный неровный шрам на руке мастера. – Лучше не будет. Он слишком давит, – ведьма поморщилась, встала и сунула Солерну пучок трав. – Дайте ему понюхать этого. Он придет в себя. Только будите после того, как я уйду.

Солерн зажег пучок от свечки и поводил под носом мастера. Старик вдохнул дымок, закашлялся и с трудом открыл глаза. Взгляд его блуждал, но голос, хоть и осипший, был вполне отчетливым:

– Ушла?

– Да. Что вы сделали? – спросил дознаватель. – Там, на площади?

– Обычная реакция на сильную боль, – пробормотал Николетти и ощупал шрам. – Защитный механизм…

– А предупредить о нем вы не могли? – сердито спросил Ги: едва ли ему удастся забыть это ощущение – словно мозг выдавливают из черепа.

– Я не ожидал… обычно я чувствую нападающих, но, полагаю, я слишком сосредоточился на защите вокруг вас.

– А я полагаю, что бунтовщики решили избавиться от главной угрозы, – процедил Солерн. – Они стреляли в вас. Удивительно, что попали только один раз, косорукие слепые кретины.

– Вы так говорите, будто недовольны их промахом, – Николетти сел в кровати и тут же завалился набок. – Черт побери! Ведьмы и их проклятое колдовство!

– Лучше лежите. Когда вам полегчает?

В дверь постучали, и слуга с амальским акцентом пробубнил, что герцог ждет мастера с дознавателем в своем кабинете.

– Видимо, уже сейчас, – прокряхтел Николетти и медленно поднялся на ноги, опираясь за спинку кровати. Ги помог старику надеть камзол и предложил ему руку, но мастер гневно фыркнул и поковылял на аудиенцию сам, держась за стенку.

Регент ждал их в компании амальского посла и капитана Вайса – однако никого из даларских министров или придворных в кабинете не было. Недовольно взглянув на пошатывающегося Николетти, герцог без всяких приветствий перешел к делу:

– Вы должны выполнить мое поручение. Ради безопасности его и ее величеств я решил вывезти их из дворца.

Старик тяжело вздохнул и сел в кресло. Фон Тешен недовольно нахмурился, однако делать мастеру замечания не рискнул. Ги опустил взгляд в пол, стараясь, чтобы выражение лица не выдало его исключительно непечатных мыслей. Интересно, о чем этот регентствующий кретин думал раньше?!

– Какую крепость вы выбрали, ваша светлость? – почти кротко спросил Солерн.

– Никакую. Там стоят даларские войска, которым я не доверяю.

– Ах вот оно что…

– Кроме того, я считаю нецелесообразным и опасным вывозить короля и королеву из города.

“Ну теперь-то конечно”, – подумал Солерн, и тут регент выдал:

– Поэтому я намерен спрятать королеву и ее сына в Бернардене, а вы обеспечите их безопасность.

– Что?! – пронзительно вскрикнул посол фон Линденгардт, так переменившись в лице, что Солерн позвал бы ему врача, если б сам не пытался переварить эту потрясающую во всех смыслах идею. Хотя сначала Ги решил, что герцог просто рехнулся.

– Вы получите щедрое вознаграждение, – изрек фон Тешен, – если их величества вернутся во дворец в добром здравии.

– Когда? – сквозь зубы спросил Солерн.

– Когда я сочту, что Эксветен достаточно безопасен.

– Но ваша светлость! – взвыл посол. – Это подвергнет их намного большему риску, чем сейчас!

– Почему бы сразу не утопить, – пробормотал Николетти. К счастью, регент его не услышал, потому что произнес несколько резких фраз на амальском, от которых бледное лицо фон Линденгардта пошло алыми пятнами. Капитан Вайс, кашлянув, ненавязчиво переместился от стола к герцогу, встал между ним и послом. Ги невольно опустил руку на эфес шпаги и вдруг поймал себя на мысли, что если б этот приказ отдал старый король, Генрих Лев, ему бы и в голову не пришло сомневаться. И почему же право регента приказывать представлялось Солерну все более и более сомнительным?

– Как мы провезем ее величество сквозь кольцо горожан вокруг дворца, ваша светлость? – спросил дознаватель. – Наш мастер сейчас…

– Она поедет под именем арестантки, – фон Тешен, резко отвернувшись от посла, подтолкнул к Солерну бумаги. – Фрейлина ее величества Алиса фон Эйренбах, с малолетним сыном, арестована по подозрению в измене. Вы отконвоируете ее в Бернарден. В качестве сопровождения с вами отправятся солдаты Вайса. Над ее внешностью уже потрудились ведьмы. Арестуете ее в покоях королевы и сопроводите к карете. Ступайте.

– Сейчас? – недоверчиво спросил посол. – Сегодня?

– А когда же еще, черт подери?! Через год? – рявкнул герцог. – Мастер подождет здесь, раз уж ему так необходим отдых.

Дознаватель взял приказ об аресте. Он был составлен по всей форме и подписан Фонтанжем. Но не может же регент совершить настолько идиотский поступок совсем уж без причины! Или причина была – и заключалась в пророчестве Лотрейн?

***

Фонтанж надел амулет с опаской – он не очень любил носить на себе ведьминские штучки, тем более что Лотрейн, получив от него просьбу о помощи, ясно дала понять, насколько ей не нравятся столь бесполезные союзники. Однако выхода не было – граф не представлял, как своими силами проникнуть в кабинет регента. Он повернул по часовой стрелке резной круг в медальоне, взглянул в зеркало и убедился, что стал невидим.

Фонтаж замер у двери. Герцог, посол и капитан герцогских полков, что-то обсуждая между собой, приближались к кабинету. Амальский солдат распахнул створки дверей, и граф, затаив дыхание, первым юркнул внутрь. Его комплекция совершенно не позволяла таких фокусов! Да еще рядом с дышащей в затылок стражей!

Но, по счастью, его не заметили. Небольшой зал для совещаний перед кабинетом кое-как отмыли от крови невинных жертв, вымели осколки стекла и пули, но графу здесь все равно было не по себе. К тому же амулет обеспечивал невидимость, а не неслышимость, но телосложение не позволяло Фонтанжу порхать над паркетом, словно фея. Потея от усилий, он подкрался к кабинету, дернул дверную ручку… заперто. Ключ от этого замка всегда был у фон Тешена в кармане, и граф облизнул губы. Неужели ради цели придется опуститься до работы карманника! Однако регент избавил главу Секрета короля от такого позора – пока капитан Вайс и посол фон Линденгардт рассматривали карту северной Далары, фон Тешен отпер замок и вошел в кабинет. Фонтанж втянул живот и с трудом успел втиснуться в щель между закрывающейся дверью и косяком. Несколько пуговиц с его камзола оторвались и заскакали по полу.

– Кто здесь? – резко спросил регент. Граф застыл, прижавшись к стене и стараясь не дышать. Фон Тешен, сжав пистолет, обшарил кабинет подозрительным взором, но, слава Богу, амулет не подвел. Регент открыл ящик стола, убрал в него несколько писем, взял какую-то депешу и вышел. Граф прислушался к скрипу ключа в замке и постарался не думать о том, как он отсюда выберется.

Глава Секрета Короля был уверен, что эдициум хранится в сейфе, а потому сразу же приступил к делу. Сейф, принадлежавший еще прадеду Филиппа Несчастливого, был создан ведьмами из Ре. А потому Лотрейн без особый усилий отыскала в хранилище обители форму для изготовления ключа-амулета. По слухам, он открывался, лишь узнав королевскую кровь, так что рука Фонтанжа слегка дрожала, когда он прикладывал фигурный ключ к пластине в дверце.

Граф нашел эдициум без труда, но искушение оказалось слишком велико: подменив документ, он принялся просматривать остальные бумаги. Увы, он не смог бы их скопировать, поэтому просто жадно читал: Фонтанж не говорил по-амальски, но выучил письменный язык, так что вскоре положение регента для него открылось с неожиданной стороны. Фонтанж в глубине души всегда удивлялся тому, что Август фон Тешен не призвал на помощь армию Людвига. Но король Амалы предпочитал потерять даларский северо-восток, лишь бы избавиться от младшего брата – в помощи военной и финансовой фон Тешену раз за разом отказывали.

А вот король Эстанты Фердинанд любезно соглашался отказать регенту помощь – но только в обмен на территорию южной Далары и брак ее величества Марии Ангелины с Карлосом де Альгава. Тем самым Фердинанд без всякого изящества намекал регенту, что считает младенца-короля обычным бастардом. Что же до письма короля Инисара, то Джеймс, видимо, писал его в привычном пьяном угаре – и прямо требовал, чтоб фон Тешен освободил для него трон, да поживей.

Наконец Фонтанж добрался до тонкой сафьяновой папки, открыл – и обомлел. Там лежала запись пророчества, и он узнал почерк Лотрейн. Этого граф уже не мог так оставить – он схватил карандаш и бумагу и принялся торопливо переписывать текст, чутко прислушиваясь к голосам за дверью. Едва он закончил с копированием, как, к своему изумлению, различил еще и голос Солерна. Амальцы перешли на даларский; граф рискнул приблизиться к двери и прижался к ней ухом.

– Поэтому я намерен спрятать королеву и ее сына в Бернардене, а вы обеспечите их безопасность, – заявил регент, и вопль посла заглушил бешено заколотившееся сердце Фонтанжа. Не может быть! Никто не может свихнуться настолько, чтобы… неужели наконец появилась та возможность, которой требовал от него герцог де Фриенн? Или…

Граф обернулся к сейфу, окинул взглядом письма королей и послов. Или же эту возможность следует продать подороже?

***

Солерн, мрачный, как туча, ехал рядом с каретой. Ее окружал эскорт гвардейцев, которые после свирепой речи Турвеля насчет недостойной дворян трусости, вновь нашли в себе отвагу и мужество. От солдат Вайса Ги отказался – он и думать не хотел, что сделают байольцы, едва увидев ненавистные мундиры. Николетти сидел в карете вместе с узницей и удерживал вокруг отряда кольцо отпугивающего ореола.

Дознаватель вытащил из кобуры пистолет и положил поперек седла. На соседних улицах, в домах вокруг, впереди и позади постоянно слышались приглушенные голоса, возгласы, шорохи и топот ног. Словно в кошмарном сне, когда бредешь посреди серого темного лабиринта и все время слышишь за стеной шаги и голоса, но никак не можешь убежать.

Они выбрали объездной путь, потому что короткой дорогой через Мост Невинных до Бернардена было не добраться. Толпа горожан все росла и росла, заполняя все улицы от Площади Роз до моста.

Солерн уже различил слабый плеск волн Байи (вчера потеплело, и ледок на реке растаял), как вдруг впереди на улицу вырвались человек тридцать. Это были вооруженные горожане, явно не сообразившие сходу, как они сюда попали и почему сбились со своего пути. Они заозирались по сторонам, увидели эскорт королевы и замерли.

– Не стрелять! – хрипло цыкнул Солерн на гвардию. Сила внушения Николетти была еще достаточно велика: байольцы не приближались, скорее испуганно, чем злобно, глядя на тюремную карету и отряд из тридцати дворян-гвардейцев. Только один из горожан неуверенно показал на дознавателя и что-то прошептал.

– Дорогу, – громко произнес Ги. – Узник короля, конвой в Бернарден.

Байольцы сбились плотнее.

– Мы вам не мешаем, вы – нам, – продолжил Солерн, едва веря, что умасливает горожан, которые еще месяц назад разбегались от одного окрика. – Разойдемся и каждый отправится по своим делам.

– Перестрелять их, да и все, – пробормотал один из гвардейцев. К счастью, горожане его не расслышали и даже начали расступаться, но тут из переулка позади кареты вывались шумная толпа под красно-бело-зеленым флагом. Люди уставились на карету, остановились и резко замолкли. Свернуть было некуда – слева и справа высились дома.

– Вперед, – сквозь зубы приказал Солерн. Эскорт королевы-узницы медленно двинулся навстречу первой группе байольцев. Кучер тронул коней, а из оконца выглянул Ниолетти.

– Старик! – вдруг взвыл кто-то позади кареты. – Чертов мастер! Они нас всех тут передушат!

– Бей! – заорал дурниной другой. – Дави выродков!

– Это дознаватель! – завопил горожанин, который показывал на Солерна. – Я его узнал! Убийца Жана Жильбера!

– Вы что, не могли надеть паранджу? – сурово прошипел Николетти. Кучер нервно подхлестнул коней, и вдруг, почти как раскат грома, над улицей грохнул выстрел. Пуля чиркнула по стене дома, над упряжкой; лошади заржали и ринулись вперед. Увернуться было просто некуда, и гвардейцы, чтобы их не разметало, помчались на горожан. Они с криками шарахнулись в стороны, но улица была слишком тесной. Когда гнедая пара грудью врезалась в не успевших увернуться байольцев, Солерн услышал хруст костей, крики, и понял, что поздно. Толпа позади яростно взревела.

– Гони! – рявкнул дознаватель. – Скорей! В Бернарден!

Дверца кареты вдруг распахнулась, и мастер, высунувшись почти по пояс, обернулся к преследующей их толпе, и крикнул:

– Не стрелять! Назад!

По лицу Солерна скользнуло леденящее прикосновение. Николетти покачнулся; женщина внутри схватила его за руку и втащила в карету. Ги на скаку пинком захлопнул дверцу. Копыта его коня чуть не поехали по месиву, оставшемуся от затоптанных людей; животное споткнулось, всхрапнуло, но выровнялось. В нос дознавателя ударил знакомый тошнотворный запах.

Призраки Ожероля вновь окружали его со всех сторон.

Эскорт и карета вырвались из тесноты улицы на набережную. Слева Солерн увидел людей, запрудивших Мост Невинных, и зарычал:

– Направо! Карету вперед!

Кучер подхлестнул коней, гвардейцы наконец смогли пропустить карету с королевой и мастером. Они понеслись к мосту Сен-Роллен, а толпа с ревом выплеснулась из узкой улицы и ринулась следом. Хотя в ней не было ни одного всадника, эскорту едва удавалось удерживать отрыв. Грохоча колесами и копытами по булыжнику набережной, они мчались к мосту, за которым виднелись башни Бернардена, а Солерн мог лишь гадать, когда толпа на Мосту Невинных заметит их и присоединится к погоне.

Байольцы плохо стреляли на ходу, но их как будто становилось все больше с каждым футом, который приближал карету к мосту Сен-Роллен. Ги оглядывался, и ему казалось, что люди поднимаются прямо из булыжной мостовой – призраки, оставшиеся здесь после стольких смертей. В ветре, что свистел в ушах, Ги чудились их голоса.

Лошади, хрипя, помчались по мосту Сен-Роллен. Гвардейцы и дознаватель следовали за ними. Ги старался держаться у перил и первым заметил, что толпа на Мосту Невинных качнулась вперед, а затем тонким ручейком, который на глазах превращался в реку, ринулась наперерез карете по другому берегу.

– Направо! взревел Солерн. – По берегу к Бернардену!

К счастью, кучер его услышал. Карета свернула, гвардейский эскорт чудом разминулся с бегущими от Моста Невинных горожанами. Они слились с толпой, что преследовала королеву ранее, отчего возникла некоторая заминка. Пока оба людских потока кружились в странном водовороте, эскорту удалось отрываться. Солерн велел гвардейцам вновь окружить карету. Им оставалась одна улица и небольшая площадь перед рвом, который окружал Бернарден.

“Боже, подумать только: самое безопасное место в Байоле – тюрьма!”

Но вдоль этой улицы стояли дома горожан, и едва карета свернула на нее, как ставни стали распахиваться, а над головой Солерна зазвучали крики:

– Они здесь! Сюда! Ловите их! Народ и Далара!

Рядом, как бомба, взорвался брошенный кем-то цветочный горшок. Конь Солерна шарахнулся так, что Ги едва удержался в седле. Мимо головы дознавателя со свистом пронеслась тарелка и врезалась в плечо гвардейца рядом. Позади раздался нарастающий топот.

– Пригнись! – завопил один из гвардейцев и ткнул Солерна лицом в шею коня. Выстрел; свистнула пуля, срикошетила от кирпичной стены, выбив крошку, и вырвала у спасителя кусок щеки. Солерн схватил узду его коня и дал шпоры своему. Когда они поравнялись с каретой, то впереди показалась площадь и ров.

– Мост! – закричал Солерн. – Господи, где этот чертов мост!

Перед ними плескалось кольцо мутной воды. К счастью, кто-то в тюрьме следил за происходящим, потому что мост невозможно медленно опускался. У края рва карета встала, экскорт выстроился вокруг, и Солерн обернулся – их и разъяренных горожан разделяла всего одна маленькая площадь, на которой не было ни единого укрытия.

Дверца распахнулась. Николетти сбросил подножку и встал на нее, выпрямившись во весь рост. Ветер взъерошил его седые волосы, похожие на серебристо-белый нимб. Мастер исподлобья уставился на улицу, откуда доносился топот ног и громкие крики, и нахмурился. Вокруг эскорта сгустился тяжелый, такой мучительно давящий ореол, что Солерн не смог сдержать стона сквозь зубы. Его голову сдавило, в висках вспыхнула боль, но голоса горожан как отрезало. Ореол перетек через площадь, поднялся невидимой удушающей волной перед улицей и пополз по ней, словно ядовитый туман. Гвардейцы съежились, как дети, дознаватель оперся на луку седла. Страх, боль и накатившее отчаяние были так невыносимо сильны… Господи, почему не прекратить все сразу, сейчас, просто шагнув с моста в ров…

– Мост! – прохрипел Солерн. – Мост опустился! Вперед, живо!

Николетти повернул голову. Кучер очнулся только под пронизывающим взглядом мастера, дернулся и хлестнул коней. Карета рывком двинулась вперед, гвардейцы, очнувшись, пустили коней рысью, держась на расстоянии.

“Сюда”, – вдруг прозвучал в голове Ги повелительный голос, и дознаватель покорно приблизился к карете. Он не смог бы сопротивляться, даже если б у него сразу возникла такая мысль.

– Всем держаться рядом, – велел мастер.

Ги видел их лица. Ни один из гвардейцев никогда не приблизился бы к мастеру по своей воле – но все подчинились. А мост стал подниматься.

– Живей, – велел Солерн кучеру. – Подхлестни…

Ворота тюрьмы открылись. Обернувшись, дознаватель увидел выплескивающуюся на площадь толпу – он смотрел на нее как через толстое стекло, равнодушный ко всему. Мастер силой тащил их за собой, иначе бы… иначе… проще было бы остановиться и шагнуть вниз…

Горожане остановились там, где начинался ореол – от моста их отделяло совсем небольшое расстояние, но никто не стрелял. Вдруг хватка Николетти исчезла. Ореол растаял, над головой Солерна проплыл арочный свод, поднятая решетка, и спустя несколько секунд Ги осознал, что они находятся во дворе Бернардена. Мастер со слабым вздохом опустился на сиденье кареты и уронил голову на руки.

***

Женщина и ребенок лежали на соседнем сиденье, оба без сознания. Приподняв вуаль на даме, Солерн с некоторым удивлением отметил, что маска все еще на королеве. Но разве созданная ведьмами иллюзия не должна была рассеяться под таким мощным напором, совсем рядом с мастером?