Текст книги "Длинные дни в середине лета"

Автор книги: Александр Бирюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Когда объявили посадку (а регистрации не было – вероятно, потому, что пассажиров и на один салон не набиралось), та самая дама, что сидела слева от него, разбудила его. Он садился в самолет в полусне, уже, чувствуя, что болит, словно в жесточайшее похмелье, голова.

Померкли плафоны, и зажужжало магнето (или как там у них эта штука называется?), раскручивая турбину. Мотор зачихал и завелся, и в салоне опять стало светло. Плафоны гасли еще раз, еще и еще, пока не заработали все четыре движка. Самолет качнулся и двинулся на полосу.

«Что я наделал!» – подумал Евдокимов, и в памяти его промелькнули события минувшей ночи, все его движения-перемещения, вспомнилось неизвестно откуда взявшееся настроение победителя и дурацкие рожденные им мысли и выводы. Да, тот человек мог все так просто решать, но ведь Евдокимов не тот, самозванец он в лучшем случае, а в худшем – беззастенчивый хвастун и болтун, вот что он такое, и права она тысячу раз, если наставляет ему рога с этим своим профессором и доктором наук, хорошо еще, что не с ассистентом или лаборантом – так хоть честь какая-то.

– Извините меня, – сказал он все той же даме, которая и здесь оказалась рядом. – Я, кажется, не очень правильно вел себя вчера вечером. Глупости какие-то говорил.

– Ничего, – откликнулась она охотно. – Я сразу поняла, что вы немножко навеселе. Конечно, ожидание, безделье – как тут не выпить? Все вы, мужчины, одинаковые.

ДЛИННЫЕ ДНИ В СЕРЕДИНЕ ЛЕТА

Вина и заслуга детей в огромной степени

ложится на головы и совесть их родителей

Ф. Э. Дзержинский

Первый день

– Нин! Нинка!

Было около пяти, жара спадала, но ветер утих и было еще душно. Окна, выходившие во двор, были закрыты занавесками, простынями, газетами, и двор казался вымершим.

Наташка рослая, кажущаяся старше своих шестнадцати лет, но еще по-детски круглолицая и нескладная, в выцветшем коротком сарафане – стояла одна посредине пустого двора и со злостью смотрела на окно в третьем этаже.

– Нинка! – опять крикнула она и погрозила окну кулаком.

Наконец занавеска в окне дрогнула, и мелькнуло чье-то лицо.

– Открой! – крикнула Наташка и побежала в парадное.

Нина встретила Наташку на лестнице перед дверью.

– Оглохла? – спросила Наташка. – Уши ватой заткнула?

– Мать дома. Я ждала, когда она на кухню уйдет. Она в магазин собирается.

Нина говорила почти шепотом и все время оглядывалась на неплотно прикрытую дверь.

– Некогда, – сказала Наташка. – Ну ка повернись!

– А зачем?

– Ну повернись. Жалко тебе?

– Жалко знаешь где? – спросила Нина, но все-таки повернулась.

– Все хорошо, только спереди нужно будет подложить.

– Что подложить?

– Платье синенькое дашь?

– Меня мать убьет!

– Нин, очень нужно.

– Она знаешь что сказала? С лестницы тебя спустит.

– Такое раз в жизни бывает. К родителям его иду. Помолвка называется.

– Не знаю, – неуверенно сказала Нина, – она меня убьет. А можно, я спрошу? Может, она сама разрешит.

Не дожидаясь ответа, Нина юркнула в дверь. Через минуту она выглянула и позвала Наташку. Мать стояла в передней и вытирала руки о фартук.

– Ну что у тебя случилось?

– Здрасте, Вера Сергеевна.

– Здравствуй. Что ты ей наплела?

– Это правда. Я выхожу замуж.

– Какая правда! Лет тебе сколько? Что молчишь? Не знаешь, что соврать?

– Нам исполком разрешил.

Вера Сергеевна махнула рукой – мол, хватит врать, но вид у нее был испуганный.

– А ты что слушаешь? – накинулась она на дочь. – Иди на кухню.

– Допрыгалась? – шепотом спросила она, когда Нина ушла. – Конечно, к этому все и шло. Господи, да разве не видно было! Поэтому и боялась я тебя, как змею. А может, и моя Нинка уже гуляет? Ты и ее втянула? Говори, а то я сейчас тебе башку расшибу!

Наташка покачала головой.

– Ух! – выдохнула Вера Сергеевна. – Что же мы тут стоим? Пойдем в комнату.

В комнате она потопталась у окна, потом подошла к шкафу, распахнула дверцу.

– Ладно, выбирай. Раз такой случай – ничего не жалко.

Наташка крутилась перед зеркалом, прикидывала, то одно платье, то другое.

– А может, это и хорошо? – спросила Вера Сергеевна. – Будет у тебя дом, семья. А сейчас ты кому нужна? Может, у тебя все хорошо получится.

Он у тебя кто?

– Инженер.

– Ну да?

– Не совсем инженер, учится.

Вот и хорошо. Жизнь для тебя и начнется.

– Можно? – спросила за дверью Нина.

– Заходи. Что же ты стоишь? Поздравь подругу. У нее сегодня праздник.

Нина кинулась к Наташке, стиснула ей шею.

– Пусти! – Наташка отодвинулась! – Платье изомнешь. Итак, видишь, морщит! Очень у тебя тут много.

– А как же! – сказала Вера Сергеевна. – Она ведь тоже невеста. Как время бежит! Давно ли в куклы играли, а теперь – невесты. Ну иди, а то к жениху своему опоздаешь.

– Спасибо, Вера Сергеевна. Я платье завтра утром принесу. И поглажу обязательно.

– Дай я тебя перекрещу. Мать-то идет?

– Ей некогда.

– Вот ведь прости меня господи!

– Я вас в крестные возьму, ладно?

– Счастливо! – сказала Вера Сергеевна. – Очень я за тебя рада.

Нина вышла с Наташкой на лестницу.

– Боишься? – спросила Нина.

– А чего? Кусок не откусят.

– Вату забыли! – вспомнила Нина.

– Тащи побольше. И карандашик захвати.

Ваты Наташка запихала за пазуху столько, что Нина пришла в ужас.

– Молчи! – сказала Наташка и поглядела в зеркальце. Теперь грудь была что надо. – У, воровка! Покрась мне глаза.

Нина очень старалась, даже язык высунула.

– У, воровка! – ворчала Наташка, следя за работой в зеркальце. – Умеешь! Дальше, дальше крась!

– На меня смотри. И молчи. А то брошу, – Нина была довольна, что может покомандовать.

– У, воровка!

– Все шепчетесь? – спросила Вера Сергеевна, выглядывая. Нина сразу отскочила и карандаш бросила. – Иди, Наташ, а то упустишь жениха-то. После наговоритесь. Подожди, это что же ты с собой сделала? Сотри немедленно.

– Это не я! – сказала Нина. – Это она сама.

Наташка встала со ступенек и, не обращая внимания на эти крики, пошла вниз.

– А может, ты все врешь? – крикнула Вера Сергеевна. – Придумала все про свадьбу? Ну, конечно, придумала. Как же я, старая дура, не догадалась?

– Ну и ладно. Вам-то что? У вас вон своя невеста, за ней следите.

– Паразитка! Снимай платье.

– Сейчас!

Наташка вихрем пронеслась по лестнице, выскочила во двор, закружилась. Платье надулось и поднялось, как у какой-нибудь балерины. Во дворе было по-прежнему душно и сонно, и никто не смотрел на это представление.

...В подворотне улица гремела как ненормальная. Как гигантские жуки, гудели троллейбусы, лязгали прицепы грузовиков, визжали тормоза, и казалось, что все машины мчатся сюда, в этот двор, но в последнюю секунду сворачивают и проносятся мимо.

Наташка стояла в глубине подворотни, приглаживая растрепавшиеся волосы, и никак не решалась выйти. Народу на улице уже было много. Кончился рабочий день. Шли распаренные тетки с толстыми сумками, ребята в пестрых рубашках. Девицы стучали босоножками, как гвозди забивали.

В подворотню зашел пьяный. Он постоял, шатаясь, потом пошел вдоль стены, касаясь ее рукой. Волосы упали ему на глаза, и он ничего не видел. Наташка пятилась от его растопыренных рук. Оказавшись во дворе, парень опять постоял, словно старался что-то вспомнить, и снова пошел подворотней, держась за стену. Наташка опять отступала, пока не вышла на тротуар. Парень вышел вслед за ней и повернул обратно. Он что-то бурчал под нос, но слов разобрать было нельзя.

На улице Наташка растерялась еще больше. Она шла, не поднимая глаз, но все равно ей казалось, что вся улица смотрит на нее и каждый знает, зачем она идет, и что сейчас кто-нибудь подойдет. Этого Наташка боялась больше всего.

Впереди, у милиции, остановилась машина, из нее вышли три милиционера, два остались на тротуаре, а третий зашел в отделение.

«Это за мной!» – подумала Наташка. Она понимала, что думать так глупо, но все-таки перешла на другую сторону.

«Конечно, за мной! – думала она, стоя перед киноафишей и напряженно прислушиваясь. – Нинкина мать позвонила и сказала приметы. И теперь они ищут. Может, уже увидели!»

Она чуть не обернулась, но кто-то сказал у нее за спиной:

– Девушка, пойдемте вместе? Леонов такое вытворяет, что повеситься можно.

«Клеит! – подумала Наташка, замерев от страха. – Вот идиот, а! Сейчас меня заберут, а он клеит!»

– А я не хочу вешаться! – сказала девушка, стоявшая рядом.

«Он на меня сзади смотрел, – подумала Наташка и поправила подложенную на грудь вату. – А у нее кофточка стильная».

Она еще постояла у афиши, но никто не обращал на нее внимания. Какая-то девка читала всю афишу сверху вниз, а ее парень говорил про каждый фильм: ерунда. Подошел пенсионер, он, наклоняясь, толкнул Наташку и спросил:

– Ты смотришь или дурака валяешь?

– Сам дурак! – обиделась Наташка и отошла.

Она вспомнила о милиционерах в конце улицы, обернулась, по машины около отделения уже не было.

...На шумном и бестолковом перекрестке Садовой и Каляевской Наташка остановилась. За стеклянной стенкой ларька растрепанная продавщица нанизывала на длинную палку скатывающиеся по металлическому желобу пончики и сваливала их в противень с сахарной пудрой. Пончики были горячие, с них капало масло. Наташка стукнула в стенку, чтобы продавщица ее увидела, потом ткнула себя в грудь и выставила два пальца – дай, мол парочку, у тебя их вон сколько. Та показала на очередь. Наташка снова стукнула в стекло и выставила один палец – ну, один ты можешь дать? Продавщица даже не посмотрела. Тогда Наташка стукнула как следует, кулаком, и, когда она подняла голову, ткнула себя под глаз (несильно, конечно), сложила ладони лодочкой и помахала перед лицом. На языке немых это значит «дам в глаз, убегу, как рыбка». Но продавщица, наверное, не знала эту азбуку. Из очереди что-то кричали.

...Было все еще жарко. Воздух над Садовой плавился, и казалось, что дома вдали стоит по берегам прозрачной реки, и машины уходят в нее, и там тихо и прохладно. Но это только казалось. А вонища там, наверное, была не меньше и так же жарко. Вата под платьем жгла, как горчичник, даже дышать было трудно. Лучше было подождать до вечера.

Наташка все стояла на углу. Машины скапливались перед светофором, они замирали на минуту, дрожа от нетерпения, потом, словно громадная свора, бросались за кем-то вдогонку. Маленький «Запорожец» остановился прямо перед Наташкой.

– Мальчик, – сказала она, наклонившись, – прокати на броневике.

– Не могу. Авторалли.

– Чего?

– Авторалли «Монте-Карло – Красноярск». Газет не читаешь?

Зажегся желтый, и парень задвигал переключатель.

– Авторалли – кошки срали! – крикнула Наташка и пнула ногой в дверцу. – Фраер несчастный! У меня «Жигули» скоро будут.

– Постовой! – крикнул парень, приоткрыв дверцу. – Товарищ инспектор!

Уже зажегся зеленый, машины сзади засигналили. Парень засуетился, захлопнул дверцу, «Запорожец» тронулся.

– Фраер! – крикнула вслед Наташка. – У меня и «Волга» новая будет!

Злая на то, что первая попытка не удалась, на духоту, на голод и еще неизвестно на что, Наташка двинулась через Садовую. Она уже дошла до середины, когда увидела, как с противоположного тротуара, держась за руки, бросились через улицу (уже зажегся желтый) тихий Витек с их двора и воображала Элка.

– Витек, – сказала Наташка, загораживая ему дорогу на белой линии, – извини, конечно. Мама никак не найдет две золотые ложки. Ты, наверное, пошутил?

– Ты что? – растерялся он. – Да я у тебя не был ни разу.

– Ну что ты, Витек, здесь не милиция. Зачем отказываешься?

– А зачем он к тебе пойдет? – нахально спросила Элка. – Про вас в стенгазете все написано.

– Ложки – ерунда, – продолжала Наташка. Элку она как будто и не видела. – А помнишь, ты меня на черном ходу обнимал? У меня теперь все коленки в пупырышках. Ты заразный?

– Врет она все, – пролепетал Витек. – Не было этого.

– А может, показать, где ты меня трогал?

– Давай, – сказала Элка. – Слабо показать?

– За показ деньги платят.

– Сколько? – не отступала Элка.

– Три рубля.

– Давай!

– У меня нет, – сказал Витек, – ты же сказала, чтобы я билеты в кино купил. Может, сбегать домой?

– Беги! – захохотала Наташка. – Беги воруй, пока трамваи ходят. И чувиху свою захвати. А то думает, если папа генерал, так она самая умная! У, воровка!

...Через несколько минут Наташка стояла перед старым особняком. Он был расположен полукругом, и на улицу выходили только крылья. Перед домом – клумба и чей-то бюст. У входа поблескивала красная с золотом табличка.

Дверь была не заперта, и Наташка вошла в прохладный, со сводчатым потолком вестибюль. Здесь украшений не было никаких, но налево, в арке, перед которой в старом, массивном кресле сидел милиционер, была видна мраморная лестница с золотыми шишечками на каждой ступеньке.

– Тебе чего? – спросил милиционер. – Рабочий день окончен.

– А мне срочно нужно.

Через его плечо Наташка увидела стену второго этажа, над лестницей на желтом фоне между белыми полуколоннами были нарисованы гирлянды из каких-то цветов и птиц.

– Отец пьет, что ли?

– А вам-то что? Вы не пьете?

– Спокойно. Выйди на улицу и там ори, если хочется.

– А если он дом подожжет? – спросила Наташка. – Вы будете отвечать?

– А ты ему спички не давай! Прячь от папы спички!

– Смешно, да? А небось на собраниях выступаешь.

– Спокойно, – сказал милиционер, смех все еще не отпускал его, но он потянулся к телефону, висевшему на стене – Владимир Наумович? Дежурный говорит. Здесь девочка просит принять по личному вопросу. Слушаюсь. Живо! – сказал он Наташке. – По коридору третья дверь. А про спички я тебе точно говорю. Прячь спички от папы.

Стены в коридоре были такие же красивые, и даже двери были расписаны. Наташка случайно посмотрела под ноги и ахнула – на полу черные змейки сплетались в такие узоры, что их, наверное, и на бумаге нарисовать трудно, а тут все из дерева выложено. Половицы скрипели громко и весело.

В кабинете Наташка чуть не ослепла. Стены, покрытые темно-коричневым бархатом, были затканы золотыми розами. Люстра была как букет – стебель и ветки золотые, а цветы и бутоны хрустальные, казалось, дунь на них – и зазвенят. Вдоль стен выстроились низенькие кривоногие стулья, с их темных спинок сбегали золотые завитушки.

– Здравствуйте, меня зовут Владимир Наумович, – длинный и худой человек, сидевший над бумагами, показал Наташке на стул.

– А меня Шура Бутылкина, – сказала Наташка.

– Ну и прекрасно. Как живете, Шура Бутылкина? Что у вас новенького?

– Ничего. Все по-старенькому.

– В школе учитесь?

– Нет, надоело.

– Работаете?

– Тоже нет.

– Папа-мама кормят?

– Они накормят!

– Что же вы делать собираетесь?

– Деньги зарабатывать.

– Много вам нужно?

– Вагон и маленькую тележку.

– А вопрос у вас какой?

– Сколько этот дом стоит?

– Хочешь купить?

– Нет, прицениться только.

– За этот дом люди кровью заплатили.

– Чтобы вы тут сидели?

– Да, чтобы мы тут сидели. Не нравится?

– Дом нравится. А чей он раньше был?

– Князя Голицына. Ты ему не родственница?

– Он мой двоюродный дедушка. Но я его плохо помню.

– Неважное у тебя положение. Наследство, как говорят юристы, не открылось. И не откроется.

– Ничего. Хоть посмотрела.

– Это пожалуйста. Как свободное время будет – приходи. Я тут допоздна сижу, поговорим. Живешь-то наверное, недалеко?

– Из Америки приехала.

– Ну и как там капитализм? Загнивает?

– Вам издали виднее.

– А Москва тебе нравится?

– Ладно, – сказала Наташка, – пойду я.

– Нет, подожди! Вопрос-то у тебя какой?

– Я уже сказала.

– Тогда я, можно? Хочешь на работу устрою?

– А куда?

– На завод, на фабрику, на стройку – выбирай.

– Сколько я буду получать?

– Сначала немного, но на еду хватит, и на кино останется. Если надо – в общежитие перейдешь.

– А мне этот дом нравится.

– Слушай, а если я тебе другой дом предложу? Училище, но специальное. Кончишь там десять классов, профессию получишь. Там режим, охрана – глупостей сделать не дадут.

– А если я хочу?

– А рожна горячего на лопате не хочешь?

– Вы на меня не кричите. Я тоже крикнуть могу.

– Кем же ты будешь?

– Это мое дело.

– Значит, не хочешь работать?

– Мне дом нужно, машину. У меня мать тунеядка. Кто ее кормить будет? Разве я на заводе столько заработаю?

– Слушай, а давай я комсомол подключу? У них сегодня за городом какой-то слет. Вон, видишь, автобусы стоят? Сейчас приедете, искупаетесь, рыбы наловите, а вечером – у костра. Хорошо ведь!

– Не могу. Мне идти нужно. До свидания.

...На Пушкинской площади уже крутилась обычная карусель свиданий. Наташка встала у памятника и посмотрела на часы, висевшие на углу, – как будто у нее тоже было свидание. На лавочках пенсионеры читали вечерку. Недалеко от Наташки вышагивала длинная, как цапля, женщина – пять шагов, и поворот, и еще пять шагов. То и дело она лезла в сумку и подносила к глазам очки, чтобы взглянуть на часы. Толстый дядя с другой стороны стоял спокойно и рассматривал прохожих.

«Выбирает! – подумала Наташка. – Вот такие и выбирают».

Чуть дальше стояли ребята лет по восемнадцати. У одного была гитара, и он что-то тренькал, повернувшись спиной к улице, а ребята глазели на проходивших, мимо девок и кричали всякую ерунду.

– А вы не скажете, – спросила Наташка у толстого, – как проехать к Савеловскому вокзалу?

– Очень просто – пройдите через сквер и на улице Чехова садитесь на любой троллейбус или автобус. Лучше всего на пятый, он ближе к вокзалу останавливается.

Наташка вернулась на свое место. Тетка все так же вышагивала.

«Может, глаза размазались?» – подумала Наташка и попросила у тетки зеркало, но глаза были в порядке. А толстый даже не смотрел в ее сторону.

Один из той компании подошел к Наташке.

– Мы все слышали, – сказал он, – не уезжайте, в Москве можно неплохо повеселиться.

– А я не уезжаю.

– Прекрасно. Подваливайте к нам. Еще штучки три закадрим – и порядок.

– В бутылочку поиграем?

– Поиграем.

– И свет погасим?

– Все условия создадим.

– В другой раз, сегодня я занята.

– Ну что вы, какие занятия!

– Тебе плохо объяснили? – спросила цапля. Она остановилась совсем рядом, раскачивалась, поддавая раскрывшуюся сумочку. И казалось, что она сейчас долбанет парня острым носом.

– А что, нельзя подойти?

– Ты еще спрашивать будешь? Ты не понял, что ты хам и что так с женщиной не обращаются?

Парень пожал плечами и отошел.

«Злись, злись, – подумала Наташка про цаплю, – все равно к тебе твой аист не прилетит. Кому ты нужна такая старая?»

И незаметно показала ей язык.

А толстый как будто задремал. Так и стоял, не двигаясь, а вместо глаз только щелочки остались.

– Простите, – сказала Наташка, опять остановившись перед ним, – сколько время?

– Вон часы висят.

– Может, они неправильные. Мне точно надо.

– Правильные. На моих столько же.

– Сразу видно, что не спешите.

– А ты очень спешишь? Давно бы уже на вокзале была.

– И поеду. А вам-то что?

– Ничего.

– А чего вы меня прогоняете? Может, я здесь хочу!

– Мне не жалко.

– И нечего щуриться. Подумаешь какой – стоит и щурится!

– Совсем сумасшедшая. Ты что на людей кидаешься?

– А хочу! Ты мне что ли, запретишь!

– Иди! – замахал руками толстый. – Иди куда хочешь! Я тебя знать не знаю и знать не хочу!

– И я тебя знать не хочу. Ты мне очень нужен, думаешь?

...У мясного магазина Наташка села в такси. Шофер попался старый, лет пятидесяти.

– Тебе куда? – спросил он.

– А ты не знаешь?

– Чего?

– Не знаешь, говорю?

– А чего – не знаешь?

– Насчет картошки – дров поджарить!

– Вроде не пьяная, а глупости говоришь.

– А ты только умных возишь?

– Мне все равно, лишь бы деньги платили. Куда поедем?

– На Савеловский, если сам не знаешь.

«Волга» обогнула дом АПН со сверкающей витриной и понеслась по улице Чехова.

– Непонятная вы молодежь, – сказал шофер. – Выпендриваетесь, все вам не нравится. По-русски уже совсем разучились – чао да хилло. А Москве девятая сотня идет. Кому мы ее оставим?

– Распорядимся. Я себе уже домик присмотрела. Только дорого стоит.

– Вам, конечно, все по дешевке надо. Все из синтетики – снаружи ярко, а внутри ничего, мура одна. И любовь у вас такая же. Парочка сядет – счетчик не успеешь включить, а он уже к ней под юбку полез.

– А ты не подсматривай. Вот мой дом. Ничего?

– Как же не подсматривать, когда зеркало? Мне, старику, стыдно, а им наплевать. А как дальше жить если так начинаешь? Ты ее не для баловства, а на всю жизнь берешь. Ты ее для себя беречь должен, чуть-чуть приоткрывать, как к иконе прикладываться. А если ты ее в первую неделю везде перехватаешь, разве тебе с ней потом интересно будет? И ей тоже кого другого захочется. Поэтому семьи сейчас такие некрепкие.

– А ты каких любишь, дед? Блондинок или брюнеток?

– Не про меня речь. Мы с Ниной Тимофеевной двоих уже до ума довели. Старший в институте, дочка замужем. Леньку осенью в армию сдадим. Мы свое дело сделали.

– Памятник тебе где поставят? Около дома или за собой на прицепе возить будешь?

– Не шустри! Жизнь таких знаешь как обламывает.

– А жизнь – это кто? Ты, что ли?

– Зачем я? Люди.

– А я про них все знаю. Понял? Я про них столько знаю, что пусть они лучше заткнутся.

– Не я твой отец!

– Не ты. Какие еще будут вопросы?

Дальше ехали молча. Наташка кляла себя за то, что завелась – теперь от деда ничего не добьешься и расплачиваться денег нет. А что делать на Савеловском?

Когда подъехали к вокзалу, Наташка схватилась за ручку, но шофер спросил:

– А деньги?

– Я вернусь. Только подругу найду. У нее деньги.

– Вот те раз! Зачем тогда садилась?

– А может, я думала, что ты меня куда-нибудь отвезешь?

– Ну, ты даешь!

– Мне не жалко, только денежки, плати.

– Ладно, вместе пойдем. Она какая?

– Так себе, я лучше.

Они походили по площади, потом шофер потащил Наташку на перрон. Конечно, никто и смотреть не захочет, когда идешь с таким дедом – брюхо у него совсем из штанов вывалилось. Шофер все время дергал Наташку за руку и спрашивал: «Эта?»

– Нет, – наконец сказала Наташка, – значит, она не приехала.

– Куда же теперь?

– Куда хочешь! – Наташка шмыгнула носом.

– Да брось ты, дочка, расстраиваться. Завтра встретишь. Поехали домой?

– Я ключ потеряла.

– Куда же тогда?

– На Сходню. Мать там на даче.

– Да ты что! А если ее нет?

– Пожалуйста, дед. Ну куда же мне деваться? – спросила Наташка. Она очень устала и готова была сама поверить, что на Сходне у них дача, а на даче ее дожидается мама. – Ну можешь ты помочь человеку?

...Всю дорогу до Сходни дед молчал. Темнело, машина неслась, мягко покачиваясь. В окно бил свежий ветер. Наташка приободрилась.

Когда они приехали, Сходня уже спала. Нигде не было ни огонька, и даже радио не играло. Время от времени где-то далеко рождался гул, а потом с громом и свистом шел на посадку самолет, посверкивая сигнальными огнями.

– Где твоя мамочка живет?

– А тебя только старье интересует? Я не подойду?

– Так, – дед выключил мотор и посмотрел на Наташку. – Как тебя зовут?

– Алиса.

– И давно ты уже?

Наташка не ответила. Дед зажег спичку и осветил ей лицо.

– А ты ничего. Ну, пойдем.

Они перебрались на заднее сиденье. Было совсем тихо, только счетчик стучал, словно кто-то тряс копилку с мелочью.

– Дед, сколько настучало?

– Почти семь рублей. Накаталась!

– Порядок! А ты за рубль хотел? Выключи.

Он чертыхнулся, выключил и потянул Наташку к себе.

– Подожди, – сказала она. – Что же ты – такой правильный, а лезешь?

– Почему – правильный? Я только разницу знаю. Мне ведь с тобой детей не крестить. А со старухой мы хорошо пожили.

– А чего дожидался?

– Думал, вдруг ты и правда кого-нибудь ищешь.

– Я искала.

– Ну да! А я не видел?

– Искала! А ты думаешь, я в твое пузо влюбилась?

– Да ладно. Чего спорить?

– Нет, подожди. Ты правда так подумал? Уй, не могу! В пузо я твое влюбилась! – хохотала Наташка. – Не щекочи, дурак. Уй, не могу!

– Вот я тебе сейчас покажу!

– Уй, не могу!

– Эй, такси! – вдруг крикнул кто-то и стукнул по крылу.

– Чего? – спросил шофер, открывая дверцу.

Перед машиной стоял парень.

– Как хорошо! – сказал он. – Жене рожать нужно, а «Скорой» все нет. Мы вышли навстречу, а жена еле идет. И вдруг ваш огонек зажегся.

– Нин! – крикнул он в темноту. – Не спеши, мы подъедем.

– Я не знаю, – сказал шофер. – У меня пассажир подругу ищет.

– А кого?

– Кудинову Соню, – сказала Наташа.

– Кудинова? Это на улице Кирова, кажется. А лучше знаете как? Сейчас идите к нам, переночуете. А завтра найдете. Мать тут всех знает.

– Ну что, Алиса?

– Решайте, пятый дом по этой стороне.

Наташка вылезла из машины и пошла.

– Она мне не заплатила, – сказал шофер, – у подруги взять хотела.

– Заплатим, только поехали.

Женщина в шерстяном платье прошла мимо Наташки, чуть коснувшись ее высоким животом. У пятого дома Наташка долго стучала. За забором носился громадный пес, он не лаял, а только клацал зубами. Зато соседские собаки старались вовсю.

«Обманул он, наверное», – подумала Наташка.

Но на террасе вдруг вспыхнул свет, и женщина крикнула с порога:

– Что нужно? Майор, на место!..