Текст книги "Мечтай осторожнее"

Автор книги: Александра Поттер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– В жизни бывает всякое, Хизер. Если какой-то этап закончился, это означает, что должен начаться новый.

«Как начался у тебя после смерти мамы? – хотелось мне прокричать сквозь рыдания. – Поэтому ты и женился на Розмари?» Но я проглотила злые слезы и постаралась обдумать его слова. В конце концов, это не Лайонел, а Дэниэл меня предал, верно?

– Да, конечно. – Лайонел понимающе кивает. – Тебе ведь не нужен очередной прохвост, а?

«Прохвост» вызывает у меня перед глазами образ Найджела Хэверса[53]53
  Британский актер. Известен ролями обаятельных авантюристов и соблазнителей.


[Закрыть] – этакого обаяшки в полосатом костюме. Губы сами собой растягиваются в улыбке.

– Лично я таких мужиков называю «лживый ублюдок».

– И правильно делаешь, – рявкает Лайонел, в кои веки нарушая свой нейтралитет. – В мое время, если какой-нибудь чудила изменял девушке, ее отец ружье на него наставлял. – Осушив бокал, он качает головой: – Впрочем, тогда вообще все было по-другому. Нужно было следовать множеству неписаных правил. Когда мы с твоей мамой познакомились, мне пришлось просить у ее отца позволения за ней ухаживать.

– Страшно было?

– Не то слово. Трясся как заяц.

Пытаюсь представить себе, как этот великан дрожит от испуга, но ничего не выходит.

– Дед у тебя был грозный… До меня очень многие ухажеры сошли с дистанции. Точно тебе говорю.

– Должно быть, ты был по уши влюблен…

– С того самого момента, как ее увидел, – тихо произносит он и сжимает мою руку, одаривая меня тем особенным взглядом, который неизменно сопровождает воспоминания о маме.

В молчании мы переходим к последнему экспонату – фигуре, составленной из черных и белых кубов. Но эту «инсталляцию» я едва замечаю. Думаю о родителях, пытаюсь представить их влюбленными, двадцатилетними. Лайонел прав: в те годы на самом деле все было по-другому. Но в моих отношениях с Джеймсом есть нечто похожее. Его ухаживание по-хорошему старомодно. Сначала ужин в ресторане, потом поход в кино, теперь приглашение в гости… И до сих пор мы только целовались. По нынешним меркам, детский сад. Но когда-то считалось, что события и должны развиваться постепенно, ведь в этом куда больше романтики. Например, мама и папа полюбили друг друга задолго до того, как прыгнули вместе в постель.

Эта мысль восстанавливает мою пошатнувшуюся уверенность, я поворачиваюсь к Лайонелу и, не в силах сдержаться, спрашиваю:

– Скажи, а сколько времени прошло, прежде чем вы с мамой… Ну…

– Времени? – Он смотрит на меня как громом пораженный, а потом разражается хохотом. – Вот еще! Да мы, как кролики, занялись этим на первом же свидании!

Б-з-з-з-з-з-з.

Сорок пять минут спустя я стою перед дверью Джеймса, держа палец на кнопке звонка и нетерпеливо притоптывая.

Все, хватит.

Точнее, какое там «хватит». Мне отчаянно не хватает кое-чего! Это самое кое-что в моей жизни отсутствует. Чего нельзя было сказать о родителях. Нет, ну честное слово. Заниматься сексом меньше, чем твои мама с папой, – чудовищное извращение.

Б-з-з-з-з-з-з.

– Кто там? – раздается наконец в домофоне заспанный голос Джеймса. Смотрю на часы: довольно поздно. Наверное, он уже лег. – Кто это? – Зевок.

– Это я, Хизер.

Ну и пусть он сонный. Я приняла решение. К черту ухаживания. К черту всю эту ерунду про то, чтобы «получше узнать друг друга». И к черту уважение, которое он будет или не будет испытывать ко мне с утра.

– Я думал, у тебя сегодня дела.

– Я уже освободилась.

Пауза.

– Все хорошо?

– Отлично! – вру я. Вряд ли внезапно бросить отца, прыгнуть в такси и объявиться на пороге у потенциального любовника в приступе сексуальной горячки – так уж хорошо, правда? – Можно войти? – спрашиваю напрямую, не совсем четко выговаривая слова. Возможно, коктейли были крепче, чем мне казалось.

– Разумеется.

Щелкает замок, я открываю дверь и нащупываю выключатель. Большая медная люстра заливает светом коридор, и я скачу вверх по лестнице через две ступеньки. Сердце в груди бухает, кровь бежит по венам с бешеной скоростью, рассудок мутится, в паху ноет.

Завернув за угол, вижу Джеймса, который ждет меня на пороге своей квартиры. Видение неземной красоты в белом махровом халате, из тех, что выдают на память в шикарных отелях. Он сводит брови:

– Хизер, что случилось? Ты как будто…

Я закрываю ему рот поцелуем и засовываю язык чуть ли не в горло. Сопротивляться он не пытается – да это и бесполезно. Я пьяная, сексуально озабоченная женщина, которая не занималась любовью почти год. У бедняги просто нет шансов.

Глава 21

– И вот тут-то он мне говорит: «Джессика, рядом с тобой мне хочется стать лучше».

Утро вторника. Мы с Джесс на занятиях йогой. После бесконечных «приветствий солнцу» (сущая пытка для человека, неспособного дотянуться до пальцев ног без предварительной получасовой разминки) я отдыхаю в так называемой «позе ребенка». Другими словами, ничком, носом и взмокшим лбом в ковер.

Глубокий вдох. Боже, какая жара. Закрыв глаза, пытаюсь вообразить, что я на пляже в Гоа или в корнуолльском садике. Короче, где угодно, только не в «Центре священного движения», под завязку набитом потными телами. В довершение всего мне в ухо ввинчивается голос Джесс.

– По-моему, это из какого-то фильма, – откликаюсь я.

Джесс позвонила рано утром, прочирикала, что вернулась из Сиднея, и напомнила, что я еще несколько недель назад обещала сходить с ней на бикрам-йогу («Это обалденно, солнце мое, зал прогревают до тридцати двух градусов, так что запросто принимаешь всякие немыслимые позы»). Я и впрямь обещала, но в тот момент почувствовала, как мои чакры завязываются узлом. Упражняться? В тридцатиградусной жаре? На протяжении двух часов? Да только подумав об этом, я ощутила полный упадок сил.

– Извини, в три часа у меня тюдоровское венчание в Хэмптон-корте.

Невероятно, но я испытала облегчение при мысли о том, что мне предстоит фотографировать жениха и невесту, наряженных под Генриха Восьмого и Анну Болейн. Теперь вы понимаете, до какой степени я ненавижу йогу?

Джесс, однако, мое «нет» не приняла, пришлось соглашаться. Только здесь я поняла, почему она так настаивала на встрече, – и ее мотивы никоим образом не были связаны с бикрам-йогой.

Зато они очень даже связаны с Грегом.

– Что за цинизм, Хизер? – ворчит Джесс.

За последние сорок пять минут она мне все уши прожужжала о том, какой Грег замечательный и какой необычный он ведет образ жизни. Тренируется для участия в чемпионате по триатлону, только что совершил восхождение на Мачу-Пикчу и бегло говорит на пяти языках. Словом, кино снимать можно. Но теперь мечтательная пелена в ее взоре сменилась злобным блеском.

– При чем тут цинизм, Джесс? Я точно помню, что слышала эту фразу в… – Да как же назывался тот фильм?! Теперь буду мучиться.

– Лучше помолчи, – обрывает меня подруга. – Согласна, я перецеловала кучу принцев, которые потом превратились в лягушек. Но Грег… – мечтательно тянет она, – совсем другой. Честный и искренний. И по части отношений с женщинами – все в полном ажуре. Никаких тебе бывших жен, было несколько подружек, но ничего серьезного… – Она загибает пальцы. – Хочет остепениться и нарожать детей…

– Джек Николсон! – победоносно восклицаю я. – «Любовь по правилам и без»!

– Что?

– Это точно фраза из фильма. Так Джек Николсон говорил Хелен Хант.

Джесс сверлит меня негодующим взглядом. Ну кто, скажите на милость, все время тянет меня за язык?

– …Итак, постепенно выпрямляясь, делаем несколько глубоких вдохов…

– Отличное кино, – слабым голосом добавляю я.

Зажав большим пальцем ноздрю, Джесс приступает к йоговскому дыханию. На ней модный спортивный костюмчик, естественно, с интернет-аукциона, к тому же она без труда способна сложиться пополам, – Джесс из тех людей, которые у новичков вроде меня вызывают священный ужас. Другое дело – ваша покорная слуга в поношенной футболке и шортах, на фоне которой любая семидесятилетняя бабуля покажется гуттаперчевой.

– Грег, видно, отличный парень, – пытаюсь я загладить вину перед подругой.

– Так и есть, – отрывисто отвечает она, меняет ноздрю и делает глубокий вдох.

– Должно быть, подтянутый и мускулистый.

Выдох.

– Триатлон. Ух ты! – не унимаюсь я.

Зря стараюсь. Джесс продолжает размеренно вдыхать и выдыхать. Вдох. Выдох. Но это не спокойное, расслабленное дыхание, которое умиротворяет душу и тело, а скорее сердитое сопение, в котором так и слышится: «До чего же ты меня бесишь, Хизер».

Вены у нее на лбу набухают. Еще лопнет от злости, чего доброго. Надо спасать положение. Предпринимаю последнюю попытку:

– А я тут… сексом занималась.

Эффект разорвавшейся бомбы. Все обиды забыты в тот же миг.

– Сексом? – Джесс резко перестает сопеть. – С кем?

– В жизни не поверишь.

– С кем? С кем? Ну скажи, с кем?

– С моим красавцем-соседом.

Глаза у Джесс похожи на два блюдца.

– Шутишь?

– И не думала.

– Твою мать.

Стоящая рядом тетка в трико (дочкином, судя по фасону) бросает на нас гневный взгляд.

Взбудораженная Джесс цепляет меня за локоть.

– Прямо не верится!

– …И теперь медленно принимаем позу воина номер один…

Джесс отпускает мою руку, и мы следуем указаниям тренера: моя подруга – с грацией прирожденной гимнастки, я – с хрустом в коленях, от которого морщатся все мои соседки.

– Выкладывай: имена, явки, пароли, размеры, – требует Джесс.

Игриво улыбаюсь.

– Его зовут Джеймс, и у нас уже было два свидания.

– … Плавно переходим к позе воина номер два…

Тетка в трико выразительно вздыхает:

– Можно потише? Я пытаюсь постичь внутреннюю гармонию.

– В жопу внутреннюю гармонию! – Джесс принимает позу воина.

Тетка багровеет.

– Вот так всегда – улетишь в рейс на несколько дней, и настает полный бардак!

– …А теперь, согнув правое колено и наклонившись вперед, принимаем позу треугольника…

Честно попробовав наклониться, вспоминаю, что принадлежу к людям особой породы. Несгибаемым.

– Давай, валяй, расскажи все-все-все!

– …И, сделав глубокий вдох, удерживаем равновесие…

Стоя на одной ноге, Джесс плавным движением подносит сложенные ладони к груди, будто молится.

– Он потрясающий! – Перед глазами пробегают картины прошлой ночи: я лежу на постели Джеймса… он склонился надо мной, обнаженный… целует каждый сантиметр моего тела, начиная от пальцев ног и продвигаясь к… – Просто изумительный, – шепчу я, пытаясь устоять на одной ноге.

– … Важно не терять концентрацию…

Воспоминания выбивают меня из колеи, я шатаюсь.

– Фантастика. – Восхищенно улыбнувшись, Джесс немедленно переходит к делу: – Так. Возрастная группа?

Узнаю свою подругу. Ее совершенно не волнует, что при виде Джеймса у меня внутри все трепещет, ей плевать на его ленивую улыбку и на то, что он называет меня «дорогая». Ее интересует модель, год выпуска и доход.

– Ему тридцать шесть. – Пытаюсь сосредоточиться на принятой позе.

– Отлично, – кивает она с видом эксперта. – От двадцати пяти до тридцати пяти – незрелые мальчишки, от сорока одного до сорока пяти – неудачники, а вот от тридцати шести до сорока – то, что надо. Готовы взять на себя обязательства. – Джесс с заговорщицким видом подается ко мне: – Слушай, если посчастливилось встретить такого, впивайся в него зубами, как крыса в кусок гнилого мяса.

Отпрянув, гляжу на нее в шоке.

– Ничего себе сравненьице! Я тебе что, крыса? – Всякая надежда на покой и умиротворение испаряется.

– А теперь… поза лебедя…

Изящно изогнувшись и касаясь руками пальцев ног, Джесс продолжает, игнорируя мой возглас:

– Приводы были?

– Приводы?

О чем это она? Наклонившись, пытаюсь тоже достать до ступней, но получается только до коленей. Что ж, стараюсь как могу.

– Под венец! Женат был?

– Не-а…

Слава богу, с ответом угадала – у Джесс довольный вид.

– Сожительствовал с кем-нибудь?

– Джесс, я тебя умоляю! Он нравится мне, я нравлюсь ему. Все просто.

– Ничего никогда не бывает просто, – с важным видом предупреждает она. – Надо убедиться в отсутствии красных флажков.

Не врубаюсь, хоть убейте.

– Ну, если на пляже вывешен красный флажок, ты же не полезешь в воду, верно?

Признаю поражение. С моей точки зрения, ее рассуждения абсолютно бессмысленны, но проще согласиться.

– Он что-то говорил о подружке из Южной Африки…

– Причина расставания?

– … Не отрывая ладоней от пола, принимаем горизонтальное положение…

С радостью меняю позу. Руки трясутся.

– Э-э… она вроде бы вернулась в Кейптаун… – сиплю я. Черт, это все намного сложнее, чем я думала.

– Чувство юмора?

– …А теперь давайте попробуем сохранять эту позу в течение трех минут…

С ненавистью смотрю на инструктора. Три минуты? Он в своем уме? Со лба на руки капает пот, грудь вот-вот разорвется. Скашиваю глаза на Джесс. Ее лицо даже не блестит.

– М-м… иногда он чересчур серьезен…

Мне срочно надо лечь.

– Это хорошо. Шутники нам ни к чему.

Уверена, три минуты уже прошло. Ну точно же прошло. А то и пять.

– Вредные привычки?

– Н-н-не-е-е-е… – У меня вырывается стон. Я хочу только одного: чтобы эта мука мученическая закончилась.

– А теперь время отдыха. Опускаемся на коврики, закрываем глаза…

С облегчением повинуюсь. Какое счастье. Хорошо все-таки, когда каждая мелочь, которую ты загадываешь, сбывается.

– Кредитоспособность? – Мои грезы рушит голос Джесс.

– Боже, боже, боже, – ною я. – Понятия не имею, мне все равно!

– Если бы ты вела самолет, ты бы так не сказала… – Она мгновенно включается в «режим стюардессы». – И вообще, как говорит моя мама, бедность и романтика несовместимы.

– Ей-то откуда знать? – хмыкаю я.

Родители Джесс нереально богаты и обитают в особняке за миллион фунтов в Максвелл-Хилле[54]54
  Престижный район на севере Лондона.


[Закрыть].

– Вот именно, – парирует Джесс. – Потому что она не дура.

– … Позвольте себе унестись далеко-далеко…

Обожаю этот момент. Теперь можно вздремнуть минут десять.

– Итак, осталось одно! – объявляет Джесс.

Не хочу уточнять – слишком вымоталась. Но в итоге любопытство все-таки берет верх.

– И что именно?

– Секс.

Вспоминаю, как набросилась на Джеймса.

– Ну, скажем так, в этом месте можно поставить большую жирную галочку.

– Правда?

– Угу! – Довольная, что усмирила ее, расслабляюсь и закрываю глаза.

– Прелюдия?

Тетка в трико многозначительно фыркает.

– Джесс! – Я корчусь от неловкости как уж на сковородке.

Джесс неумолима.

– Я должна знать. Это важно. Ты ничего не понимаешь, у тебя уже сто лет свиданий не было. А я профессионал.

Открываю один глаз: дескать, не зарывайся, подруга!

– Ладно, можно без подробностей. Просто кивай или качай головой.

Мне ни капельки не хочется ей подчиняться, но, когда она придвигается поближе и спрашивает…

– Меньше десяти минут?

… я просто не могу не покачать головой.

– Больше?

Киваю, и меня переполняет гордость.

– Больше двадцати?

Снова киваю и в миллионный раз переживаю события прошлой ночи. Как любовник Джеймс до такой степени… как бы это сказать… бескорыстен… А в конце он обнял меня, целовал мои веки и говорил, какая я красивая, пока я не заснула.

– Тридцать?

– Ага, полчаса, – признаюсь я. – Посвященные мне и только мне.

– Вот это да! Похоже, твое желание и вправду сбылось.

– Желание?

Произношу это как бы между прочим, но где-то в подошвах ног возникает уже хорошо знакомое покалывание и разливается по всему телу вплоть до кончиков пальцев рук. Восторг пополам со страхом – как в детстве на карусели.

– Ну да. Помнишь, ты загадала идеального кавалера?

Забыла… А ведь она права. В Джеймсе есть все, что я хотела бы видеть в мужчине. Сегодня утром, когда я пожаловалась на боль в животе, он даже предложил сбегать в аптеку за тампонами. Правда, оказалось, что меня просто-напросто пучило от спиртного, выпитого накануне, но все равно – он предложил купить тампоны! Я бы начертала эти слова на скрижалях.

– Освободите свой разум и позвольте ему уплыть…

Рядом с нами возникает пара ног, явно принадлежащая инструктору, и это избавляет меня от необходимости продолжать разговор. Слава богу. Голова слегка кружится, и, пока тренер массирует мне плечи, я пытаюсь следовать его совету. Представить, что мой разум – это воздушный шарик, который летит… летит…

Закрываю глаза и улетаю. В сон.

Глава 22

Ускоренная перемотка: утро пятницы, восемь часов. Я стою на крыльце в домашнем халате, благодарю мальчика-курьера и любуюсь огромным букетом в целлофане, который держу в руках. Дюжина алых роз, перевязанная широкой блестящей розовой лентой, кажется, отвечает мне преданным взглядом. Рядом с пакетиком подкормки (чтобы стояли дольше) маленькая белая карточка. Извлекаю ее и пробегаю глазами.

Ты прекрасна. Джеймс.

Душа у меня поет. Боже, до чего романтично! Никогда со мной такого не было. Я не раз видела, как фургончики из цветочного магазина шныряют вокруг, и частенько желала, чтобы один из них остановился у моего порога. Увы, они всегда катили мимо.

До сих пор.

Начиная с утра среды этот фургон подъезжал к моей двери не один, не два – целых три раза! Просто в голове не укладывается. Кто-то скажет, что это чересчур, но разве не о таком мечтает каждая девушка? О мужчине, который будет присылать цветы и записочки с милой романтической чепухой. Думаю о тебе каждую минуту или Уже скучаю. Помню, когда я жила с Дэниэлом, мне ужасно хотелось, чтобы он был хоть чуточку внимательнее. Джеймс в этом отношении – предел мечтаний. Он постоянно звонит, шлет эсэмэски… будь на его месте любой другой, казалось бы, что он навязывается, но Джеймс – не «другой», он особенный.

Прижимая цветы к груди, поворачиваюсь, чтобы войти внутрь, но букет уж очень громоздкий, из-за него я ничего не вижу. Пытаюсь протиснуться бочком, вместе с розами застреваю в проеме и ломаю несколько стеблей.

Проклятие.

Алые головки поникли. Я запускаю пальцы в целлофановую упаковку, пытаясь их выправить. В кожу вонзается шип, проступает капелька крови. Ой! Сую палец в рот. Больно, однако.

Джеймсу я этого не говорила, но вообще-то я не большая поклонница красных роз. На мой взгляд, пошловаты… а если уж начистоту, я в принципе не люблю срезанные цветы. От них веет больничным духом. Сразу вспоминаю, как в детстве навещала маму. Ее палата всегда была уставлена вазами с розовыми гвоздиками, которые ей так нравились. Сидя в ногах кровати, я печально размышляла о том, что такой красоте суждено погибнуть через считаные дни, и желала, чтобы они могли жить вечно.

Но я не хочу показаться неблагодарной. В конце концов, главное не поступок, а мотив, так? И розы прекрасны – такие… солидные, идеальные. За исключением двух-трех сломанных, но я их выброшу. Все равно никто не будет пересчитывать, верно?

Семеня по коридору, вдыхаю розовый аромат. М-м-м… прямо голова кружится. Делаю глубокий вдох. М-м-м… ой! В носу щекочет. Чертова аллергия – цветы спровоцировали приступ. До этой недели аллергии у меня не было много лет, и я думала, что переросла эту проблему, но розы… о-о-о, я сейчас, кажется… Запрокинув голову, оглушительно чихаю.

Могучее «апчхи!» сотрясает тело… Уф-ф… Осторожно открываю слезящиеся глаза, шмыгаю носом. Фу-у, гадость. Мой восхитительный букет усыпан блестящими капельками. Спешно вытираю целлофан рукавом, но так еще отвратительней.

Тьфу. Надо найти тряпку.

В кухне Гейб, в мятой белой футболке и цветастых шортах, сгорбился над тостером, шуруя в нем китайской палочкой для еды. Он как будто пытается что-то выудить, и это что-то очень странно пахнет. Напоминает горелую клубнику.

– Чертово печенье, – бормочет он, поправляя очки. Выпрямляется, и его лицо светлеет. – Bay! Тайный поклонник?

Оказывается, причина его улыбки – вовсе не я, а розы. А почему это меня обижает?

– Не такой уж и тайный.

– Парень-то, гляжу, круто подсел. – Гейб чешет маковку, взлохмачивая волосы, и они торчат в разные стороны пшеничными пучками. – Пора ему вступать в общество анонимных любителей алых роз.

– Не смешно! – Я выуживаю из кармана спрей для носа и пшикаю пару раз. На этих букетах, точнее, на моей аллергии ближайшая аптека неплохо разжилась: я приобрела капли для глаз, батарею спреев, две коробки таблеток от аллергии и воз носовых платков. А все равно – оно того стоит.

– Как это – не смешно? – вскидывается Гейб.

Конечно, нельзя вот так запросто говорить эстрадному комику, что его остроты никуда не годятся. Даже если, по случайному совпадению, это чистая правда.

– Дурачок, я пошутила. Ты уморительно смешной.

Уложив букет возле раковины, принимаюсь хлопать дверцами шкафчиков в поисках какой-нибудь посудины.

– Ищешь вазон? – спрашивает Гейб.

– Что? – Я с головой закопалась в кастрюли и сковородки.

– Вазон, – повторяет он громче.

С пустыми руками выпрямляюсь, захлопываю шкафчик под раковиной и озадаченно смотрю на Гейба.

– Какой еще… вазон?

– Стеклянный. Или керамический. Для цветов.

– Ах, ты хочешь сказать «ваза»?

– Нет, я хочу сказать «вазон».

Я смеюсь.

– Ну ты и упрямец.

– Сама такая.

– Я же Рыба. Мне положено быть упрямой, – говорю я самодовольно.

Кажется, его это забавляет.

– Вообще-то положено Тельцам. И ты говорила, что не веришь в астрологию.

Краснею.

– Не верю. Но в Англии говорят «ваза».

– А в Америке – «вазон».

– Ты же сейчас в Англии! – упорствую я.

Не знаю, как так получилось, но между нами разгорелся самый настоящий спор, и я твердо намерена его выиграть.

– Ну и что. Я же американец.

– Ага, значит, будешь у нас тут называть шоссе – хайвеем, метро – подземкой, ночнушку – рубахой… – Что же еще, что же еще… О, нашла! – И вместо «перепихнуться» говорить «трахнуться»?

Ха! Получил? Теперь я точно его уела. В восторге от своей сообразительности, возобновляю поиски вазы.

Секунду он молчит. Затем:

– А вы что, «трахнуть» в другом смысле употребляете?

– Представь себе, – хохочу я. Наконец-то нашла какой-то старый кувшин.

– А если ты мне, к примеру, скажешь «трахни меня» – что мне нужно будет сделать?

– «Трахни меня»? – повторяю рассеянно. Гм… интересно, если запихнуть в этот кувшин дюжину роз, он устоит или опрокинется?.. Что он сказал?! Я каменею – точь-в-точь как герой мультика, который бежал, не замечая, что земля давно кончилась, а потом остановился, поглядел под ноги и с воплем ухнул в пропасть. Вот и я сейчас камнем улечу вниз. – Э-э… – На груди у меня выступают красные пятна, и я поплотнее запахиваю халат. Ладно тебе, Хизер, не будь смешной. Вы с ним взрослые люди, чего смущаться? – М-м-м… – Теряюсь окончательно.

Извините, не могу. Можете считать меня ханжой, но мы тут очень интимные вещи обсуждаем. Или нет?

– Ты вроде не договорила? – невинно интересуется Гейб.

Честно признаться, я ненавижу проигрывать, но в эту минуту, глядя в голубые глаза Гейба, увеличенные стеклами очков, не могу не пожелать, чтобы в этом споре я потерпела поражение.

– Нет, ничего. – И я меняю тему, стараясь скрыть свой конфуз: – Можно попросить об одолжении? Ты выше меня, загляни-ка вон туда... – Я вытягиваю руку в сторону шкафчика над плитой и… выбрасываю белый флаг: – Нет ли там вазона?

Силясь сдержать торжествующую ухмылку, Гейб привстает на цыпочки, но даже этого недостаточно при моих викторианских потолках высотой почти три с половиной метра, и в итоге он взбирается на стол. Погремев несколько минут посудой, достает пустую банку для спагетти.

– Пойдет?

Качаю головой:

– Слишком узкая.

Поставив банку обратно, он берет в руки стеклянный кувшин от кофеварки, которой я никогда не пользуюсь. Кстати, там где-то рядом должны быть еще блендер, мороженица, машина для попкорна и паста-машина, к которым я тоже не прикасаюсь.

– А это?

До хруста в позвонках вытягиваю шею.

– Нет, маловат.

Пожав плечами, он продолжает поиски.

– Это?

– Ух ты! Везде ее искала!

В руках у него оранжевая пластиковая лейка, купленная в «Икее» несколько месяцев назад.

– Хотя нет… – Беру у него лейку и ставлю на стол. – Оранжевый и алый не сочетаются. И вообще, она слишком большая.

– И все тебе не так и не этак, – ворчит он.

Наблюдаю, как он шарит на шкафу, но вскоре у меня устает шея, я опускаю голову – и, естественно, упираюсь взглядом в его ноги. Я как-то прежде не замечала, что у Гейба красивые голени. Покрыты темным пушком и издали кажутся загорелыми, однако, если приглядеться – нагибаюсь так, что почти касаюсь их носом, – видно, что кожа усыпана мириадами крошечных веснушек; сливаясь друг с другом, они и порождают эффект загара. Все равно что приблизить лицо к телевизору и увидеть, как картинка распадается на малюсенькие точечки.

– Потрясно!

Размахивая какой-то пыльной штуковиной, Гейб глядит на меня через плечо.

– Смотри, что я…

Осознав, что практически сунула голову ему между ног, отпрыгиваю.

– …нашел.

Я, наверное, похожа на похотливую одинокую мадам, из тех, кто пристает к сантехникам, разносчикам пиццы и собственным жильцам. Приняв максимально отсутствующий вид, беру его находку – огромную, уродливую керамическую вазу, которую мне когда-то подарила Розмари. Глаза бы мои на нее не глядели. Но на безрыбье… что ж…

– Отлично, спасибо! – выдаю я радостно, а у самой от смущения уши горят. Ставлю вазу в раковину и притворяюсь, будто занята-занята-занята, – открываю воду, достаю из-под раковины желтые резиновые перчатки, лихорадочно вывожу на губке зеленые каракули жидкостью для мытья посуды…

– Слушай, давай я. На работу опоздаешь.

– Все нормально. Сегодня у меня выходной. – Остервенело намыливаю вазу.

– Клево, – бодро отзывается он.

Слава богу, наконец-то он уйдет. Но нет, продолжает болтаться по кухне у меня за спиной.

Краем глаза вижу, как он подходит к тостеру. Выуживает нечто обугленное и принимается задумчиво жевать, расхаживая взад-вперед.

– Кстати, насчет траханья… – как бы между прочим произносит он, остановившись у двери.

Замираю.

– Э-э… что?

Наши взгляды встречаются, и, когда я уже чувствую, что вот-вот сорвусь в бездну унижения, он подмигивает:

– Я прикалывался, не бери в голову.

Взяв пачку «Мальборо», он удаляется в садик выкурить утреннюю сигарету.

Этот спор я точно проиграла.