Текст книги "Конкуренты (СИ)"

Автор книги: Александр Барышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Экспансия. Якобы

Сереге, наверно по молодости лет, казалось, что Бобров категорически неправ. Ну как же можно, имея такие технологические и организационные преимущества, не использовать их в полной мере. Ему до боли было жаль пропадающего втуне ресурса.

Стоя у окна своей комнаты на третьем этаже усадьбы, он смотрел на залитый солнцем город вдалеке и думал горькую думу. О том, что непонят, не оценен и, соответственно, недооплачен. Последнее, правда ввело его в некоторые сомнения, потому что все блага Серега имел и ничем в этом плане не отличался оттого же Боброва, а также Вована или Юрки. А вот по части того, что непонят и неоценен, у него сомнений не возникало.

Подкравшаяся сзади неслышно Дригиса, обняла его и спросила со смешком:

– Ну и о чем думает мой повелитель?

Сереге такое обращение было лестно и Дригиса, женским чутьем уловившая устремления своего возлюбленного, вовсю этим пользовалась. Но, не поделившись своим видением их совместных перспектив с самим Серегой и не узнав его мнения, она в своих предположениях все-таки сильно ошибалась. Слово «повелитель», конечно, ласкало Серегин слух, но не более того. Он вовсе не собирался отнимать лавры у Александра Македонского и становиться правителем империи, да и вообще правителем чего угодно. Серега видел перед собой совсем иную цель. А Дригиса… Да пусть её. Если девушке приятно сознавать, что ее друг хочет стать (и имеет для этого все возможности) каким-то там повелителем, пусть себе сознает.

Серега отвернулся от окна, мимоходом отметив, что стекло снаружи стало грязновато и хорошо бы его помыть, но Дригисе ничего не сказал, решив для себя, что лучше скажет Злате, которая командовала всей домашней прислугой. При этом он подумал, что вот же Бобров, а. Как он приметил эту девочку и выхватил ее буквально из рук торговца рабами. И здесь ему повезло. Нет, ему, Сереге, конечно, тоже пофартило, грех жаловаться, но рядом со Златой его Дригиса, надо быть объективным, будто крестьянка рядом с аристократкой. И ничем из нее эту крестьянскую ее суть не выбить. А ведь самое смешное то, что Злата тоже не во дворце родилась. Но как себя держит. Как держит.

Серега опомнился. Что он несет? Чему или кому завидует? Да, не нравится ему философия его старшего товарища. Ну так скажи открыто. А то «повелитель» видите ли. Да тьфу! А все Дригиса. Серега так обрадовался, что нашел крайнего, что даже сердиться не стал.

… Вода в море потеплела, портал стал доступен без теплого гидрокостюма, и в поместье явился Смелков.

– Как ты еще в портал пролез? – встретил его вопросом Серега.

Юрка действительно выглядел очень поправившимся.

– М-да, – сказал Бобров. – Хорошо тебя там кормят.

Юрка с завистью поглядел на друзей. Этот коллектив сибаритов выглядел так, словно они каждый день посещали тренажерный зал. Однако, Смелков точно знал, что зала пока в усадьбе нет. Максимум, что из области спорта позволяли себе тот же Бобров с Серегой это утренняя пробежка по периметру поместья. Периметр, правда, был большой. И это еще Бобров не присоединил к поместью соседний клер, как собирался. Ну а Вован такими пустяками вообще не занимался, пил и ел от души и не толстел. Вот такое у его организма был полезное свойство. Петрович же в поместье уже поступил толстым и худеть в ближайшей перспективе не собирался, утверждая, что это вредно для его здоровья.

Пока Смелков ходил по усадьбе, знакомился с введенными за время его отсутствия новшествами, команда Ефимии в срочном порядке оборудовала столовую. Бобров, отловив Ефимию, сказал строго:

– Вы это дело бросьте. Стол, стулья и никаких излишеств в виде лож. Не надо народ расхолаживать.

– А как же меню? – несколько растерянно спросила Ефимия.

– А вот меню, – тон Боброва стал мечтательным. – Меню непременно оставьте. И не говори мне ничего, – прервал он пытавшуюся что-то сказать Ефимию. – А то я заранее слюнями истеку.

Ефимия, победно улыбнувшись, укатилась на свою кухню. Кухня, кстати, совсем не походила на доставшуюся Боброву при покупке поместья. Она была значительно расширена за счет новой пристройки, заимела полы из каменной плитки, здоровенную русскую печь, этакий тепловой конвертер, раковину с холодной и горячей водой и множество других полезных приспособлений. Стены украшали многочисленные шкафчики и полочки, под ними протянулись блестящие релинги, увешанные совершенно необходимыми в кухонном деле шумовками, лопатками, длинными ложками, вилками и венчиками. А также другими крайне нужными вещами, в названиях которых Бобров изрядно путался. Ефимия была на кухне царицей и владычицей. У нее в подчинении находился целый штат поваров, поварих и поварят, а также официанток. Здесь против мужского контингента решительно восстал Серега и ему пошли навстречу. Правда, и официантки были только две. Они, конечно, как-то назывались по-гречески, но Бобров вникать в тонкости языка не стал и велел звать их попросту – официантками или, по торжественным случаям, стюардессами.

Торжественный обед несколько подзадержался, потому что приглашенный Никитос запаздывал и дозорный на надвратной башне только что донес, что повозка показалась из-за угловой башни города. Через пару минут поступил второй доклад, что в бинокль видны в повозке Никитос, его супруга и две дочки. Вован, который пропустил завтрак по причине своего отсутствия, выругался, но тихо, чтобы девчонки не слышали. Хотя изъяснялся он конечно на сугубо морском жаргоне, представляющем из себя адскую смесь греческих, русских и даже голландских слов, слегка разбавленных английскими, и девчонкам, постигшим только вульгарный греческий и литературный русский, его было не понять.

Тем не менее, Бобров скомандовал Ефимии накрывать, потому что ехать Никитосу оставалось минут десять. Ну это если не считать хитрого подъема по крепостному шоссе, как его называл Петрович.

Стол выглядел празднично. Ефимия и ее сотрудники, похоже, старались от души. Белая скатерть даже похрустывала, высокие свечи в кованых канделябрах только и ждали своего часа, в прозрачных кувшинах темнело красное и золотилось белое вино, вокруг белых тарелок в трогательной симметрии теснились ложки, вилки и ножи.

– Никогда не понимал изобилия шанцевого инструмента, – сказал Серега, кивая на живописную выставку металлических изделий. – Ну есть ложка, вилка и нож – все просто и понятно. Так и нет же: вилка для рыбы, вилка для салатов, вилка десертная, вилка закусочная. Обалдеть можно.

– Цыть, плебей, – ответил ему Юрка, с интересом разглядывая стол. – Тебе бы вообще кинжала из-за голенища хватило.

– Это да, – горделиво сказал Серега, совершенно не обидевшись.

За стеной раздался грохот и в столовую, которая триклиний, ворвался Никитос.

– Александрос! – возопил он. – Прости меня недостойного! – и добавил уже другим голосом. – Покупатели достали, блин.

Народ покатился. Юрка просто вылупился на грека, не в силах сказать ни слова. Бобров тонко улыбнулся. Следом за Никитосом вплыла его половина, одетая в дорогой светло-розовый хитон весь в мелкой плиссировке. Поверх хитона был накинут гиматий, а голову прикрывала легкая шляпа – фолия. Элина тут же направилась к Боброву, поприветствовала его, поцеловав двукратно, сделала ручкой Сереге и Петровичу и отошла к Злате. Девчонки, вбежав, крикнули:

– Хайре, дядя Александрос, хайре, дядя Серегос, хайре, дядя Петрович и дядя Юрас! – потом подумали и осторожно добавили: – Капитанос!? – и опять выскочили за дверь.

– Замуж отдам! – крикнул им вслед Никитос и повернулся к Боброву. – Ну никакого сладу нет с молодым поколением. Кто их таких в жены возьмет?

– Найдутся кто, – успокоил его Бобров. – Не все же молодые люди у вас олухи царя небесного. Я вот давеча на агоре видел. Вполне себе приличные юноши.

– Прошу за стол! – возгласила Злата как хозяйка всего этого великолепия.

И тут же в дверном проеме показались две официантки, которые как раз сегодня были стюардессами, в коротких белых хитонах с вышивкой по подолу стилизованными волнами. Официантки были нагружены тяжелыми даже на вид подносами с большой белой супницей у одной и набором разнокалиберных тарелок у другой.

– Щи по-гречески! – возгласил Бобров.

Вокруг общего стола двинулся сервировочный столик с супницей и тарелками. Одна из официанток разливала, вторая ставила тарелку перед клиентом. Застучали ложки. Аристократов в триклинии не оказалось. Да и есть очень хотелось. Щи по-гречески очень походили на обычные, но Ефимия все-таки ухитрилась добавить туда местного колорита.

Потом было второе и третье. На древнегреческую кухню это уже никак не походило. Ну, может быть за исключением вина из Андреевских подвалов. Когда девчонки притащили изделие под названием «сладкий пирог», которое к пирогу имело весьма опосредованное отношение, а Ефимия лично вкатила сервировочный столик с пыхтящим на нем самоваром, пиршество плавно подошло к концу. За чаем с пирогом настало время поговорить. Первым, вопреки традициям, выступил Серега. Никто, собственно, не удивился – Серега был равноправным членом сообщества, но все как-то привыкли, что тон посиделкам (а это были именно посиделки), как правило, задавал Бобров. Да и темы были не животрепещущие. Или какие-нибудь мелочи жизни, не требующие немедленного разрешения с привлечением всех сил, или вообще глубокое теоретизирование по поводу смысла жизни.

Серега мало того, что сломал традицию, выступив первым, он вообще предложил расслабленным хорошим обедом партнерам чуть ли не концептуальную тему. Он решил, ни много ни мало, как поставить народ перед проблемой выбора. Народ был явно не готов на сытый желудок думать о великом, но Серега своим выступлением искру заронил. Конечно, дискуссии не получилось, да ее и не могло получиться. Никто же не мог принять всерьез заявление о том, что они просто обязаны со своими знаниями, техникой и технологиями подтягивать этот мир до своего уровня, и не только занять в нем если не главенствующее, то, хотя бы подобающее им место, но и сделать так, чтобы мир стал лучше, красивше и справедливее.

Однако, кроме Сереги таких радикалов среди партнеров не нашлось. Насчет подобающего места был один претендент, и это оказался Никитос. Он еще жаждал новизны, жаждал успеха и поклонения. Была в нем этакая авантюрная жилка. Он считал, будто партнеры мало занимаются розничной торговлей, почти прекратили поставку товаров из-за кромки, постепенно меняя их на собственные изделия. Конечно, открыты лавки в Гераклее и Керкинитиде, намечается сделать то же самое в Византии. Да, богатство растет и приумножается. Но, видят боги, хочется чего-то такого, невиданного, чего никто больше не сможет. На этом Никитос иссяк и оглянулся удивленно. Оказалось, что все у него есть и всего этого много. Но, тем не менее…

На пафосный Серегин спич Бобров только похмыкал и выдал:

– Молод ишшо. Подрастет, повзрослеет – поменяет мнение.

И Петрович и Вован только кивнули. Юрка, у которого все дела были за порталом, но, тем не менее, сильно зависящий от состояния дел у Боброва, тоже был против великих потрясений, свято уверенный в преимуществе медленного и плавного нарастания благосостояния. Правда, если копнуть поглубже, куда-то очень глубоко, то обнаружилось бы, что толстый и весь из себя положительный Смелков был бы совсем не против и быстрого обогащения, но только в том случае, если это не вызовет никаких отрицательных последствий. А уж давать в руки потенциальным конкурентам какие-либо преимущества, а они непременно у них окажутся, не могут не оказаться, потому что человек слаб и подвержен, такое Юрка и в бреду себе представить не мог. Вернее, представить мог, но его от этого начинало тут же плющить и корежить.

Так что Серега оказался в абсолютном меньшинстве. Дригиса, конечно, из солидарности пыталась что-то там вякнуть, но ее просто не слушали. И не потому, что женщина. Просто не имел ее голос веса, чтобы к нему прислушивались. Злата, та хоть была на два года старше, да и опыта у нее в связи с этим было побольше, но она-то и помалкивала.

Вобщем торжественный обед окончился для Сереги с его концепцией полным провалом. С ним не спорили, над ним просто беззлобно посмеялись. И Серега решил доказать сообществу, что просто красиво жить, конечно, не запретишь, но жить со смыслом важнее.

… В поместье наступало лето. Горячая пора для земледельцев, которых, благодаря стараниям Боброва, стало больше в связи с открытием нового фронта работ. Ему наконец-то удалось уломать владельцев участка, расположенного в самой Стрелецкой балке у конца бухты. Там, где в будущем будут располагаться дачи. Земля там была намного лучше, чем на Бобровском взлобке и на общем собрании народ, знающий не понаслышке о состоянии дел в балке, уломал Андрея пустить этот участок под огороды.

Андрей в огородничестве не понимал ни бельмеса. И в помощь ему сладкоречивый Смелков привлек из-за портала деда Василия, который лишился дачи, проданной детьми, как раз в Стрелецкой балке. Капитализм оказался для деда слишком неподъемной ношей и в силу его воспитания, и в силу дикости самого капитализма. Пьющего горькую деда Смелков отловил, идя к причалу со стороны института, как раз мимо дач, где нельзя было проехать на машине. Он сразу понял, что это нужный человек. Как заметил один великий капиталист: «Еще один не вписался в рынок» и оказался категорически неправ.

Когда дед Василий, будучи в состоянии пьяного угара, когда не только море по колено, но и само время, ни по чем, вдруг оказался за хрен знает, сколько веков до собственного рождения, протрезвел он моментально. Но, как объяснил его недавний собутыльник – веселый парень Юрка, обратной дороги нет, зато здесь можно жить гораздо комфортней, чем у Христа за пазухой, надо просто хорошо знать свое дело. На унылый вопрос, какое, мол, дело, Юрка ответил просто – дачное. И через неделю дед Василий уже вспоминал свою прежнюю жизнь как тяжкий сон. Атак как перед выходом на пенсию он служил в качестве командира БЧ-5, то скоро стал еще и правой рукой Боброва в части механизации поместья и отдельно в части судостроения.

В течение недели Василий Игнатьич отъелся, сведя близкое знакомство с Ефимией, отведал все вина из подвалов Андрея, обошел все поместье, одобрительно кивая, посетил Херсонес, коим изволил восхититься. А потом побывал на новом участке и пропал для общества.

Для посевов было уже несколько поздновато, но имея в виду наличие теплого времени почти до середины октября, можно было что-то еще вырастить и дядя Вася, как его стали звать, развил бешеную деятельность. Юрке был предоставлен целый список семян, в который вошли: скороспелые томаты трех сортов; огурцы; укроп; петрушка; кабачки; баклажаны; непременная картошка и непременный же горох. Юрка, сам заинтересованный в успехе, предоставил все с умопомрачительной скоростью и работа на участке закипела.

Дядя Вася затребовал в свое распоряжение специфический плуг, который обалдевший кузнец изготовил по его эскизам. Потом пришлось Андрею покупать двух быков, каковых в поместье отродясь не использовали. Но дядя Вася заявил, что мулы там не потянут, а так как Бобров к дяде благоволил, то Андрею поневоле пришлось соответствовать.

Вобщем, дядя Вася впряг быков в свой специфический плуг, поставил следом выцыганенных у Андрея четверых рабочих и погнал всех вперед вдоль балки. Заинтересованный Андрей шел следом. Плуг с отвалами на обе стороны стал выворачивать из земли скрытые камни, а идущие следом рабочие собирали их в кучки на обочине.

Быки флегматично брели, дядя Вася налегал на ручки плуга, камни летели и клацали, складываясь в кучи. Все медленно, монотонно и очень эффективно. Восхищенный Андрей готов был дядю Васю многократно расцеловать.

Пройдя, таким образом, метров двести, дядя Вася остановил быков и при помощи рабочих стал их разворачивать. Развернув, он погнал борозду обратно.

– У нас же надел гораздо больше, – удивился Андрей.

– Не потянуть сразу все, – признался дядя Вася. – Слишком поздно взялись. Вот на следующий год начнем в конце февраля и тогда уж до самого конца.

Утром во время традиционной пробежки Бобров с Серегой решили добежать до точки, с которой открывался новый участок. Конечно, было далековато, но они все-таки заметили, что дядя Вася был уже на месте и что-то разъяснял четверым наверно уже навсегда своим работягам. Вдаль тянулись аккуратно, словно по шнурочку, разбитые грядки.

– Василий Игнатьич, – поинтересовался за завтраком Бобров. – А как поливать думаешь? Сориентировался где колодец копать?

– Да чего там ориентироваться, – с досадой ответил бывший дачник. – Я же помню, где у меня был колодец. На том месте и копать будем.

– Сами-то управитесь?

– Управимся. Там все равно больше одного человека не задействуешь. Так что меняться будем. Мне бы только кирку да лопату.

– Ну, это вон к Андрею.

Все было хорошо, и дядя Вася полон энтузиазма и время вроде еще не упущено. Но как всегда была небольшая такая ложка дегтя, которая портила все дело. А получилось так, что Бобров, ухватив вожделенный участок, не смог точно так же ухватить соседний клер, лежащий между его старым поместьем и новым участком. Владелец клера уперся и не реагировал на деньги и посулы. Вот и пришлось в срочном порядке строить пристань в самом конце бухты, хорошо еще, что участок начинался от берега. Сами склоны балки были довольно круты и как земля сельхозназначения никуда не годились. Но вот дно балки, это были те самые дачные участки. Пристань сделали простенькую. Несколько бревен и настил. Тем более, что возить туда-сюда было пока нечего. Дяде Васе выделили персональную лодочку и пару гребцов.

Бобров, огорченный и раззадоренный неудачей, решил зайти со стороны ареопага и неожиданно проиграл. Владелец соседнего клера злорадствовал совсем уж неприкрыто. Евстафий, видя, что Бобров переживает, предложил накостылять обидчику или даже сделать его без вести пропавшим – вполне себе нормальное явление в ту пору, но Бобров все-таки не терял надежды решить дело миром.

А пока суд да дело, дядя Вася за пару дней докопал колодец, пользуясь организацией труда под названием «кнут и пряник», причем его труженики, как ни странно, остались довольны, соорудил над ним навес и поставил простой насос из трубы, поршня с резиновым клапаном и тяги с ручкой. Рабочий понемногу подкачивал воду в рядом стоящую емкость откуда она стекала в прокопанные канавки и по естественному уклону устремлялась к морю. По пути возникали вдруг искусственные плотники, отклоняющие потоки в сторону нужных грядок. Таким образом орошался весь большой огород. Дядя Вася бродил между грядок в широкополой шляпе, одной из немногих вещей, вывезенных с собой, и с тяпкой в руках подправлял плотники, направляя воду. За ним неотступно бродили двое рабов, которым дядя Вася передавал свое мастерство. В будущем он предполагал свалить на них всю черновую работу, как предлагал Бобров.

Бобров навещал огород дяди Васи раз в неделю. Насыщенная водой и согретая горячим солнцем земля ответила на уход со всей возможной щедростью. Уже через неделю Бобров был поражен буйством всходов. Чего только не росло на грядках у дяди Васи и все это лезло к солнцу со страшной скоростью.

– Смотри, Серега, – говорил Бобров. – Скоро все это будет у нас на столе. Ты наверно уже отвык от помидорчиков-то? Эх, мы еще и сад разобьем. Абрикосы, черешня, персики…

Верный себе Серега попытался, как ему казалось, наставить шефа на путь истинный:

– Да тут и на продажу хватит, – начал он издалека. – Представляешь, наши помидоры на их базаре? Ажиотаж, очереди. Вот цены-то будут.

– Обойдутся, – сказал Бобров. – Пусть Колумба ждут. Нефиг народ баловать. Все, что дядя Вася вырастит, пойдет в закрома. Соления никто не отменял. Вот кстати-то, надо Юрке банки заказать, и крышки. Спасибо, что напомнил.

Серега сдаваться так легко не собирался.

– Сколько им того Колумба ждать, – сказал он сварливо. – А тут мы. Почему бы народ не порадовать?

– Я тебе сколько раз говорил, – скучным голосом произнес Бобров. – Мы здесь не для того, чтобы двигать прогресс в любом его виде. Мы здесь просто живем. Да, хорошо живем, но только мы. И историю ломать через колено мы не будем.

Серега пробормотал нечто неразборчивое. Бобров подумал, что он так выразил свое согласие и удовлетворенно кивнул.

Нельзя сказать, что Бобров с компанией совсем уж законсервировались в своем поместье и только изредка ходили полюбоваться на город со своего мыса. Нет, между поместьем и городом существовали довольно тесные связи. Обязательно рано утром на рынок отправлялась повозка, в которой рядом с возницей сидела доверенная помощница Ефимии, ехавшая на рынок за овощами и зеленью. Больше на рынке вообще-то ничего не покупали, потому что мясо брали в виде овец у знакомого овцевода, жившего километрах в трех, рыбу, понятное дело привозил Андрэ, скифская пшеница поступала от Агафона и мололась на электрической мельнице. Вино? Ну, во-первых, у Андрея были колоссальные запасы, даже после перевода части их на коньяк, а во-вторых, Вован и другие капитаны его компании везли амфоры даже непосредственно с острова Хиос, ну и из других мест с развитым виноделием. С маслом тоже все было в порядке. Имея такой флот, масло получали чуть ли не из-под маслопресса.

Так что после снятия дядей Васей первого урожая, поместье становилось практически продовольственно независимым. При этом оно еще и поставляло на рынки как Херсонеса так и других городов вино, рыбу и муку. Излишки, конечно же. И это, не считая лавки Никитоса, где из продовольственных товаров постоянно был сахар, конфеты, шоколад, чай и кофе. Все, естественно, без упаковки и этикеток.

Вся эта несущественная мелочь, тем не менее, приносила в казну поместья существенный доход, позволяющий жить безбедно и красиво всей ораве обитателей. Мало того, на эти деньги содержалось нешуточное войско, гораздо более боеспособное, чем даже знаменитая фаланга Херсонеса. И при этом никто из воинов не жаловался на плохие условия содержания.

Так, чтобы наняться бойцом в поместное воинство, стояла приличная очередь. Очередники терпеливо дожидались пока ветераны уйдут на покой, что должно было состояться, когда им стукнет сорок пять лет. Бобров считал, что в строю дольше держать человека просто нецелесообразно, и ветераны освобождались от профессиональной службы, а дальше вольны были поступать, как сами пожелают. При этом из поместья их никто не изгонял, и они могли существовать или на небольшое пособие, или найти себе работу по душе, как некоторые и предполагали. Вот это больше всего и привлекало претендентов. Потому что пристроиться на работу в поместье иначе было практически невозможно.

После того как были сформированы команды на суда Вовановой судоходной компании, больше жителей Херсонеса на работу в поместье не принимали. И дело было вовсе не в том, что не было работы. Работа была, и ее было много, но владельцы предпочитали покупать рабов. И понять владельцев было просто – рабы никак не были связаны с городом. А еще владельцы старались покупать пленников, которых взяли как можно дальше от этих мест, предпочитая всем остальным северные народности: славян или германцев.

Откуда пленники узнавали об этом, осталось тайной, но среди попавших на продажу в Херсонес бытовало поверье, что быть купленным в Бобровское поместье – это к счастью. Бобров уже год как перестал ездить на рабский рынок. Он просто физически не мог выносить тоскливого выражения в глазах выставленных на продажу пленников. Он готов был выкупить всех, и его останавливало только ограниченность средств и сознание того, что девать впоследствии этих рабов просто некуда. Пристроить в поместье их не удастся, а отпустить на волю… Так те же скифы их переловят и опять на продажу приведут.

Вобщем, Бобров понял, что настоящего рабовладельца из него не получится, но горевать не стал и решил препоручить это дело Андрею. Тот был местным, и существующее положение дел всосал с молоком матери. Ему достаточно было дать установку на покупку, и он ее в точности выполнял, совершенно по этому поводу не переживая. Таким образом, и пополнялись ряды, как сельскохозяйственных рабочих, так и промышленных. Вот дядя Вася, к примеру, получил своих рабочих точно таким способом. Вернее, он их получил от Андрея, а уж тот, в свою очередь, на рабском рынке. Причем покупал Андрей рабов по самым дешевым ценам. Поместью не нужны были обученные ремесленники и тем паче грамотные рабы. А уж тратить талант серебром на надсмотрщика – об этом даже и подумать никто не мог. Брали просто крепких парней и смотрели не в зубы, а в глаза. Ну а потом обучение специальностям, которые этому миру и не снились. Познавшего же хотя бы толику этих знаний, и попробовавшему эту жизнь раба, вернее, не раба, а уже свободного человека, палкой было не выгнать из поместья.

Но Боброва в данный момент мало интересовали Серегины переживания. А, может быть и зря, конечно. Но была проблема поострее и ее надо было как-то решать. И Смелков тут был как бы не последней надеждой.

Бобров отвел совсем размякшего душевно Юрку в таблинум и задал ему свой животрепещущий вопрос. Юрка несколько секунд непонимающе пялился на Боброва, потом до него дошло.

– Тю, – сказал он с ненаигранной небрежностью. – Тут такие вопросы должны решаться на раз. Кто этот твой сосед?

Бобров непонимающе пожал плечами.

– Ну, мужик он.

– Да я не об этом, – поморщился Юрка. – Кто он по жизни? Ну кроме того, что землевладелец? Виноградарь, овцевод. Или у него земля впусте лежит и он кроме регулярных оргий в поместье больше ничего там не делает?

– А-а, такты об этом. Виноградарь, конечно. Тут большинство таких, виноград, овцы, огород. Вот, пожалуй, и все увлечения.

– Ну коли так, то есть два способа. Лучше конечно, применить оба сразу.

Первый, это демпинг, а второй – скупка долговых расписок. Если же таковых нет, надо его, гада, загнать в долги.

– Ну-у это долго, – несколько разочаровано протянул Бобров.

– Хочешь скоро – поручи дело Евстафию, – назидательно сказал Юрка.

Бобров поблагодарил, и Юрка со спокойной совестью отбыл в большой мир заниматься многотрудным делом развешивания лапши по многочисленным ушам. А Бобров призвал Андрея как самого большого знатока вина в округе. К демпингу, предварительно попросив разъяснить термин, Андрей отнесся сугубо отрицательно. Вина в округе изготавливали много, цены были невысокими и на грани рентабельности и демпинговать означало работать в убыток. Долги, по его словам у соседа, конечно, были, но несущественные и их в принципе можно было легко погасить при наличии желания.

Тогда Бобров, которому за время беседы с Андреем пришла в голову занятная мысль, спросил можно ли испортить вино во время брожения и каким способом это можно сделать без применения грубой военной силы. Андрей долго не думал, он был знаком с действием дрожжей при приготовлении хлеба.

Оставалось только дождаться нужного момента.

Но до времени сбора винограда было еще далеко, потому что само лето должно было начаться только послезавтра. Однако подготовиться надо было. Поэтому Бобров пошел к Евстафию и попросил выделить тройку ветеранов для особо деликатного дела. Евстафий поинтересовался, какими такими особенностями должны обладать бойцы и, получив ответ, задумался. Но пообещал через месяц таковых подготовить, не спрашивая, для чего они Боброву могли понадобиться. Надо будет – сам скажет, а нет, значит нет.

Довольный Бобров внес в список товаров для Юрки сухие дрожжи к сбору винограда, и на этом пока успокоился.

За всеми заботами подошло время спуска военного корабля. Действо опять обставили со всей надлежащей торжественностью, но на этот раз гостей из города не было. Были только все свои. Причем, хотя явка и не была обязательна, пришли все. Отдельно стояли работники кухни во главе с Ефимией, ставшей еще круглее и солиднее, статус которой подчеркивала заткнутая за пояс ложка на длинной ручке, рядом с трудом разместилось поместное войско и здесь соблюдающее видимость строя. Исключение составляли находящиеся в нарядах и караулах. Отдельно, не смешиваясь с бойцами, стояли их жены и дети. Андрей и дядя Вася стояли каждый во главе своих тружеников, Петрович поместился вместе с Вованом и Серегой среди судовых команд. Ну а мастеровые распределились по всей остальной площади, потому что они сегодня были не зрителями, а участниками события.

Наконец, Бобров, окинув собравшихся орлиным взором, махнул рукой, и тотчас всё пришло в движение. Из трубы котельной повалил густой дым, забегали мастера, в недрах длинного здания верфи загудела лебедка и торцевая стенка здания стала медленно подниматься вверх. Стоявшие с краю наиболее нетерпеливые заглядывали внутрь, нотам ничего не было видно за сплошной завесой пара и дыма.

Поднявшись вверх, стенка замерла. Зато напряглись тросы уходящие вниз, к зеркалу бухты. Раздался протяжный скрип и снизу медленно и плавно поднялась длинная площадка. С площадки лило. Достигнув уровня пола верфи, площадка замерла, громко лязгнув. Народ зашумел. Из чрева верфи показался нос корабля. Толкаемый неведомой силой, корабль медленно наезжал на площадку. Народ снаружи впечатлился, до того корабль выглядел большим. Нос, украшенный блестящим бронзовым тараном, был совершенно не похож на привычные оконечности боевых триер. А корабль все выезжал и выезжал. Знатоки, всегда имеющиеся среди народа, отметили отсутствие кринолинов для гребцов верхнего ряда и прямые не заваленные внутрь борта. Отсутствовали также портики для весел. Ну этим можно было удивить только людей свежих, совершенно не знакомых с местными реалиями. Ни одно из судов поместья не могло похвастаться наличием весел.

Наконец, корабль выехал весь. У собравшихся вырвался единый вздох – он был просто огромен. Наверно они просто не видели настоящей триеры, которая, по слухам могла достигать и сорока метров длины. Бобров про себя усмехнулся. Для него и эта была вполне достаточна. Кстати, не все разглядели еще одну особенность – круглую корму. Вот уж чего не было у нынешних триер. Но попутную волну еще никто не отменял.

– А сейчас! – крикнул Бобров со своего возвышения. – Мы должны дать кораблю имя, потому что не пристало плавать кораблю безымянным! И имя должна дать обязательно женщина! И эту женщину вы все хорошо знаете! А некоторые даже слишком хорошо!

В толпе возник гул. Каждый старался высказать свое мнение. В основном сходились на том, что это будет жена хозяина. Ну или, на крайний случай, подруга Сереги. Бобров хитро улыбнулся и сошел со своего возвышения. У него все было согласовано еще вчера. Он не спеша прошествовал к толпе и извлек из нее… Ефимию. Шеф-повариха ужасно смущалась и краснела, и не знала, куда деть руки. Ей мешала ложка за поясом. Но Бобров неумолимо влек ее к возвышению, шепча что-то на ухо, для чего ему пришлось сильно наклониться. А там ее ждала привязанная к синей ленте бутылка темного стекла, с которой вчера Юрка старательно сдирал все этикетки. На корабле в месте предполагаемого соприкосновения бутылки с бортом заранее привинтили кусок стального уголка. Онемевшей рукой Ефимия взяла бутылку и, хрипло выкрикнув: «Нарекаю тебя «Трезубцем Посейдона»!» отпустила ее. Пролетев по воздуху, бутылка со звоном впечаталась в борт, обдав его быстро стекающей пеной.