Текст книги "Вампиры Восточной Европы"

Автор книги: Александр Волков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

О похоронных средствах мы распространяться не будем – они те же, что у привидений и «ходячих» покойников: четкое соблюдение ритуала, перетаскивание гроба с места на место, издевательства над трупом, загробная бухгалтерия – от рассыпания зернышек до разбрасывания женского белья (в том случае, если вампир погнался за девицей). Из всех травм, наносимых трупу, для нас интересно только его прокалывание иглой или веретеном. Продырявленный труп утратит дееспособность, поскольку выпитая им кровь будет вытекать из дырки.

Прежде чем прибегнуть к кладбищенским мерам борьбы с вампиром, нужно обнаружить его могилу. Если личность ночного кровопийцы не установлена, рекомендуют привести на кладбище вороного жеребца, который непременно остановится перед могилой вампира, не в силах ее перешагнуть (Кальме, Караджич). Когда могила найдена, можно выкапывать труп.

Повсеместно принятый способ уничтожения откопанного вампира – вбивание заостренного кола в его тело. Об этом говорят Фромбальд, Флюкингер, автор «Путешествий трех английских джентльменов» и все без исключения фольклористы. Кол вбивается в сердце, грудь, живот, спину одним ударом; иногда вбивается несколько колов. Та же расправа может ожидать и умершую ведьму с колдуном, но ассоциируется кол именно с вампиром. При ударе из трупа брызжет кровь, а вампир издает стон или звериный крик.

В основном кол вырезают из осины, реже – из терна, боярышника, дуба, можжевельника. Осина приняла в себя кровь Иуды, была проклята Христом или Богородицей. В сказках на осину вешают или придавливают ее корнями Бабу Ягу, Змея Горыныча, Смерть и болезни. Такие магические операции, по мнению ТА. Агапкиной, «как бы возвращают хтонический персонаж в его „мир“ и тем самым избавляют от него людей». Вероятно, та же судьба уготована вампиру, точнее – вселившемуся в его труп дьяволу. Но я бы не исключил и мотив «состязания» между духом дерева и духом кровопийцы. Правда, на эту роль годится скорее дерево благословенное, чем проклятое (ср. с происхождением чеснока).

Мотив «состязания» не исключен еще в двух случаях. В рот трупа вкладывают камень. Он лишает вампира возможности сосать кровь. Если помните, кол и камень упоминаются в Сефер Хасидиме, где их рекомендовано всунуть в открытый рот лежащей в могиле Стрии. В другом случае пострадавший кушает землю с могилы вампира. Так поступал, в частности, Паоле. «Надо бы мне поесть землицы с его могилы, а не то наверняка погибну»[62]62
  Пер. Н.Я. Рыковой.


[Закрыть], – озабочен герой рассказа Мериме «Ивко» (пушкинский «Вурдалак»). Надежда на помощь земли мне понятна, но зачем ее брать именно с могилы?

Прочие способы расправы с лежащим на кладбище вампиром ничем не отличаются от расправ над трупами беспокойных мертвецов: сожжение дотла (после того, как вбит кол), перезахоронение, отрубание головы, расчленение, обливание водой, выбрасывание в воду и т. д. В Болгарии, по уверению Саммерса, вампира заманивают в бутылку, но потом ее все-таки сжигают.

Скелет вампира в музее города Созополя (Болгария). Обнаружен в 2012 г. Многие восприняли его скептически, поскольку вместе с ним был найден скелет русалки.

В трактате Кальме описан весьма необычный способ обезвреживания, который взял на вооружение первый профессиональный борец с вампирами по прозвищу Венгерец. Будучи приглашен в одну чешскую деревню, Венгерец подкараулил вылезающего из могилы вампира, а затем украл и сжег оставленный им саван. Вернувшийся вампир полез за храбрецом на колокольню, но не смог его настичь и получил топором по лбу. Удара топора хватило, чтобы покончить с вампиром!

Ле Фаню, пересказавший этот эпизод в повести «Кармилла», счел удар по черепушке не слишком действенным. Похитивший саван «знатный господин из Моравии» поражает вампира мечом, но затем скатившемуся с колокольни чудовищу отсекают голову, вбивают в него кол и сжигают.

Перед тем как перейти к рассмотрению образа вампира в литературе и кинематографе, обратимся к недавним свидетельствам о вампирах. Их совсем немного. С привидением человек может общаться в дружеской обстановке, но встреча с вампиром предполагает, во-первых, нанесение кровавых ран, во-вторых, визит на кладбище с колом в руках. Запрет на подобные визиты и свел на нет веру в кровососущих мертвецов у славян и румын.

В середине XX в. собиратель фольклора Я. Мьяртан сообщал, что эта вера еще жива в Чехословакии. Относительно недавно в селе Челаковицы под Прагой было найдено кладбище, на котором покоились 11 мужчин в возрасте от 20 до 60 лет, чьи тела явно испытали на себе удары колом, ножом и другими орудиями (отделенная от туловища голова, сломанные кости, камень во рту). В селе Кисилево, родине Петра Плогойовица, ходят слухи о нападении на людей женщины-вампира по имени Ружа Жапуница. Зимой она завлекает припозднившихся мужчин на лед, выпивает их кровь, а затем топит трупы в проруби. В румынском жудеце (уезде) Долж были зарегистрированы пять случаев вампиризма – в 1927, 1938, 1995, 2002, 2004 гг., причем в четырех из них не обошлось без расправы над трупом.

Новая волна увлечения вампиризмом не миновала и Россию. Слово «вампир» (даже не «упырь», к возмущению Толстого) гораздо популярнее слова «привидение», хотя байки о кровососах варьируют порой западноевропейские предания о призраках. Приведу несколько примеров из книг И. Шлионской[63]63
  Жалею, что книга Шлионской не попала мне в руки во время работы над «Привидениями русских усадеб». Она наполнена до глупости серьезными рассказами о призраках, вопиющими о пародийном переосмыслении. Не знаю, откуда они взялись. Отсылок к источникам нет, но автор благодарит за помощь парапсихологов, уфолога, консультанта по проблемам биоэнергетики, покойного писателя, а также ряд своих знакомых.


[Закрыть] и Николаева.

После войны дети Поволжья жаловались на ночные визиты людей в немецком обмундировании (солдаты, погибшие в Сталинграде?), сосущих их кровь. Похоже, немецкая форма приглянулась не только вампиру из рассказа Форчун.

В 1958 г. на Сахалине два напарника, трудившиеся в лесничестве, присели выпить и закусить в удалении от мирской суеты. Один нечаянно порезал руку, а другой, привлеченный запахом крови, откусил собутыльнику ухо и нос. Вряд ли отыщется более красноречивое подтверждение мощи, заключенной в крови. Предпочесть кровь водке!

В 1985 г. некий дух, нуждающийся в человеческой крови, выбрался из валяющейся у реки дубовой колоды и напал на сельского школьника. Мальчик бесследно исчез – то ли дух скушал его целиком, то ли упрятал куда– нибудь в полено, на радость папе Карло.

Летом 1997 г. подводник, спустившийся на дно Финского залива, вскрыл емкость с почивавшим в ней вампиром и вынужден был обороняться от него перфоратором. Вампир укусил подводника за руку, которую затем пришлось ампутировать. Ни емкость, ни саму тварь обнаружить не удалось. Случай из разряда «концы в воду».

Эволюция вампира

Отгремели вампирские баталии в Сербии, улеглись придворные страсти по вампиру, и просвещенная Европа вздохнула с облегчением – с восточным «суеверием» покончено! Но торжество разума длилось недолго. Ему вновь грозил сон, а новые чудовища, популярностью стократ превзошедшие старых, зарождались не в умах и сердцах крестьян Востока, а в воображении романтиков Запада, не оставшихся равнодушными к выходцу из деревенской глуши.

Сначала мы выясним, какими внешними атрибутами и особенностями поведения наделяли вампира писатели и кинематографисты, а затем рассмотрим процесс внедрения фольклорного монстра в цивилизованное сообщество.

Литературные опыты XVIII в. посвящались в большей степени кровососам древности, а не героям минувшей эпидемии. Ватек, герой одноименной повести (1782) Уильяма Бекфорда, спознается с неким Индийцем – гяуром (кафир, неверный), пришельцем с того света, который требует плату за свои магические услуги: «Знай, что меня пожирает жажда, и я не могу открыть тебе, пока не утолю ее. Мне нужна кровь пятидесяти детей… Иначе ни моя жажда, ни твое любопытство не будут удовлетворены». Далее автор описывает жертвоприношение духу-кровопийце, привычное для ведьмы и сатаниста, но не для вампира, избегающего участия в религиозных и колдовских ритуалах.

И.В. Гете в «Коринфской невесте» (1797) романтически переосмысляет рассказ Флегонта из Траллеса о призрачной невесте, придав ей черты вампира, высосавшего кровь из юноши. Среди прочего поэт отмечает, что героиня «как снег бледна», «как лед хладна»[64]64
  Пер. А.К. Толстого.


[Закрыть]. Холодным телом обладает македонский вампир, а вот бледный вид можно считать первым штампом, которым наградили литературного кровопийцу. Настоящий вампир (условимся называть так персонаж фольклора) имеет красное, а не бледное лицо. Правда, бледность свойственна трупу, оживленному колдуньей Эрихто при помощи крови («Фарсалия»), но вообще она – прерогатива привидения. Ле Фаню, внимательно изучивший свидетельства о вампирах, имел повод заметить: «Мертвенная бледность, приписываемая этим выходцам с того света, не более чем мелодраматическая выдумка». Стокер же, как ни в чем не бывало, наделяет графа Дракулу «необыкновенной бледностью лица». Понятно, что с красной физиономией простолюдина за девушками не угонишься, а именно этим занимается большинство литературных вампиров.

Береника. Иллюстрация Г. Кларка (1916).

Румынский поэт Ион Будай-Деляну в поэме «Цыганиада» (1812) представил читателю стригоя, чей вид традиционно ужасен. Стая, пролетающая над залитыми лунным светом горами, состоит из существ «с черными крыльями, белыми лицами, алыми губами, жадных до крови». В этом описании возобладал тип вампира– призрака, напоминающий индийских и греческих чудовищ. Не обошлось без стригоек (румынских ламий) – «прекрасных дам, ломающих в своих ночных прогулках людские кости».

Лорд Рутвен из рассказа «Вампир» (1819) Джона Полидори – первый в чреде знаменитостей вампирского мира, лишивших восточноевропейский оригинал всей его уродливости. Никакой красноты и черноты! Никаких черепов, хвостов, дырявых спин, мерзких запахов и погребальных одежд! Внешний лоск, аристократичность манер, романтическая таинственность, притягательная задумчивость («задумчивый Вампир», по Пушкину). От мертвеца в нем только «мертвенный взгляд серых глаз» (даже не красных!). Родственников он не имеет, охотится за всеми подряд и показывается днем, хотя склонен к ночному образу жизни. Его жертвы умирают, но не становятся вампирами (о сербской эпидемии в Европе успели позабыть). Ну а кровь он высасывает, пуская в ход зубы: «Шея и грудь были залиты кровью, и на горле виднелись следы зубов, прокусивших вену. „Вампир, вампир!“ – с ужасом воскликнули все, указывая на отметину»[65]65
  Пер. С. Шик.


[Закрыть]. Не может же столь галантный кавалер иметь змеиное жало! И язык как орудие укуса полностью уступает место зубам.

«Острыми зубами» скрежетал кровопийца в поэме Джорджа Байрона «Гяур» (1813). В новелле Эдгара По «Береника» (1833) «длинные, узкие, ослепительно-белые» зубы умершей девушки становятся объектом болезненной мании героя, усматривающего в них потенциальную угрозу для своей жизни (о вампирской сущности Береники не сказано). У чудовища из английского бульварного романа «Вампир Варни» (1847) зубы «выглядят устрашающе и выступают вперед, как у дикого зверя, ужасающе, ослепительно-белые, похожие на клыки».

Титульный лист первого издания романа «Вампир Варни» (1847).

В романе Стокера заостряющиеся зубы – верный признак начавшейся трансформации человека в вампира. В рассказе Ф. Кроуфорда «Ибо кровь есть жизнь» (1905) у вампира видны «два блестящих зуба», на которых сверкают капли крови.

Горло жертвы становится главным объектом внимания кровопийцы. Правда, Кларимонда из повести Теофиля Готье «Любовь мертвой красавицы» (1836) пьет кровь из пальца и руки юноши. Грудь, заключающая в себе элемент интимности, будет реабилитирована в XX в. Хрестоматией эпизод из рассказа Ф.И. Коулса «Вампир из Кальденштайна» (1938), в котором три кровососа спорят, откуда кому пить кровь – из горла, груди или ног жертвы.

Титульный лист первого издания повести А.К. Толстого «Упырь» (1841).

Шарль Нодье в прозаической поэме «Смарра, или Ночные демоны» (1821) попытался без особого успеха вернуться к образу античного кровопийцы с его ярко выраженным птичьим обликом. Злой дух Смарра «раскрывает диковинно изрезанные крылья, взмывает вверх, падает вниз, раздувается, съеживается и, вновь сделавшись мерзким карликом, сияющим от радости, вонзает мне в сердце тонкие стальные когти, с коварством пиявки пьет мою кровь, разбухает, поднимает огромную голову и хохочет». Ряд черт Смарры заимствован из южнославянского фольклора, в частности из поверий о летучих мышах – например, длинный хоботок, которым он прикасается к кровоточащему человеческому сердцу, «дабы хоть на мгновение утолить мучившую его нестерпимую жажду».

В своем победном шествии по Европе антропоморфный вампир сохранит умение летать. Но оборачиваясь летучей мышью, к людям он будет подступаться в обличье человека с острыми зубами, а не птицеобразного карлика с когтями и хоботком. Толстой в повести «Упырь» припоминает и ламию, и эмпусу, которые могут «принимать всевозможные виды». Однако бабушка Даши, подозреваемая в вампиризме, эти виды уже не принимает, зато на гербе ее рода красуется черная летучая мышь.

Летучая мышь, притаившаяся в темной комнате, пугает героя рассказа Д. Готорна «Тайна Кена» (1883) и прилетает отведать крови в рассказе Д.Х. Нисбета «Девушка-вампир» (1890): «Мне пригрезилась уродливая летучая мышь с лицом и локонами Ариадны, влетевшая в распахнутое окно и припавшая своими белыми зубами и алыми губами к моей руке. Я пытался прогнать этот кошмар, но не мог, ибо я, похоже, был связан и, кроме того, испытывал смутное удовольствие оттого, что тварь с отвратительным упоением пьет мою кровь»[66]66
  Пер. С. Антонова.


[Закрыть]. В рассказе Г.Б. Марриота Уотсона «Каменный склеп» (1899) летучая мышь оставляет на шее девушки красное пятно, а сведущий в зоологии герой утешает себя мыслью, что кровососущие зверьки водятся в жарких странах, а не в Британии.

Проспер Мериме, создавая мистификацию «Гузла, или Сборник иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине» (1827), опирался на трактат Кальме. Поэтому многие его фантазии, переложенные Пушкиным в «Песни западных славян» (1835), имеют под собой историческую почву. В очерке «О вампиризме», включенном в сборник, Мериме с уверенностью утверждает, что выходящий из могилы вампир «высасывает кровь из шеи» (но не из груди) или душит свою жертву. Достоверны сведения о причинах появления вампира, о нападении им на родичей, о трупах в гробах и т. д. Но, отдавшись художественному творчеству, Мериме не избежал вольностей.

Кадр из фильма «Жребий» (1974), экранизации романа С. Кинга.

В «Храбрых гайдуках» отец и два сына, осажденные врагом в горном ущелье, изнывают от голода. Старший сын плотоядно глядит на труп своей матери, а младший, угадав его намерения, спешно протыкает себе руку: «Выпей моей крови, Христич, только не совершай преступления. Когда все мы умрем с голоду, будем выходить из могилы и сосать кровь наших врагов». Что это за философия? В безумца и людоеда может превратить человека кровь, выпитая у мертвеца или у самого себя, в вампира – кровь, выпитая у вампира (да и то не в славянских поверьях). Но кровь брата может лишь придать ему силы и вампиром ни при жизни, ни после смерти не сделает.

Кармилла и Лора в парке. Иллюстрация М. Фицджеральда (1872).

В очерке «О вампиризме» мертвец, напавший на девушку, влезает в дом через окно, куда будет влезать в большинстве последующих произведений о вампирах. Старик Горча из толстовской «Семьи вурдалака» льнет снаружи к стеклу и не сводит с маркиза д’Юрфе страшных глаз. В другой раз маркиз снова видит его «мертвенное лицо, прижавшееся к окну». Взор жертвы из «Вампира Варни» прикован к окну, которое пытается открыть снаружи высокая худая фигура, стучащая по стеклу ногтями. Когда жертва впадает в ступор (автор намекает на возможность гипноза), стекло лопается, щеколда откидывается, и вампир проникает в комнату.

Кармилла в спальне Лоры. Иллюстрация Д.Г. Фристона (1872).

Первоначально окно было избрано из-за наглядности самого описания, позднее – ради близкого контакта между вампиром и жертвой (гипнотический взгляд, приглашение войти). Напомню, что настоящий вампир ищет не раскрытое окно, а маленькое отверстие (замочную скважину), через которое попадает внутрь. Но в окна любит заглядывать караконджул, пугающий детей и указывающий на того члена семьи, которому предстоит умереть в следующем году.

Кармилла из одноименной повести (1871) Дж. Шеридана Ле Фаню в окна не лазает, а как настоящий вампир преодолевает запертые двери. Автор привязывает ее к свинцовому гробу, затопленному кровью, где она почивает по утрам и где ее настигает расплата. Однако днем она расхаживает по дому и по парку, ничем не напоминая обитателя могилы, и даже употребляет в небольших количествах человеческую пищу. В семью жертвы она попадает по специальному приглашению. Приглашение будет возведено в канон Стокером, чей вампир «не может войти ни в один дом, пока кто-нибудь из домочадцев не позовет его».

Как и всем светским вампирам, Кармилле присуще гипнотическое обаяние. Вампир в состоянии загипнотизировать человека даже с портрета: «На меня были устремлены бездонно глубокие и гипнотически завораживающие глаза. Они были совершенно темными, но, казалось, вбирали в себя мою душу, а с ними жизнь и силу; беззащитный перед их взглядом, я был не в силах сдвинуться с места, и, в конце концов, меня одолел сон» (Нисбет. «Старинный портрет», 1890). Прием, использованный Нисбетом, позволяет предположить, что гипнотические способности вампир перенял у привидения, часто воздействующего на человека через портрет. С портрета взирает на свою жертву графиня Эльга из рассказа Ф. Хартмана «Подлинная история о вампире» (1909), больше напоминающая привидение (во всяком случае, до пития крови дело не доходит).

В романе Стокера взор василиска, коим наделен «дремлющий» в гробу Дракула, останавливает руку Джонатана Харкера. Графиня-вампир из рассказа Ф.Д. Лоринга «Могила Сары» (1900) очаровывает своих убийц с помощью голоса: «Иди ко мне! – шептал призрак. – Иди! Я дам тебе сон и покой… сон и покой… сон и покой»[67]67
  Пер. С. Теремязевой.


[Закрыть].

Лежа в гробу, Кармилла сжимает будто бы в тиски запястье генерала, замахнувшегося на нее топором. Физическая сила и ловкость были присущи и лорду Рутвену. Все эти качества наряду с быстротой и стремительностью будут популяризованы Стокером, чей Дракула ловко спускается по вертикальной стене, прыгает с высоты и носится по комнате в пылу схватки с врагом. В фольклоре эти качества вампира не на виду, но ими сполна обладает «ходячий» покойник.

Ни в коей мере не усомнившись в значимости романа Брэма Стокера «Дракула» (1897), заметим, что она выразилась преимущественно в образе самого валашского господаря, которого автор извлек из многовекового забытья и окрестил графом. Примерно до середины XX столетия кровопийца с гордостью носил имя Дракулы, но затем граф был уравнен в правах с другими вампирами.

Процесс ломки фольклорного образа шел полным ходом, и, конечно, ирландский литератор не мог его остановить. Да он и не желал этого, поскольку ориентировался на вкусы викторианской публики, выискивающей в любом, даже в мистическом произведении героическое начало и любовную интригу.

Но и революционером Стокер не был. Он лишь систематизировал известные западному миру сведения о вампирах. Чеснок, распятие, святая вода и прочие средства защиты в литературе уже встречались, равно как и проникновение вампира в запертые помещения, изменение в размерах, умение ориентироваться в темноте, превращение в животных, наличие женщин, легко подпадающих под его обаяние, и мужчин, последовательно ему противостоящих (Ван Хельсинг). Из ограничений, мешающих полноценному существованию вампира, Стокер составил «вампирский этикет» (так он обозначен в романе «Леди в саване», 1909): вход по приглашению, отказ от угощения, неприязнь к церковным святыням, уход перед рассветом или с криком петуха.

Влад Дракула. Иллюстрация Г. Боргмана (1974).

Отсутствие у вампира тени не выдумано Стокером, но до него никто из писателей не обратил внимания на эту деталь. А вот отсутствие зеркального отражения лежит на совести ирландца. Знал ли он о затемнении зеркала кровью из глаза, о гипотезе Альберта Великого или ориентировался на бездушность самого кровопийцы? Или это плод ни на чем не основанной фантазии? Ведь Стокер собирался лишить вампира музыкального слуха и возможности быть нарисованным на бумаге, но потом опустил эти подробности. Между тем последняя из них была впоследствии переосмыслена авторами, решившими, что вампир не отображается на фотографии[68]68
  См., например, рассказ К.Р. Якоби «Откровения в черном» (1933).


[Закрыть].

Довольно неожиданный вывод, если учесть, что наличие привидения выявляет именно фотосъемка.

Летучая мышь у окна спальни. Иллюстрация Г. Боргмана (1974).

Стокер не мог лишить Дракулу респектабельности, но постарался придать ему несколько инфернальных черточек. Дракула повелевает волками, летучими мышами, крысами, насекомыми, знает тайну кладов, способен управлять ветром, дождем и туманом. В его внешнем облике а-ля лорд Рутвен присутствует небольшое уродство. При свете горящего камина белые тонкие руки представляются грубыми, мясистыми, с короткими толстыми пальцами и растущими в центре ладони волосами. Волосатые ладони сохранились у Гамильтона Дина, первого исполнителя роли Дракулы в театре, но ничем остальным этот моложавый, гладко выбритый, одетый с иголочки красавец не напоминал фольклорного монстра.

Вампиры Полидори и Толстого вращались в свете и не испытывали тяги к гробам. Кармилла почивала в гробу и на большие расстояния не перемещалась. Стокер совместил две эти традиции, создав вампиру массу неудобств. Путешествуя из Трансильвании в Англию и обратно, Дракула возит с собой гроб и вынужден каждый раз куда-то его пристраивать.

Важнейшим изобретением Стокера является обмен кровью между вампиром и жертвой[69]69
  В рассказе У. Гилберта «Последние владетели Гардонеля» (1867) жена барона Конрада – мертвец, пьющий кровь из его горла, – пытается всучить мужу кубок с кровью: «Выпейте, Конрад, заклинаю, или эта ночь будет для вас последней». Конрад отказывается и гибнет от истощения после нового нападения супруги. Чья именно кровь налита в кубок, неизвестно. Видимо, она нужна для поддержания сил жертвы, а не для превращения ее в вампира. Так что Стокер может считаться изобретателем обмена кровью.


[Закрыть]. Дракула реализует мотив кровного сродства, придающий сил жертве и обращающий ее после смерти в вампира. Действует граф насильственно, как туземцы арунта: «Он распахнул рубашку и длинными ногтями вскрыл жилу на своей груди. Когда брызнула кровь, он… прижал мой рот к ране, так что я должна была задохнуться или проглотить немного»[70]70
  Пер. Н. Сандровой.


[Закрыть].

По мнению Михайловой, обмен кровью с лицом противоположного пола, а также склонность вампира (Люси Вестенра) к детской крови блестяще разрешают парадокс народных верований. Поскольку укус вампира заразителен, а надлежащих мер по борьбе с ним не предпринимается, все люди рано или поздно станут вампирами[71]71
  В 2006 г. эта проблема была сформулирована американским ученым К. Эфтимиу и его учеником С. Ганди.


[Закрыть]. Стокер же поставил ряд препятствий вампиру: он должен напоить жертву своей кровью и, будучи мужчиной (Дракула), предпочитает женщин (Люси, Мина), а будучи женщиной (три вампирши, Люси) – мужчину (Харкер) или ребенка. Но настоящий вампир, тоже, кстати, обожающий молодежь и детей, скован куда более крепкими узами. Он не таскает гроб по городам и весям, а привязан к своей деревне, чьи жители в случае угрозы могут ее покинуть (об этом писали еще австрийцы). Как и всякая нечисть, вампир водится в нечистых местах, хорошо известных в Восточной Европе. Упразднив их, светская культура сама создала проблему мировой эпидемии.

Не думаю, что Стокер осознанно решал ее. Он просто отдавал дань чувствам. Описания встреч Дракулы с Миной в спальне и вампирш с Харкером в замке – самые чувственные в романе. Но что мешает вампиру переключиться на свой пол? Да он и переключился в XX столетии! Тогда же жертва сама согласилась пить кровь вампира.

Ван Хельсинг пытается лечить пострадавших женщин переливанием донорской крови. Помимо физиологического аспекта (с кровью уходит жизнь), здесь не исключен мотив «состязания» между кровью мужчин-доноров и кровью, зараженной вампиром. По меткому замечанию Одесского, Ван Хельсинг похож не на врача, а на мага, утилитарно использующего даже Тело Христово (подобные борцы с вампирами расплодятся в наши дни). Его манипуляции с кровью восходят к колдовской практике древности.

Хотя лорд Рутвен, Кармилла и Дракула наделены повадками привидения, это, прежде всего, «ходячие» покойники, чья внешность облагорожена, а манеры усовершенствованы. Однако в литературе Запада существовал менее известный российскому читателю тип вампира– призрака. Например, вампирский зародыш из мира невидимого, дожидающийся возможности обрести материальную форму. Она предоставляется ему после того, как распеленали мумию (Э. и X. Херон. «История поместья Бэлброу», 1898). Или едва заметная глазу тварь, высасывающая кровь изо рта младенца в колыбели (Л. Ка– пуана. «Случай мнимого вампиризма», 1904).

Или уже упоминавшаяся нами «серая тень» из рассказа Форчун, по поводу которой один из героев выстраивает теорию об астральном двойнике, перепевающую народную веру в двое душника. Астральное тело, в отличие от демонической души из народных поверий, не может само питаться кровью и нуждается в материальном посреднике.

Граф Орлок тает в лучах восходящего солнца. Кадр из фильма «Носферату. Симфония ужаса» (1922). Гениальная выдумка Ф.В. Мурнау.

Заражение происходит не через питие крови, а через «связь с подсознанием» жертвы. Тень не заинтересована в смерти того человека (валлийского капитана), чьей душой она завладела. Человек делается вампиром и подкармливает овладевшую им тень кровью (автор теории говорит «жизненная энергия», но капитан пьет именно кровь, что видно и из названия рассказа). Таким образом, жертва вампира может, не умирая, стать вампиром, но при этом быть излеченной!

Вампиру-паразиту выносится следующее определение: «Труп, умерший не до конца». «Неумерший» («носферату») – так назывался первый фильм о графе Дракуле, снятый Ф.В. Мурнау в 1922 г.[72]72
  Полное название «Носферату, симфония ужаса». У этого фильма были два легендарных предшественника – трехминутная лента пионера кино Ж. Мельеса «Замок дьявола» (1896), изображавшая превращение летучей мыши в инфернальное существо, и русский фильм «Дракула» (1920), от которого уцелело только имя.


[Закрыть] Это слово употребил Стокер, взяв его из книги «Страна за лесами» (1888) Э. Джерард – шотландки, проживавшей некоторое время в Трансильвании.

Элегантный Дракула в исполнении Б. Лугоши. Кадр из фильма «Дракула» (1931).

Скорее всего, слово «носферату», неизвестное румынам, было искажением местного nefartalu – «лживый брат», обозначавшего дьявола (по другой версии, оно произошло от греч. «переносящий болезнь»). Оно на удивление метко характеризовало вампира, объединявшего в своем лице привидение и «ходячего» покойника.

Мурнау стал изобретателем штампа о вреде солнечных лучей. Именно взошедшее солнце убивает графа Орлока (Дракулу) – он тает в свете проникших в окно комнаты рассветных лучей. Настоящего вампира страшит наступление дня, но свою силу он теряет от крика петуха. Даже те литературные вампиры, что почивают в гробу, не сторонятся солнца – к примеру, стокеровский Дракула появляется днем на улице Лондона (в зоопарке у клетки с волками). А предполагаемая вампирша леди Дакейн из упомянутого нами рассказа греется на солнышке в углу балкона!

Действие немого фильма Мурнау разворачивается в городе, а не в деревне, поэтому режиссер заменил петуха солнцем в расчете на визуальный, а не звуковой эффект. Его находка оказалась удачной и эксплуатировалась вплоть до современных боевиков, где вампиры взрываются или рассыпаются на солнце.

Есть ли у «взрыва» мифологические истоки? Есть, но очень смутные. Помните, как хан Кублай опасался проливать на солнце кровь своего дяди? В Вавилоне, Мемфисе, на Кипре выставить мертвое тело на солнце рассматривалось как величайшее оскорбление. Ашшурбанапал, забирая из гробниц кости царей Элама, лишает «их духов покоя, питья и пищи». Так же поступил иудейский царь Иосия с костями нечестивцев. «В то время, говорит Господь, выбросят кости царей Иуды, и кости князей его, и кости священников, и кости пророков, и кости жителей Иерусалима из гробов их; и раскидают их пред солнцем и луною и пред всем воинством небесным…» (Иер. 8: 1–2). Если солнце наносило вред умершим, могло ли оно повлиять на «неумершего»?

Граф Орлок в исполнении Макса Шрека, несомненно, находился на стадии умирания и жил в гробу. Он был лысым, уродливым, с заостренными ушами и длинными когтями. Однако «неумерший» Дракула недолго продержался на экранах.

В 1931 г. его сменил Дракула импозантный в исполнении Белы Лугоши, гораздо более отвечавший образу вампира Викторианской эпохи. Лугоши порхал по улицам Лондона, театрально взмахивая плащом, иронически улыбался, тщательно скрывая клыки, и ни разу не был показан выползающим из могилы, а лишь – вылезшим оттуда.

Зловещий Дракула в исполнении К. Ли. Кадр из фильма «Дракула» (1958).

Последующие экранизации романа Стокера американской компанией Universal снабдили Дракулу дочерью (в 1936 г.), сыном (в 1943 г.), невестами, многочисленными потомками, привнесшими в фильмы новые любовные коллизии, и без того там избыточествующие. Вампир заметно очеловечился, и статус мертвеца стал казаться многим неуместным и шокирующим. Дракула и теснившие его коллеги примеряли на себя маску сумасшедшего ученого («Дьявол-оборотень», 1940), доктора («Мертвецы могут двигаться», 1943; «Кровь вампира», 1938), мага-фокусника («Дикие привидения», 1941), африканца («Тень вампира», 1945), турка («Дракула из Стамбула», 1953), мексиканца («Вампир», 1959), агента коммунистов («Вкус крови», 1967) и др. В немецком сериале «Мунстры» (1960) вампир впервые выступил в роли комического персонажа наряду с Чудовищем Франкенштейна и оборотнями. Родословная «первого» вампира обогатилась в Новейшее время: вечный скиталец Иуда Искариот («Дракула 2000»), семь тамплиеров («Ночь вампиров», 2001) и др.

П. Кашинг в роли Ван Хельсинга. Кадр из фильма «Дракула» (1958).

Незначительная реакция на послевоенный сентиментализм наступила с 1958 г., когда британская компания Hammer Films открыла свою серию фильмов о Дракуле с участием Кристофера Ли. Кровь хлестала рекой, Питер Кашинг в роли Ван Хельсинга истово работал колом, но сам граф, хотя и приобрел длинные острые клыки и злодейскую внешность, по-прежнему выглядел красавцем мужчиной – высоким аристократом с седеющими висками и царственной осанкой.

Кашинг так увлекся, что принялся втыкать кол в местоблюстителей Дракулы («Невесты Дракулы», 1960), а затем и вовсе отделился от героя Стокера в роли Густава Вайля, руководителя братства по борьбе с ведьмами («Близнецы зла», 1971). В дальнейшем образ борца развивался параллельно образу самого вампира вплоть до негра Блэйда (комиксы 1970-х гг. и одноименный фильм 1998 г.), японца Ди (серия романов, начатая в 1983 г.) и американки Баффи (фильм 1992 г. и одноименный сериал).

Доктор Морбиус и его чудовищные компаньоны.

Свой вклад в формирование современного облика вампира внесли японцы, активно усваивавшие западную культуру. Поначалу они, как и европейские романтики, пытались ориентироваться на национальные традиции, например на легенду о кровососущей кошке из Нибешимы, которой были посвящены пьеса «Кошка-вампир» (1918) и одноименный фильм (1969). В легенде призрачная кошка вселяется в тело прекрасной девушки, как «серая тень» – в тело валлийца, но перед этим она убивает девушку. В фильме же убитые насильниками мать и дочь сами обращаются в черных кошек и пьют кровь убийц.