Текст книги "Уроки правильной ориентации (СИ)"

Автор книги: Александра Ермакова

Соавторы: Ксюша Левина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Дьяволица из караоке

Выспаться перед «СтудОсенью» не удаётся.

Я просыпаюсь очень рано. Превращаюсь в сумасшедшего перфекциониста, как обычно. Безукоризненная белая рубашка. Безукоризненные джинсы. Лаковые ботинки без каблука. Волосы – идеально-гладкие. Макияж – идеально-незаметный.

В семь утра я уже сижу за столом, пью чай и мысленно проговариваю строчки стихотворения.

И это моя магия.

Если вчера я была безразлична ко всему этому бардаку, то сегодня настал мой час. Я чувствую торжественность момента – во всём. Каждая минута пропитана ощущением, что этот день особенный.

Я еду в пустой маршрутке, слушаю музыку в наушниках и отмечаю каждую деталь: стекло льда на лужах, заледеневшие чёрные деревья, люди одетые не по погоде, первый пар изо рта.

Дворец культуры, в котором всё проходит, ещё спокоен и тих. Первые люди только – только собираются. Лениво мотает шнуры звукооператор, Сергей Анатольевич похрапывает в кресле на первом ряду, распевается какая-то первокурсница в гримёрке.

Я готова…

Настолько готова, что с точностью до секунды могу описать весь мой день.

– Ма-ама-ма-ма-ма-а-а-а, – распевается первокурсница, а я проговариваю каждую строчку своего выступления.

Не забуду их. Я готова, но всё равно повторяю, чтобы успокоиться.

Когда администратор идёт к гримёрке, вставить программу выступления в висящую на двери мультифору, тороплюсь за ним.

Люблю изучать программу и видеть своё имя.

Делаю фото, чтобы всегда было при себе и начинаю искать знакомые фамилии.

Роня выступает пятой со своим сольным номером. Она лучшая в своей номинации, и все знают, это просто условность.

Ника – третья, и ещё номер с ансамблем. За неё мы переживаем всегда, потому что иногда в попытке сделать что-то необыкновенное, она загоняется и выдаёт высококачественную лажу.

Я… себя не нахожу! Список чтецов до отвращения короток, мне нет смысла вчитываться в каждое имя, будто в нём спрячется моё.

Меня нет, и сердце стремится к земле, ноги сами несут на выход из гримёрки.

Сергей Анатольевич мгновенно просыпается, и тут же бросает меня одну. Бежит выяснять где я, а через пять длиннющих минут, тянущихся, как резина, возвращается злой.

– Ты в авторском! – рявкает, будто это я виновата.

– Но зачем? Вы же меня не подавали туда, я не готовилась! – вскакиваю с места, уверенная, что кто-то что-то перепутал.

– Ничего не попишешь.

– Зачем вы это сделали? – почему-то охватывает злость на преподавателя. Он запросто вмешивается в любую личную жизнь и не отличается тактом. С него бы сталось заменить категории, но это уже просто ни в какие рамки!

– Я не менял ничего, – спокойно отвечает он. – Не знаю кто твой благодетель, но ты в авторском. Позор какой. – Сергей Анатольевич сжимает большим и указательным пальцами переносицу и тяжко вздыхает. – Всё, с глаз долой! Как выступишь – так выступишь. Ничего не поделать. Иди!

– Но как?..

– Иди! – рычит, и я ухожу, то и дело оглядываясь.

Он считает, что я виновата? Хотя кто знает, где прячутся враги и чьи они…

У меня мелко дрожат руки, колени и в горле сухо – плохой знак.

Останавливаюсь у куллера и выпиваю разом три стаканчика воды, отчего становится только хуже. Захожусь кашлем, на глазах выступают слёзы. А вытерев их, вижу на пальцах следы туши. Чёрт! Размазала всё, что так старательно “наводила” с утра. Капец и конец макияжу!

Со стороны, должно быть, кажется, что я рыдаю. Видок не очень, потому когда проходящие мимо, смотрят с сожалением, я их полностью понимаю.

День катится ко всем чертям.

Мой идеальный, торжественный праздник искусства, превращается в чёрти что, и я не готова с этим смиряться!

Падаю тут же, у куллера на скамейку, прикрываю глаза и. думаю.

Авторский стих.

Мне совесть не позволит прочесть что-то плохое. Но что? Я не готова читать это…

Очевидно, сидя с потёкшей тушью и закрытыми глазами, я просто экспонат для обучения. Рядом кто-то останавливается, очевидно, чтобы попрыгать на костях.

Но нет. Пришедший молчит, я прислушиваюсь к ощущениям: послать или проигнорировать?

Открываю на всякий случай глаза и сталкиваюсь с внимательным, тёплым взглядом Саши.

Великий, уперевшись руками в колени, склонился ко мне так, чтобы лицами быть на одном уровне. Он пугающе близко. Я отстраняюсь, размазавшись затылком о стену.

Саша – нереальное видение. Иначе почему загадочно смотрит и молчит?

– Ты меня пугаешь, – осипло признаюсь я, и тотчас прокашливаюсь.

Вот чёрт! Что с моим голосом?!

Почему говорю шершаво и тихо?

Голос сел?

Нет! НЕТ! Пришла беда откуда не ждали!

Может просто… нервы и холодная вода.

Я как рыба хватаю ртом воздух, но понимаю, что не могу ничего исправить. Горло сковало, там будто ком, который невозможно проглотить, и от отчаяния уже настоящие слёзы бегут по щекам.

– Тш… так только хуже будет, – бормочет наконец прекрасная статуя Аполлонова, делает ко мне шаг и начинает быстро вытирать мои слёзы бумажным платочком. – От слёз голос портится, – неуместно умничает он, а я свирепо смотрю в сторону.

Садится на корточки, невольно касаясь моих коленей руками, а потом начинает гладить меня по волосам, заставляет посмотреть на себя.

– Тш… Таблетки? Какие?

– Я… – опять сиплю. – Наверное. блин. “Гомеовокс”? – это кошмарно, но факт. Я звучу как дьяволица. Хриплая, вернувшаяся с пьянки в караоке дьяволица. Никаких тебе колокольчиков, серебром прокатывающихся в самые уши. Никакого бархатного тембра, ласкающего слух. Пропоица! Которая собралась вещать о любви и верности.

– Твою мать, – выдыхает Саша. – Давай начнём с чая, что ли? Какая ты по очереди?

Достаю телефон и ищу себя, но картинка расплывается из-за слёз, и Саша перехватив мобильный, изучает список сам. Находит мою фамилию в номинации “Автор – исполнитель” и считает время.

– У нас часов пять-шесть впереди. Тут перерыв ещё.

Я убито киваю.

– Соберись, что-нибудь придумаем, – заверяет Великий.

Я киваю снова. А потом вдруг начинаю истерично смеяться.

– Кошмар в том, что у меня нет номера, – точно курильщик со стажем выдаю я, и продолжаю смеяться уже из-за собственного голоса. – Это провал!

– Нет номера? – Саша хмурится, будто не верит.

– Меня кто-то переставил из одной номинации в другую, – жму плечами, словно меня это больше не беспокоит.

Саша кивает напряжённо, резко, а потом встаёт и тянет меня за собой:

– Идём. Нужно спокойное место, где мы тебя починим.

Гуляй шальная Императрица!

Саша заботлив и это сбивает с толку.

Сгонял в аптеку, раздобыл чай, мёд. Сделал всё, что было можно, и я не могу понять, как мне себя вести.

Странно – сидеть и смотреть, как Александр заваривает мне пакетик шалфея, кладёт туда мёд, тщательно всё перемешивает, будто я сама не в состоянии.

Мы с ним нашли свободную гримерку. Она крошечная, и очень пыльная, явно давно используется только, как склад. Всюду высятся нагроможденные один на другой кресла из концертного зала. Стоит огромный сундук с пахнущим старостью тряпьем. А я сажусь в одно из одиноких кресел и кутаюсь от сквозняка в какую-то царскую мантию. Она показалась самой чистой из всего, забавно, но в комплекте шла корона.

Саша протягивает чашку. Ставлю ее на гримёрный столик, чтобы не обжечься.

– Спасибо, – киваю, а он изображает ужас.

– Не болтай! Нельзя, – зачем-то подмигивает. Совсем как прежде, по-дружески, почти флиртует. – Ммм, это даже интересно, – разворачивает стул спинкой вперёд, седлает его. – Вера молчит – я говорю!

Мне становится не по себе.

Его насмешка звучит, как угроза. И смотрит Саша так внимательно, будто изучает интересный экспонат.

А у меня ладошки потеют, нервничаю так сильно, что на второй план уходит даже чертов конкурс и отсутствие номера.

– Не бойся. Я не злопамятный, – тихо бормочет Великий и упирается лбом в спинку стула.

– Не боюсь, – шепчу и тут же делаю глоток чая. – Я не имею к тебе претензий… никаких!

– Почему? – он поднимает на меня глаза.

Жму плечами и грею замерзающие пальцы о чашку.

Между мной и Сашей расстояние всего-ничего, а я его хорошо чувствую. Он тёплый. Правильно пахнет. Я могу разобрать каждую незначительную ямку на его коже, и от желания коснуться его лица, покалывает в кончиках пальцев.

– Глупо, но я заигралась.

– Я тоже, – кивает он.

– Я не знала, чего хочу.

– Я знал, но… не мог остановиться.

– Я теперь понимаю, что эти мелочи для меня ничего не значат!

– Я… не могу смириться с тем, какой дурак! Каким дураком был, как оказался…

– Ты! Целовал! Валикову, – все-таки шиплю, хоть и утверждала, что злобы нет, и всё понято и прощено.

– Уверена? – Саша ставит стул на две ножки и наклоняется ко мне. Обхватывает мое лицо ладонями, прижимается к моему лбу. У меня перехватывает дыхание и хочется вечность так сидеть, но всё-таки слишком уж печёт в груди, чтобы выдержать хоть минуту.

Прикусываю губу, чтобы не сказануть лишнего, а Великий мило-мило улыбается:

– На фото не я, – шепчет, будто и его голос тоже сел.

– Лжёшь, – опустошенно брякаю.

– Или тебе так хочется думать?! – Саша не меняется в лице, не пытается играть, форсировать.

Он не врёт!

На мою голову обрушивается само небо, потому что на этом глупом факте строилась вся моя защита!

Вампир-Великий – нехорошо. Клара – почти мило.

Но простить за Валикову было реально очень трудно!

И вот… ничего нет! Нет Валиковой…

– На фото – Игнат, – продолжает Саша. – Всюду, где ты думала что нас двое – ты видела только затылок! И везде был Игнат! И Валикову целовал – он! Она вообще сменила флаги, когда Иванова тронулась умом по Историку и подралась с Соболевой. Даже переписку с ней вёл не я, а Игнат, и она была уверена, что влюблена в меня, пока не поняла, кто автор всей этой романтики… Они торжественно встретились в один момент и поклялись друг другу в вечной любви, а фото это… В тот вечер ты целовала Великого, после того, как была с Вампиром, а следом, была с Вампиром снова. Валикова – на твой стороне. И вчерашний номер… отчасти ее заслуга!

У меня нет слов. У меня в голова лютая каша из мыслей, внутри всё клокочет от слишком уж противоположных чувств.

Саша пододвигает ко мне лекарства и чай.

– Я пойду, мое выступление раньше твоего, – он говорит очень тихо, будто ему это даётся болезненно, а потом возвращается и… обнимает меня.

«Я скучаю…»

Эти слова я сначала только представляю, и когда слышу – не верю.

Хочется ответить: «Мне тоже плохо! Почему бы нам все не забыть?!»

Но так же не бывает, да?

Нельзя все сломать, а потом щёлкнуть пальцами и починить.

Между нами уже не стена, а мыльный пузырь.

Мы видим друг друга. Мы слышим друг друга, но что – то всё ещё не так – неправильно, неловко.

Наверно, так бывает, когда близкие люди всё портят и не знают, как дальше смотреть друг другу в глаза…

– Что ты чувствуешь? – у меня получается странный вопрос после его: “Я скучаю”, но не могу не спросить.

– Что с тобой чертовски сложно прощаться, – бормочет Саша.

– И что нам делать?

Он отстраняется и внимательно смотрит мне в глаза.

– Твой голос вернулся, – целует меня в лоб, и всё-таки уходит.

Я остаюсь одна… в тишине, пустоте… каком-то расщепляющем душу одиночестве. Я так расслабилась, пока меня обнимал Саша, что накатывает безграничное ощущение “всё наладилось”.

Пробую голос, проверяю на сиплость. ДА! Голос вернулся.

От облегчения улыбку унять невозможно. Пусть у меня нет номера! И кто бы не подставил меня со сменой номинации – я должна ему сказать “спасибо”, а потом хорошенько треснуть по голове. Я знаю что буду читать, но не уверена, что это кому-то придётся по душе.

Глупые люди с дымом и романтикой подоконной…

За кулисами тишина: непривычная, мне незнакомая. Я никогда не выступала в этой номинации, и теперь чувствую себя самозванкой, которую пустили в такую недосягаемую касту, где приходится притворяться тем, кем не являешься.

Девчонки все из себя важные, с низкими пучками, в красивых строгих платьях. Парни в костюмах. Все сосредоточены, многие в наушниках, чтобы никто не отвлекал. А у меня даже нет с собой текста, и не отработана программа выступления. Свет, звук. ничего… Всё – экспромт.

Ника появляется, как всегда яркая и шумная, и на неё смотрят с жутким осуждением, мол, какая невоспитанная девушка портит обстановку.

– Я тут! Тут! Всё готово!

Она только что выступила и результатов ещё нет, но всё прошло прекрасно.

– Готова? – спрашивает она, а я киваю.

– Даже больше, чем можно было представить.

Ника улыбается мне слишком радостно, а из-за яркого макияжа, кажется неприлично красивой в этой серой массе.

– Там в зале сидят Валикова, Игнат и Саша! Предупреждаю, чтобы ты не рванула бить морды и была готова к встрече! – с важным видом шипит Ника, а я безразлично жму плечами.

В ДК несколько концертных залов, и чтецы выступают в малом, параллельно с ещё несколькими номинациями, потому обычно партер полупустой. Я не жду ажиотажа, но конкурс крупный, даже для такого скромного шоу, как “Авторская поэзия” – собирать двести человек – не особенно много.

Когда объявляют мой выход, я не нервничаю.

Один из работников сцены выносит табуретку.

Ника выходит и садится за рояль. Она такая счастливая и очаровательная в своём платье с пышной короткой юбочкой, что ей аплодируют, больше чем кому бы то ни было. Но Ника открывает крышку, разминает шею. Выдыхает… ждёт меня.

Выхожу из-за кулис и сажусь на табуретку перед микрофоном.

Джинсы и ботинки – вопиющая нескромность. Так не одеваются на такие конкурсы.

Даже рубашка не спасает, она на одно плечо и из-под неё виднеется лямочка шелковой майки.

Свет гаснет, пушка светит на Нику. Это Роня хозяйничает у световика. Ника жмёт на клавиши… играет скромное пятисекундное вступление, которое обрывается… словно недосказанное предложение.

Затем прячет лицо в ладони и наваливается на клавиатуру. Локти давят на клавиши, нестройные звуки отчаянным стоном на несколько секунд наполняю зал.

И только стихают:

– Глупые люди с дымом и романтикой подоконной…

Могут всегда закурить и молчать в дыму сигаретном Это так классно быть брошенной и влюблённой.

Любить любовью трагичной и безответной.

В тишине, после громких звуков, голос кажется сильнее, чем есть на самом деле. Теперь пушка светит на меня, и люди будто застывшие статуи, не сводят с меня глаз. Я случайно сталкиваюсь взглядом с Валиковой и вижу её искреннюю улыбку, которую никак не могу принять.

Пока, по крайней мере.

– И я посижу одна сейчас на подоконнике.

Жаль не курю, не пью, да и плакать не хочется.

И каждое утро буду искать тебя в соннике.

И каждый вечер звезду отправлять, полуночницу.

Ника снова оживает, и мой голос тонет в её импульсивной игре. Звуки болезненные, яростные, будто подруга рыдает. И зал вместе с ней переводит дух. Хороши мои стихи или нет, но они сейчас добираются до нутра каждого слушателя, а я собираюсь с силами.

– Кажется, мы с тобой так и не побеседуем.

Не проведём параллели, во всём не признаемся.

Потом всем друзьям с умным видом будем советовать.

Что любви вовсе нет, а чуть-чуть совсем не считается.

Знаешь, где истина? Я расскажу тебе.

Даже не в том, что тебя вижу всюду, как прежде.

Будь ты один, будь ты с кем-то или даже в толпе.

Меня не обманешь шёпотом, запахом или одеждой.

Я не ищу Сашу в партере, и стараюсь смотреть в одну точку.

Ника лениво перебирает одну за другой клавиши, словно делает это на автомате, и мы обе под светом прожекторов. Будто страдание и его несмолкающий голос.

– Глупые люди с дымом и романтикой подоконной…

Почему-то решили, что ждать и страдать – это модно.

Почему-то решили, носиться с собой, как с иконой.

Превращать свою боль в то что дорого и благородно.

Мои слова вызывают ропот в зале, люди посмеиваются и проговаривают их, а я принимаю это, как одобрение. Не запинаюсь. Ни разу не даю слабину и не показываю, как на самом деле волнуюсь.

Ника снова играет маленький отрывок из композиции, которую для меня выбрала, прежде чем я закончу выступление. Потом закрывает крышку рояля и разворачивается ко мне. Смотрит, будто ждёт. Я смотрю на неё. Она кивает…

– Не могу обещать, что я больше тебя не обижу…

Я такая нескладная и порой такая дурная.

Но как самая лучшая героиня, из самых лучших книжек.

Я покаюсь в стихах, ты поймаешь в кулисах и скажешь “Прощаю ”.

Свет гаснет.

Великий Вампир Кораллов

Я трясусь, стоя за кулисами и чего-то жду: его или результатов, вот с этим пока не определилась. СМС от мамы звучит радостно, с кучей сердечек и обещанием вкусного шашлычка на “даче” у Павла, потому что мы все такие умнички-девочки.

Звучат идиотские фанфары, от которых хочется выть. Они только нагнетают зря, а ребят, стоящих вокруг, можно запросто выносить, потому что у каждого тут криз и остановка сердца.

А я неправильно спокойна и счастлива. Чувствую, что мне не стыдно за выступление, и я сказала всё что хотела.

В груди трепещет, как птичка в силках, новое чувство… я победила!

И я не о конкурсе!

Я себя победила! Свои страхи и предрассудки!

Не хочу никого переделывать, лепить что-то новое. Не хочу соревноваться, проигрывать, побеждать. Мне так нравится думать, что где-то есть просто моё место. Такое, в котором никому не будет важно, чьи стихи я читаю и во что при этом одета. Где моему творчеству не будет тесно в рамках номинации и я смогу делать что хочу и как хочу. Мне не нужно брать корону "Мисс ХГТУ", чтобы стать королевой. И не нужно изображать Бэби, чтобы станцевать с шикарным парнем бачату.

Стоя за кулисами, в толпе синеньких конкурсантов, мне кажется, что я самая свободная. Впервые заучка, ботанша Вера – свободна и хочет не пить-гулять-веселиться, а просто занять свою нишу и смотреть оттуда на других…

И хочется уже быть с Сашей. Хочется, чтобы он смеялся где-то в зоне слышимости, обнимал совершенно открыто и легально, чтобы с его дядей и мамой-Кариной есть на даче шашлыки, ходить в бар, а не изгонять бесов в церкви.

И не будь глупой игры… стояла бы я сейчас, быть может, с ним рядом. И не ссорилась никогда… и никогда не знала бы, что мы можем быть такими ослами. И быть может победила в "Мисс и Мистер", занятая только желанием доказать всем, что могу быть лучшей. И читала бы сейчас авторское стихотворение про любовь и дружбу, с уверенной заявкой на победу…

Разве не так должны заканчиваться истории главных героинь?..

– Ты как? – шепчет Ника.

– Не знаю. я поняла, что во мне никакого азарта. Стоило во всё это ввязываться, когда мне спокойно без этих игр и интриг?

– Стоило, – хитро улыбается Ника, и я тону в темноте.

Она закрыла мне глаза чем-то гладким и прохладным и теперь толкает в спину, предлагая шагать неизвестно куда.

– Ты чего?

– Молчи, не привлекай внимание, – интригующе цедит сквозь зубы Ника.

Она передаёт меня из рук в руки, и я чувствую слабый сладковатый запах – это новый для меня человек.

Я дальше сама, – шепчет. Валикова?!

– Что… – начинаю было, но не успеваю договорить.

– Тише, тише, идём, – Валикова берёт меня за руку и уводит куда-то. – Он сказал, что если будешь болтать, мы должны будем завязать тебе рот. Так что молчи!

Я иду за Валиковой, прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. Слышу шум из зала, видимо, объявили результаты.

– Что там? – нетерпеливо уточняю, а она неопределённо мычит и сбавляет шаг.

– Вроде. Новиков?

– Новикова, – киваю я. – Предсказуемо.

– Ну ты была крута, а теперь молчи и шевели ногами.

– Аль. бина, – давлю я, понимая, что, кажется, никогда её по имени не называла. – А это ты меня в “авторскую” записала? Только честно!

– Я, – с каким-то удовольствием не отрицает содеянного Валикова. – Только не ругайся! Я твой стих прочитала в звуканской и пошла тут же решать проблему! Ты должна была выступить с этим.

– Почему помогаешь?..

– Потому что. с меня, наверное, спали шоры, когда Соня ушла в свою злобу. С того момента, как они с Роней подрались, я поняла, что это уже не моя история. А уж когда появился Игнат, всё вообще встало на свои места. Никому не нужна такая токсичная дружба. Теперь пора творить добро!

– Ты с Игнатом?..

– Ага.

Становится немного обидно за Нику, но прямо в эту секунду зарекаюсь, что больше никаких “игр” с перевоспитаниями, отбиваниями и прочим. прочим. прочим!

Локация явно меняется, и вот уже мы не в холле перед концертным залом, а явно в каком-то узком коридорчике, потому что с обеих сторон я чувствую холод стен.

– Тан-та-ан, – поёт Валикова и пихает меня в спину, а потом закрывает дверь, отрезая меня от себя.

Я больше не слышу Альбину и понятия не имею где она и где я.

– Ау?.. – зову, но никто не откликается. – Я снимаю повязку!

Мне не страшно. Я не боюсь темноты, и почему-то уверена, что устроивший это – зла мне не желал.

Переступаю с ноги на ногу, мне не отвечают, и я тянусь уже к повязке, но мои пальцы накрывают чьи-то тёплые, знакомые.

Саша, – улыбаюсь я.

От него пахнет какой-то гадостью, сравнимой разве что с тем запахом, что шёл от Аполлонова в наши лучшие весёлые дни игры. Но я знаю, что это – он, теперь для меня не секрет, что любой от кого моё сердце со стоном катится вниз, к земле – это не просто привлекательный парниша, это – Саша. Вампир, Великий, Клара – всё это один человек, и теперь я не сомневаюсь, отчего так прокосячилась.

– С чего взяла? – он шепчет, а его шёпот – мой триггер.

Сейчас он Вампир, пусть и пахнет от него, как от Великого.

– Ты хотел снова провести меня одеколоном? Я поняла, что меня ведут не к врагам ещё в тот момент, когда на глаза легла повязка… Иначе послала бы и Нику, и Валикову куда подальше…

– С сообразительностью всё хорошо, – смеётся он.

Саша ещё держит мои пальцы, согревая своим теплом, и уже даже поднял мои руки над головой, вжимая меня в дверь. Я чувствую его дыхание на своём виске, где оно щекочет тонкие волоски.

– Я хочу попросить прощения, – тихо говорит он, уже не шепчет.

Новый образ, не Вампира, а Великого – милого обходительного парня, которого я целовала в машине – взрывает мозг.

Понимаю, что это один человек, но всё внутри отзывается по-разному. Если от Вампира я в восторге замираю и плавлюсь, то Саша вызывает желание доверяться, открываться. Страсть с одной стороны и совершенное родство душ с другой.

Какая я. дура. Как мало мне нужно было, просто раскрыть глаза и прекратить всё это. Как мало ему нужно было, просто рассказать всё, и остановить эту игру. Моё место… тут оно, вот с этим человеком.

– Я тоже.

– Я не могу на тебя злиться, я не чувствую вины.

– Я тоже!

– Мне кажется, что меня задевало то, что ты оказалась задета!

– И меня тоже!! Ну и. Валикова. Но я понимаю. ты с ней.

– Ничего. Даже не переписывался, – он выше поднимает мои руки, а потом касается моего подбородка кончиками пальцев. – Вер, это всё было глупо. но я понял, что глупее было бы об этом думать дольше пары секунд. А мы подзатянули. Давай больше так не делать. Я больше с тобой не шучу – ты со мной, идёт?

Я пытаюсь вырваться, чтобы уже самой коснуться его, но он не даёт. Вместо этого… впервые с момента ссоры, по-настоящему, неспешно целует. Это мучение настоящее, это совсем не то, что было после выступления. Так меня целовал, пожалуй, Саша из машины.

А может я всё перепутала?

Мне так хорошо, что можно умом тронуться, потому что счастье в груди достигает предела. Всё позади! Ссора, выступление, конкурсы, всё в прошлом!

Мы с ним! Сейчас! В темноте и совершенном уединении. И мне даже плевать, где это чудесное место, всё равно не существует ни пола, ни потолка.

– Не шутим? – выдыхаю я ему в губы, когда он даёт передышку.

– Не шутим. – мотает головой он. – По крайней мере друг с другом.

– А где мы сейчас?.. – я всё-таки высвобождаю руку и срываю с глаз повязку. Щурюсь, но ничего не могу разобрать. Перед глазами только пятна и круги от долгой темноты.

– В кладовке, – смеётся Саша. – Почти идентична той, где я тебя встретил.

– Значит. начинаем с начала?

– Начинаем.