Текст книги "В самом Сердце Стужи. Том II (СИ)"

Автор книги: Александр Якубович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Слова лились из Легера потоком. В какой-то момент он даже перестал смотреть на меня – только говорил и говорил. Я попросил Арчибальда принести лампу, досочку для письма, мое перо и бумагу, и делал пометки на русском обо всем, что говорил бывший бургомистр в ходе своей последней исповеди.

А он на самом деле исповедовался. Рассказывал о том, как все было устроено, как он выживал из города честных купцов, как балансировал в вопросе контроля мастеровых. Последние страдали от его действий косвенно, но терпели, потому что переселяться в другой город это долго, дорого и сложно, а их недовольство бургомистром не было столь велико.

Он рассказал мне всё, что знал, и вышел я из темницы, когда луна была высоко в небе.

Я ощущал себя липким и грязным, но информация на страницах, которые я держал в руках, очень сильно мне поможет в будущем. Когда я буду налаживать торговлю, договариваться с мастеровыми и общинниками, когда буду открывать гильдию торговцев в Херцкальте. Все это мне очень пригодится, и мне хотелось прямо сейчас ворваться в спальню и обо все рассказать Эрен. Ведь судя по пробивающемуся через ставни свету, она еще не спала и ждала меня, как прилежная жена.

Но все, что я записал, я записал на русском. И было бы слишком рисково показывать моей жене эти листы. Хотя, может стоит сказать, что это язык восточного королевства Сорог? Ведь она рано или поздно найдет и другие мои записи, а мне нужна какая-то легенда и прикрытие.

Я только крепче сжал в руке ценную бумагу и, сделав пару глубоких вдохов, отправился к главному входу в замок.

Впереди меня ждали холодный ужин, беседа с любимой фальшивой женой и очередное враньё во благо, объясняющее мою внезапную грамотность. Но лучше так, чем поспешно объясняться перед Эрен, если она найдет эти листы сама. Бесконечно прятаться от нее у меня не получится, да и я на самом деле не очень этого и хотел.

Глава 9
Эрен

Я с каким-то волнением и предвкушением ожидала беседу с мужем, которая должна была состояться за ужином. В окно комнаты для шитья я увидела, как Виктор Гросс выходит из замка и направляется в сторону пристройки, которая использовалась как тюрьма.

Из того, что я узнала через Лили, дела в Атритале были состряпаны с поразительной скоростью, так что вопрос виновности Легера и его скорой казни уже решен. Но зачем мой супруг пошел к преступнику, да еще и в сопровождении одного Арчибальда?

Воображение тут же подсунуло жестокие сцены измывательств, которыми часто промышляли над осужденными на смертную казнь, но я быстро выбросила эти глупости из головы. При всей своей свирепой наружности, Виктор Гросс не был жесток. Он не бил слуг, не повышал голос и не поднимал руку на меня – такое отношение к окружающим более соответствует представителю высшей знати, да и то, не каждому. А только чрезвычайно уверенному в собственном превосходстве человеку.

Моему мужу не надо было утверждаться за счет слабых, не получал он и удовольствия от рукоприкладства. Многие мужчины, которых я знала, оправдывали любовь к побоям своим крутым нравом. Мол, агрессивность, это признак настоящего воина и с ней нужно просто смириться. Я же уже несколько месяцев жила в тени того, чьи воинские заслуги были отмечены высочайшим образом, но ничего из приписываемого «настоящим воинам» так и не увидела.

Я бы даже засомневалась, был ли Виктор Гросс когда-нибудь наемником, но то, как на него смотрят другие мужчины из его дружины, как выполняют его указания и как склоняют перед ним головы, говорило только об одном – мой муж тот, кем представился. Бывший командир отряда наемников, герой последнего рейда и отважный воин. Потому что такое уважение нельзя заслужить только внешним видом или словами. Оно всегда должно быть подкреплено конкретными деяниями.

Вернулся барон очень поздно. Ужин, который накрыли для нас слуги, уже пришлось убрать и оставить только то, что можно есть холодным. Выглядел мужчина чуть задумчивым и каким-то чрезмерно сосредоточенным, но все мое внимание приковали к себе несколько листов, которые барон сжимал в руке.

– Эрен, вы ждали меня? – буднично спросил муж, на что я только утвердительно кивнула.

– Милорд, я бы хотела еще раз…

– Я допрашивал Легера, – он не стал слушать моих оправданий о том, что я взяла баронскую цепь. Казалось, его вовсе более не волновало то, что произошло в замке в его отсутствие. – И узнал много нового. Нам нужно будет переписать это на донский, чтобы и вы могли этим пользоваться.

На стол легли те самые страницы, с которыми барон зашел в комнату.

Я аккуратно взяла листы и увидела строки, наполненные странной непрерывной вязью из петель, овалов и мягких линий. Там где письмо на донском требовало прямых углов и четкого начертания, в записях барона сквозила гибкость и даже небрежность.

– Что это? – удивилась я, поднимая глаза.

– Сорогский, – тут же ответил мужчина, отводя взгляд.

– Никогда прежде не видела такого письма? Это отдельные символы или?..

Я аккуратно провела пальцем по странице, отмечая нехарактерные для привычного мне текста пробелы. В донском такого не было, все буквы писались рядом, в том числе, чтобы сэкономить на бумаге. И чем больше я смотрела на непрерывный поток петелек и росчерков, тем больше понимала, почему мой муж предпочитал странное железное перо привычному гусиному. Тут был не столь важен наклон и ровность линий. О чем я сразу же спросила у мужа.

– Чистота письма на самом деле не важна, – ответил мне мужчина. – Это вообще вариант скорописи, базовый алфавит выглядит более привычно, но выводить его слишком долго и сложно. Поэтому есть такой, упрощенный вариант для быстрого письма от руки.

– И всему этому вы обучились у сорогского купца за год⁈ – удивленно спросила я.

Барон ничего не ответил. Только склонился надо мной, перекладывая листы.

– Вот тут записаны имена тех, кто работал с Легером в Херцкальте. На этом листе – люди из Атриталя и чем они занимались. Завтра я вам все это продиктую, чтобы вы переписали на донский. Заодно и попрактикуемся в чтении…

– Милорд, вы не ответили на мой вопрос, – я обернулась к мужчине, который сейчас склонился над моим плечом и сосредоточенно рассматривал бумаги.

Виктор Гросс перевел на меня взгляд своих черных глаз, но опять промолчал. Он был так близко, что я ощущала жар его дыхания, могла рассмотреть каждую малейшую черту его лица, могла заглянуть в самую глубину черных глаз своего мужа.

То, как он на меня смотрел, было выразительнее любых слов.

Его грамотность, его знания сорогского, все его причуды – часть одной большой тайны. И я пока была совершенно недостойна для того, чтобы узнать его секреты. Вот что говорили мне эти глаза.

Он не хотел мне врать, не хотел и говорить правду. Единственное, что оставалось в этой ситуации барону – это отмалчиваться.

Хотя была ли я в праве задавать вопросы о загадочном прошлом Виктора Гросса, если молчала о своем? Да, невероятность наших тайн может быть несопоставима, но я тоже хранила массу секретов и приводила своего мужа в недоумение. Сейчас, все больше и больше узнавая этого мужчину, наблюдая за его действиями, работой и решениями, я понимала, насколько странно должна выглядеть в его глазах.

Молодая девушка, которая разговаривает на трех наречиях донского и языке королевства Фрамия. Молодая девушка, способная разобраться в учетных книгах и многолетних записях проворовавшегося бургомистра. Молодая девушка, которая в отсутствие мужа берет его цепь и решает конфликты жителей надела, как полноправная жена-хозяйка.

Если у Виктора Гросса хотя бы было время обучиться всему, что он умеет – а мой супруг приближался по возрасту к тридцати годам – то мои способности были… неестественны.

Голову острой иглой пронзило воспоминание о неловкой шутке, которую барон бросил днем, по приезду в Херцкальт. Он спросил, не являюсь ли я шпионкой короля Эдуарда или его внебрачной дочерью. И сейчас, держа в руках убористые записи на неизвестном мне языке, сделанные рукой многоопытного писаря, а не вчерашнего наемника, я в полной мере осознавала тревоги моего мужа.

Ведь в каждой шутке есть доля истины.

В каждой оговорке может скрываться то, что тревожит душу говорящего.

В каждом слове, взгляде и жесте Виктора Гросса сквозили невысказанные вопросы, на которые он жаждал получить ответы.

Но вопросы он эти не озвучивал, сохраняя баланс и дистанцию между нами. И сейчас, оказавшись по ту сторону баррикады наших странных взаимоотношений, я поняла, почему он так делает.

Потому что иногда хочется остаться в неведении, остаться в сладострастном плену иллюзий и чрезмерных ожиданий, лишь бы не столкнуться с грубой, отрезвляющей реальностью.

Он ничего мне не сказал. Просто провел пальцами по моим волосам и, когда я даже ожидать этого не могла, легко коснулся губами моего лба. Словно родитель, успокаивающий тревожное дитя. Маленькая взятка, безмолвная просьба не спрашивать больше необходимого.

– Вы хотели поговорить о хлопотах, которые доставили вам жители, – мой муж уже обходил стол и садился на свое место, словно ни в чем не бывало. Словно он только что не поцеловал меня в лоб, да и если бы не тепло от его касания на моей коже, то я бы и вовсе решила, что мне это привиделось.

Пытаясь совладать с волнами жара, которые пошли по всему моему телу, я постаралась сосредоточиться на словах супруга.

– Ничего необычного, – ответила я, разливая вино. – Единственное, что меня теперь тревожит, милорд, это крепость вашего авторитета перед жителями. Я украла у вас самый простой способ его заработать. Любой лорд, если он снисходит до такого простого арбитража, становится любим жителями своего надела. И, кроме того, это является прекрасным проявлением власти.

– Ох, – выдохнул барон, принимая из моих ладоней кубок с вином, – у меня будет возможность продемонстрировать свою власть, Эрен. Об этом можно не беспокоиться.

– И как же?

– Я приказал Арчибальду начать сколачивать помост для виселицы, – ответил мужчина. – Прямо посреди рыночной площади.

– Обычно преступников вздергивают на воротах, – ответила я.

– Может быть, воров или убийц так и вздергивают, но Легер другое дело. Его казнь должна… – на секунду барон умолк, отпивая вина и размышляя над собственными словами. – Она должна стать наглядным примером и уроком для всех прочих, кто был с ним связан.

Я еще раз посмотрела на листы, покрытые странной округлой вязью.

– Вы не собираетесь провести еще аресты? Легер во всем сознался, вам не составит труда…

Барон поставил кубок на стол и только покачал головой. Так же молча взял с блюда хлеба и сыра, опять соорудил из всего этого многослойную конструкцию, в которую задумчиво погрузил зубы.

– Скажи, Эрен, если телега требует ремонта в дороге, то стоит все же докатить ее до мастерской или менять по колесу по возможности, или разбить ее топором, а из обломков пытаться собрать новую? – с набитым ртом спросил барон.

– Вы считаете, что если начнете арестовывать всех причастных, то город падет?

– Я не считаю, я знаю, – выдохнул мой муж, откидываясь на спинку стула. – Доверия этим людям нет, но заменить их пока некем. Я буду идиотом, если вырежу все купечество и половину мастеровых Херцкальта одним махом. Впереди посевная и моя первая кампания в качестве лорда, а не наемника. А ведь я еще хочу связаться с охотниками из северного поселка, чтобы они поставили свежего мяса для закатки до наступления оттепели. Уксуса хватит надолго, на этот год точно… Ну и я не могу оставить вам надел в руинах, а сам сбежать в рейд, зарабатывать для нас деньги. Так что придется потерпеть уродцев, которые имели дело с Легером… Что?

Последний вопрос барона вывел меня из состояния глубокой задумчивости. Оказалось, что чем дольше рассуждал мой муж, тем внимательнее я всматривалась в лицо этого человека. Он думает о делах настолько далеко и настолько разносторонне? Чтобы просто осознать свое новое положение, у многих уходит несколько месяцев, а то и год, а Виктор Гросс внезапно здраво подходит к управлению землями. Думает на сезон вперед, пытается предугадать риски…

– Я просто поражена глубиной ваших измышлений, милорд, – смущаясь, ответила я.

– Ничего удивительного. Я делал заметки и записи с того момента, как меня вызвали в Патрино для получения титула и надела, – ответил мужчина. – Кстати, завтра займемся переписыванием и их на донский. Мне нужно как можно больше зеркальных текстов для чтения.

– Зеркальных? – переспросила я.

– Да, тексты на двух языках. Я думаю, так мне проще будет вникать в донскую письменность, ведь я уже неплохо знаю язык Сорога, – чуть помявшись, ответил барон.

На его лице проскользнула тень, будто бы он засомневался в собственном решении, будто бы сболтнул лишнего. Но назад своих слов мужчина брать не стал.

Следующий день прошел в довольно простых хлопотах. Мы немного поработали с документами и я переписала заметки Виктора Гросса на всеобщий донский, чем он был крайне доволен. После обеда муж отправился проверять, как идет стройка помоста и виселицы, а также общаться с бойцами и посетить гончаров в городе. Мы же с Лили занялись ремонтом плаща моего супруга, который тот чуть надорвал во время поездки в Атриталь. Слуги уже вычистили ткань, но теплая подкладка изорвалась и требовала руки мастерицы.

– Госпожа! Вы бы могли поручить это дело мне или швеям из города! Зачем вам браться за иглу, если это не ваше платье? – воскликнула Лили, когда я пришла в комнату для шитья с огромным плащом Виктора в руках.

Всемогущий Алдир, каким же огромным был этот мужчина! Я бы, наверное, могла закрутиться в его плащ в три оборота, да еще и для Лили бы место осталось.

– Не говори глупостей, Лили. Кому, как не мне заниматься плащом моего мужа? – осадила я свою служанку, поправляя шерстяной платок на плечах и усаживаясь к окну. Погода для шитья сегодня была хорошая. Безветренная, сухая, хоть и с легким морозцем. – Лучше принеси горячих камней для грелок, и будем начинать работать. Тут только кажется, что дыра небольшая, а стежок потребуется минимум в десять дюймов…

Пока мы с Лили возились с плащом Виктора, я могла краем глаза наблюдать за тем, что творилось во дворе замка. Из стороны в сторону сновали мужчины. Нанятые плотники стучали молотками, собирая части крепкой конструкции, дружинники помогали таскать материалы. По приказу барона помост должен возвышаться не менее, чем на пять футов над землей, и выдержать не только виселицу и Легера, но и самого барона, его зама, королевского приказчика и еще пару бойцов. То есть конструкция должна быть крепкой и надежной.

Я все еще не совсем понимала, зачем такие сложности, если казнокрада можно было вздернуть просто на воротах замка, как это всегда делалось с преступниками, осужденными на смерть. Но такова была воля моего мужа, так что перечить решению барона я не стала. Если он считает, что Легер достоин целого помоста, то так тому и быть.

Демонстрация наказания – важная часть законности. Каждый житель должен знать, что если преступить закон, то кара неминуема. И пусть большинство преступлений согласно законнику королевства Халдон, утвержденному еще дедом короля Эдуарда, наказывалось материально, были и так называемые непростительные или тяжкие преступления. И искупить их можно было только собственной жизнью. В их числе были смертоубийство, в том числе и тяжкие побои жен и детей, которые привели к их смерти, разбой, грабеж, поджоги в любом виде и, как ни странно, казнокрадство. Все прочие конфликты обычно решались путем присуждения выплат и, максимум, плетьми или розгами виновнику.

Всего в законнике королевства было чуть больше пяти дюжин статей, которые описывали различные преступления и предположительные размеры выплат или наказания. Например, за кражу кур назначалась выплата в стоимость самой птицы плюс две серебряные монеты хозяину, а вору предписывалось еще и всыпать плетей, не менее пяти ударов. Пьяная драка или дебош подразумевали трехкратное покрытие ущерба, понесенного в ходе буйства виновного. А, к примеру, вопросы прилюдного оскорбления или клеветы решались на усмотрение лорда – от устных извинений до компенсации серебром.

Но нигде в законнике не говорилось, как именно должны исполняться наказания. Взыматься деньги сразу или давать в рассрочку, выписывать плетей на конюшне или же на площади, под улюлюканье толпы. Единственное, чего точно не позволял свод законов Халдона – увечить людей, как это было принято во Фрамии или Витезии. Там ворам вместо плетей или петли рубили руки и кололи глаза, что в северном королевстве считалось изуверством и не приветствовалось.

За долгие жизни я поняла, почему в нашем королевстве законы были мягче, чем на юге, и все сводилось к денежной компенсации.

Халдонцы были менее плодовиты, чем те же фрамийцы. Причин было много, но основное заключалось в том, что земли в Халдоне были не столь плодородны, зимы – холоднее, а болезней, которые косили малолетних детей – было больше. В итоге на крестьянскую семью если и было в среднем по четыре-пять отроков, то это большая удача, а мастеровые и горожане и вовсе плодились менее охотно. Нет, многие женщины рожали едва ли не ежегодно, если на то была воля Алдира, но вот до половозрелости доживал хорошо, если один ребенок из трех.

В таких условиях если еще и увечить за серьезные проступки вместо денежной компенсации, то за пару поколений половина королевства превратится в одноруких и одноглазых калек.

Тем же вечером спалось мне тревожно. Может, дело было в том, что волнение, которое испытывал барон, ворочаясь и кряхтя во сне, передалось и мне, а может и потому, что я никогда не любила такие вещи.

Казнь бывшего бургомистра Легера была назначена на полдень.

Глава 10
Виктор

День казни выдался хмурым. Наконец-то пошел снег, причем не мелкой ледяной пылью, как было до этого, а полноценный, тяжелый снег, похожий на маленькие кусочки холодной ваты.

Едва я вышел из замка, то сразу же мои плечи обросли белыми «погонами», впрочем, как и у любого человека, который находился сейчас на улице. Я конечно понимал, что качественная куртка или пальто для выкройки сложная вещь, но не настолько же? Стоило бы поговорить с Эрен, может, они с Лили что-нибудь придумают, потому что ходить нараспашку пусть и такой мягкой зимой – а в Херцкальте температура, по ощущениям, еще ни разу не опускалась ниже минус пяти градусов по Цельсию – было как-то неправильно. Как будто из дурки сбежал, закрутившись в одеяло, а не был, вообще-то, самым важным человеком в городе.

Нет, я знал, что плащ – это символ статуса, и в грубых меховых куртках и тулупах ходят крестьяне или охотники, но мне-то за что мерзнуть⁈ Под плащом у меня был сейчас утепленный поддоспешник, поверх которого натянута короткая кольчуга. Потому что длинную кольчугу на мой рост просто было невозможно найти. Грегор убеждал меня, что стоит надеть полный доспех, ведь это важное событие – казнь предыдущего бургомистра – но я отказался. Хватит и кольчуги, а если какой-нибудь дурак рискнет на меня напрыгнуть, то быстро об этом пожалеет.

А еще я не хотел морозиться в почти тридцати кило железа – а именно столько весил мой полный доспех.

Угрозы от жителей города я не ощущал. Люди стали собираться на рыночной площади еще с час назад. Трактирщики и пекари подсуетились и стали приторговывать пирожками, какими-то кулебяками и другой выпечкой, которую можно употребить прямо на ногах в базарный день. В одном месте даже наливали пиво. Если бы я не знал, что сегодня человек расстанется с жизнью, то подумал, что тут намечается какая-то ярмарка или представление.

Но, наверное, для местных это и было представление.

Исходя из того, что рассказал мне позавчера Легер, зуб точили на него многие, только вслух об этом говорить боялись. Стихийный сход, который случился в день ареста – скорее игра на страхах местных, нежели реальная реакция жителей Херцкальта на нового лорда. А после того как моя молодая супруга еще и выстояла под ударом жалоб, занявшись в мое отсутствие мелким арбитражем, это окончательно успокоило людей. Сейчас они любопытно озирались, говорили между собой и с моими дружинниками, и в целом были настроены больше нейтрально, чем враждебно.

Осталось сделать последний, широкий мазок кистью, чтобы закончить картину под названием «в Херцкальте новая власть».

Казнь Легера была событием почти сакральным. Будто акт жертвоприношения, эта казнь разделит историю города на «до» и «после». Через пять лет никто не вспомнит точную дату моего прибытия на север, никто не упомнит и день свадьбы с Эрен.

Что останется в памяти людей – это скорый арест и казнь бывшего бургомистра. И вот этот день будут называть днем, когда я реально пришел к власти на жалованном мне наделе.

– Милорд! Уже почти все горожане в сборе! – отрапортовал Арчибальд.

Мужчина был на ногах с самого утра, следил за установкой и окончательной сборкой помоста. Почему-то мой зам очень волновался на тему того, что конструкция может не выдержать мой вес и сложится прямо во время исполнения приговора.

Ну, винить я его не мог. За почти два месяца на севере я оброс жирком. Грегор уже пару раз сделал мне замечание, что если я продолжу набирать вес, то нагрудник придется сдавать кузнецу на расковку, иначе он не сможет правильно его застегнуть. А мастера, который бы справился с моим доспехом так, чтобы не испортить броню, пришлось бы искать вплоть до самого столичного региона, да и стоила бы такая работа как минимум серебряный фунт. Да я и сам чувствовал, что потяжелел. Но попросить бойцов собрать простенькие грузовые весы-качели и покидать на них мешки с мукой, чтобы хотя бы приблизительно знать порядок цифр, я не рисковал. В рейде, когда мы питались как попало, мало спали и периодически сражались с варварами, я, при своем росте, весил меньше сотни кило. То есть был достаточно сухим, почти стройным. Сейчас же не только мое мясо налилось водой, но добавился и жирок. Стало тяжелее ходить, вставать по утрам и вообще, заниматься делами.

Имя у этой напасти было одно – хлеб и жир. Большая часть рациона состояла тут из круп, хлеба и свиного сала. А это углеводы и жиры, от которых растет не мясо на костях, а только размер задницы. Увеличить же количество белковой пищи в рационе пока не представлялось возможным. Это под меня надо будет отдельную птицеферму заводить, если вспоминать времена, какое питание мне прописали во время борьбы с атрофией. А тут я еще и был физически активен…

Вопросы средневекового рациона и бодибилдинга сейчас должны были интересовать меня меньше всего. Стоило сосредоточиться на том, что мне нужно будет сделать сегодня в полдень.

Дружина собралась без проволочек, следуя команде Арчибальда. Подняли всех без исключения – все были при оружии, в легком доспехе и готовые применить силу, если по какой-то тупой задумке Легера попробуют отбить. Те, кто служил на воротах, сейчас оставили по человеку на постах и тоже подтянулись на площадь.

Передо мной раскинулась толпа. Конечно, ей было далеко до среднего пассажиропотока на обычной станции метро в час пик, но по местным меркам тут яблоку было негде упасть. Привели даже малолетних детей – а они в переписи населения не учитываются – так что общее число народу перед помостом уверенно перевалило за три сотни человек. Была тут и жена Легера с детьми – госпожа Ида стояла в первом ряду в каких-то черных тряпках, с опаской косясь на сограждан.

Всем своим парням я дал четкое указание: сегодня без зазрения совести пускать в ход кулаки и короткие дубинки-гасило, если кто-то решит прорваться к помосту, устроить драку или что-то в этом роде. Решение это я огласил еще вчера, так что слухи быстро распространились через подружек моих парней среди местных. И сейчас я видел, как мужики-мастеровые и крестьяне, пришедшие из ближайших к городу поселков, опасливо косятся на бойцов в кольчугах и шлемах.

Вот, Арчибальд обернулся ко мне и коротко поднял ладонь, мол, пора начинать. Народ, который не понимал, чего это их барон молча стоит и смотрит перед собой, притих мгновенно, едва мне стоило пошевелиться. В воздухе витало напряжение.

Я решил не рисковать – все же, опыт проведения казней у меня был нулевой – так что Легера вывели за пределы замковых стен в последний момент.

Шесть бойцов. Двое ведут под руки бывшего бургомистра, еще четверо – сопровождают их широкой коробочкой. Людей за линию помоста мы не допускали, так что вся процессия без проблем дошла до деревянной конструкции, которую сколотили по моему указу.

Выглядел Легер плохо. Впалые глаза и щеки, осунувшийся и серый, сразу было видно, что эту ночь мужчина не спал. Не знаю, молился ли он Алдиру или проклинал меня за сам факт моего появления в городе, это было уже не важно. Одет он был в простую льняную рубаху и штаны, а на плечах – обычный плащ, чтобы приговоренный не замерз раньше времени. Мучать казнокрада холодом перед смертью в мои планы не входило, он свое получит, и совсем скоро.

Вот, мужчину завели на помост и поставили на колени прямо под перекладиной виселицы, а вперед, после моего разрешения, вышел королевский стряпчий, разворачивая листы протокола приговора. Народ, завидев движение, перестал гудеть и обсуждать Легера, чье появление взбаламутило людей, а начал внимательно вслушиваться в то, что говорил королевский приказчик.

– Властью, данной мне королем Эдуардом, да продлит годы его правления всемогущий Алдир, я, Барон Виктор Гросс, лорд града Херцкальт обвиняю бывшего бургомистра Легера в казнокрадстве и злоупотреблении, в ходе которого был понесен непоправимый ущерб как граду Херцкальту, так и королевской казне! – на одном дыхании зачитал начало протокола стряпчий.

На последних словах горожане закричали, понося бургомистра, кто как мог. Громче всего высказывались, конечно же, крестьяне и мастеровые, а вот та часть площади, которая была занята торговцами, внимательно наблюдала за происходящим.

Стряпчий же продолжил:

– В ходе честного и непредвзятого разбирательства, которое проводилось со всем тщанием и было задокументировано и поверено королевским стряпчим, выяснилось, что бывший бургомистр Легер незаконно присваивал себе городские средства, завышая цены и используя свои связи с торговой гильдией града Атриталя! В первую очередь имел мошеннические сношения с роднею своею, проживающей в вышеупомянутом граде! В ходе честного и непредвзятого разбирательства было установлена вина бывшего бургомистра Легера и, пользуясь властью, дарованной королем Эдуардом, да продлит годы его правления всемогущий Алдир, лорд Херцкальта, барон Виктор Гросс, вынес решение о справедливом наказании казнокрада!

Стряпчий умолк, убрал лист, с которого читал и сделал шаг назад, давая слово мне. Оглашение окончательного приговора лежало на лорде, мужчина же лишь засвидетельствовал то, что сам приговор законен и соответствующие документы достигнут королевской канцелярии, как того требовал установленный порядок.

Я еще раз окинул взглядом толпу перед собой. В глазах этих людей сейчас плескалась жажда крови и какое-то наслаждение от всей этой ситуации. Все понимали, что Легера вздернут, но слишком уж был волнителен момент, когда барон сделает шаг вперед и объявит приговор. А после – прикажет его исполнить.

От напряжения меня даже немного замутило, как было в первый раз, когда я впервые оказался лицом к лицу против воина-варвара во время рейда. Тогда мне помогли рефлексы оригинального Виктора Гросса. Я без труда повалил противника на землю и заколол своим мечом, пробивая дубленый доспех острием своего бастарда, но вот опыта казней у предыдущего владельца тела не было. Как минимум, таких казней – точно. Так что этот путь мне теперь нужно было пройти в одиночестве.

Я сделал шаг вперед. Просто потому что другого выбора у меня не было.

– Бывший бургомистр Легер виновен в казнокрадстве! – голос казался каким-то далеким и чужим. Стоя под снегопадом, я даже губ не чувствовал. Говорил сейчас кто-то другой, замещающий «Виктор». А я-настоящий парил у него за плечом и просто наблюдал. – За подобное преступление согласно законам Халдона наказание одно. Казнокрад приговаривается к смерти!

– Смерть! Смерть! – радостно взвыла толпа мастеровых и крестьян под неодобрительные взгляды купечества.

А радовались они так, потому что знали точно, что Легеру и его семье конец. Казнокрадство или растрата ложится плечами на ближайшую родню, и сейчас бледная Ида, стоящая в первом ряду, четко ощущала дыхание смерти в крепостной нищете на своем затылке. Это было настолько очевидно и понятно, что никто даже не сомневался в том, что завтра вдова бывшего бургомистра будет плести лапти в грязной хате или драить котлы на кухне замка, получая тумаков от поварят и слуг.

– Но! – воскликнул я, поднимая руку.

Из-за этого восклика все внезапно замерли. Даже королевский стряпчий опешил. Какое может быть «но» для казнокрада? Я же продолжил:

– Проявив искреннее раскаяние и сотрудничая с дознанием, бывший бургомистр Легер смягчил наказание! – на площади царила абсолютная тишина, а я почувствовал, как в горле резко пересохло. – Искренне покаявшись в делах своих, этот преступник сумел искупить часть своей вины. И я, как лорд надела и града Херцкальта, говорю! Смертный приговор для бывшего бургомистра Легера остается в силе! За свои преступления он все равно будет повешен, а все имущество будет изъято! Но я, как великодушный лорд принял решение, что дети не в ответе за прегрешения отцов. Семья бургомистра, в том числе его жена и трое малолетних отпрысков приговариваются к изгнанию из Херцкальта сразу же, как состоится казнь! С собой им позволяется взять лишь теплую одежду и по серебряной монете на человека! Таково мое решение!

Сначала народ даже не понял, что произошло, а потом Арчибальд сделал то, о чем я его просил. В толпе начались скромные выкрики, все больше и больше перерастающие в стихийный митинг.

– Изгнать! Изгнать Иду Легер!

– Изгнать! Правильно! Нечего с бабами воевать!

– Туда ее! За стены! Правильно!

– Слава милосердному и справедливому барону Гросс! Слава!

– Слава справедливому барону!

– Слава! Слава!

Волна крика перешла в коллективный экстаз, я же стоял на помосте и, подняв одну руку, приветственно помахивал толпе.

И краем глаза наблюдал, какая суета поднялась в том углу, где стояли купцы.

Я не мог прийти к ним лично и начать запугивать – не моего калибра это дело, ведь я был лордом.

Вместо этого я публично заявил, что я что-то знаю. А вот что именно? Что-то настолько ценное, что я позволил жене бургомистра вместе с детьми уйти из города, хотя по всей логике этих мест жена Легера должна была бы болтаться рядом с ним в петле. В лучшем случае – стать крепостной и отрабатывать долг мужа. А дети должны были повторить ее судьбу, ведь их отец – мерзкий казнокрад.