Текст книги "Дело о плачущем призраке.Дело о беспокойном графе (СИ)"

Автор книги: Александра Мадунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Ася не снисходила до ответа. Глупой бабе невдомек, что замужество вовсе не обязательно для современной эмансипированной женщины. Будто Ася сама не понимала, что ее никто никогда не полюбит! Дело даже не в отсутствии груди – та еще может вырасти. Но волосы навеки останутся рыжими, а лицо конопатым. Иногда про девушку говорят – медноволосая, а пара веснушек лишь придает пикантности. Однако Ася твердо знала: про нее скажут что-то вроде «огненно рыжий бесенок, весь в веснушках», и по подобному описанию ее легко обнаружат в самой густой толпе.

Вот не повезло так не повезло! Старший брат Арсений, сейчас совершенно взрослый, двадцатилетний, уродился в маму, блондинку с огромными глазами и высокой, тонкой, ломкой фигурой. Именно такой женщина сохранилась в памяти дочери и на фотографиях, которыми Ася не уставала любоваться.

Девочка осиротела в шесть лет, и теперь, в четырнадцать, красавица с дивным именем Елизавета Полонская была для нее скорее романтическим образом, нежели реальным человеком. Интересно, что заставило ее выйти замуж за отца? Петр Федорович Кузнецов родился в семье простого мастера с Механического завода братьев Брамлей. С детства проявлявший способности к технике, он сумел получить образование и выбился в инженеры. Ася знала, что отец занимается обработкой металлов.

Было бы чем гордиться! Разве можно сравнивать по-настоящему важные занятия – поэзию, музыку, философию – со скучными металлами? Кому они интересны? Разве что царю, желающему заготовить побольше пушек для расстрела мирных демонстраций рабочих и крестьян. Асе было мучительно стыдно, что родной отец не поддерживает революционеров, как все приличные люди, а без зазрения совести льет воду на обветшалую мельницу самодержавия. Да-да, без зазрения совести! Он лишь отмахнулся, когда дети попытались образумить его и заставить уйти с завода.

Увы, монархические взгляды являлись не единственным грехом Петра Федоровича в глазах дочери. Он был рыжим, веснушчатым, невысокого роста и плотного телосложения – то есть, именно от него Ася унаследовала незавидную внешность. Бодрость и активность тоже – однако этих качеств девочка не ценила, искренне восхищаясь нервной натурой брата, которому мать передала экспрессивность и склонность к чахотке. Как обидно, что Арсений носит скучную фамилию Кузнецов! Полонский подошло бы ему куда больше. Тем более, он сочиняет стихи и учится на историко-филологическом факультете Московского университета, среди передовых, культурных людей, а отца открыто презирает.

Особенно конфликт в семье обострился полгода назад, когда Петр Федорович женился во второй раз. Понятно, что новой жар-птицы вроде мамы ему было не заполучить, но мог, по крайней мере, найти интеллигентную, современных воззрений даму, пусть немолодую и некрасивую (а еще лучше – до смертного одра хранить верность безвременно ушедшей возлюбленной). А он взял и обвенчался с простой бабой, служившей на заводе Брамлей кухаркой. И зовут ее вульгарно – Аграфена. Подобное имя нельзя произнести вслух – засмеют. Аграфена... брр! Она не читает книг, не ходит в театры или на концерты, а целыми днями хлопочет по дому, да еще получает от этого удовольствие. «Мещанство в наихудшем его проявлении», – каждый раз думала Ася, с аппетитом поедая вкуснейший суп или ложась в новую кровать, куда удобнее и мягче прежней.

Пасынки демонстративно игнорировали мачеху, но та, похоже, была столь глупа, что ничего не замечала, оставаясь суетливой и ласковой. Отец же вечно торчал на заводе, возвращался усталый и с детьми общался мало, предпочитая молча принимать заботу жены.

Правда, сегодня, в субботу, Петр Федорович дома. Возможно, он еще отправится к Бромлею, только не ранним утром, а попозже, днем. Но вот почему Арсений не спешит в Университет?

– Ты знаешь, что вчера ему стало хуже? – выразительный голос брата сперва поднялся почти до крика, однако на последнем слове перешел в шепот.

– Кому? – равнодушно осведомился отец.

Ася аж подскочила на своем ларе. Ну, о ком нынче беспокоится весь цивилизованный мир? Разумеется, о графе Льве Николаевиче Толстом. Сегодня шестое ноября тысяча девятьсот десятого года. Чуть больше недели назад, в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое октября, гениальный писатель покинул свою усадьбу в Ясной поляне. Прогрессивный и свободолюбивый, он давно страдал в окружении жадной, ограниченной родни, возглавляемой женой Софьей Андреевной.

Ася представляла ее кем-то вроде Аграфены. Конечно, Софья Андреевна более благородного происхождения, однако ее духовный мир, похоже, столь же примитивен. Она заботилась о бытовых интересах мужа, а не о развитии его дара. Даже рукописи Льва Николаевича жена переписывала исключительно из корысти! Граф пытался передать свои книги в общее пользование, чтобы каждый мог получить их свободно и бесплатно, а она настаивала на отчислении гонораров автору. Требовать деньги с читателей – разве не вершина мелочности и подлости?

Не приходится удивляться, что Толстой не выдержал. В глубокой тайне, сопровождаемый лишь семейным доктором, он отправился, куда глаза глядят, и тридцать первого октября прибыл на маленькую станцию Астапово в Липецкой области, где неожиданно заболел. Врачи диагностировали воспаление легких.

Вся Россия с замиранием сердца следила по газетным отчетам за состоянием великого старца, надеясь, что семья не обнаружит его убежища. Однако Софья Андреевна выследила мужа и несколько дней назад приехала в Астапово, хоть и не показывалась больному на глаза.

Эта история пронеслась у Аси в голове за пару мгновений, на которые Арсений, ошеломленный реакцией отца, потерял дар речи. Но молчание длилось недолго.

– Разумеется, я говорю о графе Льве Николаевиче, – прозвучал полный достоинства голос брата.

– О Толстом? – уточнил Петр Федорович, словно больных графов Львов Николаевичей могло быть сразу несколько. – Жаль, что ему стало хуже. Восемьдесят один год... вряд ли старик выживет, тем более, вне дома. Зря он в таком возрасте затеял авантюру с побегом.

«Не авантюра, а потребность высокой души!», – возмущенно подумала Ася.

– Не авантюра, а потребность высокой души, – вслух осадил отца Арсений.

У Аси потеплело на сердце. Уже не впервые они с братом мыслят в унисон (с тем, что просто-напросто находится под его сильнейшим влиянием, девочка была решительно не согласна).

– Душа душой, но и о теле подумать не мешает, – заметил Петр Федорович. – Тем более, в старости. Ну, я отправляюсь на завод. Вернусь поздно.

– А я – в Астапово. Когда вернусь, не знаю.

Ася, вздрогнув, с грохотом уронила миску, заготовленную для рыжиков. В Астапово, где сейчас Лев Николаевич... замечательная идея! Морально поддержать графа в нелегкой ситуации, приготовить ему спасительную микстуру... в крайнем случае – успеть попрощаться с гением перед его смертью. Какой Арсений молодец! Почему она сама не сообразила?

– Ася, выйди на минуту к нам, – позвал отец.

Девочка, огорченная, что привлекла к себе внимание, неохотно слезла с ларя. Может, мяукнуть – мол, миску уронил кот? Нет, не поверят. Толстый и ленивый Васька вечно валяется на кухне у печки. За все шумы и разрушения в доме ответственна она, Ася, и каждый это знает.

Выскочив из чулана, она бодро закричала:

– Ура, я тоже еду в Астапово! И тоже не знаю, когда вернусь.

Отец с братом ответили одновременно.

Арсений возмутился:

– Детей нам только не хватало! Даже не мечтай!

А Петр Федорович хмуро заметил:

– Так я и полагал. Куда один, туда и другая. Зарубите себе на носу, дорогие: никуда вы не поедете. Сеня, ты же взрослый. Какой смысл мчаться неизвестно куда из-за болезни чужого человека? Ты ему не нужен. С ним его дети, с ним лучшие врачи, они делают все возможное. Тебя даже не подпустят к его постели – и правильно сделают. Дайте старику спокойно отдохнуть!

– Я не собираюсь ему докучать, – сверкнув глазами, отрезал Арсений. – Просто хочу быть рядом в тяжелую минуту.

– Таких, как ты, в Астапове сейчас толпа, – вздохнул отец. – А где толпа, там беспорядки. Правительство понимает это, и полицейские наверняка наготове. Я не хочу, чтобы мои дети попали в историю. Не говоря о том, что это действительно опасно. Если Толстой умрет, трудно угадать, как сложатся события. Молодежь непредсказуема, кто-то выкинет кульбит, власти в ответ применят силу – а пострадают те, кто случайно попадет им под горячую руку. Нет, это исключено. Возможны беспорядки, стрельба. Я запрещаю вам ехать, ясно?

Петр Федорович пристально посмотрел сперва на сына, затем на дочь. Что-то в нем было такое, отчего бойкая молодежь словно онемела, не в силах возражать.

Удовлетворенно кивнув, отец ушел. Однако, стоило ему скрылся из виду, Арсений тихо, но внятно пробормотал:

– Старый трус... я не собираюсь ему в угоду отсиживаться дома...

– Правильно, – горячо поддержала Ася. – Мы тайком сбежим, да? Ничего с нами не случится. Разве нас могут убить? Глупости!

– А ты что там забыла? – раздраженно фыркнул брат. – Беги в свою гимназию, болтать с подружками о пустяках. Мне в пути обуза не нужна. Тем более, неизвестно, на какой срок придется задержаться в Астапове.

– А деньги на дорогу тебе нужны? – коварно осведомилась Ася. – И на прожитье. У меня скоплено двадцать семь рублей. А у тебя?

Она заранее знала ответ. Дело в том, что с месяц назад романтический юноша в очередной раз влюбился. Ася не видела его новый идеал, зато наслушалась о нем сверх меры. Угораздило брата увлечься старухой на пять лет себя старше! Саломее Гольдберг, кузине его однокурсника, уже стукнуло двадцать пять. Познакомились они на студенческой вечеринке. Гольдберги славились богатством, а Саломея еще и эксцентричностью. Она рано лишилась обоих родителей, которые то ли одновременно покончили с собой, то ли были убиты... в общем, Ася помнила, что обстоятельства интригующие. Саломея утверждала, будто и на ней лежит фамильная печать ранней нежданной смерти.

В итоге красавица, не признавая над собой ничьей власти, смело пускалась в авантюры: то закрутила в Париже роман с непризнанным художником, то выступила на благотворительном вечере в Санкт-Петербурге с непристойными танцами в стиле Айседоры Дункан. В теории Ася подобных женщин уважала – однако на практике кипела от злости, видя, как брат бродит под окнами своего кумира (ну да, девочка проследила за ним – чего особенного?) и, невзирая на позднюю осень, дарит роскошнейшие букеты. Ясно, что Арсений спустил все карманные деньги – которыми, кстати, Петр Федорович детей не слишком баловал. Зато у Аси недавно был день рождения, и некоторые разумные родственники преподнесли вместо подарка ассигнации.

– Одолжи все, что есть, – обрадовался брат.

Ася отрицательно помотала головой.

– Нетушки! Мы поедем в Астапово вместе. Не бойся, я не буду обузой. Я уже взрослая.

– Но твоя гимназия... – в последней надежде произнес Арсений.

– У меня ангина, – объяснила ему сестра. – Вот!

Она широко открыла рот, дабы продемонстрировать воспаленное горло. Однако миндалины Арсений проигнорировал – он замер, прислушиваясь. Из гостиной доносился голос Аграфены. Не хватало еще и с нею препираться!

«Жди меня в передней, – шепнула Ася, – я захвачу деньги и вернусь».

Она опрометью бросилась наверх, в свою комнату, затем снова вниз. За это время Арсений успел облачиться в пальто. Девочка накинула шубку, схватила шапочку и уже собиралась надеть на легкие туфли галоши или ботики, как в коридоре раздались шаги.

Брат с сестрой в панике рванули к черному ходу и выбежали в переулок. Мороз пощипывал ноги, но радость удачи и волнение, удастся ли попасть на поезд, отвлекали и несли, словно на крыльях.

Вокзальная площадь была полна народу. Мелькали шинели городовых. Арсений, не глядя по сторонам, ринулся к кассе, Ася за ним.

– Два билета до Астапова! И побыстрее, пожалуйста!

– С ума все посходили, – с неожиданной злобой известил кассир. – Какое еще Астапово? Нету туда поездов. Говорите, до какой станции нужны билеты, или отойдите, не задерживайте очередь! Так куда вам?

Арсений растерянно пожал плечами, отступая в сторону.

Подобного подвоха Ася не ожидала. Как это – нет поездов? Почему нет?

– Правительство отменило поезда, чтобы не пустить студенчество к постели гения, – громко воскликнул Арсений. – Им мало отлучить графа от церкви – они хотят отлучить его от передовой молодежи!

Солидный мужчина в бобровой шубе, явно кого-то встречавший, понимающе улыбнулся.

– К Льву Николаевичу собрались? Это непросто. Вам нужно на Луганск. В Ельце выходите, а оттуда еще верст сто. Далеко нынче наш граф забрался. Астапово, говорят, – настоящая глушь.

– От Ельца пешком? – деловито осведомилась Ася.

Арсений засмеялся, обидно перемигнувшись с незнакомцем – мол, чего взять с глупого ребенка?

– Я знаю, что сто верст – очень далеко, – вскипела девочка. – Но наверняка нам по пути встретятся крестьяне, едущие в Астапово по сельским делам, и подвезут в санях.

– Где ты, моя младость? Где ты, свежесть чувств? – весело спросил мужчина. – Ну, удачи вам, юные путешественники. А мне пора. Жена, если опоздаю встретить, со свету сживет. А то бы и я, как вы... ух!

Он неспешно двинулся в направлении платформ, а брат с сестрой остались у кассы. Арсений, сорвав шапку, нервно ерошил себе волосы – признак особого возбуждения. И тут у Аси замерло сердце. Опять накатило, и ничего с этим не поделаешь!

«Великий старец умирал. Он держался последним усилием воли, зная, что не имеет права покинуть этот мир, не передав светоч секретных знаний тем двоим, которые, единственные из ныне живущих, были способны продолжить его дело. Но враги не пускали их к его ложу, и он не знал, сколько еще сумеет продержаться. Неужели придется унести все тайны с собой?

Выбранные им наследники были юны, однако опытны и смелы. Старец верил, что они прорвутся к нему. Они и сами в это верили – прекрасный благородный юноша и его мудрая младшая сестра. Юноша, заслонив собой девочку и держа в руке шпагу, окинул обступивших его злодеев таким взглядом, что те в страхе попятились. Однако, увы, не разбежались и не открыли пути вперед.

Тем временем сестра, притворившись растерянной, незаметно ощупывала стену у себя на спиной. Ловкие пальцы обнаружили небольшую выпуклость. Девочка нажала на нее, и в стене открылся туннель. «Сюда! – крикнула она брату. – Я нашла путь, который приведет нас к старцу! Вот он, потайной ход!»

– А это идея, – неожиданно встрепенулся Арсений. – Думаю, она согласится. Как ты считаешь, Аська? Ты что, заснула?

Ася с вызовом возразила:

– Это ты заснул, а я жду, пока проснешься. Ну, что за идея? Небось очередная чушь?

Она редко грубила с любимому брату, но сейчас слишком перепугалась. Ей вдруг почудилось, что он, такой проницательный, может проникнуть в ее тайну, и невольно захотелось защититься. Если хоть кто-то заподозрит... девочка мучительно покраснела... заподозрит, начнет смеяться... нет, лучше умереть!

Дело в том, что уже почти полгода как на Асю обрушилась страсть к сочинительству. Именно обрушилась и именно страсть. А виноват, между прочим, не кто иной, как Лев Николаевич Толстой! Читая именно его «Войну и мир», девочка впервые с головой погрузилась в жизнь героев книги, оказавшуюся даже более насущной и важной, чем собственное скучное существование. Смерть князя Андрея поразила в самое сердце, а брак Наташи и Пьера оставил в душе ощущение невероятного, омерзительного предательства. Несколько дней Ася ходила, словно в воду опущенная, не понимая, как стерпеть подобный конец. Он был неправильным, несправедливым, возмутительным!

И вот однажды, лежа в постели без сна и в очередной раз вспоминая эпизоды романа, девочка вдруг услышала, как прямо в голове раздается уверенный, радостный голос.

«– Не умирай! – падая на колени, обратилась Наташа к раненому. – Если ты умрешь, я убью себя, клянусь. Убью прямо над твоим гробом.

Князь, до того лежавший в постели неподвижно, вздрогнул всем телом.

– Нет, любимая, – прошептал он. – Мы будем жить».

Вот и все – дальше покатится само собой. Непонятно, почему Толстой до этого не додумался. Жалко, что ли, спасти князя Андрея и сочинить правильный конец? Пьер, если дурачку не обойтись без новой жены, пускай берет Соню – она заслужила мужа и богатство. А Николай, так и быть, достанется княжне Марье, Ася не возражала.

Остановиться было невозможно. Сперва девочка в упоении переделывала любимые книги. Рудин не погибал, а Мышкин не лишался рассудка – оба жили долго и счастливо. Печорин, правда, так и не женился – не нашлось достойной кандидатуры. Зато не погиб и соблазнил еще многих дам.

Ася скрывала от окружающих новое увлечение. Небось раскритикуют, скажут, что писателю виднее – или, хуже того, начнут дразниться. Привыкшая считаться сорванцом, девочка очень боялась выказать слабость.

Тем более, вскоре ситуация ухудшилось. Внутренний голос не ограничился книгами. Время от времени в самый неподходящий момент он начинал активно комментировать и даже корректировать реальные события, да так убедительно, что Ася в глубине души почти ему верила – хотя прекрасно понимала, что со стороны это выглядело бы нелепо. А быть нелепой в глазах окружающих ей не хотелось.

Слава богу, даже сейчас, когда она расслабилась, Арсений ни о чем не догадался. Не обращая внимания на сестру, он зашагал прочь с вокзала. Ася побежала следом. Ох, не нравилась ей безудержная улыбка брата, делающая лицо глуповатым. Не думает ли он о Саломее?

Глава вторая,

где читатель знакомится с красавицей, отмеченной печатью смерти

Увы, догадка подтвердилась: Арсений направился к хорошо знакомому Асе дому. Под его окнами он простаивал порой часами – а замерзшая сестра с тоской наблюдала из-за угла.

Нынче он, не колеблясь, зашел в парадное, небрежно бросив швейцару: «Я к Саломее Гольдберг». Ася, не будь дурочкой, прошмыгнула следом. Ей страстно хотелось увидеть, наконец, коварную соблазнительницу. Внешность Саломеи называют эксцентрической. Интересно, это как? Явно что-то необычное.

Дверь квартиры распахнулась – и девочка, хоть и ожидала всякого, громко ойкнула.

На пороге стояла женщина в изумительном бальном платье – нежно-палевом, с пышной юбкой и сильно декольтированными плечами. Подобное само по себе странно в первой половине дня – но в довершении абсурда сверху на этом великолепии красовался полосатый фартук, какие носят горничные. Да уж, эксцентричности у дамочки не отнимешь!

С трудом оторвав взгляд от наряда, Ася взглянула Саломее в лицо. Симпатичная – аккуратный носик, пухлые губки, серые глазки. Однако чего-то главного не хватает. Посредственность она, хоть и пыжится!

Это радовало. Вряд ли увлечение брата продлится долго – посредственностей тот презирает.

Между тем, Арсений с удивлением произнес:

– Лиза, милая, что за маскарад?

Девушка тоненько захихикала, и Ася поняла: их впустила не Саломея, а ее камеристка. Ничего себе, платье у служанки! Каково же тогда у госпожи?

– Очередная Саломеина прихоть, – ответил из глубины квартиры надтреснутый мужской голос. – Заходите, гости дорогие, не топчитесь в дверях.

Лиза поспешно провела брата в сестрой в гостиную – просторную, затененную золотистыми шторами, броско декорированную в стиле модерн. На ее элегантном фоне старик, сидящий в кресле, казался существом из другой эпохи. Лицо его было испещрено морщинами, седая борода и кустистые брови придавали лицу суровый вид – однако маленькие, глубоко посаженные глазки весело блестели. Фигура сгорбленная, но крепкая, в левой руке тяжелая палка красного дерева. Ермолка, глухой черный сюртук и характерные интонации сразу изобличали еврея. Отец Саломеи? Хотя нет, она сирота.

– Это не прихоть, дядюшка, – промурлыкала молодая дама, неслышно и плавно, словно привидение, вплывая в комнату.

Она и внешностью походила на привидение. Высокая, неправдоподобно тонкая, с бледным узким лицом, пересеченным угольными линиями бровей и вызывающе алой лентой рта. Сперва Ася шарахнулась: ну и урод! Потом уставилась: что-то в ней есть. И, наконец, принялась жадно изучать изогнутый силуэт, обтянутый переливчатым серебристым шелком, странную несимметричную прическу и пальцы с длинными хищными ногтями.

Окончательно потеряв голову, он все крепче сжимал руки на ее шее. Прекрасное тело в последний раз затрепетало – и затихло. Мертва, мертва навеки! Что же он наделал? Ведь он любил ее сильнее жизни. Он любил, а она лишь насмехалась над ним, и сердце его не выдержало.

Ася поспешно ущипнула себя за бок, чтобы очнуться. Не хватало напророчествовать, будто Арсений задушит Саломею! Пусть на ней и лежит печать смерти, брат – не убийца.

Между тем хозяйка квартиры, не подозревая о странных фантазиях гостьи, оглядела смущенную Лизу.

– Вчера княгиня Долли имела глупость заявить, что ее платье роскошнее моего. Я объяснила, что в наше время старомодной роскошью увлекаются одни лишь горничные. Она не поверила. Теперь, надеюсь, все могут убедиться: повседневный наряд моей камеристки отличается от бального платья княгини только фартуком.

– Допрыгаешься ты рано или поздно, – беззлобно заверил старик. – Ох, и любишь с огнем играть! Словно не нашей крови, а подменыш какой. Нам-то осторожность дана с рождения.

«Вот! – подумала Ася, слегка смущенная кровожадностью своего недавнего видения. – Это не я выдумала – он тоже чувствует, что Саломею убьют. Интересно, кто и когда?»

– Доброе утро, Саломея, доброе утро, Лазарь Соломонович, – с почтением поздоровался Арсений. – Хоть оно и не слишком доброе.

Лазарь Соломонович нахмурился.

– Отцу недужится?

– Да что с ним станет, – отмахнулся Арсений. – Лев Николаевич совсем плох. Говорят, нескольких дней не проживет.

– На то мы и старики, чтобы помирать, – равнодушно констатировал собеседник.

Арсений, словно не услышав, с энтузиазмом продолжил:

– Я еду в Астапово, предложить Льву Николаевичу свою помощь.

– А отец отпустил? Что-то не верится.

Глаза старика неожиданно остро сверкнули из-под бровей, и Асе стало не по себе. Именно потому она с вызовом известила:

– Разумеется, нет. Он глупый, косный ретроград, пособник самодержавия. Обойдемся без его разрешения!

– Ну, конечно, – хмыкнул Лазарь Соломонович. – Петр Федорович глуп, а его дети умные. И неважно, что он выдающийся инженер, что его лафет для трехдюймовки превосходит принятый недавно на вооружение...

– Лев Николаевич плох? Какое горе для России! Не для одной России – для всего мира.

Так с горячностью воскликнул мужчина, вихрем влетевший в гостиную через ту же дверь, что и Саломея. При виде него Арсений вздохнул столь тяжко, что лилия в вазе, заколыхавшись, уронила лепесток. И причины вздыхать, увы, имелись.

Тип, с утра пораньше навестивший эксцентричную хозяйку, был весьма хорош собой. Лет тридцати, среднего роста, с тонкой талией и широкими плечами, он чем-то напомнил Асе артиста. То ли легкой небрежностью дорогого костюма, то ли темными волосами до плеч и безупречно выбритым подбородком. А нос, благородный нос с горбинкой! Сверкают черные глаза и белые зубы, руки взлетают в такт словам. Рядом с этим жгучим брюнетом брат вдруг показался блеклым, словно выцветшим.

– Вы правы, да, – невольно вырвалось у Аси, увлеченной порывом незнакомца. – Если граф умрет, это будет трагедия.

Мужчина, повернувшись к девочке, серьезно на нее посмотрел.

– Я полностью с вами солидарен. Саломея, умоляю представить меня даме. Помню ваше презрение к условностям, но имя единомышленницы мне совершенно необходимо!

Сперва Ася не поняла, о какой даме речь, а через миг горячая счастливая волна ударила в сердце. Неужели взрослый, красивый человек считает ее равной себе? Не веснушчатой девчонкой, а настоящей дамой?

– Князь Георгий Табидзе, – томно протянула Саломея. – Арсений Кузнецов, однокашник по университету сына дядюшки Лазаря. А девочку впервые вижу. Ты откуда взялась, девочка?

– Это моя младшая сестра Ася, – бросив на Асю взгляд, от которого той захотелось провалиться сквозь землю, объяснил Арсений. – Увязалась следом – не гнать же.

– Зачем гнать столь милую и просвещенную барышню? – удивился князь. – Ни в коем случае нельзя. Рад познакомиться с вами, Ася. Вы бывали в Грузии? Чудесная страна. Конечно, Москва прекрасна, но снег, морозы... Разве сравнить с нашим цветущим краем?

– Однако вы предпочли жить здесь, – с нескрываемым раздражением парировал Арсений.

– Дела мешают вернуться, – улыбнулся князь Георгий. – В Москве столько знакомых, и всем я нужен. Впрочем, мне это в радость – люблю помогать людям. Значит, вы собрались в Астапово? Не сомневаюсь, Льву Николаевичу будет приятно видеть рядом с собой юные лица. А мы будем ждать от вас известий. Вероятно, даже увидим ваши фотографии в газетах. В Астапово сейчас столько корреспондентов...

– Неплохая идея, Арсений, – неожиданно вмешалась Саломея. – Я бы и сама, пожалуй, посетила графа. Надо показать старцу, что мы его не забыли.

– А главное – показать себя корреспондентам, – проворчал Лазарь Соломонович.

– Этакий вы брюзга, дядюшка! Будто не знаете, как мне наскучило внимание прессы. Вечно преследуют меня, требуют интервью... уж не знаю, зачем я им так нужна...

– Неординарные личности редки, – вздохнул князь Георгий. – А среди красавиц, не обессудьте, – редки вдвойне.

– Ну, не знаю... я нисколько не стремлюсь к оригинальности, живу, как подсказывает сердце.

– Тем-то вы и оригинальны, дивная Саломея.

– Я потому пришел, – поспешно вставил Арсений, – что надеялся: вдруг вы захотите поехать со мной? Тем более, у вас автомобиль. На нем добираться удобнее всего. Астапово – маленькая станция в ста верстах от Ельца.

– Ельца? – вздернула тонкие брови Саломея. – Это под Тверью?

Лазарь Соломонович ехидно рассмеялся – словно мелкие камушки, постукивая друг о друга, катятся по склону.

– Хотелось бы увидеть, детка, куда ты завезешь компанию и сколько вы будете оттуда выбираться.

Саломея лениво пожала плечами.

– Я не собираюсь вести автомобиль целых сто верст – это утомительно.

– Сто верст от Ельца, а не от Москвы, – уточнил князь Георгий. – От Москвы, думаю, около четырехсот. Арсений наверняка опытный автомобилист, раз вызвался отвезти вас так далеко.

Лицо Арсения стало медленно заливаться краской.

– Я думал... я полагал... нет, я, к сожалению, не вожу автомобиль.

– Да? – изумилась Саломея. – Тогда зачем приглашаете нас ехать? Или решили, я поработаю для вас шофером?

Ася, вспыхнувшая от стыда за брата, дерзко осведомилась:

– А что, не справитесь? Я думала, вы все умеете, но вы только притворяетесь эмансипе, а сами – обычная богатая белоручка...

Князь Георгий обернулся к девочке.

– Уметь что-либо и захотеть это сделать – разные вещи. Но вот что касается меня... я, ежели прекрасные дамы пожелают, готов отвезти их хоть на край света. Или на край Ельца – по их выбору.

И он бросил на Асю взгляд столь странного свойства, что у той защемило в груди.

«Я люблю вас, – падая на колени, произнес князь.

– Не смейте надо мной шутить! Да, я еще юна, но это не означает, что мои чувства менее сильны, чем у зрелых женщин. Они сильнее, стократ сильнее, чем у них, опытных и давно циничных!

– О да, вы бесконечно правы. Именно поэтому зрелые женщины оставляют меня равнодушным. Я оказываю им положенные знаки внимания, но они не затрагивают глубин моего сердца. По-настоящему меня взволновали только вы. Вы словно полураспустившаяся роза, украшенная лишь бриллиантами росы, которые куда прекраснее настоящих алмазов – дорогих, зато побывавших во множестве чужих грязных рук».

– Заманчивое предложение, Георгий. Я бы вправду повидалась с графом Львом Николаевичем – кто знает, представится ли еще случай? Но не хотелось бы прокатиться впустую. Старец ведь совсем плох. Вдруг он уже умер или умрет, пока мы едем? Обидно будет зря испортить себе день.

– Почувствовав душой предстоящую встречу с вами, о дивная Саломея, граф приложит все усилия, чтобы дожить до счастливого мига. Толстой тоже мужчина, сколько бы он ни доказал обратное!

Девочка, вздрогнув, очнулась от грез и обнаружила, что князь Георгий галантно целует руку собеседницы. Только разве он смотрит на нее так взволнованно, как недавно взглянул на Асю? Ничего подобного. И в тоне его явно слышится издевка, которую самодовольная Саломея не замечает. Смерть великого писателя, оказывается, менее важна, чем ее испорченный день! Разумеется, князь Георгий, искренний поклонник Толстого, не полюбит мерзкую эгоистку, он ухаживает за нею исключительно из вежливости.

– У меня идея, – неожиданно оживилась Саломея. – Мы вызовем духа из загробного мира и узнаем у него, там ли уже Лев Николаевич и скоро ли его ждут. Я давно хотела испробовать уийа, которую вы подарили, – вот, наконец, достойный повод. Сделаем это прямо сейчас.

Лазарь Соломонович, до той минуты явно не принимавший происходящее всерьез, заметно переменился в лице.

– Молчи, бесстыдница! Ты хоть понимаешь, какой грех предложила? Сказано в Талмуде, когда Саул заставил Аэндорскую волшебницу призвать дух Самуила: «Ты вызвал гнев Бога». Не серди меня, Саломея. Мало того, что ты подвергаешь риску семью, связавшись с опасными бунтовщиками. Ты ведешь себя, словно язычница!

– Я же объяснила тебе, дядюшка: Колебатели основ вовсе не опасны. Это группа творческих людей – художников, композиторов, поэтов. Они колеблют основы не государства, а устарелого искусства. Государство они игнорируют и презирают.

– Колебатели основ? – не утерпев, восторженно повторила Ася.

Ей безумно понравилось название. Вот к кому она бы, не задумываясь, присоединилась!

– Да. Сокращенно – Колос. Этот колос скоро даст по-настоящему новые, прогрессивные ростки. Да, я поддерживаю Колебателей как материально, так и силой своего авторитета. Но вы, дядюшка, зря беспокоитесь за семью. Кроме риска быть увековеченной в творениях искусства, другого риска здесь нет.

– Будешь увековеченной с голым задом на портрете, – гневно фыркнул Лазарь Соломонович. – То-то семье почет... тьфу!

– Чего плохого, если меня изобразят ню? – парировала Саломея. – Этим давно уже никого не шокируешь.

– Чего плохого, если каждый похабник сможет изучать голый зад моей племянницы? Между прочим, мне еще дочку замуж выдавать. После такого позора приличный человек ее не возьмет.

Саломея улыбнулась с загадочным для Аси торжеством, затем кротко опустила ресницы.

– Хорошо, милый дядюшка. Я не стану позировать обнаженной... вообще порву с Колебателями, раз это вас беспокоит. Буду жить по заповедям Льва Николаевича, праведно и чисто.

– Вот и умница... – умилился Лазарь Соломонович. – Лучше Лев Николаевич, чем эти проклятые революционеры. В душе ты хорошая девочка, я всегда это знал. Просто рано лишилась родителей, и мы тебя, сироту, избаловали. Ни в чем не знала отказу – вот и выросла сумасбродкой. Телефонируй-ка прямо сейчас своему мазилке, чтобы не ждал тебя позировать. И пусть передаст главе Колебателей полный отказ. Ты больше не имеешь с ними дела!