Текст книги "Длинные дни в середине лета"
Автор книги: Александр Бирюков
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
– Чтоб ты сдох! – выругался Сергей и спрятал трубку под подушку.
Утром зазвенел будильник. Сергей, проснувшись, подумал, что это телефон, свесился с кровати, чтобы найти его, увидел часы, ахнул и вскочил. Через минуту он был уже одет. Наташка спала.
– Вставай! – он потряс ее за плечо. – Я опаздываю.
Он сбегал на кухню, принес вчерашнюю пятерку.
– Возьми. Только скорее – мне очень некогда.
Наташка встала, одёрнула платье, молча пошла к двери. У порога она обернулась.
– Ты добрый? А я тебя об этом просила? – крикнула она и швырнула эту бумажку. – Подавись ты своими деньгами.
Четвертый деньВ семь часов народу на улице немного и машин почти нет. Наташка шла по пустой улице. Район был новый, зелени еще никакой, кроме затоптанной травки и тонких, в палец, саженцев. Утро было ясным, от политых мостовых еще тянуло прохладой. Где-то рядом все время что-то падало, и грохот прокатывался по пустой улице. Наташка повернула за угол – здоровый парень в распахнутой спецовке поддевал из кузова машины ящики с румяными батонами и бросал их на обитый жестью подоконник булочной. Пахло теплым хлебом.
– Эй, – крикнула Наташка, – дай батончик!
– Оголодала?
– Мне для коровы. Где я ей травы возьму?
– Правильно. Молоко небось жирное от хлеба?
– Что ты! Одно масло!
– Сколько же ей батонов нужно? – парень мотался между машиной и окном булочной.
– Мешок. И то мало.
– А чего я тебя раньше не видел?
– Мы только переехали.
– И корову взяли?
– Ну!
– Из деревни?
– Ну да! Из центра.
– Где же вы ее там держали?
– А у нас барак был аварийный. Туда никакое начальство не заходило. А комнаты были свободные, в аварийный новых не селят. Вот и держали – кто козу, кто свинью.
– Правильно. Зачем помещению пустовать? Воняло здорово?
– Ничего. Все равно переезжать скоро.
– А теперь как?
– В ванной. Воды горячей пока нет.
– Хитрая у тебя мать. А ты, значит, побираешься?
– А тебе жалко?
– Мешок твой где?
– Попробовать сначала нужно. Может, у тебя невкусный.
– Садись, – парень разломил батон пополам, они сели на ступеньку машины. – Ну как?
– Ничего.
– Вон как наворачиваешь. А ты что, спишь с коровой вместе? Платье она тебе жевала?
– Она! Хахаль настырный попался. Гляди, как все измял. А ты девочек не лапаешь?
– Тебе очень надо знать?
– Знаю я вас, правильных, первые лезете.
– Откуда ты такая умная?
– А ты дурочек больше любишь?
– Ну-ка встань!
– А зачем?
– Встань, тебе говорят!
Наташка встала, парень посмотрел на нее сверху вниз и ударил ногой под зад.
– Ты чего? Ты чего? – загнусила Наташка, отскочив.
– Пошла домой! Я тебе рога посшибаю!
– Посшибаешь, как же!
– Брысь отсюда!
Наташка, размазывая слезы, затрусила по все еще пустой улице. Через несколько домов в чахлом скверике она села на лавочку и закрыла глаза. Солнце было приятное, еще не слепило. Прохожих почти не было, Наташка задремала.
...Она встала, когда солнце припекло по-настоящему, прошла несколько улиц дождалась троллейбуса. Он был пустой, только около кассы под табличкой «общественный контролер» сидел старик в сетчатой безрукавке поверх голубой майки.
– Возьмите билет! – сказал старик.
– А у меня проездной.
– Предъявите.
– Дома забыла.
– Тогда возьмите билет.
– А у меня проездной.
– Предъявите.
Наташка села напротив старика и, закрыв глаза и не слушая его, говорила как заведенная:
– У меня проездной, дома забыла, у меня проездной, дома забыла...
Что-то звякнуло.
– Ha-те, девушка! – старик протянул ей билет. – Бывает, что мелочи нет, а крупные менять не хочется. Со всяким бывает.
Наташка от неожиданности даже встала. Старик отвернулся к окну, считая разговор оконченным. Троллейбус тормозил перед остановкой.
– Подавись ты этим билетом! – крикнула Наташка и выскочила.
Идти до пляжа оказалось далеко. Наташка разомлела и, ступив наконец на серый песок, застыла, подставив лицо прохладному ветерку.
– Вы не можете дальше пройти? – спросила у нее за спиной щупленькая девушка в очках. Она лежала в купальнике, подставив солнцу узкую, как доска, спину и уткнувшись в раскрытые книги. Еще несколько книг торчало из полосатой сумки.
– А здесь не читальня! – сказала Наташка. – Подумаешь какая умная!
Девушка не ответила. Наташка все-таки шагнула в сторону. Народу на пляже было немного, даже топчаны стояли свободные.
В этот час молодых было немного, старых даже больше. Наташка прошлась по берегу, оглядываясь. А может, это только казалось, что старых больше. Они возвышались своими телесами, как слоны, и пляж был, как кладбище старых белых слонов. А солнце уже палило, и нужно было где-то найти купальник.
«Если у этой умной попросить? – подумала Наташка. – Ей купальник и не нужен совсем. Пусть книжками закроется».
Наташка села рядом с ней и спросила:
– Все читаете?
Она взяла книжку, полистала, положила, взяла другую.
– Вам это неинтересно, – строго сказала девушка, она была не такая уж и молодая, как сначала показалось Наташке – лет тридцати.
– А про что книжка? – спросила Наташка, которой стало обидно, что такая кикимора не хочет с ней разговаривать.
– Ты не поймешь.
– А ты объясни. Ты же ученая.
– Мне некогда.
– Всем некогда. А говорят, человек человеку друг, товарищ и брат.
– Ну и что?
– Ничего. Неправда все это.
– А что, по-твоему, правда?
– Ее нет – кошки съели.
– Еще что скажешь?
– А чего ты мне рот затыкаешь? Целый город людей, а поговорить не с кем.
– Ну, что тебе?
– Ты сколько зарабатываешь?
– У меня стипендия.
– А у меня ни фига. А машину я все равно раньше тебя куплю.
– Ну и что?
– Ничего. Тебе неинтересно?
– Покупай.
– А работать я не буду.
– Не работай.
– Я и так проживу.
– Попробуй.
– Не веришь? Да если я захочу, ко мне очередь будет, как в ГУМе за кофтами. Нарасхват буду!
– Пожалуйста.
– А ведь это нехорошо. Меня воспитывать надо.
– Зачем?
– Доучилась? Что же ты такое говоришь?
– А зачем тебя воспитывать?
– Чтобы я так не делала.
– Другая найдется.
– А вы и другую воспитывайте.
– Ну и что? Третья будет.
– Неправильно ты говоришь. Зачем тогда милиция?
– До тех пор, пока будет социальная основа для таких поступков, они сохранятся. Милиции трудно с ними справиться. Нужно, чтобы произошли глубокие изменения в сознании каждого человека.
– А я? Выходит, я ни при чем?
– При чем. Но захочет общество – в космос полетишь или на фронт санитаркой пойдешь.
– Неправда! Я сама все решила!
– Вопрос появляется только тогда, когда есть предпосылки для его решения. Знаешь, кто это сказал?
– А мне все равно. Никакого твоего общества нет. Есть клиенты, шпана, работяги, фраера. Общество, может, бывает, когда выпить собираются. А так каждый сам по себе живет.
– А ты попробуй хоть день без людей прожить – заскучаешь. И есть что-то ведь надо.
– Заработаю.
– Иными словами, вступишь в какие-либо общественные отношения. А они определяются в конечном итоге объективными законами, изменить которые человек не в силах. Он может лишь познать эти законы, научиться использовать их в своих интересах. Но изменить эти законы человек не может.
– Хорошо говоришь! И какие там про меня есть законы?
– Обыкновенные. Перебесишься. Залечишь гонорею. Пойдешь работать. Выйдешь замуж. Дадут тебе квартиру отдельную, чтобы с соседями не ругаться. Родишь мальчишку, отдашь его в английскую школу, тогда во всех школах языки начнут с первого класса преподавать. По воскресеньям будешь с мужем на «Фиате» за город ездить. Вот и все.
– Неправда! – крикнула Наташка. – Врешь ты все. Ничего этого не будет.
Она вскочила, сжав кулаки. Девушка смотрела на нее с удивлением и испугом. А Наташка прыгала вокруг нее и кричала:
– Неправда! Я сама все решила. Зачем ты врешь? Я проститутка, и в гробу я твой «Фиат» видала. Поняла? Ты мне рот не затыкай. Плевать я хотела на твое общество.
Потом она упала на песок и затихла. Мокрой косынкой девушка вытерла ей лицо. Потом сходила еще раз к реке, принесла в пригоршне воду, плеснула на Наташку. Та открыла глаза.
– Ты чего? – спросила девушка. – Чем я тебя обидела?
Наташка посидела несколько минут, встала и пошла.
– Эй! – позвала она, отойдя уже порядочно. – Как твоя наука называется?
– Философия.
– Не будет этого никогда. А книжки свои выкини!
Потом она долго шла по улице. От чахлой молоденькой зелени прохлады не было никакой. Воняло асфальтом. Тяжелые грузовики пыхтели какой-то дрянью. У Наташки разболелась голова, и она смотрела по сторонам, отыскивая, куда бы спрятаться. На лавочке можно было сейчас поджариться.
Она зашла в мебельный магазин. Покупателей не было, и даже продавцы куда-то, попрятались. Наташка присела на стул. Никто на нее не закричал. Тогда она шмыгнула в дальний угол к широкому дивану, потрогала обивку и даже поморщилась, обнаружив на полировке царапину, как будто хотела этот диван купить. Никто не прогнал ее. Она легла, спряталась за высокой спинкой.
Наташка закрыла глаза. Негромкий шум магазина вдруг навалился на нее. Он густел, становился громче, Наташка испугалась и открыла глаза. В магазине было тихо, только у входа визгливая тетка что-то кричала. Но стоило Наташке закрыть глаза, как гул усилился. Что-то крутилось вокруг Наташкиной головы все быстрее и быстрее, и уже не было никаких сил выдержать эту страшную карусель. Наташка заплакала.
– Ты чего? – над ней стоял толстый парень в сатиновом халате.
– Голова, – Наташка потрогала затылок, ей было так плохо, что она даже не подумала о том, что продавец может заорать, выгнать ее на улицу.
– У меня тоже. Это от жары. На таблетку – проглоти и полежи. Все пройдет. Только разуйся.
Он отошел, а Наташка снова закрыла глаза и почти тотчас уснула. Спала она так крепко, что не слышала, как звенел звонок на перерыв. Кто-то хотел ее разбудить, но тот же толстый парень сказал: «Пусть поспит!» К вечеру покупателей в магазине стало больше, к дивану, на котором спала Наташка, тоже подходили. Но парень положил на этот диван табличку «Продано». Потом в магазин пришли пять ребят, почему-то им понравился только этот диван, и они сказали: «Засечем время!» – и стояли до тех пор, пока продавец не убрал табличку.
– Эй, барышня, – закричали ребята, – приехали! Подъем! Вас ждут великие дела! Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше!
От этих глупых криков Наташка проснулась. Ребята схватили диван и потащили его к выходу. Наташка пошла за ними. Горланя, ребята подняли диван на руки и понесли. Он торжественно плыл над головами прохожих, и прохожие оборачивались, смотрели на это шумное шествие. Наташка зачем-то шла следом, по образовавшемуся коридору, понемногу отставая, и смотрела, как диван уплывал от нее, красивый, похожий на корабль.
– Добрый вечер! – сказал тот самый толстый продавец. – Как ваша голова?
– А вы уже кончили?
– Меня отпустили. Голова болит.
– А у меня прошла. Спасибо.
– Меня зовут Виктор.
– Такая жара! – сказала Наташа, потому что Виктор стоял перед ней, дожидаясь чего-то. – Сейчас бы арбуз!
– Где же его взять? Арбузы будут через месяц. Но это идея. Можно купить сок манго. Пойдемте!
– Куда?
– Ну вот, вы уже испугались. Разве я похож на людоеда? Хотите, я дам вашей маме расписку, что верну вас в целости и сохранности.
– Я далеко идти не хочу. Сейчас в троллейбусе задохнуться можно.
Виктор жил в новом девятиэтажном доме. В подъезде он долго ковырялся пальцем в почтовом ящике, выуживая какую-то открытку, но оказалось, что это квитанция за телефонный разговор.
– Вам пишут! – сказала Наташка.
– Дождешься от нее.
Однокомнатная квартира сверкала чистотой. Наташка все ждала, что откуда-нибудь выйдет мать или жена – на пальце у него блестело обручальное кольцо, но никого, кроме них, в квартире не было. Квартира была обставлена, как, наверное, и тысячи других – стандартный гарнитур, пестрые занавески, два горшочка с «бабьими сплетнями», телевизор, магнитофон, полка с книгами, гравюра в белой раме.
Виктор вытащил желто-красную машину для сбивания коктейлей открыл банки, стал резать мороженое. Мороженое попалось твердое, и, хотя Виктор нарезал его мелко, лопасти крутились еле-еле, как сонные.
– Разойдется, – сказал он, – вы идите в комнату, я подам.
Через несколько минут он появился с подносом.
– Ну как? – спросил он. – Вкусно? Может, сахару мало?
«Какой чудной парень, – подумала Наташка, – как нянька».
Виктор опять пошел на кухню, но вернулся и уставился на Наташку.
– Вы чего, а? – спросила она.
Виктор взял у нее чашку из рук, поставил на подоконник.
– Чего, а?
– Сейчас! Сейчас! – заторопился Виктор, он пошел к шкафу, потом остановился, посмотрел на Наташку. – Ничего, показалось. Вы ешьте, а я на вас посмотрю. Ладно?
– Смотрите. Только на мне ничего не написано.
Но Виктор все смотрел, и тогда Наташка спросила:
– А вам Леонов нравится?
– Кто?
– Ну этот, киноактер.
– А, нравится. Только вы не поворачивайтесь. Так и сидите.
– И мне нравится. Он такое вытворяет, повеситься можно.
– Очень хороший артист. Но он во всех ролях очень похож. А бывает, знаете, что один человек на другого так похож, что волосы на голове шевелятся.
– Это от электричества. У меня иногда от расчески вот такие искры отлетают.
– Положить вам еще?
– Немножко. Только вы тоже ешьте. Я одна не буду.
Виктор ушел на кухню. В это время в дверь позвонили.
– Кого это несет? – проворчал Виктор.
– Привет, бобыль! – заорал с порога парень. – Не повесился еще?
Гостей было двое – муж и жена. Его звали Юрой, ее – Люсей.
– Что я вижу! – кричал Юра. – Опять женщина в доме. Он вам тоже гарнитур устроил?
– От Светки ничего нет? – спросила Люся.
– Нужен он ей, как же! – опять закричал Юра. – Кому нужны ненормальные? Вы, девушка, сразу учтите, что он псих, и не очень на него заглядывайтесь.
– Как псих?
– А вы ничего за ним не замечали?
– Нет, вот только смотрел он как-то.
– Он всегда с этого начинает. А чужие вещи он вам не давал мерить?
– Юра, перестань! – вмешалась Люся. – Хватит глупости говорить. А Светка твоя паршивка, так и знай. Я ее не защищаю.
– Ты только его защищаешь, – сказал Юра. – А может, у вас амуры?
– Успокоишься ты или нет?
– А может, у вас амуры? Вы скажите. Я не против, только порядок должен быть, очередь установим.
– Я вам сейчас мороженое сделаю, – сказал Виктор, – вы такого еще не пробовали...
– О, великий кухонный муж! – заорал Юра.
– Открывай бутылку, – сказала Люся. – Я так устала и спать хочу, а ты все время орешь.
– Здрасте! А кто ныл: «Навестим Витю! Навестим Витю!» Я, что ли, тянул этого психа смотреть?
– Вы извините его, девушка! – сказала Люся Наташке. – Он прораб. Привык на стройке горло драть. Вот и орет, никак остановиться не может.
– И прораб! Производитель работ то есть. А вы что, позвольте узнать, производите?
– Нет, я этого больше не вынесу, – сказала Люся и включила магнитофон.
Юра ушел на кухню, что-то там громко рассказывал. Люся задернула шторы, забралась с ногами на тахту, внимательно посмотрела на Наташку.
– Где он тебя подобрал? Ты на Светку и не похожа совсем.
– Это неважно. Какая есть!
– А ты с характером. Ему почему-то всегда попадаются с характером. Хоть бы одна мямля попалась.
– Ну и ладно. А тебе-то что?
– Ничего. Только учти, в этом доме хозяйка не требуется. Витя сам лучше любой хозяйки. А завтра ему станет стыдно, и он тебя выгонит. Ты не смотри, что он мямля. В два счета с лестницы спустит.
– А вот и мы, – сказал Виктор, входя с подносом. – Не скучаете?
– Сейчас развеселю! – Юра шел следом с бутылкой и фужерами. – К пьянке товьсь!
Выпили. Юра сменил пленку, пошел твист. Люся легла и уставилась в потолок. Виктор тихо сидел рядом с нею.
– Эх, завалилась моя супружница. Выручайте, девушка! – орал Юра, не переставая крутиться перед столиком. – Ну, спасите!
– Я так не умею.
– Научу.
– У меня босоножки жмут.
Виктор вытащил из шкафа туфли, но они были велики.
– Возьми мои, – сказала Люся, – от него не отвяжешься.
– Вот так! – кричал Юра. – Как будто спину вытираете и ниже.
Сначала подметки никак не отлипали от пола, потом Наташка приладилась, и стало получаться. Когда она поворачивалась к тахте, ей казалось, что Люсина рука двигается у Виктора за спиной, словно она его гладит.
– Все! – сказал Юра, когда пленка кончилась. – Во наломался. Завтра на карачках ползать буду.
– Еще, еще! – требовала Наташка.
– Нет уж, баста, – сказал Юра. – Вставай, супружница. Пора возвращаться в лоно семьи.
– Как ты мне надоел! – поморщилась Люся. – И все ты орешь! И все какие-то глупости!
– Семья не глупость, а ячейка общества. С классиками споришь?
– Я тоже пойду! – сказала Наташка, когда Юра с Люсей стали прощаться. – Подождите.
– Нет-нет! Нам совсем в другую сторону.
Наташка и Виктор вернулись в комнату. Виктор снова включил магнитофон. Опять пошел твист, потом вдруг оборвался, как будто магнитофон поперхнулся, и негромкий хриплый голос запел: «На Смоленской дороге метель, метель, метель...»
– А куда она уехала? – спросила Наташка.
– Не знаю.
– Вы ее любите?
– Не знаю. Допивайте. Я пока посуду уберу.
Он ушел на кухню. Было слышно, как он включил там воду. Наташка повернула ручку магнитофона. Теперь голос гремел на всю квартиру.
– А все-таки? – сказала она, входя в кухню. Виктор в фартуке мыл посуду. – Почему она уехала?
– Не знаю. Она говорила, что больше всего на свете я люблю мыть посуду. Ну и что? У каждого свои причуды.
– Вы бросьте психом прикидываться. Я знаю, что вы любите. Видела, как вы с Люськой амуры разводите. А зачем врете? Зачем Люську мучаете?
– Вы ошиблись, девушка. Вам показалось. Почему вы кричите на меня? Разве я сделал вам что-нибудь плохое?
– А чего хорошего? Мороженое купил? Да таких кобелей по сотне на каждой улице.
– Я вас не пущу, уже поздно. Как вы поедете?
– А это не твоя забота. Не волнуйся, а то чашечку разобьешь.
На улице уже было безлюдно. Наташка долго стояла на остановке, но троллейбуса не было. Наконец подошел. Он даже не остановился, а только притормозил.
– Машина в парк! – объявил водитель.
«В парк так в парк! – подумала Наташка и легла на заднее сиденье.
Троллейбус мчался без остановки, лежать было удобно, только где-то впереди дребезжало стекло. Наташка уснула.
Пятый деньПод утро Наташка совсем замерзла на гладком дерматиновом сиденье и уже не спала, слышала какие-то шорохи и шаги, чьи-то голоса в отдалении. От каждого ее движения пружины поднимали визг, и еще спустя минуту где-то в самой середке тоненько вскрикивала опоздавшая. Пора было вставать, но Наташка все не хотела открывать глаза.
Что-то загрохотало над головой, лязгнула дверь впереди и заурчал мотор. Потом – щелк, и торжественный, как у Левитана, мужской голос сказал:
– Земля! Земля! Я «Заря»! Все бортовые системы работают нормально. Пассажир спит. Разрешите старт! Пять, четыре, три, два, поехали!
И Наташка почувствовала, как сиденье дернулось и она понеслась вверх. Она вскочила – троллейбус полз по залитой солнцем улице.
– Иди сюда, космонавтка! – крикнул в микрофон сидевший за рулем парень. – Тебе куда?
– В Париж можешь?
– А чего? Могу. Только сначала по Садовому кружок для разгона, ладно? Садись.
Складной стульчик был совсем низенький, и видела Наташка только стены домов. Стены то прижимались совсем близко, то отбегали.
– А чего одна? – спросил парень. – Тут такие картинки бывают – детям до шестнадцати лет смотреть не разрешается. А ты теряешься!
– Перед стартом нельзя.
– Понимаешь! А после можно?
– Ты верти, разберемся.
– А в полете можно? Новый космический эксперимент! Любовь в невесомости.
– Платят тебе сколько?
– Хватает. Алиментов пока не плачу. Соглашайся!
– С восьмилеткой берут?
– А я думал, ты в академии учишься. Не годишься!
– Ты всегда такой дурак?
– Нет. Я сегодня первый день, понимаешь? Тут со мной один хмырь ездил, на твоем стуле сидел. Ему что ни скажи – молчит. А с тобой поговорить можно. Как насчет эксперимента?
Уже выехали на Садовую. Она была совсем тихой и казалась еще шире. На тротуарах никого не было, но парень все-таки затормозил и объявил в микрофон: «Воротниковский переулок. Следующая остановка – площадь Маяковского». В тоннеле стало темно, парень пошарил над головой, но выключателя не нашел и только чертыхнулся.
– Дай я покручу, а? – попросила Наташка.
– Совсем чокнулась?
– Тут никто не видит.
– Сразу в стену врежешься.
– Как же! Всего две педали: одной тормозишь, другая – скорость. Как на велосипеде.
Снова в глаза ударило солнце. От гостиницы «Пекин» вдогонку троллейбусу кинулся дядя с чемоданом. Парень стал его дожидаться.
– Не забудьте оплатить свой проезд! – сказала Наташка в микрофон, когда дядя вошел. – За чемодан – десять копеек. Проходите вперед, не мешайте входу и выходу.
На Бронной тоже никого не было, но парень и тут остановил.
– Давай, – сказала Наташка, – там дальше широко будет, я знаю.
Они пересели.
– Только тихо! – сказал парень и отпустил тормоз.
Троллейбус двинулся еле-еле. Наташка почувствовала, как у нее сразу вспотели ладони.
– Поехали! – крикнула она и прижала педаль.
Что-то захрустело под ногой, троллейбус с гудением стал набирать скорость.
– А можешь! – сказал парень. – Только не гони.
– Поехали!
Странное было чувство. Весь мир мчался на Наташку, и мостовая неслась под колеса. Тротуар норовил встать поперек, но парень еле заметно подталкивал руль, и тротуар опять укладывался на место. С пола рвался и бил по ногам ветер. А Наташка впервые за эти дни почувствовала себя спокойно. Это было ощущение покоя и свободы одновременно. Наташка была счастлива.
– Тормози! – сказал парень. – Остановка.
– Ладно, нет никого.
– Остановка, понимаешь?
– Обойдешься!
Наташка еще нажала на педаль. Теперь троллейбус, как огромный снаряд, мчался по широкой, пустой Садовой.
– Ты что? Ты что? – кричал парень, он потянулся к рулю, но Наташка не выпускала баранку. – Куда, ненормальная? Останови! Светофор!
И тут прямо перед собой Наташка увидела красный. Она растерялась и сразу забыла, что нужно делать.
– Тормози! Скинь скорость! – кричал парень и бил ногами под руль. Улицу Герцена проскочили. Самосвал, рванувшийся было наперерез, затормозил и обиженно зашипел. Троллейбус проехал еще метров двадцать и стал.
– Ну и дура! – сказал парень. – Дать бы тебе по морде!
Наташка посидела с минуту, приходя в себя, встала – ноги были как ватные, вышла на улицу. Пассажир тоже вылез, он показал на Наташку, постучал себя по лбу и пошел на остановку.
– Эй, – крикнул парень, – иди сюда!
Наташка покачала головой. Ноги все еще были ватные, и голова кружилась.
– Да ты не бойся, поехали. Я, что ли, в Париж собирался!
– Крутись по своей Садовой. Приветик!
Парень хотел что-то сказать, но подошедший сзади троллейбус засигналил, и парень послушно полез за руль.
– Приветик! – еще раз крикнула Наташка.
Несколько минут спустя она была на площади перед входом в зоопарк. Дворничиха в белом фартуке неторопливо махала метлой. Решетчатые ворота еще были закрыты, но и так был виден блестевший под солнцем пруд с какими-то утками. Одни были рыженькие, маленькие, только головка торчит, как запятая, другие – большие, белые и черные. Все они толкались у берега, середка была пустая. Только, наверное, самые психованные вдруг замашут-замашут крыльями, понесутся, поднимая брызги, к другому берегу, и все-таки не взлетят, успокоятся, опять зарядку делают.
– Кыш! Кыш! – крикнула Наташка, ей хотелось, чтобы поднялась вся эта разноцветная куча, рванулась куда-нибудь, но, наверное, голос ее даже не долетал до пруда – такой там стоял галдеж.
– Ну да! – сказала дворничиха, она подошла, оперлась на метлу. – Разгонишь их, как же!
– Крылья, гады, подрезали. Кыш! – Наташка что было сил била кулаком по железным воротам.
– У них уже линька была, крылья хорошие. А зачем им лететь? Тут они сыты, зимой в тепле. Эта Сонька ничего не понимает. Видишь, вон мотается. Сейчас намашется и сядет. Далеко не полетит.
И точно – большая белая птица, вытянув длинную шею, широкими кругами носилась над прудом, как на привязи.
– Сонь, Сонь, Сонь! – позвала дворничиха.
– Кыш Кыш! – кричала Наташка, она подобрала какую-то коробку и высоко подбрасывала ее, чтобы отогнать птицу.
– Не, – сказала дворничиха, не обращая внимания на беспорядок, – птицы нынче с понятием. Им эта Африка и не нужна. Зачем им она? Там пищу добывать надо, от хищников спасаться. А здесь кормушки полны, опасности никакой. Только размножайся. А что – воля, воля? Волей сыт не будешь. А летать все равно где.
Дворничиха еще что-то говорила. Наташка не слушала. Раскинув руки, как крылья у этой Соньки, она носилась перед воротами. Круги были не такие широкие. И еще дворничиха мешалась. Наташка выскочила на площадь и понеслась вверх, к Садовой.
Дверь парадного высотного дома была тяжелая, руки оборвешь. Закутанная лифтерша поднялась со стула и спросила:
– Вы к кому?
– К дяде.
– В какую квартиру?
– На десятый этаж. Скорее, у меня вещи на вокзале украли.
– Я с вами поеду.
Это уже было совсем ни к чему, но тетка нажала кнопку, двери открылись, и они вошли в лифт.
– Что же вы не закрываете? – спросила Наташка. – Так и будем стоять?
Двери подумали, потом сами медленно двинулись, сомкнулись. Лифтерша нажала кнопку десятого. Наташка вытянулась из-за ее спины и нажала пятнадцатый.
– Вам же десятый нужен?
– Ну и что? Нельзя нажать?
– Ну и молодежь пошла – самостоятельная, а ума никакого!
– Вот я дяде скажу, как вы про молодежь говорите. Будете мартышкам клетки чистить.
– А что я сказала-то? Вы же сами говорили, что на десятый.
– Слону хобот качать. Там поработаешь! А то сидит, как на курорте.
– Вам бы такой курорт. Ревматизм через неделю заработаете.
– Значит, по собственному желанию, – заключила Наташка, – и вся любовь.
Лифт остановился. Двери опять долго думали, как им разойтись. Разошлись.
– Ну вот что, – сказала Наташка, – я дяде ничего не скажу, а вы позвоните вон в ту квартиру. Если дядя меня сразу увидит, у него приступ будет.
Лифтерша послушно пошла. Двери наконец надумали и, поскрипывая, стали сходиться. Лифтерша протянула руку к звонку, но на всякий случай обернулась. Наташки на площадке уже не было.
Она вышла на пятнадцатом. Покрутилась, отыскивая нужную сторону, позвонила. Долго не открывали.
– Кто там? – спросил наконец мужской голос.
– Очень срочное дело.
Дверь приоткрылась, и выглянул рыхлый мужчина с выпуклыми глазами. Одет он был в старый халат.
– Я из зоопарка. У нас мартышка убежала. Где-то по вашему дому прыгает. Можно в окно посмотреть?
– П-п-пожалуйста! – мужчина слегка заикался. – Только я не думаю, чтобы она могла так далеко убежать.
– Что вы! Я один раз за ней в Малаховку ездила.
– Как же ей удается?
Комната была обставлена красивой старинной мебелью, но сейчас Наташке было некогда рассматривать. Она рванулась к окну.
Ну и видик отсюда открывался! Машины на Садовой были маленькие, как букашки, а люди меньше муравьев. Совсем рядом были Никитские, бульварное кольцо, ей показалось, что она несется высоко над землей с маленькими домами, машинами, людьми.
– Как же она у вас убегает?
– Отмычки делает.
– Ну это ерунда! Обезьяны не могут делать орудия труда.
– Вы со мной не спорьте. Сейчас вот такой шкет уже с отмычкой ходит. Она за день столько увидит, всего наберется.
– Люди, значит, виноваты?
– А то кто же? У нас даже слон теперь просит на ночь анекдот рассказать. А в три часа как рассмеется!
– Сеня! – позвал из глубины квартиры сонный женский голос. – Ты с кем разговариваешь?
– Мартышка в окно заскочила. Очень смышленая.
– Совсем с ума сошел. Возьми телефон. Я чувствую, что он сейчас зазвонит.
Пучеглазый извинился и пошел куда-то. Наташка открыла окно, села на подоконник. Теперь вокруг была пустота, казалось, что в ней можно плыть, если, конечно, хорошо работать ногами.
– Не видно мартышку?
– Шастает где-то, – Наташке уже надоела эта история, – ничего, сама прибежит. Только, вы ее не кормите.
– Ладно. Вы в Москве живете?
– А что?
– Мы домработницу ищем. Может, согласитесь?
– А что делать?
– Как обычно – уборка, магазины. Обед мы часто берем из ресторана.
– И все?
– Будут, вероятно, еще какие-то поручения. Все сразу не скажешь.
– За те дела плата отдельно?
– Отдельно? Я не знаю. Но мы договоримся.
– Нет, давайте сразу. Бесплатно ничего не будет.
– Ладно-ладно. Приходите часов в одиннадцать, и все с женой решите.
– С женой? А она это разрешит?
– Приходите обязательно. Вам понравится.
Наташка чуть не подавилась от смеха. Этот пучеглазый мог кого хочешь уморить. Она уже сбежала одну лестницу, но остановилась и крикнула:
– Сеня!
Пучеглазый выглянул и приложил палец к губам.
– Я не приду, – сказала Наташка. – А ты мартышку мою не трогай. Она еще девочка.
Ну и физиономия была у этого Сени. Глаза совсем на лоб вылезли.
Улица Воровского Наташке понравилась. Дома были интересные. Правда, тот желтый в самом начале пора было уже ломать – раскорячился, как рак. А рядом серый, со всякими штучками, – похожий на замок, был совсем ничего. И у посольства ФРГ домик был солидный. Мрачноватый только, но так им и нужно, Наташка не удержалась и постреляла из пальца по наглухо закрытым окнам. Рядом в красивом доме тоже было посольство. И соседний дом тоже, наверное, для кого-то ремонтировали. Интересная была улица.
Перед посольством Венгрии Наташка прошлась раз и два, даже на другую сторону перешла, чтобы хорошо рассмотреть и решить. Из открытых окон института Гнесиных кто-то голосил с утра пораньше и скрипка визжала. Дом Наташке не понравился – аккуратный, конечно, но без всяких украшений и очень большой. Куда такую громадину – три этажа. Да и соседи очень горластые.
А вот рядом одноэтажный, даже не такой чистенький, был симпатичный. Наташка подошла и прочитала – «Посольство Королевства Норвегии». Вот ведь как! Оказывается, королевства еще бывают. Она прошла вдоль окон – занавески были не совсем, как наши, но похожие, книги на подоконниках. Странно, королевство – и занавески с цветочками, и книги тоже читают.
Наташка вернулась к входу и позвонила. Невысокий полный мужчина открыл дверь.
– Что вам угодно?
– Можно посмотреть? Никогда в королевстве не была.
– Девушка, здесь люди работают, живут. Вы можете помешать.
– А я тоже могу работать. Знаешь, я даже троллейбус водить умею.
– У нас персонал укомплектован.
– Персонал! Сам устроился, а другим не дает.
– Проходите, девушка. Иначе у вас могут быть неприятности! – сказал толстый и закрыл дверь.
– Неприятности! – передразнила его Наташка и пошла.
...Часа через три Наташка стояла в грязном, освещенном тусклой лампочкой коридоре перед табличкой «Отдел кадров». Где-то стрекотала машинка, осипший мужской голос втолковывал в телефон про какие-то катушки.
Наташка открыла дверь. В комнате за столиком, заваленным бумагами, сидела красивая молодая женщина в хорошо сшитом костюме с институтским ромбом на лацкане.
