Текст книги "Конкуренты (СИ)"

Автор книги: Александр Барышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Александр Барышев
Конкуренты

Поместье

Звонко блямкнул кусок трубы, подвешенный к вделанному в стену кронштейну. Через несколько секунд блямк повторился. По всей обширной территории поместья, заслышавшие его люди, бросали свои дела и шли к усадьбе. На верхней площадке самой крайней башни города Херсонеса, стоявшей на правом мысу Песочной бухты, недавно заступившая смена воинов тоже услышала звук, и один завистливо сказал другому:

– На завтрак созывают. Я слышал, что на завтрак у них не наша ячменная каша.

– А что? Хлеб что ли?

– И хлеб, и рыба, и вино.

И оба тяжело вздохнули.

Бобров и Серега после утренней пробежки, тяжело дыша, перешли на шаг.

– Искупаться бы, – сказал Серега, вытирая лоб.

– Давай, давай, – поощрил Бобров. – Вода уже примерно тринадцать градусов. А в конце бухты наверно все пятнадцать будет.

Серега поежился. Чистая вода манила, но слова Боброва со счетов сбрасывать было нельзя. С другой стороны, солнце уже пригревало, да и вообще, апрель на дворе. Серега сбавил шаг, все еще не решаясь.

– На завтрак опоздаешь, – выдвинул Бобров самый убойный аргумент и это сработало.

У ворот усадьбы стоял часовой в каске советского образца и самодельном бронежилете, сконструированном в соответствии с последней аттической модой. Бронежилет был надет на шерстяную тунику темно-красного цвета, ноги часового были облачены в камуфляжные штаны, заправленные в армейские сапоги. Являясь, так сказать, лицом усадьбы, а может и всего поместья, часовой был вооружен вычурно и в тоже время крайне рационально: на левом боку на широкой перевязи висел внушительный меч-копис, на правом не менее внушительный боевой нож, в руках воин держал короткое копье с узким полуметровым наконечником, больше похожим на кинжал. Так как по местным временным понятиям воин должен был блистать, а у часового кроме наконечника копья, ничего металлического на виду не было (не начищать же зеленую каску), то наконечник вынужден был отдуваться за всех, немыслимо сияя в лучах восходящего солнца.

Увидев подходящих к воротам, часовой четко взял свое копье в положение «на караул». Бобров, проходя, благосклонно кивнул, Серега автоматически повторил его жест. Гулким эхом отозвалась невысокая воротная арка, и они вышли на бывший когда-то обширным двор. Ныне двор обширным ну никак не выглядел.

Приглашенный, или, скорее, соблазненный Вованом архитектор из малоазийского города Гераклеи, обошедшийся вместе со своей командой в десять драхм в день, зря денег не брал. Когда-то довольно компактная усадьба, вернее, ее центральное здание ныне значительно разрослась, увеличив свою площадь почти в полтора раза, а кое-где даже получив третий этаж. Вспомогательные службы и войсковая казарма, представлявшая собой нечто вроде таунхауза, потому что офицерский состав и некоторые ветераны жили вместе с семьями, тоже заметно увеличились в размерах.

Вообще-то Бобров уже привык к новому виду усадьбы, но до сих пор посматривал на нее не без удовольствия. Здание выглядело более солидным, потеряв свою древнюю легкомысленность, стало более массивным и даже на вид прочным. Много труда стоило втолковать архитектору, чего от него хотят. Человек привык строить здания воздушные, пронизанные солнцем, доступные свежему ветру, а от него хотели, чтобы он сделал как раз прямо противоположное. То есть дом, по мнению заказчика, должен был противостоять и солнцу и ветру, но, в то же время быть легким и воздушным.

Архитектор сначала было хотел разругаться с нанимателем, разорвать контракти даже выплатить неустойку. Но потом задумался. И чем больше он думал, тем больше ему нравилась идея. Наниматели терпеливо ждали. Наконец архитектор совсем не по-древнегречески махнул рукой:

– А, ладно! Берусь!

И теперь, глядя на получившуюся помесь греческой усадьбы и русского терема, исполненную в белом камне, Бобров в который раз удовлетворенно усмехнулся.

В столовой уже собрался весь, наличествующий на данный момент, контингент. Приглаживая мокрые волосы, Бобров прошел к своему месту. Его непоседливая подруга уже важно восседала на стуле с высокой спинкой, стараясь выглядеть как можно царственней. Но это у нее как всегда плохо получалось. Поза получалась: и прямая спина, и разворот плеч, и гордая посадка головы. А вот с лицом ничего поделать было невозможно – по лицу гуляла мечтательная улыбка, делающая его детским и беззащитным. Когда она увидела входящего Боброва, улыбка ее приобрела конкретность и адресность, и она совсем перестала походить на холодную красавицу.

– Девочка моя, – тихо сказал ей Бобров, целуя душистый висок. – Ты опять красивей всех.

Завтрак прошел без обычных шуток, тихо и пристойно. Может быть потому, что за столом собрался неполный состав. Присутствовали только Бобров и Серега с подругами, и Прошка. Вован после рейса отсыпался и к завтраку не вышел, Андрей с утра пораньше укатил на рабский рынок, ему, видите ли, не хватало сельскохозяйственных рабочих. Евстафий сегодня инспектировал солдатскую кухню и, следовательно, завтракал с личным составом, а супруга его приболела, и ей завтрак обещали отнести в комнату после утреннего осмотра. Соответственно, Петрович сейчас был у нее.

Присутствующие как раз допивали кто чай, кто кофе, когда в столовую вошел Петрович. На выразительный взгляд Боброва он не менее выразительно махнул рукой.

– Ерунда на постном масле. Межреберная невралгия. Но полежать придется. Правда, недолго. До обеда, хе-хе. Слушай, Саня, мне после завтрака в город надо, посмотреть Никитосовских дочек. Какая повозка свободна?

Бобров думал недолго.

– Да там только одна и свободна. На одной Андрей уехал, у второй ось полетела. Так что, одна и осталась. Сам поедешь?

Петрович замялся.

– Я конечно могу, но лучше все-таки, чтобы кто-нибудь подвез.

– Не проблема, – сказал Бобров. – Прошка, организуй.

Прошка кивнул, соглашаясь.

Бобров встал из-за стола, и Серега поднялся следом. Остальные не торопились. Только Бобровская подружка посмотрела вопросительно, но Бобров сделал успокаивающий жест, и она опять повернулась к соседке. Прошка тоже, торопливо дожевав, поднялся и выскочил за дверь впереди Боброва. А Бобров с Серегой начали уже вошедший в традицию еженедельный утренний обход.

Все, что находилось в доме и сам дом все это входило в компетенцию Златы – той самой Бобровской подруги. Она целый год присматривалась, да примеривалась, да приходила в лета. Все-таки шестнадцать лет для хозяйки большого поместья это не тот возраст, когда тебя будут слушаться беспрекословно тетки и дядьки, которые намного старше и обладают большими знаниями и опытом. А вот семнадцать с половиной, при том, что взрослеют в этом мире рано, а также при том, что муж – хозяин всего этого поместья и еще при том, что она не просто жена своего мужа, но и еще его правая рука и даже (хе-хе) часть головы.

Вобщем Злата дело знала, и Бобров надеялся на нее как на себя. Она могла и построить нерадивых, и похвалить послушных, и даже тонко польстить нужным.

Периметр, в который входили стены, башни и ворота, а также казармы и маленький плац был епархией Евстафия. Он там был царем, богом, отцом-командиром, а также слугой властителю то есть Боброву и иже с ним.

Остальные вспомогательные помещения: домики слуг, подвалы, склады, колодец и даже подземный ход были подведомственны управляющему поместьем, роль которого в данный момент исполнял Андрей. Он, впрочем, исполнял эту роль еще при старом владельце и перешел к Боброву так сказать, по наследству. Неизвестно как он исполнял свои обязанности раньше, но у Боброва он работал на совесть. Еще бы, Андрей чуть больше чем за год работы стал богатым и уважаемым человеком и с ним считались в городе не меньше чем с каким-нибудь хозяином хоры (ну не считая Боброва конечно).

Был, правда в составе усадьбы еще один дом, на который Андреева юрисдикция не распространялась. Дом стоял впритык к центральному и составлял в архитектурном плане с ним единое целое, но был полностью изолирован и имел отдельный вход. Этот дом громко назывался медблоком, или, чтобы было понятно для местных товарищей, домом Асклепия. Роль Асклепия и заодно его главного жреца играл Петрович. Он же был и хозяином строения. Внутри дом был разделен на несколько помещений: кабинет, операционная, изолятор и палата интенсивной терапии она же реанимационная в зависимости от текущей необходимости. Посторонним вход туда был категорически запрещен. Даже Боброву. Хотя уж он-то тут посторонним ну никак не был.

Не сказать, что дом использовался по назначению часто, но первое время, несколько месяцев назад, больные шли прямо потоком. Петрович как появился в поместье, затеял диспансеризацию обитателей и ужаснулся, найдя почти у каждого целый букет болезней. Юрка, получив список препаратов и аппаратуры, специально явился уточнить, не съехал ли Петрович после потребления молодого херсонесского с катушек. И только убедившись, что нет, принял список к исполнению. С той поры горячка уже миновала, персонал и население поместья благополучно вылечились, и теперь помещения операционной и палат, как правило, пустовали. Но Петрович не сидел без дела. Сегодня вот затеял осмотр Никитосовских дочек. И никто не сомневался, что и самому Никитосу достанется, и жене его и прочим домочадцам.

Петровича побаивались и уважали как жреца доброго, но все-таки бога. И при этом город был совершенно не в курсе, что в его окрестностях появился храм такого почитаемого бога. Поместье предпочитало свято блюсти свои тайны.

А вот невдалеке от периметра стояли в живописном беспорядке и в то же время очень организованно для тех, кто понимает, около десятка разнокалиберных строений. Строения были объединены одним общим свойством – они были производственными, они были фундаментом, на котором зиждилось благополучие поместья и людей его населяющих. Вот туда и устремились Бобров с Серегой. И не только потому, что там было их заведование. Просто кроме них там никто ничего не понимал. Даже те, кто там трудился.

Центральным корпусом, возвышавшемся над всеми остальными и отличавшемся, кроме массивности, своеобразной элегантностью была, конечно же, судоверфь. К ней был пристроено широкое одноэтажное помещение плаза. Деревообработка занимала отдельное здание со многими пристройками, в которых помещались разные мастерские, связанные с деревом: бондарная, мебельная, тарная, дельных вещей. С другой стороны от верфи и как будто наособицу располагались помещения металлообработки с ее кузнечно-прессовой, механической и литейной мастерскими. Металлургию Бобров со товарищи решили не развивать, предпочитая покупать металлы в слитках или в болванках. Через портал поставлялся элитный сортамент, которого в древнем мире было днем с огнем не сыскать. Совсем отдельно стояла кочегарка с высокой трубой, а рядом с ней чуть ли не бесконечные поленницы дров.

Когда Бобров с Серегой подошли, из трубы как раз стал подниматься столб серого дыма.

– Поздновато сегодня, – сказал Бобров. – Опять что ли котел чистили?

– Опять, – вздохнул Серега. – Накипь, понимаешь.

– Мать, мать… – Бобров едва сдержался. – Что ж теперь, опресниловку городить. Этот чертов известняк ни один фильтр не возьмет.

Серега только руками развел.

В помещении судоверфи, выглядевшем изнутри еще больше чем снаружи, едва ли не задевая за стенки, разместился корпус просто гигантского по этим временам корабля. Бобров с грустью отметил, что придется, скорее всего, помещение расширять. Корабль был около тридцати пяти метров по ватерлинии и шесть с половиной по миделю. Мастера-то уже привыкли, а вот посторонние, войдя, шарахались. Само помещение было чистым и пустым, но по соседству уже слышались голоса. Бобров с Серегой прошли в левую дверь. На верстаке ребром была закреплена длинная доска обшивки и один из мастеров выглаживал рубанком кромку, второй звякал в углу связкой струбцин.

– А чего на месте не подгоняете? – поинтересовался Бобров, оглядываясь.

– Так электричества нет пока, – ответил тот, что с рубанком. – Вот фрезер и не работает.

Бобров только сейчас заметил, что помещение освещено через высоко расположенные окна, а вокруг царит тишина так не свойственная промышленному предприятию.

– М-да, – сказал он. – Все-таки старость не радость.

– Не кокетничай, – ухмыльнулся Серега.

Бобров махнул рукой и проследовал дальше. Везде уже кипела работа. Отсутствие электричества конечно накладывало свой отпечаток, потому что народ уже успел привыкнуть к разнообразию удобных приспособлений и инструментов. Но навыков работы обычным инструментом тоже не утерял. К тому же существовала масса работ, где электроинструмент не применялся, например, стыковка элементов мачт на центральном шпинделе и обтяжка их бугелями, все такелажные работы, сборка дельных вещей и многое другое. Мастера оперативно направили рабочих как раз на такие операции в ожидании пуска генератора. Бобров одобрительно покивал головой и направился в контору.

В конторе пожилой бородатый грек в не очень чистом хитоне внимательно рассматривал на прикрепленном к чертежной доске листе ватмана чертеж нового корабля. На этот раз военного. Бобров решил, что пришла пора защитить свои коммуникации от посягательств как пиратов, так и конкурентов. Причем, разницы между купцами и государственными структурами он не делал. Если мешаешь торговле, значит конкурент. А какой там флаг несет твое судно и несет ли вообще, это уже второй вопрос.

Корабль на ватмане очень походил на греческую триеру, правда, без ее внешней вычурности. Ну и без весел, конечно. А вот таран присутствовал, трудно было в этом мире без тарана. Ничем огнестрельным Бобров принципиально не вооружался. Предполагалось на носу и на корме поставить стационарные арбалеты, стреляющие полыми глиняными ядрами, начиненными горючей начинкой, которая содержала кроме всего прочего кустарно сгущенный бензин. Горела начинка весело, но Бобров с Серегой до сих пор не пришли к общему мнению о методах воспламенения этой самой начинки. Предлагалось как втыкать в ядра предварительно подожженные фитили, так и забросать вражеский корабль ядрами, а потом подбросить туда огоньку. И та и другая концепция имела право на жизнь. Теперь ждали свежей мысли от Вована и Петровича. Смелкова спрашивать по этому поводу было бессмысленно.

– Отлично, Евдокимос, – сказал Бобров и они пошли дальше.

– Расширять надо верфь, – сказал Серега. – А то сейчас загрузим ее этой новой триерой, и примерно на полгода выведем из коммерческого использования. А спрос на новые суда не падает, а вовсе даже растет.

– Я уже думал над этим, – сказал Бобров. – Но верфь расширять можно только в сторону Андреевых виноградников. А это, сам понимаешь, чревато. Вот как только прикупим соседний участок, сразу же поговорю с Андреем. У него почти вдвое вырастут занятые виноградом земли, и от них уже не так болезненно можно будет отхватить кусок под верфи. Просто не хочется строить новую верфь в отрыве от старой.

– Что, коммуникации не хочешь растягивать?

– Не хочу, – признался Бобров. – Да и лишнюю стенку городить не придется. И земляных работ поменьше. Не хочется как-то отдавать кровное на поток и разграбление. Не забывай, что времена здесь древние и народ нецивилизованный, хотя конечно во многом гораздо лучше цивилизованного.

Пока они так болтали, кочегары, видать, уже подняли пар до марки и подали его на машину. Потому что цеха вдруг словно ожили.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал Бобров. – Теперь это стало похоже на предприятие.

Следующим этапом было бондарное производство, расположенное по другую сторону от заготовочных и деревообрабатывающих цехов, которые для него и судоверфи были общими. Тут уж Серега развернулся, стараясь показать старшему товарищу, что и он что-то может. Надо сказать, что это у него получилось. Бобров вообще-то давненько не заходил сюда, и даже еженедельные обходы как-то миновали это место. А между тем, здесь ковалась пусть и не самая главная, но все-таки вполне ощутимая доля общего благосостояния.

По сборочному помещению были с намеком на равномерность распределены четыре ворота, являвшиеся как бы центральной частью процесса. А именно, вороты являлись основой четырех ниток конвейера. Слово в этом мире незнакомое и поэтому потребовавшее разъяснения. Труженики, правда, смысл уловили быстро, и прибегать к дополнительным мерам не пришлось. А четыре конвейера было, потому что мастерская выпускала четыре основных вида товара: обычные бочки, вместимостью от ста до пятисот литров; конические бочки или кадки от ста до трехсот литров: ушаты, шайки и другой похожий продукт и ведра целых двух типоразмеров.

В качестве обручей сначала использовали стальную ленту, поставляемую через портал, но когда товар оказался очень востребованным, и пришлось запускать целую мануфактуру, со стальной лентой случился напряг. Просто таскать ленту рулонами при том расходе стало чревато разоблачением. Поэтому все стали искать альтернативу. Литература предлагала ветви ели. Однако, ель в Крыму просто не росла. И тут кто-то из великих, подозрение пало на Смелкова, посоветовал такую экзотику как сирень. Сирени в окрестностях тоже не было, но зато ее было много за морем. В Малой Азии. Не зря же она звалась персидской. И тут совершенно случайно выяснилось, что капитан Вован вместе с тем же Смелковым, взяв в попутчики Никитоса, приступили к освоению рынков Малой Азии, а конкретно Гераклеи. Ну и, чтобы два раза не ходить, то есть не возвращаться домой порожнем, Вован получил задание, выраженное в слезной просьбе, привезти немного сирени. Вован все понял правильно и привез не охапку цветов, а набил полтрюма толстыми прутьями.

Вот таким образом Серегино производство стало автономным и с тех пор сильно потеснило гончаров, как в самом Херсонесе, так и в городах северного Причерноморья. Мало того, даже в скифском Неаполе Серегины бочки пользовались популярностью, ибо в них было очень удобно хранить и отправлять основной скифский экспортный товар – зерно.

А уж в поместье давно заменили большинство хрупких глиняных сосудов на деревянные. Кроме, может консерватора Андрея, который утверждал, что в амфорах вино зреет лучше. С ним не спорили – Андрей слыл знатоком. Но вот коньяк заложили на хранение исключительно в дубовых бочках и Андрей пока не возражал. Между прочим, когда Серега с Андреем решили продукт попробовать – так, чтобы определить его ценность, Бобров, узнав об этом, внес на рассмотрение общего собрания правящей верхушки поместья вопрос о запрете сроком на три года. И, что самое смешное, собрание его поддержало, хотя в отдельности все были против.

На коньяк у Боброва были обширные планы. Он не собирался воспитывать знатоков, ценящих букет и вкус. Он собирался использовать крепость напитка. Г реки для этого не годились. Не потому, что были субтильными или малопьющими. Просто у греков культура винопития была другая и прививать им новую не хотелось. А вот такие древние оторвы как скифы, вполне могли воспринять этот элемент новизны, тем более, что их вожди уже распробовали напиток и очень одобрили.

Бобров поймал себя на том, что они слишком много внимания уделяют бочкам, когда его ждут куда более интересные варианты. Серега был с ним категорически не согласен насчет вариантов, но то, что времени много, согласился. Они вышли из цеха и направились к берегу. Дорога была замощена известняковыми плитами как раз по ширине повозки. Предполагалось, что повозка будет ездить туда-сюда. Позже выяснилось, что проектировщики были неправы, и Бобров с себя вины не снимал. Перспектива развития порта оказалась не учтена, и теперь в ближайших планах было расширение дороги.

Но пока приходилось довольствоваться имеемой. Серега показал на дорогу и сморщился. Бобров развел руками.

В конце дороги, которая заканчивалась на краю обрыва обширной деревянной площадкой, стояла решетчатая широкая деревянная башня, увенчанная деревянным же подъемным краном. И выше крана возвышались топы мачт стоящих в бухте кораблей. Сами корабли стали видны, когда Бобров с Серегой взошли на площадку. Внизу башня вырастала из деревянного настила пристани, идущего как вдоль берега так и выдающийся в бухту двумя широкими молами.

У причалов были ошвартованы два однотипных больших корабля вооруженных двухмачтовыми марсельными шхунами, и пара поменьше, больше похожая на древнегреческие торговые суда, тоже одномачтовые, но в отличие от последних, с косым вооружением, типа гафельного тендера. На палубах суетились команды. Трюм одного из больших кораблей принимал груз – выстроенный на пирсе ряд лежащих на боку больших бочек.

– Это чего? – поинтересовался Бобров.

– Это Андрюха завоевывает Ольвию. Решил беспредел на тамошних рынках учинить. Демпингует, гад, – сообщил Серега, самодовольно ухмыляясь.

Сразу было видно, что идея ему нравится и, скорее всего, он тоже в этом участвует.

Сзади неслышно подошел Вован.

– Любуетесь? – спросил он небрежно.

Это было настолько неожиданно, что Бобров вздрогнул.

– Да ну тебя, Вован с твоими боцманскими шутками.

– Знаю, знаю, – сказал Вован. – И шутки у меня дурацкие. Вы лучше скажите, когда за инфраструктуру возьметесь. Логистика хромает на все четыре ноги. Грузы девать некуда. Склад мал, дорога, в связи с вашими фортификационными работами, никуда не годится.

Бобров слушал и кивал, соглашаясь. Портовая структура действительно оставляла желать лучшего. И, главное, некого было сделать козлом отпущения. В смысле, назначить старшим и ответственным. Боброву жутко не хотелось заниматься этим самому. Серега тоже заранее отмазался. У Вована своих дел было по горло. А Юрку сюда вообще нельзя было подпускать.

– Вообще-то подпустить его было можно, – вдруг подумалось Боброву. – Ну, к примеру, в качестве вербовщика. Вон с Петровичем как удачно получилось.

Медик был явной Юркиной удачей. Он так удачно вписался в жизнь поместья, что всем казалось, будто он тут всегда жил. И вообще, колония не могла состоять из них одних. Нужны были специалисты во всех областях. Хотя, конечно, экспансией заниматься практически никто не хочет. Все как-то желают развить хозяйство до каких-то пределов, ну, скажем, до полной самоокупаемости и зажить ни на кого не обращая более внимания. А ежели кто посягнет, то у поместья всегда сыщется адекватный ответ. Вот еще одна задача – быть всегда на шаг впереди в военной области. А лучше на два. И при этом, чтобы никакого пороху. Не хрен лезть грязными лапами в прогресс. Пусть он себе движется потихоньку.

Бобров опомнился, оторвав глаза от порта, который словно вновь увидел. Рядом топтался Серега, посматривая тревожно. Бобров сделал ему успокаивающий знак, и они пошли дальше, а Вован направился вниз по трапу.

Обойдя мастерские сзади, со стороны глухой стены с башенкой на углу, они прошли к бывшему спуску на пляж. Вот здесь все изменилось по сравнению с тем, что было, и изменилось кардинально. Холм, на котором возвышалась усадьба, вернее, не холм, а длинная возвышенность между Стрелецкой бухтой и бухтой Песочной, уходящая вдаль уже после того как Песочная бухта закончилась, теперь отделялась от низины, идущей рядом невысоким откосом. Ну действительно невысоким, метра три. Но крутым. По такому откосу человек мог вскарабкаться только используя какие-нибудь приспособления в виде лестниц или еще каких опор. Откос не был ровным. Из него метров через сорок друг от друга выдавались углами подобия бастионов. Несколько человек под откосом занимались земляными работами. Какой-то тип в испачканном хитоне сидел на верху откоса и чиркал етилом на восковой дощечке.

Бобров одобрительно кивнул. Работа кипела. Строить стену вокруг усадьбы равноценную городской Бобров не стал. Дорого выходило, да и смысла он не видел. Стены, случалось, и ломали при осадах, как и ворота в них. А здесь ломать нечего. Ну кто в здравом уме станет ломать откос. Или, к примеру, ворота, когда их вообще нет. Правда, на откос можно взобраться, если преодолеть дождь стрел, которые прошибают все известные на то время доспехи. Ну, положим, супостат преодолел все-таки откос, завалив подступы телами. А дальше он узнает, что за ним расположен ров. Неглубокий ров. Можно сказать, насмешка, а не ров. Всего-то в рост человека глубиной. А вот за рвом, внимание – сюрприз, опять откос. А сверху все те же защитники и стрелы. Это опять штурмовать, опять терять воинов. И полководец неприятеля начинает догадываться, что за этим откосом опять будет ров и что произойдет раньше: падет крепость или кончатся воины, никто предсказать не может. А вот что ждет его воинов во втором рву, он догадаться не может. А ждет их там огненная купель, которую Бобров им готовит в своем неизбывном коварстве.

Но до окончания работ по крепости еще далеко и нанятым землекопам еще долбить и долбить неподатливую скалу. Смелков доставил через портал достаточное количество кирок и лопат. Кстати, скала здесь не монолитная. Известняк лежит слоями. При достаточной толщине слоя, из него стараются делать блоки для дорожного покрытия. А все крошки и прочая мелочь идут в обжиговую печь для получения извести. В хозяйстве ничего не должно пропасть – эту простую истину Бобров старался вколотить и в своих тружеников. Пока получалось.

Медленно идя по верху вдоль намечаемого откоса, Бобров и Серега вышли к кромке мыса. Сзади осталось стрельбище, отгороженное от мыса невысоким валом с укрепленной на нем дощатой изгородью. Воинство Евстафия отрабатывало залповую стрельбу под командой двух свирепых сержантов. Увидев Боброва с Серегой, сержанты стали еще свирепей. Молодые воины, прея в полном обвесе, старательно целились в расположенные за пятьдесят метров мишени. Серега задержался на мгновение, чтобы увидеть результат. Сержанты наверно взмолились про себя и Аресу, и Аполлону. Немного вразнобой защелкали тетивы и сразу за этим застучали стрелы в деревянные щиты. Серега довольно ухмыльнулся, сержанты реально расслабились, поощрительно глядя на подопечных.

Мыс заканчивался почти вертикальным обрывом. Внизу на камнях вспухала пена, хотя море и было спокойным. По крайней мере, ветра не ощущалось. Из-за соседнего мыса вышли две большие лодки. Каждая с двумя парами весел.

– Андрэ возвращается, – сказал Серега. – Сети проверял. Значит, сегодня и завтра рыба. Все-таки, что ни говори, а тот же судак что в ухе, что жареный значительно вкуснее кефали.

– А я что, спорю что ли? – повернулся к нему Бобров. – Вся беда, что за судаком надо на Азов идти, а кефаль вот она, под боком. Сейчас он еще ловушки проверит, и ставридка будет и султанка.

– М-м-м, – протянул Серега. – Такое ощущение, что завтрак у нас был очень давно.

Бобров хмыкнул и произнес, показывая вперед:

– Глянь-ка, не дремлют конкуренты. Похоже, Ставрос поспешает.

Примерно в полукилометре со стороны юго-востока к городу двигался корабль. Парус был подтянут к рею, свисая с него аккуратными фестонами, взблескивали на солнце лопасти весел.

– Да, торопится, – сказал Серега, вглядевшись. – А ведь гружен-то он прилично. Как еще идет и не тонет.

– Штиль, – коротко ответил Бобров. – Повезло дураку. Сейчас он в порт и все, – спасен. Интересно, что за товар он тащит.

– Ну, ходил он, скорее всего, недалеко, – рассудительно заметил Серега. – Пожалуй что в Пантикапей. Иначе просто не успел бы обернуться, потому что Агафон говорил, будто неделю назад Ставрос еще здесь был. Так что везет он пожалуй, соленую рыбу с Меотиды, козьи шкуры, шерсть, ну и хлеб с Тамани.

Бобров посмотрел на Серегу с уважением.

– Ишь ты, – сказал он. – Шпаришь как по написанному. Это тоже Агафон подсказал?

– Это результаты посещения рынка, – ответил Серега, глядя чуть правее. – Вон они наши главные конкуренты, – он показал на розовеющие в лучах восходящего солнца высокие стены и башни крепости, на красные черепичные крыши жилых домов, многочисленных храмов и общественных зданий, на колонны портиков и мрамор статуй – все, что скрывали эти стены, но все, что Бобров с Серегой видели со своего высокого мыса.

– Ну ты замахнулся, – сказал Бобров, и непонятно было осуждает он возомнившего о себе товарища или наоборот одобряет. – Чего-то мне как-то не хочется с этим конкурировать, – посмотрел на Серегу и добавил. – И прогрессорствовать. Я вот устрою наш дом – нашу крепость, подружусь со скифами, таврами… да со всеми и буду жить мирно. Чего и вам всем советую. А конкурировать, это лишняя головная боль. Да и методы будут совершенно нецивилизованн прямо как у нас. Только до паяльников и электрических утюгов здесь еще не додумались. Поэтому сидеть мы будем тихо. И так своей лавкой колониальных товаров мы им всю цивилизацию на уши поставили. Надо потихоньку от этого эффекта избавляться.

– А как же наша электростанция, наши инструменты, да и вообще… – Серега чуть не задохнулся от волнения.

– А вот это дальше нашего поместья уйти не должно. Я искренне надеюсь, что наши люди не болтуны. Нет им резона болтать. Они прекрасно сознают, что нигде больше таких условий для жизни они иметь не будут.

– Да ладно, – сказал Серега. – Они обычные люди и падки на серебро, вино и женщин. Предложи им все это и много – сдадут за милую душу.

– Может быть, – Бобров стал задумчив. – Может быть. Только кто же им поверит. Ладно, Серж, что-то мы расфилософствовались. А работа, между прочим, стоит. Пошли конкурент.

Серега еще раз оглянулся на город. Город был красив. Его воздушность только подчеркивали тяжелые крепостные стены с могучими башнями. На крайней башне золотой искрой вспыхнула на солнце медь чьего-то шлема.