Текст книги "Уроки правильной ориентации (СИ)"

Автор книги: Александра Ермакова

Соавторы: Ксюша Левина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Королева Вера

Финальный номер – ужасен, потому что, как нужно, я не сделаю его с «порно-Зукко». Оттого меня всю потряхивает, и дело не в проигрыше. Дело только в том, что я не готова снова пережить чувство, когда меня лапают чужие руки.

Только назад ходу нет.

Мы дефилируем, девочки улыбаются, я стараюсь быть по-королевски спокойной.

Его нет и быть не может.

Я же сама этого захотела!

Я его про-гна-ла.

Сказала дважды, что он может катиться, куда подальше.

И почему-то сейчас становится страшно, что он и вправду ушёл.

Мы завершаем круг. Собираемся за кулисами, где мама помогает мне вылезти из платья, и отдаёт его представительнице салона. Нам дают перерыв. На сцене выступают с номерами участники коллективов, Ника поёт, Роня будет танцевать. У меня есть двадцать пять минут на сборы и самобичевание.

– Вера? На тебе лица нет, – мама расплетает мои волосы, чтобы переделать всё под образ Бэби из “Грязных танцев”. А я жалею, что так и не прониклась этим фильмом. Что не вложила и капли старания и души в происходящее.

– Мне всё происходящее… не нужно, понимаешь? – смотрю на маму, а она качает головой:

– Не понимаю. Ты. – но договорить не успевает.

– Я к этому не шла, ясно? Я. только сопротивлялась и делала вид, как мне тут скучно и как всё это меня раздражает.

Замолкаю. Мама перебирает мои волосы и плотно сжимает губы. Она расстроена, она хочет помочь, но видит во мне только хорошее.

Только сейчас, глядя на воодушевлённых девочек-участниц, я понимаю, что была не только не права в своём отношении к происходящему, я была невыносима! Всю дорогу только портила всё подряд.

Портила, страдала, ревновала, сомневалась.

– Какая я глупая, – утыкаюсь лицом в ладони и застываю.

– Ты смажешь макияж, милая. И никто тебе за это спасибо не скажет, – очень спокойно произносит мама, кивая на визажистку, у которой от этого моего жеста, наверное, сердце останавливается. – Мне кажется, тебе стоит побыть одной и помедитировать. Сделаем вот что, – мама садится рядом со мной и складывает руки на коленях. – Тут есть коморка одна, старая звуканская будка. Ты пойдёшь туда и выпьешь кофе. И будешь ждать пятнадцать минут, потому что это минимум, необходимый тебе, чтобы разобраться в себе. Ты запуталась. Но да, ты для меня лучшая! И отчитывать за плохое поведение взрослую дочь я не стану. После того, как всё это закончится – ты извинишься перед девочками, если посчитаешь нужным, – очень ровно продолжает маман. Я киваю так, что волосы выбиваются из заколки. – И это будет правильно, порядочно по отношению к ним, ведь именно девчонки тебя тащили, а ты не отказала, но и не постаралась…

Как же мне это знакомо. Я упрекала Сашу в том, что он не уходит и не прощает меня.

Чем я лучше? Два сапога пара!

– Иди, – мама кивает в сторону двери, за которой лесенка наверх. Узкая и тёмная.

Мама вручает мне косметичку и расческу, намекая, что образ я завершу сама, а сама куда-то уходит. Спешу оказаться в одиночестве, сажусь в звуковой, достаю телефон, наливаю себе кофе из термоса и медитирую, как назвала это мама.

Пока руки заняты волосами и исправлением макияжа – думаю, а потом строчу все мысли в текстовый редактор.

Мне не становится легче, но я всё раскладываю по полочкам.

Александр

Карина Ильина, пожалуй, самая красивая сорокалетняя женщина, какую я встречал.

Да к тому же самая самоуверенная! Она каким-то чудом идёт через всю парковку именно к моей машине, в которой сижу уже второй час, распахивает дверь со стороны пассажирского места и садится рядом.

– Ну привет, – говорит она без улыбки.

Мне не страшно, но кажется, сейчас не будет ничего приятного. Хотя от Ильиных можно ждать чего угодно…

– Здравствуйте, Карина, – тяну я, стараясь казаться спокойным, но на деле от волнения сердце уже можно услышать без каких-либо приблуд, оно гремит, как сумасшедшее. – Как станцевала? – интересуюсь на светский манер, но забваю, что не уточнил кто именно, будто о ней все мои мысли.

– Отвратительно. Ничего хуже не видела, – Карина усмехается, будто говорит что-то смешное, а потом качает головой. – Одно хорошо. Прямо сейчас она совершенно потеряна, а значит скоро всё решится и встанет на свои места.

– Потеряна? – не могу не цепляться к словам. – Это как же? Я думал Вера самый. серьёзный и “раци.

– Не язви, – просит Карина и смотрит на меня строго, по-учительски. – Вы оба идиоты, признай это.

– А она признаёт?

– А тебе ли не всё равно? Какая разница, что она. Каждый должен отвечать за свои поступки. И твой стриптизёр просто ужасен. Думаю, Вера сорвёт выступление.

– Я не могу… – умолкаю, сжимая крепко руль прежде, чем посмотреть на Карину, а потом не сдерживаюсь. – Это просто выше моих сил! Она заставила меня чувствовать себя каким-то двуликим чудовищем, а когда я попытался поговорить – прогнала. Я не понимаю чего она хочет? Да, да, я виноват! Вообще не спорю, но она не должна чувствовать себя преданной, я был с ней! Всегда!

– Ты целовал Валикову. Она – целовала тебя.

– Что? – опешиваю вначале, а секундой погодя меня осеняет: – Во-от как она думает,

– я смеюсь. Она считает, что мы расквитались око за око. Она ничего не понимает. И не поймёт. – Понятно, – киваю своим мыслям. – Но я всё равно не могу с ней танцевать.

– Потому что слабак? – улыбается Карина, и фраза звучит чертовски кокетливо.

– Потому что… она считает, что я ей не нужен, а я подставляться больше не хочу.

– Подставляться?

– Выбрав нас обоих, – сам не узнаю свой голос. – Она не выбрала никого, ясно? Потом прогнала меня, и это сразу всё расставило по своим местам.

– Дураки, – вздыхает Карина. – Но да, ситуация. непростая. Ты слышал её речь? Качаю головой.

– Она была. интересной.

Карина не прощается, выходит и скрывается в здании, а через пару секунд от неё прилетает видео. Вера стоит на сцене, в белом, с причёской и диадемой.

Она настоящая, блин, принцесса. Истинная. Иначе не скажешь. Только грустная, потерянная…

Не успеваю дослушать даже до середины красивые слова о будущем муже, как снова открываются двери.

Новые гости бесцеремонно заваливаются на заднее сиденье, Игнат справа, Валикова. слева. Эти двое просовывают головы вперёд, чтобы посмотреть видео, но я его вырубаю. Они касаются друг друга висками, и их светлые волосы смешиваются. Лицо Валиковой выражает крайнее возбуждение не сексуального характера, а Игнат будто в состоянии жуткого азарта.

– Чего вырубил? – спрашивает он с хитрой улыбочкой.

– Идите в пень, оба! – ворчу, но эти двое не исчезают.

– Идёшь танцевать? – Валикова отбирает у меня мой же телефон и я еле сдерживаюсь, чтобы не влепить чокнутой подзатыльник.

– Не иду! Ей это не нужно. Перебесится, и найдёт себе новую жертву! Всё!

– М-м… мой любимый момент, – улыбается Альбина, протягивая мой телефон Игнату, и я знаю что они оба были в зале, но всё равно брат делает вид, что впервые слышит. Кто – то из них додумался соединить телефон с аудиосистемой, она теперь разносит голос по всей машине:

– …буду видеть только тебя. Насквозь видеть, будь ты в какой угодно одежде и каком угодно виде. Но я тебя не ищу. Ты придёшь и сам скажешь, что я тебя нашла. Жду. Торопись.

Бью по регулятору громкости и злобно смотрю на эту парочку светлых голов.

– Нет!

– Просто один танец! Один. Ей это нужно! – Валикова бросает мой телефон на пассажирское кресло и строит оленьи глазки. – Последний аванс. Правда-правда!

– Тебе-то что? Нашла свою судьбу, и резко подружилась с врагиней? – не хочу обижать Альбину, но сил нет. Эти разговоры не доведут никого до добра.

– Нет. просто. хочется, – она жмёт плечами и своей ладошкой накрывает кисть Игната. – Пошли?

– Пошли. Скоро будут номера. Не провафли момент, братец, – криво усмехается Игнат и тянет Альбину из машины.

– Без вас разберусь, – смотрю им вслед и не могу понять когда мир настолько сошёл с ума.

Танец белого мотылька

Вера

В старой звуканской будке пыльно и кучи мусора, зато нахожу листочек и карандаш в горе хлама. Заметки в телефоне более удобны, но я, оказывается, жажду именно ламповой романтики.

Смотрю на листочек долго – он исписан на половину, но почерк размашистый, на деле там всего два четверостишия.

СМС от Ники прилетает неожиданно. Даже не успеваю прикончить кофе, приходится спешно докрашиваться и бежать, потому все вещи бросаю там же, зная, что это захолустье никому не сдалось.

– Что? – девочки ждут меня внизу, и я мчу к ним.

– Начинается! – предупреждает Ника.

– Уже? – торопливо поправляю кудри, но видя, что всё становится только хуже, за них принимается Роня.

– Тише, тише, – шепчет она.

Они обе переодеты под стать мне. На Роне жёлтое платье – она будет изображать опытную танцовщицу Пенни, и отплясывать с одним из ребят усложнённую версию моего танца.

Ника одета, как Лиза, сестра Бэби. Ей и Диме досталась задача исполнять вживую трек. Скрывая мои скромные хореографические способности, номер умудрились напичкать всем, чем угодно.

– Девочки, – зову я, и обе замирают. – Я хотела вам сказать спасибо… Огромное спасибо! Вы умницы, а я – нет. Простите, что победа не будет моей, ладно? Я. просто это всё. я в следующий раз вас не подведу, вы старались, а я ни о чём не думала или думала о всякой ерунде.

– А ну-ка хватит соплей! – Ника улыбается и тянет ко мне руки. – Мы справимся, детка. А теперь марш за кулисы!

– Какие кулисы? – Роня закатывает глаза. – За столик. Это я за кулисы, а вы с Верой за столик!

Я смотрю за сцену и ахаю. По центру танцплощадки на которой все выступают, совершенно пусто, а на самом краю, помимо столиков гостей, стоит ещё один. За ним сидит с гордой улыбкой моя мама, одетая как… мама Бэби, рядом. Павел! Он будет изображать моего отца?..

До меня ещё два номера, и очевидно я в компании Ники, мамы и Павла буду их смотреть уже в образе моей героини.

А потом выйдет “порно-Зукко”, протянет мне руку и сказка. закончится.

Все соседние столики пялятся на мамину ретро-одежду, но при моём появлении, с пониманием кивают. И фотограф конкурса тут же принимается нас снимать.

Павел и мама выглядят как почтенная чета из США 80-х годов, Ника с широченной улыбкой пританцовывает под музыку, в точности копируя Лизу, на ней этот ужасный, вульгарный костюм, но все оценили шутку.

Роня тоже выглядит слишком уж ярко, Пенни – эффектная героиня, оттого это кажется комичным и крутым. Участие мамы не обговаривалось, меня должны были вывести из толпы, и кто именно так постарался – не известно.

Озираюсь – с моего места прекрасно видна сцена, дверь, ведущая на лесенку в звуканскую, выход из кулис. Я надеюсь увидеть там Сашу. Теперь когда в дело замешаны все мои родные, а начало выглядит таким многообещающим, не хочу видеть тут стриптизёра, который всё испортит. Я хочу видеть Сашу! Пусть мы не вместе и не помирились, но я ХОЧУ сделать этот номер идеально, как на самых успешных репетициях. Со всеми движениями и поддержками.

Хочу…

Впервые!

Смотрю на сцену, на ней. Валикова. Эта зараза, которую Саша це-ло-ва-л… открывает дверь на лесенку!

– Ника мне нужно…

– Тихо! Сейчас твой номер! – шипит в ответ Ника с широкой улыбкой, и меня с двух сторон придерживают руки мамы и подруги.

– Соберись, милая, – кивает маман.

А всё, о чём я могу думать, листочек со стихотворением, оставленный в звуканской, чтобы не таскать с собой на время концерта.

– Мне надо! Очень!

– Я что тебе говорила? – шепчет мама. – Пожалуйста. Ради девочек, они так старались.

Валикова выходит из каморки, а у меня глаза застилают слёзы. Паршивка улыбается.

– А сейчас будет номер, которого я сам очень жду! – объявляет ведущий. – Это культовый фильм с Патриком Суэйзи, и вы все его прекрасно знаете, верно? Три-и-и, Четыре-е-е!

Из зала кричат чушь, кто куда: и “Приведение”, и “Ангел”, и несколько фильмов, где Патрика не было и в помине. Кажется, кричат подсадные утки, а потом приглядевшись, понимаю, что на их столах карточки, где написано название фильма. У нас тоже такая карточка есть, и там значится: “Кричать после всех: “Грязные танцы”

Как только толпа стихает Ника, Павел и мама – громко орут название фильма, а у меня от волнения и нервного перенапряжения сводит сердце, скручивает его в тугой узел, будто кто-то решил всю кровь отжать.

– Без лишних слов, друзья. “Грязные. Танцы”! – ведущий кланяется и уходит. Гремит ретро-музыка, и стоящих в первом ряду зрителей теснят танцоры, одетые, как герои фильма на той самой вечеринке.

Мальчики в белых смокингах, девочки в платьях с высокой талией и пышными юбками. Все они пританцовывают, а потом на сцене появляется “Джонни”, я зажмуриваюсь.

Всё идеально! Всё, с***, идеальнее некуда!

Куча массовки, музыка, да это целый спектакль! Я должна быть прекрасной, лучшей, всё происходящее вокруг меня – грандиозная работа! Но сейчас всё будет испорчено.

Отворачиваюсь и смотрю на Павла, который следуя сценарию, приподнимается, чтобы “бить морду Джонни”, но его останавливает мама.

Всё это снимает оператор и ошарашенные лица моей “семьи”, проецируются на экран над сценой.

Шокированная я в белом платьице Бэби, затылок и кожанка “Джонни”, прекрасно играющие мои “мама и папа”, а главное Ника. Она ведёт себя как весёлая дурочка. Подрывается с места и пихает меня в объятия “Джонни”, и только тут я поднимаю на него глаза, потому что прятаться больше не за чем.

Мой Джонни смотрит на меня. И из-за того что на его месте я ожидала увидеть намасленного “порно-Зукко”, теперь мне кажется лицо Саши втрое милее обычного.

Проигрыш трека, и меня ведут на сцену.

Ника и Дима занимают свои места… Саша делает всё по сценарию.

Это наш дурацкий танец из фильма, который я так и не посмотрела, но знаю каждое движение наизусть. И я наконец-то делаю всё как надо с широченной улыбкой на губах.

Какой же это восторг после ужасного дня, после отвратительных выходов и номеров, после пятнадцатиминутного перерыва, в который я излила всю душу самой себе и грязному листку бумаги.

Я схожу с ума.

Мы на сцене, а под ней, на танцполе отплясывают Роня и Паша. Потом освобождают место для Саши, прорезающего знаменитой проходкой массовку между рядами. Он неподражаем. Великолепен и такой. м-м-м.

Это всё выглядит фантастически, а я не верю. до сих пор.

Но жду момента. А затем. бегу к нему!

Да… не супер-поддержка, но мы заслуживаем аплодисментов.

И даже мама с Павлом выходят танцевать, послушные Роне, которая как сумасшедший волчок, крутится и вытаскивает всех подряд.

По сценарию теперь мы можем просто качаться с Сашей из стороны в сторону, за нас всё делает массовка, которая идеально пляшет имитируя ретро-дискач.

И.

Темнота. Прожектор.

Как театрально.

Наш медленный танец заставляет меня смеяться, совсем, как Бэби. Так естественно мы смеёмся, и у меня в груди такой необъятный комок счастья, что кажется даже если меня объявят лузером – я для себя уже одержала чёртову победу.

Саша меня уводит, оставив зрителей на Роню и Нику, которые пошли вразнос, и никак не закончат номер.

Мы за сценой и, увидев его нерешительность, сама тяну в сторону звуканской, но не иду наверх, так и остаюсь на лестничной клетке.

– Привет…

– Это ничего не значит, – шепчет он, прижавшись своим лбом к моему.

Я задыхаюсь от него, от нашего танца, от облегчения. Мне хорошо, чтобы он там ни говорил.

– Спасибо тебе.

– Это ничего не значит, – снова твердит он и целует сначала мой лоб, потом кончик моего носа.

– Это было волшебно!

– Это. ничего. не значит.

Он с глухим стоном прижимает меня к себе, приподнимает над собой и с силой и злостью целует, размазывая помаду.

Коротко, но очень ярко. Так что всё внутри ёжится от щекотки, а я не хочу его отпускать, но увы.

– Это ничего не значит! – возвращает на бренную землю и уходит.

Кухонная психология, с доктором Ильиной

Сижу на лестнице и жду, когда кто-нибудь меня заберёт. Прошло уже столько времени, что я успела трижды сменить своё отношение к только что произошедшему.

Сначала казалось, что всё прекрасно, и мне плевать на сучку-Валикову, игры с переодеваниями и прочее – главное, что я люблю этого человека, а он любит меня. Оба факта казались совершенно очевидными.

Затем переиграла ситуацию и пришла к выводу, что Саша – полный придурок, который не стоит моего внимания! Я имею право обижаться, и даже, быть может, никогда с ним больше не разговаривать!

Шутка ли?! Снова поманить и бросить. Да и не манилась я! Так, на эмоциях затащила на лестницу. лишь поговорить хотела! Не более того!

Новый “приход” сделал меня крайне несчастной. Слёзы, грусть-печаль-тоска, и моё большое красивое “горе”.

Вот так по кругу, по кругу.

И нет, это не шизофрения или вроде того, я просто с собой в прекрасном диалоге!

Когда Ника и Роня меня всё же находят, торопят идти на сцену за короной, а я так сильно устала, что хочу домой.

Однако, всё равно переодеваюсь в новый наряд, цепляю на себя улыбку и прусь на сцену.

Там, ожидаемо, раздают места тем, кто заслужил… И это не я! Со своим “Мисс Вдохновение” спускаюсь к маме и девочкам, счастливая уже оттого, что могу уехать отсюда, но до последнего озираюсь. Взгляд цепляется за крайне странную парочку: Валикова и. Игнат?

Эти двое стоят очень близко и увлечённо о чём-то беседуют.

– Они знакомы? – Пихаю в бок Нику, кивая на парочку. Подруга безразлично жмёт плечами:

– Плевать! Я так и не смогла с ним поговорить, хотя намекала и шанс был, – она явно обижена сим фактом, но я в душу не лезу. Мне бы со своей разобраться.

Ко мне едем на машине. Девочки и мама активно обсуждают все номера, костюмы и справедливость оценок. Конечно же, у них были совсем другие ставки, а я к своему стыду даже не видела, что там у других с творческими номерами.

– … ну Саша, просто Бо-о-о-о-о-ог! – восклицает мама, вытягивая шею, приглядываясь к дороге. Мы уже во дворе и она паркуется в плотном ряду соседских машин.

– А-а-а, – тянет восторженно Роня. – Я так этого ждала! Номер вышел зашибенский!! Ника, вы были просто восхитительны!

– Спасибо, Димас постарался! – улыбалась Ника. – Вера, мне кажется, что это был твой лучший танец!

Обе, как будто что-то скрывают, а я не успеваю толком задать хоть один из сотни вопросов, что крутятся в голове. Кто всё это утсроил? Кому тут говорить "спасибо" и целовать руки? Вместо того, чтобы насесть на девочек, выдаю первое, что беспокоит сейчас:

– Он меня поцеловал, – и, “бум”, мама “припарковывается” в "Шестёрку" соседа.

Пока мама решает вопросы со страховкой и бампером, мы с девочками ждём её на кухне и даже не включаем свет. Это будто возвращение к истокам. темнота, тишина. Мы пьём чай и каждая занята своими мыслями. Роня сидит, свесив ноги на подоконнике, разделяющем кухню с лоджией. Ночной морозный воздух за окном, будто искрится, а свет фонарей добавляет ему магии. И наша рыжая девчонка во всём этом волшебстве – как маленькая богиня.

Ника прямо на столешнице кухонного уголка, скрестив по – турецки ноги. Обнимает обеими руками кружку. Она поэтично-утонченная, не смывшая макияж, но распустившая волосы. Как уставшая после тяжелого дня дива, всегда одинокая, но всеми любимая актриса большого кино.

И я. В углу кухонного икеевского диванчика. Уже “в домашнем”, без макияжа, с простым хвостом, иначе от кудрей чешется шея.

Так, должно быть, выглядят после бала задолбавшиеся королевы.

– Мне порой кажется, что я всегда буду одна, – начинает Ника, и мы с Роней к ней оборачиваемся с хмурыми лицами.

– А Тём… – но Ника качает головой, и мой вопрос уже нет смысла завершать.

– Вчера звонил мне. Сказал, чтобы я не ждала извинений и цветов. Что срок давности нашей ссоре вышел. Что он не нашёл в себе никакого желания мириться, а значит ничего нет! Между нами! И я стала думать: к чему всё это?

– Вы так долго были вместе, – тихо бормочет Роня. Это не голос надежды, это обречённая констатация фактов. Да, были, а дальше что?

– А толку. Мне нравилось быть с Тёмой. Он весёлый и очень хорошенький. Он из тех, кто всем нравится. Даже ботанше вроде.

–. меня! – подсказываю, и все беззлобно хихикают.

– Даже ботанши вроде Веры ему симпатизировали. Даже скучные заучки, как та же Машка Виноградова, смеялись над его шутками. Он шут гороховый, но крутой. И мне это нравилось! А ему нравилось, что я звезда из звездного трио. И что я блондинка. И что.

– Ника замолкает и просто смотрит какое-то время в одну точку. – В общем мы притворялись, что это любовь. И к счастью только притворялись, а не любили. Это хорошо.

– А дальше?

– Дальше. Сегодня мне Дима сказал, что был всё это время в меня влюблён…

Мы с Роней переглядываемся и синхронно качаем головами.

– Ты пока не готова? – спрашиваю у Ники, она кивает.

– Дима – это серьёзно. С ним или навсегда – или никак.

Мы согласны. Совершенно с каждым словом согласны. Потому Ника больше ничего не говорит. Зато Роня перенимает эстафету:

– Вы же всё поняли про нас с Егором Ивановичем, да?

– Когда уже на ты перейдёшь? – морщусь я. Аномально слышать от подруги по отношению к ЕЁ мужчине такое официальное "выканье".

Роня выглядит необычно. Как человек, у которого есть какая-то нежная сердечная тайна. Её любовь будто бы так велика, что прячется в глазах и тихом голосе, скрытая от всех, но всё-таки огромная. И стоит приоткрыть эту завесу – все, присвистнув, отходят в сторону, давая дорогу монументальному чувству.

– Никогда, наверное, – смеётся она. – Но мне кажется вот что… он мой, чтобы кто ни говорил. Ни Иванова, ни кто-то другой ни за что не убедят меня, что Егора Ивановича можно украсть.

– А он это знает?

– Знает. Думаю, именно это его и пугало раньше.

– Почему взрослые мужчины, порой так глупы? – озадачивается Ника, не обращаясь в сущности даже к Роне, но та кивает.

– Может, потому что трудно признать, что твоя жизнь вот-вот изменится полностью, когда тебе уже за тридцать? Другое дело мальчишка, который в двадцать обещает золотые горы.

Мы с Никой солидарно киваем. Роня сказала что – то очень умное и достойное цитирования.

Ночью, с чаем в темноте кухни, любая фигня кажется умной.

– Вера, – зовёт Ника. – Ты его простила за переодевания?

– Я не знаю, – отзываюсь я и пытаюсь найти в себе то, из-за чего злилась. Хоть какой-то отголосок ненависти.

Я так крепко за них держалась, оправдывая собственный поступок. Так лелеяла свою обиду, что до отвращения к себе с этим сжилась. Но стоило её ненадолго упустить из виду

– и всё растаяло.

Мыльный пузырь. он лопнул!

– Не могу сказать, что. Нет, я больше не злюсь. Это значит, что я простила? – казалось бы очевидно всё, но тем не менее задаю вопрос, будто подруги могут тут чем-то помочь, кроме пустой болтовни.

Ох уж эта "кухонная психология"…

– Ты безразлична к нему? – Ника будто ковыряет мои раны палкой.

– Нет. Не безразлична. Я не могу это описать. Слова какие-то пресные выходят, понимаете? Когда мы сегодня танцевали, казалось, что мы с ним просто одно целое. Я восхищалась тем, как мы подходим друг другу, как мне приятны его пальцы, его дыхание, его тело, запах, взгляд. Будто все – не то, а он идеален. И когда это закончилось, он ушёл, а я осталась – я всё поняла…

Что поняла?

– Что когда он уходит, я не чувствую, что от меня оторвали часть меня. Он будто всегда со мной. Я там сидела одна и всё время меняла решение. То ненавидела его, то любила, но не как постороннего, а как родного. Как родственника, который хоть кем будет – не отречёшься. Придурок – зато мой. Но самое странное – я словно бы могу его отпустить, если он захочет. Никогда не понимала этой жертвенной любви. Не понимала фразы: «Если любишь – отпусти!». Не понимала, когда героини ради любимых расстаются с ними, и всё такое. Считала это пустыми словами, глупостями, а сейчас знаю – это так. И речь моя была туфтой, вот что нужно было говорить! Я могу. Его. Отпустить. Если так будет лучше, если со мной ему будет плохо…

– А он? Как ты думаешь, почему он уходит? Почему не остался с тобой сегодня? Почему Валикову целовал?

– Не знаю… Не покидает мысль, что что-то не так. Я больше не ощущаю предательства. Будто сегодня, когда пришёл, он мне что – то доказал. Я не могу разобраться, но мне кажется, что не имею права его в чём-то винить. И ещё стало казаться, что все эти переодевания – мелочь. Как песчинка в глазах бога. Ничто…

– И ты с ним поговоришь? – предположила Ника, словно не верит в “конец”. Хмурая, непонимающая. Смотрит пронзительно, как доктор на пациента. А вот Роня прониклась моими словами, и теперь мечтательно улыбается, глядя в окно.

– Я пока не знаю… что сказать. Я чувствую, что он ещё не понял всё до конца. Но я свою часть вины осознала и отпустила. Это не значит, что вся ответственность на мне, просто… оказалось, что самое сложное признать свою неправоту, а не простить другого. А как только понимаешь, что в общем-то не пуп земли – сразу как-то и другие стороны проблемы появляются.

– Какое странное замечание, – хмыкает Ника и мы все смеёмся. – Может сходим маму проверим? – протягивает, чашку отставив.

– Са-амое время! – голос мамы из коридора намекает, что мы опоздали.