Текст книги "Ночное солнце"
Автор книги: Александр Кулешов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
– Честное слово, чего только ребята не придумают! – говорит он, ни к кому не обращаясь, и вдруг, хлопнув себя по бедрам, начинает смеяться.
Генерал Чайковский удивленно смотрит на него – что могло так развеселить начальника политотдела.
– Нет, вы представьте, что придумали! Молодцы! – говорит полковник Логинов. – Приезжаю в шестую роту, а они комсомольское собрание устроили! Ну? Как вам это нравится? Правда, передых небольшой. По приказу у них двадцать минут остается до начала атаки. Вот они и решили воспользоваться – собрание, видите ли, провести. На повестке дня прием в комсомол гвардии рядового Габриэляна. Я спрашиваю замполита: «Как же так, спятили, что ли? Через двадцать минут атака, а вы тут митинг устроили!» Он смотрит на меня, вроде не понимает и спрашивает: «А что, нельзя, товарищ полковник? Почему нельзя?» И веришь, Илья Сергеевич, – и полковник Логинов снова с удовольствием хлопнул себя по бедрам, – не знаю, что ответить! Действительно, почему нельзя? Где сказано, что нельзя перед атакой комсомольское собрание проводить? А? Вспомним Отечественную. Нормальное дело. Думаю, молодцы ребята. Да тут еще комсгрупорг подбегает, бедовый такой парень, я его хорошо знаю. «Товарищ полковник, – говорит и не улыбнется ведь, – Габриэляна принимаем. Отличный гвардеец. Все за него. Сказал – погибну в атаке, считайте меня комсомольцем. Вдруг и вправду „погибнет“? Снимет его посредник, и все, что ж он, без собрания, значит, в комсомоле окажется? Не пойдет! Вот мы и решили, времени навалом, успеем рассмотреть». «Это двадцать-то минут навалом? – спрашиваю. – Да разве человека за двадцать минут узнаешь, обсудишь?» А он отвечает: «Так ведь год и двадцать минут, товарищ полковник, мы ж его год уж знаем, почитай, лучше самих себя изучили. Достоин!» «Да он и биографию свою не успеет рассказать!» – настаиваю. Комсгрупорг только рукой махнул: «Ну какая у него биография, товарищ полковник! Нет у него еще биографии, не успел завести. Он нам свою биографию на учениях да на службе показал. Очень даже хорошая. Отличник ведь». «Добро, – говорю, – принимайте перед боем». – Полковник Логинов помолчал. – Да, было время, принимали людей перед боем. Так и умирали коммунистами, комсомольцами, а билета получить не успевали…
Уже почти рассвело. Теперь через амбразуры можно было в бинокль разглядеть почти весь район десантирования.
Слева, вдали, скрытое туманом, простиралось то самое болото, которое тщетно пытался преодолеть капитан Кучеренко со своими гвардейцами. Ближе к КП, по краю болота, проходила железнодорожная линия и маячили постройки, склады, водокачка; то были станция и железнодорожный узел Дубки. Еще ближе гремели взрывы, к небу взлетали черные фонтаны земли. Подразделения подполковника Круглова атаковали станцию.
Прямо перед КП, километрах в трех, продолжалось болото. Оно оканчивалось у безымянного притока Ровной, за которым шла низина. В том месте, где приток впадал в Ровную и где гнулись под усилившимся ветром плакучие ивы, белели строения совхоза Прировненского.
Генералу Чайковскому показалось, что приток уж слишком широк, а ивы торчат прямо из воды. Но может быть, только показалось?..
Справа от КП протекала Ровная. Она уже освободилась ото льда и катила свои свинцовые волны меж почерневших землистых берегов. Уровень воды заметно поднялся, течение несло какие-то обломки, сгустки ветвей, кусты, всякий, неизвестно откуда взявшийся хлам. Со стороны моста слышалась непрерывная стрельба, дым окутал берег – там гвардейцы майора Зубкова изо всех сил старались подавить сопротивление «южных», оборонявших мост. Но, видимо, это было не так-то просто. «Линия фронта» не отодвигалась. А за рекой шла вялая стрельба. Там в соответствии с приказом десантники лишь обозначали наступление. «Значит, добрался Рутько, – подумал комдив. – Молодец, быстро».
Капитан Рутько действительно добрался. И действительно быстро. Но чего ему это стоило!
Ведь предстояло сделать крюк в добрых четыре-пять километров. Машина неожиданно сломалась (такую вводную дал посредник – хотел проверить, наверное, находчивость офицера). И, увязая в последнем весеннем снегу, затаившемся под деревьями, Рутько добежал до села Лесное и остановился на окраине. С тоской смотрел он на бесконечное поле, на свинцовые, ледяные воды Ровной, которую надо было переплыть, и на кусты на том берегу, через которые вообще черт знает как удастся продраться.
Но тут ему повезло.
На войне везение, военное счастье, тоже существует и играет порой немалую роль. Хотя, как правило, приходит оно к ловким, сильным, умелым, хорошо подготовленным и обученным. Не всегда, но как правило.
Капитан Рутько имел первый разряд по современному пятиборью. И то, что начальник штаба выбрал для этого задания именно его, отнюдь не было случайностью. Полковник прекрасно знал военные качества всех своих офицеров и понимал, что лучше Рутько никто задание выполнить не сможет.
Теперь Рутько оказался в ситуации, подобной той, если верить спортивным историкам, при которой возникло современное пятиборье.
Однажды, еще в наполеоновские времена, офицер связи получил приказ доставить по назначению пакет. Выполняя приказ, он по ходу дела несколько раз попадал в сложные переплеты: вынужден был сразиться с врагами на шпагах, отстреливаться из пистолета, переплыть широкую реку, проскакать несколько верст на коне, пробежать по пересеченной местности немалое расстояние.
Впоследствии все эти виды спорта: стрельба, фехтование, конный и легкоатлетический кроссы, плавание – и составили современное пятиборье. То самое, по которому капитан Рутько имел первый разряд. Теперь ему предстояло доказать, что он не зря заработал свой разряд и ничем не уступит тому легендарному офицеру наполеоновских времен.
Глядя на низкое серое небо, на вспухшую холодную реку, на вязкую землю, на весь этот неприглядный пейзаж, Рутько подумал, что стрелять из пистолета в тире, плавать в бассейне и фехтовать в зале как-то уютнее.
Он вздохнул. Вот тогда-то военное счастье и улыбнулось ему. Улыбнулось, отнюдь не погрешив против правил. Оно ведь всегда улыбается наиболее подготовленным и тренированным. Разве не таким был капитан Рутько?
Он вдруг увидел, как двое парнишек ведут куда-то полдюжины лошадей. Лошади показались Рутько молодыми, сильными, ухоженными. Решение он принял мгновенно.
Подбежав к ребятам, сказал:
– Хлопцы, одолжите коня. Слово офицера, верну, не запылится.
Ребята нерешительно переглянулись.
– Должен выполнить приказ. Любой ценой. Не успею пешком. Помогите. Вы комсомольцы?
Ребята молча и согласно кивнули.
– Так что ж, вы, комсомольцы, не поможете офицеру Советской Армии?
– А когда вернете? – сдаваясь, спросил один.
– Да опомниться не успеете, – радостно заверил капитан, вскакивая на лошадь, – вот только доскачу туда, – он неопределенно махнул рукой, – и сей минут обратно. Спасибо, хлопцы. Век не забуду. – И, оставив не успевших ничего сообразить ребят, он галопом помчался к реке.
Конечно, чтобы проскакать на неоседланной лошади по этой неровной, в кочках, земле, переплыть реку, воспользоваться еле заметными тропками, пролегшими в зарослях жестких еще безлистных кустов, нужно было иметь уж никак не меньше первого разряда. И, кроме того, обладать находчивостью, умением ориентироваться, быстротой реакции.
Капитан Рутько прибыл в расположение «северных» быстро и точно выполнил приказ. Он не только передал указание генерала, как дальше вести бой, но даже помог недавно назначенному на должность командиру подразделения наладить устойчивую связь. Оказалось, что посредник «уничтожил» всех связистов майора Зубкова. Их обязанности взяли на себя другие десантники. И хотя они тоже были обучены радиоделу, но все же не обладали таким опытом, как штатные радисты.
Капитан Рутько был доволен собой и тем, как выполнил задание. Вот что значит не теряться, все продумать! Об одном он только не подумал… Что должны отвечать бедные хлопцы разъяренному председателю колхоза, который, пунцовый от гнева, стучал по столу кулаком:
– Где конь, черти? Где конь, спрашиваю? Офицер увел? Может, генерал? Кино насмотрелись? Я вам дам офицера! Я вам такого офицера покажу, что не то что на коня, на перину неделю не сядете. Упустили? Словить! Чтоб сейчас же словить!..
Наконец, перестав кричать и разобравшись, в чем дело, председатель колхоза сел писать жалобу «начальнику маневров», не ведая, что конь будет возвращен в целости и сохранности.
А тем временем саперы выполняли другой, куда более трудный приказ комдива. Лейтенант, командовавший ими, воспользовался сумеречной погодой и решил прибегнуть к помощи водолазов. Неуклюжие, похожие в скафандрах на инопланетян, они, медленно и осторожно ступая по скользкой земле, спустились в реку. Они долго шли по дну и, когда, по их расчетам, оказались у моста, включили камеры всплытия. Им удалось установить, что мост заминирован, но разминировать его можно.
Помогло и то, что обороняющие мост подразделения «южных» вели тяжелые бои с наступавшими с двух сторон десантниками.
Но это легко сказать – можно. В бинокль ночного видения командир саперов долго и внимательно рассматривал берег. Где-то здесь, тщательно укрытый и замаскированный, притаившийся, словно змея, перед атакой, залег саперный проводник, идущий от пульта управления к зарядам на мосту.
Его необходимо было обнаружить и перебить. Надо было и проверить, нет ли дублирующей цепи.
Дело в общем-то знакомое. Есть умение, есть приборы, есть тот самый нюх, которым обладают прирожденные саперы, – опыт, интуиция, наблюдательность, немножко везения… Но на этот раз ничего не получалось.
Самые ловкие, самые искусные неслышно ползли вдоль берега. Они казались невидимками…
И все же пришлось отступить. Слишком уж близко к воде подходили окопы, занятые подразделениями «противника», прикрывавшими мост. Приходилось принимать трудное, почти невозможное, но единственное решение: перебить проводник в воде, на дне реки. Однако это на илистом дне, среди затонувших коряг, водорослей, всякого застрявшего у основания моста мусора, сделать водолазам было немыслимо трудно.
По иронии судьбы, проводник обнаружил последний из водолазов, у которого еще не был израсходован запас кислорода. Обнаружил, но перебить не успел. Оставалось одно – нырять.
Серая мгла еще тянулась над рекой. Промозглый ветерок пробирал до костей. Вдали погрохатывало. А здесь было тихо, лишь неясные птичьи крики доносились из темного леса.
Водолаз Семен Близнюк, обнаруживший проводник, был единственный, кто знал теперь, где его искать среди этих чертовых коряг. Кряхтя, с помощью товарищей он стянул скафандр, разделся и нырнул в ледяную воду. Прошла томительная минута, наконец Близнюк вынырнул на поверхность, красный, взъерошенный.
– Ну? – спросил сержант.
Близнюк посмотрел на него вытаращенными глазами и снова исчез под водой. Остальные водолазы терпеливо ждали. На этот раз Близнюк отсутствовал больше минуты – сержант следил по часам. Уже торопливо скинули одежду еще трое солдат и готовы были броситься в реку выручать товарища, когда тот вновь возник на поверхности. Теперь он сам, не ожидая вопроса, повертел головой, давая понять, что ничего не получилось.
Он снова нырнул, но нырнули и еще трое. Там, во мгле, погружая руки в ил, схваченные ледяными объятиями воды, они лихорадочно искали казавшийся им тонким, как нитка, проводник. Это длилось утомительно долго. В какой-то момент они нащупали его и снова потеряли. Один из водолазов поранился о корягу, потом второй, да так серьезно, что пришлось делать перевязку. Все чаще и чаще – водолазы устали – появлялись на поверхности их головы и снова пропадали под водой.
В конце концов Близнюк нащупал проводник, зацепил за него веревку, чтоб больше не потерять, и с улыбкой вынырнул из воды. Впрочем, улыбка эта больше напоминала гримасу.
– Чего рожу строишь? – недовольно проворчал сержант и протянул инструмент.
Но, перебив проводник, водолазы не успокоились, они еще несколько раз ныряли, ища дублирующую цепь. Ее не оказалось. А потом вылезли, кое-как оделись и притаились у опор, готовые в любую минуту помешать «южным» вновь заминировать мост.
Не видя, что происходит наверху, они лишь по звукам боя могли судить о том, как отчаянно рвались к мосту десантники майора Зубкова.
На КП прибыл подполковник Сергеев, офицер штаба, опытный разведчик, спокойный, уравновешенный, немногословный, умевший разгадать и предвидеть ходы «противника», как никто другой. Уже в мирное время награжденный орденом Красного Знамени. И не зря – это Чайковский мог подтвердить лично.
В свое время Сергеев, закончив училище, пришел взводным в батальон Чайковского. И сразу обратил на себя внимание. Молодой лейтенант держался словно прошедший все бои и войны ветеран. Сибиряк, сын и внук таежных охотников, он стрелял, как цирковой снайпер, зимой купался в проруби, пробегал на лыжах десятки километров без видимой усталости. У него были золотые руки. Все-то он знал, все умел.
«Да он кем был в своем колхозе, – удивлялся комбат, – слесарем, столяром, конюхом, механиком? Не офицер, а техник-универсал!»
Действительно, Сергеев умел все, а чего не умел, усваивал мгновенно.
Но больше всего удивляла Чайковского возвышенная любовь, которую лейтенант испытывал к природе. И поразительное знание ее. Он разбирался в следах всех зверей и птиц. И, кстати, умел подражать голосу многих пернатых. Он понимал в грибах, ягодах, травах. Ведал, какие ядовитые, а какие, наоборот, целебные. В лесу он слышал звуки и улавливал запахи, недоступные другим. Видел лучше, чем иной с биноклем. И, естественно, получил за свою службу множество прозвищ, вроде Следопыт, Вождь команчей и так далее, в зависимости от фантазии и эрудиции товарищей.
На действительной он был в пограничных войсках, где его способностями не уставали восхищаться начальники. Задержал нарушителей и был награжден медалью «За отличие в охране государственной границы СССР». Имелись среди его наград и еще две, не так уж часто встречающиеся: «За спасение утопающих», «За отвагу на пожаре». Незаменимый человек на границе!
Но когда подошел конец службы, Сергеев неожиданно для начальства подал рапорт не в пограничное, а в десантное училище.
Его никто не пытался уговаривать. Уже давно было известно, что это бесполезно. Сергеев, что в большом, что в малом деле, решения свои обдумывал тщательнейшим образом, все взвешивал, проверял. Но, решив что-либо, к цели шел не сворачивая. Переубедить его было невозможно, не из-за упрямства, нет, а потому, что он был глубоко убежден в своей правоте и подкреплял любое решение солидной, тщательно подобранной аргументацией.
Заполучив такой самородок, комбат Чайковский обрадовался. Тем не менее долго присматривался к лейтенанту, прикидывал, где тот будет всего полезней, и пришел к выводу – в разведке!
Состоялся разговор. Неофициальный, товарищеский.
– Знаешь, лейтенант (они сидели в военторговской столовой), у тебя столько всяких качеств, – Чайковский улыбнулся, – что прямо не знаешь, за какое из них ухватиться.
– За главное, товарищ капитан, – серьезно ответил Сергеев.
– А какое главное? – Комбат тоже стал серьезным. – Кто скажет?
– Кто ж лучше меня знает?
– Логично, – улыбнулся Чайковский. – Ну и какую бы ты выбрал себе специальность? Что по душе?
– Знаете, товарищ капитан, – как всегда, основательно, неторопливо заговорил Сергеев, – можно выбрать специальность, да не очень-то подходить для нее, а можно быть хорошим специалистом, да вот душа-то как раз к этому делу не лежит. А посредине нюансы…
– Понятно, нюансы, – покивал головой комбат. – Лучше всего, конечно, чтоб и сам хотел и способности имел. Верно? Так куда тебя определить?
– Товарищ капитан, – сказал Сергеев, – скажите свое мнение, интересно, совпадет?
– Разведчиком тебе быть, – заявил Чайковский.
Сергеев улыбнулся:
– Совпало, товарищ капитан. На сто процентов!
– А могло совпасть, скажем, на девяносто пять процентов, да? – усмехнулся Чайковский, скрывая удовлетворение.
С тех пор, куда бы ни перебрасывала служба Чайковского, рано или поздно он перетаскивал за собой Сергеева. Рос в чинах и должностях Чайковский, рос и Сергеев.
И вот сейчас Сергеев явился с докладом.
Генерал одобрительно посмотрел на подполковника – этого офицера он любил.
По данным разведки и наблюдения, силы «южных» на левом берегу Ровной оказались менее значительными, чем ожидалось. Однако их большая рассредоточенность вынуждала распылять и силы десанта. К тому же дамокловым мечом висела над десантом угроза быстрого продвижения резервов «южных». Об этом продвижении никаких новых сведений из штаба генерал-полковника Хабалова не поступало. Единственное, что обещал генерал-полковник, – это применить атомный удар, чтобы преградить путь «южным» в район, захваченный десантом, если положение станет уж слишком тяжелым. Но по тону командующего генерал Чайковский понял, что решится Хабалов на это лишь в самом крайнем случае.
Тревожило и то, что, по непроверенным данным, у «южных» имеются боевые вертолеты, замаскированные где-то неподалеку от аэродрома. Сведения уточнялись.
Комдив был недоволен:
– Что же известно точно? Предполагается, ожидается, а что конкретно?
Конкретными, к счастью, были действия десантников капитана Ясенева. Они молниеносной атакой захватили аэродром, уничтожили эскадрилью базировавшихся там истребителей, подожгли склады с горючим.
В этой молниеносной атаке лишний раз подтверждалась азбучная истина: десантники должны быть готовы к любым неожиданностям, порой к самым невероятным, не предусмотренным никакими наставлениями.
Началось с того, что десантироваться пришлось прямо на голову подразделению аэродромного прикрытия, вести огонь и метать гранаты еще в воздухе. Один из десантников вступил в бой, не успев даже после приземления отстегнуть парашют, который так и улегся белым шлейфом. Солдат перемещался от укрытия к укрытию, а парашют тянулся за ним.
Началась рукопашная, и здесь десантники, мастера этого дела, сразу получили преимущество.
Посредники не успевали записывать фамилии отличавшихся.
Вот гвардеец с противотанковой гранатой в руке устремился к цистернам с горючим. Посредник дает вводную: солдат ранен. Гвардеец мог бы метнуть гранату, отползти и укрыться. Санитары потом окажут ему помощь, перевяжут. Да вот беда: с такого расстояния брошенная им граната, будь он хоть трижды чемпионом-метателем, вреда цистернам не нанесет. И солдат устремляется не туда, где можно укрыться, а к цистернам. У него одна цель: подбежать к ним поближе, чтоб граната сделала свое дело, уничтожила горючее… Посредник фиксирует, что цистерны взорваны, но при этом «гибнет» и солдат.
И не важно, что все это происходит на учениях. Можно не сомневаться: в настоящем бою десантник поступил бы так же.
А какую инициативу и находчивость проявил командир первого взвода гвардии лейтенант Бирюков!
Бирюков – офицер-универсал, впрочем, таких много в десантных войсках. Шахматист-перворазрядник. К делу не относится? Хорошо, хотя как сказать. Лучший танцор в дивизии. Тоже не имеет отношения? Ладно. Но он еще и окончил в свое время аэроклуб по двум специальностям – парашютист и летчик. Это уже что-то? Да? В свое время встал перед ним вопрос: кем быть? Он отдал сердце десантным войскам, но, когда мог, летал. Кроме того, лейтенант Бирюков занял третье место на окружных соревнованиях в беге на 400 метров.
Приземлившись вблизи аэродрома, он добегает до укрытого на опушке самолета с такой скоростью, что не то что на окружных соревнованиях, а небось и на Олимпийских играх завоевал бы золото.
Тут как тут перед ним посредник: «Ваши дальнейшие действия, лейтенант?»
Бирюков четко ответил: «Вскакиваю в кабину и направляю самолет в сторону взлетной полосы. Там тараню приготовившийся к взлету истребитель.
И полоса будет непригодна к употреблению, остальные машины обречены остаться на земле».
Правда, по поводу этого решения офицера посредники некоторое время спорят, но в конце концов дают успех лейтенанту, втайне начиная мечтать о том, чтобы десантники помимо двух десятков военных профессий, какими владеют сейчас, были бы и летчиками.
– Что ж, – усмехнулся генерал-полковник Хабалов, когда ему позже рассказали об этом, – все правильно. Хорошо еще, чтоб они крейсера водили. – И, как всегда, ворчливо добавил: – А вот знаю таких, что и верхом ездить не умеют! – И, заметив недоумение в глазах почтительно слушавших его офицеров, продолжал: – А вы что думаете! Крейсера-то, может, десантнику водить и не придется, а вот доить коров должны уметь. Да, да! Мало ли с чем в тылу врага встретишься. Вот ты, – повернулся он к молоденькому лейтенанту, – сумеешь корову подоить?
– Никак нет, товарищ генерал-полковник, – сначала растерялся лейтенант, но потом нашелся: – А зажарить в случае чего смогу!
– И то молодец! – рассмеялся Хабалов. – Корову зажарить, брат, надо суметь. Но, поверь мне, потомственному мужику, подоить легче.
А тем временем густой черный дым стлался над лесом, аэродромом, захваченным гвардейцами капитана Ясенева. Слышны были взрывы – это взлетали на воздух расположенные вблизи аэродрома склады бомб и ракет.
«Ничего не скажешь, имитаторы работают на славу!» – подумал генерал Чайковский.
– Передайте приказ, – сказал он начальнику штаба, – чтобы Ясенев выходил на последующий рубеж. Я сам выслал разведку в сторону «южных», раз ничего сообщить не могут. – И он досадливо махнул рукой в том направлении, где должен был размещаться командный пункт генерал-полковника Хабалова. Подумав, добавил – Но пусть поосторожнее, может, действительно там эти чертовы вертолеты где-нибудь притаились. Пусть сразу же окапывается. И как следует!
Начальник штаба ушел к себе, и вскоре оттуда донесся приглушенный голос радиста: «„Динамо-26“, я – „Арена-25“, я – „Арена-25“. Как слышите меня? Перехожу на прием…»
Беспокоил комдива и подполковник Круглов. «Противник» на станции Дубки упорно держался. Он превратил станцию в небольшую крепость: соорудил дзоты, установил минные поля, опутал все колючей проволокой, разветвленная паутина окопов окружала поселок. Быть может, танковой атаки и обстрела тяжелой артиллерией оборона и не выдержала бы. Но десант такой возможностью не располагал.
Генерал Чайковский задумался. Он снова и снова вглядывался в карту. Может быть, все-таки повернуть Ясенева? Он свое дело сделал, пусть помогает. Удар во фланг? А с тыла Кучеренко – кстати, чего он там застрял? А с фронта Круглов. Дубки в клещах. Но тогда оголяется левый фланг всего района десантирования. И что тогда сделают «южные», куда ударят?
– Что скажете, товарищ Воронцов? – спросил он начальника штаба.
– Я бы не стал менять первоначальной диспозиции, товарищ генерал-майор.
– А как быть с Дубками?
– В соответствии с приказом, товарищ генерал-майор. Заняв их, Круглов соединяется с Ясеневым и занимает оборону в полосе аэродром, село Высокое, с тем чтобы…
– Да, знаю, знаю. Ну не может Круглов занять Дубки.
Полковник Воронцов, пожевывая губами, молчит. Весь его вид выражает явное неодобрение действиями Круглова: чего он топчется на месте?
Комдив советуется с другими офицерами и принимает решение… прежнего решения не менять: Ясенев будет делать то, что ему приказано, а Круглов пусть форсирует наступление. Генерал направляет ему в поддержку самоходно-артиллерийский дивизион и батарею артиллерийского полка. Главное же, на что он рассчитывает, – внезапный удар подразделения капитана Кучеренко.
Но у того что-то не получается; видимо, никак не может преодолеть того проклятого болота, докладывает все одно и то же: принимаются меры. И потом, пропавший солдат. Что с ним?
Капитан Кучеренко вынужден был наконец доложить, что солдат Золотцев не обнаружен, ищут. В поиски включились посредники со своими, не участвующими в учениях подразделениями. К Кучеренко выехал полковник Логинов. Но пока результатов не было.
Не поступало утешительных сообщений и от Зубкова. «Ну что он там топчется, этот Зубков? Доложил, что удалось разминировать мост, а дальше?»
Генерал посмотрел на часы. Пора, пора уже захватить мост.
– Я выезжаю к Зубкову, – сказал он неожиданно. – Полковник Воронцов, остаетесь за меня. Лужкин, за мной!
БМД рванула с места и помчалась, виляя между деревьями, вдоль опушки. За нею следовали еще две машины, в них заняли места гвардейцы лейтенанта Рогова.
Рогов был великий умелец приземляться в самых, казалось бы, невероятных условиях. В армию пришел из воздушных пожарных, тушил леса в Сибири. Говорят, он там, отдыхая от службы, ходил на медведя с ножом. Такой вот отдых. Не позавидуешь противнику, который вздумает схватиться с этим Роговым. Их несколько человек таких, как он, летели с комдивом в самолете. Отборные мастера десантных наук – прыжков, стрельбы, рукопашного боя. Они отличались особой силой, смелостью, находчивостью.
Гвардейцы Рогова приземлились одни чуть раньше генерала, другие чуть позже. И на земле оказались рядом с ним. В случае чего стали бы живой стеной.
В какой-то момент генералу пришлось затаиться в овраге, переждать артиллерийскую стрельбу, которую неожиданно открыли «южные» непонятно откуда, видимо, из небольшого опорного пункта на левом берегу, окруженного, но еще не взятого десантниками.
У лесной опушки генерал снова остановил машину. Стало совсем светло. Какие-то пичужки чирикали в ветвях, радуясь пришедшей весне. Одни щелкали настойчиво и деловито, другие, словно спутник, через равные промежутки времени пищали на одной и той же ноте, третьи выдавали целые рулады. Пение птиц то и дело перекрывал грохот артиллерийской стрельбы, короткие автоматные очереди, длинные – пулеметные.
В разных местах стлался белый дым, порой вспыхивал красный свет разрыва. Вдали, в низине, сверкала серебристая гладь разливающегося притока Ровной, да и сама Ровная набухала на глазах. Все стремительнее неслись ее воды, унося ветки, ящики, еще какие-то предметы.
Как только артиллерийский огонь прекратился, генерал приказал двигаться дальше.
«Интересно, – размышлял Чайковский, – Воронцов так быстро согласился, чтоб не спорить, или он действительно так думает? Он ведь не любит менять „первоначальную диспозицию“». Чайковский усмехнулся: ох, Воронцов! Впрочем, зря он его подозревает – тот не станет соглашаться с комдивом, лишь бы угодить ему. Они часто спорят. И Воронцов неизменно отстаивает свое мнение: сдержанно, скупо-почтительно, но твердо. Когда оказывается прав, такое тоже бывает, победу не торжествует, подчеркнуто скромен; когда неправ – делает вид, что это не имеет значения. Обыкновенный рабочий эпизод.
Взять хоть прошлые учения. Создалась сложная ситуация. Высадившийся в тылу «противника» десант окружили превосходящие силы. Надо было прорваться. Как? Воронцов предлагал сосредоточить все силы в одном месте и на рассвете нанести неожиданный удар в наиболее уязвимой точке кольца окружения. Здесь было неширокое поле, за которым пролегало шоссе, а еще дальше – железная дорога, за которой простирался лес. Вот в нем, осуществив прорыв, и предлагал укрыться начальник штаба.
Это был соблазнительный вариант, и сначала комдив присоединился к нему. Но, тщательно все продумав, пришел к другому выводу.
– Алексей Лукич, – он подозвал Воронцова к карте. – Даю голову на отсечение, что если «противник» не дурак, то у него наверняка сосредоточены подвижные силы, которые, как только мы начнем прорыв к шоссе и железной дороге, будут переброшены к месту прорыва. Кольцо окружения полторы сотни километров, из них сотню окаймляют эти дороги.
– Другого выхода не вижу, товарищ генерал-майор. Уходить можно только к лесу. Если будем прорываться на юг, негде укрыться. Судите сами – рощицы, деревушки, овражки, а по существу – поле чистое.
– Значит, надо ударить пораньше, ночью, и, миновав эту открытую зону, выйти до рассвета сюда, к предгорью, – он указал на карте место прорыва, – тут уж нас сам черт не разыщет.
– Во-первых, не успеем подготовиться, товарищ генерал-майор, а во-вторых, мало времени, чтобы преодолеть этот участок, не успеем. Здесь двадцать семь километров. Что касается дорог, то можно ночью переправить саперов и с обеих сторон зоны прорыва разрушить дорогу.
– И тем эту зону обнаружить. Да и охраняют дороги.
– Взрывы можно произвести во многих местах…
– Правильно! – вдруг воскликнул Чайковский. – Так и сделаем! – И уже другим тоном добавил: – Готовьте приказ, товарищ полковник: прорываться будем в сторону предгорья, начало в ноль-ноль часов. А в сторону дорог выслать подрывные группы для дезориентации «противника». Один боец может даже попасть в плен, – добавил он с улыбкой, – пусть расскажет, что готовили зону для прорыва.
В конечном счете комдив оказался прав. «Противник» действительно сосредоточил значительные подвижные силы на железной и шоссейной дорогах, и, попытайся десантники осуществить в этом месте прорыв, они были бы наверняка уничтожены. Вариант же, предложенный генералом Чайковским, удался на сто процентов.
– Заслуга здесь не моя, – отмахивался он на разборе, – гвардейцы – молодцы. Если б не сумели пройти за ночь по такой местности без малого тридцать километров, хороши б мы были.
– На что ж вы-то надеялись, генерал? – спросил руководитель учений.
– Что пройдут, – ответил Чайковский.
– Что вам давало такую уверенность?
– Разве я своих гвардейцев не знаю? – под общий смех ответил Чайковский.
– Значит, ваша заслуга, – улыбнулся руководитель. – Вы их готовили, вы им знали цену, потому и предложили такой вариант. Так что не скромничайте. – И, строго оглядев присутствующих, добавил: – Скромничать не надо, но зазнаваться тем более. Заслуга в любом бою прежде всего принадлежит солдату.
Эту историю вспоминал сейчас Чайковский на пути в расположение подразделения майора Зубкова.
Сам майор руководил боем на правом берегу, а здесь командовал его заместитель майор Таранец.
– Товарищ генерал… – начал он было докладывать, когда комдив выпрыгнул из машины, но тот лишь раздраженно махнул рукой:
– Отставить! Что вы застряли? Что здесь у «южных» линия Мажино? Какой-то паршивый мост берем с двух сторон, никак взять не можем. В чем дело?
– Все заминировано, товарищ генерал-майор, – оправдывался Таранец. – Дзотов понарыли, со всех сторон кинжальный огонь, а местность, сами видите, открытая. И с той стороны атака почему-то захлебнулась…
– Не захлебнулась, а я приказал, – перебил комдив. – Они-то как раз близко подходили, да если б на мост ворвались, взорвали бы его «южные». Сейчас он разминирован, так? Значит, надо ударить с двух сторон и кончать с этим делом. Связь с Зубковым хорошая? Чего он теперь-то медлит? – спросил комдив.
