Текст книги "Полная история христианской церкви"

Автор книги: Александра Бахметьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 55 страниц)

Враги Златоуста теперь оживились новыми надеждами и употребили все усилия, чтобы окончательно погубить его. В это время рассылались грамоты, призывающие духовенство на предстоящий Собор. Была отправлена такая грамота и Феофилу Александрийскому, которого и все враги Иоанна убедительно просили прибыть. Он отказался, хорошо помня опасность, которой подвергся в Константинополе, но издали направлял все действия своих единомышленников, которым удалось так настроить императора Аркадия, что в праздник Рождества Христова император не захотел присутствовать при торжественном богослужении в соборном храме св. Софии, говоря, что не может быть в общении с епископом, низложенным собором Дуба.

Вскоре, в начале января 404 г., начались заседания Собора. Он был созван по желанию Златоуста, чтобы доказать незаконность действий собора Дуба, но его враги, руководимые Феофилом, постарались сделать из него новое орудие против святителя. Они, прежде всего, старались доказать, что Иоанн не имеет права считаться епископом после того, как был низложен собором Дуба, и что, нарушив это правило, не только он должен считаться отлученным от Церкви, но и все те, которые были в общении с ним, как с епископом.

Оказалось, что правило, на которое ссылались враги Иоанна, было постановлением арианского лжесобора, направленным против святого Афанасия Великого, когда еретики старались погубить этого твердого защитника христианской истины. Следовательно, на это постановление опираться было невозможно. Это доказали немногочисленные защитники Иоанна. Его враги были посрамлены, но не унывали и, наконец, за неимением других средств против святителя, убедили императора употребить силу.

Уже несколько месяцев длился Собор или, скорее, суд над святителем, который все это время продолжал спокойно исполнять свои обязанности. За него стояли сорок епископов из призванных на Собор. Приближался праздник Пасхи, который нигде в христианском мире не совершался с такой торжественностью, как в Царьграде, в соборном храме св. Софии. На сей раз император Аркадий велел сказать святителю, чтобы он не являлся в собор. Между тем в Великую Субботу более трех тысяч человек, новообращенных, должны были принять святое крещение в храме св. Софии. Иоанн прибыл туда поутру. Началась священная служба, и уже шло Таинство крещения, как вдруг толпа вооруженных воинов с шумом ворвалась в храм и силой вывела из него архиепископа. Народ стал защищать его, многие были ранены и убиты. Разогнали новообращенных, готовящихся к крещению. Крики ужаса, звон оружия, плач женщин, стоны раненых и умирающих наполнили храм.

Иоанна отвели в его дом, а новообращенные бросились в загородные крещальни и даже бани, где, освятив молитвой воду, духовенство стало довершать прерванное Таинство Крещения. Но и туда вторглись воины. Многие из них были язычниками. Они совершали святотатства, расхищали церковные сосуды, в крещальнях кровь смешалась с освященной водой, испуганные жены и девы, готовящиеся к крещению, бежали в ужасе. Схватили многих церковнослужителей, приверженных Иоанну, и заключили их в темницы. Весь город был в смятении.

К ночи Константинополь опустел. Народ, чуждаясь церквей, где распоряжались враги святителя, собрался на равнине, за городом, для слушания торжественной пасхальной службы. Поутру император, выйдя за город, удивился при виде этих людей, облаченных в праздничные одеяния, и большей частью – в белые, как только что просветившиеся святым крещением. «Что ж то за люди?» – спросил он. «Это еретики, чуждающиеся Церкви», – ответили ему приближенные. «Так пусть их разгонят и захватят их начальников», – повелел император и удалился.

Началась расправа. Солдаты бросились на беззащитную, безоружную толпу, топтали ее конями, рубили мечами, грабили, что могли, оставив на равнине много раненых и убитых, увели многих священнослужителей и заключили их в темницы. Такое же насилие повторялось еще не раз.

Иоанна в архиерейском доме держали словно в заточении, между тем как Собор превращался все больше и больше в скопище его ожесточенных врагов. Они настаивали на том, чтобы признать все решения собора Дуба и объявить Иоанна лишенным не только священства, но и считать его отлученным от Церкви. Против этого возражали более сорока епископов из почти ста собравшихся.

Иоанн, убедившись, что нельзя ждать справедливости от епископов, находившихся под страхом или настроенных враждебно, решил сам изложить все дело Западной Церкви. Хотя епископы Востока и епископы Запада в это время не часто общались по церковным делам, но все-таки Церковь была одна, с одним Символом веры, одними церковными законами. Получив согласие единомышленников, Иоанн написал письма одинакового содержания епископам римскому, миланскому и аквилейскому, в которых изложил все случившееся в Константинополе, и отправил их с двумя диаконами константинопольского клира.

Между тем гонение на всех приверженцев Иоанна усиливалось, темницы наполнялись все новыми узниками. Одних эти меры устрашали, но в других возбуждали горячую ревность, и многие шли в темницы и на мучения, как на священный подвиг. Тюрьмы делались домами молитвы, и народ, чуждаясь церквей, в которых распоряжались гонители, славил и превозносил верность и мужество гонимых. Так закладывалась основа разделения верующих. Приверженцев Иоанна стали называть иоаннитами. Впоследствии они составили довольно сильную партию.

Враги Иоанна два раза покушались на его жизнь. И хотя виновные были схвачены, но избежали суда и наказания. ^[199]Тогда народ устроил стражу вокруг архиерейского дома.

Все это еще больше раздражало врагов святителя. Они настаивали на его удалении, но император колебался, вновь боясь навлечь на себя Божий гнев. Четверо из злейших врагов Иоанна успокоили императора, объявив ему, что берут все дело на свои души, и незадолго до праздника Пятидесятницы предъявили Златоусту приговор к изгнанию. Как и в первый раз, ему пришлось удалиться тайно. Он пожелал еще раз побывать в храме св. Софии и там проститься с верным ему духовенством и прочими друзьями. Народ, узнав, что святитель находится в храме, собрался на площади, ожидая, что он выйдет через главную дверь. Но святитель, простившись с духовенством, диаконисами, преподав им наставления и свое благословение, вышел через противоположную дверь и вместе с людьми, присланными за ним, направился к пристани.

Народ ждал долго. Наконец, подозревая неладное, некоторые поспешили к морю, но увидели уже удалявшийся корабль. Другие сталиломиться в храм, но их отгоняли воины. Опять произошло ужасное смятение. Взломали двери, народ хлынул в храм, опять засверкали мечи, опять стоны раненых и умирающих наполнили храм. Между тем поднялась страшная буря, а ночью в соборе св. Софии вспыхнул пожар, который разрушил храм, здание сената, богатые дома, окружающие площадь, и даже угрожал царскому дворцу. К утру от обширного храма уцелело небольшое помещение – домовая ризница епископа, где хранились значительные церковные драгоценности, оставшиеся неповрежденными. ^[200]Сгорел и сенат.

На следующий день весь город решал один вопрос: кто виновник пожара? Враги Иоанна, разумеется, тотчас же обвинили его приверженцев. Некоторые не постыдились даже назвать его самого. Иоанн только что оставил Халкидон и шел в Никею, ^[201]когда его нагнали люди, посланные из Константинополя, сообщили ему о пожаре храма и арестовали двух епископов и несколько клириков, шедших вместе с ним в изгнание. Они были заподозрены в случившемся. Их отвели обратно в Константинополь, а святитель, один, с сопровождавшими его воинами, продолжал свой путь в Никею.

В Константинополе поспешили назначить ему в преемники восьмидесятилетнего старца Арзация, который действовал заодно с врагами Иоанна. Теперь шло строгое следствие по делу о пожаре. Сторонников Златоуста заключили в темницы, подвергли жестоким пыткам, а некоторых – даже смерти. Подозревались и благочестивые жены, уважаемые всем Константинополем диаконисы Олимпиада, Пентадия, Никорета и многие другие. Олимпиада, столько же известная благочестием, сколько знатностью рода и громадным богатством, которое она раздавала в помощь бедным и на пользу Церкви, былапривлечена к следствию. Ей угрожали пытками, но она с невозмутимой твердостью духа отражала все обвинения. Но все же была осуждена на уплату денежного штрафа.

Златоуст между тем пришел в Никею. Всегда болезненный и слабый здоровьем, утомленный дорогой, он не столько заботился о себе, сколько о своих друзьях и духовных чадах.

Его заботило состояние Константинопольской Церкви, особенно после того, как он узнал, что преемником ему был назначен Арзаций, известный как человек неспособный. Иоанн предвидел смуты и раздоры, которые не замедлили явиться.

Недолго святитель отдыхал в Никее. Уже через месяц ему назначили более отдаленное и суровое место ссылки – Кукуз, маленький город в горах Армении. Много страданий и опасностей перенес святитель во время трудного семидесятидневного пути, но везде встречал проявления любви. Народ, пустынники, духовенство встречали его, чтобы получить от него благословение, и со слезами восклицали: «Лучше бы солнце скрыло от нас лучи свои, чем умолкли бы уста Иоанна».

Кукуз был бедный, маленький город в дикой и бесплодной местности, постоянно подвергавшейся опустошительным набегам соседов-исаврийцев. Утомление от долгого путешествия, суровый климат, недостаток в самом необходимом окончательно расстроили здоровье Златоуста, и без того всегда слабое. Он всю зиму не вставал с одра болезни. Но если внешний человек в нем и изнемогал, то внутренний был, как и раньше, бодр и силен духом. Переписываясь с друзьями, он утешал их, уговаривал не поддаваться унынию и отчаянию, а, покорившись воле Божией, бодро трудиться во славу Бога и на благо Церкви. Он сам, будучи слабым и больным, подавал им пример. Некоторые из друзей посещали его, другие доставляли ему средства к щедрой благотворительности. Иоанн стал благодетелем всего края, помогал нуждавшимся, выкупал пленных, захваченных исаврийцами. С новой ревностью занялся делом, которое издавна было дорого ему, – благовествованием. Он общался с благовестниками, трудившимися на берегах Дуная, в Финикии и даже на границах Персии, посылал им пособия, наставлял. Все это дело, начавшееся уже давно под его наблюдением, теперь еще больше расширилось. Иоанн, слабый и больной, из места ссылки с живейшим участием следил за его развитием. Через год его перевели еще дальше на север Армении, в Арависсу. Но и туда, как и в Кукуз, приходили из отдаленных областей, чтобы видеть великого святителя, получить от него благословение и наставление. И слава о нем гремела по всей Армении. Его письма к друзьям дышат любовью и высокой христианской мудростью. Особенно замечательны письма к диаконисе Олимпиаде.

Никогда не являлся свт. Иоанн Златоуст в таком величии, как теперь. Ни ссылка, ни телесные страдания, никакие внешние невзгоды не могли победить его души, озаренной благодатью Божией, пламенеющей любовью и верой, и потому возвышавшейся над невзгодами. Он вполне искренно мог писать: «Одно только есть зло – это грех; одно благо – добродетель. Все прочее, как бы ни называлось, счастье ли или бедствие, – только дым, призрак и мечта».

В Константинополе следствие по пожару длилось довольно долго, но не открыло ничего, хотя многие жестоко пострадали. Несправедливость и насилие отозвались тяжкими последствиями. Мир Церкви был нарушен. Верующие разделились. Очень многие не захотели признать Арзация, утверждая, что так как постановления и собора Дуба, и последующего собора не могут считаться законными, то Иоанн не перестал быть законным пастырем Константинопольской Церкви. Признавшие Арзация считали так называемых иоаннитов раскольниками. Церковные и гражданские власти употребляли против них силу, заключали их в тюрьмы, предавали пыткам, разгоняли их молитвенные собрания, как скопища раскольников и еретиков. Под угрозами требовали от верующих, чтобы они в знак своей верности Церкви произносили анафему на Иоанна. Эти меры все сильнее раздражали население, и во всех областях распри и разделения волновали Церковь.

Святитель Иоанн Златоуст Икона. Середина XVI в. Москва, Центральный музей древнерусского искусства им. Андрея Рублева

Действия против Златоуста вызвали негодование на Западе. Император Гонорий писал своему брату Аркадию в защиту Иоанна, умоляя его восстановить мир в Церкви возвращением законного пастыря. Негодовали достойнейшие епископы Запада, считавшие Златоуста честью и славой христианской Церкви. Видя, что никакие письма и увещания не действуют на Аркадия, полностью находящегося под влиянием недостойных советников, епископы Италии, собравшись на совещание, решили, что Вселенский Собор – единственное средство восстановить в Церкви тишину и порядок. Пять епископов были отправлены на Восток с письмами к Аркадию от императора Гонория, от папы Иннокентия и миланского епископа. В этих письмах предлагалось обсудить условия будущего Собора, который рассмотрел бы все дело. Но как только эти посланные вошли во владения императора Аркадия, то сразу же подверглись всевозможным оскорблениям и даже заточению недалеко от Константинополя.

Это случилось уже после смерти императрицы Евдоксии, которая через три месяца после изгнания Иоанна Златоуста скончалась, в страшных муках родив мертвого младенца. Примерно в то же время многие из участвовавших в осуждении святителя были поражены кто болезнями, кто внезапной смертью. Разные бедствия постигли Восточную империю: сильные землетрясения, необыкновенной величины град, опустошивший поля, грозы, заразные болезни. Народ видел в этих явлениях справедливую кару за гонения против праведника. Сам Аркадий, устрашенный бедствиями, прибегал к заступничеству уважаемых подвижников, которые в ответ увещевали его покаяться и исправить содеянное им зло. Между прочим, он писал знаменитому Нилу Синайскому, прося его своими молитвами отвратить гнев Божий, тяготеющий над ним и над Константинополем. Преподобный отвечал ему: «Как дерзну я молиться о городе, который столькими прегрешениями навлек на себя справедливый гнев Божий, который изгнал блаженного Иоанна, столп Церкви, светило правды, трубу Господню? Ты изгнал его, не имея на то никакого повода, легкомысленно последовав советам людей, поврежденных в разуме; ты лишил верующих святых наставлений, которые они получали от него. Подумай об этом, познай согрешения свои и покайся».

Но Аркадий не покаялся и продолжал следовать советам лиц, ожесточенных против Иоанна. Любовь и уважение, оказываемые великому изгнаннику, заступничество за него западных епископов, даже сама его благотворительность – все это раздражало их. Они легко убедили императора сослать его в еще более отдаленную местность, на берег Черного моря, в Пифиунт. ^[202]Вероятно, гонителям были при этом даны тайные внушения от врагов Иоанна, потому что повеление они привели в исполнение самым жестоким образом. Не обращая внимания на болезненное состояние святителя, его вели и в зной, и в проливной дождь, едва дозволяя малейший отдых. Через три месяца достигли города Команы. Иоанн был в крайнем изнеможении. Ночью ему явился святой мученик Василиск, погребенный в церкви в Команах, и сказал: «Не унывай, брат Иоанн! Завтра будем вместе». На следующий день Иоанн напрасно просил своих стражей повременить в Команах, они повлекли его дальше, но вынуждены были возвратиться, потому что он не мог продолжать путь. Чувствуя близость смерти, попросил принести светлые одежды и, причастившись Святых Тайн, со словами «Слава Богу за все» кончил жизнь, всю преданную Господу. Это было 14 сентября 407 года. Все христиане, бывшие в городе и окрестностях, собрались для погребения великого святителя.

Нелегко было восстановить мир в Церкви. Иоанниты, не признавшие Арзация, долго не хотели признать и его преемника и составляли свои отдельные молитвенные собрания. Западные епископы также не имели общения с Церковью на Востоке с 407 по 415 г.

Второй преемник Златоуста, архиепископ Аттик, сделал шаг к примирению, внеся имя Иоанна в диптихи, что было равносильно признанию его правоты. А через тридцать лет после смерти святителя патриарх Прокл ^[203]убедил императора Феодосия Младшего перенести в Константинополь мощи святого страдальца. Это было сделано с великой торжественностью. Император выехал навстречу в Халкидон и, упав на землю, молил святителя простить родителям его, Аркадию и Евдоксии. Весь Константинопольский залив опять покрылся освещенными ладьями, и народ с благоговейной радостью встретил останки великого пастыря. Торжество происходило 27 января 438 года и положило конец волнениям. ^[204]

Десница Иоанна Златоуста, хранящаяся в Филофеевском монастыре на Афоне

Едва ли когда-нибудь еще проповедник имел на своих слушателей такое сильное влияние, как Иоанн Златоуст. Каждое его слово, изливавшееся из души, полной любви и благоговения, имело неотразимую власть над людьми. Число его бесед – свыше восьмисот. В них заключаются толкования на многие книги Священного Писания: на книгу Бытия, на псалмы, пророчества, на Евангелия от Матфея и Иоанна и почти на все послания Павла. Кроме того, сохранилось много бесед, произнесенных по особенным случаям, как, например, на низвержение статуй в Антиохии, на праздники мучеников, против лжеучения и другие. Святому Иоанну Златоусту обязаны мы чином литургии, которая совершается почти во весь год. Из снисхождения к слабости человеческой он несколько сократил литургию свт. Василия Великого. За исключением некоторых молитв и тропарей, прибавленных впоследствии, литургия свт. Иоанна Златоуста совершается теперь так, как он ее установил. ^[205]

Иоанн Златоуст. Икона. Конец XIX в.

Православная Церковь чтит великого Вселенского учителя и совершает память его 13 сентября, 13 ноября; 27 января празднуется перенесение его мощей, а 30 января он опять вспоминается вместе с великими святителями Василием Кесарийским и Григорием Богословом.

Глава VI

Блаженный Августин

В конце IV века обратился к Христу язычник, который под именем блаженного Августина вошел в историю как один из великих учителей Западной Церкви. Он сам рассказывает о своем обращении в книге «Исповедь», раскрывая в ней свою внутреннюю жизнь, страдания и томление души, жаждущей истины и увлеченной страстями и заблуждениями, он повествует, какими дивными путями Господь вел его от тьмы к свету и помог понять и полюбить истину.

Августин родился в нумидийском городе Тагасте, в Африке, в 353 году. ^[206]Отец его был язычником, но мать, Моника, христианкой. Она являет нам чистейший образец христианской добродетели. В ранней молодости, выданная замуж за Патриция, человека безнравственного, вспыльчивого и раздражительного, она сумела внушить ему любовь и уважение своей кротостью и непоколебимой твердостью правил поведения. Не столько словами, сколько примером своей жизни обратила она наконец к Христу и мужа, а своих детей старалась воспитать для служения Богу. Много страданий и слез причинил ей старший из них, Августин, которого она, по его словам, вторично возродила к жизни молитвой и слезами, когда он блуждал во мраке неверия.

«С самого раннего детства, – пишет Августин, – слышал я о жизни вечной, дарованной нам смирением Сына Твоего, Господи, Которому угодно было снизойти до нас. Вскоре после моего рождения мать моя, для которой Ты был единственной надеждой, начертила на челе моем знамение креста; дала мне вкусить таинственной соли Твоей». ^[207]

Но за этим приготовлением к Святому Крещению не последовало совершения самого Таинства, которое в то время часто отлагалось до совершенного возраста. Августин убедительно просил крещения во время болезни, случившейся с ним в детстве, болезнь прошла, и крещение было отложено.

Родители послали Августина учиться в город Мадавр. Он быстро успевал в науках, однако попал под влияние товарищей и с шестнадцатилетнего возраста вел беспорядочную жизнь. Отец радовался успехам его в красноречии, а мать скорбела о пороках сына. Она не столько дорожила образованием его ума, сколько желала видеть в нем непорочность сердца, чистоту и твердость нравственных правил. Когда Августин на время возвратился из училища в родительский дом, то она с глубокой грустью заметила, что нет в нем ни теплой веры, ни твердых нравственных правил, которые могли бы удержать его от опасных увлечений. Она со страхом отпустила его в Карфаген, и сама после смерти мужа переселилась туда же, чтобы не разлучаться с любимым сыном. Но Августин долго был для нее только причиной горьких слез. Он вел грешную, развратную жизнь, давал полную волю своим страстям и наконец увлекся учением манихеев. Он поверил, что нашел истинную мудрость, которая успокаивала его совесть, извиняла разврат и пороки действием духа зла, против которого человек якобы бессилен. Его богохульные мнения о Господе внушали такой ужас несчастной матери, что она запретила ему жить в ее доме. Дни и ночи проводила она в слезах, умоляя Господа возвратить ей сына, которого она оплакивала, как умершего, потому что жизнь и спасение души его были для нее дороже всего, а она видела, что душа его в опасности. «Но и тогда с высоты небес рука Твоя простиралась ко мне, Господи! – восклицает Августин в своей «Исповеди». – Тебя тронули мольбы и слезы Твоей верной служительницы. Она оплакивала меня более, чем плачет мать над умершим ребенком своим, ибо видела меня мертвым для Тебя. Ты услышал ее, Господи! Ты не отринул слез ее, которые лились обильным потоком всякий раз, как она возносила к Тебе молитву свою. Не Ты ли, Господи, послал ей это успокоительное сновидение, после которого она снова позволила мне жить в ее доме и вкушать пищу за ее столом, чего она не допускала с тех пор, как я увлекся столь противными ей убеждениями!»

Сандро Боттичелли. Святой Августин в келье. 1490–1494. Флоренция, Галерея Уффици

Однажды Моника увидела во сне, что она стоит на длинной узкой черте и погружена в глубокую скорбь. Вдруг явился ей Ангел и с участием спросил, о чем она плачет. «Я плачу о погибели души сына», – отвечала она. «Успокойся, – сказал Ангел, – где ты стоишь, тут увидишь и его».

«Когда мать рассказала мне этот сон, – пишет Августин, – я старался объяснить его тем, что она примет мои убеждения, но она отвечала: "Нет, этого не может быть: он не сказал мне, что я стану там, где ты стоишь, но что ты станешь рядом со мной».

Но эта радостная надежда еще не скоро должна была осуществиться. Целых девять лет Августин блуждал во мраке порока и лжи. Он уже закончил свое образование и сам стал преподавателем красноречия в Карфагене. Чтение Цицерона отвлекло его на время от суетных увеселений, возбудив в нем более высокие стремления к истине и мудрости. Он начал изучать Священное Писание, но величественная простота Писания была еще недоступна его уму, насыщенному ложным знанием, и манихейство сохраняло над ним свою власть. Моника просила одного святого епископа поговорить с сыном, чтобы обратить его. «Еще не время, – отвечал он, – юноша слишком превозносится своим знанием; оставь его и молись о нем». Моника продолжала со слезами умолять епископа. «Успокойся, – сказал он ей, – продолжай только молиться: невозможно, чтобы погибло чадо стольких слез».

Против воли матери Августин поехал в Рим, где стал преподавать красноречие. Вскоре он опасно занемог. Но теперь не просил крещения, а, напротив, глумился над священным Таинством, потому что потерял уже всякую веру.

Но милосердный Господь не оставил его и неведомыми ему путями вел его к Себе. В Медиолане понадобился преподаватель красноречия; обратились к римскому префекту Симмаху, и он дал эту должность Августину.

В Медиолане Августина благосклонно принял святой епископ Амвросий, и он стал часто слушать проповеди святого, пленяясь красноречием, но нисколько не надеясь найти истины в Церкви Христовой. Душевное состояние Августина было самое мучительное. Близкое знакомство с мани хс я м и наконец убедило его, что их учение ложно. Суетные увеселения оставили в его душе чувство гнетущей тоски, но привычка к грешной жизни была еще сильна. Однако же святые истины Христовой веры, проповедуемые Амвросием, мало-помалу проникали в его душу, и через некоторое время он решил вписаться в число оглашенных. Мать его, не терпя разлуки с сыном, прибыла в Медиолан. Она обрадовалась, когда узнала, что он понял свои заблуждения, она верила несомненно, что он будет истинным христианином, и продолжала молиться о нем. Это случилось в то время, когда Амвросий проявлял в борьбе с арианами непоколебимую твердость. Моника познакомилась со святым епископом, слушала его поучения и советы, и он часто говорил ее сыну о счастье иметь такую мать.

В душе Августина шла трудная, утомительная борьба. То он ревностно изучал философов, надеясь найти у них истину, но видел только стремления к истине, неполную уверенность и неясные предположения, которые еще более колебали его. То христианское учение представлялось ему как единственный путь к свету и спасению, но в нем боролись страсти, привычки грешной жизни, которые ему жаль было оставить. «Спаси меня, Господи, но еще не теперь», – взывал он иногда из глубины души, терзаемой желанием истины и привязанностью к заблуждениям, не решаясь пока вполне отдаться тому Владыке, Который требует всего сердца, а не сердца, разделенного между Им и миром. Иногда приходил он за советом к Амвросию, но почти всегда находил епископа окруженным толпой. Два друга Августина, Алиний и Небридий, его бывшие ученики в Карфагене, тоже, как он, мучились сомнениями и нерешимостью. Часто беседовали они вместе о душе, о будущей жизни, о суетности земных благ, мечтали жить для добродетели. Но ни один не имел достаточно силы веры и воли, чтобы отказаться от старых привычек и начать новую жизнь, согласную с правилами христианского учения.

Послания апостола Павла оказали сильное воздействие на Августина. Он стал изучать Писание под руководством старца Симплициана, того самого, который был наставником и св. Амвросия; и истина все больше и больше озаряла его, развеивая сомнения. «Слова Твои, Господи, глубоко проникли в сердце мое, – писал он, – со всех сторон я был как бы осаждаем Тобою; не было уже во мне сомнения насчет жизни вечной, хотя я видел ее только как бы сквозь тусклое стекло, гадательно; я уже понимал, что Ты – единый источник всего сущего; не осталось во мне другого желания, как утвердиться в Тебе… Но в том, что касается христианской жизни, я еще колебался; сердце мое не очистилось от старой закваски; я радовался, что обрел Спасителя, что знаю истинный путь, но не решался ступить на этот узкий путь».

Одно повествование Симплициана глубоко поразило Августина. В молодости своей Симплициан был очень дружен с знаменитым преподавателем словесности в Риме Викто-рином, который был язычником. До преклонных лет Викторин исполнял усердно все языческие обряды, но стал из любви к науке читать Священное Писание. Оно сильно повлияло на него, и Викторин наконец убедился, что истина только в нем. Встречаясь с Симплицианом, он говорил ему: «Я в душе христианин». – «Не поверю этому и не стану считать тебя христианином, пока не войдешь с нами в Церковь Христову», – возражал Симплициан. «К чему? – отвечал Викторин. – Разве в стенах церкви заключается христианство?» Затем он продолжал часто уверять Симплициана, что он христианин, но отшучивался, когда тот предлагал ему идти в церковь. Он боялся насмешек и упреков приятелей, которые поклонялись идолам. Но, продолжая читать Писание и все больше и больше укрепляясь в вере, Викторин понял наконец, что великий грех – не сметь сознаться в своей вере и притворно поклоняться идолам, от которых он в душе уже отрекся. Однажды он вдруг сказал Симплициану: «Пойдем в церковь, я решил быть христианином». Обрадованный Симплициан тотчас же пошел с ним, и знаменитый преподаватель, записавшись в число оглашенных, стал со смирением слушать наставления. Все христиане радовались, язычники же осыпали Викторина насмешками.

Когда пришло время Викторину произнести исповедание своей веры перед принятием крещения, то пресвитеры предложили ему сделать это тайно, боясь, как бы его не смутило негодование друзей. Но Викторин захотел всенародно и во всеуслышание исповедать себя служителем Христовым. Впоследствии, когда вышел указ Юлиана, запрещавший христианам преподавать словесные науки, он оставил кафедру и сохранил верность Господу.

Слушая этот рассказ, Августин завидовал мужеству и решимости, которых в себе не находил. Он хотел служить Богу, но это желание, едва возникшее, не было достаточно сильным, чтобы победить страсти, привычки, привязанности, укоренившиеся в его сердце. Он чувствовал, что все это суетно, но его призывал Господь, Который один мог дать покой и отраду. Он слышал зов: «Встань, спящий, и воскресни из мертвых, и освятит тебя Христос!» И на этот зов лениво отвечал: «Сейчас, еще одну минуту». Он медлил идти на призыв милосердного Отца Небесного, но Тот не оставлял его и настойчиво звал к Себе.

Однажды к Августину и Алипию пришел их соотечественник, Понтиан, христианин. Разговаривая с ними, он случайно взял книгу, лежавшую на столе, и с радостным изумлением увидел, что это Послания апостола Павла. Эту книгу он не ожидал увидеть у Августина. Он стал говорить о Господе, о силе веры, рассказал, как в Египте Антоний, услышав евангельское слово о добровольной нищете, тотчас же оставил все, чтобы совсем отдать себя Богу. Далее он стал говорить о множестве людей всех званий и состояний, которые, побежденные любовью к Христу, оставляют мир и, удаляясь в пустыни и монастыри, служат Господу молитвой, лишениями и трудами. Эти рассказы поразили обоих друзей. Они никогда еще не слышали о монастырях и подвижниках, хотя близ Милана уже существовала обитель, которой управлял Амвросий.

Августин был потрясен до глубины души. Когда Понтиан ушел, он встал и голосом, дрожащим от волнения, сказал Алипию: «Что мы делаем? Чего мы ждем? Невежды спешат и восхищают Царство Небесное; а мы, с суетным знанием нашим, утопаем в плоти и крови! Или стыдно нам следовать за ними, потому что они опередили нас? Не должны ли мы краснеть, что не имеем довольно мужества, чтобы идти за ними?» Августин говорил с увлечением; изменившийся голос, выражение лица – все указывало на его душевное волнение.

Он пошел в сад. Алипий последовал за ним. В душе Августина происходила борьба между горячим желанием отдаться Богу и привязанностью к миру. Он ненавидел себя за нерешимость отдаться Тому, к Кому призывали его все силы души. «Чтобы идти к Тебе, Господи, – думал он, – не нужно было ни колесниц, ни кораблей; нужна была только воля; но воля всецелая, твердая, не похожая на те болезненные и колеблющиеся порывы, которые в утомительной борьбе то возвышают душу к Небу, то влекут ее к земле».