Текст книги "Селеста, бедная Селеста..."
Автор книги: Александра Матвеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
– Не смейся. Меня этот факт чрезвычайно беспокоит. Людочка – светлый и чистый человек. Она, если хочешь знать, в чем-то даже лучше тебя.
– Во всем лучше. Вот и не будь дураком, кончай бегать за юбками и порадуй Людку вниманием... Виталь, не будь козлом, убери руки, я же сказала.
– Аль, иди сюда!
– Что случилось?
– Кротов, вали отсюда, дай поговорить.
– Потом поговорите. Аль, иди скорее.
Банкет в честь защиты диплома был организован на квартире у Мезенцевых, проистекал в теплой, дружественной обстановке и сейчас плавно приближался к логическому концу. Ребята разбрелись по всей четырехкомнатной квартире, включая родительскую спальню, и каждый нашел себе занятие по душе. Людка, к примеру, самозабвенно выголашивала под гитару русские народные песни. Виталька воспользовался этим и вытащил меня из квартиры. Мы устроились на широком подоконнике в подъезде. Коля нашел нас здесь и, сдернув меня с подоконника, решительно потащил к приоткрытой двери. Виталька, недовольно тащился следом.
Ребята сидели, тесно сдвинувшись, на диване перед включенным телевизором. Я с размаху плюхнулась на колени Севке, ожидая взрыва негодования. Но Севка плотнее сдвинул колени и обнял меня одной рукой. Все остальные дружно зашевелились, устраивая меня поудобнее. Мне это не понравилось. Очень не похоже на наших мальчишек, а любое отступление от привычного меня настораживает. Поскольку все не отрывали взглядов от телевизора, я тоже с некоторым недоумением уставилась на экран.
Было время новостей. Транслировали хронику последних событий. Я узнала кадры, которые уже видела последние три дня. Районная больница в Ставрополье, занятая террористами. Очевидно, в обстановке произошли какие-то изменения, вызвавшие интерес моих друзей.
Но как это непосредственно касается меня? Касается. Ведь зачем-то Колька привел меня к телевизору. И их поведение сейчас. Никто не смотрит на меня, даже Людка, но почему-то я чувствую их пристальное внимание.
Женский голос за кадром захлебывался и перебивал сам себя. Я никак не могла сосредоточиться и понять происходящее.
– Они что, предприняли штурм?
– Нет, им удалось блокировать боевиков в одном помещении. Основная часть спецназа начала эвакуировать детей. Несколько человек их прикрывали. Вот смотри.
– А откуда кадры?
– С ними репортер с НТВ. Он там с самого начала.
Вдруг Севка крепче прижал меня к груди. Я удивилась, сделала попытку отстраниться и не завершила движения. Человек в камуфляже очень знакомым движением тряхнул головой, передвинул автомат на грудь и шагнул за угол.
Я, не желая верить, умоляюще взглянула на Людку. Она плакала, я удивилась и, повинуясь Севкиной руке, снова взглянула на экран. Я что-то пропустила, потому что Лешка на экране вдруг прыгнул вперед на какого-то бородатого мужчину. Мужчина, весь обвешанный странными предметами, попытался оттолкнуть Лешку. Но Лешка рывком прижал его к себе и вместе с ним выбросился в окно.
Сразу раздался звук взрыва, экран заполнили языки пламени, изображение дрогнуло, словно камеру выбило из рук, и все кончилось. Для меня по крайней мере.
Я очнулась на диване в гостиной. Возле меня хлопотала Виталькина мама. Увидев, что я открыла глаза, она помогла мне сесть и позвала ребят.
Они смотрели на меня и ждали. И я смотрела на знакомые, потрясенные сейчас лица. Парни выглядели совершенно трезвыми, а Людка опухла от слез и все время всхлипывала и шмыгала носом.
– Я не поняла, что произошло. Это был Лешка?
Спрашивая, я смотрела на Колю. Он кивнул.
– А взрыв?
– Мы смотрели два раза. По разным каналам. Потом сверились. Получилось вот что. Террористы обещали взорвать больницу вместе с детьми. Никаких требований не выдвигали. Отделили персонал от детей, заперли в бойлерной. Медики разобрали часть стены, одному удалось бежать. Потом мы чего-то не знаем. Потом ребятам из спецназа удалось как-то проникнуть в здание, боевики к этому времени так обнаглели или, может, чего обкурились... Короче, они все сидели в одной комнате. Часть ребят остались их сторожить, большинство начали выводить и выносить детей через бойлерную.
Леха был среди тех, кто охранял боевиков. Почти все дети были еще в больнице или поблизости, когда поднялась стрельба. Леха почему-то пошел один по коридору, в какой-то комнате сидел мужик, весь обмотанный взрывчаткой. Похоже, смертник-фанатик.
Леха выкинулся вместе с ним в окно. Потом взрыв. Мы не поняли, почему Леха пошел. Хотя второй раз смотрели очень внимательно. Мы записали репортаж, но еще раз смотреть не стали. Потом.
– Почему вы вообще стали смотреть НТВ?
– Олег позвонил, велел смотреть.
Я вспомнила, как Олег, работающий инженером на телевидении, подходил к нам с Виталькой прощаться. Он чрезвычайно дорожил своей работой и не хотел пропустить ни одной смены, даже ради дипломного банкета.
– Коль, там еще что-нибудь было?
– Нет, это все...
– А Лешка?
– Я не знаю.
Я требовательным взглядом обвела их лица. Они опускали головы. Людка завыла в голос. Я разозлилась.
– Замолчи! Пока не увижу его мертвым, он жив.
Я вскочила с дивана.
– Мальчики, надо что-то делать.
– Мы уже думали. Запустим цепочку и попробуем узнать.
– Хорошо. Сейчас по домам и за дело. Звоните всем, кого вспомните, вопрос один – где?
Мы попрощались с Мезенцевыми и пошли по домам. Виталик и Людка остались мыть посуду. Васька и Света уехали к ребенку. Все остальные пошли ко мне. Даже Моисеев. Впрочем, почему даже? Лешка-то ведь его не обижал.
Мамы дома, по обыкновению, не было, и мы разбрелись по квартире. Кто-то сел составлять списки, кто-то сразу взялся за мобильник. Наш телефон решили не занимать, чтобы к нам можно было дозвониться.
Непрерывно кипел чайник, непрерывно звонили телефоны. Все что-то делали. Кроме меня. Я остекленела и не была способна ни на мысли, ни на действия.
Через какое-то время, бессмысленно перемещаясь по квартире, я наткнулась на Витальку. Он стоял в прихожей, прислонившись плечом к стене, и говорил в мобильник. Из кухни послышался Людкин голос. Она, как всегда, созывала народ к кормушке. Я притащилась на зов и увидела несколько парней, пивших чай. Двое при этом не переставали говорить по телефону.
К пяти часам стало ясно, что ни один из наших каналов не ведет к необходимой информации. Мы перебудили и переполошили кучу народа, но ничего не узнали.
Ребята избегали моего взгляда, да и мне лицезрение их бледных до синевы лиц удовольствия не доставляло.
В числе наших ресурсов значились два телефона. Но звонить по ним следовало после девяти утра. Решили разойтись. Людка уже спала в маминой комнате. В моей комнате спали Толик и Юрик. После того как дверь закрылась за последним из уходящих парней, Виталькой, мы с Колей остались одни. Молча сидели на кухне.
Примерно через час раздался звонок в дверь. К этому времени я настолько отупела, что не испугалась и не удивилась. Коля пошел открывать и привел Олега и какого-то очень худого татарина лет сорока.
Олег указал на него рукой:
– Это Тимур – наш репортер, он был там, в больнице.
Тимур кивнул, подтверждая слова Олега, и кивнул еще раз, благодаря Колю за чай. Я выставила из холодильника все, что могла предложить, и все трое поели. Потом Олег встал:
– Аль, я поеду, мне еще работать до конца смены. Тимур вам все расскажет.
Коля проводил Олега и по дороге разбудил ребят. Последней появилась Людка. Она умылась и причесалась. Мальчишки ничего этого делать не стали, всклоченные, с опухшими физиономиями, ввалились в кухню и, не обращая внимания на Тимура, принялись за чай.
Тимур спокойно подвинулся, давая ребятам место у стола. В его манерах сквозила привычка к случайным местам и случайным людям.
– Тот парень, что выбросился со смертником, жив? – спросила я о главном.
Парни перестали жевать и подняли головы, но смотрели почему-то на меня, а не на Тимура. Тимур тоже взглянул на меня сквозь узенькие щелочки. На его лице появилось странное выражение. Он словно определял степень доверия, которой я заслуживаю. Я переступила, встала позади сидящих на табуретках парней и снова спросила:
– Истомин жив?
Тимур попеременно взглянул в лицо каждому из нас, помолчал и, что-то для себя решив, ответил:
– Был жив, когда меня увозили. Меня контузило взрывной волной, ребята вынесли и сразу отправили на аэродром. В себя я пришел уже в самолете, увидел рядом видеокамеру. Сопровождающий сказал, что камеру привезли вместе со мной ребята из ОБТ, они же просили передать, что среди них убитых нет.
Мужчина помолчал, удрученно помотал кудлатой «перец с солью» головой:
– Ребята, я вам честно скажу, когда Олег мне про вас сказал, я обрадовался. Думал, выжму из вас все, что смогу, сварганю классный репортаж. А сейчас посмотрел на вас и понял. С вами так нельзя. Скажу правду. Попал я в эту группу случайно. Срок моей командировки кончился, уже было место в самолете. Я толкался среди разного народа поблизости от больницы в надежде получить хоть какую-то информацию. Вдруг появилась группа парней. Они сильно отличались от окружающих.
Я понял – это мой шанс, выяснил, кто они, и попросил взять с собой. Старший подумал и сказал: «Давай!» Он подозвал одного из парней и поручил ему меня. Парень мне велел держаться рядом. Так я и делал.
Сначала отряд по одному человеку просочился в бойлерную, потом рассредоточился по всему корпусу. Парни неслышно и незаметно перемещались по больнице, практически под носом у боевиков. Я снимал, только когда мне разрешали.
Большую часть медиков вывели из больницы, но двое остались, чтобы помочь выводить детей. Мне казалось, что все делается страшно медленно. Потом оказалось, что вся операция заняла меньше полутора часов.
Командир отправил с заданием моего сопровождающего, я поднялся следом за ним, но мне велели остаться. Парень вернулся, пошептался с командиром, тот позвал остальных и разделил на две группы. Мой спутник входил в малочисленную группу. Он не хотел брать меня, но я настоял. Он взял с меня слово, что я вернусь в бойлерную сразу, если начнется стрельба.
Террористы собрались в большой палате, откуда они выгнали больных детишек и организовали себе место отдыха. Очевидно, у них что-то шло не так, не получалось, потому что они ссорились и кричали.
Спецназ расположился так, чтобы никого не было видно ниоткуда, и сидели тихо, пока кто-то из боевиков не вышел из палаты. Его вырубили, за ним послали другого, его тоже вырубили. Боевики подняли переполох. Они пытались прорваться, стреляли.
Я честно хотел уйти, но тут увидел, как моя нянька вдруг крикнул соседу:
– Встань за меня! – И бросился бежать вдоль коридора. Не раздумывая я последовал за ним. Ну а что дальше, вы видели на экране. Так что о том, что парня зовут Алексей Истомин, я узнал уже в Москве. Один из тех, кто готовил материал к эфиру, узнал своего друга.
Дослушав Тимура, я молча развернулась и пошла в свою комнату. Сил не было ни на что. Хорошо, если кто-нибудь скажет Тимуру спасибо и проводит. А нет так нет.
Ночь подходила к концу. Я выключила свет, постояла, вглядываясь в темноту. Что делать? Что делать? Ощутила боль и осознала, что ломаю пальцы. Совершенно не свойственный мне жест, театральщина какая-то. Надо взять себя в руки.
Приблизилась к окну, отодвинула штору. Потом протянула руку, не глядя нащупала ручку и рванула изо всех сил. Раздался треск разрываемой бумаги, узкие полоски, скручиваясь, полетели мне в лицо. Я даже не заметила, когда мама заклеила окна на зиму. Раньше мы всегда это делали вместе и вместе же весной снимали побуревшие за зиму полоски бумаги, мыли окна. Мысли о маме пришли и ушли, не задержавшись в сознании.
Морозный воздух хлынул в духоту комнаты. Я несколько раз глубоко вздохнула и легла, не раздеваясь, на незаселенную тахту. Я сразу уснула и проснулась только один раз, когда пришла Людка. Людка закрыла окно и легла рядом со мной, натянув на нас одно одеяло.
Мы с Колей подъехали к Лешкиному дому в начале десятого. В девять Коля сделал отложенные звонки. По одному телефону обещали узнать и сразу перезвонить. По другому телефону ответили, что интересующий нас человек будет позже, ему передадут нашу просьбу, и он нам позвонит.
Сидеть и ждать не было сил, и мы с Колей решили попытаться узнать что-нибудь через Лешкину маму. Ехать на дачу не хотелось, боялись пропустить телефонный звонок. Я помнила, что на даче есть московский телефон, но номера не знала. Коля предположил, что номер может быть записан у Лешки дома, он сходил в общежитие за ключами, и мы поехали к Лешке.
К этому времени состав гостей в моем доме сменился. День был рабочий. Ребята поехали отпрашиваться и договариваться о графике. Васька привез Светлану с Леночкой и уехал. Светлана накормила и уложила ребенка в коляску, а сама села неподалеку от телефона с вязаньем. Она проводила нас взглядом, и от ее взгляда мне стало немного, совсем немного легче.
Коля повертел ключом в скважине замка и с недоумением взглянул на меня. Я отстранила его от двери и нажала кнопку звонка.
– Кто там? – немедленно раздался дрожащий женский голос. Она, видно, услышала звук поворачивающегося ключа, подкралась к двери и застыла, ожидая страшного вторжения грабителей.
– Слава Богу! Таня, открой, это Аля.
Она облегченно залопотала, загремела ключами, открыла дверь. Было заметно, что эту ночь Таня не спала. Она взглянула на меня, я поняла, что Таню обуревают два одинаково горячих желания: выставить меня за дверь или со слезами упасть мне на грудь, и она не знает, на каком остановиться. Я вывела ее из затруднения, вошла, на мгновение прижалась к ней, отстранилась, задержав ладонь на ее плече, представила своего спутника. Таня провела нас в комнату, которую Лешка обычно держал закрытой.
– Нам позвонили несколько человек сразу. Они видели хронику по телевизору и узнали Алешу. Мы растерялись и не знали, что делать, кому звонить. Потом решили ехать в Москву. Сосед довез нас до станции. Ехали чуть ли не два часа. Дорогу занесло, машина буксовала. Еле успели на последнюю электричку. До дома добрались далеко за полночь. Мария Алексеевна не выдержала, пока я принимала душ, она выпила полбутылки коньяку. Все, что нашлось в доме. Конечно, ей стало плохо. Мы провозились до утра. Она с час как заснула. А я уже на ногах не держусь.
– Тань, мы всю ночь пытаемся что-нибудь узнать о Лешке. Ничего не получается. В окружном штабе обещали помочь, но им нужна фамилия командира группы. Может, Лешка писал что-нибудь Марии Алексеевне?
– А тебе он разве не писал?
– Нет. Мне он не писал. Мы расстались. Не надо делать вид, что тебе это не известно. Сейчас не до игр.
– Если вы расстались, чего ж ты беспокоишься?
– Таня, не сейчас. Обещаю, когда мы найдем Лешку, я отвечу на все твои вопросы. Помоги нам.
– Я помогу. Но не тебе. Тебе помогать я бы ни за что не стала. Я из-за Марии Алексеевны. Ты настырная. Я про тебя это сразу поняла. Если решила что, добьешься обязательно. Ты найдешь Алешу и скажешь Марии Алексеевне.
– Обязательно. Я сразу сообщу вам все, что смогу узнать.
– Я знаю. Ты честная и ответственная.
Она ушла. Коля слабо улыбнулся бледными губами:
– Сильно ты занимаешь мысли этой девушки. Анализировала и синтезировала впечатления о тебе вполне грамотно и по полной программе.
Я прошла вдоль стеллажей, занимающих одну из стен комнаты. Книги, фарфор, крошечные картины – миниатюры в деревянных рамках, фотографии в таких же рамках. Я застыла. С фотографии, старой, черно-белой, явно любительской, таращил поразительно черные глазищи Лешка-первоклассник с черной челочкой на лбу и щербатой счастливой улыбкой.
– Аль, – просяще сказал Коля, – постарайся не плакать. Если начнешь, не сможешь остановиться, а у нас дел по горло.
Ужасно хотелось наорать на этого бессердечного придурка, а потом дать себе волю и плакать, плакать, пока не умру.
Очень может быть, я бы так и поступила. Но вернулась Таня. Она принесла тоненькую пачку писем. Всего несколько штук. Одно из них протянула нам.
– Алеша только два раза упоминает своего командира. В одном письме он пишет Капустин, а в другом, Сан Саныч – и еще майор в другом предложении. Так что, если это один и тот же человек, его полное имя майор Капустин Александр Александрович. Это то, что тебе нужно?
– Да. Спасибо, Таня.
Я смотрела на знакомые каракули на затертом от частого чтения листочке и не собиралась больше сдерживаться. Тяжелая слеза сорвалась с ресницы и упала куда-то вниз на пол. Коля решительно взял меня за локоть и поволок к двери. Я пыталась присвоить письмо, но Танины пальцы жестко отняли дорогой клочок бумаги. Слезы полились с частотой летней капели. Коля выволок меня из квартиры. Последнее, что запомнилось, задумчиво-вопросительное выражение на Танином лице. Я опять чем-то поразила ее.
Я сообщила данные о Лешкином командире по двум телефонам. Потом на всякий случай по электронной почте разослала всем ребятам, имеющим выход в Интернет. Еще через некоторое время мне позвонили и конспиративным шепотом сообщили домашний телефон майора Капустина.
Второй абонент, позвонивший почти сразу же, подтвердил, что лейтенант Истомин служит в группе майора Капустина Александра Александровича и что группа в данный момент на выезде.
Следовало сделать еще один шаг, и можно будет (если повезет) все узнать. Именно в этот момент решимость оставила меня. Я не была готова услышать ответ на свой вопрос – УБИТ. Похоже, я не смогу пережить такого ответа. А если подумать, этот ответ наиболее реальный. То есть, как сказал бы настоящий математик, вероятность близка единице.
Я вышла на кухню. Там никого не было и все сияло чистотой, как в те времена, когда мама постоянно жила дома. Только тут я вспомнила, что не видела маму больше суток. Она помогла мне принарядиться к банкету, сказала, что попозже сходит к Куликовым, и закрыла за мной дверь. Значит, по обыкновению, заночевала у дяди Сережи. В другой день я бы разозлилась, сегодня порадовалась. Объясняться еще и с мамой – это уже слишком.
Мама как-то на удивление равнодушно отнеслась к тому, что Лешка перестал появляться у нас и звонить. Спрашивала ли она о нем хоть раз? Не помню.
Севка сидел в маминой комнате и смотрел телевизор. Рядом с ним с одной стороны сидела Лелик, с другой стоял телефонный аппарат. Значит, Светлану с Леночкой сменил Севка. С Леликом. Не знала, что их отношения настолько продвинулись. Парочка синхронно оторвала глаза от экрана, повернула ко мне головы, посмотрела, ничего не сказала и опять же одновременно вернула внимание экрану.
Я разбудила Колю и сказала ему, что пора звонить домой майору. Коля просыпался очень тяжело. Тянулся, закинув руки за голову и выставив из-под одеяла голую левую ногу, хлопал ресницами, мотал кудлатой головой и снова проваливался в сон. Я терпеливо и безжалостно хваталась за жилистое плечо и встряхивала Колю. Сознание мало-помалу возвращалось к нему, наконец Коля перестал засыпать сразу, как только прекращалось микширование, и теперь лежал широко раскрыв глаза. Я ждала.
– Уйди, я оденусь, – сипло приказал он, глядя на меня с отвращением и жалостью одновременно. Я ушла из комнаты, раздумывая над странностями Колиного отношения ко мне, и потрогала чайник на плите. Чайник оказался чуть теплым, и я зажгла под ним газ, невольно закоптив начищенный кем-то бочок. Тряпку тоже кто-то тщательно выстирал и разложил на краю мойки для просушки. Я взяла тряпку и уголком поводила по чайнику. Копоть только размазалась. Я расстроилась и, сглатывая слезы, тупо продолжала водить по эмалированной поверхности.
Коля равнодушно взглянул на меня. Отстранив мои руки, снял с огня чайник и налил кипятку в подготовленную мной смесь растворимого кофе и сахарного песка. Отпил, кивком одобрил и благожелательно заметил:
– Чайник ты уже оттерла. Видишь, чистый?
Бочок чайника действительно сиял ослепительным бело-голубым светом. От облегчения я расплакалась еще горше.
– Хорошо, что ты меня разбудила. Будет лучше, если я позвоню.
Коля сам так решил, и я плакала от благодарности к нему. И еще от страха. Майор был там, когда погибал Лешка. Что он скажет?
Мне в голову не приходило, что майора может не оказаться дома. Я думала, он сам подойдет к телефону. Откуда взялись эти бредовые мысли? Ведь мне было известно, где еще вчера вечером находился майор и его команда.
Хорошо, что позвонил Коля, потому что к телефону подошла какая-то женщина и объявила, что майор в командировке. Коля не растерялся и спросил: «Когда майора ждут домой?» «Всегда», – ответила женщина. «Понятно, – сказал Коля. – А в ближайшее время? Завтра?»
Женщина оказалась подозрительной и начала пытать Колю. Коля ничего не скрывал и отвечал на все, даже самые странные вопросы чистую правду. Этим он расположил к себе женщину. Но думаю, если бы разговаривала я, мы бы не узнали, что майор прилетел ночью, но дома еще не был, хотя уже два раза звонил. Один раз ночью и сказал, что сам развезет по больницам троих раненых, а второй полчаса назад из управления с обещанием вернуться домой еще сегодня.
Я вынеслась из квартиры раньше, чем Коля закончил разговор. Он догнал меня уже у машины. Дорога в центр одна по Каширскому шоссе.
– Чего ты носишься? – ворчал Коля, выруливая на проспект. – Куда ехать-то знаешь?
Я не знала. Коля достал из кармана большой мобильник старой модели. Я позвонила домой и велела Севке узнать адрес управления. Мы подъезжали уже к «Тульской», когда Севка сообщил адрес. Колька выругался матом, а я снова заревела. Управление располагалось на набережной, и нам пришлось вернуться к Автозаводскому мосту. Всю дорогу Коля на нервах почем зря крыл меня за торопливость и бестолковость. Я понимала, что он боится. Боится узнать правду о Лешке. Я тоже боялась. Я боялась так, что сводило скулы.
Я чуть было не сбила с ног какого-то мужчину. Не теряя времени на извинения, пронеслась мимо и рванула на себя тяжелую дубовую (наверное) дверь. От рывка дверь неожиданно легко отворилась и под собственной тяжестью совершила полуоборот вокруг своих прекрасно смазанных петель. Меня, вцепившуюся намертво в ручку, дверь, естественно, потащила за собой.
Под действием центробежной силы я слегка отклонилась от вектора вращения и завершила движение в дальней точке от входа. При этом еще раз толкнула несчастного мужчину, который почему-то не спешил отходить от дверей.
Проникнув наконец в помещение, я сразу за дверью ступила на красную ковровую дорожку и оробела. Слева вблизи от дверного проема помещалась деревянная тумбочка примерно в два раза выше прикроватной. У тумбочки помещался человек в военной форме и с красной повязкой на рукаве.
Я поймала вопросительный взгляд часового (это ведь был часовой?) и шагнула к нему. На мой вопрос часовой ответил, что майор только что прошел через его КПП и странно, что мы с ним не столкнулись.
Почему же не столкнулись? Очень даже столкнулись. Выкрикнув на бегу: «Спасибо!» – я толкнулась всем телом в дверь, не встретила никакого сопротивления и со страшной скоростью вылетела на крыльцо.
По всем правилам механики мое движение должно было перейти в падение с лестницы и завершиться серией вращений по земле где-нибудь на середине проезжей части.
Ничего этого не случилось. Майор по-прежнему терпеливо стоял сразу за дверью. Он сделал точно рассчитанный жест, и я замерла в его объятиях. Нисколько не удивившись, я сразу спросила о главном:
– Жив?
Майор тоже не удивился, он кивнул, и я обмякла на плече подоспевшего Коли.
Потом я плакала в машине, потом плакала в вестибюле госпиталя, потом плакала у каких-то крашенных белой масляной краской дверей.
Потом мы сидели в каком-то полутемном помещении, майор курил, я плакала, Коли не было, потом курил Коля, я плакала, не было майора.
Потом меня вывели на улицу, улица тоже тонула в полумраке, я удивилась, решила, что от слез потеряла цветовое зрение, но майор чертыхнулся, пожал нам руки и ушел. Коля объяснил, что уже начало седьмого, майора ждет семья.
К этому времени я знала, что Лешка ранен, но его жизни ничего не угрожает. Просто он может потерять зрение. Я не знала, как сказать об этом его матери. Коля вызвался пойти со мной. Сначала я согласилась, но, когда машина остановилась у подъезда, я велела Коле уезжать и пошла к Марии Алексеевне одна.
Я боялась к ней идти, даже хотела просто позвонить по телефону, но заставила себя. Лучше бы мне было все-таки позвонить. Никогда не буду вспоминать этот ужас. И никогда его не забуду.
Домой я вернулась нескоро, упала на свою постель прямо в пальто и сапогах и уснула. К счастью, мама опять дома не ночевала, но я установила это уже утром следующего дня.
Бесконечно длинный больничный коридор. Я иду по нему, стараясь не перейти на бег.
В конце коридора небольшой овальный зальчик. В нем несколько низких узких диванчиков. Сюда пациенты госпиталя выходят на свидание с посетителями. Сейчас зальчик пуст. Не совсем. На одном из диванов застыла фигура в больничном наряде. Обвязанная бинтами голова напряженно повернута в сторону входа.
Мое сердце больно стукает под ребро и пропускает удар. Я хватаю ртом воздух и останавливаюсь. Мягкие подошвы сапог позволяют мне двигаться бесшумно, но Лешка все равно узнает, что я пришла. Он неуверенно поднимается и стоит у диванчика, касаясь его ногами и запрокинув вверх голову. Я делаю несколько шагов, и Лешка подается ко мне, но от диванчика не отходит. Боится потерять ориентир или не хочет приближаться ко мне?
В нерешительности я замедляю шаг, но потребность ощутить Лешку сильнее любых доводов рассудка. Я делаю один шаг, другой, неведомая сила подхватывает меня, несет и бросает ему на грудь. Тут же Лешка обхватывает меня, притискивает к себе, шепчет – кричит:
– Алька! Алька!
Я изо всех сил обхватываю его, узнавая в исхудавшем теле моего Лешку, и поднимаю лицо навстречу его соленым губам. Между нами в этот момент не существует преград. Я целую нижнюю часть лица, свободную от бинтов, стараясь не причинить ему боли, глажу плечи, спину. Лешка забыл о своих страхах, оторвался от диванчика, мы кружим по залу вокруг друг друга, переступаем, сближаемся, стискиваясь; отступаем, чтобы встретиться губами. Еще не сказано ни одного слова, только Лешка беспрестанно шепчет:
– Алька! Алька!
Я ощущаю во рту соленый вкус, наши лица мокры, и я не знаю, чьи слезы глотаю. Поднимаю руки, осторожно обнимаю Лешкину голову. Бинтов намотано так много, повязка мягкая, словно подушка. Лешка замирает под моими руками, только его пальцы вздрагивают у меня на спине.
Майор ждет меня в вестибюле. Это он добился у главврача свидания для нас с Лешкой. Я благодарно улыбаюсь ему:
– Спасибо, Саша.
– Как он? – спрашивает майор.
– Не знаю, – растерянно протягиваю я.
Майор тоже растерян. А я вдруг понимаю, что не сказала ни одного слова и ни о чем не спросила Лешку. Мы просто не успели поговорить. И нацеловаться не успели. Пришла дама в белом и забрала Лешку. Он ушел с ней не оборачиваясь. Какой смысл?
Майор смотрит на меня и начинает смеяться. Прямо покатывается со смеху. Я тоже внимательно смотрю на него и, кажется, впервые вижу: невысокий, ладный, молодой. Его смех сердит меня, я хмурю брови. Это еще больше смешит майора. Он прыскает в ладошку и с трудом выговаривает сквозь смех:
– Целовались? – Я киваю хмуро и виновато, а майор только что с ног не падает. До меня доходит причина его веселья, я невольно улыбаюсь и скоро тоже смеюсь.
– Аля, привет!
– Здравия желаю, товарищ майор!
– Аль, я чего звоню-то... Мне завтра в командировку, а Любаня чего-то квасится. Ты бы ее навещала до меня.
– Само собой. Саш, а ты куда?
– На кудыкину гору.
– Ой, прости!
– Бог простит.
– Возвращайся целым. Ладно?
– Ладно.
Более обшарпанного и вонючего подъезда я в своей жизни не посещала. На лестнице горела примерно половина от необходимого числа лампочек, да и те то ли горели вполнакала, то ли просто были маломощными. Таким образом, темноту нельзя определить как кромешную, но в некоторых местах она сгущалась довольно угрожающе.
Из темноты доносились шорохи и вздохи, она колебалась, наступала на меня, я спешила миновать наиболее темные участки, стараясь не дотронуться до крошащихся стен, липких перил. Я считала повороты, чтобы не ошибиться этажом. Неожиданно моя нога наступила на что-то мягкое. Раздался пронзительный вопль, щиколотку обожгло болью, и я тоже завопила и рванулась вверх по лестнице.
Больше я уже не считала. Просто неслась вверх, пока не достигла сравнительно освещенной площадки. Здесь я остановилась и взглянула на свою ногу. Чулок у самого края короткого сапога порвался и висел клочьями. Это меня не слишком огорчило. В моей сумке неизменно лежит пара нераспечатанных колготок. Просто надо найти место, где можно переодеться. Но в разрыве чулка по белеющей коже струилась темная густая кровь. Моя кровь. Черт! Вот невезуха, надо мне было наступить на кошку. Нога болела и зудела. Очевидно, кошка не только укусила, но и оцарапала меня.
С Любой меня связывало исключительно телефонное знакомство, открывшая мне дверь женщина подходящего возраста молчала, поэтому определить, та ли она, кто мне нужен, я не могла. Я смотрела на женщину, она смотрела на меня.
– Проклятые твари! – в сердцах промолвила женщина незнакомым голосом. Понятно, передо мной не Люба. Не Люба продолжала, стоя в дверях и не делая попытки пропустить меня в квартиру:
– Вовку, моего сынишку, тоже напугали. Хорошо, у него сапоги крепкие, не прокусили. А кожу поцарапали. А вы к кому?
– К Любе. Мы договаривались.
– А, так ты Аля. А я Тамара – соседка. Любка тебя ждет, она на кухне. А я у двери маячу, сейчас мои ребятишки должны прийти. Ты вот так по коридору иди до конца, а потом сразу налево. Разуваться не надо, – остановила меня Тамара, – квартира коммунальная, все так ходят. Моем по очереди один раз в день.
– Аль, привет, тебя где носит, с утра звоню?
– Здравствуй, Светуль, я только вошла.
– Где была? Только не говори, что на работе, я на кафедру звонила.
– Я в женскую консультацию ходила.
– Случилось что?
– Да нет, я Любаню водила.
– А Любаня – это кто?
– Жена Саши...
– Уже понятнее. А Саша – кто?
– Свет, включи мозги. Саша – Лешкин командир.
– Вспомнила. Не голоси. А почему ты ее водила, больше некому?
– Некому. Саша в командировке. Таня – дежурит, а Тамара ребятишек к врачу повела.
– Сколько народу – мрак. Таня, Тамара – это кто?
– Соседки. Они в одной квартире живут, три семьи.
– Понятно. Мрак.
– Да нет, они ладят. Им квартиры во втором квартале обещали.
– А у Лешки ты была?
– Нет, у него сегодня мама, я – завтра...
– Как ты с ней?
– Не спрашивай. Стараемся держаться друг от друга подальше.
– Понятно. А Лешка как?
