Текст книги "Восстание «попаданцев» (сборник)"

Автор книги: Александр Конторович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 62 страниц)

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Престол все еще ни фига не виден

Высокоморальное поведение всегда практично, таково мое скромное мнение.

Шорг. Он же Линия Девять, он же Иван Кузьмич

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Шале-Медон. Свидание с будущим

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!

1

Ветер свистел в стропах. Над головой ходила ходуном, как живая, гудела и вздрагивала огромным барабаном прорезиненная туша оболочки. А внизу, в двухстах метрах под гондолой, точно взбесившееся штормовое море, колыхалось летное поле Шале-Медон: то проваливалось вниз, то резко вздымалось вверх, то скользило куда-то в сторону со всем, что на нем было – казармами на краю поля, огромными сараями (которые еще никто не называл ангарами) для хранения воздушных шаров, газодобывающим цехом в отдалении, вторым шаром, прикрепленным к земле пуповиной привязного каната, как и тот, в гондоле которого находились мы с капитаном Огюстом Берже. Маленькие фигурки людей, задрав головы, толпились у лебедок, ожидая команд сверху – шли учебные подъемы…

– Блин, как вы тут работаете? – спросил я, крепко ухватившись рукой в перчатке за туго натянутую стропу: иначе устоять было невозможно – борта гондолы едва доходили до пояса. А учитывая, что гондола висела не прямо, а накренившись под углом градусов сорок – так и наружу сыграть ничего не стоило. До нормальной подвески здесь еще не додумались: привязной канат крепился просто к днищу гондолы – маразм натуральный! Да и до корзин пока тоже, похоже, было далеко… Что значит – инерция мышления… Прицепили к первому шару чисто декоративную лодку – так и пошло! В результате не полет, а цирк какой-то получается. Под куполом неба, ага…

– Сегодня дует сильно! – пояснил Берже с превосходством бывалого воздушного волка, перекрывая шум рвущего нас с привязи ветра. И тоже крепко держась за стропу. – Обычно не так уж и болтает! Но привычку иметь надо!.. – и, в свою очередь, задал сакраментальный в такой ситуации вопрос: – Ну как вам все это нравится, гражданин генерал?

Ветер, по правде сказать, особо сильным называть не стоило. Вряд ли он был больше десяти метров в секунду. Просто плохо обтекаемый из-за своей шарообразной формы аэростат, совершенно не приспособленный к полетам на привязи, трепало, словно бочку в кильватерной струе. Отчего качка становилась особо жестокой. И вряд ли могла кому-то особо понравиться. Но жаловаться я как раз не собирался. Не для того я сюда добирался из города…

– Обзор отличный! – резюмировал я. Придерживая второй рукой едва не улетающую треуголку. Несмотря на пасмурную погоду, вдали на севере – километрах в десяти – и в самом деле было видно юго-западные предместья Парижа Сен-Мишель и Сен-Жермен. А несколько ближе и западнее раскинулся во всем своем великолепии заброшенный нынче Версаль. – Для наблюдения за полем боя это отличное средство! Вот только вывалиться отсюда – как не фиг делать… Вы ничего по этому поводу не придумали?

Берже пожал плечами.

– Трусам не место в небе! – сообщил он с великолепным презрением профессионального героя. И добавил, демонстрируя немалую образованность: – Плыть необходимо, гражданин генерал, жить – не столь уж необходимо!..

Ну вот и поговори с ними тут… А ведь умный вроде человек… Но – гонор – превыше всего! А гонор французский в совокупности с древнеримским снобизмом… Очень, кстати, характерно именно для революционной Франции: все помешались на древнеримской истории и культуре. Точнее – на том, как они эти вещи понимают. Иногда получается забавно – как с женской античной модой. А иногда – наоборот… Когда какой-нибудь адвокат воображает себя Цезарем. Или Гракхом. Или вообще Нероном… Но вот в армии это увлечение дало неожиданный эффект… Сформировав новый революционный кодекс чести – взамен отмененного дворянского. Солдаты представляют себя легионерами Республики. Офицеры – трибунами и центурионами. И, как ни странно – эти детские фантазии работают… Да еще как! Впрочем, не сейчас же об этом рассуждать…

– А как отсюда передавать команды на землю?

Тут спеси у капитана поубавилось.

– По-разному пробуем… Можно сигнализировать флагами. Можно сбрасывать письменные донесения с грузом…

– Чем вы их пишете при такой сарабанде?!

Вместо ответа капитан продемонстрировал мне свинцовый карандаш. Закрепленный вместе с пачкой бумаги в специальном коробе на борту гондолы. Н-да… Таким инструментом писать, конечно, сподручней, чем гусиным пером… Но все равно каракули должны выходить такие, что связь с землей превращается в игру в «глухие телефоны». А ничего другого здесь пока еще нет. Разве что оптический телеграф… Но от него тут точно не будет никакого толка!..

– Ну как, спускаемся? – прокричал Берже. По-своему расценив мой мрачный вид.

– Нет, подождите! Давайте-ка еще повисим! Я не проверил, как в этих условиях пользоваться подзорной трубой…

– Да честно говоря – вообще никак! – откровенно признался капитан. – Мы ей и не пользуемся почти. Разве что в штиль… Вместо этого в аэростьеры стараемся отбирать самых зорких парней. Чтоб глаз был – как у орла. Так верней выходит – труба сильно сужает зрение. Да и рук на нее не хватает – если еще и писать приходится…

– Но я все-таки посмотрю, – заявил я, вынимая инструмент из кармана и с некоторыми проблемами растягивая. – Личные впечатления, сами понимаете…

2

Идея попасть в Медон возникла у меня давно. (Точнее – она возникла у Бонапарта. Хотя и у меня тоже…) Еще когда стало известно, что там создается Воздухоплавательная школа для подготовки аэростьеров. (То есть воздухоплавателей. Так их тогда назвали.) Но вот добраться сюда раньше никак не получалось.

А сейчас, после того как обломилась моя великая мундирная афера, я чего-то взял и решил развеяться… Ну надоело мне торчать в Париже! Весна, что ли, опять же, повлияла… Все-таки Франция – не Россия: конец января, а по всем признакам – апрель. Снега практически нигде не осталось, когда тучи расходятся, то за ними становится видно такой синевы небо, что дух захватывает! К тому же мне повезло. Во время поисков партнеров по сделке я познакомился как раз с интендантом Воздухоплавательной школы. И достаточно легко договорился с ним при удобном случае доехать до Медона и проникнуть в расположение части. Ибо постороннего туда могли и не пустить. Да и идти пешком десяток километров по загородной дороге в весеннюю распутицу – не самая лучшая затея… Ну, в общем, я нашел этого интенданта и воспользовался договоренностью.

В самой школе затруднений тоже не возникло. Аэростьеры вызывали всеобщее законное любопытство. И желание боевого генерала познакомиться с новым средством ведения войны поближе встретило полное понимание. Правда, самого начальника и создателя школы – капитана (а по основной специальности физика) Куттеля не было в Медоне. С очередным сформированным отрядом он отбыл в Рейнскую армию. Но я вряд ли что потерял. Поскольку вместо него натолкнулся не на кого-нибудь, а на профессора Шарля. Жака Александра Сезара… Того самого – изобретателя воздушного шара. Настоящего – наполняемого водородом. А не монгольфьеровой коптильни. Именно в честь него такая разновидность аэростата и называлась тогда «шарльер». Сами понимаете, какого масштаба это была фигура…

Что он делал в Воздухоплавательной школе – я точно не понял. Работал не то консультантом, не то преподавателем. Но все его слушались. И в отсутствие Куттеля, похоже, он был за старшего… Отличный дядька! Выслушав мою просьбу дать познакомиться с воздухоплавательной техникой, Шарль, не задавая никаких вопросов типа «Кто вы такой?» или «Кто разрешил?», лично провел меня по территории школы. Давая пояснения и попутно прочитав маленькую лекцию по изобретению и истории воздушных шаров. А под конец, выйдя на летное поле, где как раз происходили тренировочные подъемы на двух шарльерах, предложил мне самому подняться в небо. Чтобы лично оценить это достижение научной мысли… Ну я, ясен пень, не отказался и так познакомился с капитаном Берже, инструктором, руководившим обучением…

В конце концов мне удалось все же занять такое положение, при котором гондолу, подзорную трубу и меня не мотало каждого отдельно друг от друга. Правда, для этого пришлось обхватить руками сразу несколько строп, которыми гондола подвешивалась к охватывающей оболочку сетке. А самому почти высунуться наружу. И заодно отдать треуголку капитану – потому что ее уже удерживать стало нечем…

Собственно, мне ничего не требовалось проверять. Просто мне до чертиков не хотелось опускаться обратно на землю. В восемнадцатый век. К треуголкам, камзолам, парикам, масляному освещению и кремневым пистолетам со шпагами… С дурацкой гильотиной. И с не менее дурацкой Великой Французской революцией. А хотелось хоть немного продлить это состояние посещения будущего. Подышать еще воздухом высоты – чистым, холодным и упругим, как родниковая вода. Каким никогда не бывает воздух на поверхности Земли…

3

– Ладно, давайте спускаемся…

Берже берет в руку флаг, высовывается за борт гондолы и машет им. Внизу курсанты начинают крутить кабестан лебедки. Да, техника на грани фантастики… Лошадь бы хоть приспособили! А так прошла прорва времени, пока нас подтянули к земле. Но это было еще не все! Швартовая команда, ухватив оставшийся кусок троса, вручную выбрала последние метры, преодолевая сопротивление рвущегося, как парус аэростата. Затем, перехватившись за свисающие с гондолы специально для этого веревки, уже ровно прижала гондолу к стартовой площадке (до этого мы все время болтались не пойми в каком положении, молясь только об одном: чтобы нас не приложило о землю). Вот только теперь стало можно выходить…

Под направленным на меня множеством взглядов и каскадом белозубых улыбок – как же, сейчас развлечение будет! – я протиснулся между стропами подвески и, придерживаясь рукой за гондолу, спрыгнул на «твердую почву». Не надейтесь, ребята, – мы и не на таком еще летали… Потопав ногами, чтобы восстановить равновесие, я поблагодарил Берже – который, как ни в чем ни бывало, уже командовал лезть в гондолу следующим пассажирам, железный человек! – и только тут с удивлением заметил, что профессор Шарль все еще торчит здесь. Явно дожидаясь мою персону. Или он все же отходил? А потом вернулся – когда мы стали спускаться? Не видел… Но все равно – что значит ответственный человек!

Впрочем, сколь бы ни был Шарль ответственным человеком, сакраментального вопроса и он не избежал:

– Ну, как вам понравилось?

– Отличное средство наблюдения! – отрубил я по-генеральски. И без перехода оглоушил беднягу, не ждавшего от меня такого подвоха: – Но для поля боя не годится совершенно!

– Почему вы так думаете, интересно знать? – сразу же завелся профессор. Оскорбившись за свое детище.

– Так ведь с него практически невозможно передавать наблюдаемые данные. И какой тогда от них прок? А кроме того… Вы сколько времени тратите на наполнение шара газом? Сутки?

– Трое…

– Ага! И все это время противник будет ждать, когда аэростат окажется готов? Несерьезно… А если сражения не будет? Или враг просто отойдет на один-два перехода? Потащите баллон за собой в наполненном виде? Так он для этого мало приспособлен… Эта штука вполне годится для применения в крепостях. Или при осадах. Но в полевом сражении его использовать нельзя.

– Тем не менее – их успешно использовали! Под Флерюсом аэростат определенно принес нашей армии победу!.. Хотя вы правы – большая часть применения происходила при осадах… Мобеж, Шарлеруа, Люттих…

– Ну вот видите? Он немобилен. Монгольфьер был бы куда как более пригоден для такой цели – его можно запустить за несколько часов, а в случае чего, безболезненно сдуть оболочку…

– Да, пожалуй, – вынужден был согласиться профессор. Но, похоже, обиделся за такой откровенный наезд.

– Но это не все! – подлил я масла в огонь.

– И что же вас еще не устраивает?

– Болтанка. Шарообразный аэростат для работы на привязи годится плохо. Вам не приходило в голову придать баллону вытянутую форму?

– Интересно, – сказал Шарль без всякого интереса. – Вытянутую в какую сторону? В высоту? В длину? Или поперек?

– Могу нарисовать. – Я обернулся в сторону аэростата, намереваясь попросить у капитана Берже бумагу и карандаш. Но шарльер был уже метрах в ста от земли. – Черт, у вас есть письменные принадлежности?

4

Чем и на чем писать, нашлось в канцелярии школы. Причем профессор отвел меня туда совершенно очевидно только из уважения к моему генеральскому званию. Он явно уже навидался таких внезапных изобретателей и ничего хорошего от моей активности не ждал.

Я, однако, постарался не обращать внимания на откровенно демонстрируемую холодность. Поскольку правда была на моей стороне. А правду, как известно, говорить легко и приятно… Ага… Ухватив лист бумаги и перо, под любопытным взглядом писаря, чье хозяйство мы мобилизовали, я в несколько приемов изобразил схему змейкового аэростата. Не забыв пририсовать к нему нормальную корзину вместо дурацкой лодки. К концу моих трудов лицо у профессора стало совсем скорбным.

– Вот примерно так! – сообщил я, продолжая игнорировать профессорскую мимику. – Вытянутые тела сами по себе всегда ориентируются по потоку. Что мы можем видеть на примере, скажем, кораблей и лодок. А в наиболее ярко выраженном виде – во флюгерах. А кроме того – каплевидное тело более обтекаемо, нежели круглое. Тому свидетельствуют как животные – нет ни одной круглой птицы и практически ни одной рыбы круглой формы, – так и вся практика судостроения: чем форма корабля вытянутей и обтекаемей – тем он устойчивей на курсе!.. Плюс вот эти стабилизирующие плоскости – подобные оперению стрелы и выполняющие ту же функцию. Подобный аэростат в потоке ветра и вести себя будет как стрела в полете – самостоятельно удерживаясь в одном положении. В конце концов, это легко проверить, сделав экспериментальную модель малого размера…

Я еще успел сказать про баллонет, и про нормальную корзину, и про крепление привязного каната не к днищу гондолы, а к кольцу, замыкающему стропы – ну, минимум необходимых переделок, позволяющих придать аэростату хоть сколько-то нормальный вид, – когда профессор достаточно бесцеремонно прервал меня:

– Вы знакомы с проектом Менье?

Хорошо, что я действительно был знаком с проектом… Именно я – не Наполеон. Поэтому я сразу понял, о чем речь. О проекте дирижабля. Между прочим – самом первом таком проекте. Собственно, Менье и считается изобретателем этого типа аппаратов. Жалко, что здесь он уже погиб – в девяносто третьем году, под Майнцем… Но с проектом своим он все же не бегал по улицам, и у Наполеона о нем информации не было. Потому я ответил хотя и без особых раздумий, но обтекаемо:

– Слышал. Но сам проект не видел.

– Об этом нетрудно догадаться. Менье предлагал почти такую же схему – тоже с вытянутой оболочкой. И с баллонетом. Даже киль у него предполагался… Хотя и не такой, как у вас. И в этой идее есть здравое зерно. Однако… Как вы собираетесь крепить гондолу? Я вижу на вашем рисунке какие-то линии – очевидно, что это подвесные тросы… Но их слишком мало… Сразу видно, что вы не имели дела с аэростатами: так прикреплять тяжелую гондолу к тонкой оболочке невозможно. Именно для этого мы используем сеть из большого количества веревок. Которая охватывает весь шар и распределяет нагрузку равномерно. А если пришивать стропы прямо к оболочке – и в таком малом количестве, как у вас, – они прорвут ткань…

И тут я понял, что лопухнулся в очередной раз.

Катенарное крепление здесь еще неизвестно. Его изобретут почти через сто лет – Дюпуи-де-Лом, во время Франко-прусской войны. И до «лапки»-усиления, нашивающейся на оболочку как раз для крепления подвесных тросов, здесь тоже еще не скоро допрут. А я намалевал конструктивную схему аэростата двадцатого века – где все находки за предыдущее столетие как раз и были реализованы. Натуральную, в общем, вундервафлю. И намалевал ее человеку, который аэростат и создал как таковой. И отдал этому делу всю жизнь. На протяжении которой обмозговал все возможные варианты, какие только приходили в голову ему и другим таким же энтузиастам. И – не додумался до таких вот элементарных вещей… Да у него мозги должно было бы вообще заклинить от того, что я ему подсовываю! Он же понимает перспективность такой конструкции! Но вот как ее сделать – не представляет! А тут какой-то умник в генеральских эполетах чиркает по бумажке… А если еще сейчас я ему расскажу о катенарном поясе и о параллельном типе подвески по образцу Парсеваля – что он вообще решит? Что я гений? Или наоборот? Он ведь потому к сетке и прицепился, что для змейкового аэростата она абсолютно не подходит: она просто держаться на оболочке не станет… Между прочим – именно из-за этого навернулся как минимум один их дирижаблей Жиффара… То есть – вся конструкция, по нынешним представлениям, просто нереализуема…

Что Шарль тут же и подтвердил. Озвучив эти мои мысли вслух. Сверх того добавив, видимо по инерции уже:

– Что касается корзины, то итальянский аэростьер Лунарди предложил ее еще десять лет назад. Так же, кстати, как и расположение замыкающего сетку кольца под оболочкой, а не на середине ее. Но пока эти новшества не прижились…

Каковой информацией едва меня вообще не убил… Потому как если еще десять лет назад… А воз и по сию пору еще там… То господи боже – что еще надо, чтобы до людей доходило очевидное?! Например – до меня. Чтобы не корчил из себя всезнайку. И не лез с вещами, которых не можешь объяснить.

– Извините, профессор, – признался я. – Я об этом не подумал…

– Ничего страшного, – утешил меня Шарль. Наверняка уже не в первый раз произнося подобную сентенцию. – В новой области деятельности, которой является воздухоплавание, новые идеи очень часто приходят людям в голову…

– Но выход есть, – если профессор полагал, что я на этом угомонился, то полагал он зря. – Эту схему я нарисовал больше умозрительно… Как вы правильно сказали – как человек, не сталкивавшийся ранее с аэростатами… Но тем не менее заявляю: без сетки обойтись можно!

– И каким же способом?

– А вот, смотрите… – я стал черкать на другом листе. По ходу дела давая рисуемому комментарии: – Если мы вдоль нижней части оболочки – как раз там, где будет баллонет, от носа до кормы… так скажем… пропустим жесткую балку… Как киль у корабля. Да хотя бы и обычное бревно. И прикрепим его к оболочке во множестве мест… Притом крепежные отверстия обделаем, скажем, медными люверсами – как на парусах, то нагрузка на каждое отдельное отверстие будет минимальная. При максимальной жесткости фиксации. А уж к этой балке мы спокойно сможем подвесить всего на нескольких тросах нашу гондолу… Хотя лучше корзину… И к этой же балке приделаем в хвостовой части стабилизаторы.

– Позвольте, позвольте!.. – забормотал профессор. Наклоняясь над столом и, похоже, разом позабыв все свои скорбные мысли. – Как? Киль, словно у корабля?! Вы сами это придумали? Когда?

– Разумеется, сам, – ответил я. – Только что. Разве это не очевидно?

Ясен пень, придумал не я. А немецкий механик Франц Леппих. И совсем уже недалеко по времени – меньше двадцати лет вперед: именно по такой схеме он и строил свой дирижабль в Москве в 1812 году… Против меня, кстати, строил – против Наполеона. Так что мне сам бог велел отобрать у него эту штуку. И стать изобретателем полужесткого дирижабля. Тем более что у Леппиха все равно ничего не получилось.

– Послушайте! – Шарль оторвался от моих каракулей и, моргая, уставился на меня. – Я не знаю, почему до такого никто не додумался до сих пор… Но вам обязательно нужно проработать проект подробнее – и непременно выступить с ним в Центральной школе государственных работ!

Ну вот… Кажется, я таки войду в историю…

ГЛАВА ВТОРАЯ
Париж – большая деревня…

Я однажды гулял по столице – двух прохожих случайно зашиб…

Вл. Высоцкий

1

Центральная школа государственных работ… Название, да… У меня почему-то ассоциируется исключительно с «Общежитием студентов-химиков имени монаха Бертольда Шварца». Уж не знаю, почему. Впрочем, ассоциация практически вполне по сути дела.

Поскольку государство в этой школе решило готовить научно-технических специалистов. Ибо ни беззаветные санкюлоты, способные умирать на фронтах, ни пламенные комиссары Конвента, ведущие народ к новой жизни непосредственно на местах, ни даже многомудрые депутаты – в подавляющем большинстве ни уха ни рыла не волокут в технике. Что не удивительно: в стране едва ли найдется и миллион грамотных. Это на тридцать миллионов населения. А высшее техническое образование граждане революционеры прекратили вообще – отменив науку и разогнав Академию. Часть академиков и вовсе кончила свои дни на гильотине – как враги народа, ага… «Революции наука не нужна!»

Но оружие производить как-то надо? Да и воевать этим оружием на одном энтузиазме не шибко удобно. Вот, в конце концов, двое самых умных – все-таки тоже академики! – бывший морской министр Монж и главный военспец Конвента Карно (когда он, наконец, изобретет цикл своего имени, черт побери?!) сумели достучаться до содержимого голов народных избранников Франции и продавили идею подготовки собственных кадров. Первого нивоза Третьего года Республики в школе состоялся первый урок. Ну – двадцать первого декабря девяносто четвертого по-нашему…

Подошли к этому делу серьезно. Весьма строгий конкурс был проведен по всей стране с целью отобрать наиболее способных абитуриентов. Государство оплачивало проезд из провинции и проживание их в Париже на специально подобранных квартирах, а не абы как. А самое главное – и почему Шарль именно туда меня направил – в качестве преподавателей собрали весь цвет тогдашней французской науки. Уцелевший после правления якобинцев. Практически сплошных академиков. Включая и самого Шарля. Я это все от Лаланда знаю – как-никак старик в этой среде варится. В отличие от меня. Он мне даже предлагал репетитором со студентами поработать. По математике и физике. Все ж заработок. Да мы пока с Наполеоном все никак не откажемся от идеи фикс прославиться на военном поприще. А когда мне будет время бегать по инстанциям, если я буду бегать по ученикам? Да и деньги там… С голоду, может, и не помру, но вот чем семью кормить… Так что не пошел я на это дело…

Вот в этом-то месте и предложил мне выступить Шарль. Нехило так… Практически на Олимпе. Вот только сам предмет выступления… Ну чего там дорабатывать? Идея-то на пальцах, что называется, понятна любому… А рисовать проект настоящего дирижабля… Ну-ну. Двигатель сначала дайте. А заодно и Николая Егоровича Жуковского – чтоб теорию воздушного винта разработал. А также еще прочнистов и аэродинамиков. Чтоб поняли, о чем речь… А так – мне останется только выйти на трибуну и изобразить тот же рисунок, что я Шарлю накорябал. И все… А лет через сто какой-нибудь историк техники откопает в архиве фамилию докладчика. И буду я упоминаться мелким шрифтом в примечаниях в книгах по воздухоплаванию…

Нет уж – если выступать перед таким ареопагом, так уж выступать всерьез. Что вот только им задвинуть? Для воспринятия таблицы Менделеева тут еще материал не накопился. С физикой – та же петрушка. Да и не знаю я толком ничего по физике, что сейчас бы пригодилось: тут даже закона Ома еще нет!

Но выступить-то, черт побери, хочется! И не только мне – но и Наполеону… Хотя что мы с ним с этого будем иметь – черт его знает… Сейчас же не двадцатый век. Наука нынче – удел голых энтузиастов…

2

Черт побери…

Который день хожу – ломаю голову.

Не над тем, с чем выступать – это-то я нашел…

А над тем – не спятил ли я натурально? В смысле: на самом деле. Вот говорили мне когда-то: учи историю – пригодится! А я? И как мне теперь быть, если того и гляди мозги вынесет от неразрешимого вопроса? И ведь вопрос-то, в сущности, пустяковый. Дурацкий, даже можно сказать. А заклинило – и все тут!..

В общем – тему для эпохального выступления я нашел. Хорошую такую тему… Фундаментальную практически… Правда, по нынешним временам она оказалась настолько абстрактной, что даже Лаланд не понял ее смысл, хотя и заинтересовался самой идеей. Ну – чисто из любви к искусству, как я сообразил. Даром что астроном – почему я, собственно, к нему и обратился: математическая помощь требовалась. А то я только конечную формулу помню. Без вывода. А что мы с Наполеоном на пару родим – так то может оказаться натуральным косяком.

Причем не только в наши, но, что хуже – и в нынешние времена. И прощай тогда, мировая слава! Бу-га-га… Опять же – даже простой метрической системы – то есть еще даже не «сантиметр-грамм-секунда» (про Международную с семью основными единицами уж вообще молчу) – пока что еще нету как таковой. Нету пока даже еще эталона метра – ну, не сделали его, собираются только! И выводить все нужно в местных единицах. Футы в секунду… Ы-ы… Впрочем, это уже частность – в голой-то формуле оно на фиг не нужно. Тем не менее изрядный напряг создает… В общем – попросил я Лаланда помочь с выводом. Во избежание, так сказать. Старик согласился… Посидели мы с ним вечерок, покумекали – а там погода настроилась и ему к телескопу надо стало. Но сутью он проникся… И вот через пару дней познакомил меня с помощником.

Вот с этого-то помощника у меня крыша и едет…

Отчего? А вот…

Молодой парень. Двадцать лет только в январе исполнилось. Родом из Лиона, отец был торговцем шелком, в девяносто третьем, при Робеспьере, попал на гильотину (хрен знает за что – я не уточнял: чувствовалось, что парню это как нож острый – но, учитывая, что был в то время небезызвестный Лионский мятеж, особо доискиваться смысла не имелось), а сын оказался в Париже и мыкался тут, примерно как я, без гроша в кармане и точно так же никому не нужный. Явно похлебал лиха. При том что я все-таки хоть какие-то заслуги перед Республикой имею и с детства меня никто не баловал, а он – вообще никто. Сын врага народа. Да к тому же мальчик совершенно домашний. К уличной жизни плохо приспособленный. Зато, по словам Лаланда, – математический гений. В тринадцать лет написал несколько работ по высшей математике, которые приняла Лионская академия. Причем математику изучил самостоятельно – в школу вообще никогда не ходил. Да и не только математику… Сейчас подрабатывает репетитором как раз в той самой Школе госработ, куда меня намылил Шарль – тоже нехилая рекомендация, если подумать.

Ко мне – который старше его на целых пять лет, да к тому же боевой генерал, да еще собирающийся выступать с докладом перед академиками! – салабон относится как к божеству. Разве что в рот не смотрит… Готов помогать исключительно из чести оказать помощь столь выдающемуся человеку, ага… Рассказы о кое-каких эпизодах из осады Тулона слушает с горящими глазами. Даже нашел и прочитал – где взял только?! – мою (в смысле Наполеона) брошюру «Ужин в Бокере» как раз тех времен. Дитя Революции, блин…

Но самое интересное, ясное дело, не в этом. Фамилия его – Ампер, вот в чем закавыка. Почувствовали разницу, а?.. Имя – Андре. А я – не помню, как звали ТОГО Ампера! Хоть ты тресни! И вообще – жил ли он в это время? Вот вертится что-то в голове, что позже он должен быть вроде бы в истории – но насколько позже?! Причем где-то недалеко уже совсем осталось. Так что вполне может оказаться он самый…

И чего мне с ним делать??? Ведь у него-то не спросишь – он это или не он! В математике действительно разбирается – это Наполеон твердо определил. И не просто разбирается, а судя по всему – именно врожденное это у него. Как слух у музыканта: считает, как бог – куда лучше Бонапарта. (И ведь все, черт побери, самоучкой! Натуральный вундеркинд, ей-богу, – никогда в них не верил, и вот, на тебе, пожалуйста!..) В физике – тоже волокет. Хотя никаких определенных интересов тут у него не просматривается – уж это-то я постарался проверить! Но на том, собственно, и все, черт побери!

А если парень как раз ТОТ Ампер? А я с ним вывод формулы совсем из другого раздела физики прорабатываю?.. Да еще и про аэростат этот долбаный ему рассказал – ну к слову пришлось… И он конструкцией очень даже заинтересовался! До такой степени, что мы с ним и этот проект дорабатывать принялись – имеется у меня, на самом деле, чем его дополнить, местным Архимедам мало не покажется, – так что доклада точно будет два, и оба нехилых. Только что в результате-то получится? Вот свихну я его с электрического направления в аэронавтику, скажем – и чего тогда будет?! Или мне уж заодно и электродинамику напрогрессорствовать – до кучи? А то есть у меня тут как раз кое-какие мысли: уж больно мне хочется хотя бы телеграф изобрести!.. Но если это не он – то что тогда выйдет?!

В общем, сидим мы с ним вечерами в обсерватории – бумагу на формулы переводим. Эскизы воздухоплавательных снарядов нового типа рисуем… Считаем подъемную силу и прочность конструкции (та еще задачка при отсутствии сопромата как такового). А потом я домой иду и всю дорогу головой мучаюсь. Прямо как Федор Сумкин по пути в Мордовию: аж крышу рвет! Он? Не он? А черт его знает!..

3

Отчаянный крик освободил меня от очередного приступа ломания собственных мозгов.

Крик был детский. А следом за ними из темной щели переулка донесся рев:

– А-а! Маленькая сучка! Кусаться!

– Держи ее! Не упусти! Убежит – сам знаешь, что будет!

Следом донесся плач. В темноте – ночь же уже, а на каждом углу фонарь не поставишь – топтались, быстро возились, шумно и злобно дышали… Если б я на все такие звуки на парижских улицах каждый раз реагировал – боюсь, большие проблемы могли бы получиться у истории. И не только в связи с Бонапартом… Да и мало ли кто там с кем что делает? Более чем наверняка – местные уличные какие-нибудь терки. Но тут уж как-то слишком деловито все звучало. Да и не со взрослыми там разбирались…

– А ну прекратить! Отпустили ребенка – быстро!

В темноте отчаянно пискнуло: «Помо!..» – задушенно оборвавшись на полуслове. Я разглядел несколько перепутавшихся бесформенных теней. Потом оттуда донеслось:

– Проходи, куда шел – не твоего ума дело!

Голос был довольно мерзкий. И не менее угрожающий. И это мне еще больше не понравилось.

– Ребенка отпустите, я сказал! – Я сделал шаг вперед и сунул руку под пальто – за пистолетами… А черт!..

Зря я это забыл: пистолеты-то я продал. Чтоб было чем кормиться, пока к докладу готовлюсь (ну да, непрактичный я человек. Как и Бонапарт). А саблю с собой не таскаю – лень потому что. Ну вот и влип, похоже – их там не меньше трех человек…

Неизвестные, видимо, тоже это поняли. От кучи малы, резко выпрямившись, отделилась огромная тень. И стремительно двинулась на меня. При ближайшем рассмотрении оказавшись здоровенным громилой, метров как бы не двух ростом и едва ли не такой же ширины. В сравнении со мной – просто великан.