Текст книги "Одинокие боги Вселенной"

Автор книги: Александр Заревин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Глава 5
РАБОТА ПО НАЙМУ

Итак, наше с Мишкой увлечение оказалось востребованным, и мы, честно говоря, были рады тому, что пригодились не землянам. Мишка прав: нашим современникам отдать то, над чем мы работаем, все равно что на сеновале дать поиграть спичками пятилетнему ребенку.

В ту ночь Галка осталась ночевать у меня, причем вышло это как-то естественно, можно сказать, само собой. Искусство любви она знала в совершенстве. Уж как мы с Людмилой ни изощрялись, но до некоторых вещей вряд ли додумались бы сами. Хотя… Сейчас порнофильмы продают на каждом углу, и, кажется, россияне используют их в качестве учебных пособий. Думаю, что это правильно: в любом автохозяйстве, прежде чем посадить за руль автомобиля какого-нибудь человека, спрашивают у него удостоверение на право вождения автотранспортного средства именно того класса, на который он претендует, а в брак допускаются все, даже те, кто представление о сексе получил на улице от таких же неграмотных дружков-сопляков.

– Где ты научилась такой любви? Ты, наверное, самая лучшая любовница в мире!

– Ах, Юра! Одно время меня звали Клеопатрой. Мужчины соглашались на казнь утром, чтобы только провести со мной ночь. Всякое было. Казанова, помню, локти кусал от желания обладать мною.

После этих слов я примерно с полчаса не чувствовал себя мужчиной, представив, сколько партнеров она сменила за последние пятнадцать тысяч лет.

Сборы заняли у нас с Мишкой немного. Поскольку Галка уверяла, что отныне мы будем жить на полном пансионе, мы просто переписали на дискеты все наши изыскания, захватили с собой самые необходимые вещи и отправились в путь на Галкином «Мерседесе». Через сутки мы подкатили к шикарному особняку, расположенному внутри участка, огороженного высоким забором, выкрашенным в зеленый цвет и окаймленным поверху двумя рядами колючей проволоки. В саму Москву Галка даже и не думала заезжать, сообщив нам, что делать там нечего.

– В этом доме есть все необходимое для вас, включая прислугу. Прислуга в основном состоит из молодых женщин, в обязанности которых входит также и удовлетворение всех ваших желаний и потребностей. Беспрекословное, так что не стесняйтесь, девушки будут очень рады, тем более что им запрещено покидать пределы этой территории.

– Они что, рабыни?

– Нет, но у них зарплата – сто долларов в час.

– Вы так богаты?

– Разумеется. Ваши требования и заказы будут исполняться со всей возможной скоростью. Любые. Так что можете не стесняться.

– Я так понимаю, мы здесь будем на положении узников? – спросил Мишка.

– Вы? Ни в коем случае. Вы можете отправляться в любое время и в любом направлении. Только не забудьте известить при этом начальника охраны. Вас мы не ограничиваем, но нам очень не хотелось бы, чтобы с вами произошли какие-нибудь неприятные случайности.

– Какие именно?

– Всякие. Иной раз кирпич ни с того ни с сего с крыши на голову падает. Это я для примера.

– Ну, а ты будешь меня навещать? – спросил я.

– Буду, конечно, вот моя визитная карточка с телефонами. Как только у тебя возникнет желание увидеть меня, звони.

Я прочитал на карточке: «АОЗТ „СМЕРЧ“. Исполнительный директор Звягинцева Галина Антоновна», и ниже – пять телефонных номеров.

– Не хило… – протянул я, пряча визитку в карман.

– Наконец-то и в вашей стране можно почувствовать себя человеком. Ну что, мальчики, въезжаем?

– Вперед, – согласился Мишка. – Осмотрим в натуре наши пенаты.

Галка подвела машину к кованым воротам и просигналила. Створки ворот немедленно раздвинулись, и мы въехали в новый этап нашей жизни.

В том, что это именно новый этап, у нас с Мишкой не осталось ни малейших сомнений, едва мы освоились с новым местом обитания. Дом на самом деле имел три этажа: два на земле и один подвальный, оборудованный под мастерскую. Подземный этаж, судя по всему, мог безболезненно выдержать прямое попадание фугасной бомбы. При этом он еще был отделен от остального жилья металлическими бронированными дверями, открывавшимися магнитными пластиковыми карточками, которыми нас незамедлительно снабдили. Как оказалось, карточки были индивидуальными.

Верхние два этажа вообще привели нас в священный трепет. Дом, в котором нам предстояло жить, буквально ломился от изобилия комфорта и роскоши. Все полы были укрыты пушистыми мягкими коврами, стены увешаны картинами самых знаменитых художников всех времен и народов (Галка уверяла, что здесь нет ни одной копии), мебель сплошь в стиле XVIII века, особенно в моей спальне. Половину спальни занимала необъятных размеров кровать, можно сказать, не кровать, а сексодром: тут запросто можно было бы поместить человек пятнадцать, и при этом никто друг другу не помешал бы… спать, разумеется. Еще в спальне стоял телевизор с экраном невообразимых размеров, видеомагнитофон и большой набор видеокассет с фильмами, названия которых мне ни о чем не говорили. Одним словом, я чувствовал себя в этой роскоши как беспризорная дворняга, попавшая волей случая в Эрмитаж, хотя там-то я никогда не бывал. Так и хотелось временами сказать: «Да, умели жить буржуи…»

В общем, не стоит тратить время на описание нашего жилища. Такова се ля ви, как сказала Галка. Естественно, несколько дней мы привыкали, потом освоились, и жизнь пошла своим чередом. Мишка – вот запустили козла в капусту! – вовсю пользовался Галкиным благословением и первые полгода еженощно таскал к себе девушек из обслуги, даже похудел. Потом его любовный пыл пошел на убыль, и он стал работать, как и прежде. Я же девушек держал на расстоянии, храня верность Галке. Она приезжала к нам регулярно, по два раза в неделю, и по ночам мой сексодром становился гораздо меньше, чем казалось днем. Наконец, увлекшись работой, я как-то посетовал, что ее столь частые приезды выбивают меня из колеи, мне трудно работать, и Галка сократила свое присутствие до одного раза в неделю. Мой сексаппарат вынужден был смириться; хотя желание обладать ею к концу недели становилось нестерпимым, я все равно радовался, что мне не приходится перестраиваться с работы на Галку, и наоборот.

Мы с Мишкой почти одновременно закончили с теоретическими предпосылками и приступили к конструированию. Я себе представить не мог, до чего приятно работать на новейшей технике! Если бы я не жадничал в свое время, наверное, мог бы и раньше купить что-то подобное, впрочем, откуда я мог знать, что дело приобретет такой оборот и хобби станет едва ли не целью жизни.

Мишка оказался гораздо проворнее, чем я предполагал, он приступил к сборке недели на три раньше меня. Помучавшись сомнениями, я присоединился к нему. Наши заказы и в самом деле выполнялись как по волшебству. В памяти местных компьютеров были заложены каталоги, наверное, всех более или менее значимых фирм мира. Нам стоило только назвать номер по какому-нибудь каталогу, как требуемый заказ поставлялся с задержкой максимум в 5 дней. Так работать было можно.

Конструкцию «Дэкса» (дубликатора экспериментального) Мишка придумал нехитрую, но я-то хорошо представлял, скольких вывихов ума она ему стоила. А внешне аппарат выглядел как гибрид дореволюционного матросского сундучка и современного компьютера.

– Поскольку дубликатор экспериментальный, – говорил Мишка, – я проектировал его на дублирование массы до пяти килограмм – нашей критической, или исторической. Но начать, по-моему, следует с более легких предметов, вот, скажем, с моей расчески. – И он, открыв крышку «сундучка», поделенного внутри на две половины, положил на дно расческу. Затем он крышку закрыл, и тотчас же послышалось гудение дросселей. Наконец на дисплее появилась надпись: «Дублирование закончено». Мы продублировали еще несколько мелких вещей, после чего Мишка сказал: – Ну, теперь надо девчат осчастливить, я сейчас, – и поднялся наверх. Вскоре он вернулся с целой горстью колец, перстеньков и сережек, сунул все в дубликатор и затем опять помчался наверх – уже с двумя горстями. Назад он вернулся с двумя полиэтиленовыми пакетами, полными всякой всячины.

– Хватит развлекаться, – сказал я ему. – Мне требуется твоя помощь.

– Ну, потерпи полчасика, девушки оказались с запросами.

– Хорошо, удовлетворяй их насущные нужды, а я пока сам…

Я не понимал, что со мной, почему вдруг меня так стал раздражать Мишка? Откуда во мне эти командирские нотки? Я включил свой компьютер, делая вид, что работаю, а сам лихорадочно размышлял над причиной своей неприязни к единственному другу, пока не осознал, что ревную. Ревную Мишку к его успехам, досадую на потерю роли ведущего, прекрасно понимая, что теперь Мишка сможет обойтись и без меня. Боюсь этого. Выучил на свою голову. Боже мой! Как жить дальше?..

– Ты чего сегодня такой нервный? – спросил Мишка, когда закончил свои меркантильные опыты.

К этому моменту я уже перекипел, а на душе оставалась одна смутная тоска. Я снял очки, вытер рукавом глаза и сказал:

– Мишка, ты единственный на земле человек, которого я люблю как самого себя. Прости меня, Мишка.

– Ты чего, Юра? Случилось что?

– И да и нет. Просто теперь ты сможешь сделать все сам. Без меня.

– Как это без тебя?

– Так. Ты… Ты созрел, состоялся. Как ученый, как конструктор, ты обогнал меня. Я отхожу на вторую роль.

– Ты спятил, что ли? Юрка, что с тобой? Какая вторая роль? Сачкуешь?

– Ну ладно, – сказал я, осознав, что действительно порю чушь. – Что-то у меня нервы не на месте. Забудем, ага?

– Ну, вот так-то лучше. А то выдумываешь черт-те что. Поехали дальше.

И мы «поехали». Все-таки талант дизайнера у Мишки имелся. Если бы не он, я провозился бы долго. Но, опуская подробности, скажу, что к концу апреля 1994 года мы построили свой «Султан» – название установки придумал Мишка, расшифровав его так: «Стационарная Установка Лимитированного Транспорта Абсолютного Наведения», на мой взгляд, название несколько неудачное, хотя и близкое к сути. Я попытался возразить, однако все мои аргументы разбивались о «красоту» аббревиатуры. В конце концов я согласился с Мишкой: «Султан» так «Султан». Не в названии дело.

Галка тоже согласилась с наименованием и одобрила установку как опытный образец.

– Но вообще-то для моих целей, – сказала она, – лучше всего было бы иметь надежную передвижную установку, в которой бы разместились пять человек и, естественно, водитель. Так что, мальчики, имейте в виду конечный результат, а пока испытывайте свой «Султан», накапливайте опыт.

– Передвижная установка транспортирования… – пробормотал Мишка. – Э-э-э… Придумал! Следующая наша работа называется «Путана»! Ну как?

Мишка сиял как новый гривенник, словно искомая «Путана» была уже совершенно готова к эксплуатации.

Ну, «Путана» – «Путаной», а пока что мы имели опытный «Султан», который требовал наладки, доводки и испытательных тестов. Внешне «Султан», особенно на дисплее, потому что размеры мастерской не позволяли разглядеть его издали, напоминал чем-то буйвола. Возможно, полукруглые транспортные сердечники были похожи на могучие рога, однако оптимальную их форму выдал компьютер. Максимальная масса транспортируемого груза для «Султана» составляла 100 килограммов. Привод имелся от автономного генератора, который, в свою очередь, раскручивался дизельным двигателем мощностью 400 лошадиных сил (производства США), выхлопы от дизеля через глушитель соединялись гибким шлангом с вытяжной вентиляцией, одним словом, шум работающего дизеля не превышал допустимых децибел и в помещении можно было переговариваться, не надрывая голосовые связки.

Сам «Султан» функционировал зрелищно: сначала в развале транспортных сердечников, в самом его центре, появлялось едва видимое темно-вишневое пятно, которое постепенно ширилось, Становилось светлее и ярче, разрасталось, заполняя пространство между обмотками. И багровые блики бежали по стеклам приборов, зловеще подстегивая дрожащие стрелки. Когда пятно полностью занимало развал электромагнитов, становилось ясно, что именно там и будет разворачиваться дальнейшее действо – развал воспринимался теперь как экран. Цвет его становился ярко-красным, и в это время в самом центре экрана вновь начинало набухать темное пятно, вернее, согласно расчетам, абсолютно черное. Пятно это росло, отжимая к краям алое свечение, пока оно не превращалось в узенькую полоску по краям – ярко-оранжевый светящийся обод. Изменение окраски обода происходило неуловимо, незаметно для глаз, но это уже и было «окно».

«Окно», правда, еще закрытое, проницаемое только жестким рентгеновским излучением, именно поэтому в непосредственной близости от «окна» я и предусмотрел счетчик Гейгера. Бог его знает, где может открыться «окно», вдруг в центре какого-нибудь светила или в непосредственной близости от радиоквазара. И вообще, Вселенная на 99,9 % состоит из пустоты – если бы «окно» открывалось мгновенно, произошел бы выброс воздуха из нашей герметичной мастерской и еще 999 самых различных случаев.

О степени раскрытия «окна» можно судить не только по приборам, но и по изменению цвета светящегося обода. Когда он зеленеет, «окно» приобретает прозрачность в оптическом диапазоне, полностью же прозрачным для материальных тел «окно» становится, когда обод приобретает синий, почти фиолетовый цвет. Изменение цвета обода происходит оттого, что граничная поверхность «коридора» является интенсивным источником выделения фотонов, имеющих соответствующую длину волны и энергию на разных стадиях раскрытия «окна».

Почти неделю возились мы с Мишкой, обнаруживая и устраняя различные неполадки, а когда закончили, появилась Галка с отвратительной вестью: Мишке пришла заверенная на почте телеграмма, извещавшая о том, что его отец Константин Иванович скоропостижно скончался от инфаркта. Мишка был сам не свой. Галка совала ему толстую пачку долларов и говорила, что ближайший самолет в Ставрополь будет завтра и билет для Мишки уже куплен, надо только дождаться рейса и через два часа после взлета Мишка уже будет дома. Он как-то отрешенно кивал, соглашаясь, но было видно, что Галку он не слышит. Когда она ушла, Мишка схватил меня за рукав и зашептал умоляюще:

– Юрка, давай я пройду через «окно». Я уже должен быть там, понимаешь? Сколько он для меня сделал, Юрка! Да и для тебя тоже! Давай настроим «окно», я тебя умоляю!

– А ты знаешь координаты Ставрополя?

– Нет, – растерянно ответил Мишка.

– Я тоже, но давай попробуем.

Мы спустились в подвал, я включил «Султан». «Окно», как я, собственно, и ожидал, открылось куда-то в космос. Компьютер вместо координат показывал одному Богу известно что. С полчаса мы провозились над тем, чтобы «окно» показало наш подвал, а когда добились своего, ввели в компьютер это как абсолютное начало координат. И тут Мишка предложил:

– Давай выведем «окно» за пределы атмосферы и оттуда определим местоположение Ставрополя визуально, – и сам сел к компьютеру. «Окно» стремительно рванулось вверх. Я глазом не успел моргнуть, как увидел нашу планету из космоса. Нам повезло еще раз: в предгорьях Кавказа, как говорят летчики, погода была летной: от Каспийского до Черного морей землю не закрывало ни одно облачко. Ночь стояла светлая, лунная, и города выдавали себя уличным освещением. Кое-как мы разобрались, какое светлое пятно принадлежит Ставрополю, затем Мишка бросил «окно» вниз. Вот и наш район Осетинки, а вот и дом. Мишка остановил «окно» на лестничной клетке, прокомментировав:

– Не хватало еще, чтобы маму от моего появления кондратий хватил. Здесь сойду. Ну, пока, Юрка. Я тебе позвоню, когда меня можно будет забрать. До скорого… – И полез в «окно».

Я с тревогой смотрел вслед его ботинкам, а он уже карабкался на руках по полу лестничной клетки перед своей квартирой. Когда он встал перед дверью, готовый надавить кнопку звонка, до меня дошло, что эксперимент удался, и я решил навестить Галину подобным же образом. Где у меня визитная карточка? Галка прямо на ней написала свой московский адрес. Ага, вот она.

Так, теперь возьмем карту города. Где тут улица Вавилова? Напевая себе под нос: «Где эта улица, где этот дом…», я, сверяясь с картой, вывел «окно» к улице Вавилова и стал искать нужный мне дом. Он оказался рядом, тогда я прошелся по подъездам, ища квартиру. Нашел. «Ну, и где же моя голубушка, инопланетянка милая?» – задавал я себе вопрос. Здесь нет, и здесь тоже. Спать, что ли, легла? Я ввел «окно» в спальню.

Господи Боже мой! На широкой кровати, чуть поуже моего сексодрома, здоровый мускулистый атлет с рыжей шевелюрой занимался любовью с моей… С моей Галиной! Я подкрутил настройку так, чтобы были слышны звуки, и услышал ее стоны и всхлипывания, а рыжий верзила работал с невероятной скоростью и мощью – у меня еще мелькнула мысль: я так, видимо, не смогу.

Глава 6
ИВАНОВ ИВАН ИВАНОВИЧ (КУБ)

Мир рухнул в преисподнюю. Я недвижно сидел, сглатывая спазмы, перехватившие мне горло, и ощущая, как заколотилось в груди сердце, стуча быстро, но с какими-то перебоями. «Черт побери! – подумалось еще мне. – И ни одной таблетки с собой». Потом я отвел от «окна» глаза, смутно сознавая, что где-то здесь был приделан к стене ящик с красным крестом. Увидел, на ватных ногах подошел к нему, открыл и стал рыться в содержимом. Как само собой разумеющееся, нашел в аптечке упаковку кордарона, нашел коринфар и тюбик с таблетками нитроглицерина, бросил их в рот и запил водой прямо из-под крана. От нитроглицерина заболела голова, зато отпустили спазмы в горле, потом и сердце заработало спокойнее. Зато рыжий в «окне» вообще удвоил темп. У Галки, кажется, оргазмы следовали один за другим, она уже кричала не переставая.

Я смотрел на эту картину и сознавал свою несостоятельность в сравнении с рыжим атлетом, одновременно ощущая волну гнева и презрения к этой межзвездной шлюхе.

Вспомнились ее слова насчет Казановы и Клеопатры, а у меня за всю жизнь и было-то две женщины – она и Людмила. Может быть, это плохо? Может быть, хотя бы для практики не стоило держать себя с местными девушками так высокомерно-недоступно? Трахать их всех подряд, как Мишка, и посмеиваться? Что делать, что делать? Как быть? Мне еще никто и никогда не изменял, как поступают в этом случае настоящие мужчины? В доме полно оружия, пальнуть этому рыжему в спину? Я представил, как он падает мешком на Галку, и… заплакал. Позвонить ей? Сказать, что она шлюха? Боже мой! Ей пятнадцать тысяч лет! Люди, наверное, мелькают у нее перед глазами. Даже если и предположить, что она занималась любовью раз в столетие, и то… Вероломная обманщица!

Я больше не в силах был наблюдать эти сцены. Я обесточил установку. Обида и серая тоска вновь сжали мне горло. Снова подступили спазмы рыданий. Наконец я понял, что мне невыносимо противно все: этот роскошный дом, Галка и ее рыжие соплеменники. Я не хотел здесь оставаться больше ни секунды. «Вон из Москвы, сюда я больше не ездок…» – крутилось в мозгу. В Ставрополь, к Мишке! Нет, к нему сейчас нельзя. Значит, домой!

Я снова создал «окно», компьютер послушно вывел его на лестничную клетку моего дома. Я уже дернулся к «окну», но затем решил завести его прямо в квартиру. Завел, осмотрелся – и понял, что это то самое место, где я медленно, но верно сойду с ума от тоски, где в рамке на стене висит портрет Людмилы с Иринкой на руках, где в шифоньере до сих пор ее халат, платья и обувь, а из квартиры все еще не выветрился ее запах. Я не осознавал, что пытаюсь отождествить Галку с Людмилой; сознание срастило их вместе, и измену Галки я автоматически приписывал покойной жене. Я не мог находиться в этой квартире, где на столе все еще продолжал тикать кварцевый будильник, шипел тихонько сливной бачок унитаза и что-то бормотал репродуктор в кухне.

Некуда бежать. Особенно от себя. Совершенно некуда. Но и оставаться здесь я тоже не мог. «Окно», предоставленное самому себе, начало тихо смещаться куда-то к юго-востоку. Вот оно покинуло пустую квартиру, вот заскользило над трехэтажными хрущобами, вышло на какое-то время к центральным улицам, затем под сложным углом начало их пересекать. Я завороженно смотрел в «окно», а оно уже добралось до Форштадта, где задержалось, покружилось и остановилось над невзрачным домиком, словно судно, бросившее якорь. «Какие-то возмущения вакуума», – подумалось мне, и тут я сообразил, что «окно» застряло над домиком, принадлежащим когда-то Кубу. Честное слово, оно само, я даже пальцем не шевельнул!

Все во мне встрепенулось. Я понял, что если я хочу сейчас кого-то видеть, так это старого мудрого родного друга, отца моего – Иванова Ивана Ивановича. Мысли в голове шевелились с трудом, однако я все же сообразил, что сегодня – мой день, сегодня я всемогущ, как сам Иегова, и сегодня же я увижу живого Куба. Сомнений у меня не было: я должен повидаться с ним в тот промежуток апреля 1978 года, когда мы с Мишкой с увлечением занимались дурмашиной, забыв обо всем на свете.

Наверное, были дни солнечной активности, потому что вакуум так и изворачивался вокруг «окна», но я упрямо подкручивал верньеры тонкой доводки, стараясь победить принцип Гейзенберга, который в моей интерпретации звучал примерно так: «В нестабильном вакууме, если жестко закрепиться на определенном месте в пространстве, начинает нестабильно вести себя координата времени, и наоборот». Я искал и искал начало апреля 1978 года и наконец нащупал его.

Самое интересное, что «окно» события 1978 года показывало м-м… как старинные кадры кинохроники, где люди не ходят, а бегают. Словно здесь сейчас время течет медленно, а т а м, у Куба, – быстро. Чтобы удостовериться, я ввел «окно» внутрь дома. Куб лежал в одежде поверх одеяла и быстро шевелился. Я подвел «окно» к будильнику на столе: стрелки его, особенно минутная, не то что двигались, а прямо вращались, как шестеренки в механизме. Я не стал долго мудрить, засек время на своих часах. Действительно, время там не шло, а бежало. Час там равнялся 48 секундам здесь. Это меня устраивало: полчаса автоматика и без моего участия удержит «окно» на месте, а там за эти 30 минут должно пройти 37,5 часа – чуть больше полутора суток. Боже! Спасибо тебе за подарок! Этого времени мне хватит с лихвой. Я настроил «окно» на утро 2 апреля, дождавшись, пока Куб выйдет на крыльцо. «Да, – мелькнула мысль, – а как я оттуда нащупаю „окно“? И потом, это здесь полчаса потерпеть можно, а там живот к спине прилипнет от голода». Я прикрутил прожектор к станине электродвигателя, направив его яркий луч в «окно», а потом, прикинув, как буду забираться в «окно» обратно, придвинул к развалу электромагнитов письменный стол: он был даже сантиметров на пять выше нижнего края «окна»; затем сходил наверх, где в кухне наполнил полиэтиленовый пакет консервированными соками в картонной упаковке, бросил сверху пару банок тушенки и столько же – красной икры. Подумав, добавил банку растворимого кофе и полголовки новозеландского сыра. Все, я и так вешу почти девяносто килограммов, как бы не превысить норму…

Ну, вроде бы предусмотрено все: реле через 30 минут включает прожектор, я просовываю в «окно» руку, нащупываю стол и головой вперед проникаю обратно в свое время. Я огородил работающую установку веревкой, на которую навесил табличку с надписью: «Идут испытания», хотя кроме нас с Мишкой в мастерскую никто не допускался. А, на всякий случай! Прислушался к внутреннему голосу, который зашептал вдруг, чтобы я передоверил включение прожектора более серьезной автоматике. «Да ладно, – подумал я. – Невелика беда, если и застряну в прошлом. Подумаешь, 16–17 лет. Ерунда. Зато обо всем буду знать наперед. Проживу как-нибудь».

Я глянул в «окно»: там как раз двое в белых халатах в сопровождении Ларисы Григорьевны спускали во двор носилки с Кубом. Я непроизвольно скрипнул зубами и снова сел к пульту, стараясь вернуть «окно» к избранной дате. Вскоре мне это удалось, и я выполз на ступеньки веранды. Следом, скрипнув дверью, на веранду вышел Куб в старом ватнике и валенках, а на голове – зимняя шапка с кожаным верхом. Он уже хотел плюхнуться на скамейку, вертя в пальцах сигарету, но заметил меня.

Некоторое время мы смотрели друг на друга, наконец Куб сказал:

– Ну что, Юра, так и будешь на ступеньках столбом стоять?

– Иван Иванович! – сказал я не своим голосом. – Вы меня узнали?

– Повзрослел ты, конечно, – продолжал Куб. – Ну а все остальное вроде на месте. Здравствуй, мальчик. – Он распахнул объятия.

Поставив к стенке пакет, я поспешил обнять Куба. Даже сквозь ватник я почувствовал, насколько Куб исхудал.

– Ну, пойдем в дом, что ли? – предложил Куб.

– Ты ж покурить собрался, отец.

– Верно, но гость такой…

– А я тоже перекурить не против. Американских не желаешь? – спросил я, протягивая ему пачку «Кэмела».

– Слышал о таких, – сказал Куб. – А вот пробовать – не пробовал.

Он осторожно достал из пачки сигарету, понюхал ее, качнул головой и сунул фильтр в губы. Я чиркнул зажигалкой, Куб прикурил, пустил дым и сел на скамью.

– Я посижу, Юра. Слабею я. Прямо чувствую, как силы уходят. Но пока сопротивляюсь. А ты надолго?

– Нет. Максимум на полтора дня. Я, отец, машину времени изобрел. Мне сейчас 34, все сомневался, что ты меня узнаешь.

– Не очень-то тебя время затронуло. Раздобрел, конечно, а в остальном тот же. Ну и гадость, ты меня, конечно, прости, этот американский верблюд, – сказал Куб, швыряя окурок в мусорное ведро. – Я лучше наши, – и достал смятую пачку «Примы». – Привык…

Я снова чиркнул зажигалкой.

– М-да… Ну и как там, в будущем?

– Кому как… Те, кто сейчас у руля стоит, там нас бодрым шагом ведут теперь к капитализму. Коммунизм сломали, Советский Союз развалили. Народ вмиг обнищал, заводы разворовали, денег в государстве нет, осталось Россию дустом посыпать…

– Развалился, говоришь, коммунизм?

– Ну, не совсем, коммунисты сейчас в оппозиции находятся. Примерно треть народа за них. Ильича похоронить не разрешают. У власти – те же коммунисты, только теперь они себя демократами называют. А ворье такое же. Пойдем в дом, отец, я тут гостинцев захватил…

– Пойдем, – согласился Куб, а когда вошли в комнату, продолжил: – Глядя на тебя, Юра, трудно предположить, что народ бедствует. И одет ты вроде во все такое… по виду дорогое, и осанка у тебя появилась. В НИИ работаешь?

– Нет, я на вольных хлебах, на хозяина работаю.

– Вот как? Интересно… И чем занимаешься?

– Изобретаю. Вот машину времени изобрел. Опытный образец сделал – и к тебе в гости сразу же.

– Раньше бы… Лет так, ну, хотя бы на двадцать… А сейчас… – Куб махнул рукой. – На днях помру, наверное? – Он вопросительно посмотрел на меня.

– Так двадцать лет назад мы ведь еще не были знакомы. И вообще, мне тутошнему на днях только-только восемнадцать исполнится.

Куб затронул тему, казавшуюся мне запретной. Говорить ему или не говорить о дне его смерти?

– Ну а на Марс слетали уже?

Я оторопело глянул на Куба.

– На Марс? Нет. Как вот американцы в 1969-м на Луне побывали, так больше даже и разговоров не слышал о межпланетных экспедициях. Да и о чем разговаривать. Пенсионерам пенсии задерживают. Ты послевоенное время помнишь? Вот в девяносто четвертом году примерно так же. Сейчас кто побойчее, свой карман набить старается. В Чечне войну развязали…

– Где?

– В Чеченской Республике. Новый виток кавказской войны. Министр обороны в 93-м году хвалился, мол, шапками закидаем, в неделю управимся, и вот второй год воюем…

– Ты не шутишь? Ай-яй-яй…

– Да, отец… Так и живем. Как ты предсказывал в своей рукописи…

– В какой?

– Ну, в той, про нумерологию.

– А ты ее опубликовал?

– Нет пока. Вообще, если честно, я рукописью еще всерьез не занимался. Все на потом откладывал. Но женился я по твоим расчетам. Целых четыре года счастлив был, пока жена в автокатастрофу не попала. Чтобы не думать о ней, вот в науку ударился. Ты хоть догадываешься, чем сейчас занимается мой молодой прототип? Мы в это время с Мишкой Агеевым над странным эффектом работаем, из которого вот эта моя машина времени получилась. – Я открыл пакет с соком киви и налил в стаканы. – Пей, поди, не пробовал ни разу?

– Пробовал как-то… Давно. Что я тебе еще оставил, Юра?

– Золотую табакерку с золотыми монетами, крестик такой с драгоценными синими камнями и Золотую Звезду Героя Советского Союза.

– Что? Золото? Где же я его мог взять?

– Судя по всему, у тебя в погребе, в стенной кладке, тайник есть.

– В кладке, говоришь? – Куб задумчиво потер подбородок. – А ну, пошли проверим.

– Да не спеши, отец, время еще есть. Так ты Герой? Что же молчал? Тайком звезду к кладу присовокупил, и все.

– Нет, эту звезду я должен был передать семье капитана Козлова, моего командира, но не получилось, а что?

– Просто мучил меня вопрос, чья звезда. Ведь, судя по чеканке монет, все они дореволюционные, а звезда – это уже современная награда. Выходит, ты ее к золоту и приложил, я так размышляю.

– Наверное, ты прав, но не томи старика, пошли разберемся с кладом.

– Ну, хорошо, пошли.

– Свечу надо взять. То место, про которое я думаю, внизу у пола, под полкой, – суетился Куб. – Я, понимаешь, крысу как-то гонял, так она от меня в нору под фундамент юркнула. А там под норой камень в кладке отошел и навис. Я его пошевелил, он отвалился, а за камнем тем – пустота. Я тогда подумал: вот незаменимое место что-нибудь ценное спрятать. Ну да мне прятать нечего, я дыру и заложил камнями. С улицы их принес. Про крысу еще со злорадством думал, мол, не выберется теперь, стерва…

Куб был возбужден, как пацан, собирающийся обтрясти чей-то сад. Я в кладе не сомневался и был поэтому спокоен. В чуланчике я привычно залез руками в ящик с инструментами, достал молоток и, за неимением у Куба зубила, вооружился цельнометаллической отверткой. Куб в это время поджигал огарок стеариновой свечи.

– Вот здесь, Юра. – Он левой ногой указал предполагаемое местонахождение клада. – Может быть, ты мне поможешь спуститься и я сам?

– Ну что ты, отец, неужели я настолько туп, что в известном месте спрятанное не смогу найти? Пойди приляг, ты уже еле на ногах держишься.

– Отыщешь, всенепременно отыщешь. И правда, пойду прилягу. Ну, с Богом, Юра!

Я заполз в малюсенький погребок и долго устраивался там поудобнее. Внимательно осмотрел кладку и стал выковыривать все подряд казавшиеся мне подозрительными камни. Вскоре наткнулся на тайник. В нем лежала завернутая в полуистлевшую тряпочку деревянная коробка, оказавшаяся неожиданно тяжелой.

– Ну что? – изнывал наверху Куб.

– Есть. Нашел. Сейчас вылезу. – Я буквально по частям выпростался на свободу и протянул Кубу коробочку. Он нагнулся, подхватил ее, едва не выпустил, наконец справился и принялся разглядывать.

Я выполз из погреба, закрыл за собой крышку и протянул руку к коробке:

– Дай я гляну.

Осмотрев ее, решил, что наиболее быстрый способ открыть – это разломать деревянный футляр топором или отверткой, используя ее вместо зубила. Поставил коробку на пол и, примерившись, стукнул. Крышка отпала. Внутри находилась знакомая мне золотая табакерка.