Текст книги "Волшебники приходят к людям"
Автор книги: Александр Шаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)
Сегодня будет впервые представлен публике
прославленный ОСЛИК ПИНОККИО,
называемый «Звезда танца».
Да, ничего не поделаешь, и у Страны Развлечений свои недостатки.
Но все-таки первая Детская Земля была открыта. И люди уже не должны были забыть и не забудут о существовании отличного от Мира Взрослых Мира Детей, отныне владеющего странами, островами и полуостровами, а не только чердаками, пустырями и дворовыми закоулками. И, раз начавшись, история детских географических открытий не прервется. Вскоре английский сказочник Джеймс Барри откроет остров Гдетотам.
Летающему мальчику Питеру Пэну, хозяину острова, так же, как Пиноккио, воздвигнут памятник на его родине.
На острове все радует глаз. Лес, за ним прелестная лагуна.
Тут, рассказывает Джеймс Барри, нет скучных пауз между приключениями, тут чудесам тесно – словом, все как надо. В лесу и заливе– лето, а на реке – зима; на острове все четыре времени года могут смениться, пока кувшин наполнится родниковой водой.
Тут светящиеся пятнышки скользят в траве – это просто-напросто феи. Среди деревьев крадутся к водопою львы, а по глади залива скользит корабль пиратов, еще более опасных, чем звери; но Питер Пэн и его друзья победят пиратов. Тут обитают и благородные индейцы.
Но почему же, почему среди непрерывной смены удивительнейших приключений вдруг где-то там охватывает неясная тоска?
Может быть, дело в том, что на острове все совершается понарошку?
Задумывались ли вы, отчего ласточки вьют гнезда над нашими окнами?
– Так они могут услышать настоящие сказки, – отвечает Джеймс Барри.
И мальчиков острова Где-то там влечет настоящее: настоящая сказка и настоящая жизнь. Не та, что «понарошку», и даже не просто «взаправдашняя», – настоящая! Через некоторое время после
Джеймса Барри польский сказочник Януш Корчак откроет реальное – хотя и сказочное – королевство, где правит король-ребенок Ма– тиуш Первый; но об этом в другой главе.
Волей и фантазией Экзюпери над реальным детским миром, уже различаемым отчетливо, поднимается Небо Детства.
Король Матиуш и Маленький принц в нашем воображении сблизятся, как друзья, предназначенные друг другу, но, к беде, не встретившиеся.
... Шесть тысяч пятьсот часов провел Антуан де Сент-Экзюпери в самолетах – десять месяцев дневного и ночного полета, жизни в небе. Если вспомнить, насколько небесные скорости превосходят земные, десять месяцев обернутся годами.
Отчего мы стареем? Оттого, что живем среди других стареющих людей. Экзюпери обычно летал один.
Чувство разлуки, тревоги за близких начиналось с момента взлета и не оканчивалось посадкой: ведь всегда впереди новый полет, может быть, без возвращения на землю.
Он не взрослел – если взрослость измерять отдалением от детства – оттого, что, летая, жил в воспоминаниях, в образах прошлого. В небе мысли о друзьях и близких да еще управление самолетом занимали его настолько, что не оставалось времени стареть. Да и о самолете иной раз забывалось, хотя он был одним из лучших летчиков своего времени.
Однажды, когда самолет его набрал высоту, что-то обрушилось на землю и разбилось; товарищи с ужасом подумали: конец, самолет разваливается. Но оказалось, что просто он забыл запереть дверцу и ветер ее оторвал.
Нет, он не был рассеян, но поднимался он в небо особое, неведомое ни одному другому человеку, а там столько требовало его внимания.
Он набирал высоту, как в детстве взбегал на чердак Сен-Мориса, где между стропил проскальзывали и падали вокруг разноцветные звезды. Небо изгибалось Кровлей старого замка или расстилалось лугом, как бы тоже увлеченное воспоминаниями.
– Если бы среди облаков росли цветы, – сказал один из его друзей, – он бы бросил штурвал и сорвал один из них.
– Я родился, чтобы стать садовником, – повторял Экзюпери.
– Сейчас я подарю тебе собор, – говорил он пассажиру.
Смотрел на часы, нажимал на рукоятку, пронизывал самолетом
слой облаков – и с улыбкой преподносил другу встающую под крылом готическую башню. Он играл.
– У него для всех на свете находились сокровища, – говорил поэт Леон Поль Фарг.
Счастлив он был, когда оставался в самолете, или его охватывала тоска? Тот, кто читал «Маленького принца», знает, что душа может быть одновременно переполнена и счастьем и бесконечной печалью.
Экзюпери писал: «С каждым из нас случалось так: в рейсе, в двух часах от аэродрома задумаешься и вдруг ощутишь такое одиночество, такую оторванность от всего на свете... и кажется, уже не будет возврата. ..»
И еще: «Вот тогда мы почувствовали, что заблудились в пространстве, среди сотен планет, и кто знает, как отыскать ту, единственную нашу планету, на которой остались знакомые поля и леса, и любимый дом, и все, кто нам дорог».
... Он пытался осуществить опасные, дальние полеты по неисследованным маршрутам: из Парижа в Сайгон и из Нью-Йорка на Огненную Землю.
Предстояло решить, взять ли с собой громоздкую тогда радиоустановку. Она необходима, но не хватило бы места для друга, механика Прево.
Радио оставалось на земле. Оба раза самолет терпел тяжелые аварии и экипаж чуть не погиб из-за отсутствия радиосвязи. Но если бы в самые отчаянные секунды Сент-Экзюпери спросили: что дороже – друг или жизнь? Что страшнее – одиночество или смерть? Жалеет ли он, что оставил радио? Кажется, он без тени колебаний ответил бы: друг дороже жизни, одиночество хуже смерти, и еще: «Я ни о чем не жалею».
«Друг нужен был ему, как горная вершина, где легко дышится», – писала его сестра Симона.
И механик Прево тоже сказал бы: «Я ни о чем не жалею».
... Очень скоро после гибели Экзюпери в борьбе с тем же врагом погиб в Веркоре Жан Прево – в армии Сопротивления его звали капитан Годервилль. Представляется, что и в последний перелет они отправились вместе.
Как-то, задолго до войны, он увидел – к отцу и матери, измученным, потерявшим надежду пожилым эмигрантам, прижимается ребенок, их сын. Он написал тогда: «Я смотрел на гладкий лоб, на пухлые нежные губы и думал: вот лицо музыканта, вот маленький Моцарт, он весь – обещание. Он совсем как маленький принц из какой-нибудь сказки... Но люди растут без садовника... Моцарт обречен».
Это мгновенное впечатление безысходности странно соединилось с собственными его первыми воспоминаниями и всеми мыслями о детях и детстве, никогда его не оставлявшими.
«Можно ли, можно ли избавить от гибели Маленького принца?» – с болью думал он, рисуя последнюю картинку сказки: одинокая звезда и пустыня под ней.
«Всмотритесь внимательней, чтобы непременно узнать это место, если когда-нибудь вы попадете в Африку, в пустыню, – говорит он в сказке. – Если вам случится проезжать тут, заклинаю вас, не спешите, помедлите немного под этой звездой. И если к вам подойдет маленький мальчик с золотыми волосами, если он будет звонко смеяться и ничего не ответит на ваши вопросы, вы уж, конечно, догадаетесь, кто он такой. Тогда – очень прошу вас! – не забудьте утешить меня в моей печали, скорей напишите мне, что он вернулся».
– Можно ли спасти короля Матиуша? – с такой же разрывающей сердце печалью спросит себя Януш Корчак, дописывая сказку.
Один из героев Сент-Экзюпери, глядя на огни летящего среди ночного неба самолета, подумал: «Я заблудился среди созвездий. Я единственный житель звезд».
Может быть, вот так, когда глаза провожали уходящего в рейс товарища, родилась мысль о Маленьком принце – единственном жителе звезды.
В ночном полете, оторвавшись от берега и блуждая над океаном, он вдруг очнулся от задумчивости и увидел россыпь огней.
« Берег? Селение? – подумал он и сразу с печалью осознал: – Селение, но только – селение звезд».
Он нашел дорогу, и когда самолет коснулся колесами земли, на борту был незримый груз: волшебная связь слов ¦звезда» и ¦селение» – место, где живут люди. Вспомним: ¦слова рождаются из дальнего пути под звездами».
В крутом вираже он увидел бортовой сигнальный огонь собственного самолета и ощутил машину небесным телом, светящейся одноместной планетой, совершающей путь среди селений звезд.
И может быть, на миг увидел самого себя жителем далекой пла– нетки.
Однажды, взглянув на милую девушку, он подумал: ¦Она замкнулась в своей тайне, в своих привычках, в певучих отголосках воспоминаний, она далека от меня, точно мы живем на разных планетах».
И это родившееся на земле чувство тоски по людям и нежности к ним дарит горе и радость только что возникшей планетке. Астероид В-612 Маленького принца обретает жизнь.
... Постепенно все звезды в небе проявляют свое предназначение.
« Одна указывает путь к трудно достигаемому далекому колодцу.
И расстояние, отделяющее от этого колодца, действует подавляюще, как крепостная стена, – пишет Экзюпери. – Другая указывает направление засохшего оазиса. И сама звезда кажется засохшей».
Не на этой ли засохшей звезде живет Господин с багровым лицом, о котором так гневно говорит в сказке Маленький принц:
– Он за всю свою жизнь ни разу не понюхал цветка. Ни разу не поглядел на звезду. Он никогда никого не любил. И никогда ничего не делал. Он занят только одним: он складывает цифры. И с утра до ночи твердит одно: «Я человек серьезный! Я человек серьезный...» И прямо раздувается от гордости. А на самом деле он не человек. Он гриб.
А эта звезда, думал Сент-Экзюпери, указывает путь к неизвестному оазису, воспетому кочевниками, но путь прегражден повстанцами. И пески, отделяющие от оазиса, становятся заколдованной лужайкой; без волшебства по ней не пройдешь.
Звезды ожили; тогда-то сказка приняла их.
...Однажды, заблудившись в небе Сахары, Экзюпери увидел: слева на горизонте сверкнула огненная точка.
И в счастье спасенья, в мерцании этого далекого доброго огня, может быть, впервые возник фонарщик; ведь фонарщики живут не только на крошечных планетках.
Как-то в пустыне, летя вместе с кочевником, который приезжал для переговоров о выдаче взятых в плен летчиков, Сент-Экзюпери посадил самолет на площадку, со всех сторон отвесно обрывающуюся в бездну. Тут никогда не было и не могло быть человека.
«В небе сверкала звезда, я поднял к ней глаза, – пишет Экзюпери. – Сотни тысяч лет, думал я, эта белая гладь открывалась только взорам светил... И вдруг сердце замерло, словно на пороге необычайного открытия: на белой скатерти, в каких-нибудь тридцати шагах от меня, что-то чернело... С бьющимся сердцем я подобрал плотный черный камень величиной с кулак, тяжелый, как металл, и округлый, как слеза».
Он поднял камень и ощутил жгучую горечь этой слезы пространства. Быть может, именно тогда воображение предрешило, что тем же путем с неба на землю явится Маленький принц.
И в душу принца вошла неясная и неопределимая печаль, которая не могла не почудиться Экзюпери в увиденном им пришельце из космоса.
Он снова взглянул на неуступчивого, сурового мавра, и продолжались трудные переговоры о судьбе летчиков, захваченных кочевниками в плен,– о жизни их или смерти.
И это – тревога за любимых, ответственность, чувство опасно сти, нависшей над близкими, более страшное и ранящее, чем когда опасность угрожает тебе самому, – вошло в душу Маленького принца.
... Пожалуй, Маленький принц – единственный из героев волшебных сказок, дата рождения которого легко угадывается.
– Шесть лет назад, – говорит в сказке летчик, от имени которого ведется повествование, – пришлось мне сделать вынужденную посадку в пустыне. Что-то сломалось в моторе самолета.
«Маленький принц» закончен в 1942 году, работа над сказкой длилась два года; значит, Экзюпери начал писать сказку в сороковом году. «Шесть лет назад» – 1934 год.
«Итак, – рассказывается в сказке, – в первый вечер я уснул на песке в пустыне, где на тысячи миль вокруг не было никакого жилья. Человек, потерпевший кораблекрушение и затерянный на плоту посреди океана, – и тот был бы не так одинок. Вообразите же мое удивление, когда на рассвете меня разбудил чей-то тоненький голосок. Он сказал:
– Пожалуйста... нарисуй мне барашка!
– А?
– Нарисуй мне барашка...
Я вскочил, точно надо мною грянул гром. Протер глаза. Стал осматриваться. И увидел забавного маленького человечка, который серьезно меня разглядывал... Не забудьте, я находился за тысячи миль от человеческого жилья. А между тем ничуть не похоже было, чтобы этот малыш заблудился, или до смерти устал и напуган, или умирает от голода и жажды...»
Итак, 1934 год.
29 декабря этого года Экзюпери вместе с механиком Прево вылетел из Парижа в Сайгон и потерпел аварию в Ливийской пустыне.
Эта пустыня – одно из самых страшных мест на земле. Здесь так мало влаги в воздухе, что если у человека нет воды, он неминуемо гибнет уже через восемнадцать часов; вспыхнет в глазах ослепительный свет, и наступит смерть.
Но оттого, что жизни осталось так мало, нет причин закрывать глаза; наоборот, каждое мгновение становится драгоценным.
«Меня донимает любопытство, – записывал Экзюпери. – Какое здесь, в пустыне, зверье и чем оно кормится? Скорее всего, это фенеки, песчаные лисицы, хищники ростом не больше кролика с огромными ушами. Не могу утерпеть – иду по следу одного зверька... Прелесть, что за узор оставляет эта лапка с тремя растопыренными пальцами, словно изящно вырезанный пальмовый листок... Как отрадно
видеть, что и здесь есть жизнь. И словно уже не так хочется пить... Но вот, наконец, и кладовые моих лисиц. Поодаль друг от друга, по одному на сто метров, чуть виднеются над песком крохотные сухие кустики, не выше суповой миски: они сплошь унизаны маленькими золотистыми улитками. Мой лис задерживается не у каждого кустика, снимет две-три ракушки – и отправляется в другой ресторан. Что это – игра? .. Если фенек станет наедаться досыта у первого же кустика, за две-три трапезы на ветвях не останется ни одной улитки. Но он осторожен и не мешает стаду плодиться...»
Каждое движение под убийственным солнцем – шаг к смерти, а Экзюпери идет без устали по следам фенека, движимый неистребимым стремлением к постижению природы.
И пока он идет, ушастый предусмотрительный фенек превращается воображением в такого же ушастого, но безмерно более мудрого Лиса, который потом на страницах сказки откроет Маленькому принцу тайну приручения; от принца эта одна из самых важных человеческих тайн сообщится и нам.
– Сказка уводит от жизни, – повторяют иные люди.
Как? Куда она может увести, если ничего, кроме жизни, в мире нет?
– Сказка открывает самое драгоценное, что заключено в нашем существовании. Она как дверь в смысл существования. Следите, следите, чтобы дверь не захлопнулась, – говорят другие.
Как он был счастлив, как поглощен в минуты, когда Лис переселялся в его воображение из улиточных своих садов и впервые от лица всей природы рассказывал о важнейшем, чему научила его судьба.
Потом он все это запишет. Только неизвестно, будет ли это потом. Но все равно, даже если оно не суждено, нельзя упустить ни слова из неслышной исповеди Лиса.
Влажный ветер, который, бывало, годами не залетал в Ливийскую пустыню, в эти дни дует щедро и неутомимо, даря еще один час, еще, еще...
Вместе с Прево Экзюпери разводит костер и, когда пламя разгорается, думает: «Мы просим пить, но просим и отклика. Пусть загорится в ночи другой огонь; ведь огнем владеют только люди, пусть же они отзовутся».
В его широко раскрытых, воспаленных глазах возникает видение спасителя с флягой, полной воды, и видение фонарщика.
Что бы ни было впереди – жизнь или смерть, – сказка продолжает свой путь, рождаясь слово за словом.
... Проходят двадцать девятое, тридцатое, тридцать первое декабря, наступает новогодняя ночь тридцать пятого года – под звездами пустыни, более яркими, чем огни всех новогодних елок.
Тогда, как и должно быть, к нему является гость.
Он сразу узнает его: это золотоволосый Тонио – собственное его детство. Он хочет расспросить о Сен-Морисе, но знает, что на этот раз гость явился со звезды – вон с той маленькой звездочки над головой; прилетел, упал, возник, как та черная слеза на белой скатерти плоскогорья.
Он расспрашивает Маленького принца о розе, о ростках баобабов, грозящих разорвать своими корнями планетку. И о тех, кого принц встретил в пути.
И он знает, что гость явился из самой глубины его существа, дальней и такой трудной дорогой, которая могла открыться только в пустыне– на тысячи миль вокруг, и на бесконечность в глубину земли, и в глубину неба, – наполненной тишиной ожидания, мольбой об отклике.
Будь же благословенна тишина Ливийской пустыни!
...Ночь на первое января 1935 года; это и есть день рождения Маленького принца, хотя он и раньше много раз, может быть даже всю жизнь, возникал в душе сказочника.
Гость приходит в канун Нового года, когда у нас все покрыто белым снегом, а там убитая солнцем пустыня с трудом переводит дыхание в недолгой ночной прохладе. Он приходит не с пустыми руками. Подарок его – жизнь. Наутро появятся люди с водой.
Гость Маленький принц.
ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЕТ
В Нью-Йорке сорок второго года – Сент-Экзюпери тогда оканчивал сказку – журналисты так писали о нем: «По внешнему виду он, пожалуй, простоват: более шести футов ростом, с круглым лицом, выразительным, но не отличающимся тонким рисунком ртом, с редкими волосами на голове и. вызывающе вздернутым носом. Но у него замечательные руки, столь же изящные и красноречивые, как и его речь. Пожатие такое крепкое, что чувствуешь – он может вырвать руку». И еще: «Он передвигался похоже на пеликана – неуклюже и как бы сам испытывая неловкость».
С каким обидным, хотя и доброжелательным невниманием нарисован этот портрет; изящные руки да еще крепкое рукопожатие – вот и все особенное, что заметили авторы.
Но можно ли винить их? Помните, что сказал Лис?
– Вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.
– Самого главного глазами не увидишь, – повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить.
– Твоя роза так дорога тебе потому, что ты отдавал ей всю душу.
– Потому что я отдавал ей всю душу... – повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить.
– Люди забыли эту истину,—сказал Лис,—: но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил.
... В сороковом году, когда французское правительство еще не капитулировало и авиация вела последние отчаянные бои с гитлеровцами, во время коротких перерывов между заданиями Экзюпери, задумавшись, рассеянно рисовал на полетном листе бабочку и мальчика с крыльями – на облаке.
– Почему вы всегда рисуете мальчика и бабочку? – спрашивал летчик Ошеде, один из друзей по эскадрилье.
Экзюпери молчал. Вероятно, то, что могло быть ответом на вопрос, он тогда еще только предчувствовал.
Потом облако на рисунке исчезло, сменившись астероидом; и не стало у мальчика крыльев. Единственное, что делало Экзюпери похожим на этого мальчика, был длинный, длинный шарф, небрежно намотанный вокруг шеи, с концами, развевающимися по ветру; да еще что-то неуловимое в выражении лица.
... Однажды он слишком резко, как ему потом показалось, поспорил с другом и в извинительной записке вместо подписи нарисовал Маленького принца.
Друг узнал Экзюпери.
... Колыбелью Маленького принца был Сен-Морис, пустыня, звездное небо. Но возникла сказка во время войны; может быть, поэтому она .не похожа ни на одну сказку в мире, потому такая печаль в ней и отчаянная мальчишеская надежда.
¦ Во Франции сейчас голодно и холодно. И люди там очень нуждаются в утешении», – писал Сент-Экзюпери, посвящая сказку своему другу Леону Верту, одному из пленников фашизма – ¦заложников», как он называл их.
Во всем мире в те трудные годы было голодно и холодно.
¦Я посвящу эту книжку тому мальчику, каким был когда-то мой взрослый друг», – писал Экзюпери, нежно напоминая, что тем, кто очутился волей временных обстоятельств в рабстве, нельзя забывать о вечном, что заключено в глубине сердца и неподвластно тирании.
... Сент-Экзюпери ехал в Алжир, чтобы участвовать в битве за освобождение Франции, а в типографии печатали первые тиражи сказки; отныне она будет появляться в одной стране за другой и в каждой семье.
Он должен был вернуться в небо даже ценой жизни, как Маленький принц должен вернуться на астероид.
– Напрасно ты идешь со мной, – говорил в сказке Маленький принц летчику. – Тебе будет больно на меня смотреть. Тебе покажется, будто я умираю, но это неправда...
Летчик молчал.
– Видишь... это очень далеко, – продолжал принц. – Мое тело слишком тяжелое. • Мне его не унести.
И у Экзюпери было тяжелое тело сорокачетырехлетнего человека, изломанное и неловкое после стольких аварий; вслед за Ланцелотом он мог бы повторить: «Я был пять раз ранен тяжело и три раза смертельно». Но что из того; он чувствовал, что должен воевать, как и Ланцелот должен сражаться с Драконом.
–Меня смогут услышать, – писал он, – только в том случае, если я и мои товарищи будем рисковать своей жизнью за наше дело».
Так важно быть услышанным, но и это не самое главное.
–Именно в застенках, именно под гнетом оккупантов и рождаются всегда новые истины, – писал он в ¦Послании заложнику». – Сорок миллионов заложников размышляют там (в оккупированной Франции) над своей новой правдой».
Быть там, где в муках рождается правда, – этого никому нельзя передоверить.
После долгих хлопот Сент-Экзюпери разрешили полеты на ¦лайт нинге», разведывательном самолете – летающей фотографической камере, как его называли. Это самая скоростная машина того времени и самая высотная; поднимаясь на восемь тысяч метров, она неуязвима.
Но у «лайтнинга» нет брони и вооружения, кроме разве фотообъективов, так что вынужденный снизиться даже при легкой аварии самолет беззащитен; как бабочка, которую Экзюпери рисовал на полетных листах.
...В войну он писал: ¦Главное, когда где-то продолжает существовать то, чем ты жил. И обычаи. И семейные праздники. И дом твоих воспоминаний. Главное – жить для возвращения».
Он и возвращался; и что бы ни предстояло впереди, он чувствовал себя счастливым.
После одной из первых тренировок Экзюпери неудачно сажает ¦лайтнинг», и командир с тайной радостью «вынужден» отстранить его от полетов.
– Этот дракон не для вас, – говорит он. – Да и ваши годы не по нраву двухвостому чудищу. Тут ничего не поделаешь.
Но Сент-Экзюпери не примирится с запрещением. И совсем не потому, что он безразличен к жизни. Просто, чтобы жить, ему необходимо чувствовать себя совершенно чистым: перед друзьями, перед теми, кто в фашистских застенках, перед словами, если ему суждено еще писать, перед собственным детством. Иначе жизнь не имеет цены.
Французский генерал Шассен заступается за него перед американским генералом Икерсом, и тот нехотя дает разрешение на пять боевых вылетов.
– Пять, ни одного больше. И то слишком!
Потом генерал Шассен с горечью скажет:
– Я сам помог ему помчаться навстречу смерти.
В один из полетов над озером Аннеси у Экзюпери испортился ингалятор – прибор, который снабжает пилота кислородом. Задыхаясь, он пикировал и потерял сознание. Когда он пришел в себя, стрелка показывала высоту четыре тысячи метров. Он выровнял курс самолета, утер кровь, сочившуюся из носа, и с трудом восстановил дыхание.
В небе показался немецкий истребитель.
В рапорте Экзюпери писал: «Я не мог терять времени и смотреть на бошей, с меня довольно было хлопот с моим самолетом».
Судьба дарила еще один день жизни, и еще, и еще – как когда-то дарил ему жизнь влажный ветер, чудом залетевший в Ливийскую пустыню.
В перерыве между полетами Экзюпери писал: «Если меня собьют, я ни о чем не буду сожалеть. Будущее термитное гнездо наводит на меня ужас, и я ненавижу их (фашистов) доблесть роботов».
Это как бы его предсмертное слово.
Погиб его друг Ошеде: отказал мотор, и самолет врезался в землю. У Сент-Экзюпери снова произошла авария. Над Альпами забарахлил мотор.
«Находясь в зависимости от доброй воли немецких истребителей, – как он потом запишет, – я со скоростью черепахи летел к долине По».
За ним погнался «мессершмитт», но сбился со следа. Может быть, немецкого истребителя ослепило солнце? В тот день оно горело особенно ярко.
Уже был перейден предел, назначенный Икерсом, – «пять боевых вылетов; ни одного больше!»—а майор Сент-Экзюпери добивался разрешения на новые и новые полеты.
– Восемь вылетов, – говорил ему генерал Шассен. – Надо остановиться. За три месяца вы сделали столько же, сколько ваши молодые товарищи за годы.
В тот день, 31 июля 1944 года, командир авиаэскадрильи Гавуалль, провожая Сент-Экзюпери, был спокойнее, чем обычно: от высшего командования получено разрешение, как только летчик вернется, сообщить ему дату высадки союзников во Франции; знающий военную тайну такого значения ни при каких обстоятельствах не допускается к полетам.
Экзюпери, который и не подозревал о ¦заговоре», был молчалив и задумчив. Несколько секунд он неловко, как медведь в берлоге, ворочался в тесной кабинке и в восемь тридцать поднялся в воздух.
Он снова летел в сторону Аннеси. У него было горючего на шесть часов, а вернуться предстояло через четыре с половиной.
В двенадцать пятьдесят Гавуалль и свободные от полетов летчики пришли на аэродром, чтобы встретить Экзюпери.
Текли минута за минутой, а самолет не показывался. Вначале пробовали шутками скрыть волнение: «Он заснул за штурвалом. Он дочитывает детектив».
Постепенно установилась тишина. Казалось, слышно, как невидимые часы отсчитывают секунды, обрушивающиеся все быстрее и быстрее, словно камни при горном обвале.
В четырнадцать тридцать надежды не стало.
– Вы выполните задание, порученное майору де Сент-Экзюпери, – сказал Гавуалль одному из летчиков.
Небо было пусто.
Кто-то окольными тайными путями вез во Францию последнее письмо Экзюпери.
«Дорогая мамочка, я так хотел бы, чтобы вы не беспокоились обо мне и чтобы к вам дошло это письмо. Чувствую себя очень хорошо. Я горюю, что так долго вас всех не видел. Я беспокоюсь за вас, моя дорогая старушка мама. Какое все же несчастное время! Когда, наконец, станет возможным сказать тем, кого любишь, что ты их любишь!»
И приписка, как прощанье и просьба о благословенье:
«Мамочка, поцелуйте меня, как я вас целую, от всей души.
Антуан»
Как бы хотелось иметь право закончить главу обращением, завершающим сказку о Маленьком принце:
– Бели вы встретите его, не забудьте утешить всех нас, кто его любит, скорее напишите, что он вернулся.
Глава пятнадцатая
ТАЙНЫ С К А 3 К И
ВОЛШЕБНИКИ ПРИХОДЯТ К ЛЮДЯМ
Волшебники, феи, сказочные принцы и принцессы, короли и рыцари возвращались из тридевятого царства в страны, которые обозначены на школьной географической карте; возвращались к людям – ведь родились они среди людей.
Началось Второе Великое Переселение Сказки – самое важное событие ее истории. Оно не окончилось и посейчас.
Что его вызвало? Почему оно нарастает с каждым годом и даже с каждым днем, как весна от первого подснежника, от прилета первой ласточки.
Иные считают, что первая ласточка не делает весны. Она-то именно и творит весну; остальные только завершают то, что ею начато и что после ее появления не остановить никаким силам.
Второе Переселение Сказки...
Сто лет назад Эрнст Теодор Гофман предостерег:
– Близится то несчастное время, когда язык природы не будет больше понятен людям.
Вдумайтесь в эти горькие слова! Каменные города все дальше распространяли свои владения. Туда не проникал запах цветов, ветер обессилевал в теснинах улиц. Там дети росли, не постигая языка природы; а ведь языки природы и сказки – неотделимы, недаром король Матиуш избрал для флага детского государства зеленый цвет лесов.
Когда весть об одиночестве детей достигла тридевятого царства, духи сказки стали собираться в путь.
Но не все сказочные жители решились на трудное путешествие.
– Знаете, сосед,—в вечерний час говорила Баба-Яга Кощею,– конечно, мальчики с пальчик отбились от рук, так что я и не упомню, какой он на вкус, наваристый бульон; но в нашем возрасте мясо не так уж и полезно... И поселишься на новых местах, а тут возьмут да вырубят лес. И избу на курьих ножках, как там на человеческом языке выражаются, спишут...
– Да, да, – соглашался Кощей, – недаром говорится: «За шерстью пойдешь, как бы не вернуться остриженным». От зла зла не ищут...
Ё незапамятные времена злые духи первыми улетали из жилищ наших предков, испугавшись света и огня, покоренного первобытным человеком. И теперь они не хотели возвращаться.
А добрые духи торопились. Они летели с птичьими стаями, шли подземными ходами.
И вот уже доносятся до нас первые вести о путешественниках. В Богемских лесах, рассказывает замечательный немецкий сказочник Эрих Кестнер в книге «Мальчик из спичечной коробки», есть деревушка Пихелыитейн, где жители не выше пятидесяти одного сантиметра ростом.
Откуда же могло появиться поселение маленьких человечков, если не из Гномландии, догадываемся мы, хотя автор ничего об этом не сообщает.
Пихелыптейнцы – люди ловкие, сильные и смелые. Двое из них, муж и жена, стали воздушными гимнастами. Когда у этой пары родился сын Максик, врач посмотрел на новорожденного в лупу и сказал родителям:
– Да он же просто богатырь! Поздравляю вас!
Максик был таким крошечным, что спал в спичечной коробке. Как-то его родители поднялись на Эйфелеву башню – полюбоваться Парижем, а тут налетел порыв ветра и унес их. Тогда Максика усыновил цирковой фокусник, очень мудрый человек – профессор Йокус.
Мальчик решил тоже во что бы то ни стало стать цирковым артистом, хотя это казалось почти невозможным для человека такого крошечного роста. В конце концов профессор Йокус придумал замечательный номер: «Большой вор и его маленький помощник».
На арену приглашался какой-нибудь ужасно уверенный в себе важный господин. Несколько секунд – и часы, портсигар, бумажник господина в руках Йокуса. Господин, уже совсем не выглядящий таким важным, растерянно хлопает себя по карманам, потом жадно пересчитывает деньги в возвращенном ему толстом бумажнике, а тем временем Максик успевает, как верхолаз, взобраться к нему на воротник, и развязанный галстук падает на арену.
Господин нагибается, поднимая галстук, но Максик совершил головоломный прыжок и отстегнул подтяжки. И пока господин, поддерживая руками штаны, в ужасе удирает с арены под громовой смех цирка, с ног его сваливаются туфли: это Максик, которого никто не видит, ловко развязал шнурки.
После одного-единственного циркового представления Максик стал артистом, как он и желал, да еще артистом знаменитым.
Счастлив ли он? Да нет... Иногда так хочется ничем не отличаться от других людей, стать как все.
... Напишет эти два слова Эрих Кестнер и, может быть, с болью вспомнит время, когда на его родине страшные люди сжигали в кострах книги Шекспира и Андерсена, Толстого и Достоевского; исчезали в огне и его сказки.
