Текст книги "Селеста, бедная Селеста..."
Автор книги: Александра Матвеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Мы не дошли до кабинета. Повернули к лестнице и все так же гуськом чинно поднялись на второй этаж. Рядом с Таниной комнатой приоткрытая дверь. Петров остановился около и пропустил меня вперед.
Так вот место, где рождаются нетленки. Стол с компьютером, еще стол с пачкой бумаги в надорванной упаковке, столик с портативной пишущей машинкой, диктофон, три совершенно разных кресла, стулья. Устойчивый запах табака. И никого. О Боже! По спине струйка холодного пота. Оказывается, я рассчитывала увидеть Лешку. Где он?
– Где он?
– Кто?
Я молча ждала ответа, не желая участвовать в глупых играх. Петров сдался:
– Истомин в ванной.
Мгновенно представляю себе избитого в кровь, изувеченного Лешку, из которого выбивали признание в убийстве. В ушах зазвенело, в глазах потемнело. Пришла пора упасть в обморок.
Я сидела в кресле. Петров стоял напротив и брызгал мне в лицо водой изо рта. Проще говоря, плевался. Я сидела вся оплеванная, вода стекала по моему лицу за ворот свитера и дальше по груди. Это меня не волновало. Меня волновал только Лешка. Мне необходимо было его видеть, и я сделала попытку подняться. Петров замахал свободной от стакана рукой:
– Сиди, сиди. – И расстроенно добавил, переходя на ты: – Думаешь, мы его избили, чтоб признался, а теперь кровь смываем? Пописать пошел твой... А кстати, кем он тебе приходится?
– Приятелем.
– Что это значит? – прищурился Петров.
– Учимся в одной группе. Уже пять лет. Входим в одну тусовку.
– Ясно. А здесь ты как оказалась?
– Лешка позвал. У меня речной круиз сорвался, я ребятам пожаловалась, Лешка говорит – поедем, я и поехала, – сказала я чистую правду.
– Так запросто? – удивился Петров и оглянулся, как оказалось, в поисках подходящего стула. Нашел и сел напротив меня, держа стакан в руке.
– А чего? У него шнурки в хате, чего бояться?
– Шнурки?
– Шнурки, зануды, предки... Родители. Ты чего, сленга не сечешь?
– Давай говорить, словно не секу, – предложил озадаченный Петров.
– Давай, – с облегчением согласилась я, потому как ни в каком сленге не секу точно. Мое окружение – читай «тусовка» – предпочитает общаться на хорошем русском, с добавлением некоторого количества иностранных слов.
– Ты родителей Истомина раньше знала?
– Нет. Здесь познакомились.
– Как они тебя встретили?
– Скорее хорошо. Мама поначалу насторожилась. Ну, сам понимаешь...
Он кивнул.
Мы сидели и сидели. Петров задавал все новые вопросы, в какой-то момент они начали повторяться, потом мне показалось, что его не интересуют мои ответы. Время между тем шло, и я все больше волновалась из-за отсутствия Лешки и все чаще косилась на дверь. Петров постоянно перехватывал мой взгляд и в конце концов не выдержал:
– Лешка сказал, что ты его невеста...
Он впервые сказал «Лешка», до этого говорил «Истомин», я насторожилась, отметив это приглашение к более доверительным отношениям. Пожала плечами:
– Не знаю почему. Мы просто друзья.
– Да? – не поверил Петров. – О друзьях так не волнуются.
Что-то такое было в его глазах, что мне вдруг захотелось рассказать ему все о себе. Порыв прошел мгновенно, и мне показалось, что Петров это уловил и расстроился. Он так хорошо смотрел на меня. Если бы мы встретились при других обстоятельствах, он бы мог стать моим другом. А может, и не другом. Ведь я теперь совсем свободна. Открыта для контрактов, как говорит Катька. И Лешка свободен. Я чуть не плакала:
– Лешка самый лучший, и я люблю его, но я не невеста и никогда не буду.
Петров согласно моргнул и ничего больше не спросил. Мы молчали довольно долго, а потом снова заговорили. Петров спрашивал меня об институте, о маме, о планах на будущее, рассказал мне о себе, сказал, что его зовут Андрей.
Мы долго сидели, я уже давно сообразила, что Петров держит меня в этой комнате в каких-то своих целях, но мне нравилось разговаривать с ним, и становилось немного легче.
В дверь поскреблись, Петров встал и, подойдя к двери, высунулся в коридор. Быстро вернувшись ко мне, он снова сел напротив и серьезно спросил:
– Аль, а из-за чего не ладят здешние дамы?
– Соперничают.
– В чем?
– Во всем.
Петров пропустил меня и вошел следом. За столом семейно сидели все обитатели дома. Гришаня оперся локтем на стол в непосредственной близости от Тани и, картинно отставив мизинец, пил чай, не сводя с девушки томного взгляда. Мария Алексеевна и Лешка сидели рядом и перед ними тоже стояли наполненные чашки. Лешка вскинул на меня глаза и тут же опустил. Я не поняла выражения черных измученных глаз, но на всякий случай расстроилась.
Таня с облегчением встала и налила еще две чашки чая. Бедняжку совершенно доконало пристальное внимание Гришани, и она впервые на моей памяти охотно выполняла обязанности хозяйки.
Менты ели и пили, подозреваемые в основном просто сидели, уставившись в нетронутые чашки. Я сделала несколько глотков, не почувствовала вкуса и отставила чашку. Петров и Гришаня попереглядывались, погримасничали, подвигали кистями рук и плечами и обо всем договорились.
Инициативу на себя взял Петров. Это потому, что он старший лейтенант, а Гришаня, наверное, не старший, догадалась я. И, как выяснилось позднее, догадалась правильно: Гришаня оказался капитаном, а то, что я принимала за ласковое прозвище, его фамилией. Капитан милиции Гришаня Николай Сергеевич.
– По закону каждый гражданин обязан помогать следствию, – торжественно провозгласил Петров для начала. Граждане подавленно молчали. Петрова это не смутило, и он продолжал: – Я нисколько не сомневаюсь, что вы все охотно пойдете нам навстречу и поможете реконструировать весь сегодняшний день минута за минутой.
– Зачем весь? – не согласилась я. – За обедом мы сидели все вместе и видели Глеба Александровича. Если вы не подозреваете нас в преступном сговоре, можно начать вашу реконструкцию с обеда.
Гришаня согласно кашлянул, и Петров бодро завел:
– Итак, после обеда вы расстались. Каждый занялся своими делами. Кто что делал? Начнем с вас. – Он поклонился Марии Алексеевне.
– Я попросила сына помочь мне выбить старые побеги малины, и сразу после обеда мы занялись этим, – послушно отчиталась хозяйка.
– Сколько времени вы провели в саду?
– Около трех часов.
– И никуда не отлучались?
Ответ задержался не больше, чем на секунду:
– Нет.
Вмешалась Таня:
– Это неправда.
Мария Алексеевна резко обернулась к своей верной секретарше:
– Ты хочешь сказать, я лгу?
– Я хочу сказать, Алеша возвращался в дом.
– Когда? – заинтересовался Петров.
– Точно не скажу, но примерно можно подсчитать. Заодно и о моих передвижениях сообщу. Сразу после обеда я отправилась на почту. Глеб Александрович прошел мимо меня в кабинет и напомнил забрать в отделе доставки журналы. Аля в это время домывала посуду и могла нас слышать.
– Я слышала, – подтвердила я. Таня благодарно мне кивнула и продолжила размеренным тоном учительницы младших классов:
– Когда я приблизилась к калитке, из дома вышли Мари и Алеша, я обернулась и помахала им рукой.
Этот пункт Таниного повествования подтвердила Мария Алексеевна. Таня удовлетворенно помолчала, отпила из чашки – было заметно, что она упивается всеобщим вниманием.
– Выходит так. В течение последующих двух часов Мария Алексеевна и Алексей работали в саду, Татьяна ходила на почту, Аля спала, а Глеб Александрович находился в своем кабинете, – рефреном прозвучал бодрый голос Гришани, после чего опер кивнул головой и Таня продолжила:
– Пока шла по полю, на самом солнцепеке, я вся пропылилась и пропотела. Решила пойти на речку искупаться. Если бы я попалась на глаза Глебу Александровичу, он бы точно засадил меня за работу. Я тихонечко проползла вдоль стены к заднему входу и поднялась по наружной лестнице на мансарду. У себя я переоделась в купальник и собиралась выбраться на улицу прежним путем. Выйдя из комнаты, я перегнулась через перила лестницы и увидела Алешу. Чтобы он меня не увидел, я отступила к стене.
– Вы заходили к отцу? – официально спросил Петров. Лешка молчал, и я затосковала. Гришаня, недобро прищурившись, смотрел на поникшую фигуру.
– Давай говори, парень. Что-то ты все молчишь. Я понимаю – отец убит, потрясение, то да се, но сейчас тебе о себе подумать надо. Содействие следствию – вещь ой какая небесполезная.
Лешка молчал, тупо уставившись на свои кулаки. Я испугалась, как никогда раньше, и не раздумывая заговорила:
– Леша приходил ко мне. Я жаловалась на головную боль. Леша пришел спросить, как я себя чувствую.
– Вы говорили с ним?
– Нет, я спала, но слышала, как он подходил к моей двери.
– Почему вы знаете, что это был он?
– Я узнала голос.
– Но не ответили?
Не ответила я и сейчас, потому что меня опередила неистощимая Таня:
– А она и не могла ответить.
– Почему? – повернулся к ней Петров.
– Ее не было в комнате.
– Откуда вы знаете?
– Ее комнату видно с того места, где я стояла: дверь была приоткрыта, и Али там не было.
– Где вы были? – Теперь Петров повернулся ко мне. Он спросил, и я почувствовала, что ему неприятно спрашивать. Мне требовалось немного времени, я оказалась не готовой к вопросу. Но времени не осталось. Гришаня встал, зашел мне за спину и оперся рукой о спинку стула у меня за спиной. Я лопатками почувствовала тепло его руки. Было неуютно, стало погано. Ну что ж, делать нечего.
– Я заходила в кабинет.
– Зачем? – неприязненно блеснул глазами Петров.
– Хотела поговорить с Глебом Александровичем.
– О чем?
– Ни о чем. Просто поговорить. Потом бы хвасталась подружкам знакомством со звездой.
Милиционеры переглянулись. Поверивший мне Петров выглядел разочарованным, более недоверчивый Гришаня не сдавался:
– Правильно ли я понял, что вы были последней, кто видел Градова живым? – Он вышел из-за моей спины и теперь смотрел на меня сверху вниз.
Я подавленно молчала, осознав, что именно так все и выглядит. Не могу же я сказать, что Лешка входил в кабинет после меня. Сказал сам Лешка. Он впервые открыл рот, и его голос прозвучал хрипло и неуверенно, словно он только учился говорить:
– Я видел отца после Альки. Она вышла из кабинета, а я вошел.
– О чем вы говорили? – Взгляды всех наличных ментов скрестились на Лешке, он словно этого не замечал, отвечал монотонно, не отрывая взгляда от стиснутых между коленями рук.
– Ни о чем. Мне нужна была Алька.
– Что вы сделали, не найдя ее в кабинете?
– Посмотрел во дворе. Потом поднялся к ней в комнату. Она спала.
– Татьяна утверждает, что комната была пуста.
– Она ошибается.
– Что-то здесь не так, – задумчиво протянул Петров, прерывая допрос.
– Все не так, – неожиданно заговорила Мария Алексеевна. От ее апатии не осталось и следа. Она была полна энергии и решимости до конца защищать сына. Темные глаза смотрели ясно и неприязненно. Таня непроизвольно поежилась и втянула голову в плечи.
– Ты прекрасно знаешь, что Лешик не убивал отца. Глеб был жив, когда мы с сыном вернулись с плантаций. Она это хорошо знает. – Последняя фраза адресовалась милиционерам.
– Откуда?
– Она его видела. Я приняла душ и решила зайти к мужу. Таня стояла у двери и держалась за ручку. Я не поняла, она только что вышла или собиралась войти. Она увидела меня, почему-то смутилась и ушла.
– Значит, это вы видели Глеба Александровича последней? – безнадежно уточнил Петров.
– Не факт. Я уходила – Глеб был жив. Таня могла вернуться и убить.
Таня, охнув, прижала руки к груди, ее глаза полыхнули нездешним огнем:
– За что бы я стала убивать его? Я его любила.
Мария Алексеевна чеканила слова, уперев мрачный взгляд в мятежные глаза соперницы. Они обменивались репликами, словно сабельными ударами, со страшной скоростью, и всем остальным оставалось только слушать:
– За то, что он не хотел на тебе жениться.
– Да? Тогда скорее вы могли его убить.
– За что?
– За то, что он хотел бросить вас.
– С чего ты взяла?
– С того, что он собирался сказать вам об этом.
– Ничего он мне не сказал. Поэтому ты вернулась, устроила скандал и убила его.
– Откуда известно, что не сказал? Он сказал, а вы разозлились и убили его.
– Чепуха! Когда я уходила, он был жив, и ни о каком разводе в тот вечер речи не шло. Как и в любой другой.
– Докажите!
– С какой стати? Это ты попробуй доказать, что не подслушивала. Там, кстати, есть такое местечко в оконной нише за занавеской. Все слышно, и не догадаешься, что там кто-то есть. Я вышла, а Таня выбралась из-за занавески и вошла в кабинет.
Гришаня покачался с пятки на мысок, поразглядывал потолок, на что-то решился и покинул нас. Петров, не прореагировав на изменение в дислокации, продолжал внимательно слушать соперниц.
– Лешик не мог убить своего отца. Он никого не смог бы убить.
– Если Глеб положил глаз на Алю и Алеша заметил, он наверняка бы вмешался.
– Ну и что?
– А то. Не известно, что он видел и знал. Если бы Глеб захотел, Аля не смогла бы долго сопротивляться. Меня он затащил в постель на третий день моего пребывания в вашем доме.
– Потому что ты шлюха!
– Нет! Потому что ему невозможно отказать!
Мария Алексеевна закивала, и неожиданно женщины упали в объятия друг друга и зарыдали. Сыщик, раскрыв рот, смотрел на плачущих «вдов».
Они терлись мокрыми щеками, а меня передернуло от отвращения. Мария Алексеевна, крепко обнимая Таню, продолжила:
– А он всю жизнь любил только меня.
– Он любил меня! – вскрикнула Таня, и объятия распались.
Женщины заговорили визгливо и скандально, перебивая друг друга. Жалобы чередовались оскорблениями, упреки насмешками – и все это обильно поливалось слезами. Слушать их было невыносимо. Я увидела, как Лешка обхватил голову руками, и невольно повторила его жест, зажимая уши ладонями.
Дверь распахнулась и пропустила Гришаню с очередной находкой. Ухмыльнувшись от уха до уха, он взгромоздил на стол синюю спортивную сумку.
– Во. Нашел. За шторой стояла. Чья это?
– Аленькина, – недоуменно ответила Мария Алексеевна и посмотрела на меня. И Таня посмотрела. И Петров. По его лицу пробежали тени, он нахмурился. А Гришаня сиял. Только Лешка остался неподвижным.
– Ну-с, милая девушка, – обратился ко мне Гришаня, усаживаясь верхом на стуле, поставленном напротив меня, – что скажете?
Я пожала плечами и отвернулась от него. Что я могла сказать? Я напрочь забыла про эту сумку. Мне было не до мыслей о ней. Что теперь они подумают обо мне? Меня объял мгновенный липкий страх, такой сильный, что застучали зубы. Я сама услышала этот стук. Уверена, все его услышали.
– Не хотите разговаривать. Жаль. Я не люблю давить на подследственных, но ваш случай особый – дело на контроле в верхах. Так что придется тебе, милая, колоться.
В любом криминальном романе героиня в этом месте вскидывается с возмущенным:
– Не смейте мне тыкать, Я с вами на брудершафт не пила.
Я не вскинулась, просто посмотрела на Петрова, увидела его постаревшее, чужое лицо и заплакала. Если они хотят увидеть во мне убийцу, я ничего не смогу поделать. Я не смогу доказать свою невиновность. Скрыв, что я заходила в кабинет вечером, я сама загнала себя в первые ряды предполагаемых убийц. Не исключено, что именно я возглавляю список подозреваемых, а со временем стану его единственной строчкой. Мне нечем оправдаться. Я никому не смогу объяснить свое поведение, не раскрыв тайны. Что угодно: суд, приговор, тюрьма – только не правда, известная мне одной.
От этого решения стало еще страшнее, и слезы полились неудержимо. На Гришаню мое слезоизвержение не произвело никакого впечатления. Он протянул руку, не глядя сдернул с гвоздика посудное полотенце и бросил мне на колени. Я крепко вытерла лицо влажным, пахнущим кухней полотенцем и напоследок высморкалась в него.
Таня брезгливо фыркнула и в который раз за сегодняшний день сделала попытку отодвинуться от меня. В глазах Марии Алексеевны застыл ужас, но когда наши глаза встретились, в глубине ее зрачков что-то дрогнуло, и она посмотрела на меня с жалостью и нежностью. Я опять заплакала и ухватилась за полотенце.
Мария Алексеевна тяжело поднялась, обошла Таню и начала втискиваться задом в узкое пространство между нами. Таня наконец получила возможность отодвинуться от меня, а Мария Алексеевна села рядом и обняла меня тяжелой рукой.
Даже Гришаню проняло. Он покачал головой и обернулся к Петрову за поддержкой. Петров смотрел на Истомину со странным выражением почтительного благоговения и благодарности. Довольно долго никто ничего не говорил. Слышались только мои всхлипывания и редкое возмущенное пофыркивание Тани.
Гришаня собрался с силами и завел по новой:
– Объясните, почему вы спрятали сумку за портьерой?
– Я не прятала, – ответила я, и это было последнее честное признание, сделанное мною в этот день.
– Как же она туда попала?
– Очень просто. Я забыла ее в том месте, и кто-то нечаянно задвинул ее за штору.
– Для чего вы собрали сумку и вынесли ее из комнаты? Хотели незаметно улизнуть? Почему? Взяли что-то без спроса?
Даже описывать не берусь, что я почувствовала. Ярость, стыд, боль, возмущение, страх... Я вскочила, пронеслась мимо Гришани, чуть не скинув его со стула. Но он успел увернуться и повернулся на стуле вслед за мной. Я вывернула сумку на пол посередине комнаты и сразу устала.
– Вот, смотрите! – предложила Марии Алексеевне. Она замахала руками:
– Ну что ты, Аленька. Никто из нас не считает тебя воровкой.
– Конечно, нет, – с мрачной иронией подтвердила Таня и зловеще добавила: – Не воровкой, нет...
Стало ясно, что уж она-то твердо уверена в моей виновности в смерти Градова. Стало темно от ужаса. (Кровь застыла в жилах – тоже подходит.)
– Но, если вам нечего скрывать, почему вы уходили тайно? – невозмутимо продолжал Гришаня, отвернувшись от кучки вещей на полу.
– Я не уходила тайно, я знала, что Мария Алексеевна в это время обычно на кухне, и собиралась зайти к ней, чтобы поблагодарить и попрощаться.
Говоря все это, я старалась не встретиться глазами с Истоминой. Тут произошло еще одно неожиданное событие. Вдруг зашевелился Лешка, так давно окаменевший, что все привыкли к его неподвижной фигуре и воспринимали ее скорее как деталь интерьера. Лешка соскользнул со скамьи и, опустившись на колени, принялся бережно подбирать мои вещи и складывать в сумку.
Присутствующие в очередной раз онемели и очумело таращились на новое чудо. Гришане тоже понадобилась передышка. Он снова обернулся к Петрову за поддержкой и, видимо, ее получил, потому что откашлялся и довольно бодро спросил:
– Что вам помешало выполнить свой план?
Лиха беда начало. Начав, я дальше врала как по писаному. Да и то сказать, ставка немалая. Моя свобода и честное имя.
– Я спустилась по лестнице, оставила сумку у стены (хорошо ввернула) и намеревалась свернуть в левый коридорчик, но тут услышала голоса. Я заглянула за угол и увидела Марию Алексеевну. Она разговаривала с каким-то мужчиной, и я решила подождать. – Здесь мне потребовалось передохнуть, и я замолчала.
– Ну, дальше... – поторопил меня Гришаня, елозя на своем стуле.
– Дальше... – протянула я. Черт! Что же дальше? Как назло, ничего не приходило в голову. А, ладно.
– Я присела на нижнюю ступеньку и стала ждать. Разговор затягивался, я услышала, что Мария Алексеевна приглашает мужчину в дом. Мне не хотелось прощаться при посторонних. К тому же я весь день неважно себя чувствовала, и голова опять разболелась. Я решила задержаться еще на полчасика и потом уехать. Поднялась к себе, прилегла и неожиданно уснула. Проснулась, пошла умываться, и тогда вы меня нашли.
Я насколько могла твердо взглянула в глаза Гришане, он ответил взглядом, полным сомнения:
– Значит, о произошедшем в доме вам ничего известно не было?
– Нет, ничего.
Я с облегчением вздохнула. И снова тихонько заплакала. Потому что Лешка ласково провел ладонью по аккуратно уложенным в сумке вещам и застегнул молнию. Он отставил сумку и снова сел, ни разу не взглянув ни на кого из окружающих. Почему он не смотрит на меня? Верит, что я убийца? Или он сам?.. Нет, нет, Господи, только не это! Пусть Лешка считает меня убийцей отца, пусть ненавидит, только бы... Господи, не допусти!
Я настолько углубилась в свои мысли, что не сразу услышала Гришаню. Уж, конечно, его не устроили мои объяснения, и он прикопался ко мне с нового места.
– Положим, все так. Но почему вы хотели уехать?
– У меня была причина личного характера.
Я боялась, он спросит о причине. Ответа у меня не было. Правду я сказать не могла, а приемлемая ложь никак не сочинялась. Но Гришаня согласно кивнул, удовлетворившись моим ответом. Я подозревала, что его интерес к этой теме не остыл, а отложился.
Ой, горе-горюшко! Поведут меня в наручниках в тесную сырую камеру. Я представила себе, как тащусь, с трудом передвигая скованные ноги, как позвякивают кандалы, и хотела было опять заплакать. Но сразу чего-то не получилось, потом решила не сдаваться, а бороться за жизнь и свободу. Собралась я с силами очень вовремя. Тут-то коварный Гришаня вполне благожелательно спросил:
– Ну, а рвало тебя чего так?
Снова повисла тишина. Я громко сглотнула, машинально посмотрела на Лешку. Увидела поникшие плечи, опущенную голову, стиснутые подрагивающие руки. У Лешки дрожали руки. Это окончательно добило меня. Леша, Лешенька, что это? Я не знала, что говорить. Конечно, мне хотелось освободить себя от подозрений, доказать собственную невиновность, но с другой стороны... Если моя невиновность повлечет за собой подозрения на Лешку... На хрена мне такая невиновность. Что же делать? Молчание затягивалось, становилось нестерпимым. Плохо было всем. Даже Петрову. Один Гришаня наслаждался. Вот ведь гад какой! Первой не выдержала Мария Алексеевна:
– Ну мало ли что могло вызвать у девочки рвоту... – примирительно начала она и сделала паузу, намереваясь приступить к перечислению причин заболевания, но раздался ехидный тоненький голосок, столь не похожий на Танин, что я даже не сразу поняла, кто это проблеял:
– Например, токсикоз беременности...
Все смотрели на меня. Я смотрела на Таню. Я смотрела так, что все в комнате, включая Лешку, поверили, что я способна на убийство. И если еще никого не убила, то сейчас эту свою оплошность исправлю. Таня побледнела и съежилась. Гришаня поспешно передвинул стул, преградив собой доступ к Тане, и проговорил почти искренне:
– К данному делу это не относится. Поскольку установлено, что с убитым подозреваемая познакомилась всего два дня назад.
Проговорил и победно огляделся. Молодец! Тьфу на эту жизнь проклятую. Воровство, убийство, беременность. И все это я. Каково?
Гришаня встал и под нашими взглядами начал прохаживаться по комнате от стены к стене. За его передвижениями следили глазами все: напуганная, но уже несколько успокоившаяся Таня, потерянная Мария Алексеевна, Петров, сидящий на подоконнике с сигаретой, и даже Лешка слегка поворачивал голову. Лешкиного лица я не видела, и это хорошо.
Мои силы иссякали. Гришаня раздумчиво заговорил, продолжая маячить перед глазами и только иногда останавливаясь напротив кого-нибудь из несчастных, сидящих рядком на скамейке, и вперяя ему в глаза острый взгляд маленьких глазок. Мы, словно под гипнозом, синхронно поворачивали головы вправо-влево вслед плотной фигуре. Гришаня больше не ерничал, в его поведении появилось нечто... ну не знаю, пугающее, что ли.
– Я представляю себе это так. Убитый начал ухаживать за невестой сына. Возможно, девушка ответила ему. Или ему показалось, что она ответила. (Ой-ой-ой!) Короче, я думаю, что, когда Аля зашла в кабинет, между ними что-то произошло. Именно из-за этого девушка решила покинуть дом. (Ай да Гришаня, один в один!) Собиралась ли она предварительно убить Градова?
Гришаня замолчал, покачался перед Таней с мыска на пятку, взъерошил волосы. Напряжение в комнате достигло отметки, после которой неминуем взрыв. За миг до того, как кто-нибудь из нас сорвется, Гришаня возобновил движение и речь:
– Я не могу утверждать этого наверное. Возможно, Градов заметил проходящую мимо двери девушку, позвал ее. Она вошла в кабинет, и между ними произошло роковое объяснение. Убийство могло произойти в состоянии аффекта или по неосторожности. Но нельзя сбросить со счетов и такую возможность. Девушка подготовилась к убийству. Тогда это преднамеренное убийство, и становится безразлично, что послужило побудительной причиной. Должен сказать, что мне эта версия представляется наиболее верной. Она, кстати, очень хорошо объясняет желание нашей подруги тайно смыться.
– Я не смывалась. Я просто уезжала, – безнадежно возразила я, ни на что не надеясь и ничего не желая.
– Аля уезжала из-за меня. – Услышав безжизненный Лешкин голос, больше похожий на невнятный скрип, я вздрогнула от неожиданности. И опять тихо заплакала, не в силах справиться с собой.
– Почему? – встрепенулся Гришаня и встал перед Лешкой, заложив руки за спину. Голову он склонил вперед и набок, точь-в-точь ворона перед выброшенным молочным пакетом. Петров щелчком отправил сигарету в форточку и присоединился к партнеру. Лешка не отреагировал на бесстыжее милицейское разглядывание, ответил равнодушно:
– Мы поссорились.
– Из-за чего? – слегка нажал Гришаня. Лешка не поддался:
– Не важно. Алька никого не убивала.
– Ну, вот видите, – с искренним облегчением откинулась на спинку скамьи Истомина.
– Тогда остается единственная кандидатура. – Гришаня смотрел прямо на Лешку: – Вы сами. Застали папашу в интересном положении с вашей невестой и рассердились.
– Нет! Нет! – закричала Лешкина мать. – Это не Лешик!
– Думаю, либо жених, либо невеста...
Мария Алексеевна и Таня смотрели на меня. Сейчас их взгляды были похожими. Своей неприкрытой враждебностью. Во взглядах явно читался сделанный выбор. Понятное дело, как хорошо и удобно – заезжая злодейка, чужой человек. Стало больно. Таня за все время нашего знакомства не пыталась демонстрировать дружелюбие, а вот Мария Алексеевна, мне показалось, мало-помалу прониклась ко мне симпатией.
Дверь плавно открылась, пропустив из коридора мужские голоса и эксперта. У меня хватило сил удивиться. Я думала, все менты покинули нас, оставив только веселый дуэт. А оказалось, в доме вовсю кипит следственная деятельность.
– Ну, командир, – обратился эксперт к Гришане, – мы там все закончили и уезжаем.
Гришаня кивнул, и эксперт, подмигнув Петрову, повернул к выходу. Уже взявшись за дверную ручку, он, словно что-то вспомнив, обернулся к Гришане:
– Ребятишек можешь отпустить. Их пальчики не обнаружены на орудии убийства.
– Может, стерли? – понадеялся Гришаня.
– Да нет, там куча старых следов и несколько свежих, но детки вообще за вещичку не хватались.
Мария Алексеевна взглянула на меня, в ее глазах плескалась радость, и я убедилась, что она действительно хорошо ко мне относится. Но вот до нее дошло все до конца, глаза полыхнули мрачным торжеством и обратились на Таню. Та ответила непримиримым взглядом.
– Идите, – махнул рукой Гришаня. Его лицо выражало горькое разочарование. Оно и понятно. Отняли такую хорошую убийцу. Петров же, наоборот, весь сиял, когда подошел ко мне и протянул руку. Я не забыла, что он тоже какое-то время верил в мою виновность, но решила проявить великодушие и простить его. Мы ведь мало знакомы, как я могу требовать от него веры в себя? Я вложила свои пальцы в его ладонь и встала, опираясь на нее. Петров приобнял меня за плечи и повел к двери.
– Вы тоже идите, – приказал Гришаня Лешке.
Лешка оглянулся на мать. Марии Алексеевне было не до него. Успокоившись за судьбу сына, она полностью переключилась на соперницу. Таня не осталась в долгу. Визгливый диалог прервала захлопнувшаяся дверь, и мы остались с Лешкой вдвоем. Я, не оборачиваясь, протянула руку назад, безошибочно нашла Лешкину и, уцепившись за нее, повела Лешку к входной двери.
Сразу за дверью я повернулась, и мы обнялись. Лешка дрожал и прижимался ко мне, словно искал защиты. Я насколько могла крепко обняла его, и мы стояли так. В моей душе поселились боль и облегчение.
Потом мы сидели рядом на ступеньках. Лешка положил голову мне на колени, я одной рукой обняла его плечи. Другой рукой и губами я ласкала мокрое, соленое от слез лицо. Он тоже целовал мое лицо и пальцы. Я видела, что от слез ему становится легче.
Мы долго молчали. Первым заговорил Лешка. И первые его слова были о матери.
– Это не мама, – убежденно сказал он.
Я кивнула:
– Я знаю. Это не она и не Таня.
– А кто?
– Не знаю. Но никто из нас не мог убить его. Для всех, – я запнулась, – вас он очень много значил.
– Я испугался, когда они подумали на тебя.
– Я знаю.
– Ты не должна думать обо мне плохо. Я просто боялся. Прости.
– Не извиняйся. Я не обижаюсь. Не будем говорить об этом.
Но ему говорить об этом было необходимо, и он продолжал, прижимаясь щекой к моим коленям:
– Я видел, как ты выбежала в слезах. Он обидел тебя?
Этого вопроса я все время боялась. Ответила коротко, стараясь не выдать себя:
– Нет.
– Почему же ты плакала?
Лешенька, милый, не будь таким настойчивым, не мучь меня...
– Просто он пошутил, а я не поняла.
– Это правда? – с надеждой спросил Лешка.
– Правда.
Какое счастье, что Лешка уткнулся в мои колени и мне не надо смотреть ему в глаза. Только вот почему он старается не смотреть на меня?
– Сейчас, наверное, не надо об этом. Но...
– Говори все, что хочешь. Можно.
– Мне показалось, что ты влюбилась в него. Нет? – Лешка повозился и повернул лицо ко мне.
– Нет. За всю мою жизнь я влюбилась только один раз.
Я вложила в свои слова всю любовь, на которую способна. Лешка слабо улыбнулся. Он вздохнул глубоко и облегченно, покрепче обхватил мои колени, потерся о них щекой и закрыл глаза. Я сидела, глядя на проступающий в предрассветных сумерках сад, поглаживала его плечи и ни о чем не думала.
Мне требовалась передышка перед принятием решения, и я использовала ее полностью. Свитер отсырел от холодного ночного воздуха, меня пробирал озноб, но я продолжала сидеть, слушая посапывание любимого, наслаждаясь тяжестью и теплом его сонного тела, и не хотела ничего другого.
Лешка спал недолго. Внезапно он дернулся и поднял голову. Я увидела испуганное и встревоженное, совсем детское лицо с припухшими влажными глазами.
– Что, Лешенька?
– Аль, как мама?
– Я не знаю. Никто не выходил.
– Мне надо идти туда.
– Да, иди. Леш, я буду у себя, хорошо?
– Хорошо, хорошо...
Он уходил, уже не слыша меня, полный тревоги за мать, отстраненный, чужой. Самый близкий и дорогой.
Не знаю, почему я не поднялась к себе в комнату, как обещала, а потащилась за Лешкой. Мы еще не дошли до двери на веранду, как она вдруг распахнулась, оглушив нас взрывом громких голосов. Я остановилась в растерянности, пытаясь определить характер звуков. Лешка же, наоборот, рванулся в дверь и столкнулся с вылетевшим навстречу Петровым. От столкновения Лешка отлетел к стене.
