Текст книги "Поверженный ангел (Исторический роман)"

Автор книги: Александр Коротков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Но вот пение смолкло. Танец кончился. Раскрасневшаяся Катарина в изнеможении плюхнулась на колени к мужу, откинулась ему на плечо и, закинув руку, потрепала его по волосам, будто хотела вознаградить за те минуты, когда не принадлежала ему, когда знала над собой лишь одну власть – власть танца. Все стали шумно восхищаться искусством плясунов, Ринальдо тоже что-то кричал, не спуская глаз с Катарины, еще не отдышавшейся, счастливой и гордой всеобщим одобрением. Потом все вокруг – и лица, и сами стены отодвинулись, стали нереальными. И сам он словно поплыл на своем кресле между полом и низким потолком.

Глава шестая
в которой Аньола рассказывает новости

В пятницу восемнадцатого июня Ринальдо проснулся рано. Косые лучи солнца, только-только выглянувшего из-за крыши соседнего дома, еще не добрались до его кровати, когда он, уже одетый, тихо вышел из своей комнаты и спустился вниз.

Во внутреннем дворике не было ни души, однако Ринальдо готов был поклясться, что здесь только что прошла женщина. «В такую-то рань! Чудеса!» – подумал Ринальдо, входя в привратницкую, и тут удивился еще больше. Рядом с привратником, который, против обыкновения, был уже на ногах, стояла служанка Марии Аньола.

– О, тебе, я вижу, тоже не спится! – воскликнул Ринальдо. – Решила прогуляться? Не рано ли?

Девушка уже оправилась от испуга.

– Слава богу, это вы, – облегченно вздохнув, пробормотала она. – А уж у меня душа в пятки ушла. Неужели, думаю…

– Кого же ты так испугалась?

– А вы не догадываетесь?

– Черт возьми, как я могу догадаться о том, чего не знаю? За последние дни я и дома-то почти не бываю.

– Правда, – проговорила Аньола. – Не помню уж, когда вас видела в последний раз. Ни за обедом ни за ужином вас не бывает…

– Еще бы! – с усмешкой заметил Ринальдо. – По милости Сальвестро я не то что обедать – спать-то по-людски отвык. Однако ты, я вижу, собралась уходить, – добавил он, заметив, что девушке неловко говорить в присутствии привратника. – Хочешь, провожу тебя?

– Конечно, хочу! – обрадовалась Аньола. – По совести говоря, страшновато одной в такую рань.

– Так что же такое у нас происходит, коли тебя в такую рань послали из дома? – спросил Ринальдо, когда они свернули на пустынную виа дель Пургаторио и направились к церкви Санта Тринита.

– Бог знает что! – ответила Аньола. – И все из-за того оборванца.

– Какого оборванца?

– Да того, что на прошлой неделе приходил. Микеле его зовут, Микеле ди Ландо.

– А!.. – протянул Ринальдо. Он вспомнил, что об этом Ландо говорили на памятной вечеринке в доме Сына Толстяка.

Оказалось, что неделю назад этот Ландо пришел к ним в дом и принес синьору Алессандро записку, которую его мать, прачка при Стинке, вынесла из тюрьмы, но не смогла передать по назначению, потому что человек, которому она предназначалась, умер. Прочитать записку, написанную по-латыни, Ландо не смог, он разобрал лишь имя Алессандро Альбицци и решил на всякий случай показать ее хозяину. Прочитав каракули, нацарапанные на грязном клочке бумаги, синьор Алессандро изменился в лице, поднялся вместе с Ландо к себе в студио и плотно затворил за собой дверь, что, впрочем, не помешало Лупаччо, камердинеру синьора Алессандро, подслушать весь их разговор. Синьор Алессандро будто даже задабривал оборванца, расспрашивал о житье, обещал помочь выйти в люди, а под конец назначил надсмотрщиком у себя в мастерской. После ухода Ландо он приказал оседлать себе коня, надолго уехал куда-то из дому, а вернувшись, объявил своей воспитаннице, что решил выдать ее за Луиджи Беккануджи. Несчастная Мария попробовала было заикнуться о мессере Панцано, но тут синьор Алессандро пришел в страшную ярость и объявил, что еще не сошел с ума, чтобы породниться с грандом, особенно в такое время, как сейчас. Всю ночь Мария проплакала, а наутро послала служанку известить рыцаря о несчастье. С того дня Аньола каждое утро чуть свет бегает к церкви, относит рыцарю записки своей хозяйки и возвращается с посланиями мессера Панцано.

Увлеченный рассказом служанки, Ринальдо и не заметил, как они дошли до площади и остановились в тени невысокой каменной стены против бокового придела церкви Санта Тринита. Почти в ту же минуту к ним подъехал мессер Панцано, сопровождаемый верным Казуккьо. Ринальдо по скромности хотел было отойти в сторонку, однако рыцарь удержал его.

– У меня нет секретов. Не только вам, которого считаю другом, но самому злейшему врагу своему не побоюсь сказать в глаза, что люблю Марию и не откажусь от нее, хотя бы против меня восстали все силы земные и небесные, – с горячностью проговорил мессер Панцано, потом повернулся к девушке, передал ей свернутое трубочкой и перевязанное шелковой ниткой письмо и добавил: – Вот, отнеси своей госпоже и скажи ей, что я молю ее не падать духом, что всеми мыслями своими я с ней и надеюсь увидеть ее нынче, как обычно, у Святого Галла…

– Простите, мессер Панцано, – вмешался Ринальдо, – но раз уж я невольно слышу все, что вы говорите, то не могу не предостеречь вас. По-моему, лучше Марии не выходить нынче из дому.

– Что так? – нахмурившись, спросил рыцарь.

– Взгляните на площадь, – ответил Ринальдо.

Рыцарь обернулся и не смог сдержать возглас удивления. На площади перед церковью, на прилегающих к ней улицах, на мосту, еще недавно пустынных, как и всегда в столь раннюю пору, сейчас было полно народу. Люди шли в одиночку и группами по нескольку человек, иные молча, иные громко переговариваясь. В этом шествии не было ничего праздничного, напротив: сосредоточенные лица людей, их возбужденные голоса, даже их смех, отрывистый, как бы через силу, наконец, то, что все они шли в одном направлении, к площади, – все это носило тревожный, даже зловещий характер.

– Куда они идут? – спросил рыцарь.

– Вы и в самом деле ничего не знаете? – в свою очередь спросил Ринальдо. – Я думал, что во дворце Гвельфской партии уже все известно.

– Я не был во дворце Гвельфской партии, – резко отозвался рыцарь. – Не в моих правилах ходить туда, где меня не хотят видеть. Но вы правы. Аньола, – обратился он к служанке, – сама видишь, что творится в городе. Убеди же свою хозяйку, что лишь беспокойство за ее безопасность заставляет меня отказаться от свидания с ней.

– Будьте спокойны, мессер Панцано, – ответила девушка, – я все передам, как надо.

– Так что же все-таки это все значит? – кивнув на толпу проходивших мимо чумазых лудильщиков, спросил мессер Панцано.

– Бунт, – ответил Ринальдо и, поскольку никому не обещал хранить в секрете то, что узнал за последние дни, рассказал рыцарю о том, как последние две недели помогал Восьми войны готовить петицию от имени младших цехов, как Сальвестро в обход всех правил решил добиться ее одобрения советами, а потом уже передать на рассмотрение коллегии приоров.

– А эти люди? – спросил мессер Панцано.

– Они соберутся перед дворцом подеста и заставят советы одобрить петицию. Вы же знаете, что не только в коллегии приоров, но и в советах немало сторонников партии.

– Значит, петиция Сальвестро против нас, против партии?

– В этом не может быть никаких сомнений. Кстати, знаете, что сказал Марии мой дядя, а он, как я теперь понимаю, гораздо лучше меня осведомлен о планах Сальвестро? Он сказал: «Я еще не сошел с ума, чтобы породниться с грандом, особенно сейчас».

Панцано нахмурился.

– Так вы полагаете, они поднимут бунт? – спросил он, помолчав.

– Их могут подтолкнуть на это Сальвестро и Восемь войны, – ответил Ринальдо. – Впрочем, я не удивлюсь, если бунт вспыхнет сам собой, – добавил он. – Слишком велика ненависть народа к партии, к грандам и тем жирным, что вместе с партией притесняют и обирают его. В народе сильны традиции. Со времен Джано делла Белла флорентийцы привыкли видеть во главе своего государства тех людей, которым они верят. Вы думаете, пополаны не видят, что, какое бы правительство они ни выбрали, оно все равно будет под башмаком у партии? Думаете, они не понимают, что в городе, которым они вроде бы управляют сами через своих выбранных в советах, по сути дела они бесправны? И все равно, – добавил он, помолчав, – сколько бы они ни бунтовали, что бы ни совершали, все это будет той водой, что льется на мельницу Сальвестро.

– Странный вы человек, сер Ринальдо, – проговорил рыцарь. – Вместе с этими торгашами и выскочками из комиссии Восьми войны вы сочиняете закон против грандов, а потом рассказываете об этом мне, гранду, рыцарю и не последнему человеку в Гвельфской партии, и рассказываете такими словами, что вас никак не примешь за сторонника Сальвестро. Дружеское расположение ко мне не мешает вам без обиняков осуждать благородных людей, партию, их объединяющую, а значит, и меня самого, за дела, которые никому не делают чести. На чьей же вы стороне, сер Ринальдо? За кого вы?

Ринальдо пожал плечами.

– Наверно, меня и в самом деле нелегко понять, – сказал он. – Но таким воспитал меня отец. Совсем недавно я ответил бы вам: я не за кого, я за что. Я за справедливость. Теперь же я скажу вам: я с теми, кто обездолен больше других, кто больше других терпит несправедливости, кто больше других нуждается в помощи и сочувствии. Знаете ли вы, мессер Панцано, сколько тысяч таких же, как мы, флорентийцев, живущих бок о бок с нами, влачат самое жалкое существование, чуть ли не умирают с голоду? На их плечи взвалили самую грязную, самую тяжелую работу. А что они получают за свой труд? Четыре сольдо в неделю и всеобщее презрение. Нет у них ни прав, ни надежды на человеческую жизнь. Никому до них нет дела, ни грандам, ни жирным, ни тощим, ни Сальвестро, хотя он и выдает себя за друга и защитника народа.

– Так это же…

– Да, – с жаром продолжал Ринальдо, – это чомпи, бесштанники, рвань, плебеи, так их называют в нашей благословенной Флоренции. Я же называю их флорентийцами, и я с ними. Сейчас я иду на площадь с одной целью – встретиться там с их вожаками и вместе с ними решить, стоит ли чомпи примкнуть к младшим цехам, если те, паче чаяния, рискнут бунтовать.

Мессер Панцано остановился и пристально посмотрел на юношу, то ли удивленный, то ли восхищенный его прямотой.

– Бог вам судья, – сказал он. – Конечно, всяк волен выбирать себе друзей по вкусу, но как хотите, я вас не понимаю. Ступайте туда, куда велит вам совесть…

– А почему бы нам не пойти вместе?

– Мне? На площадь? Зачем?

– Вы же сами только что сказали, что у каждого свои друзья. Я иду, чтобы помочь своим друзьям, вы же, узнав, одобрили советы петиции или нет, сможете помочь своим, хотя бы предупредить их.

Рыцарь снова взглянул на юношу и рассмеялся.

– Ей-богу, вы мне все больше нравитесь, – сказал он. – Не знаю, что нас ждет, может быть, вы окажетесь в стане, противном моему, но все равно, клянусь благословенным именем моего святого покровителя, моя шпага никогда не скрестится с вашей. Теперь же нам остается только придумать, как пролезть на площадь.

В самом деле, судя по толпе, вздувшейся в конце улицы, и площадь и все подходы к ней были уже забиты народом.

– Эх, надо было пораньше, – пробормотал Ринальдо.

Оставалась единственная надежда – пробраться на площадь по узкому проходу позади Бадии, о котором достоверно знали только мальчишки с окрестных улиц. Предводительствуемые Ринальдо, рыцарь вместе с Казуккьо свернули на виа дей Магадзини и, пройдя немного по ней, углубились в глухой тупик, образовавшийся на месте давно разрушенного дома. Тупик кончался невысокой каменной стеной, в которой зиял пролом, достаточно широкий, чтобы пропустить всадника. За стеной стояло несколько вросших в землю хибарок, поддерживаемых подпорками, такими же прогнившими и почерневшими от времени, как и стены, которые они старались удержать. Эти убогие жилища, стиснутые со всех сторон большими, важными палаццо, вместе с их обитателями никогда не видели солнца, не знали ароматов весны, живых красок вольной природы. За много лет, прошедших с тех пор, когда Ринальдо еще мальчишкой забредал сюда с Гиббелинской улицы, здесь ничего не изменилось. Только несколько деревцев, так и не успев вырасти, засохли без света и топорщили голые узловатые ветки. Для Ринальдо вся эта картина была привычной, на рыцаря же она произвела гнетущее впечатление. Конечно, он знал, что в городе есть бедняки, знал, что они живут в каких-то отвратительных, грязных домах, но они копошились где-то неизмеримо ниже той вершины, где пребывал он и ему подобные, и, если бедность в образе оборванца-рабочего или убогой хижины попадалась ему на глаза, она все равно оставалась в другом мире, не касалась его, он мог не замечать ее, как облака в небе. Здесь же, на этом вонючем пустыре, она, эта бедность, тесно обступила его со всех сторон, в полном смысле слова встала у него на пути сальными лужами и кучами гниющих отбросов, которые надо было обходить и перешагивать.

– Будто нищие на костылях, – пробормотал мессер Панцано, с неприязнью оглядываясь на убогие домишки, упиравшиеся в землю своими подпорками.

– Но это тоже наша Флоренция, – заметил Ринальдо.

Рыцарь промолчал. Между тем они выбрались наконец к неровным, во многих местах покрывшимся зеленым мхом стенам древней Бадии и, обойдя ее справа по узкому, выложенному камнем проходу, вышли на площадь как раз против дворца подеста.

Глава седьмая
где Ринальдо знакомится с людьми, с которыми не имел никакой охоты знакомиться

Как и ожидал Ринальдо, возле самого дворца капитаны цеховых ополчений поддерживали какой-то порядок, поэтому все трое без особого труда выбрались на площадь. На всякий случай оставив Казуккьо с лошадьми у прохода, мессер Панцано вместе с Ринальдо отошли к соседнему дому, возле которого с незапамятных времен лежал огромный камень. Взобравшись на него, Ринальдо надеялся увидеть кого-нибудь из чомпи, с которыми условился встретиться нынче утром у дворца подеста. Однако, хотя площадь была не очень широкой, заполнившие ее люди стояли так тесно, что нечего было и думать разглядеть в этой толпе отдельного человека. Там и сям над головами людей поднимались знамена и значки цеховых ополчений. Ринальдо насчитал их больше дюжины, из чего можно было заключить, что ко дворцу пришли выборные почти от всех младших цехов. Здесь были и мясники, и кузнецы, и ветошники, зарабатывавшие себе на жизнь тем, что чинили и перепродавали подержанную одежду. В дальнем конце площади толпились торговцы вином, маслом и солью, кожевники и дубильщики кож. В центре, перед самыми окнами дворца, стояли степенные кузнецы и изготовители подков, а за ними Ринальдо с удивлением увидел знамя меховщиков. Меховщики принадлежали к старшим цехам, петиция их не касалась, и им совершенно нечего было здесь делать. Как видно, на их счет у Сальвестро имелись особые планы, о которых Ринальдо не знал.

Площадь глухо и грозно гудела, словно гигантский улей, населенный исполинскими пчелами. Время от времени в окне второго этажа показывался кто-нибудь из Восьми войны, коротко сообщавший о том, как идет обсуждение петиции, и тогда ропот толпы переходил в оглушительный рев. В тот момент, когда Ринальдо собирался уже спрыгнуть с камня, в окне снова появилась фигура, в которой юноша узнал Бенедетто Альберти. Альберти крикнул, что обсуждается вопрос о запрещении купцам и банкирам вести дела грандов.

– Все согласны, только Карло Строцци и его люди против! – кричал он.

– Смерть грандам! – заревела толпа.

– Убить Строцци и всех, кто с ним!

– Вышвырните его из окна! Мы с ним поговорим!

– Разрубить их на куски! Всех, кто против!

В двух шагах от того места, где стояли рыцарь и Ринальдо, расположилась довольно внушительная группа пополанов, одетых более или менее прилично и державших укрепленный на палке значок, на котором очень натурально была изображена баранья туша на вертеле. По этому значку нетрудно было догадаться, что тут собрались владельцы гостиниц, остерий, кабачков и винных погребов. Впрочем, если бы у них вовсе не было никакого значка, об их занятии можно было бы без труда догадаться по разговорам, которые они вели между собой. Покричав в очередной раз, они как ни в чем не бывало возвращались к прерванной беседе, сетовали на дороговизну и чрезмерные налоги, говорили о деньгах и выгоде.

Может быть, издали, из окон дворца, толпа, собравшаяся у его стен, действительно казалась грозной и свирепой. Вблизи же она оказывалась совсем другой. Глядя на трактирщиков, стоявших рядом, Ринальдо не замечал в них никакого энтузиазма.

Брезгливо послушав некоторое время вопли толпы, рыцарь сказал, что на всякий случай предупредит оруженосца, чтобы не отходил от лошадей, и направился к Казуккьо.

В эту минуту в окне снова показался Альберти.

– Честные флорентийцы! – что есть мочи крикнул он. – Совет капитана народа и Совет подеста приняли петицию, которую от вашего имени представил благородный Сальвестро Медичи!

Над площадью пронесся восторженный вопль, заглушивший его последние слова. Альберти замахал руками, требуя тишины.

– Ваш посланец, – закричал он, когда шум немного утих, – достойнейший посланец народа Сальвестро Медичи, без страха и оглядки защищал ваши справедливые требования. Он не побоялся открыто бросить в лицо вашим врагам смелые слова правды. Вот что он сказал, слушайте! «Я хотел сегодня, – сказал он, – хотел излечить город от злодейской тирании грандов и всех других могущественных людей. Вы еще поймете мою правоту и примете требования народа не на год, как сейчас, а навечно. Да здравствует народ!» Кричите, честные граждане, кричите: «Да здравствует народ и свобода!»

– Да здравствует народ и свобода! – заревела толпа. – Да здравствует народ и свобода!

– Слушай, Пьеро, – проговорил стоявший неподалеку от Ринальдо трактирщик, дергая за рукав своего товарища, державшего значок цеха и самозабвенно кричавшего вместе со всеми. – Ведь это же условный знак!

– Какой такой знак? – недовольно отозвался тот.

– Ты что, не слышишь? «Да здравствует народ и свобода!» – с ударением на последнем слове воскликнул трактирщик.

– Верно, а мне и невдомек!

«Что же это за условный знак? – думал Ринальдо. – Что еще задумал этот лукавый политик?» Занятый своими наблюдениями, он не видел, как из соседнего дома вышел человек в сером костюме и тихо остановился у него за спиной.

– Сер Ринальдо Арсоли, не так ли? – спросил человек в сером, которого с одинаковой степенью вероятности можно было принять и за врача или аптекаря и за нотариуса.

– Да, – удивленно ответил Ринальдо. – Но откуда вам известно мое имя?

– Сию минуту все объясню, только, ради бога, поторопимся, – ответил незнакомец и, схватив юношу под руку, потащил за собой.

– Да подождите вы! – воскликнул Ринальдо, вырывая руку. – Куда вы меня волочете? Объясните все по порядку.

– Хорошо, – согласился незнакомец, – хотя, клянусь Эскулапом, нам лучше поторопиться. Видите ли, синьор Арсоли, я врач и сегодня с утра нахожусь у одного синьора вон там, в соседнем доме. – Он указал на приоткрытую дверь. – Неожиданно моему больному стало плохо. Признаюсь, я ожидал этого. Почувствовав неладное, синьор послал слугу за священником, а меня попросил найти и привести нотариуса, потому что давно уже собирался изменить свое завещание, но все откладывал. Я вышел на улицу и тут убедился, что в город мне не пройти, да вы и сами видите, что здесь творится. Тогда я стал расспрашивать всех этих людей, нет ли среди них нотариуса. Наконец какой-то человек сказал, что видел здесь знакомого, о котором точно знает, что он нотариус, потому что встречался с ним у Сальвестро Медичи. «Да вот он, кто вам нужен, – сказал он и указал на вас, – зовут его сер Ринальдо Арсоли».

– Где же этот человек? – спросил Ринальдо, оглядываясь по сторонам.

– Не знаю, – ответил незнакомец, – только что был тут. Должно быть, где-то в толпе. Но ради бога, не будем терять время. Синьор каждую минуту может скончаться.

– Хорошо, я пойду с вами. Только прежде я должен предупредить приятеля, – сказал Ринальдо. – Мессер Панцано! – крикнул он, однако за шумом рыцарь не услышал его голоса и продолжал разговаривать со своим оруженосцем. – Мессер Панцано! – еще громче крикнул Ринальдо.

На этот раз рыцарь услышал и обернулся.

– Мессер Панцано, подождите меня! – крикнул юноша.

В ответ рыцарь кивнул и успокоительно махнул рукой.

– Пойдемте же, сер Арсоли, – нетерпеливо сказал незнакомец.

Пропустив юношу вперед, он вошел следом за ним, быстро захлопнул дверь и задвинул засов. Наступила тьма. Дом, куда ввели Ринальдо, был построен так же, как большинство флорентийских домов. От входной двери длинный, чаще всего сводчатый проход вел во внутренний дворик, откуда по наружным лестницам и балконам, протянувшимся вокруг всего дома, можно было попасть в любую часть здания. Оказавшись в темноте, Ринальдо машинально обратил взор на светлый квадрат в противоположном конце прохода, в котором, как картина в черной раме, зеленел залитый солнцем газон и серебрился маленький фонтан. Неожиданно боковые стороны этой рамы шевельнулись, и на светлом фоне появились силуэты двух мужчин, которые до этой минуты стояли, как видно, прижавшись к стенам. Похоже было, что его заманили в ловушку. Но кому он понадобился? Как бы то ни было, следовало попытаться выбраться из этого дома и заодно узнать, чего нужно от него этим людям.

– Ах, черт возьми! – как можно беззаботнее воскликнул он, делая шаг к двери. – Совсем забыл сказать моему приятелю…

– С твоим приятелем поговорят в другом месте, – со смешком проговорил незнакомец, становясь перед дверью, – а с тобой мы потолкуем здесь. Не бойся, долго мы тебя не задержим. Ответь на наши вопросы, и можешь идти на все четыре стороны. А пока, сер Арсоли, – насмешливо добавил он, – не угодно ли пройти в дом?

– Никуда я не пойду, – ответил Ринальдо. – И, прежде чем отвечать на какие-нибудь вопросы, я должен знать, кто меня спрашивает.

– Ну что ж, можно поговорить и здесь, – сказал незнакомец. – Правда, тут немного темновато, но это даже лучше… для нас. – И он засмеялся неприятным дребезжащим смехом.

– Кто вы такие? Почему я должен вам отвечать? – повторил Ринальдо.

Он понимал всю бесполезность своих вопросов и вовсе не ждал, что ему ответят. Он хотел лишь выиграть время, дождаться, когда глаза привыкнут к полутьме, царившей в проходе, и, осмотревшись, попытаться найти путь к спасению. Правда, до сих пор ему не угрожали, но он не забыл нападения на Панцано и не сомневался, что по теперешним временам во Флоренции возможно любое беззаконие.

– Кто мы такие? – переспросил незнакомец. – Любопытные. Вот я, к примеру, с детства страх как любопытен. Поверишь ли, как только я узнал, чем ты занимаешься по ночам в доме Альдобрандини, меня разобрало такое любопытство, что я тотчас решил с тобой познакомиться и узнать, как говорится, из первых рук, что же такое затевает этот твой приятель Сальвестро Медичи, а заодно и об условном сигнале, о котором блеяли эти бараны, что толкутся сейчас на площади. И, уж конечно, ты не станешь скромничать и шепнешь мне на ушко, о чем вы сговаривались с этим мессером Панцано и что у него за делишки с неким предателем и изменником, который, кажется, приходится тебе дядей. – И он снова засмеялся.

– Ну, уж раз ты столько знаешь, – принимая шутливый тон незнакомца, сказал Ринальдо, – было бы несправедливым не сказать тебе остального. Могу шепнуть тебе на ушко, – добавил он, понижая голос почти до шепота и делая шаг вперед, – вот это!

С этими словами он что было сил ударил незнакомца в подбородок, благо тот невольно выставил его вперед, стараясь хорошенько расслышать то, что собирался шепнуть ему юноша. Удар получился таким метким и неожиданным, что незнакомец, не пикнув, как сноп, рухнул навзничь, глухо ударившись затылком о каменные плиты пола. Не теряя ни секунды, Ринальдо перешагнул через него, рывком отодвинул засов, толкнул дверь и ступил на улицу.

– Панцано! – отчаянно крикнул он, видя, что рыцарь уже поставил ногу в стремя, собираясь сесть в седло. – Панцано!

В этот момент две пары дюжих рук рванули его назад. Он уцепился за дверь, но те двое, что стояли в проходе, оказались сильнее. Его снова втащили в дом, захлопнули дверь и поволокли внутрь прохода. «Только бы засов не задвинули», – подумал юноша. В ту же минуту, будто подслушав его мысли, бандиты остановились.

– Подержи его, – прохрипел один из них, – надо дверь запереть.

– Давай, – отозвался другой бандит.

Он навалился на Ринальдо сзади, заломил ему руки за спину и стиснул, словно в тисках. Сопротивляться было бесполезно. Да юноша и не думал сопротивляться. Напротив, он расслабил все мускулы и постарался как можно тверже встать на ноги. Тот, что держал его сзади, тотчас почувствовал эту перемену.

– Ну, ну, смотри у меня! – проворчал он.

Его товарищ, уже собиравшийся отойти, быстро повернулся и спросил:

– Что тут еще?

Он остановился прямо против Ринальдо, окидывая его подозрительным взглядом, и в ту же секунду в голове юноши возник дерзкий план. Прицелившись, он почти без замаха ударил бандита ногой в живот. Удача сопутствовала ему и на этот раз: удар оказался точным. Бандит со стоном согнулся в три погибели и плюхнулся на мнимого врача, все еще лежащего без чувств поперек прохода. Не теряя ни секунды, юноша наклонился вперед, заставил сделать то же самое и человека, державшего его сзади, затем резко выпрямился и с силой ударил затылком его в лицо. Бандит хрюкнул и грязно выругался. Тиски немного ослабли. Воспользовавшись этим, Ринальдо рванулся вперед и оказался на свободе. Оставалось только перепрыгнуть через лежащее на полу тело, но он не успел сделать и шага. Что-то горячее, словно раскаленная игла, впилось ему в бок. Все поплыло у него перед глазами, и он упал на колени. В этот миг дверь распахнулась, и на пороге, заслонив свет, возникла фигура мессера Панцано с обнаженной шпагой в руке. Окинув быстрым взглядом поле сражения, рыцарь тотчас понял, что здесь произошло. Жизнь, которую он вел последние годы, жизнь, полная неожиданностей и смертельных опасностей, приучила его действовать быстро и решительно, однако она научила его также не пренебрегать осторожностью. Поэтому он не оставил без внимания быстрое движение, которое сделал человек, сидевший у него на пути, и тотчас заметил длинный нож, тускло блеснувший в руке другого бандита. Он знал, с какой ловкостью и силой умеют эти люди бросать свое «перышко». Будь он в доспехах, ему бы, конечно, и в голову не пришло обращать внимание на такую безделицу. Сейчас же самая длинная шпага не могла защитить его от этого плебейского оружия. Надо было действовать молниеносно, тем более что бандит, сидевший на корточках к нему спиной, начал медленно подниматься.

Одним прыжком рыцарь оказался возле него. Мелькнула шпага, раздался крик боли, звонко звякнул о камень отлетевший в сторону кинжал. Но прежде чем прозвучал этот короткий металлический стук железа о камень, рыцарь вдруг ощутил опасность. Он не видел, чтобы другой бандит, стоявший в нескольких шагах от него, сделал какой-нибудь угрожающий жест или хотя бы шевельнулся (к слову сказать, редко кому удавалось уловить то еле заметное движение кистью, которое делают итальянские разбойники, пуская с огромной силой свой отточенный, как бритва, нож), но какое-то особое чутье подсказало ему, что страшный миг близок. Он не думал о том, как защититься от смертельного удара, все произошло так быстро, что у него просто не было времени подумать. Едва его шпага коснулась противника, как сила более властная и более быстрая, чем мысль, заставила его присесть за спину раненого бандита, не выпуская шпаги, схватив его под мышки и, прикрывшись его телом, как щитом, тотчас снова встать на ноги почти на том самом месте, где он только что находился. Нужно было обладать поистине сверхъестественным хладнокровием, чтобы заметить этот маневр и удержать руку, уже нацеленную на бросок. Бандиту это оказалось не под силу – слишком велико у него было желание поскорее разделаться с новым, невесть откуда взявшимся противником. Рыцарь не видел, как мелькнул в воздухе стальной клинок, он только почувствовал, как дернулся у него в руках раненый бандит, и услышал душераздирающий вопль. Отбросив в сторону разом обмякшее тело, мессер Панцано бросился на второго бандита. Тот уже понял свой промах и, выхватив из-за пояса тонкий стилет, прыгнул навстречу врагу, но наткнулся на шпагу рыцаря и, захрипев, повалился на пол.

– Собака! – пробормотал мессер Панцано. Он вырвал шпагу из тела противника, обтер ее концом его плаща и наклонился к Ринальдо.

Юноша лежал ничком, как-то странно подогнув колени, и не шевелился. На правом боку у него расползалось большое кровавое пятно.

– Казуккьо! – крикнул рыцарь.

Показавшийся в этот момент оруженосец со всех ног бросился к своему господину.

– Боже милостивый! – воскликнул он, увидев валявшиеся вокруг трупы. – Опять мы влипли в историю…

– Перестань болтать, – оборвал его рыцарь. – Лучше помоги мне. Его надо вынести отсюда, и как можно скорее. Сейчас сюда набежит целая свора этих негодяев.

Неожиданно Ринальдо пошевелился, открыл глаза и попытался подняться.

– Слава богу, очнулся! – с радостью проговорил оруженосец.

– Сер Ринальдо, вы в силах встать? – спросил рыцарь.

– О, мессер Панцано! – со слабой улыбкой пробормотал юноша. – Вы все-таки успели. Теперь я ваш должник, вы спасли мне жизнь.

– Чепуха! – нетерпеливо отозвался рыцарь. – Вы можете встать? Если нет, мы вас понесем.

– Кажется, могу, – ответил Ринальдо.

С помощью рыцаря и его оруженосца, поддерживавших его с двух сторон, юноша встал на ноги и довольно твердыми шагами вышел на площадь.

– Сумеете ли вы удержаться в седле? – с беспокойством спросил Панцано, взглянув на бледное, без кровинки лицо юноши.

– Попробую, – ответил тот.

С помощью Казуккьо он кое-как вскарабкался на его лошадь и, поддерживаемый, как прежде, с одной стороны рыцарем, с другой – его оруженосцем, медленно двинулся по направлению к Бадии.

Никто на площади не обратил внимания на них, так как все взоры были обращены к окну во дворце подеста, в котором появился сам Сальвестро Медичи. Картинно взмахивая рукой, он что-то кричал толпившимся внизу пополанам, когда, нечаянно взглянув на противоположную сторону площади, увидел Ринальдо.

Если бы юноша просто стоял на площади и кричал вместе со всеми, это было бы понятно и естественно. Но в тот момент, когда Сальвестро его увидел, он не стоял на площади, а выходил из дверей дома, буквально на днях купленного за бесценок, а правильнее сказать – отнятого всемогущим главой партии Лапо ди Кастильонкьо у богатого пополана Симоне ди Риньери Перуцци, к тому же выходил не один, а вместе с этим проклятым рыцарем, которого после своего неудачного покушения Сальвестро ненавидел и боялся даже больше, чем Кастильонкьо.