Текст книги "Вечное Солнце Припяти"

Автор книги: Александр Юрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Когтистая лапка была уже в пятках! Я неслась к земле, но той всё не было!.. Потом я увидела огромное солнце!.. Оно потухало, а вокруг царил холод… Откуда-то возник тот самый скрежет… Я поняла, что это их логово…

Оно там, под станцией…»

10.12.2012 г. Украина. Чернобыльская зона отчуждения.

К Заполью выходим в 17:30. Начинает смеркаться… Скорее всего, ужас отчуждения многократно возрастает именно от этого. Мне кажется, будто мы и впрямь идём по кладбищу, а покосившийся частокол окружает вовсе не разваливающиеся домишки, а самые настоящие могилы… Фонарные столбы – словно кресты! Сквозь вечерний сумрак я всё же различаю их правильные очертания на фоне разросшихся деревьев… В этих заросших могилках похоронена прежняя жизнь. Там радость и боль, смех и слёзы, радость и печаль… Все человеческие эмоции, закинутые современным безразличием и захороненные под пластами времени…

А над всем этим царят грех и уныние…

Мне становится больно. Я вижу, что с некоторых домиков, сорван шифер… Это вовсе не проделки ветра и даже не след бежавшего времени…

Это всё человек.

Это они… Мародёры. Их не останавливает ничто. Они крадут чужую жизнь… Чужие воспоминания и эмоции. Они как слепые трутни, выполняющие приказания пошлого мышления. Они запрограммированы просто растаскивать крупицы прошлого, подобно тому, как все мы перетаскиваем на подошвах уличную пыль с места на место… Им не до чего нет дела. По сути, они мертвы уже при жизни, а их тела заняты угодливыми демонами, готовыми пойти на что угодно, ради удовлетворения собственной корысти и достижения наживы!

Волков идёт мимо деревянных «холмиков» уверенным шагом. По сторонам не смотрит. Естественно, он всё это видел уже не раз… Ему намного легче. Возможно, он вообще ничего не чувствует… Хотя вряд ли. В какой-то момент я всё же начинаю понимать, отчего Волков так спешит – он стремится поскорее избавиться от навалившейся на плечи тоски.

Именно так проходят кладбище.

Внезапно я понимаю, что слышу собачий лай… Кто это? Волки или одичавшие псы?.. Нет, это точно не волки. Волки не умеют лаять. А чем лучше свора одичавших собак? Собак, которых здесь просто бросили. Ведь не сами же они сюда прибежали, в поисках покоя и умиротворения… Желание обрести покой – свойственно лишь существам мыслящим. Животным же просто не нравится, когда к ним пристают без дела… Оттого они и бегут прочь.

На осознанное одиночество себя обрекает только человек.

Оборачивается Волков. Он будто и впрямь читает все мои мысли…

– Тут Полищуки живут… «Самосёлы». Это Дымок их, нас учуял.

– Дымок?

– Да дворняга обычная, без всякой родословной… Испугался, небось?

– Да есть немного…

– Это естественно. Особенно, когда не ждёшь…

– А что это за Полищуки такие?

– Как тебе сказать… По сути, Полищуки – коренные жители Полесья. Это как раз и есть северо-восток Украины, плюс юго-восток Белоруссии. Вся казуистика вокруг их самосознания происходит. Живут обособленно, на первый взгляд больше похожи на староверов… Однако на деле поклоняются нашему общеизвестному и легкодоступному богу…

– Легкодоступному?..

– А как ещё сказать?.. Ему же не нужны всяческие жертвоприношения или ритуалы… Бухнулся на колени и проси. Будет на то его милость, достигнешь заоблачных высот, а – нет… так и спросу никакого.

– Всё равно странно как-то звучит…

– Да нормально звучит!

– Так что же там, с Полищуками?

– Да, собственно, всё… Что знал – рассказал. Существует там у них какой-то собственный этнос… Но надо думать, что наличие единого бога ему не особо противоречит…

Понимаю, что Волков не особо верит в бога. Просто допускает его существование… Не знаю почему, но я его за это уважаю. Потому что он никогда и ничего не станет просить… Ни у кого. Он будет тащить всё сам! До конца. Как, собственно, и я сам.

Плюс ко всему, выше упомянутому, в том месте, куда мы идём, бога нет и не было… Там было лишь солнце и светлый коммунизм… И больше ничего.

Как принято говорить: ничего лишнего.

– Сколько их тут?

– Двое. Дед, да бабка. Обоим под восемьдесят уже…

Идём по грунтовой дороге, вдоль дощатого забора. Под ногами хрустит иней. В руках шелестит дозиметр: 25 мкР/час – нелегко Полищукам… Всматриваюсь во тьму по ту сторону забора… Натыкаюсь взглядом на застывшую человеческую фигуру… С трудом сдерживаю крик!..

Волков тут же оглядывается.

– Здрастуй, бабуся Анюта. Це я, Волков.

Фигура ещё какое-то время остаётся недвижимой. Потом скрывается в раскачивающейся темноте. Постепенно осознаю, что раскачиваюсь я сам… Где-то впереди заливается Дымок.

Волков кивает головой, предлагая идти за ним.

Доходим до калики. Заходим во двор. Я жду скрипа, но тот так и не звучит… Приглядевшись внимательнее понимаю, что калитка держится вовсе не на петлях, а на кусках толстой резины… Похоже на автомобильные покрышки. Осторожно прикрываю калитку за собой – на первый взгляд, конструкция кажется шаткой… На деле же, нет – всё устойчиво и прочно. Машинально накидываю на колышки связанную в круг бечёвку – никаких других запоров нет.

Выхожу из-за спины Волкова, осматриваюсь. Небольшой двор. Справа – частокол, который так уже и не назовёшь – многие колышки отсутствуют. За ним – деревца. Скорее всего, яблони или груши. Прямо по курсу склонился небольшой домик с треугольной крышей, укрытой шифером. Рядом – завалинка, уставленная чугунами, тазиками и вёдрами… Слева – полуразрушенный сарай, из-за которого выглядывает лопоухий пёс. На первый взгляд: обыкновенный серый барбос… Дымок.

Со стороны дома к нам движется прихрамывающая фигура.

– Здрастуй, дед Вано. Це я, Волков.

Это и впрямь дед. В чёрной шапке-ушанке, потрёпанной телогрейке, штанах-ватниках и кирзовых сапогах. Руки – в карманах, взгляд насторожен.

Заставляю себя избавиться от впечатления, что передо мной самый обыкновенный бомж.

Дед лукаво щурится, недоверчиво поглядывает на меня. Замирает напротив Волкова. Пристально всматривается в его лицо. Потом кивает – признал.

– Щось припозднившиеся ти нині… Трапилося чого?

Волков пожимает плечами. Говорит, как есть:

– До мамки ходив. Давненько не бачились…

– Як мамка?

– Погано. Хворіє…

– Це погано… Ми теж хворів. Особливо бабка, ти вчасно. Ліки є?

– Есть. Що з бабкой?

– Кашель, кров.

– Це погано. В лікарню треба.

– Яка тут лікарня!.. Сами упораємося. Ти навчи тільки як. Я посумею.

Волков сопит.

– Немає. Кровь давно?

– Так з місяць уже.

– Погано… В лікарню треба. Iнакше зими не переживе твоя бабка.

Дед молчит. Я упорно вслушиваюсь в диалог. Понятно, что у бабки Ани туберкулёз. Смотрю в упор на Волкова. Тот думает, шевелит желваками. Потом косится на меня. Решительно скидывает вещмешок. Развязывает. Достаёт фонарь, просит ему подсветить. Расстёгивает свой «Тайвэк», начинает рыться в подкладке. Я тут же помогаю. Машинально говорю:

– Надо что-то делать…

– А я что, по-твоему, делаю?

Я не понимаю. Из-за сарая появляется бабка. На ногах – валенки с галошами. Длинная юбка, ватник, на голове – цветастый платок… Опирается на клюку, тяжело дышит. Смотрит на меня. Потом облокачивается свободной рукой о сарай. Клюкой пытается отогнать резвящегося под ногами Дымка…

– Вот. – Это Волков. Протягивает деду упаковку чего-то белого. – Колоти адже можеш? Чотири рази на добу.

Дед с сомнением глядит на протянутый пакет.

Я вглядываюсь в этикетку. Пенициллин. Так вот почему Волков так нервничал в аэропорту. Он вёз из России лекарства… Мне становится не по себе. Робин Гуд хренов! Мы могли так попасть, как не пожелаешь попасть никому!.. С трудом, но всё же заставляю себя думать, что всё это и впрямь на благо.

По крайней мере, мне теперь ясен истинный смысл сумасбродной прогулки по ночному Киеву…

Дед всё же берёт упаковку.

– Допоможе від хвороби?

– Немає. Шприцы остались?

Дед явно растерян. Косится на бабку. Та шумно дышит. С присвистом. Потом заходится сиплым кашлем. Мне кажется, что мы вот-вот увидим её лёгкие… испещрённые гноем…

Пытаюсь заставить себя думать о чём-нибудь нейтральном. Снова смотрю на Волкова. Тот сосредоточенно роется в подкладке. Извлекает пачку шприцов.

– Ось, тримай. Тримай-тримай, як бачу. – Впихивает в скрюченные пальцы деда. – Допомовжи немає, но продовжить час! Я попереджу своїх. Вони все зроблять!.. Зрозумів?

Дед кивает.

Волков снова застёгивает «Тайвэк». На меня даже не смотрит. Явно предчувствует нелёгкую дискуссию… Хотя мне плевать! Это всё не моё дело. Волков делает так, как считает нужным. Он не дурак, хотя и очень хочется обласкать его именно этим словом… Но если он поступает подобным образом, значит поступить как-то иначе попросту нельзя…

Я заставляю себя думать именно так!

Волков заканчивает облачаться. Закидывает вещмешок за спину.

– Ну всё… Поспішаю я нынче. Виду жуй, бабуся Анюта. Не хворій.

Бабка кивает. Крестит Волкова клюкой. Мне как-то не по себе. Вот он, бог нынешних Полищуков… Он не изображён на иконах, его имя не передаётся от поколения к поколению, его подвиги не упоминаются в приданиях… Он простой сталкер, живущий где-то под Рязанью. У него больная мать в Киеве, которую, скорее всего, уже не спасти… Потому он и занимается контрабандой, чтобы спасти тех немногих, кто не пожелал ютиться на чужбине и добровольно обрёк себя на затворничество в «Зоне»…

А последняя, как известно, просто даёт пристанище и только…

Дед прижимает медицинские дары к груди, будто те ниспосланы ему с небес. Благодарно кивает. Пинком отгоняет неугомонного Дымка. Смотрит слезящимися от мороза глазами то на Волкова, то на меня.

– Як ти в Прип'ять нынче? Тому поспішаєш?

– Да, дед Вано. Товарища обіцяв проводити… – Кивает на меня. – В Копачах заночуємо. Дійти б тільки. Давно по пітьмі не ходив…

– Як знаєш. Я за тебе спокійний… А бабка помолится.

– Вы за себя лучше просите. На мне грехов много уже. Пока не исповедуюсь, нет мне прощения…

Дед дёргается. Мнётся на одном месте. Всё же говорит, что задумал:

– Як, с богом.

Волков кивает. Тут же оглядывается на меня: мол, шевелись!

Я говорю, до свидания…

Только выйдя из Заполья, понимаю, что именно сказал. Неужели я верю, что снова сюда вернусь?..

Мы молча бредём по темноте. Я тщательно всматриваюсь в голубоватую блямбу под ногами, образуемую лучом фонарика. Она скачет по асфальту – это дорога. Я понятия не имею, куда именно она ведёт… Скорее всего, к очередному оплоту уныния… Пустынному, а может населённому такими же еле тлеющими клочками жизни.

Интересно, совместимы ли такие понятия как кладбище и вера?..

А надежда и вера?..

А кладбище и надежда?..

Мне грустно.

Волков сбавляет шаг. Ждёт, пока я его догоню. Говорит в полголоса, освещая фонариком близко подступающие деревья:

– Так ничего и не скажешь?

– На счёт чего?

– На счёт всего.

– Хм… Не знаю. Ты всё правильно сделал. Ей нужно в больницу. С этим не шутят… Нам нужно будет поспешить с возвращением…

– Я не про это.

Я молчу. Я не знаю что сказать. Да, контрабанда, это грубое, уголовно наказуемое преступление, однако… Однако, когда всё именно так… Я не знаю… Не мне рассуждать на счёт правильности или неправильности человеческого поступка, когда тот настолько завуалирован. Тут даже дело ни сколько в манерах и чувствах, сколько в простом восприятии данности. Если вы сможете воспринять её как благой поступок – это хорошо. Если же нет – никто вас не осудит… А вы, в свою очередь, сможете осудить нас… И тоже будете правы.

– Пенициллин?.. А что в этом такого? Ты ведь его не украл…

Он усмехается и светит мне в лицо. Глупо пытаться определить человеческие эмоции именно так. Я просто отворачиваюсь. Он теряет терпение.

– Брось паясничать! Мы ведь оба прекрасно знаем, откуда лекарства и шприцы!

– Ну, знаем. Это что-то меняет? Или ты теперь вынужден закопать меня тут, чтобы избежать огласки и суда?! Или тебя просто похвалить надо?..

Он молчит. Явно не ожидал, что я могу понять и осознать его душевные мотивы. Затем тихо говорит:

– Прости. Погорячился. Просто не ожидал, что ты отреагируешь именно так. Просто…

– Просто нужно смотреть на выхлоп. Точнее, в какую именно сторону он выбрасывается… Если кому-то от него душно, нужно основательно изменить устройство всей жизненной концепции. Хотя бы попытаться заткнуть трубу каким-нибудь дешёвым фильтром… Если же копчение никому не мешает, а даже наоборот несёт, как это ни странно, блага, тогда, я думаю, конструкция движется в нужном направлении…

Волков долго молчит. Смешно раскачивает головой. Потом снова усмехается.

– Здорово ты это, про выхлоп… Надо будет записать и выучить на досуге. Если вдруг решусь писать мемуары, обязательно приведу её, как цитату единственного человека, который всё же меня понял… Точнее не полез сразу же с кулаками, в попытке «размутить».

– Единственный? А как же Василий?

– Не думаю, что он с этой своей гиперреактивностью, способен докопаться до сущих глубин… Знаешь, ты странный человек.

– Странный?

– Да. У тебя какая-то аура… не такая. Не подумай, я не хочу посмеяться или обидеть… И на комплимент тоже не рассчитывай. Но просто, такое ощущение, что ты можешь приспосабливаться к любым ситуациям. Это очевидно… Не знаю только, как это у тебя получается, особенно если учесть, что ты писака… Прости, само как-то вырвалось. Я, если честно, представлял писателей как-то иначе…

– Иначе?.. Этакими бородатыми педантами в очках?

– Вроде того… Ты уж не бери близко к сердцу. Я просто в виду собственной неосведомлённости.

Теперь пришла моя очередь усмехаться.

– Знаешь, Волков, просто в детстве у меня было очень много друзей. И богатое воображение. Порой мне даже кажется, что я сам «подогнал» всё своё детство именно под себя. Вернее сделал его таким, каким хотел видеть… Чтобы потом было что вспомнить… Понять, к чему следует стремиться… И, думается, тогда это у меня получилось… Жаль только, что детство так стремительно растворилось в действительности!.. К сожалению, я так и не успел приспособить на свой лад то, что творится сейчас… Ребёнок в своих фантазиях и впрямь может изменить что угодно… а вот взрослый, лишь приспособить… Я вовсе не понял не тебя… Я просто приспособился к твоей жизненной позиции… и к тому, что царит здесь… Вот и всё.

Волков кивает. Потом всё же оправдывается:

– Просто лекарства легче достать в России… Тут кризис.

Июль 1985 года. Украинская ССР. Чернобыльский район. Припять.

«Сегодня пятница, 26 июля… Впереди последние выходные, перед отъездом. В понедельник я уезжаю в санаторий на Чёрное море. Кажется, впервые в жизни я этого не хочу… Не могу вспомнить свои прошлогодние эмоции, но у меня всё равно такие ощущения, что я испытывала радость… Радость, которой сейчас нет… Хотя я и понимаю, что мне необходима передышка. В первую очередь, от кошмаров! Если они будут приходить с такой же регулярностью и дальше, я точно сойду с ума…

Мне кажется, что наш город обречён… Я понимаю, что плохо так писать… А ещё хуже – думать!.. Но как-то иначе я просто не могу. У меня нет сил жить со всем этим и дальше… Особенно видеть сны, в которых я гуляю по заброшенной Припяти и становлюсь свидетельницей гибели пионеров!

Зачем они мне всё это показывают? Может и впрямь хотят напугать и заставить бежать?..

Мне не даёт покоя эта странная фраза: «Не он…» – что я услышала в одном из кошмаров от мёртвого мальчишки. Кого он имел в виду? Фон Шмидта?.. Нового врача?.. Может прежнего… который разбился?..

У меня в голове творится что-то непонятное! Мысли скачут друг через друга, отчего я снова утрачиваю способность нормально мыслить! Я не хочу снова становиться рассеянной! Я не хочу снова слышать смех в свой адрес!.. Хотя мне кажется, что именно этого хотят они… Чтобы я снова стала растением и перестала им мешать…

Но ведь я ничего не делаю! Просто пишу! Каким образом это может навредить?!

С другой стороны, если кто-нибудь прочтёт этот дневник, то всё поймёт… Хотя, скорее, посчитает меня умалишённой…

Да, так и будет. В этом не может быть сомнений! Ведь я всего лишь рассеянный ребёнок!..

Я попыталась «открыться» Славику… Предложила почитать мои записи. Он повёл себя, как благородный рыцарь. Сказал, что чужие дневники читать нехорошо. Это всё равно, что копаться в чужих мозгах. И ещё заявил, что это может плохо закончится… В плане нашей с ним дружбы…

Я ему так благодарна!

Славик, мне кажется… Мне кажется… Нет! Я уверена! Я уверена, что что-то к тебе испытываю! Когда я тебя вижу, лапка в моей груди сжимается и начинает медленно скользить вниз… Я покрываюсь мурашками… Мне щекотно там, внизу живота… Я не знаю что это… Но мне нравится испытывать подобные чувства!..*

Пометка. Я не уверена… Но, скорее всего, оставлю. В этом нет ничего такого…

Славик предложил просто рассказать ему, что именно меня тревожит… Я не знала с чего начать… Рассказала, какой я была раньше… Что мне посоветовал делать погибший доктор… Как это сразу подействовало… И что затем породило… Ещё я упоминала про сны, в которых наш светлый город погружается во мрак!..

Мои кошмары очень сильно заинтересовали Славика. Он сказал, что просто так они возникнуть не могут. Либо они и впрямь что-то значат, либо… Он не договорил, но я и так всё поняла…

Либо я сумасшедшая!!!

Я не обиделась, потому что и сама порой так думаю.

Это был единственный эпизод, в котором Славик коснулся моей болезни. Отчего-то я уже сейчас знала, что он больше о ней никогда не заговорит…

Потому что он Славик.

Затем Славик озвучил сногсшибательную идею!

На этих выходных мы идём в комиссариат… Точнее не идём, а проникаем тайно. Нам нужно взглянуть на материалы уголовного дела в отношении гибели доктора… Славик уверен, что тут не всё чисто. К тому же, если нам удастся найти доказательство того, что катастрофа была кем-то подстроена, тогда у нас будут реальные факты в поддержку моих снов и «Теории заговора»…

Эту теорию придумал тоже Славик. Он считает, что кто-то или что-то хочет уничтожить город. Мне пока не ясно, зачем им это нужно… Ведь наша Припять такая красивая! Её нельзя стирать с лица земли!.. Если, конечно, ты не злобное чудище или истинный безумец!

Но мы всё равно не допустим этого! Я лично не допущу!

Я очень благодарна Славику за то, что он мне просто верит! Мне так необходима его поддержка!

Вчера я весь день провела в «Лазурном»… Долго размышляла. Так, что чуть не утонула – свело ногу. Сильно всех перепугала. В общем, как всегда…

Потом долго сидела в библиотеке. Теперь я знаю, почему Славик дарит мне бутоны жёлтых роз – это символ надежды…»

«28 июля, воскресенье.

Вчера мы пробрались в комиссариат… Сейчас это просто. За основным зданием расчищают площадку. Что именно будут строить, я не знаю, да это и не важно. Важно, что рядом с расчищенной площадкой располагаются милицейские гаражи. Часть из них на время переоборудована под склады. В них можно пробраться в любое время суток, потому что сторож – глуховатый старичок… Он ветеран войны и именно поэтому мне очень стыдно… Однако Славик уверен, что это необходимость – иначе мы потеряем город!.. Лишь бы всё получилось!

Из этих самых гаражей мы и проникли в комиссариат… Славик разыскал где-то план помещений, так что мы достаточно быстро отыскали архив. На нашем пути так никто и не повстречался. Наверное, из-за входных… А может так пустынно всегда… Ведь до недавнего времени в нашей Припяти всё было мирно и благополучно…

Пока не стали пропадать пионеры и разбиваться доктора.

Однако лучше бы мы ничего не предпринимали! Потому что на деле сделалось совсем жутко. Его звали Шевченко Григорий Викторович. Он был детским психотерапевтом в клинике на Сержанта Лазарева. 8 июня он целый день был в Киеве. Какие-то дела. На обратном пути, недалеко от поворота на Чернобыль, его машина вылетела на обочину и с чем-то столкнулась… А может сначала столкнулась и только затем слетела с дороги. С чем именно, не пишут. Точнее пишут, что «поблизости нет ни деревьев, ни столбов, ни каких-либо указателей…» Машина врезалась в ничто! Хотя по одной из версий, «виновник аварии попросту скрылся с места происшествия…»

Но я уверена, что это не так!

Он действительно врезался в ничто, точнее в нечто… И Славик со мной полностью согласен. В материалах «Дела№» – такое название так же придумал Славик – нет ни слова о тормозном пути или посторонних предметах, которые должны были бы остаться от другого автомобиля… Более того, Славик считает, что перед машиной Шевченко просто что-то возникло!..

Это жутко и глупо, но, как мне кажется, очень близко к истине.

Ниже прилагались тетрадные листы, исписанные неразборчивым почерком. Нам удалось определить лишь две вещи: помимо рукописного текста были выведены химические уравнения, а в конце стоял вывод, написанный отчего-то печатными буквами…

ТЕМПЕРАТУРА ГОРЕНИЯ АВТОМОБИЛЯ ПРЕВЫШАЕТ УСТАНОВЛЕННЫЕ ПРЕДЕЛЫ… в ЗЕМНЫХ УСЛОВИЯХ РЕАКЦИЯ НЕВОЗМОЖНА…

В этот момент я ощутила дрожь во всём теле… Собственно я и сейчас продолжаю её испытывать, так что с трудом вывожу буквы… Теперь я всё пишу под одеялом в свете фонарика… Мне кажется, антенны могут следить через окно… а возможно и сквозь стены.

Они воздействуют на меня именно через них!..

Славик сказал, что всё это очень странно. Мои сны «действительно имеют реальный подтекст». Непонятно одно: почему их вижу именно я и никто другой?..

Славик посоветовал держать ухо востро. Причём, как мне кажется, он, в первую очередь, обращался к самому себе…

(мне кажется, он боится, что со мной что-нибудь случится…)

Я тоже боюсь.

Мне страшно до потери пульса!

Мы всё же дочитали «Дело №…» до конца. По существу, чего-то значимого больше не было… По крайней мере, я ничего подозрительного не нашла… Не знаю, как Славик. Возможно, он догадывается о чём-нибудь ещё, просто не хочет запугивать меня ещё больше! В конце было напечатано: ««Дело №» передано в КГБ для дальнейшей проверки». Ещё стоял длинный номер и штамп «Совершенно секретно»…

Славик сказал, что мы вовремя успели. Более того даже странно, что «Дело №» до сих пор не было изъято из общего архива… Либо забыли, либо оставили специально…

Мы собирались было выбираться, но Славик наткнулся ещё на что-то… Это было ещё одно «Дело№» со штампом «Совершенно секретно».

Плавки двоих мальчишек нашли недалеко от станции…

Сегодня я решилась спросить у папы, зачем нашему городу нужны антенны. Он как-то странно хмыкнул и заявил, что это обычный ретранслятор. Благодаря ему, мы можем смотреть телевизионные станции Союза. Скоро построят ещё один ретранслятор за комиссариатом… Тогда качество сигнала будет намного лучше…

Я им определённо зачем-то нужна!..

Завтра я уезжаю. Брать с собой дневник отчего-то боюсь… Я оставлю его у Славика. Пусть спрячет так, чтобы даже я не знала, где!..»

10−11.12.2012 г. Украина. Чернобыльская зона отчуждения.

К селу Копачи выходим часам к двадцати. Я настолько выбит из сил, что неспособен даже просто поднять руку с часами, чтобы уточнить время… Помню, что когда я ещё мог это проделать, было 19:32.

Шли быстро. Порой, даже просто бежали! Особенно под ЛЭП, где запищали часы. Фон составил 110 мкР/час… и медленно рос. Волков тут же поторопил – нужно поскорее пройти открытый участок местности. Меня не пришлось долго упрашивать – достаточно услышать хищный шелест дозиметра, как ноги самостоятельно ускоряются вплоть до бега. Дальше всё угомонилось. На подходе к Копачам фон колебался в пределах 30–50 мкР/час, а в самом селе не превышал 25 мкР/час…

Заходим в мрачный ангар. Я просто не в состоянии смотреть по сторонам… Да и толку-то – кругом тьма. Выхватываю лучом фонаря стоящий у стены табурет. Валюсь на него, одновременно понимая, что не смогу больше сделать ни шагу! Даже если «вспыхнет второе солнце» Чернобыля!.. Даже если мир снова начнёт трещать и рушиться, я буду просто сидеть и ждать собственного распада…

Волков закрывает скрипучую дверь. Я морщусь от противного звука, который заглушает уханье загнанного сердца. Понимаю, что не могу отчётливо мыслить. Виски, такое ощущение, сейчас взорвутся… На языке горечь.

Жадно втягиваю морозный воздух – стараюсь восстановить сбившееся дыхание. Холода не чувствую. Ещё бы, за какие-то четыре часа мы отмахали приблизительно двадцать километров! Для Волкова и подобных ему – это может и плёвое дело! Только не для меня.

Ноги просто гудят – стараюсь не думать о мозолях. На плечах и вовсе не осталось живого места.

Волков отходит от двери. Светит мне в лицо. Я морщусь, заслоняю глаза трясущейся ладонью. Попутно смотрю на часы: 20:07. Зачем-то произношу вслух…

Волков опускает фонарь. Говорит, что малость заплутал – рассчитывал выйти на село к семи вечера…

Действительно, немного…

Волков из солидарности справляется о моём самочувствии. Замечает, что предупреждал о возможных осложнениях, поджидающих на пути в это время года… Конечно, можно было бы переночевать у Полищуков – он поначалу так и хотел. Однако в виду обострившегося туберкулёза бабки Анюты, лучше лишний раз не рисковать.

Я лишь отмахиваюсь. Какая теперь разница!

Волков скидывает вещмешок. Ведёт плечами. Спешно сооружает некое подобие мангала или печки. По сути, это огрызок вентиляционной шахты, вырванной из стены и оборудованной под примитивную «буржуйку». Отчётливо видны следы копоти – село явно пользуется популярностью в среде местных сталкеров.

Волков водружает трубу на металлический лист в центре ангара. Спешно светит по углам. Натыкается на доски и солому… Кое-как передвигает шаткую конструкцию в их направлении.

Без сомнений, тут перевалочный пункт.

Волков заметно успокаивается. Похоже, он не был особо уверен в наличии топлива для костра… Надо признать, с его стороны, это непозволительная беспечность, которая могла обойтись нам очень дорого.

Стараюсь не выдать собственных эмоций. Понимаю, что просто устал. Оттого цепляюсь за всё подряд, как малый ребёнок, что никак не угомонится под вечер.

Далее разводим костёр. Точнее это делает Волков. Я в состоянии лишь охать и потирать ноющие стопы. Молча ужинаем. Расстилаем плащ-палатки и спешно залезаем в спальные мешки… Надо сказать вовремя – из-за закрытой двери приползает чувство холода… Огонь ему не помеха.

Я пытаюсь ещё раз восстановить в голове события сегодняшнего дня, но не успеваю даже выйти на крыльцо в доме Василия…

К утру чувство холода только усиливается. Становится непереносимым.

Я открываю глаза и начинаю ерзать ногами. В стопах холод, пальцев не чувствую. Не понимаю, почему не проснулся раньше. Доказано, что при малейшем ощущении холода, организм незамедлительно просыпается, так же как и не засыпает, пока не придёт тепло… Пресловутый сон от переохлаждения и последующая смерть – это уже завершающая стадия обморожения. Есть правда одно «но»… Пресловутый отягощающий фактор… Организм устаёт настолько, что нервная система просто не в состоянии предупредить «перегруженный» мозг о надвигающейся опасности…

Именно так и умирают от переохлаждения… когда совсем не остаётся сил… Точнее не умирают, а засыпают.

Какое-то время лежу, пытаясь вспомнить, где я и что именно забыл в этом месте… Получается с трудом – гудит голова.

Ну да, «Зона».

Сажусь. Смотрю на открытую дверь. Затем на часы – 9:18. Оглядываюсь. Стены – из красного кирпича, над головой – треугольная крыша. По бетонному полу раскидан всяческий хлам… Широкие доски, куски металла, всё тот же красный кирпич, обрушившийся с крыши и стен. Всё покинуто и разгромлено. У дальней стены – деревянные решётки, сложенные друг на друга, – по-видимому, дрова. Подо мной – прелая солома. Странно, но ничем не пахнет…

Волкова нигде нет. Его спальник валяется рядом пустой.

Спешно поднимаюсь. Стараюсь игнорировать ломоту во всём теле. Какое-то время просто пляшу на месте, обхватив ладонями локти… Тепла как не было, так и нет. Только сейчас замечаю, что огонь в самодельной «буржуйке» погас. Машинально склоняюсь, пытаюсь наощупь определить, как давно… Металлическая поверхность довольно тёплая… Рядом остывает распечатанная перловка.

Видимо Волкова что-то отвлекло…

Что тут может отвлечь? Или кто?.. Может мы не единственные, кому не сидится дома в такую погоду?..

Вроде бы и не сезон Чернобыльской навигации.

Чувствую, как стремительно нарастает тревога. Быстро отхожу от «буржуйки». Направляюсь к выходу. Попутно, поднимаю с пола доску, что побольше. Понятия не имею, кого собираюсь ею отгонять… Но с ней всё же не так тревожно… Точнее страшно.

Выхожу наружу.

Под ногами аппетитно хрустит иней. Морозец никуда не делся. Хотя явно идёт на убыль – отдельные участки земли, припорошённые замёрзшими кристаллами, набухли и потемнели. Над горизонтом розовеет заспанное солнышко.

Я оглядываюсь… Слева – куча покорёженного металла. Справа – столбики больше несуществующего ограждения. По курсу, чуть правее, ржавеют остатки фургона на колёсах. Последних попросту нет – махина буквально вросла в грунт. На её крыше застыл Волков. Смотрит в бинокль куда-то на юго-запад. На что именно, не понять – мне не видно из-за ангара. Чуть левее фургона сгрудились длинные одноэтажные постройки, с треугольными крышами… Не то склады, не то гаражи, не то ещё что. За ними «напыжились» отдельные деревца… Кажется, тополя. Я не уверен, но издалека очень похожи…

Стараюсь поскорее избавиться от своего орудия. Понимаю, что с ним выгляжу комично…

Волков отрывается от своего занятия, опускает бинокль. Завидев меня, тут же машет рукой… Я машу в ответ. Попутно чувствую, как начинает ломить пальцы ног. Это хорошо – отходят. Начинается извечное противостояние: я – мозоли.

Волков спешно спускается с фургона. Подходит.

– Замёрз?

Киваю. Снова начинаю приплясывать.

– Побегай лучше… Это моя вина. Что-то позабыл совсем про костёр – привык один ходить… Ты уж не обессудь.

Я отмахиваюсь – норма. А то ещё неизвестно, до скольких бы тогда дрых!..

Волков усмехается.

Я усмехаюсь в ответ.

– Похоже, ты не только про огонь забыл, но и про завтрак тоже.

– Хм… И то верно. Ничего, сейчас всё исправим. – Он снимает с шеи бинокль, протягивает мне. – Иди пока на совершенство советской мысли посмотри. Жаль, что по тьме мимо него проходили… Мимо совершенства этого.

– А что это такое? – Я принимаю бинокль. Попутно снова смотрю в ту сторону, куда направлен указующий перст Волкова – снова ничего не вижу.

– Ты с крыши лучше. Плохо видно, но при желании разглядишь!

– Так что там?

– ЗГРЛС «Дуга».

– Антенна?

– Она самая! Как там её сейчас величают?.. Забыл.

– «Выжигатель мозгов».

– Во-во! Всё не запомню никак. На самом деле, обычная РЛС по отслеживанию пусков крылатых ракет. Хотя в советское время о ней ходили не совсем приятные слухи…

– Да ну?

– Нет, правда. Потом расскажу. Сейчас времени нет… Снова что-то ничего не успеваем! Я к десяти часам уже рассчитывал к железнодорожным путям выйти. Ладно… Глянь одним глазком и на завтрак.