Текст книги "Дело о плачущем призраке.Дело о беспокойном графе (СИ)"

Автор книги: Александра Мадунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Ася ждала, что брат спросит о ее здоровье. Но не тут-то было – Арсений вдруг обнаружил Саломею, скромно притулившуюся у самовара.

– Как я рада вас видеть, – улыбнулась красавица. – Я искала вас везде и не могла найти. Тогда я решила, что рано или поздно вы заглянете сюда, к больной сестре. Как видите, я в вас не ошиблась...

– Искали меня? – восторженно переспросил Арсений, тут же став похожим на щенка, которого хозяин неожиданно пригласил на прогулку. – Я видел вас, пытался догнать, но вы не услышали меня и скрылись.

– Какая досада... но ничего, главное, мы друг друга нашли. Как состояние Льва Николаевича?

– К сожалению, ему стало хуже. Вспрыснули морфий, камфару... и пульс неправильный... забыл слово...

– Нитевидный? – подсказал адвокат.

– Точно.

– Значит, графу осталась пара часов.

– Удивительно, что равнодушные, холодные люди встречаются даже среди интеллигенции, – ужаснулась Саломея. – Или это влияние Петербурга с его чиновниками и туманами? Мы с Арсением возмущены вашим приговором. Мы ощущаем болезнь Льва Николаевича, словно собственную... не правда ли, Арсений?

Девочка увидела, как брат закивал, подобно китайскому болванчику. Ей стало обидно. Неужели он не понимает, что Саломея кокетничает с ним лишь для того, чтобы позлить Александра Александровича? Только вряд ли злодейка преуспеет – вон, как адвокат снисходительно усмехается.

Тем временем опять раздался стук в дверь.

– Кого еще несет? – недовольно пробормотал Арсений.

– А вы не догадываетесь? – хмыкнул Коцебу, удаляясь в переднюю.

Разумеется, через минуту он вернулся в сопровождении князя Георгия – кто бы сомневался?

– Рискнул воспользоваться вашей любезностью, – весело сообщил гость. – О, вся компания в сборе? Если дадите мне чаю, буду век благодарен. А коли предложите чего покрепче, то и два века.

– Предложим, предложим, – согласился адвокат. – Настойки у Анфимьевны знатные.

– Как здоровье вашей сестры? – обратился князь к Арсению. – Вы сообщили о ее болезни Петру Федоровичу?

– Разумеется, нет. Ведь мы здесь от него тайком, – высокомерно напомнил брат. – Где ему понять, что место честного человека сейчас у постели Льва Николаевича? Отец – приспешник властей, и...

– Погодите, – невежливо перебил Александр Александрович. – Он хотя бы знает, что вы не ночуете дома?

– Полагаю, уже догадался, – усмехнулся Арсений.

– И наверняка обратился в полицию. Нужно немедленно дать ему телеграмму.

– Он меня оскорбил, и я не намерен первым делать шаг ему навстречу!

– Хотите, я пошлю телеграмму от своего имени? – любезно предложил князь Георгий. – Мол, я встретил ваших детей, обеспокоен болезнью девочки...

– Чем же отец вас оскорбил? – словно не слыша этих слов, осведомился у Арсения адвокат.

– Да всем! Презрев память нашей с Асей матери, возвышенной и идеальной, он женился на простой бабе по имени Аграфена...

– А, так вы не демократ, – быстро вставил Александр Александрович.

– Я? С чего вы взяли? Я – лидер демократической оппозиции нашего курса.

– Тогда почему вас возмущает женитьба отца на простой бабе? Он продемонстрировал свой демократизм на деле, а не на словах.

«А ведь правда», – опешила Ася. Ей подобная мысль в голову не приходила.

– Память матери... – выдавил брат.

– Спустя столько лет мужчина может позволить себе опять жениться.

– Откуда вы знаете, когда он овдовел? – встрепенулся Арсений. – Вы не тот, за кого себя выдаете! Вы следите за нами! Вы – агент охранки!

Александр Александрович пожал плечами.

– Чтобы ригористу вроде вас мать показалась возвышенной и идеальной, нужно, чтобы он успел хорошенько ее забыть. Итак, первое оскорбление, полученное вами от отца – его непоказной демократизм. Что-нибудь еще?

Арсений язвительно расхохотался.

– Демократизм? Он занимается пушками! Придумал новый лафет для трехдюймовки и сокрушается, что тот не взят на вооружение! Отец живет на грязные деньги, полученные от милитаристов, приспешников царя!

– А вы?

– Что я? – опешил Арсений.

– На какие деньги живете вы? На те, что дает отец. Или, пройдя через его руки, они перестали быть грязными?

Саломея оскорбительно засмеялась. Ася, обидевшись за брата, принялась искать достойный ответ, но князь Георгий примирительно произнес:

– Это неважно. Если Арсению не хочется делать первый шаг, телеграмму пошлю я. Мне не сложно – нужен только адрес.

– Вы, князь, человек редкого благородства, – прокомментировала Саломея. – И мой ответ вам – да. Да, я буду вашей женой.

Присутствующие, смолкнув, оцепенели от неожиданности, а Саломея, поднявшись во весь рост и слегка выгнувшись, обвела всех без исключения мужчин торжествующим взглядом.

Князь Георгий, опомнившись первым, упал перед избранницей на колени – прямо как в тайных Асиных фантазиях. Правда, в реальности это выглядело менее эффектно. Во-первых, ему пришлось отодвинуть ногой грязную тряпку, лежавшую на полу, а во-вторых, он крякнул, схватившись за поясницу. Очевидно, романтическим героям требовалось специально тренироваться.

– Но как же... – выдавил Арсений. – Но вы же... только что вы дали мне надежду, и вдруг...

– Я – вам? – Саломея с презрением пожала плечами. – Вы себя переоцениваете, юноша. В пажи или шуты вы еще годитесь, но никак не более.

Ася с ужасом увидела, как брат бросился к неверной возлюбленной, пытаясь ее задушить. Вскрикнув, девочка прильнула к щели в стене. Ей было жутко и одновременно сладко.

Однако ничего не произошло. Александр Александрович сделал короткое непонятное движение, и Арсений шлепнулся на пол.

– Предлагаю вам, господа, выяснять отношения в другом месте, – скучным тоном предложил адвокат. – Здесь ночует четверо детей.

– Взревновали? – любезно осведомилась Саломея.

– О да, просто не в силах находиться рядом с соперниками. Так что прошу, прошу...

Александр Александрович, поднявшись, вышел из кухни, остальные последовали за ним.

Спустя несколько минут Ася, увидев, как приоткрывается дверь в ее комнату, поспешно зажмурилась.

– Не притворяйтесь, вы не спите, – без тени осуждения заметил адвокат. – Я слышал, как вы вскрикнули. Тут щель в стене? Похоже, нынешнюю молодежь не учат, что подслушивать непорядочно.

Ася честно призналась:

– Учат! Но было не удержаться.

– Ладно, диктуйте ваш адрес.

– Спасибо, – обрадовалась девочка. – Дайте телеграмму папе, он, наверное, с ума сходит. Вы правда считаете, он не такой плохой?

– Уверен, он человек умный и порядочный. Что за история с лафетом для трехдюймовки?

– Лазарь Соломонович сказал, папин лучше, чем принятый на вооружение в армии, – вспомнила Ася.

– Лазарь Соломонович Гольдберг?

– Ну да. Дядя Саломеи, вместе с которым мы вызывали духа. Он не хотел участвовать, потому что религиозный – на свой, еврейский манер... глава какой-то их общины. Но Саломея телефонировала в Колос, что порывает с ними, и ему пришлось согласиться.

– Что еще за Колос?

– Колебатели основ. Группа художников, которой Саломея дает деньги. Или не художников... в общем, Лазарь Соломонович считает их опасными. И недоволен, что Саломея позирует им обнаженной. После гадания он за нее испугался и просил поберечь. Сам он поехать с нами не мог – у него заседание. Я уверена, Александр Александрович, дух не шутил! Это почувствовали все, кто там присутствовал. Кровь застыла в наших жилах, и леденящее дыхание потустороннего мира...

Девочка не успела девочка договорить, а собеседник уже исчез. Он вообще отличался стремительностью.

Пружинящей походкой леопарда крался он по ночному поселку. Глаза, умеющие видеть в темноте, легко различили скромный домик, к которому уже неделю приковано внимание всего мира, ибо именно там нашел себе приют гениальный старец. Но чья фигура мечется под скупо освещенным окном? Это Арсений, прогрессивный студент из Москвы, приехавший в Астапово поклониться великому писателю.

– Вы-то мне и нужны! – требовательно обратился он адвокату. – Я догадался, что врачи, подкупленные церковью и царем, специально лечат Льва Николаевича неправильно. Но вы, только что спасший от болезни мою сестру, сумеете спасти и Толстого. Идемте, не мешкая и не колеблясь! Благодаря нам с вами граф будет жить!

И он рывком распахнул заветную дверь.

Впрочем, реальность была куда прозаичнее – хотя, увы, драматичнее.

Глава пятая,

в которой господину Коцебу находится работа

Хотя Евгений Красилов принадлежал к числу преподавателей – то есть, тех, кто по роду деятельности общается с большим количеством людей, – он не слишком любил новые знакомства. Откровенно говоря, терпеть их не мог, поскольку очень стеснялся. А уж высказывать посторонним собственные мысли решался лишь в исключительных случаях.

Сегодня был именно такой случай.

В зале ожидания Астаповского вокзала, невзирая на пять часов утра, кипела жизнь.

– Игумен Варсонофий специально прибыл со Святыми дарами из Оптиной пустыни, чтобы соборовать больного, а его даже не пускают к одру! – возмущался бородатый старик в бобровой шубе.

– Церковь отлучила Толстого, а теперь хочет против его воли вернуть обратно? – горячо возражал Евгений. – Не выйдет! Каждый имеет право верить так, как считает нужным.

– Лев Николаевич – русский, православный человек, – настаивал старик. – Это окружившие его жиды мешают ему примириться с церковью.

– Кто, по-вашему, жид? – вмешался молодой мужчина богемного вида, длинноволосый, с нервно дергающимся ртом. – Лучший друг Льва Николаевича Чертков, примчавшийся сюда из ссылки и заявивший властям, что от постели больного его вывезут только трупом? По-вашему, если человек смело колеблет основы нашей жизни, он обязательно еврей?

– Врачи, столпившиеся у его одра, сплошь жиды, – пророкотал старик. – Они боятся, что Святые дары спасут Толстого!

Евгений уже собрался продолжить словесную битву, когда обнаружил в двух шагах своего друга Александра Коцебу.

– Вечно ты возникаешь прямо из-под земли, слово человек-невидимка, – прокомментировал Красилов. – Как здоровье девочки?

– Неплохо. На редкость крепкий организм. А что у Льва Николаевича?

– Ты был прав – ему стало хуже. Вкололи камфару и морфий, но, увы, не помогает. Ты все-таки уступил свою постель даме?

Александр нахмурился, затем усмехнулся, затем опять нахмурился.

– Нет – и весьма сожалею. Чем дразнить красотку, лучше было позаботиться о ее безопасности. А я, позер, не удержался...

– О безопасности? – удивился Евгений. – С чего бы? Разве что речь об опасности простудиться или не выспаться...

– Видишь ли, – задумчиво изучая кромешную тьму за окном, перебил его адвокат, – Саломея сообщила, что ей грозит смерть. Я, признаться, не поверил.

– На смертельно больную она похожа мало, – согласился Красилов. – Или ей кто-то угрожал?

– Дух поэта Некрасова.

– Кто? – опешил Евгений.

– Эта милая компания вызвала при помощи уайя дух Некрасова, который передал Саломее слова опасно и смерть.

Не ожидавший подобного, Евгений громко фыркнул от смеха.

– Дух Некрасова? Ну-ну. Помнишь призрак актрисы Параши, из-за которого мы познакомились? Я еще, как дурак, поверил в существование духов. Второй раз меня на мякине не проведешь. Успокойся, Саша. Саломея выдумала эту историю, чтобы привлечь твое внимание. И, как видишь, затея ей удалась.

Коцебу кивнул.

– Именно поэтому я прошу тебя пойти со мной.

– Куда пойти? – не понял Красилов.

– Поискать Саломею. Что-то меня беспокоит. Эта дамочка из тех, кто вечно попадает в истории. В конце концов, хотя призрака Параши не существовало, погибшие из-за него люди вполне реальны. Я хочу найти Саломею и убедиться, что с нею все в порядке.

– От меня толку будет мало, – предупредил Евгений. – Я не видел ее и ума не приложу, где надо искать.

– Ты нужен не для того.

Евгений, уже выскочивший вслед за другом из зала ожидания, из любопытства все-таки спросил:

– А для чего?

Адвокат покосился на него, однако не ответил.

– Боишься остаться с красоткой наедине? – сообразил Красилов.

– Не боюсь, но считаю излишним. В противоположность Саломее, я коли вижу способ избежать проблемы, то его применяю.

– Ладно, я не против побыть способом, – кивнул Евгений.

Он сам не знал, завидовать привлекательности Александра для дам или сочувствовать, однако склонялся к последнему. Было бы крайне неловко огорчать женщину отказом – и столь же неловко из вежливости притворяться, будто она тебе нравится.

– Значит, Саломея в зал ожидания не заходила? – прервал его размышления адвокат.

– Может, и заходила, да я не заметил. Ты же знаешь, я если чем увлекусь, ничего больше кругом не вижу.

– Так бы она и позволила ее не заметить! Даже не надейся. А князь Георгий или Арсений тебе не попадались?

– Арсений вроде бы нет, а князь Георгий подходил просить в долг. Но я выскочил без копейки в кармане.

– Любопытно. Кстати, Саломея прилюдно согласилась выйти за князя замуж. Жених одной из богатейших девушек России одалживает у тебя деньги... согласись, есть, чем гордиться.

Красилов пожал плечами.

– Я же ничего ему не дал. Лучше объясни, куда ты меня тащишь и есть ли у меня шанс не переломать себе ноги. Ты, вероятно, видишь в темноте, а я нет.

– В темноте? – удивился Коцебу. – Сегодня звезды.

Евгений, остановившись, огляделся. Да, погода менялась. Мокрая, пасмурная, туманная осень волшебным образом превращалась в слегка морозную, ясную зиму. Однако это не отменяло того факта, что полшестого утра в ноябре, мягко скажем, недостаточно светло. Вокзал остался за спиной, и друзья направлялись куда-то в чисто поле.

– Дорога из Москвы идет вон оттуда, – вздохнув, напомнил Александр. – Но когда я предположил, что компания прибыла в Астапово на автомобиле, князь посмотрел немного вбок. Очевидно, он съехал с дороги и оставил машину неподалеку.

– Но почему не рядом с вокзалом?

– Хороший вопрос. Подозреваю, не желал привлекать излишнего внимания. А вот из-за чего – не знаю. В любом случае, князь не заставил бы Саломею долго идти пешком по грязи. Автомобиль где-то здесь.

– Ты думаешь, Саломея в нем?

– А где ей еще быть? В вокзале ее нет – я проверил. Денег на ночлег тоже нет.

– У Саломеи Гольдберг – нет денег? – хмыкнул Евгений. – Шутишь?

– Князь не зря обращался к тебе за помощью. Избалованная особа вроде Саломеи привыкла: если рядом мужчина – все ее прихоти оплачивает он. Вполне допускаю, она даже не задумалась о том, что следует взять с собой кошелек. А князь...

Адвокат замолк, и заинтригованный Красилов поторопил:

– Что – князь?

– Грузия – чудный край, – меланхолически пробормотал собеседник. – А главное, там всякий – князь. То есть, в Тифлисе, возможно, и нет, но стоит грузину приехать к нам, и он становится потомком знатного рода. Тебе что-нибудь говорит фамилия Табидзе? Мне – ровным счетом ничего. Кстати, вот и автомобиль... только странно, что он... нет, замри, не двигайся! – резко выкрикнул Александр, останавливая друга, и зачем-то добавил: – Сейчас пять часов десять минут.

Евгений покорно застыл, изучая представшую его глазам картину. В полумраке она выглядела особенно жуткой – и в то же время нереальной, словно декорация.

Задняя дверь роскошного, блистающего черным лаком Руссо-Балта была распахнута. Что внутри, разглядеть было невозможно, и потому казалось, что кто-то отрубил и прислонил к машине половину женского тела – от пояса и ниже. Из-под пушистой собольей шубки виднелись лишь узкие щиколотки да ступни в изящных, не по погоде, туфельках. Но больше всего почему-то бередила душу странная, нелепая деталь – три потрепанных колоска: один прицепился к левой ноге и два к подолу. Они были настолько неуместны, что казались оскорблением, насмешкой.

– Мертва, – мрачно сообщил Коцебу. – Недавно, но кровь уже остановилась. Женька, я идиот и мерзавец. Девушка обратилась ко мне за помощью, а я только из-за того, что она нахальная дура, позволил ее зарезать.

– Зарезать? – с трудом выдавил Евгений.

Лишь тут до него дошло, что темная лужица у машины, в которой лежит одинокая мокрая перчатка, – не обычная грязь. Кошмар, истинный кошмар!

– Ей одним ударом перерезали горло. Видишь, все в крови? Вот что. Запоминай и выполни в точности! В тупике у станции стоит вагон... тот самый, где хотели переночевать журналисты, но им не разрешили. Вспомнил?

– Да.

– Стучишься туда и говоришь: срочно нужен Никита Петрович, дело государственное и не терпит промедления.

– Погоди, – прервал Евгений. – Там кто-то живет?

– Да. Этот вагон управление дороги предоставило рязанскому губернатору князю Оболенскому, приехавшему в Астапово позавчера. После него сюда в глубокой тайне прибыл вице-директор департамента полиции Никита Петрович Харламов.

– Если в тайне, то откуда тебе знать?

– Вот так тебе это сейчас важно! – разозлился Коцебу. – Мы с ним встречались в Петербурге, поэтому не сомневайся. Я проследил, к кому и куда бегает с докладами здешний жандарм Филиппов. Обрати внимание – ты просишь не вице директора департамента полиции, не господина Харламова, а именно Никиту Петровича. Если тебе ответят, что не понимают, о ком речь, твердо заяви: вопрос важный, и Никита Петрович будет недоволен, если ему сразу же не сообщат. Возможны беспорядки, и лишь он способен их предотвратить. Не волнуйся, Харламова разбудят. Не исключено, он и так не спит. В крайнем случае, напомни – мол, Петр Аркадьевич лично заинтересован в контроле над ситуацией.

– Петр Аркадьевич – это Столыпин, наш премьер-министр, – сообразил Евгений. – Ты и с ним встречался в Петербурге?

– Ты можешь выполнить поручение быстро, не спрашивая и не рассуждая? – с холодной яростью осведомился Коцебу. – Ты не на ученом диспуте. Я бы сделал это сам, но надо осмотреть место преступления, пока не явятся жандармы и не затопчут следы.

– Извини, – устыдился Красилов. – Просто я не привык заниматься тем, в чем не разбираюсь.

– Столыпин не отчитывается мне в своих планах, – смягчившись, известил собеседник. Он говорил очень быстро, однако четко. – Но Харламова мог сюда послать только он, и официальная цель приезда – предотвращение беспорядков... что я, наших властей не знаю? Харламову честно объяснишь: убита Саломея Гольдберг, ее тело в автомобиле, который остался караулить адвокат Коцебу из Петербурга. Харламов не дурак, сам поймет, насколько шумиха всем нам некстати. Ну, беги же!

Евгений, все еще смущенный своей неуместной дотошностью, покорно побежал. Подморозило, и вчерашняя грязь заледенела, образовав под ногами причудливый рельеф. Красилов даже разок упал, однако тут же вскочил и помчался снова – благо, до вокзала было недалеко.

Запыхавшись, Евгений заколотил в дверь стоящего на запасных путях вагона. Удивительно, насколько Александр наблюдателен! Казалось, друзья все время были вместе – а вот успел разузнать про приезд Харламова и место, где тот остановился. Раз так, то и в остальном адвокат наверняка не ошибается. Нужно довериться другу и спокойно сделать, как он велел.

Дверь отпер заспанный, однако одетый по всей форме жандарм.

– Что, граф скончался? – отчаянно зевая, уточнил он. – Наконец-то, а то устали ждать.

– Мне срочно нужен Никита Петрович, – игнорируя вопрос, твердо заявил Евгений. – Случилось непредвиденное, и только он может предотвратить беспорядки.

– Степан, что там еще? – раздался из глубины вагона хорошо поставленный низкий голос.

– Просят вас, ваше высокородие, – почтительно ответил жандарм. – Возможны беспорядки.

– Где этот проклятый граф, там вечно беспорядки, – буркнул Харламов. Евгений услышал, как тяжелые шаги грохочут по коридору. – За восемьдесят старцу, а все неймется. Кто вы, молодой человек? Я вас не знаю.

В проеме вагонной двери показалась внушительная фигура. Вице-директору департамента полиции было около сорока. Высокий, широкий в плечах, вызывающе мускулистый, он подавлял одним своим видом. Плюс взгляд свысока (в данном случае не только фигурально, но и буквально – ведь Красилов оставался внизу, на земле). Тон, не допускающий сомнений, манера держаться, начисто лишенная уважения к собеседнику – все это вызвало у Евгения сильное раздражение. Однако, вспомнив наставления друга, он сдержано сообщил:

– Евгений Павлович Красилов, приват-доцент Московского университета. Только что произошло убийство – зарезана Саломея Гольдберг. Ее тело в автомобиле неподалеку, там караулит адвокат Коцебу из Санкт-Петербурга.

Харламов, непечатно выругавшись, так отчаянно стукнул кулаком по стене, что раздражение Евгения заметно улеглось.

– Вот этого мне только не хватало! Степан, где шинель? Филиппов, следуй за нами. Быстро ведите меня, Евгений Павлович, пока кто-нибудь не пронюхал. Ох, мало нам других проблем, так еще и это...

Удивительно легко для своего веса выскочив из вагона, он в нетерпении рванул вперед, время от времени оглядываясь на более медлительных спутников – мол, туда ли иду? Красилов опасался не найти в темноте обратной дороги – то-то был бы стыд. Но вот уже виден силуэт автомобиля, притаившегося у обочины, словно ночной зверь в засаде. А где же Александр?

Знакомая фигура резко вынырнула из-за капота.

– Рад вас видеть, ваше превосходительство, – почтительно приветствовал Харламова Коцебу. – Я не сомневался, что Петр Аркадьевич с его прозорливостью отправит сюда именно вас. Лишь вы, с вашими дипломатическими способностями, можете не просто контролировать ситуацию, а избежать при этом как народных волнений, так и журналистских скандалов. А я готов вам всячески помочь.

В первый миг Евгения покоробило. Александр всегда держался с достоинством – и вдруг откровенное раболепство перед власть имущим! Но было что-то в тоне говорившего... не ирония – скорее смутная ее тень... а еще – неуловимое смещение акцентов, словно каждая фраза содержала двойное дно и тебе подсказывали, где его искать.

Харламов свел брови, размышляя, затем посветлел лицом и кивнул.

– Давайте пока без чинов, Александр Александрович. Значит, вы с вашим другом не намерены продавать эту историю газетчикам? Вот уж подлая братия! Рыщут кругом, как стая шакалов.

– Мы приложим все усилия, чтобы о происшествии не узнали посторонние. Уверен, в этом заинтересована и семья Саломеи Давидовны. Ее ближайший родственник...

– Лазарь Соломонович Гольдберг, глава московской еврейской общины, – прервал собеседника Никита Петрович. – Старик как чувствовал, что глупые затеи не доведут племянницу до добра. Я прикажу, не медля, ему телеграфировать. Он хоть и жид, но человек, с которым приходится считаться. Пускай решает, приедет ли он за телом или мы сами доставим труп ему в Москву. – И не без торжества добавил: – А вы, Александр Александрович, небось полагали, полиция даром свой хлеб ест?

– Что вы, Никита Петрович, я не сомневаюсь в осведомленности полиции, – вежливо возразил Коцебу. – Как и в том, что у вас посты во всех ближайших деревнях. В какой из них поменьше посторонних? До ответа Лазаря Соломоновича тело стоит отвезти туда.

– В Вишенках, – после паузы ответил Харламов. Было видно, как ему не нравится отдавать инициативу. – В деревне всего несколько дворов, и ночевать понаехавшим безумцам негде. Один дом мы освободили от населения, там сейчас шесть унтер-офицеров при боевом вооружении.

«Такое милое название – Вишенки, – мелькнуло в голове Евгения. – И пост из вооруженных полицейских. В сколь нелепом мире мы живем!»

– Вишенки – замечательный выбор, – восхитился Коцебу. – Добираться на автомобиле пять минут. Там загнать его в какой-нибудь сарай, а тело поместить в ледник. Сейчас еще темно, никто ничего не заметит. А Лазарь Соломонович либо заберет его, либо даст добро переправить в Москву. К тому времени, надеюсь, уже можно будет сообщить ему какие-то подробности.

«Ловко Александр избегает слова я, – сообразил Красилов. – Получается, он ничего не предлагает, лишь соглашается с собеседником».

Похоже, данная тактика была верной.

– Филиппов! – прикрикнул Никита Петрович. – Садись за руль и гони в Вишенки. Автомобиль в сарай, труп в ледник. Назад вернешься пешком.

– Если бы мне позволили расспросить знакомых Саломеи Давидовны, – осторожно проговорил Коцебу. – У вас самого, Никита Петрович, вряд ли будет время, а кто-то должен это сделать, и поделикатнее, не открывая правды.

Евгений чувствовал, что друг тщательно взвешивает каждое слово, будто на точнейших аптекарских весах. Однако неожиданно Александр смолк, глядя вдаль.

Красилов уставился туда же. Кто-то бежит по дороге, или это мерещится?

– Скончался, – тихо произнес адвокат и зачем-то посмотрел на часы. – Сейчас шесть с четвертью. Значит, около шести его не стало...

– Не каркай! – вырвалось у возмущенного Евгения.

Александр пожал плечами.

– Сюда спешит жандармский ротмистр Савицкий. Причина очевидна.

К ним уже приблизился сутуловатый мужчина в форме.

– Ваше высокоблагородие! – задыхаясь и явно нервничая, доложил он. – Граф Толстой изволили умереть! Семья решительно отказалась пускать к нему монахов даже в самый последний миг. Дом Озолина окружила толпа, некоторые уже произносят речи.

– А тут еще эта Гольдберг со своими богемными дружками, женихами и дядюшкой-жидом! – рявкнул Харламов, ударив кулаком по автомобилю.

– Вам нужно сосредоточиться на более важном деле – не допустить беспорядков в Астапово, – успокоительно прожурчал Коцебу. – Сегодня приедет огромная толпа, не исключены провокации. Вы один можете удержать ситуацию под контролем! А я займусь делом Гольдберг. Только объявите своим людям, чтобы оказывали мне поддержку, и я избавлю вас от рутиной работы. Разумеется, если обнаружится что-то важное, я непременно вам сообщу.

– Ну, да, – мрачно пробормотал Никита Петрович, повернув голову в сторону станции. – Этот проклятый граф и после смерти создает проблемы. Филиппов, Савицкий, слышали? Адвокату Коцебу оказывать всемерную поддержку. Филиппов, чего застыл, как статуя? Мчи в Вишенки – и тут же обратно. Ты мне нужен здесь!

Не успел Евгений глазом моргнуть, как Филиппов уже сидел за рулем, а Харламов с ротмистром Савицким рысью неслись к домику смотрителя.

Глава шестая,

где расследование набирает обороты

– Вот это называется повезло, – с удовлетворением констатировал адвокат, едва автомобиль скрылся из виду. – Я, конечно, надеялся, что вырву себе это расследование, но что никто не будет мне мешать – тут уже чистая удача.

Красилов неожиданно ощутил, как на него накатывает бешеная ярость, смывающая разум, словно огромная волна – детские куличики на песке.

– Ты бессердечный человек! – закричал он, срывая зачем-то шапку и широким жестом швырнув ее на землю. – Умер великий писатель... не просто писатель – совесть русской нации. А ты радуешься его смерти. Зачем ты вообще сюда приехал? Ты вечно над ним смеялся! Толстой – ходульный моралист, ханжа, он смешон в крестьянских лаптях. Чем пахать, написал бы лучше еще роман. Вот ты и сидел бы в своем Санкт-Петербурге со Столыпиными, Харламовыми и прочей чиновной швалью, а не являлся сюда, где собрались люди, для которых Лев Николаевич – это... это...

Не найдя нужных слов, Евгений, отвернувшись, зарыдал. Гнев его прошел, осталась беспредельная тоска – и пустота, словно из глубины души украли что-то самое важное.

– Извини, – раздался изумленный голос друга, и крепкая рука сперва осторожно похлопала по плечу, а затем водрузила на замерзшую голову шапку.

– Это ты извини, – пытаясь успокоиться, выдавил Евгений. – Не знаю, что я вдруг на тебя набросился? В конце концов, ты не обязан любить Толстого.

– Потому что ты огорчился, а больше наброситься было не на кого,– сочувственно ответил Коцебу. – Но все-таки давай объяснимся. Ты что, думаешь, я не люблю Толстого и не огорчен его смертью? Человек, чьи книги подарили мне столько счастья... нет, не то... настолько расширили мои представления о людях... опять не то... дали мне возможность, помимо собственной жизни, прожить еще несколько почти столь же настоящих. Вот, это ближе всего к истине. Как я могу не испытывать благодарности к писателю, который сделал для меня так много?

– Но почему ты вечно над ним подсмеиваешься?

– Да тоже, пожалуй, от огорчения. Неповторимый гений, умеющий создавать миры, вместо этого формулирует наивную мораль или пашет, заменяя рядового крестьянина. Мне больно при мысли о ненаписанных им великих романах.

Евгению стало стыдно.

– Это я во всем виноват! – горячо известил он.

– Не вылечил Льва Николаевича горячим восторженным словом? – хмыкнул Коцебу. – Увы, от старости лекарства нет.

– Ты приехал к нам с Катей в гости, – не слушая, продолжил Красилов. – И тут, как нарочно, известие об уходе Льва Николаевича из Ясной Поляны и о его болезни. Да, я места себе не находил, но я обязан был исполнить долг гостеприимства, а не тащить тебя в Астапово, где наверняка ждали неприятности. И неприятности случились – убили женщину.

Он ткнул рукой туда, где только что стоял автомобиль, не без удивления обнаружив, что того и след простыл, и догадаться, что совсем недавно здесь совершилось преступление, было совершенно невозможно.

Александр, махнув рукой, рассмеялся.

– Восхищаюсь филологами! У них столь парадоксальная логика... я бы так не смог. Мы, адвокаты, мыслим примитивно. Прежде всего, я был в Москве по делу, а встреча с тобой и Катей – приятное дополнение. Так что вы не обязаны были со мной носиться. Далее, именно я, увидев твое состояние, предложил поехать в Астапово. Поверь, не будь у меня самого подобного желания, я бы этого не сделал. Кстати, жена у тебя – ангел. Не каждая отпустила бы мужа без слова упрека.

Евгений, женившийся совсем недавно и обожавший свою Катю, невольно расплылся в улыбке.

– И, наконец, главное, – продолжил собеседник. – Ты, надеюсь, не считаешь, что Саломею Гольдберг убили специально, дабы окончательно испортить тебе настроение? Она погибла бы в любом случае. Но благодаря моему присутствию в Астапове есть шанс, что последствия несчастья будут минимальны. Если, конечно, я сумею-таки заняться расследованием, а не буду до вечера утешать страдающего друга.

Усовестившись, Красилов кивнул.

– Не надо утешать, со мною все в порядке. Только о каких последствиях речь? Нет, я понимаю: семье хочется, чтобы убийцу обнаружили побыстрее, и ты с твоим умом и опытом для них незаменим...

– Для семьи как раз заменим, – возразил Коцебу. – При таких деньгах им несложно нанять лучших сыщиков. Я о другом. Харламов не зря боялся, что мы продадим историю газетчикам. Они уже извлекли из близких Льва Николаевича все, что можно, и не знают, чем дальше развлекать читателей. Уж прости за цинизм, но удачно, что смерть Льва Николаевича произошла именно в данный момент. Продлись агония еще сутки (поверь, больше ему было не протянуть), кто-нибудь от скуки мог обратить внимание на Саломею и даже выяснить, что ее убили. Однако как раз сейчас внимание отвлечено. Газеты в любом случае устроят вокруг Толстого вакханалию. А теперь представь: одновременно с его смертью в двух шагах кто-то убивает известную богемную красавицу. Ни один бульварный роман не сравнится с тем, что напридумывают журналисты. Лев Николаевич, мечтавший тихо уйти от суеты, подобного некролога не заслужил.