Текст книги "Дело о плачущем призраке.Дело о беспокойном графе (СИ)"

Автор книги: Александра Мадунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

– Продам, – рассеянно бросил Евгений, глядя вперед.

Там виднелась березовая аллея, взбегающая на невысокий холм. Какие-то постройки видны между зеленью, потом поля, а за ними лесные дали: зубчатые ели, дрожащие осины, кое-где мощные дубы. И дом на склоне – деревянный, двухэтажный, с двумя непритязательными колоннами у входа и зеленой металлической крышей. В саду на грядке возится расхристанный мужик, крестьянская баба снимает ведра с коромысла. Проселок ведет дальше, к деревне. По обе стороны – луга и пашни... и ширь, бесконечная, невообразимая, от которой теснится в груди.

– О Руская земле, уже за шеломянем еси, – тихо прошептал Евгений.

Никогда еще цитата из любимого «Слова» не казалась столь понятной и близкой. Вот она, русская земля, скрывшаяся за холмом от Игорева полка! Она не исчезла – нужно лишь знать, где ее найти.

– Что, барин? – удивился кучер.

– Я не собираюсь продавать имение, – неожиданно для себя объявил ему Евгений. – Буду жить то здесь, то в Москве.

Кучер покосился с изумлением, однако промолчал.

Евгений вышел из ландо. Густые кусты сирени окружали дом со всех сторон. Незатейливый цветник, скрипучие старые качели... Евгению чудилось, что все это он уже видел и любил когда-то – то ли в другой жизни, то ли во сне. Это все – его! Вышло из его сердца и выросло само собой ровно такое, каким должно быть. Господи, откуда подобные фантазии у типичного городского жителя? Память предков, воевавших в Игоревой рати, или просто восторг от забытой в городской суете природы? Трудно сказать. Только Евгений был сейчас совершенно счастлив.

– Колодезь у нас удобный, – зачем-то известил кучер. – Вот кухня. Есть вход прямо со двора, а можно из дому, через сени.

– Кухня? – переспросил молодой человек, не очень понимая, о чем речь, и в растерянности вертя головой.

– Смотрите, что краска на стенах облупилась? – догадался кучер. – Давно не подновляли, да.

– А чего подновлять? – хихикнула неопрятная девушка, выскочившая на крыльцо и жадно изучающая гостя. – И так жить можно. Вы, значит, наследники будете?

– Маша! – женский голос, доносящийся из дома, был негромок, однако строг. – Не лодырничай. У тебя много дел.

– Наследник приехал, – не без испуга откликнулась Маша. – Я его встречаю хлебом-солью.

– Какими еще хлебом-солью? Ты что сочиняешь?

На крыльцо выскочила старуха в черном – высокая, статная, с чеканными чертами до сих пор красивого лица и глубокий Павлович Красилов. и. олепетал Евгений. го лица и суровыми складками, идущими от носа ко ртуми складками, идущими от носа ко рту.

– Здравствуйте, – пролепетал Евгений. Он вообще опасался женщин, а суровых старух в особенности. – Я Евгений Павлович Красилов. А вы, вероятно, Елизавета Николаевна? Спасибо, что прислали к станции экипаж. Я тут впервые, места для меня новые...

– Добрый день, Евгений Павлович, – без тени улыбки кивнула старуха. – Проходите, располагайтесь. Столовая пока занята – мы там готовимся к поминкам. Надеюсь, вы не против? А остальные комнаты свободны. Маша вам все покажет.

– Готовитесь к поминкам? – Облегчение Евгения было столь сильно, что он начисто забыл о приличиях. – Какое счастье! Значит, самому не придется? А я-то всю дорогу промаялся: как на поминках положено кормить, кого звать... Ох, ничего не знаю, и даже проконсультироваться не с кем. С похоронами вы тоже поможете? – И, устыдившись собственной наглости, смущенно добавил: – Извините, пожалуйста. Я понимаю, что вам это нелегко, и вы совершенно не обязаны. Просто вырвалось на радостях.

Лицо собеседницы смягчилось.

– Разумеется, все уже подготовлено, – спокойно известила она. – Было бы глупо ждать вашего приезда. Отпевание в местной церкви через несколько часов. Место на кладбище Антонина Афанасьевна давно себе подобрала. Народу будет немного – мы тут живем замкнуто. Можете ни о чем не беспокоиться. Вам нужно отдохнуть с дороги.

Евгений покорно кивнул. Елизавета Николаевна по-прежнему внушала ему робость, однако теперь к ней примешивалось нечто вроде священного трепета, с каким мы смотрим на канатоходца, уверенно балансирующего под куполом цирка.

Они вошли в дом.

– Жилых комнат пять, – объяснила Елизавета Николаевна. – Три окнами в сад и две боковых. В том проходе вешалки для платьев.

Потолки были высокие, полы деревянные, крашеные. В столовой – большой, с видом на сад – окна двустворчатые, без поперечного переплета, с узкими цельными стеклами наверху и внизу. Добавочные стекла цветные – лиловые или желтые. На стенах красивые, хотя и несколько потертые обои с белыми французскими лилиями на густом голубом фоне и золотыми цепочками между ними.

– Вам, наверное, будет удобнее остановиться в спальне для гостей, – предположила Елизавета Николаевна. – Она больше подойдет мужчине.

– Ну, конечно, – подтвердил Евгений.

Еще не хватало поселиться в комнате несчастной хозяйки, едва успевшей умереть!

Гостевую спальню затеняли два больших серебристых тополя у забора, разделяющего двор и сад. Впрочем, Евгению даже понравился полумрак.

Застеленная чистым бельем кровать, рядом обширный умывальный стол с двумя тазами и кувшином. В углу печка, за дверью ясеневый шкаф для белья, у свободной стены диван, обитый зеленым ситцем. Между окнами старый письменный стол, заставленный безделушками. Все производило впечатление приобретенного по случаю и случайно же составленного вместе. И в то же время по непонятной причине от обстановки веяло спокойствием и уютом. Хотелось сесть за стол и, глядя на пейзаж вдалеке, в очередной раз подумать о тайнах гениального «Слова» – или просто помечтать.

И тут Евгений, уже готовый расслабиться, вспомнил ужасную вещь. То есть, сама по себе вещь не была ужасна. Кошмар в том, что ему, именно ему придется о ней сейчас заговорить. Затрагивать подобные темы, да еще с дамами – тем более, с Елизаветой Николаевной – представлялось Евгению пыткой. Однако избежать пытки не представлялось возможным. От подобного парадокса бедняга просто оцепенел.

– Мм... – замычал он, жалобно глядя на собеседницу.

– Что вас не устраивает? – вмиг вернув былую суровость, осведомилась та.

– Де... де... – краснея и заикаясь, пытался выдавить Евгений, но язык его не слушался. – Де... де...

– Дети? – подсказала старуха. – У вас есть дети?

– Нет! – от страшного предположения он даже обрел язык. – Я неженат. Деньги... вы потратили на похороны с поминками деньги. Надо сразу их вам вернуть, а то потом я забуду и останусь вам должен. Через несколько лет вспомню и буду мучиться... Со мной так уже бывало. Пожалуйста, не обижайтесь... Я знаю, что упоминать о деньгах в обществе неприлично, но как же мне поступить иначе?

У Евгения было ощущение, что он сорвался с горы и безудержно летит вниз, в пропасть. Почему он вечно ведет себя не так, как положено? Что за проклятие такое? Его воспитывали не хуже других, и старается-то он изо всех сил, а толку ни малейшего.

Елизавета Николаевна неожиданно расхохоталась.

– Вы, мальчики, очень забавны. Мой племянник Сашура тоже смешной. Надеюсь, он скоро приедет, и вы подружитесь. По тратам я вам представлю подробный отчет, не волнуйтесь. И не переживайте, что я тут вместо вас заправляю. Люблю, грешница, покомандовать. Если решите оставить поместье себе, охотно на первых порах помогу. Хотя, наверное, продадите? Много вам дадут вряд ли, но покупатель есть. Георгий Михайлович предлагал приобрести землю у вашей тетушки – он вряд ли откажется заплатить вам ту же цену. Хотя не знаю, откуда у него деньги – доходы-то падают.

– Не продам, – поспешно замотал головой Евгений. – Мне в Бобровичах необычайно нравится. Постоянно жить, правда, не смогу.

– Служите?

– Приват-доцент в университете. Но надеюсь часто сюда наведываться.

Глаза собеседницы странно сверкнули.

– Устроите здесь дачу?

– Какая же это дача? – изумился Евгений. – Тут дом... настоящий дом.

Старуха улыбнулась, и Евгению вдруг почудилось, что он только что выдержал экзамен – не менее строгий, чем в когда-то университете.

– Поселились у нас недавно одни такие... дачники, – последнее слово отчего-то прозвучало презрительно. – Ну, вы их на отпевании сами увидите и все поймете. А пока отдыхайте, Евгений Павлович, набирайтесь сил. Они вам пригодятся.

Елизавета Николаевна ушла, а Евгений прилег на диванчик, глядя в окно. На душе было одновременно тревожно и радостно. Словно ты вернулся, наконец, домой после долгой поездки и пытаешься понять, многое ли изменилось и как жить дальше.

Странный звук отвлек молодого человека от размышлений. Женщина, что ли, плачет где-то наверху? Тоненько, жалобно и немного жутко. Неужто вызвавшая симпатию Елизавета Николаевна – новая Салтычиха, жестоко наказывающая слуг? Кстати, на второй этаж Евгения не водили, о нем речь вообще не шла. Кто там размещается? Разве умершая тетушка не была одинока?

Моментально вспомнился английский роман о гувернантке по имени Джейн, которую не пускали в часть хозяйского дома – там прятали опасную сумасшедшую. Или другой роман, тоже английский, где героиню держали в Удольфском замке, скрывающем самые жуткие тайны. Те давали о себе знать косвенными признаками, вроде нынешнего плача. Умеют британцы нагнать страху! Евгений, по счастью, не юная девица, а взрослый мужчина, приват-доцент. Он не впадет в панику, а станет рассуждать здраво, подобно гениальному сыщику мистеру Шерлоку Холмсу – тоже, что характерно, плоду фантазии англичан. Лучше услышать плач, чем вой собаки Баскервиллей, готовой перегрызть тебе горло, не правда ли?

Кстати, плач смолк. Может, его и не было вовсе? Померещилось?

Глава третья,

представляющая нам важнейшее для повестования лицо.

Организационные способности Елизаветы Николаевны, чего и следовало ожидать, оказались выше всяческих похвал. Евгений почти не заметил, как пролетели отпевание и похороны, настолько все происходило быстро и гладко.

Зато поминок он ждал не без тревоги. Привыкший к кабинетной работе ученый тяготился новыми знакомствами, даже от собственных студентов предпочитая держаться на расстоянии. А тут в один день быть вынужденным представиться такому количеству чужаков! Ничего не поделаешь – в качестве наследника покойной он обязан проявить гостеприимство к ее друзьям. Повезло еще, что Елизавету Николаевну Евгений почему-то... Не то, чтобы перестал бояться... Нет, он продолжал перед нею трепетать, но не как перед посторонней, а словно он был ребенком, она же его тетушкой – суровой, однако неизменно справедливой.

– Вот один из ближайших соседей бедной Антонины Афанасьевны, – объяснила она, твердой рукой вцепившись Евгению в локоть, дабы стеснительный мальчишка не вздумал от страха сбежать. – Прокофий Васильевич Поливайло, хозяин Новосвятова и прекраснейшей свиньи Жозефины.

Апоплексического склада толстячок бодро закивал:

– Да-да, моя Жозефина прекрасна.

– В здешних краях имеется экземпляр гораздо лучше.

Безумцем, осмелившимся перечить Елизавете Николаевне, был мужчина лет под пятьдесят во фраке и цилиндре, вызывающе неуместными здесь, в деревенской глуши. Его дама в черном бархате, затянутая в рюмочку, жеманно взмахнула рукой, поверх перчатки украшенной парой колец с крупными бриллиантами.

– Не стоит спешить, дорогой. Да, мы выписали из Англии животное самых благородных кровей, куда дороже Жозефины. Однако пока его не доставят на выставку, нельзя быть ни в чем уверенным. Оно может, например, заболеть. И тогда победа наверняка достанется милейшему Прокофию Васильевичу.

– Моя Жозефина обойдет вашу англичанку! – пыхтя от гнева, выкрикнул толстяк. – Не зря вы свою свинью так усиленно прячете! Как ее зовут? Какой она породы? Какого окраса?

– Понятия не имею, – пожал плечами мужчина. – Это должно волновать моего свинаря. Меня интересует исключительно результат. Раз я решил на отдыхе предаваться сельским развлечениям, приходится быть достойным своего положения. То есть, первым.

– Это наши дачники, – с преувеличенной любезностью сообщила Елизавета Николаевна. – Станислав Сергеевич Куницын, занимая высокий пост в Министерстве народного просвещения, нуждается в регулярном отдыхе от утомительных трудов. Недавно они с женой, Аделаидой Федоровной, приобрели имение неподалеку и обустроили его на свой вкус.

– Удобства почти как в Санкт-Петербурге, – улыбнулась Аделаида Федоровна. – Разумеется, мы избавились от леса и полей вокруг дачи, заведя конюшни, поле для гольфа и чудесный теннисный корт. Недоумеваю, почему остальные не следуют нашему примеру. Неужели вам не скучно общаться с неграмотными крестьянами, работающими у вас в поместьях? Без этакой мороки отдых станет гораздо приятнее.

– Устроить все, как у нас, не так-то просто, милая супруга. Нужен твой вкус к изящному и мои средства. Да еще грозят вскоре передвинуть железную дорогу – возможно, часть построек придется из-за нее снести. Не каждый справится с трудностями, подобно нам, – самодовольно сообщил Куницын.

– Трудности? Какие трудности? – Прокофий Васильевич так побагровел, что Евгений всерьез испугался, не хватит ли несчастного удар. – Не знать имя собственной свиньи... Неудивительно, что вас пугают крестьяне!

– Успокойтесь, любезный мой Прокофий Васильевич, – тихо проговорил пожилой джентльмен с выправкой военного и роскошной шпагой на бедре. – В память безвременно погибшей Антонины Афанасьевны не будем омрачать ее похороны склокой.

– Слышу речь не мальчика, но мужа, – поддержала незнакомца Елизавета Николаевна. – Евгений Павлович, позвольте представить вам Георгия Михайловича Шувалова-Извицкого, старожила здешних мест.

– Карелины, ваши предки, жили здесь не меньше моих, очаровательная Елизавета Николаевна.

На очаровательную старуха Карелина иронически вздернула бровь, однако гнева в ее глазах Евгений не заметил.

Рядом с Куницыными, напоминавшими ворон в павлиньих перьях, Георгий Михайлович выглядел особенно строго и благородно: четкие черты лица, безупречная осанка, не новый, идеально сидящий сюртук. Самое поразительное, что дачники явно чувствовали это, моментально поубавив спеси и поглядывая на Шувалова-Извицкого с почтением.

– Собирается ли на поминки ваша прелестная племянница Катиш? – стараясь отвлечь соседа, обратился к нему Георгий Михайлович. – Мы ждем только ее, не правда ли?

– А кто эту вертихвостку разберет, – махнул рукой Поливайло. – Вот вы, Евгений Павлович, человек молодой, к тому же только из Москвы, как и она. Вдруг хоть вы мне разъясните? Барышне девятнадцать лет. Вроде была у нее несчастная любовь... Хотя что за любовь может быть к артисту, да еще итальяшке? Он поет на сцене свои скучные арии, дамы в зале слушают. Нет, угораздило мою дурочку с ним лично познакомиться... Она ни бельмеса по-итальянски, он по-русски... зачем это было нужно – не понимаю! Потом он уехал, а она пыталась отравиться. Откачали, конечно, но с тех пор Катька сама не своя. Ходит в черном, грозит остаться в старых девках... Старая девка – это ведь позорище всему семейству... ох, простите, Елизавета Николаевна, – Прокофий Васильевич смущенно закашлялся.

– Мое семейство другого мнения, – сухо заметила Карелина.

– Елизавета Николаевна – жрица богини Весты, хранительницы домашнего очага, – галантно вставил Шувалов-Извицкий. – Что может быть почетнее? Да и ваша Катиш... Я бы не волновался за ее судьбу. Пусть перебесится, пока молода – лучшей женой станет избраннику потом.

– Ну, не знаю. Вот отправили ее ко мне лечиться от разбитого сердца. Парное молочко, деревенский воздух. Опять же, Жозефина... Стоит на нее, красавицу, взглянуть – все неприятности забудешь. И что? Связалась с этим недоучившимся студентиком, безродным революционером, толстовцем проклятым. Его из университета выгнали за бунтарство – теперь он здесь крестьян мутит. Куда смотрит правительство? Как подобное позволяют, ума не приложу?

– Я не в восторге от встреч Катиш с Андреем Зыкиным, – Елизавета Николаевна пожала плечами. – Но вынуждена поправить: он не мутит крестьян, а учит их детей грамоте и арифметике.

– А зачем им грамота, матушка? Тем более, прости Господи, арифметика. Все равно ни в чем не разберутся, только время зря потратят. А если кто разберется, тем хуже – возомнит о себе лишнего. Нет, я бы это запретил.

– Министерство просвещения всячески старается удалить из университетов разносчиков революционной заразы, – наставительно поведал Куницын. – Зыкин выдворен из Москвы и отправлен под надзор по месту проживания родителей, в деревню Новосвятово. Любые его незаконные действия будут моментально пресечены.

Но Евгений уже не слышал этих слов. Он смотрел в окно, на березовую аллею, по которой шла девушка в белом платье с розовым кушаком. Девушка была высокая и статная, с румяными щеками, очень светлой кожей и русыми волосами. Ее широко расставленные карие глаза с золотистыми ресницами сияли, алые губы были чуть-чуть приоткрыты.

– Катиш со своим прихвостнем, – обрадовался Поливайло. – Можно садиться за стол, а то я уже изголодался. Смерть смертью, а живым покушать хочется.

Лишь тут Евгений с изумлением обнаружил, что девушка, оказывается, не одна. Рядом с ней вышагивал молодой человек в толстовке и крестьянских портках. Ростом он едва ли превосходил спутницу, однако был хорошо сложен, имел правильные черты лица и пышную черную шевелюру. Парочка увлеченно разговаривала.

Евгений мысленно оглядел себя со стороны – и застонал. Долговязый, худой и нескладный очкарик, вечно спотыкающийся о мебель и теряющийся в присутствии дам. А правила приличия он нарушает не из революционных принципов – исключительно по собственной дурости. Разве он в силах конкурировать с романтическим юношей, жертвой произвола властей? Смешно даже предположить.

Между тем Катиш с Андреем остановились. Невероятные зоркость и проницательность, вдруг посетившие Евгения, объяснили, что девушка уговаривает спутника идти с ней, а тот наотрез отказывается. Как можно отказать подобному существу, для Евгения было загадкой. Тем не менее, Зыкин повернул обратно, а Катиш вошла в дом.

– Добрый день, – поздоровалась она.

Голос у нее был низкий и очень выразительный, с тревожащими душу обертонами. Евгений молча наслаждался.

– Явилась, наконец, – язвительно заметила Елизавета Николаевна. – Спасибо, удостоила соседку! Не на похороны, так хоть на поминки. Не в черном, так хоть в белом. И даже без кавалера.

Катиш высокомерно вздернула носик.

– Раз в обычные дни я хожу в черном, траур должен быть белым – это совершенно очевидно. Тем более, смерть – не только горе, но и радость, чудесная гавань, к которой мы все стремимся. Я не пришла на похороны, поскольку традиционные обряды не соответствуют моему мироощущению, опошляя и огрубляя великое таинство смерти. А почему Андрэ не захотел последовать сюда за мной, ума не приложу. С ним я меньше страдала бы от эмоционального одиночества.

У Евгения защемило сердце. Как тягостен бедной девочке скучный быт, как тянет ее к прекрасному и неведомому, если она повторяет затасканные, трескучие фразы, искренне веря в них. Этот трогательный, наивный эпатаж... Глаза сияют, щеки горят от возбуждения, словно она и впрямь совершает подвиг!

Молодой человек попытался пододвинуть Катиш стул, однако опрокинул его, больно ударив себя по коленке. А решив поднять, случайно задел обнаженное запястье девушки, прикоснувшись к упругой, прохладной коже.

Катиш сперва коротко хихикнула, затем, не утерпев, заливисто рассмеялась. Евгений рассмеялся тоже. Пускай над самим собой – лишь бы ей было хорошо!

– Вот и познакомились, – прокомментировала Елизавета Николаевна. – Это Евгений Павлович Красилов, приват-доцент из Москвы, наследник Антонины Афанасьевны. А это Катерина Поливайло, племянница Прокофия Васильевича.

– Катиш, – быстро поправила девушка.

Катерина Поливайло явно ее не устраивало.

За столом Евгений начал было ухаживать за соседкой, подливая ей и подкладывая, но добился лишь того, что чуть не заляпал дивное белое платье. С этого момента Катиш взяла инициативу в собственные руки, обслуживая не только себя, но и московского гостя. Тот не протестовал, любуясь удивительной гармонией ее движений. Все у девушки получалось на редкость ловко, повседневные жесты превращались в завораживающий танец. Ну, а то, что она при этом произносит... как выразился Гамлет – слова, слова, слова... Лучше не обращать на них внимания.

– Георгий Михайлович спрашивает, как вам у нас понравилось.

– А? – встрепенулся Евгений.

– Я, вероятно, должна служить вам переводчицей, – строго сообщила Катиш. – Остальных вы вообще не слушаете – да и меня, боюсь, невнимательно. Как вас только на службе держат?

– Там нужно не слушать, а говорить, – честно признался Евгений. – Хотя да... Студенты иной раз на головах ходят, а я ничего не замечаю. Филология – столь увлекательный предмет...

– Согласна, – кивнула Катиш, – нет ничего прекраснее книг, особенно мистических. Ох, простите, Георгий Михайлович, я опять его отвлекла.

– Ничего, дело молодое, – любезно извинил Шувалов-Извицкий. – Хотелось узнать, какое впечатление произвели наши Бобровичи. Боюсь, что жалкое. После Москвы тут делать нечего.

– Совсем наоборот, – горячо возразил Евгений. – Мне здесь очень хорошо, и я решил остаться. Разве что, – неожиданно вспомнил он, – какая-то женщина горько плакала на втором этаже... ей можно помочь?

Воцарилось молчание. Гостю стало не по себе. Опять он, сам того не замечая, нарушил неписанные правила. Очевидно, о бедняжке не принято упоминать... Местная сумасшедшая, как в английском романе?

В глазах Катиш словно зажгли по огромной свече.

– Плач бедной Параши! – восторженно простонала она, устремив на соседа взор, от которого несчастный чуть не упал со стула. – Едва приехали – и она уже вас посетила. Вы не обычный человек, Евгений Павлович. В душе вы – мистик. Не зная про призрака, вы, тем не менее, его услышали. Вот тебе наглядное доказательство, злой скептик, материалист Андрэ! Как жаль, что ты сейчас не здесь! Ну, признали мою правоту, косные ортодоксальным христиане? – девушка победоносно оглядела присутствующих. – Привидения существуют! Не просто существуют, а вмешиваются в дела нашего мира. Теперь никто не станет уверять, будто гибель Антонины Афанасьевны – случайность. Это рок, безжалостный рок!

Голос Катиш то стихал до шепота, то становился громче, а последняя фраза, сопровождаемая размашистым жестом, прозвучала не хуже финальной строки монолога Гамлета. Евгению даже стало стыдно за невольно вырвавшееся:

– Разве тетушка умерла не от старости?

Он прикусил язык, да поздно. Практический вопрос снизил градус трагизма, гости с облегчением зашевелились.

Впрочем, Катиш не позволила себя сбить.

– Антонина Афанасьевна умерла из-за близости к потустороннему, – таинственно ответила она. – Эти люди, – девушка небрежным кивком объединила всех, сидящих за столом, – скрыли от вас правду и чуть не обрекли на смерть. Однако я спасу вас. Слушайте!

– Слушаю, – поспешно кивнул Евгений, которому настолько нравился голос, что с трудом удавалось вникать в смысл.

Неожиданно девушка всхлипнула, на глазах ее выступили слезы.

– Это я во всем виновата, – совершенно иным тоном, тихо и очень просто произнесла она. – Я погубила вашу тетю. Но честное слово, я не нарочно. Евгений Павлович, не ночуйте здесь, пожалуйста, уезжайте! Я боюсь. Если еще и вы из-за меня умрете, я не вынесу...

У Евгения защемило сердце.

– Вы не можете быть виноваты! – горячо воскликнул он. – Не переживайте, прошу вас...

– Успокойся, Катиш, – сухо заметила Елизавета Николаевна. – Вся вина на мне. Это я посоветовала Антонине Афанасьевне изловить призрака.

– А я его разбудила. Понимаете, Евгений Павлович... много лет назад хозяин Бобровичей надругался над крепостной актрисой Парашей. Повесившись на втором этаже, в театре, она превратилась в призрак, чье появление предсказывает смерть. Я зачем-то посетила Антонину Афанасьевну и в сильнейшем душевном порыве рассказала ей эту историю. И призрак проснулся.

– Кочующий сюжет, – почувствовав себя в своей стихии, констатировал ученый. – С изменением некоторых деталей, он характерен не только для России, но и для всей Европы. Очень любопытно встретить его здесь, в русской деревне.

– Разве призраки кочуют? – удивился Прокофий Васильевич. – Я думал, они привязаны к месту. Параша плачет только в Бобровичах, это точно. Мы все ее слышали. Я предупреждал вашу тетушку не подниматься на второй этаж. Она не послушалась – и упала с лестницы. Призрак ее погубил. Но тут ни Катиш, ни Елизавета Николаевна не при чем. Антонина Афанасьевна была иногда очень упрямой.

– А что говорит полиция? – заинтересовался Евгений.

– Несчастный случай, – пожала плечами Елизавета Николаевна. – Но коли опасаетесь ночевать в Бобровичах – милости прошу ко мне в Осинки. Места хватает.

Молодой человек оживился.

– Человеку свойственно во всем искать знаки, относящиеся к собственной судьбе. Взять «Слово о полку Игореве». Затмение солнца трактуется автором как предсказание гибели русского войска. Сейчас «Слово» кажется наивным. Однако людская психология не изменилась. Совсем недавно наши цивилизованные сограждане готовились к концу света, с ужасом наблюдая комету Галлея.

– Комета была предостережением, – подтвердила взбодрившаяся Катиш. – Нас ждет катастрофа.

– У Дон Кихота есть Санчо Панса, а у кочующих сюжетов – сниженный, почти комический вариант. Вместо астрономических явлений – домашний призрак, а конец света заменен на смерть рядового человека. Над этой теорией стоит подумать. Например, рассмотрим готический роман – и его пародийное отражение.

– Батюшка, вы в себе?

Евгений, вздрогнув, очнулся. Прокофий Васильевич смотрел на него с нескрываемой тревогой.

– Извините, – смущенно выдавил молодой человек. – Увлекся.

– Перепили, батюшка. С каждым бывает. Надо закусывать побольше, вот и будет у вас все в порядке. А второй этаж заприте от греха. Или перебирайтесь в Осинки.

– Дом можно снести, – предложил Куницын. – Все равно эта старая рухлядь никому не нужна. И построить современную дачу, с удобствами. Места здесь красивые. У меня есть знакомые, которые согласятся приобрести вашу землю – если, конечно, не заломите цену.

Георгий Михайлович невесело усмехнулся.

– Похоже, остается все-таки купить Бобровичи мне. Жалею, что не успел убедить в этом Антонину Афанасьевну – глядишь, была бы еще жива. Я сохраню семейную усадьбу, однако жить здесь не стану – у меня есть Парадиз. Вот и избежим неприятностей. Что скажете, Евгений Павлович?

– Спасибо, – поблагодарил Евгений. – Но я не стану ничего продавать. Буду жить то в Москве, то здесь. Мне здесь безмерно нравится. А второй этаж постепенно приведу в порядок. Крепостной театр прошлого века – это так интересно!

– Только когда помрете, не жалуйтесь, что вас не предупреждали, – буркнул Прокофий Васильевич.

Катиш повернулась к Евгению.

– Вы – смелый человек. Решили вступить в контакт с неведомым?

– Контакт с неведомым – основное занятие ученого, – философски заметил Евгений. – Мне не привыкать.

Его не покидало ощущение, что все происходит во сне. Наяву не бывает ни плачущих призраков, ни девушек с безумными речами и плавными, умными движениями. Не бывает бесконечных березовых аллей, колоритных стариков, толкующих о былом. Только бы этот сон никогда не кончился...

– Что там за всадник скачет? – неожиданно прервала его размышления Аделаида Федоровна. – Как писал наш великий Пушкин, кто скачет, кто мчится под хладною мглой? Настоящая английская посадка. Даже странно в здешней глуши.

Евгений хоть и содрогнулся от приписывания строк Жуковского Пушкину, однако мужественно смолчал. Хватит с него на сегодня нарушения приличий!

Елизавета Николаевна поспешно выглянула в окно.

– Сашура, – сообщила она, с трудом сдерживая улыбку. – Приехал-таки. Уважил старую тетушку.

Катиш взмахнула ресницами, и Евгений почувствовал, что пробужден. Потому что такие столичные фертики, увы, существуют именно наяву. Столичные, ибо неуловимый флер самоуверенности твердо свидетельствовал: новый гость – петербуржец. Тогда почему он на лошади? Не скачет же верхом прямо оттуда – слишком далеко. Ясно – пересел в последний момент из повозки, надеясь ошеломить дам. Типичный позер, сразу видно! Лошадь белая, костюм черный. Спина ровная и свободная, голова слегка откинута назад – прямо-таки силуэт идеального всадника.

Когда племянник Елизаветы Николаевны соскочил с коня (а сделал он это с непринужденной грацией), Евгений заметил еще целый ряд неприятных черт. Например, высокий рост при гармоничном сложении и отсутствии даже намека на сутулость. Интригующую бледность лица, обрамленного темными, коротко стрижеными кудрями. Слегка косящие выразительные глаза, асимметричные брови, необычной формы нос. Рассеянный обычно филолог разглядел каждую мелочь. О, куда тут сравниться миловидному, но простоватому Андрею Зыкину! Эта птица поопаснее. Гнусный Ловелас, скучающий Дон Гуан, привыкший разбивать женские сердца! Что за нелегкая занесла его сюда?

Между тем вновь прибывший легким шагом вошел в столовую.

– Здравствуйте, господа, и простите. Как я ни спешил, все равно опоздал. Тетушка, что за новости? – он кивнул в сторону окна, за которым конюх уводил коня. – Вы ведь намеревались продать Снежка. Боюсь, содержать его обременительно.

– Хочешь сказать, он в плохом состоянии? – осведомилась Карелина столь суровым тоном, что Евгений попятился. – Не ври, в хорошем. На нем регулярно выезжают – я лично проверяю.

– Он в превосходном состоянии. Вы же видите: я просто не в силах был удержаться и, обнаружив Снежка в вашей конюшне, сразу на него вскочил. А мог бы добраться от Осинок пешком.

– Долго бы пришлось пешком добираться, – проворчала Елизавета Николаевна. – А коляска наша сейчас здесь, у меня. Ну, и что бы ты делал без Снежка, столичный умник?

– Возиться со скаковым конем ради моих редких приездов – лишняя трата ваших сил, – спокойно объяснил гость.

– То есть, я бессильная, никуда не годная старуха? Спасибо, милый Сашура, уважил.

Тетушка с племянником уставились друг на друга, словно пара дуэлянтов. Евгений вдруг обнаружил, что у них одинаковые глаза: блестящие, темно-серые с голубыми искорками, ироничные даже во время перепалки.

Племянник, сдавшись первым, по старинному обычаю троекратно поцеловал тетушку в морщинистые щеки.

– Не успели встретиться – уже ругаемся, – засмеялся он. – Ну, что мы с вами за люди, тетя Елизабет? Нас только в паноптикуме выставлять, за большие деньги. Георгий Михайлович, я привез вам последний «Военный сборник». Наверняка сюда он еще не добрался, а там немало интересного. Ваша наградная шпага когда-то так очаровала мое детское сердце, что я навсегда неравнодушен к оружию. Она, как обычно, при вас? Прокофий Васильевич, я уверен, Жозефина пребывает в добром здравии. Буду счастлив засвидетельствовать ей свое почтение. Сколько фунтов прибавила за год?