Текст книги "Ржевская дуга генерала Белова"

Автор книги: Александр Пинченков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

«Ком-р 4 б-на. Задачу мы выполнили удачно. Комиссар шел с группой слева».На следующий день он отвел 2 группы и оголил левый фланг. Заречье мы все заняли. Отступать я не собирался. Ни один отряд не ушел, ушли утром. Нужно было держаться, не уходить.

Приятно было бы трем батальонам «Годовщины» узнать, что Черкасов, прибежавший к ним с сотней бойцов остатков батальона, тем самым и занял Заречье! Да уж речь о другом:

1. «Комиссар … На следующий день он отвел 2 группы и оголил левый фланг». На следующий день (после первого дня штурма, после 23-го) – значит, 24-го. Так что хронология Амирова подтверждается.

2. «…ушли утром. Нужно было держаться…». Конкретно: ушли. Не временно отступили, не объединили, так сказать, усилия с полком 24-й годовщины РККА, не заняли, отойдя, новый рубеж, – а ушли, и точка. А утром (учитывая амировское «к вечеру остатки батальона лазовцев …были вытеснены противником в наши боевые порядки …») – значит, ушли бойцы Черкасова из города утром 25-го.

25—27 марта 1942 г. партизанские батальоны один за другим отошли из города. Кто по приказу полкового командования, а кто и нет. О батальонах полка «Глинка» речи здесь вообще не ведем – они оставили город гораздо раньше, поскольку в объяснение причин их отступления [14]14
  Представляется характерной позиция, определенная авторским коллективом под редакцией участника этих боев Н.Ф. Юдина в кн.: Первая партизанская / Сост. Юдин Н.Ф. М.: Моск. рабочий, 1983. С. 241—242. Показательно, что авторы указанной работы избегают датировки, либо датировок побатальонно, завершения глинковцами боя за город.


[Закрыть] в опубликованном к настоящему времени приведены лишь две: истощение боеприпасов и (главная) – отсутствие поддержки соседних полков в условиях вражеских контратак. В третий-четвертый день боя, когда за немцами осталось в городе лишь несколько зданий, такого бы не было. Значит, раньше. Да и А.Ф. Юденков сообщает, что «глинковцы после первого же сильного обстрела из минометов отошли на исходные позиции», т.е. отошли в Чанцево, покинули город ^{76} . Возможно, не все отошли. Но ведь повод для лазовского комиссара смело написать в мемуарах об отходе глинковцев именно в первую же ночь – был.

Про собственно лазовский полк, что он «оставил город», – сказать именно в такой формулировке нельзя: батальоны порознь оставляли город, отхода в совершенно разных направлениях и разномоментно. Происходило это, видимо, хаотически, насколько сопровождалось решениями комбатов – гадать не будем. По приказу же командования полка, по их позднейшему свидетельству, город оставила лишь «часть сил 5-го батальона». Об этом еще поговорим.

Подразделения полка им. 24-й годовщины РККА отошли из города не просто по приказанию командования полка, а с разрешения (подчеркнем) представителя штаба Западного фронта, уже упомянутого нами М.М. Осташева. И под контролем командования полка. Г.С. Амиров скупо сообщает: «Командир полка Гнездилов, начальник штаба Рачков, начальник политотдела Абаев, секретарь партбюро полка Паненков и я отходили последними, вместе с артиллеристами и минометчиками» ^{77} ,О себе комиссар полка «Геннадий» Амиров в изданной им книге скромничает, а ведь он, по свидетельствам последних уходивших партизан, под рев немецких моторов демонстративно добривался в одной из хат. Лишь на первый взгляд такое выглядит рисовкой, в действительности Амирову надо было чем-то маскировать свое присутствие в арьергарде в тяжелые, последние минуты главной той в его судьбе операции.

НАЧАЛО КРОВАВОЙ БОЕВОЙ «ДРУЖБЫ»

Когда город оставлен, приходится констатировать провал. Можно, конечно, подсчитать нанесенные врагу потери, говорить о психологическом значении такого дерзкого удара по врагу. Можно успокаивать себя тем, что это сегодня не получилось, а вот учтем этот первый опыт, и уж на следующий раз, очень скоро… Но это умопостроения, слова, а факт таков: штурм провалился.

Не претендуя на истину в последней инстанции, попробуем выяснить причины неудачи. Важно сличить свидетельства участников боев за Ельню. Только непредвзятая оценка каждого из таких свидетельств может способствовать определению как причин неудачи штурма, так и степени виновности тех или иных лиц.

Рядовые партизаны полка им. 24-й годовщины РККА знали о привлечении к участию в штурмовой операции также сил из партизанского полка им. С. Лазо. Однако в ходе продвижения бойцов «Годовщины» уже по городу выяснилось, что полк Лазо не атакует. Николай Морозов вспоминал:

«В эту ночь, когда мы заняли Ельню, по-моему, никакой стрельбы не было. А когда мы шли[,] нам поставили задачу – что мы наступаем с одной стороны, а полк Лазо наступает с Мутищенских лесов. Таким образом [,] мы должны были быстро оседлать Ельню, но я стрельбы с другой стороны не слышал.

Говорят, что Лазо наступали днем позже нас. Почему была такая несогласованность, не скажу».

Обратим внимание на фразу – «Лазо наступали днем позже нас».То есть не 23, а 24 марта. Лазовский тогдашний комиссар А.Ф. Юденков и в годы войны, и в своих мемуарах «За огненной чертой» приложил немало усилий, чтобы выставить полк им. 24-й годовщины РККА виновниками ельнинской неудачи, однако шила в мешке не утаишь. Описывая в книге свои действия темного времени суток с 23 на 24 марта, Юденков совершает ошибку, проговариваясь перед внимательным читателем [интересное подчеркнем]: «Ракетами я просигналил Казубскому, чтобы лазовцы выступили еще раз на штурмгорода, так как соседний полк пошел в атаку».Получается, лазовцев к ночи на 24 марта в городе нет, – ведь они повторно должны выступить на штурм города!

Что поддержки полка им. С. Лазо действия «Годовщины» не нашли, подтверждает и независимый участник тех событий, сам противник. Согласно немецкому суточному оперативному донесению штаба группы армий «Центр» за 24 марта 1942 г., вражеское командование было встревожено именно натиском на гарнизон Ельни с востока и северо-востока – с участка полка им. 24-й годовщины РККА:

«Группа “Габленц”: город Ельня окружен со всех сторон. Разрозненно в город проникли вражеские группы с востока через р. Десна и с северо-востока. Гарнизоны наших очагов сопротивления вдоль железной дороги отведены. Не ослабевает натиск противника с востока. Пока удалось остановить атаку русских с северо-запада» ^{78} .

Как видим, в ельнинских боевых событиях 24 марта 1942 г. командование группы «Габленц» вынуждено признать успех партизанских атак в Заречье и в целом по восток-северо-восточному фасу фронта, отражение атаки с северо-запада – это, как мы знаем, атака штурмовой группы партизанского полка «Глинка». А с юга, со стороны полка им. Лазо? – в немецком донесении о подобном ни слова. Лазовцы пытались атаковать город в следующий день – когда немцы имели возможность организовать оборонительный бой, направить требуемые резервы на этот локальный участок. Результат потрясает. Потери лазовцев в Ельнинской операции по сравнению с предшествовавшими боями были просто чудовищны: полк потерял до 170 человек убитыми и свыше 300 человек ранеными. Нетрудно догадаться, какая с этих дней началась «дружба» лазовцев и полка им. 24-й годовщины РККА.

Показательны в отношении этой «дружбы» описания мартовских 1942 г. событий А.Ф. Юденковым в его книгах. Например, взять книгу «За огненной чертой» (М., 1966):

– цитирование клевещущей на полк им. 24-й годовщины РККА радиограммы В.К. Баранова от 9 марта 1942 г. (с. 158), – «…полк …стоит на месте», мы еще вернемся к рассмотрению этого документа; но зачем эту лживую радиограмму публикует бывший комиссар полка «С. Лазо?»

– аж две цитаты (с. 161—162) из документов Г.С. Амирова (комиссара полка им. 24-й годовщины РККА), но обе выгодны для принижения участия полка «Годовщины» в штурме, и даже для обвинений в ее адрес: 1) о моменте начала ею штурма (утро 23 марта), и 2) самокритика в отношении сложностей боя в городе.

Первого, – невозможности начала штурма полком им. 24-й годовщины РККА в полночь, – мы уже касались. Теперь о самокритике. Г.С. Амиров в цитируемом А.Ф. Юденковым отрывке пишет: «Операция показала неподготовленность полка… Командиры батальонов не умели точно и своевременно установить связь с соседями и обеспечить взаимодействие подразделений».Вот так компромат! Заметим, в отношении лазовцев ни подобных цитат, ни критических мыслей у Юденкова в тексте книги не приводится. А разве батальоны полка Юденкова не должны были сказать то же о себе самих? Вспомним, как лазовцы батальон за батальоном по «принципу домино» от фланга к флангу посыпались из города, когда в него вошли немецкие танки. У лазовских комбатов, по А.Ф. Юденкову получается, не возникало проблем с тем, как обеспечить взаимодействие подразделений.Ведь о том у него ни строчки.

Что ж. Рукописи не горят. Восполним забывчивость комиссара лазовцев Юденкова цитатой из подписанного им же очень обстоятельного документа. Это «История создания и боевая деятельность отдельного партизанского полка им. С. Лазо», лист 63:

«Командовавший частью сил 3-го батальона лейтенант ДАНИЛЬЧЕНКО вынужден был отступит ь на территорию Глинковского района. 4-й батальон ЧЕРКАСОВА, видя[,] что поле боя оставлено соседом, имея перед собой танки противника[,] снялся без санкции полка и перебазировался на исходные рубежи… Глинковские силы также оставили поле боя без предупреждения. Командованию полка ничего не оставалось сделать, кроме того, чтобы отвести часть сил 5-го батальона на исходные рубежи…»

Как видим, ельнинские бои обернулись для руководства полка «Лазо» уже не попытками координации действий своих батальонов, а отводом единственно еще подконтрольного им в Ельне, 5-го батальона. С такой ситуацией понятно, почему от своего кривого лица зеркало лучше перенаправить на соседа. По крайней мере, в мемуарах.

Итак, руководство партизанских полков теперь разделяла взаимная обида за произошедшее в Ельне. Но кроме оставшегося во вражеских руках города была в течение весны 1942-го у них еще одна головная боль, и немалая: контролируемый врагом спас-деменский большак. Сумма многих объективных обстоятельств вела к стабилизации ельнинского участка фронта. А возможно, еще играло роль и обстоятельство субъективное: нежелание партизанских лидеров ликвидировать этот фронт, слиться воедино, уйти но приказу из своих привычных деревень на новые рубежи обороны, в новые наступления, в чужие, незнакомые места? Это не мелочь. У партизан здесь были чуть ли не свои домашние кров и пища, договоренности с колхозным руководством, поддержка населения и у многих родня. Даже если, например, зацепит пулей – привезут к родным, не пропадешь. А где-нибудь под Спас-Деменском что, кто, с чем их ждали? Каждому району, каждой местности и даже волости в условиях оккупации были присущи свой микроклимат, свое особое доминирующее настроение. И не везде настрой населения был ностальгирующе-просоветским. Не факт, что ельнинских партизан по соседству встретили бы с хлебом-солью. Может быть, это лишь наши теперешние неприятные предположения? Для «24-й годовщины РККА» такие раскладки сполна подтвердились летом 1942-го на спас-деменской земле, в деревнях и на проселках, контролируемых группой Хох-Бауэра [15]15
  Так в советских документах, однако, возможно, в действительности это Ф. Хохбаум.


[Закрыть], в состав которой входили русскоязычные подразделения. Знали, размышляли в штабе «ФД» весной 1942-го и о соседях-партизанах, и о соседях другого рода. Объединись территориально партизанские полки Казубского и Гнездилова – в новых острых ситуациях ельнинский сценарий обязательно повторился бы. Сразу же нашлось бы кому упрекать за неудачу соседей.

Возникшая вследствие ельнинского поражения напряженность между командованием партизанских полков требовала вмешательства независимого арбитра. А кому быть арбитром? – штаб фронта Г.К. Жукова с таким представителем как М.М. Осташев дискредитировали себя. Поясним: вина за провал в плане отвратительной предварительной организации штурма – целиком на них. Во-первых, почему штаб и командование Западного фронта на случай координации подобных операций не удосужились выслать в полк им. 24-й годовщины РККА специального представителя штаба, коему и следовало бы своевременно озвучить и контролировать здесь распоряжения и приказы командования фронта? Радиосвязь у «хозяина» (Жукова) с Гнездиловым ведь была, авиационная связь с 1-й Гв. КД у Белова (и штаба Запфронта, значит, пусть и «перекладными») была. Было и время для того – недели и недели февраля и марта. Лазовцам прислали аж двоих представителей штаба фронта, Гнездилову – ни одного, так Гнездилова и «назначили виноватым» за нерасторопность (только вот чью? – жуковского же штаба). Теперь взглянем на ситуацию глазами лазовских вожаков: командование полка им. Лазо не предлагало ведь Жукову вовлечь в дело штурма силы разной подчиненности, разных полков – он сам так распорядился. Ответственным назначил Казубского, а тот не имел никаких средств управления иными полками. А мог ли не иметь к Жукову претензий (понятное дело, не озвучивавшихся) командир полка им. 24-й годовщины РККА? Представитель штаба фронта Осташев свалился с приказом на участие полка в штурме буквально как снег на голову – за считанные часы до требуемого выступления, нельзя было успеть даже созвать и дождаться комбатов. И это при том, что радиосвязью с полком штаб Запфронта располагал! Штаб «Дедушки», например, знал о предстоящей операции еще 16 марта, когда там и был издан приказ на ельнинскую операцию батальонам 3-го полка. Не могли командование и представительство фронта сами, так известили бы своевременно Гнездилова эстафетой от «Дедушки» – уж за 5 дней 40 км проскакать выполнимо. Не было и этого. Другое дело – выставить потом виновниками за опоздание. Есть к делу организации штурма жуковско-лазовским тандемом вопрос и со стороны третьего участвующего партизанского формирования, «Дедушки». Получается ведь, что, определив в присланном в дивизию распоряжении начало атаки глинковских партизан на 22.30 22.111., их обрекли начать бой на 1,5 часа (22.30 вместо 24.00) раньше лазовцев. Зачем, кому выгодно? Уж не штабу фронта. А вот лазовскому командованию – да, Юденкову с Казубским. Ныне это называется – подставили.Такое же «только после Вас…», что и с 4-м лазовским батальоном, который «продвигаться не стал, опасаясь перебить бойцов полка имени 24-й годовщины РККА». Вряд ли срок атаки глинковцев определен командованием фронта, им не до таких мелочей. Казубский… Если так, то Казубского ведь комфронта командовать в операции назначил! Суммируя, видим – после произошедшего в Ельне для партизанских полковых командиров нейтральной, авторитетной командной фигурой остался здесь лишь П.А. Белов. Поскольку боевые события обещали впереди еще не одну операцию у той же Ельни, требовалось некое стабилизирующее решение, и принять его предстояло именно Белову. Он делает следующее: А) добивается одобренного командованием Запфронта объединения полков «Лазо» и «Годовщины» в группу (чуть позже – дивизию) с общим, из беловцев, командованием-«арбитражем»; Б) убирает в советский тыл командование «Годовщины», заменяя нейтральными, из другого боевого района, авторитетными вроде бы офицерами. Цель, как формулирует то (по вышеобозначенному нами пункту «А», о «Б» молчок) П.А. Белов – оптимизировать управление на ельнинском участке. Однако благие пожелания П.А. Белова остались лишь пожеланиями. Межпартизанский «водораздел» остался «водоразделом».

Ельня научила всех: рассчитывай лишь на себя. В «Истории создания и боевой деятельности отдельного партизанского полка им. С. Лазо» комиссар этого полка сделал по операции такой вывод: «Нет сомнения в том, что полк им, С. Лазо[,действуя] только своими силами, гораздо легче справился бы с задачей овладеть городом Ельня. Здесь не только была бы исключена возможность проявления претензии на то, кем захвачен город[усматривается существовавший спор между командованиями полков Лазо и 24-й годовщины РККА: то есть «Годовщина» имела какие-то основания заявлять о захвате города именно ею]; в данном случае можно было довести до конца полную внезапность удара, положительные результаты которого получили лазовцы в течение короткой схватки в первую ночь».

Конечно, такое рассуждение имеет весьма зыбкие основания. Ну так и захватили бы! «Довели до конца… внезапность…» бы! Налицо разочарование, недолгий поиск «помешавших». Так «помешавших», что возникли претензии на то, кем захвачен город.По Юденкову, кто-то (о бойцах ФД прямо не пишется) ночью сигналил лазовцам ракетами о готовности полка «Годовщины» к штурму (отвлекали немцев, если вдуматься), – ага, ФД перед лазовцами виноват! [16]16
  В действительности попытка А.Ф. Юденкова рассуждать о чьем-то ракетном сигнале, сбившем его и Казубского с толку, как причине неуспеха – рассчитана лишь на читающих бессистемно, на неподготовленного читателя. Если же обратиться к изданному под редакцией одного из участников штурма, Н.Ф. Юдина, сборнику – Первая партизанская / Сост. Юдин Н.Ф. М.: Моск. рабочий, 1983, С. 204, – то глинковский (из 3-го полка «Дедушки») «комбат Плешкевич еще вечером 22 марта, „помня о том, что в 22.30 будет дан сигнал от Казубского“, ждет и дожидается лазовских(Казубского) сигнальных ракет: «…точно в условленное время в воздух поднялись две красные ракеты». Как после своих,первыми данных сигнальных выстрелов винить за таковое командование полка 24-й годовщины РККА, которому атаковать приказом назначено почему-то лишь через 1,5 часа, в полночь, – этого Юденков объяснить в своих отчетах и книгах не поспешил.


[Закрыть]А если оставить подобные измышления-оправдывания, то напрашивается констатация: на командование лазовцев после ельнинского штурма впервые повеяло ответственностьюперед властью. А оправдываться-то легче, указав на ближнего.

Немецкая группа «Габленц» в ужасные для нее дни победила. Победила дважды: отстояли «Родину Гвардии» (Ельню) и вдребезги разбили нейтральные прежде отношения между командованием окружавших город партизанских полков.

ДЛЯ СРАВНЕНИЯ – УДАЧНЫЙ ШТУРМ БАЛТУТИНО

Доказательством необходимости единого командования операцией как аксиомы успеха в разгроме крупных гарнизонов врага стал партизанский штурм крупного села Балтутино, что западнее Ельни, приблизительно на развилке идущего от Ельни большака – на юго-запад, к Починку, и на запад, к Смоленску. Здесь разгромили значительно превосходивший атакующих численностью гарнизон. Комбат-5 принимал личное участие в организации действий не только при выдвижении подразделений к объектам атаки, но и непосредственно на «ноле» боя.

Операция началась около 9 часов вечера 4 марта 1942 года. В бой пошло 190 бойцов и командиров из состава 5-го батальона лазовцев. Командир батальона – старший политрук Иван Ефимович Майоров. Колонной в 30 с лишним подвод выехали по направлению на Балтутино. Морозило, скрипел снег под полозьями. Перед Новосельцами, в 3 километрах перед Балтутино, спешились. Заняв «ничейную» деревню Новосельцы, временно оставили здесь во 2-м эшелоне около 40 человек и одно орудие. Остальные глубоким снегом ушли вперед. Тащили на плечах 6 ротных минометов, боеприпасы к ним, пулеметы, диски и пулеметные ленты. Пулеметов хватало – 34 ствола.

Перед выходом на рубеж атаки штурмовой отряд был разделен на три отдельно атакующих группы – одна по новосельцевской дороге, две – на флангах.

Разведчики вышли на большак у моста. Немецкий патруль был бесшумно уничтожен. В домах знакомых жителей на окраине разузнали расположение основных сил противника в деревне. Подошли тихо-тихо к этим избам и заняли удобные позиции для огня.

В балтутанском Заречье раздалась стрельба – атаковала первая фланговая группа. По этому сигналу основная группа перешла к действиям. Забросав занимаемые противником избы гранатами, ударили из пулеметов. Не предусмотрев пути отхода на случай подобной партизанской атаки, немцы гибли десятками. По улице бежать вперед навстречу пулеметам не рисковали, а перелезая заборы на задворки – становились легкой мишенью. Не ломали голов партизаны и в отношении полицейщины, били наповал всех. В самих домах организованного сопротивления партизаны нигде не встретили, там остались лишь самые нерешительные из вражеских солдат. Прячущихся в подпольях изб, их моментально расстреливали. Пленных старались не брать, так и то в ходе боя их оказалось аж 86 человек! ^{79}

Уже в центре Балтутино партизан в какой-то момент остановил женский визг и истерические выкрики по-немецки. Это была приехавшая навестить своего супруга жена, точнее, теперь уже вдова одного офицера. Успели остановить пытавшихся с ней разобраться. Решили оставить: пусть вернется в рейх и расскажет там впечатления о России…

Под утро, собрав трофеи и подсчитав количество перебитых немцев, партизаны покинули Балтутино. Только убитыми противник потерял не менее 217 человек. Остатки гарнизона отдельными группами в течение ночи отходили в единственно безопасном, западном направлении – на Разуваевку. Это тот же Старый Смоленский большак, как его называли под Глинкой, где когда-то считали свои последние военные версты наполеоновские солдаты корпуса Барагэ д'Илье.

НЕДООПЕРАЦИЯ «МЮНХЕН»

Старинный, екатерининских времен, если не раньше, Смоленско-Ельнинский транспортный тракт, а в просторечьи – большак. Двадцативерстовый участок западнее Ельни. Именно здесь разгорелись драматические события одной из весенних 1942 г. немецких деблокирующих операций. Найдите о ней хоть что-либо в советской и постсоветской отечественной военной историографии. Клочки есть – в двух книжках, уже XXI века. Связной картины нег. Были бои, были сожжены деревни и села, гибли жители, гибли противостоящие вражескому натиску партизаны. Гибли и десятки, сотни вражеских солдат и офицеров. Немцы решились оплатить кровью нужный им результат, им требовалось обезопасить район Ельни и его коммуникации. Для советской же стороны это… Не гвардейская – хоть и на «Родине Гвардии», да и не операция, ведь операции – это когда армий и фронтов, а не народа. Так что… обычнейшая, реальная тогдашняя, «неизвестная» в советские годы и, естественно, позабытая теперь наглухо, подлинная та война.

Зима 1941/42 г. на полях центрального участка Восточного фронта преподнесла германскому командованию важный практический урок: обеспечение бесперебойного снабжения войск, как и обеспечение контроля над транспортными узлами и коммуникациями – единственный способ противостоять «анархии» войны в России, довести кампанию до требуемого финала. Одной из наименее надежных опор в каркасе системы снабжения тылов 4-й полевой и 4-й танковой немецких армий стала Ельня. Уже в начале весны 1942 г. ситуация воспринималась в высоких германских штабах столь серьезно, что была одобрена необходимость ее скорейшего военного решения.

Возникновение крупных партизанских отрядов, их объединение под общим командованием, явно заметное взаимодействие партизан с находящимися здесь небольшими регулярными силами РККА стало для руководства армий и тыла группы армий «Центр» неприятным подарком. В феврале партизаны овладели райцентром Глинкой, перерезали здесь железнодорожную линию Сухиничи – Смоленск. Вернуть этот райцентр и участок железной дороги под немецкий контроль к марту не удалось. Во многом также стимулом к безотлагательному началу немцами операции западнее Ельни послужили и события партизанского налета на село Болтутино, которых мы чуть позже еще коснемся. И партизанский штурм Ельни в конце марта явился лишним доказательством правоты германских военачальников, принявших решение на операцию «Мюнхен». В Ельне немцам удалось удержаться. Но зыбкий успех надлежало закрепить.

Германская локальная наступательная операция под кодовым наименованием «Мюнхен» имела целью улучшить оперативное положение ельнинской охранно-полицейской группировки и, по возможности, продвинуться войсками от города в северном и южном направлениях, чем ослабить или даже раздробить партизанские группировки. Установление при этом контроля за соответствующей территорией существенно уменьшило риск военной и диверсионной угроз немецким коммуникациям в центре Смоленщины. Общее руководство операцией осуществлял командующий тыловым районом Группы армий «Цешр» генерал М. фон Шенкендорф. К операции были привлечены боевые подразделения 221-й охранной дивизии и 442-й дивизии особого назначения, местные полицейские силы, а также танковые подразделения из состава 1.0-й и 11-й танковых дивизий.

На рубеже марта – апреля 1942 г. противник неоднократно пытался кардинально переломить на фронте борьбы с полком «Лазо» ситуацию, наступая вдоль Ельнинско-Жерелевского и Ельнинско-Рославльского большаков. Однако бои показали, что уж обороняться-то лазовцы умели. Так, 30 марта немецкая атакующая группа в Саушкино (2 км к востоку от Данино) была встречена засадой 2-го партизанского батальона. Потеряв 5 человек убитыми, немецкая пехота сразу отошла в Ельню. Через день, 1 апреля, действуя из района 3 км южнее Ельни, группа противника атаковала вдоль Рославльского большака в южном направлении. Бой под Данино был для партизан неуспешен, их погибло 10 человек, 6 было ранено. Части сил противника удалось продвинуться к деревне Поповка (6—7 км южнее Ельни). 3 и 4 апреля немцы на этом участке снова пытались наступать и обстреливали артогнем от Битяково деревни Моксаки и Филатки. Но овладеть районами Жегуновки и Поповки врагу не удалось ни в те дни, ни позднее. Полк «Лазо» рассечь не удалось.

В первые дни апреля 1942 г. шла напряженная, с переменным успехом борьба у большака и южных подступов к нему западнее Ельни. Тяжелая артиллерия работала здесь по позициям 4-го батальона лазовцев весь день 3 апреля. Опережая возможный со стороны противника удар, в ночь под 4 апреля 1942 г. роты 4-го батальона полка «Лазо» овладели деревнями Милеево, Щеплево и Леонове Немцы предприняли контрмеры: 8 апреля частями 221-й охранной (пехотной) дивизии овладели населенными пунктами Леонидово, Волково-Егорье, Озеренск, сняв тем самым непосредственную угрозу партизан движению от Ельни по большаку на Болтутино. В этот же день немецкие атаки последовали на Кукусво, Леоново и Щеплево. Кукуево, по донесению из группы «Шенкендорф» в штаб Группы армий, было занято. Ранним утром 9 апреля группой до 250 человек пехоты с 6 тапками противник на участке Щеплево – Леоново продолжил атаки позиций 4-го батальона полка «Лазо». Немецкой атакующей группе удалось прорваться в Скоково и сжечь деревню. Понятно, что о местном населении никто из оккупантов не думал. Анализ тактики показывает – их и карателями-то не назовешь. Они просто уничтожали деревни. Группы по 2—3 танка подъезжали к деревушке метров на 300 и разбивали дома огнем. Затем, если стрельбы с развалин не начиналось, пехотинцы-факельщики довершали дело. Такая вот операция, и даже – «Мюнхен»…

Еще меньшего результата достигла в своих попытках обезопасить большаки 442-я дивизия особого назначения из состава сил 12-го армейского корпуса 4-й полевой армии. Она действовала восточнее Ельни, – скорее вынужденно обороняясь, нежели наступая. В отчетах и донесениях, конечно, представлялось другое. Громкие слова о достигнутом 442-й дивизией опровергаемы иными фактами. Вот, к примеру, по суточному оперативному донесению за 10 апреля 1942 г.: «в ходе поддержанной штурмовыми орудиями oneрации ударной группы были сожжены нп Починок Сух. и пп 3 км юго-восточнее»(деревня Лосиное). Сожгли? Оказывается, не сожгли. 2-й батальон лазовцев вернулся в эти деревни и в апреле—мае успешно продолжал оборонять их. Спас-Деменский большак и после боев операции «Мюнхен» не раз подвергался ударам 3-го и 7-го батальонов полка «Лазо». Устиново, Пирятино, Уварово… Да и у самой Ельни – под деревней Рябинки. Горловина немецкого коридора непосредственно восточнее Ельни вплоть до июня 1942 г. осталась постоянным местом боев. Ельня так и оставалась прифронтовым (а может, и фронтовым) городом.

Однако, как бы то пи было, к середине апреля 1942 г. командование группы «Шенкендорф» формально – на карте оперативной обстановки – могло обозначать наличие контролируемого немецкой стороной коридора вдоль большаков по линии Болтутино—Ельня—Спас-Деменск. Коридор этот, разделявший партизан «Дедушки» и полка им. Лазо, западнее Ельни был не более десятка километров шириной. Проведенная фон Шенкендорфом операция падежно обезопасить от партизан движение на большаках так и не смогла. По-прежнему шли бои у самой Ельни – например, 12 апреля 1942 г. под Данино, под Селибой, у Волкова-Егорья. Аж в конце апреля 5-й батальон лазовцев выходил на большак под Харино, что на полпути меж Ельней и Болтутино. Для немецкого командования наличие этого коридора казалось несомненным успехом, для рядовых солдат все осталось как было. Хотя нет – к пулеметному огню партизан из засад теперь добавилась возможность погибнуть на минах.