Текст книги "На орловском направлении. Отыгрыш (СИ)"

Автор книги: Александр Воронков

Соавторы: Елена Яворская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Глава 6

Осень 2011 года,

Орёл

Лариса Михайловна Сизова, заместитель директора по воспитательной работе, долго и внимательно изучала записи в своем гроссбухе, подсчитывая трофеи после инспекционного набега на кабинеты предметников. Наконец, сняла очки и принялась внушительно похлопывать ими по тетрадке в такт речитативу:

– Я уважаю ваши, Александр Васильевич, убеждения, однако же с точки зрения методики вы поступаете не совсем верно. Я учитываю отсутствие у вас педагогического образования и… э-э-э… принципиально иной профилирующий опыт. Тем не менее вы тоже должны понимать, что работаете со школьниками. Им нужно давать готовую концепцию. Никаких гипотез! Никаких допущений!

– А как же тогда их логически мыслить-то учить? – с абсолютно искренним недоумением спросил Годунов.

– В рамках концепции, все в рамках концепции. Я, между прочим, – завуч снова воздела очки на нос, эдак со значением, – историк, и, смею полагать, представление о причинно-следственных связях детям на своих уроках даю.

– Лариса Михайловна, вполне вероятно, я неправ, – увещевательно начал Годунов, – но что плохого в том, что на факультативных – подчеркиваю, факультативных! – занятиях мы пробуем моделировать исторические события, исходя из потенциальных возможностей, которые не были реализованы в реальности, но вполне могли бы…

– Если бы да кабы… – преувеличенно вздохнула Между Прочим Историк. – История, уважаемый наш Александр Васильевич, не терпит сослагательного наклонения!

Эту истину, отшлифованную до блеска в процессе постоянного использования, Годунов в предыдущий раз слышал с месяц тому назад на очередном шабаше краеведов, куда, как повелось, проник под видом восторженного слушателя – человеку «с улицы» приобщиться к весьма специфической касте ох как непросто!

Речь опять и снова шла о событиях 3 октября 1941 года. Снова и опять сошлись в поединке брутальный Ревцов и напористый Овсянников. Ревцов был из чиновников от культуры, попутно профессорствовал в пединституте, возглавлял комиссии под лозунгом «поспорят, пошумят и разойдутся» и занимал ещё с полдюжины всяких должностей. Короче, был авторитетом в законе. Овсянников статью и стилем – Ленин на броневике. Народный трибун и руководитель весьма результативного поискового отряда. Ревцов плевался умными словечками, Овсянников резал правду-матку… Приди кому-нибудь в голову мысль повесить здесь, как на футбольном поле, табло, на нём стойко, не сдавая своих позиций, держались бы два нуля.

Александр Васильевич давно сделал для себя вывод: спор увлечённых людей – это всегда, как говаривал один его сослуживец, с открытым забралом на амбразуру. Красиво и бессмысленно. Уж сколько раз он обещал себе не ходить на краеведческие мероприятия…

Но сегодня, именно сегодня наличествовал веский повод поприсутствовать. И если наставления непосредственного начальства продлятся не более четверти часа, он успевает минута в минуту.

– Можно считать, что мы с вами договорились? – замша улыбнулась, демонстрируя покровительственное дружелюбие, и подвела итог. – Будьте добры, Александр Васильевич, в течение недели-другой доработайте план факультативных занятий и принесите на утверждение.

Все, теперь точно успеваем! – Годунов еле удержался, чтобы не потереть руки. Да, наверное, правы коллеги, что посмеиваются над ним: его увлечённость становится манией какой-то. А если бы иначе, то разве это была бы увлечённость?

Не далее как два дня назад сунулся он сдуру, как папуас в прорубь, в местный архив, имея на руках не какой-нибудь солидный запрос, а всего лишь письмишко, выпрошенное все у той же Ларисы Михайловны, – конечно, с печатью и подписью… но они, как выяснилось буквально с порога, необходимого веса листу бумаги офсетной формата А4 не придали. Бабулька вахтёрской внешности, зыркнув поверх раннеперестроечного аналога ресепшн, невнятно пробухтела:

– Ушестоййдить…

С усилием расшифровав замысловатое послание, Годунов сообразил, что его посылают в шестой кабинет. И едва не сплюнул. Снова персональный код неудачи!

«Ушестом» за цифровым устройством типа ноутбук сидела аналоговая дамочка типа чиновник и щелкала мышкой в ритме похоронного марша. Недоброе предчувствие обрело плоть. И дар речи:

– Вам чего?

Иллюзия общения с продавщицей гастронома была столь велика, что Александр Васильевич едва не ляпнул: «Два кило бананов, пожалуйста». Да кабы и ляпнул, ничего не изменилось бы, ибо на какое число нуль ни умножай, всё равно получишь дырку от бублика. Пока он пространно объяснял, что всерьёз интересуется событиями октября сорок первого года на Орловщине и просит допустить его к архивным документам соответствующего периода, чиновная дама смотрела на него так, как если бы он посягнул на её кошелек или – свят-свят-свят! – честь.

– Насколько я понимаю, даже те документы, которые хранились в партийном архиве под грифом «секретно», давно рассекречены… – попытался атаковать Годунов.

– А вам-то оно зачем? – с ходу контратаковала хозяйка кабинета.

– То есть?.. – Александр Васильевич, подавив вздох, мысленно констатировал, что тактика чиновников всегда вынуждает обороняться.

– Ну, то есть, зачем вам эти материалы? Вы историк? Вы пишете диссертацию?

– Нет, я капитан третьего ранга запаса, но я давно интересуюсь…

– Значит, вы не специалист? – продолжала развивать наступление чиновница. Александр Васильевич без труда уловил обычный подтекст: «Делать тебе на пенсии нечего, вот и ходишь, людям мозги паришь».

– Более того, я изучил все, что имеется в открытом доступе… – Годунов понимал, что эти слова можно смело приравнять к капитуляции.

– Сходили бы в библиотеку, там в краеведческом отделе вам подобрали бы что-нибудь, – будто не слыша его, заявила дамочка. Кто-то сказал: женскую логику надо-де приравнивать к оружию массового поражения… или никто не говорил, просто это мысль разлита в ноосфере взамен многих литров слез: мужчины ведь не плачут.

– Все, что когда-либо было напечатано, я, полагаю, уже читал, – ну, блин, детский лепет, полный кретинизм… а что ещё скажешь? Чтоб и убедительно, и неоправданно вежливо? – И потом, любая книга в той или иной степени тенденциозна, а первоисточник…

– Вы разве не понимаете, это архивные документы, – чиновница решительно, напоказ захлопнула ноутбук, словно испугавшись, что настойчивый посетитель прикоснется нескромным взором к столь оберегаемым ею тайнам, – если мы будем выдавать их всякому желающему, они в труху превратятся.

Ух ты, оказывается, она способна не только на нажим, но и на патетику!

– И многие… гм… спрашивают? – Годунов усмехнулся. Терять ему было уже нечего.

– Многие, немногие… Вот вы же пришли! – чиновница понизила градус пафоса до отметки «прохладно». – Короче, вот вам два сборника, посидите, почитайте. Думаю, интересующемуся будет в самый раз.

Два пыльно-серых «кирпича» были изданы то ли при царе Горохе, то ли при генсеке Кукурузнике – смотреть на дату выхода Годунову не хотелось до тошноты – и являли собой шедевр номенклатурно-пофигистской историографии. Кашица из документов, которые и в виде красивой нарезки перестали быть деликатесом лет эдак тридцать назад, а уж сваленные как попало… Вспомнилась игривая фраза из допотопной рекламы: «А что это у нас Александр Василич ничего не ест?..»

Годунов тожественно возложил «кирпичи» на чиновничий стол и ушел по-английски.

Поостыв, обмозговал. И придумал, как с минимальными потерями прорваться-таки в архив. И вариант этот он собирался реализовать именно сегодня: надо было заручиться поддержкой тяжёлой артиллерии в лице Овсянникова.

С Овсянниковым он был в некоторой степени знаком. В некоторой – то есть маститый знал своего собрата-непрофессионала в лицо, но имени, как выяснилось, припомнить не смог, хотя честно пытался. А помочь согласился – о, счастье! – без лишних вопросов. Кому-то позвонил, поговорил минуты полторы и с интонацией «а в чем проблема-то?» сообщил Годунову:

– Завтра после обеда подходите. Спросите Наталью Сергеевну. Дальше она подскажет.

Обрадоваться бы – а Александр Васильевич с какой-то усталой отстраненностью подумал: чтобы заполучить золотой ключик от заветной дверцы, надо превратиться в Буратино… а кому-то и вовсе суждено до конца дней оставаться поленом…

…что не так уж и плохо, если тебя со всеми предосторожностями – не кантовать, не бросать, при пожаре первым выносить – перемещают из кабинета в кабинет, покуда ты вдруг не оказываешься в уютном уголке, за столом, на котором празднично белеют и важно желтеют вожделенные «материалы»…

…У него не было никаких предчувствий – ни хороших, ни плохих, ни отчетливых, ни смутных. Он провел пять уроков… подустал с отвычки, каникулы расхолаживают не одних только школяров. Отменил занятие у юнг, чтобы явиться в архив не совсем уж под конец рабочего дня. По дороге перехватил пару сосисок в тесте. Ехал в маршрутке и думал об отвлечённом: а не завести ли собаку? Или лучше кошку? Кошку выгуливать не надо. А рыбкам вообще достаточно время от времени сыпать сухой корм и чистить аквариум. Рыбки – это вариант на случай, если он окончательно обленится. А собака, хотя бы, будет его выгуливать два раза в день… Остановился на варианте «кошка». «Если что – и без хозяина не пропадет».

Откуда всплыла эта мысль? А шут её знает. Как всплыла, так и канула, и нечего всякую дурную мыслишку возводить в ранг предчувствия!

Следующая мысль тоже пришла непрошеной, благо прошла вскользь, по касательной к сознанию, когда за окном маршрутки разгуляйно-разлюляйно промчал свадебный кортеж. Припомнилось слышанное в новостях: сегодня счастливый день 11.11.11, будущие молодожены из кожи вон лезли, чтобы такую красивую дату для семейной летописи урвать. «В сумме шестёрка», – параноидально вякнуло подсознание.

Если не считать обе мыслишки предчувствиями, то предчувствий у Александра Васильевича не было.

Вот предвкушение было, да. С этим самым предвкушением он, немного поколебавшись, с чего же начать, вытянул наугад из середины стопки папку обычного канцелярского образца…

…ожидая увидеть что угодно… кого угодно, но не себя.

При двух ромбах в петлицах.

На чёрно-белой фотографии.

Странной фотографии: не пожелтела, не потрескалась, даже не поистерлась. Разве что угол закопчен слегка, а заодно и часть удостоверения личности, в которое она вклеена.

И ФИО в этом удостоверении ясно чьи.

Первая мысль: «Что за…» – была мгновенно вытеснена другой: «Ну как в кино, блин!»

Третья мысль, наверняка ещё более внятная, уже не успела. Потому как Годунов взял удостоверение в руки.

Глава 7

Осень 1941 года,

Орёл

Всё-таки шестёрка подложила свинью. Иррационально, но факт.

Как в кино. Технология 6D. Полное погружение.

За полторы минуты Годунова три раза толкнули, два раза обматерили и наконец приспособили для переноски какого-то ящика – увесистый, подлюка! Сзади, шумно дыша сквозь стиснутые зубы, топал худющий подросток лет хорошо если шестнадцати.

Вокруг – форменное столпотворение. Точнее, бесформенное – подавляющее большинство участников непонятного пока события, равно как и сам Годунов, в штатском, и только немногие – в полувоенном, с первого взгляда не разберешь, то ли это у них пиджаки такого покроя, то ли френчи без знаков различия. И это «полу-» – определенно образца тридцатых годов…

Следующих полутора минут хватило, чтобы сообразить: движение имеет четкую направленность от заводских корпусов – к забору, где уже высятся штабеля из ящиков больших и малых.

А ещё через мгновение он понял, что всегда знал наверняка о существовании параллельных реальностей и о возможности путешествий во времени.

«Хорошо, что кошку так и не успел завести…»

– …как это – машин не будет?!

Александр Васильевич невольно приостановился.

С такой интонацией (и соответствующими ей децибелами) в фильмах про войну связисты пытаются докричаться до кого-то на другом конце провода. А провод, по законам жанра, оборван… Окна конторы распахнуты настежь. В одном мельтешит коротко стриженная девчонка, бестолково таскает с места на место какие-то папки. В другом монументально застыл с телефонной трубкой в руке седовласый мужик – хоть и седой, но всё ж ещё мужик, не дед.

– Оборудование я чего, по-твоему, на собственном горбу попру? С июля же ж месяца кота за хвост тянули – дотянули, мать вашу за ногу! Да знаю я, как вы эвакуировали…

До Годунова резко дошло, что на дворе явно не ноябрь, а веселенький такой сентябрь в золоте и лазури. Бабье лето, теплынь.

Остаётся выяснить одно (и только? ха!): добавилось ли к смещению во времени смещение в пространстве.

Шестое чувство подсказало – если подобный казус и имеет место быть, то счёт идёт на какие-нибудь десятки метров. А этому самому чувству Годунов привык доверять. Почти так же, как глазам своим и прочему обонянию-осязанию. Едва поставил ящик, тотчас же полез в карман пыльного пиджачишка. С гадким ощущением, что обшаривает чужую одежду. А какая ж она, если не чужая? Хоть и сидит, как своя. И удостоверение на месте… будто бы сам положил. А может, и вправду сам?.. «Ладно, не до конспирологических теорий пока», – одёрнул себя Годунов.

Сейчас время практических действий. Если он там, где думает, и события развиваются так, как им положено развиваться, то прежний командующий округом, генерал-лейтенант Ремизов, сейчас командует 13-й армией… нет, наверное, уже войсками Северо-Кавказского округа и буквально со дня на день возглавит 56-ю армию, ту самую, которой предстоит освобождать Ростов-на-Дону. Да и его преемник Курочкин наверняка уже на Северо-Западном фронте. Значит, в Орле – Тюрин… Теоретически. А практически… хрен знает, где он в это время обретается и чем занят!

Тоже вот – показательно. Ведь не вывезут оборудование, точно не вывезут, порадуют дяденьку Гудериана… или пожгут… Смотря какой это завод. А архивы-то, небось, уже… Впрочем, это в спокойные времена архивы – бумажконакопители. В данных же обстоятельствах за иной бумажкой – жизнь. И не одна.

«Ты хотел знать? Пожалуйста. Старший майор госбезопасности – не хрен с бугра. Вот и действуй!»

Пацан-напарник покосился сперва на ящики – хотел, кажется, присесть отдохнуть, да устыдился, потом на Годунова – выжидательно. Александр Васильевич неопределенно махнул рукой: поступай, мол, как знаешь, я не в претензии.

Мальчишка вздохнул – и, подволакивая левую ногу, двинулся в обратный путь.

Появилась минутка, чтоб толком оглядеться. Исподволь, конечно, дабы судьбу не искушать. Двор как двор, в меру просторный, в меру захламленный. Разномастные корпуса, вдоль стен буроватая травка проросла, дорожка к проходной вымощена серым камнем, возле конторы – габаритный стенд, в пятнах засохшего клея и с обрывками бумаги… Ничего, что помогло бы сориентироваться.

Как именно он материализовался посреди заводского двора – об этом лучше не думать, всё равно ничего не надумаешь, если верить куче попаданческих романов… а теперь ещё и собственной интуиции. А вот почему его неведомо откуда взявшейся персоной никто не заинтересовался – это понятно. В нормальном рабочем коллективе большая часть работников друг друга знает и чужака заметили бы мгновенно. Но, по всему видать, коллектива-то и нет. Есть люди, которых свела вместе печальная необходимость. То, что называется «случайные». Крепких мужиков-работяг всего-то с полдюжины. Дюжина неубедительно бодрящихся дедов – явно из кадровых, а то и из потомственных рабочих; месяц назад они наверняка были пенсионерами, пестовали садики и внучат… Несколько женщин, в чьи лица не надо долго вглядываться, чтобы сообразить – беженки. Ну и парнишки-подростки. Те, что порасторопней, – наверняка из фэзэушников. Прочие – вероятно, тоже беженцы.

Интересно, а он, Годунов, в своем старомодном… точнее, аутентичном – во, какие слова на почве стресса в голову приходят! – пиджаке, пропыленном так, как если бы в нём полсотни верст отшагали, с кем идентифицируется?.. Почему-то всплыл, перебивая достаточно здравые мысли, допотопный анекдот: «Что-то отличало Штирлица от жителей Германии: то ли волевой профиль, то ли гордая осанка, то ли парашют, волочившийся за ним». Вот и нечего у стенки маячить, внимание привлекать… да и ассоциации нехорошие возникают, со стенкой-то.

Все равно, как ни крути, выходит, что лучше не ждать неведомого, а объявиться самому. Хотя бы и потому, что он ни разу не Штирлиц и о способах сбора информации может только догадываться… попытка приведет, девяносто девять из ста, к изобличению его как шпиона. А вот если заявиться в контору и побеседовать… Без шума, гама и прочих спецэффектов. Заходим уверенно, как подобает лицу, облеченному властью, и – «спокойно, Маша, я Дубровский».

Сказано – сделано. Тщательно выдерживая средний темп, подошел к распахнутой настежь двери, сориентировался, повернул налево и предсказуемо уперся в массивную крашеную дверь с лаконичной надписью «Директор». Единожды стукнул и, не дожидаясь ответа, вошел.

Коротко взглянул на седовласого, боковым зрением пытаясь выцепить календарь или подшивку газет: сообразить, какое нынче число, – наипервейшее дело. М-да, это в книжках-киношках подсказки щедро развешаны-разбросаны заботливыми авторами так, чтобы героический попаданец долго неизвестностью не терзался…

Но то ли он, Годунов, представлялся неведомой силе, перебросившей его сюда, недостаточно героическим, то ли логика его пребывания в прошлом предполагала квест повышенного уровня сложности… Одним словом, ни тебе отрывного календаря, ни перекидного, ни свежей «Правды» поверх стопок бумаг, ни рояля в кустах… да и откуда бы взяться кустам в помещении? Чахлая герань в горшке на подоконнике – вот и вся растительность. В ней даже детская свистулька не поместится, не то что концертный инструмент.

Под недоуменно-настороженным взглядом седовласого вытащил из внутреннего кармана удостоверение.

– Здравия желаю. Старший майор государственной безопасности Годунов Александр Васильевич.

Выдержал паузу, давая возможность седовласому изумиться. Ну и представиться, само собой.

– Потапов Николай Кузьмич, исполняющий обязанности директора, – если И.О. и удивился, то удивление это было какое-то вялое и невыразительное.

Наверное, подумал Годунов, последние несколько дней разнообразное начальство тут косяками ходит. А воз и ныне там. То есть наивысшим начальством дядька признал бы сейчас того, кто нашаманил бы заправленные под завязку грузовики у заводских ворот.

– Надо понимать, если вас… гм… прислали, значит, эвакуация всё же ж будет? Или… – Потапов вопросительно приподнял бровь.

Молодец мужик, сразу берет с места в карьер, и вперед, как говорится, – к новым горизонтам.

– А давайте-ка мы с вами прогуляемся за периметром да и обсудим все наши «или», – осторожно ответил Годунов. Если повезёт, удастся разжиться самой необходимой информацией. Ну и, само собой, оглядеться.

Осеннее солнце дарило последнее тепло пока ещё свободному городу. По правую сторону от проходной виднелась просвечиваемая насквозь липовая аллейка. Узнаваемая. А уж когда Годунов разглядел не то чтобы вдалеке угловую двухэтажку с кружевным карнизом (которая на его, Саньки-Александра Васильевича, памяти была всегда), сомнений не осталось: аллейка, по которой они идут, прозывается не то Трубниковым бульваром, не то бульваром Трубникова в честь какого-то давно почившего в бозе губернатора. Ну а вышли они, яснее ясного (и мрачнее мрачного, к чему ситуация располагала как нельзя лучше) с территории завода «Текмаш». Тут родной брат деда токарить должен… в смысле, токарил, пока не ушел вместе с другими заводчанами добровольцем на фронт…

Интересно, а почему именно «Текмаш»?..

Ёшкин кот, сказано же было самому себе, чётко сказано: нефиг над курьезами попаданчества голову ломать! Тут, по всему видать, такое начинается, что вообще без головы можно остаться, в самом прямом и некрасивом смысле.

Кузьмич хранил выжидательное молчание недолго – видать, вконец задолбала мужика неопределенность:

– Товарищ старший майор, ну так едем мы или что? Уже определиться бы, как дальше-то, с июля месяца людей мурыжим, частью вывезли, а частью… ну, вы сами видели! – И.О. рубанул рукой – аж воздух свистнул. – А тут хотя б наверняка знали бы. Станки, опять же ж, – их, на крайний случай, закопать можно где-нибудь поблизости, так? Да хоть в Медведевском лесу, а место приметить. Но, опять же, машины нужны, машины! Хотя б телеги, хотя б на полдня! И ходил я, и названивал – все впустую. Нету, говорят, ничего – и точка. А как же ж нету, если…

Будто бы нарочно подгадав момент, поблизости многоголосо взревели моторы, а пару минут спустя из-за поворота, со стороны Герценского моста, пыля и грохоча, вышла колонна. В очертаниях головных машин без труда угадывались танковые башни. «Что за нафиг?», – подумал Годунов. Без особых эмоций, потому как до конца ещё не осознанный факт переноса действовал, как удар массивной киянкой по лбу. И принялся наблюдать.

«Нафиг» при ближайшем рассмотрении оказался тремя броневиками с пришлёпнутыми сверху танковыми башнями. Вслед за метисами немирного автомобилестроения промчались пара легковушек, полуторка со счетверёнными «максимами» в кузове, а следом – ещё две полуторки с бойцами. Кузьмич отреагировал на колонну умеренно нецензурно – так реагируют на опостылевшее хлеще тещи начальство.

– Тюрин из города подался… – и закашлялся. То ли от поднятой колонной пыли, то ли окончанием фразы попёрхнувшись.

«Ну вот ты и влип, Александр Василич, – Годунов в растерянности пнул носком ботинка (непривычная обувка, но вроде крепкая и стоптана аккурат по ноге) вовремя подвернувшийся камушек. – Старше тебя теперь в городе никого нет».

Эк путешествует командующий округом – прям как чиновники периода расцвета дикой демократии: спешно и с солидным кортежем, разве что только без милицейских мигалок.

Куда – об этом и думать не приходится: известно, что сыщется он в Тамбове, будет доставлен в Москву, а там… Простора для хронически больных либерализмом журналюг никакого: отсидит с полгода и примется странствовать с должности на должность. В несколько странной последовательности: заместитель командующего армией – командующий армией – заместитель командующего – командующий… Героическими деяниями не прославится, героической кончины не удостоится. С точки зрения общечеловеков, которые уверенно записывают в репрессированные всяческих мечешочников и мелких несунов, вполне может считаться «пострадавшим от сталинского произвола», как-никак полгода отмотал…

Да черт с ним, в конце концов, с Тюриным! Крыса с корабля… А вот что прикажете делать капитану?

И никто ведь не прикажет…

Потапов смотрит напряженно. Будто мысли читает. С вопросами пока не лезет. А вопросов у него наверняка немерено. С чего вдруг старший майор госбезопасности появился на территории вверенного ему предприятия? Да в одиночку? Да в гражданском? К добру оно или к худу? Согласован спешный отъезд Тюрина с командованием или этот вот чекист (если он и вправду чекист, а не вражеский лазутчик) тоже озадачен увиденным?..

Ещё как озадачен! Ежу понятно: надо что-то делать, и срочно, чтобы вопросов больше не осталось и новых не возникло.

«…я не знаю, что, но у меня есть план», – иронически подсказала память.

К счастью, подсказала и ещё кое-что, многократно прокрученное в голове во время ночных бдений у компа.

– Вот что, Николай Кузьмич, танки ремонтировать сможете?

Нифига себе вопросик, а?

Наверное, И.О. подумал примерно то же самое, потому как ответил без прежней твердости:

– Так нету же ж их, танков, товарищ старший майор. Все, что были, ещё в июле с бору по сосенке собрали, учебные – и то на фронт. А тут вдобавок ко всему командующий, сами видели, последние броневики…

– Будут танки, Николай Кузьмич. Нам бы, как говорится, только день простоять и ночь продержаться.

– Ну-у, – раздумчиво начал Потапов, – третий цех запустим, плевое дело, часть наших станков распаковать и кое-какие у медведевцев забрать. Вот вам и ремонтный. С людьми, правда, похуже будет, кадровых-то немного осталось. Кто на фронте, кто в эвакуации… завод-то вроде как эвакуирован, но… – развел руками: на нет, мол, и суда нет. Поскреб переносицу тёмным широким ногтем: – Ну да ничего, старичков по городу ещё подсоберем, молодёжь поднатаскаем…

– Будем считать, договорились, – деловито отозвался Годунов, мысленно хваля себя за сообразительность: теперь Кузьмич сосредоточится на одном вопросе, а прочие отступят на задний план, – готовьте цех. Много времени понадобится? – И с возрастающей тоской подумал: «А число-то нынче какое хоть?» Как назло, ни одна из читаных статей не давала точного ответа на простой вопрос: когда покинул город командующий? А тут счёт идёт не на дни – на часы.

И в этот момент, прямо как в приключенческой киношке для подростков и пожизненно незрелых разумом обывателей, на столбе у проходной ожил репродуктор: «В течение 29 сентября наши войска вели упорные бои с противником на всем фронте… По уточнённым данным, за 26 сентября уничтожено не девяносто восемь немецких самолётов, а сто тринадцать…»

Двадцать девятое?.. Ага! Ну что, легче тебе дышится, а, Александр Василич?

Голос в репродукторе продолжал напористо и устало перечислять вражеские потери в самолётах, танках, артиллерии, живой силе…

Оно, конечно, хорошо и с точки зрения психологии даже правильно. Но уже завтра, если Годунов ничего не путает (а жаловаться на память ему, слава богу, грех), немцы прорвут оборону 13-й и 50-й армий и их подвижные соединения рванут что есть сил и скорости на Тулу. А послезавтра вечером Сталин поручит генерал-майору Лелюшенко принять командование стрелковым корпусом. 1-м особым гвардейским. Звучит солидно. Если не знать, что корпус находится на этапе формирования. И на всё про всё три дня. К ночи с первого на второе этот пугающе маленький срок ужмется до суток…

Получается, у него, у Годунова, тоже всего один день, чтобы начать предпринимать хоть какие-то действия. Повеяло до боли знакомым «надо было сделать позавчера». Однако тут не премией рискуешь и не продвижением по службе, а судьбой. И если бы только своей…

И всё же не без основания удивлялись сослуживцы, как это неторопливый флегматик Годунов при необходимости исхитряется выдавать план действий буквально на ходу… и по ходу. Будь он рыцарем, на его гербе следовало бы начертать тривиальное, но неизменно оправдывающее себя (а заодно и своего хозяина-авантюриста): «Надо ввязаться в драку, а там посмотрим».

Да, собственно, он уже ввязался. Оставалось надеяться, что в неразберихе, сопровождающей любое безвластие, полномочия можно будет захапать такие, какие он только отважится захапать.

Только вот для этого надо выйти на местное руководство, кто там в городе остался. А как? Попаданцы, вон, к самому Сталину шастают по красной ковровой дорожке, а ты в собственном городе растерялся… но судьба тебе определенно благоволит.

Правда, обличья при этом принимает такие, что сразу её, шельму, и не признаешь, и не изобличишь.

В этот раз прикинулась «эмкой», сиротливо приткнувшейся к обочине аккурат напротив проходной.

Ну да Годунов всё равно её узнал. И, нарочито неспешно распрощавшись с Потаповым, двинулся навстречу своему будущему.

Чумазый сержантик только что закрыл капот и сейчас с обескураженным видом вглядывался в жиденькие сумерки. Надо понимать, птенец отстал от стаи, получасом ранее подавшейся, вопреки законам природы, на северо-восток?

Годунов молча показал открытое удостоверение.

– В каком направлении следуете?

Вопрос, против его воли, прозвучал жёстко, как у какого-нибудь киношного энкавэдэшника.

– Я-а… – замялся водитель. – По приказанию генерал-лейтенанта Тюрина…

– Машина из гаража штаба округа? – милосердно помог парню Годунов.

– Так точно.

– Бежим?

– Бежим, – неожиданно легко и чуть ли не с вызовом согласился невольный аутсайдер.

– А чего так неорганизованно бежим-то?

– Два раза заглохла, – парень с неприязнью покосился на эмку.

– Плохо, значит, за машиной следим?

– Да я только три дня как…

Начал оправдываться, запнулся, вопросительно посмотрел на Годунова.

– Машина нужна в городе. Под мою ответственность, – с суровым видом распорядился резидент будущего.

– А разве мы не… – водитель снова осекся. – Виноват. Разрешите обратиться…

Годунов махнул рукой – вопрос понятен и без долгих слов.

– Город мы не оставляем.

«Пока», – мысленно закончил он.

– Вот это здорово! – обрадовался парень с такой непосредственностью, что Годунов окончательно утвердился во мнении: к треугольничкам, да к форме вообще, он ещё не привык.

– Звать-то тебя как?

– Сержант Дёмин, – бодро отрапортовал водитель. И добавил нерешительно: – Сергей.

– Дорогу к облвоенкомату, надо понимать, знаешь?

– Так точно.

– Поехали.

Час, конечно, уже поздний. Но время – военное. Так что…

Снова положимся на неё, на судьбу.