Текст книги "Наихудший сценарий (СИ)"
Автор книги: Александр Машошин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Наихудший сценарий
Действие первое: Повторение непройденного
Мы с тобою звались приятели,
Здесь обычай у всех таков.
Но безумные обстоятельства
Превратили нас во врагов.
Я на зов твой отвечу вызовом,
Хоть не вижу, какой резон.
Я охочусь за Серым Призраком,
Уходящим за горизонт.
Белгарат
1. В кривом зеркале
Сентябрь на кафедре не самый худший месяц в году. С одной стороны, закончились отпуска и летнее сонное затишье, с другой – в начале семестра студиозусы не рвутся заниматься. Страшное слово «сессия», представляемое многими в виде чёрта с ведром гвоздей, пока где-то далеко в будущем, и можно продолжать расслабляться. Поэтому свободного машинного времени пока было достаточно, особенно по вечерам. Единственное, что сильно напрягало – лабораторные работы. Иногда я проклинаю себя, что поддался уговорам завкафедрой и остался в аспирантуре. Был мнс просто, теперь тот же мнс с диссертацией. Правда, доплата за степень… Но в оборонном НИИ, куда меня звали после диплома, я и без неё получал бы столько же, плюс секретность, плюс паёк. Нет, завкафедрой – дядька неплохой, плюс у него такие связи, что достать может всё, что угодно, отчего за глаза мы называли его как джинна, «старик Абрамыч». Его стараниями материальная база на кафедре всегда была одной из лучших. Один недостаток: Абрамыч полагал, что научным сотрудникам мало заниматься собственно наукой, они должны ещё немного преподавать. Вот мы и вели по очереди лабы. Принимали теорию, проверяли практическую часть, выявляли халтурщиков и списунов. Терпеть ненавижу этим заниматься! Хорошо хоть народу хватало, и не приходилось делать это каждый день. Сегодня, увы, была, как раз, моя очередь, и за свой проект мне удалось засесть только к вечеру.
Я отодвинулся от монитора, потянулся. Программа поглюкивала, но начинала хоть как-то работать, что не могло не радовать. Посмотрел на часы. У, пора домой, а то опять раздастся телефонный звонок, и дежурный лаборант с ухмылочкой проорёт на всю ивановскую; "Сильвер, возьми, опять твоя политиканша названивает!"
Да, моя двоюродная сестра – народный депутат, второй созыв кряду. Когда её впервые избрали в восемьдесят девятом, все шептались: "Надо же, в двадцать восемь лет уже в Верховном Совете!" А что они хотели? Ладка с детства общественница. Совет дружины, райком комсомола, горком, потом обком… Сейчас, когда ей тридцать пять, ахать и охать перестали, однако, её выступления на пленарных заседаниях смотрят по телевизору, а потом пересказывают друг другу на кухнях. Ещё бы, у неё что ни речь, либо "заметки натуралиста", либо "материалы следствия". Всё кратко, доходчиво, по делу, но и не без эмоций. Сразу ясно, что она не просто озвучивает какой-то вопрос, а лично переживает за каждый. Ну, и телеоператоры с режиссёрами вносили свою лепту. То покажут момент, когда она идёт к трибуне лёгкой и, в то же время, уверенной походкой, демонстрируя зрителям её очередной наряд. То возьмут очень крупный план, позволяя разглядеть одно из её знаменитых ожерелий. То дадут ракурс анфас или вообще в профиль, чтобы была лучше видна причёска и серьги. Отводят душу, короче говоря. Ну, а кого ещё там снимать? Депутата Старобойкову, обликом и зычным голосом напоминающую фельдфебеля женского ударного батальона времён Первой Мировой? Или депутата Новобродскую, которая на трибуну едва помещается, а во время выступления брызжет слюной до первого ряда и буравит зал сквозь толстые стёкла очков неприятным взглядом маленьких свинячьих глазок? Другое дело – Лада, неизменно утончённая и элегантная. Особенно любили телевизионщики вставлять в трансляцию сценки из кулуаров, показывая, как она мягко жестикулирует, втолковывая что-то собеседнику, улыбается, теребит браслет на запястье, поправляет волосы. По этим съёмкам её знала вся страна. А вот о том, какая она бывает не на работе, было известно крайне немногим.
Когда мои родители собрались ехать работать на Кубу, Лада пообещала им, что приглядит за мной. Будто я малое дитё, а не кандидат технических наук – ну, ладно, ладно, тогда ещё аспирант. И, сразу после их отъезда перебралась жить ко мне, под тем предлогом, что отсюда ближе ходить на работу. Это, кстати, чистая правда: выйти на проспект, через мост, и вот он, Дом Советов. Собственная четырёхкомнатная квартира кузины находилась несколько дальше. В Лыткарино. Вдобавок, там была сестра Оля с мужем и двумя детьми… Конечно, Лада могла бы взять квартиру на Рублёвке, как остальные депутаты из Подмосковья, однако, более ревностного борца с депутатскими привилегиями, чем моя кузина, не видел свет. Даже Борис Ёлкин, который недавно перешёл, понимаешь, в премьер-министры, на её фоне смотрелся бледновато. К тому же, от Рублёвки до работы тоже не ближний свет, запросто на обед не выскочишь.
Сегодня я опять немного не рассчитал и пришёл домой раньше сестры. Привычным движением сунул на вешалку куртку, включил на кухне свет, зажёг плиту, поставил чайник и заранее приготовленный Ладой ужин. Как раз вовремя. Вскоре щёлкнул дверной замок, в прихожей послышался стук каблуков. Кузина заглянула на кухню:
– Привет.
– Привет, – сказал я.
– Всё на плите? Умница. Это в морозилку, сейчас руки вымою, – она протянула мне увесистую сумку.
Пока в ванной шуршала вода, я распихал лежащие в сумке пакеты по ящикам морозильной камеры. Если бы не эти продукты, что "выкидывали" на прилавок депутатского буфета, было бы совсем кисло. Из мяса в магазинах, в основном, появлялись только консервы. Как говорили, плановая замена неприкосновенных запасов. Впрочем, могло быть и так, что старые запасы со складов Союзгосрезерва снимали и распродавали, а новые не закладывали вовсе. Часть продуктов Лада отдавала Оле и семейству: те жили часто на одну Олину зарплату, доход мужа, арбатского художника, был величиной весьма непостоянной.
Я как раз начал раскладывать на столе тарелки, вилки и ложки, когда кузина вошла в кухню. Щёлкнула кнопкой старенького "Таураса". Передавали новости.
"Сегодня в Берлине состоялось подписание исторического соглашения, – торжественно читал диктор. – Президент СССР, Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачёв и канцлер Объединённой Германии Гельмут Коль скрепили подписями договор о передаче Германии области Восточная Пруссия. Документ завершает процесс воссоединения исторических немецких земель, начатый с падением Берлинской стены 9 ноября 1989 года…"
– Ага, конечно, – буркнул я. – Две трети Восточной Пруссии в Польше. А ещё есть Силезия, Богемия, Австрия, наконец. Аппетит у "дяди Коля" что надо.
– Так далеко ему пойти не дадут, – сказала Лада. А диктор продолжал:
"Подписание этого значимого документа продолжает пятидневный тур товарища Горбачёва по странам Европы. В субботу и воскресенье Михаил Сергеевич примет участие в празднествах, посвящённых окончанию переходного периода. С 1 октября 1996 года страны Балтии становятся полноправными независимыми государствами, членами Организации Объединённых наций. В речи на банкете по случаю подписания советско-германского договора Михаил Сергеевич особо отметил, что это стало возможно только благодаря перестройке, новому мы?шлению и обновлённой внешней политике, проводимой Коммунистической партией и Советским правительством".
Дальше пошли сюжеты о сокращении вооружённых сил и вооружений стран Варшавского договора, утилизации ненужной военной техники и ракет, потом – о развитии Дальнего Востока. Журналист брал интервью у переселенцев с японского острова Карафуто – бывший Сахалин – в Магаданской области, где японцы, в соответствии с соглашением, строили для них ультрасовременные посёлки среди тайги.
– Выключи, – поморщившись, попросил я. – Не порть аппетит.
– Сегодня на пленарном, как раз, обсуждали Дальний Восток, – выключив телевизор, сказала сестра. – Как оптимально использовать японские кредиты, раз уж всё равно их взяли. Хотя не понимаю, куда ещё нахватываем? Неужели непонятно, что рано или поздно их придётся отдавать?
– Вот он и отдаёт, по кусочкам, – отозвался я. – Американцам шельф, немцам ГДР, потом японцам, финнам, теперь ещё раз немцам… – Помолчал и добавил: – Слушай, Лад, неужели вы не можете ничего поделать с этим "лучшим немцем и японцем столетия"?
– Это не так просто, – вздохнула кузина. – Полномочий у него море. Он ведь и президент, и генсек, а президентский срок теперь десять лет…
– Тогда на кой, извините, лях нужен весь ваш Верховный Совет? Языками чесать про Дальний Восток??
Прекрасные глаза, не раз лишавшие дара речи самых наглых репортёров, посмотрели на меня в упор. Лада покачала головой:
– Не говори так. Я верю в демократию, верю, что только законодательная власть сможет остановить это разбазаривание земель! Ты же знаешь, наша Марксистская платформа твёрдо стоит на этой позиции.
– Платформа-то стоит твёрдо, да как бы поезд не ушёл, – мрачно сострил я.
– Нужно больше голосов, чтобы противостоять межрегионалам. Мы их соберём, поверь. И подрежем лапки этому пауку.
– Будем надеяться. Кстати, завтра или послезавтра надо пройти по магазинам, отоварить талоны на всё.
– Да, выбери, пожалуйста, время, в понедельник уже конец месяца. Возьми, хотя бы, подсолнечное масло и соль, их даже в буфете уже нет. Круп пока много, можно не брать.
– Основные очереди, всё равно, за водкой и сигаретами, а без них никуда, – вздохнул я. – Сантехника и то не вызовешь, а если мусоропровод – вообще труба. Ничего, уйду пораньше.
– Опять не обедал? – подозрительно прищурилась она, наблюдая, как я после всего делаю ещё бутерброды.
– Нет, как-то не получилось.
– Желудок портишь!
– Слушай, Лад, выходила б ты замуж за своего Анатоля и составляла рацион ему, – шутливо огрызнулся я. – Мне в космос не лететь, я за монитором сижу.
– Тем более, нельзя наплевательски относиться к своему здоровью. Чай?
– Да, спасибо.
Несколько минут мы сосредоточенно пили горячую ароматную жидкость – снова заслуга сестрицы. Краснодарский, который дают нынче на талоны, с этим чаем и близко не валялся.
– Разбери, пожалуйста, – попросила кузина, вставая из-за стола и поворачиваясь спиной. Я расстегнул сначала её ожерелье – коллеги гадали, в каких-таких парижах и миланах она их заказывает, не подозревая, что и они, и серьги сплетены Олиным мужем из обыкновенной серебряной проволоки, какой кроссируют печатные платы. Затем со знанием дела повыдёргивал шпильки из причёски, освобождая длинные волосы. На сооружение этих конструкций кузина каждое утро тратила не менее часа, но, как я уже упоминал, результат того стоил.
– Посуду вымоешь?
– Угу, – кивнул я. Ритуальный вопрос – ритуальный ответ. Будучи дома, посуду всегда мою я. Поскольку готовит всегда Лада. У меня, кроме варки макарон… ну, не будем о грустном.
После ужина я решил посидеть над статьёй в институтский альманах. Текст шёл плохо, фразы строились с большим трудом, выходили длинными и тяжеловесными. Иногда, заканчивая предложение, я видел, что получилось не совсем то, что я имел в виду. Приходилось браться за ластик, стирать до одной из запятых и дописывать по-другому.
– Пишешь? – спросила неслышно вошедшая кузина.
– Да. Пытаюсь.
– А я почитала немного. Телевизор смотреть вообще невозможно, либо мыло, либо политика. Что тебе приготовить на завтра?
– Непринципиально. У тебя всё одинаково хорошо получается.
– Хорошо. Ну, не буду мешать…
Утром сестра растолкала меня довольно грубым образом.
– Ты будильника вообще не слышишь? – сердито спросила она.
– Не-а. Который час?
– Без четверти восемь.
– Уй-й! – я пулей вылетел из постели. Вот что значит засиживаться до часу ночи!
И был обычный день: лабораторные, потом компьютерный класс, переоборудованный из старого терминального зала…
Сегодня я опять немного не рассчитал и пришёл домой раньше сестры. Привычным движением сунул на вешалку куртку, включил на кухне свет, зажёг плиту, поставил чайник… Вскоре щёлкнул дверной замок, в прихожей послышался стук каблуков. Кузина заглянула на кухню:
– Привет.
– Привет, – сказал я.
– Всё на плите? Умница. Это в морозилку, сейчас руки вымою.
Я как раз начал раскладывать на столе тарелки, вилки и ложки, когда кузина вошла в кухню. Щёлкнула кнопкой старенького "Таураса". Передавали новости.
"Сегодня в Берлине состоялось подписание исторического соглашения, – торжественно читал диктор. – Президент СССР, Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачёв и канцлер Объединённой Германии Гельмут Коль скрепили подписями договор…"
– Выключить? – спросила кузина, заметив, как я поморщился.
– Да, не порть аппетит.
– Сегодня на пленарном обсуждали развитие Дальнего Востока… – выключив телевизор, сказала она. – Что? Почему у тебя такое лицо?
– Сестра, тебе не кажется, что всё это уже было?
– Что именно?
– Ну, вот это. Новости о договоре, потом ты нажала кнопку и вот так же сказала про Дальний Восток. Вчера.
– Ты путаешь. Вчера Горбачёв подписывал Энергетическую хартию в Страсбурге.
– Хорошо, а число у нас какое?
– Двадцать пятое, среда.
– А вот мне кажется, что двадцать шестое, четверг.
– Брат, ты просто заработался, – улыбнулась она.
– Возможно.
После ужина я решил посидеть над статьёй в институтский альманах. Текст шёл плохо, фразы строились с большим трудом, выходили длинными и тяжеловесными.
– Пишешь? – спросила неслышно вошедшая кузина.
– Да. Пытаюсь.
– Слушай, я тут поразмыслила над твоими словами… И правда, что-то непонятное. Никак не могу вспомнить, что мы обсуждали и что голосовали на вчерашнем заседании. И на позавчерашнем. Пожалуй, надо показаться механикам. Ой, что это у тебя?
Я опустил глаза на лист бумаги перед собой и увидел, что в задумчивости расчертил почти всё свободное место какими-то рисунками. На каждом повторялось одно и то же. Стремительный гранёный силуэт, заострённый в передней части и дальше резко расширяющийся, короткие крылышки с чёрными вилками ионизаторных батарей, цилиндры переходных галерей, восьмигранный колпак верхнего блистера…
– Космический корабль? – неуверенно произнёс я. И в этот миг словно пелена упала с глаз. Ну, конечно! Мы на корабле, а это не комната – каюта! Стены, облицованные светлыми пластиковыми панелями, покрытыми тонким узором, мягкое, слегка ворсистое покрытие пола, сдвижная дверь, столик, сложенный диван-кровать у стены, в конце – дверца, ведущая к душу и санузлу.
Я посмотрел на кузину. Она в замешательстве тёрла лоб кончиками пальцев.
– Что с тобой? – обеспокоенно спросил я.
– Как-то странно себя чувствую, – она покривилась. – Не могу дотронуться до систем…
– А до меня? – я взял её за локоть, потом коснулся волос. Лёгкое электрическое покалывание пробежало по подушечкам пальцев. Это не страшно, такое случалось время от времени, главное, рука её имела плотность и вес. Я облегчённо вздохнул. Было бы худшим из кошмаров, если бы произошёл какой-нибудь сбой, и она опять сделалась нематериальной голограммой в компьютерной системе корабля, как в первые месяцы нашего знакомства.
– Тебя я чувствую нормально, – сказала она, – а корабль – нет. Совсем.
– Переместиться тоже не можешь?
Она покачала головой:
– Нет, попробовала уже.
– Интересно, ваши сетевые разветвители могут зависнуть? – задумчиво произнёс я. – Ладно. Пойдём ножками, потрогаем ручками.
Прикосновение к панели управления у комингса двери не дало ничего, и это усилило моё беспокойство: дверные приводы обычно могут работать и без участия управляющей сетки. Подцепив в дверном косяке рычаг ручной разблокировки, который с помощью шестерни и рейки сдвигает одну из пластин магнитного замка в сторону, выводя из соприкосновения с другим магнитом, я повернул его до упора. Дверь под действием пружин "отбоя" чуть отодвинулась в сторону. Я толкнул створку дальше, вышел в полутёмную гостиную, включил свет. Взялся за такой же рычаг на дверях рубки… и торопливо вернул в исходное положение, потому что, стоило мне его стронуть, как истошно взвизгнул аварийный сигнализатор. Простейший механический свисток, рассчитанный, как раз, на случай, когда не работает ничего. Визг уходящего через крохотное отверстие воздуха означал, что за дверью, в рубочном помещении – вакуум.
– Похоже, у нас пробоина, – сказал я.
– Возможно, не одна, – откликнулась сестра. – Что же с нами произошло? Не могу вспомнить.
– Ладно, – ободряюще улыбнулся я. – Главное, сама ты в порядке, и система жизнеобеспечения работает… хоть где-то. Выкрутимся, где наша не пропадала.
Она неуверенно улыбнулась в ответ. Я не к месту подумал, что земное имя Лада, которым я называл её в том странном наваждении, неплохо подошло бы ей и на самом деле. Моя троюродная сестра Падме Наберри Амидала умеет быть твёрдой, решительной и разумной, и только эту сторону зачастую видели в ней окружающие. В сущности же, она – создание романтичное и эмоциональное, как большинство обычных женщин. Я знал: в нынешней тяжёлой и малопонятной ситуации она будет держаться изо всех сил, держаться сама и поддерживать меня. Вопрос, насколько хватит этих сил здесь, посреди неизвестно чего? Поэтому, чтобы сестрица не расклеилась и не впала в уныние, мне самому следует выказывать побольше уверенности… даже если сам я внутри её не ощущаю.
Осмотр показал, что в нашем распоряжении лишь часть центральной палубы корабля: четыре каюты, гостиная, переходные галереи, лифтовая площадка и машинный зал. Попасть на нижний ярус было невозможно. Сигнализаторы в полу гостиной и "машины" блестели ярко-красными дисками, сообщая об отсутствии внизу атмосферы. Складывалась парадоксальная ситуация: шлюзовые камеры, чтобы выйти наружу и осмотреть корпус на предмет пробоин, имелись, а скафандров не было, они остались внизу, в хвостовом отсеке возле "стакана" вертикального переходника, он же основной шлюз.
– Нужно попробовать подняться в мансарду, – сказала Падме. Да, именно там, на короткой верхней палубе, располагались главные аппаратные – компьютерно-обзорная и связи.
– Вопрос, как это сделать? – вздохнул я. – Лифт не отзывается, в аварийном лазе вакуум, а разборных секций перекрытия вверху нет.
– Зато есть дополнительные дверные проёмы верхних кают. И ведут они в машинный зал, над дверьми генераторных.
– Не знал. Попробуем.
2. Аварийные страдания
Забравшись по скобам в стене, служившим для доступа к мотиватору гиперпривода, я защёлкнул вокруг верхней ступени длинный ремень и так, вися в отклонённом назад состоянии, снял облицовочную панель. Осторожно потянул рычаг. В каюте, где обычно жили наши механики, воздух был, но рычаг дальше не шёл, нужно было сначала вывернуть стопорный болт. Слава богу он был вкручен только с этой стороны двери, иначе открыть её таким способом не получилось бы. Полминуты спустя я осматривал в аппаратной стойку с компьютерами и видеосистемами. Питание на неё подавалось, но индикаторы передних панелей либо не светились вовсе, либо горели тревожными красными огнями.
– Неудивительно, что ты не чувствуешь корабля, – хмыкнул я. – Смотри, везде отказ процессоров.
– Похоже на результат обстрела из ионной пушки крупного калибра, – сказала Падме. – Но какой же мощности должен быть импульс?
Я развёл руками. Насколько я представлял принципы действия здешней вычислительной техники, электромагнитный импульс не представлял опасности для запоминающих устройств, те работали на оптическом принципе. Оптико-электронные процессоры были более уязвимы, но и они обычно давали лишь временный сбой. Чтобы выжечь их необратимо, да ещё сквозь девятимиллиметровый бескар корпуса, требовалась очень высокая напряжённость поля. Или жёсткое излучение. Но тогда и память бы пострадала, я же заработал бы лучевую болезнь. Ну, что ж, будем менять чипы.
Падме принялась помогать мне. Через несколько минут главный компьютер – рехен, как здесь говорили – ожил и, повинуясь заложенной аварийной программе, принялся проверять целостность банков памяти, затем загрузил систему. Падме, облегчённо вздохнув, расправила плечи, мысленным переключением перебросила себя из аппаратной в коридор, затем обратно. Голографические системы, похоже, работали исправно. Перейдя на другой борт, мы так же оживили стойку в аппаратной средств связи.
– Гипербакена поблизости нет, – со вздохом сообщила Падме.
– Ну, этого следовало ожидать. Ничего, восстановим управление гиперприводом, вызовем наших напрямую, – сказал я. – А видеосервер пока придётся остановить.
– Пожалуй, – согласилась Падме. – Иначе не хватит кристаллов на узлы контроля брони, сейчас они важнее. Дай мне несколько минут, осмотрю рубку.
– Хорошо, я пока попью, что-то горло пересохло.
Она исчезла, а я, зайдя в каюту, один за другим опрокинул в себя два стакана воды из-под крана. Пить хотелось зверски, словно я только что побывал на Татуине. Потом откинул в коридоре потолочную панель, добрался до верхнего блока контроля состояния корпуса и вставил в него последний запасной процессор из тех, что хранились на этой палубе.
– В рубке открыт лаз на нижнюю лестницу, – сказала Падме, вновь появляясь рядом со мной. – Закрыть не получилось, почему-то не могу придать себе плотность.
– Может, из-за вакуума? – предположил я. – Раньше ты не пробовала выходить в пустоту?
– Нет, незачем было.
– Ясно. В общем, надо думать, как добраться до скафандров. Знаешь, что? Давай, хотя бы, осмотримся? – я кивнул в направлении верхней турели.
Турель оказалась полностью исправна, видимо, в момент атаки её процессор был отключён от питания. А за транспаристиловым гранёным колпаком кружились в хороводе мириады звёзд. "Амидала" беспорядочно кувыркалась в космосе. Я повернул переключатель режима, узкий светодиодный индикатор послушно замигал жёлтым. Цепи управления, собранные на жёсткой логике, работали в режиме полуавтомат, но работали. Лёгкими движениями правой рукоятки я остановил вращение по крену и тангажу.
– Мы в какой-то системе, но довольно далеко от центра, – задумчиво произнёс я, глядя на сверкающий кружок ближайшей звезды. – Раз нет бакена, значит, система необитаема. Как думаешь, твоё компьютерное подсознание смогло бы указать местоположение по рисунку созвездий?
– С сенсорами бы запросто, – ответила Падме. – А просто глазами… которых у меня, кстати, нет, одна иллюзия… не знаю. Попробую.
– Тогда я займусь системой дефектоскопии.
Падме пришла за мной как раз в тот момент, когда я, запустив второй бортовой узел, ставил на место облицовочную панель в задней каюте левого борта.
– Как успехи? – спросил я.
– Посмотрела по сторонам. Теперь голова кружится, какие-то обрывки, картинки… В общем, анализ идёт, а что получится – увидим. Общая лоция в памяти есть. Да, тут недалеко от нас планета, газовый гигант.
– Будем иметь в виду. Ну, как, корпус чувствуешь?
– Заднюю половину. Вплоть до галерей и донного люка у нас всё цело.
– Это хорошо, может, быть, удастся наддуть хвостовой отсек.
– Попробуем заменить процессор в нижнем разветвителе, к нему есть доступ с центральной палубы.
– Один кристалл у меня ещё остался. Пойдём. Здесь открывать?
– Да, отогни изоляцию, под ней резервная крышка блока. Плату придётся вынуть, иначе не доберёшься до слотов.
– Ага, так… Здесь такие же защёлки, как и с лицевой стороны? Оригинально. Готово, перезапускаю.
– О-о…
– Что?
– У меня днище нараспашку! – жалобно поморщилась Падме. – И закрыть не могу, привод повреждён.
– Господи, груз!
– Груза нет. Похоже, нас банально ограбили, брат.
– Уроды! Узнаю, кто – решето сделаю! – прорычал я. Купленные для компании узлы генераторов дефлекторных щитов стоили полтора миллиона кредитов.
– Я буду участвовать, – поддержала голограмма. – Ну, что, внутренние двери трюма я закрыла, холл и лифтовая герметичны. С хвостовым отсеком хуже, мне ещё и рампу взломали. Ладно, хотя бы, камбуз и медотсек в нашем распоряжении.
– Кстати, сколько у нас энергоносителя, сколько инерта?
– Энергоносителя 35560. Инерта чуть больше половины. Правая нижняя цистерна повреждена.
– Так, а передняя лапа?
Падме сосредоточенно прищурилась, вздохнула:
– Заклинена в убранном.
– Вот куда нам попали. Так сказать, по рёбрам, прямо за спарками.
– Видимо, да, – она машинально потёрла ладонью то самое место, под грудью. – Нужен ещё один процессор, для центральной палубы. Носовую часть я изолировала, можно дать воздух в рубку.
– Пойду, в машинном возьму. Вскрывай разветвитель.
Пять минут спустя мы вошли в промёрзший рубочный зал. Из вентиляционных отверстий под потолком вливались струи тёплого воздуха. Кузина, заметив, что я поёжился, покосилась на воздуховоды, и поток тотчас же стал сильнее, напоминая крепкий морской ветер субтропиков. Сейчас, когда системы корабля вновь беспрекословно ей подчинялись, к Падме возвращались спокойствие. Она оживила навигационную систему, потом зачем-то секретный компьютер. Вспыхнул большой голопроектор, отобразив гигантскую карту Галактики.
– Вот наше местоположение! – гордо объявила кузина, указывая на пульсирующую красную точку.
– Я всегда знал, что ты у меня гений, сестрёнка, – улыбнулся я. – Слушай, но это же не по пути?
– Совсем. Мы летели вот так, – зелёной линией она начертила в объёмной схеме Ботанский путь, по которому мы двигались изначально. Расстояние от него до теперешнего местоположения я навскидку оценил примерно в тысячу световых лет.
– Однако!
– Зато недалеко до Онатоса. В крайнем случае, дотянем даже резервом, на одном инверторе. Вот что, брат, я займусь гиперприводом, а ты, пожалуйста, восстанови остальные узлы контроля корпуса, хорошо?
– Ладно, а потом поменяю сенсорные головки.
Сначала я заменил кристаллы в скуловых контрольных блоках, закреплённых за панелями технических помещений рубки, затем через откинутую неведомыми злоумышленниками лестничную секцию спустился на нижнюю палубу, где тоже была лестница, ведущая с уровня трюма вверх, под командный подиум. Здесь, прямо за креслами "местного управления" носовыми спарками, размещались небольшие клетушки с сенсорной аппаратурой. Подобно смотровым приборам в современных мне бронемашинах, наиболее уязвимые в бою приёмные головки легко заменялись изнутри, причём, без нарушения герметичности. Запасные лежали тут же, в фиксаторах на полках. Гораздо сложнее обстояло дело с центральным, передним блоком. Он размещается на самом кончике острого носа сорокапятиметрового клина корабля, и из носового отсека вдоль трубы оптического телескопа туда ведёт низкий лаз, по которому на подшипниках катается плоская тележка. Когда я закончил и, отталкиваясь от стенок, выехал на ней обратно ногами вперёд, Падме ждала меня, устроившись в одном из кресел, совсем как живая женщина.
– Гиперпривод работает? – спросил я.
– Работает…
– Пробоину смотрела? Большая?
– А? Нет, ерунда, прокол тоньше двух пальцев, заделаем, – рассеянно ответила Падме.
– Почему же тогда глаза такие грустные?
– Наши не отвечают. Я вызывала и Карес, и эскадру Лантиллиса на всех дежурных частотах.
– Возможно, нас закрывает гравитационная аномалия?
– Нет. Я отчётливо слышу переговоры планет и больших имперских кораблей в гиперпространстве, а нам ответа нет.
– Значит, придётся добираться до Онатоса самим, а там связаться по Голонету, – развёл я руками. – Кстати! Я, кажется, придумал, как нам попасть в хвост!
– И как же?
– Смотри. Водород нетоксичен для человека. Гелий тоже. Дыхательные маски у нас есть, в переходных галереях. Ныряем в атмосферу гиганта до нормального давления, отсек заполнится, я спокойно возьму скафандр, а может, и рампу задраить сумею.
– Ах, ты мой милый! – саркастически сказала Падме. – Какая там температура при "нормальном давлении", ты в курсе? Минус сто тридцать.
– Одеться теплее, а лицо солидолом, чтоб не обморозить. Там пройти всего шесть метров. Ну, семь.
– И обратно столько же. Нет уж. Не пущу.
– Но почему??
– Да потому, что есть кандидатура лучше. Я. Мне ни водород, ни холод не страшны.
– Ну, с этим не спорю. Вопрос, сможешь ли ты там придать себе плотность?
– Вот когда не смогу, тогда пойдёшь сам.
В атмосфере газового гиганта "Амидалу" немилосердно трясло, несмотря на то, что перезапущенная система стабилизации успешно парировала большинство рывков, не позволяя кораблю ни задирать нос, ни зарываться, ни крениться. Скорость ветра здесь превосходила планеты земной группы на порядок, если не больше. Однако, поскольку нам не требовалось придерживаться каких-либо конкретных координат, я позволял этому невообразимому урагану нести корабль туда, куда ему вздумается. И маневрировал только тогда, когда сенсоры видели впереди столкновение воздушных потоков, чреватое мощными завихрениями.
– Отлично справляешься, – улыбнулась кузина, возникая между пилотскими креслами, и положила руку мне на плечо.
– Спасибо. А ты?
– И я справилась. Полетели отсюда.
– С превеликим удовольствием!
Как только остатки водородной атмосферы улетучились из трюма и хвостового отсека, Падме закрыла двери турболифта, подняла его на центральную палубу и впустила внутрь нормальный воздух.
– Превосходно! – обрадовался я, снимая с фиксатора вешалку со скафандром. – Сейчас выйду…
– Сначала ты должен поесть, – перебила Падме. – Хотя бы, немного.
Перекусив, я отправился вниз. Вскрывая наш корабль, некто злонамеренный не сумел прорезать плиту сверхпрочного мандалорианского железа и прошёл резаком по уплотнителям, выжигая высокомолекулярный пластик и перерезая у основания штоки опускающего механизма. Пожалуй, на будущее тут надо будет приварить внахлёст пластины из бескара, прикрыть, хотя бы, штоки. Я закрепился в проёме люка, выковырнул остатки обгоревшей пластмассы, вставил в паз новую уплотнительную ленту, запрессовал. Механизмы пришлось приваривать "как придётся", лишь бы держали – не умею я как следует обращаться с плазменной горелкой.
– Передохни, – сказала кузина. Я только поморщился:
– Наши так и не ответили?
– Нет. Инверторы постоянно на разгоне. Пыталась связаться с Шалстайном и Нентаном – тоже глухо.
– Тогда какой, к ревеням, отдых?
Залить композитом прокол в днище, явно сделанный мощным энергетическим оружием, тоже оказалось нетрудно. Работать в пустоте возле кораблей и даже на поверхности астероидов мне уже доводилось, а здесь требовалось всего лишь пройти снаружи по днищу от стыковочного узла до трюма и закрепиться на броне. Ремонтные материалы специально выпускаются в такой упаковке и снабжаются такими инструкциями, чтобы и владелец частной яхты справился. Бескаровые плитки в запасе есть, потом ребята обточат по месту пробку, забьют и закалят, как надо. Теперь нужно закрыть створки донного люка, состоящие из складных половинок – как в трамвае, только крупнее, девять метров в длину и метр с лишним в ширину каждая. После попадания в днище от привода осталась груда металла, наверное, поэтому здесь злоумышленники тоже обрезали тяги. Не обращая внимания на всё более грозное ворчание Падме в наушниках, я прикрепил к одной из створок полиспаст и принялся крутить его катушку гидроключом, наматывая тросик. Ещё, ещё… Отлично! Теперь вторую. Дольше всего мне не удавалось закрепить люк. Под действием упругих сил в уплотнителях створки всё время расползались то с одной то с другой стороны, и сквозь щель между ними начинали ехидно проглядывать звёзды. Чертыхаясь про себя, я нашёл в нише за облицовкой болт подлиннее, и, наконец, навернул гайку в центральной проушине. Оставалось стянуть створки с помощью гидроключа и добавить по краям ещё два болта для верности.
