Текст книги "Проект "Вервольф" (СИ)"

Автор книги: Александр Пономарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Александр Пономарев
Проект «Вервольф»

Глава 1

Утром так хочется спать. Особенно, когда тебе двадцать и ты полночи провёл в клубе, отмечая окончание сессии.

Вот она свобода! Наконец‑то наступили настоящие каникулы! Впереди два месяца кайфа и полного безделья. Ещё бы так телефон не трещал. Кому я понадобился в такую рань?

Вставать не хотелось, но кто‑то на том конце провода отличался отменным терпением и настойчивостью. Я сел в кровати, приоткрыл один глаз. В распахнутом окне виднелся клин василькового неба и серый угол соседней девятиэтажки. Колыхавший штору сквознячок наполнял комнату запахом сирени, чириканьем воробьёв, степенным гурканьем голубей и шорканьем метлы старой дворничихи.

Телефон не унимался, от его трезвона в голове сотня дятлов долбила мозг, отыскивая зарывшихся в извилины тараканов.

С тяжёлым вздохом я свесил ноги, провёл языком по пересохшим губам. Очень хотелось пить. Во рту будто кошки нагадили. Ощущение такое, словно я с самого рождения не чистил зубы, а ел только булки и сладости. Зачем мы вчера столько пили? А ведь я хотел только пару рюмок пропустить.

Так и не дождавшись, когда угомонится телефон, я схватил с тумбочки надоевший аппарат, ткнул пальцем в экран и рявкнул:

– Алё!

– Хорош дрыхнуть, Саня! – заорала трубка голосом Лёхи из третьей группы. – Ты так все каникулы проспишь. Давай, собирайся быстрее, а то опоздаем.

– Куда опоздаем? – спросил я и широко зевнул.

– Ну ты дал! На самом деле забыл или так, прикидываешься?

– Ничего я не забыл, – сказал я, лихорадочно вспоминая вчерашний день.

Мозг затрещал от приложенных усилий, но память стала понемногу проясняться.

Так! После экзамена мы собрались в общаге у Димона, раздавили пару бутылок «Сибирской» и пошли к девчонкам в 425–ю, где полирнули пивком. Через час кто‑то из хозяек притащил трёхлитровый пакет «Каберне». Мы его приговорили и понеслась.

Помню, Ленка первой крикнула:

– Хочу в «Москву»!

Вслед за ней и остальные барышни заверещали:

– В «Москву»! В «Москву»! Ну прямо как на премьере «Трёх сестёр» Чехова. И выразительно так, разве что только руки не заламывали в душевном порыве.

Дорогу в клуб я ещё помнил, как и фейс – контроль в лице вышибалы, и первые несколько минут внутри точки, наполненные вспышками света и грохочущим клубняком, а вот дальше провал: чёрно – белая рябь, как на выключенном канале.

– Эй, Саня, ты опять там уснул что ли?! – крикнула трубка. – Давай бегом. Димон за мной уже приехал, минут через пятнадцать будем у тебя.

Телефон коротко запикал. Я бросил его на кровать. Шлёпая босыми ногами, потопал в ванную. Проходя в коридоре мимо шкафа – купе с зеркальной дверью, бросил короткий взгляд на тощее отражение в трусах.

М – да! До Стэтхэма мне, как до луны. Впрочем, если постараться, за лето можно мышечную массу набрать. Ростом бог не обидел, костями тоже, значит, и мясо нарастёт.

Ах да, забыл представиться. Александр Грачёв, студент второго… пардон, со вчерашнего дня уже третьего, курса факультета иностранных языков Волгоградского государственного университета. Для друзей просто – Саня Грач.

Прозвище получил, как сокращение от фамилии. Хотя кто‑то из ребят говорил, будто я и в самом деле похож на птицу. Типа, волосы у меня чёрные, как крылья грача, лицо узкое, худое, глаза цвета безлунной ночи, нос великоват по размеру и с крупной горбинкой, прямо клюв какой‑то, а не аппарат для перекачивания воздуха в лёгкие и обратно.

Пока умывался и чистил зубы, лихорадочно соображал, куда мы намылились в такую рань. Часы в телефоне показывали пять утра, когда меня разбудил Лёха. Неужели на рыбалку? Пора завязывать с неумеренными возлияниями, а то так недолго и до амнезии добраться. Хотя, если учесть лакунарные провалы памяти – палимпсест налицо.

Наскоро приведя себя в порядок, я, на всякий случай, вытащил из шкафа потрёпанный рюкзак с двумя внутренними и одним внешним карманом. Выглядел он неважно: брезент от старости побелел, левая лямка сшита внахлёст, резаная дырка в правом боку, кожаные ремешки потрескались и висят раздавленными дождевыми червями. Я побросал туда кое – какие вещи, хотел взять резиновые сапоги, да вовремя вспомнил, что пока ещё ими не обзавёлся.

После сборов я отправился на кухню, где с трудом умещались стол, несколько табуреток, старый холодильник и газовая плита. Поиски «долгоиграющих» продуктов ни к чему не привели. Ни тушёнки, ни рыбных консервов, ни полукопчёной колбасы. Ладно, так обойдусь. Главное, деньги не забыть. Заскочим по дороге в магазин, там и затарюсь.

Ко времени, как телефон снова запел, я был уже полностью готов к рыбалке, походу, ну или куда мы там собрались?

– Саня, ты где? – громко осведомилась трубка. – Выходи, мы уже приехали.

Я хотел было спросить, что за мероприятие мы затеяли, но передумал: ребята всё равно в разговоре обмолвятся.

Через минуту, с рюкзаком за спиной, в застиранных джинсах, коричневой ковбойке, армейских берцах и кепи с накомарником, до поры спрятанном в боковом отсеке, я спускался в лифте с восьмого этажа. Карманы брюк оттягивали связка ключей и бумажник с тремя тысячными бумажками.

Пока стальная кабина щёлкала, отмеряя пройденные этажи, я знакомился с любовными перипетиями Машки – десятиклассницы. Судя по количеству и содержанию записей, героини мексиканских сериалов ей и в подмётки не годятся. Здорова девка!

Лифт дрогнул и распахнул двери. Я шагнул в пропахший кошачьими метками коридор. Под потолком моргала лампочка на белом шнуре, ряды унылых почтовых ящиков разбавляли пустые глазницы оторванных дверок, неумелые граффити пестрели на исцарапанных бело – синих стенах.

Соседский кот Кеша истошно орал у коричневой фанерной двери. Я едва толкнул её, как он стрелой вылетел во двор, спугнув ворковавших на крыльце голубей.

Я вывалился на улицу следом за ним. Кошак уже крутился на куче песка, выбирая подходящее для важного дела место. В двух метрах от него в пожухлой траве шумно суетились воробьи, что‑то выискивая среди окурков, конфетных фантиков и семечковой шелухи.

На другом конце двора желтела сарайка с односкатной шиферной крышей, там дворничиха хранила вёдра, мётлы, лопаты и лом в два моих пальца толщиной. Помню, как‑то зимой я помогал ей долбить лёд, ух и наломался тогда.

Сама Ермиловна в сером халате, коричневых колготках и чёрных галошах великанского размера собирала в мешок сметённый в кучу мусор с детской площадки.

Я помахал бабульке, она мне ответила тем же и снова заскребла совком по асфальту.

Возле контейнеров звякали пустыми бутылками местные бомжи: двое неопрятных мужиков, одетых во что попало, и непонятного возраста тётка в шляпе с цветочками, рваной кофтёшке поверх грязного платья и старомодных туфлях с квадратными носами. Судя по тому, как их пошатывало – маргиналы успели принять с утра или ещё не протрезвели с ночи.

За разросшимся кустом сирени загрохотал грув – ме́тал. Ермиловна схватила метлу и поковыляла к дороге, кому‑то грозя кулаком. Музыка внезапно оборвалась, и на въезде во двор появился самодельный кабриолет из древней «копейки».

Кабан в своём репертуаре: он, наверное, и войну в праздник превратит, дай только волю. Год назад где‑то купил за смешные деньги это ведро с болтами, заперся с ним в гараже, а через три месяца, под восторженные визги девчонок, явил нашему взору суперкар канареечного цвета с застывшими по бокам языками рыжего пламени.

Шелестя бмвэшным движком, тюнингованный ВАЗ проехал мимо дремлющих под тополями иномарок, развернулся перед мусорными баками и скрипнул тормозами рядом со мной.

За рулём сидел сам хозяин этого чуда Миха Кабан – блондин с широким лицом, ямочками на щёчках и синими, как небо, глазами. На пассажирском сиденье скалил лошадиные зубы Лёха Жеребец – худосочный брюнет с носом картошкой, крупным ртом, слегка оттопыренными ушами и коричневой родинкой на подбородке. Интересно, откуда у него фингал? Насколько помню: вчера его вроде не было.

На заднем диване, положив широкую, как лопата, ладонь на кожаную спинку, развалился Димон Кардиф – темноволосый коренастый парень, бывший борец. Пивного цвета глаза насмешливо смотрели из‑под кустистых бровей, косая черта плотно сжатых губ прошла над выпирающим подбородком со звездовидной ямочкой, из которой торчал пучок чёрных волосков.

Все трое в походной одежде камуфляжной расцветки. «Значит, рыбалка», – подумал я и не без радости отметил, что мои способности к логическому мышлению не пострадали после затянувшейся вечеринки.

– Хорош тормозить! – крикнул Лёха. – Садись уже, поехали.

Я будто ждал этого окрика. В несколько шагов преодолел разделявшее нас пространство, забросил рюкзак в салон, перепрыгнул через закрытую дверь и только успел приземлиться на сидение, как Мишка выжал сцепление. «Жига» с пробуксовкой рванула к склонившейся над дорогой сирени, спугнула выбежавшую из кустов собаку и, свистя покрышками, свернула в проезд между домами. Ермиловна что‑то крикнула нам вслед, но я не расслышал, потому что Кабан врубил магнитолу.

Из узкой и кривой кишки проулка мы выскочили на ровную и широкую дорогу. По улице недавно прошли поливальные машины, умытый асфальт блестел вулканическим стеклом, пахло прибитой пылью. Свежий ветерок шелестел листвой лип, перебирал ветки черёмух, яблонь и тополей, свистел над головой, приятно щекотал кожу, трепал волосы. В окнах типовых домов отражалось недавно проснувшееся солнце.

Галки, чернея спелыми ягодами на деревьях, галдели, перебивая друг друга. Я представил, что будет, если их нечаянно спугнуть и пожалел об отсутствующей крыше. Как‑то не хотелось попробовать себя в роли памятника.

В столь ранний час людей на тротуарах почти не было. В основном прогуливались хозяева со своими питомцами, да бегали спортсмены – любители. Лёха что‑то крикнул красотке в чёрных лосинах и синем топе, но та была в наушниках и не услышала или просто сделала вид. Тогда он помахал ей рукой, девушка махнула в ответ, и Жеребец расплылся в довольной улыбке.

В колонках по – прежнему рычали электрогитары, грохотали ударные, лаял солист так любимого Михой «Слипкнота». Никогда не думал, что ме́тал может стать колыбельной. Тёплый ветерок и нежные лучи ласкового солнца действовали усыпляюще. Поначалу я боролся: честно пялился по сторонам, считал фонарные столбы и припаркованные автомобили, разглядывал рекламные щиты, наперебой предлагавшие купить квартиры и новые телефоны, взять кредиты для отпуска, пользоваться услугами известной компании из трёх букв. Даже пытался поговорить с Димоном, но шум колёс и свист ветра быстро прервали нашу беседу.

Я откинулся на спинку сиденья и стал считать ворон. Но и здесь меня ждало разочарование: в небе всё больше летали голуби. Тогда я переключился на них и уснул где‑то на третьем десятке.

Очнулся я от лёгкого тормошения за плечо и сразу же уловил перемены: воздух отличался свежестью, звенел от пения птиц и приятно пах дымком. Я огляделся. Наш лимузин стоял посреди большой поляны, на которой уже были разбиты две палатки. В стороне от походных жилищ весело потрескивал костёр. Перед ним колдовал седой мужик в заправленных в сапоги серых штанах и зелёной рубахе с закатанными по локоть рукавами. Он что‑то строгал в огромный котёл.

Лужайку со всех сторон окружали сосны, на востоке виднелась узкая брешь просеки, через которую мы и приехали сюда. Зелёные щётки крон причёсывали кудрявые облака, толстые, янтарного цвета стволы поскрипывали, перешёптываясь с ветром. В траве громко стрекотали кузнечики, в кустах папоротника шуршали грызуны, из леса доносилось раскатистое кваканье, не иначе там было озеро или болото. Солнце уже слегка припекало, судя по его высоте над шапками сосен, время близилось часам к десяти, ну или половине одиннадцатого утра.

– Всё, Саня, приехали, ночью храпеть будешь, а сейчас пора за работу, – сказал Димка, заметив, как я открыл глаза.

– Какую работу? – в моём голосе прозвучало неприкрытое удивление.

– Поисковую. Забыл, что вчера произошло? – Я потряс головой, но, видимо, не настолько энергично, чтобы убедить Димона. Кардиф криво усмехнулся: – Не ври. По глазам вижу – забыл. Ладно, не парься. Ну, перепил и что из этого? Бери лопату и айда за мной. По дороге всё расскажу.

Он подхватил с земли шанцевый инструмент, зашагал неторопливо, вразвалочку, в сторону леса, где уже звонко звучали голоса наших друзей. Я протёр глаза, энергично помассировал уши, гоня прочь остатки сна, и выскочил из машины.

Моя лопата оказалась ржавой и довольно тупой, но опоздавшим выбирать не приходится. Я догнал Димку и наконец‑то узнал, что за авантюру мы затеяли.

Оказалось, вчера Света – так зовут мою подругу – устроила мне скандал. Даже не помню из‑за чего. То ли девчонки ей эмэмэску отправили, где меня Ленка целует в засос, то ли позвонили ей, и она приехала и всё видела. Короче, неважно. Мы поругались, она сказала, что бросает меня, и я напился в хлам.

В клубе отдыхал Бык со своей бандой. Вроде кто‑то из его парней стал подкатывать к нашим девчонкам. Нам это не понравилось, я пьяный им чего‑то сказал, в общем, началась драка. Меня сразу вырубили кулаком в ухо. Лёха решил за меня отомстить, швырнул стул в обидчика и умудрился расколотить половину бара с дорогим виски и коньяком. Как сказал Димка: там сумма нарисовалась чуть ли не в четверть ляма.

Клуб этот через третьих лиц принадлежал Быку. Там бы нас, наверное, и порешили, да у него возникла идея. (Он помимо клуба ещё и «чёрным» копательством промышлял). Две недели назад Бык через Интернет познакомился с каким‑то коллекционером военных реликвий. Тот набирал команду добровольцев для раскопок на местах боёв в волгоградских лесах, обещая ооочень большие деньги по итогам работы. Бык связался с ним, обговорил условия и получил аванс. Оставалось найти желающих целый месяц рыться в земле и кормить комаров, отыскивая ржавые железки в надежде неплохо заработать.

Дело с поисками добровольцев шло туго: никто не хотел тратить время на бессмысленное копание в земле. Бык уже подумывал вернуть частично потраченный аванс – тот дядька, видно, тоже не из простых – но тут ему подвернулись мы. Думаю, он потратил минимум времени на уговоры, учитывая наше состояние и общую сумму долга на всех.

За разговорами мы шаг за шагом углублялись в лес. Я внимательно слушал Димона, не забывая глазеть по сторонам. Солнечные лучи падали рассеянным светом на поросшую травой и мхом землю. Сосны шумели над головой, под ногами хрустела пожелтевшая хвоя, трещали сучки и опавшие шишки, пахло смолой, лесной свежестью и озоном. Где‑то вдали раздавался дробный перестук дятла, ему вторила кукушка, насчитывая кому‑то года счастливой жизни. И всё бы хорошо, да только назойливые комары нудно звенели над ухом, лезли в глаза и уши, норовили попасть в нос.

Отмахиваясь от надоедливых тварей, я не заметил, как остановился Димон, и сходу налетел на него; а поскольку я держал лопату наперевес, черенок угодил аккурат ниже Димкиной поясницы.

– Ты чего, Грач, глаза дома забыл? – крикнул Кардиф и добавил ещё несколько слов, от которых у приличных девушек раньше щёки краснели. Сейчас‑то они ещё и не так выражаются. Бывает, в клубе какой‑нибудь мамзели что‑то не понравится, так она такую тираду выдаст, что брань матёрого боцмана – детский лепет на фоне её пассажа.

– Извини, я не хотел. Комары, будь они неладны.

Димон удивлённо посмотрел на меня, разве что пальцем у виска не покрутил. (На его месте любой бы так отреагировал: какая связь между комарами и воткнувшейся в пятую точку лопатой?) А потом показал на растущий недалеко от нас медноцветный ствол с белыми кружевами лишайника:

– Так, ты рой здесь, а я туда пойду, – он махнул рукой в сторону приютившегося у развилки двух сосен папоротника. – Петрович обед сварганит – позовёт. Услышишь стук черпака по крышке – беги в лагерь, а то голодным останешься.

Я посмотрел на указанное место. Почти из центра небольшого муравейника торчал свежеструганный колышек. Чёрные дорожки муравьёв старательно обходили его стороной, таща в дом хвоинки, чешуйки коры и полудохлых насекомых. Метром правее заметил ещё одну метку. Провёл от обеих точек воображаемые диагонали и обнаружил в полутора метрах недостающие вершины прямоугольника. Они, как перископы подводных лодок, едва возвышались над зелёными волнами травяных кочек.

«Интересно, Бык для нас много таких делянок приготовил?» – подумал я и вонзил лопату в землю, с треском перерубив сучок.

За оставшийся час до обеда я избавился от дёрна в подготовленном для меня квадрате и после трапезы приступил к раскопкам. Дела с тупой лопатой шли не очень, и я изрядно устал, прежде чем добрался до первого трофея: ржавой немецкой каски со звёздчатой пробоиной на макушке.

Почти до самого вечера я копал с небольшими перерывами на отдых. За целый день поисков мне удалось найти две покрытых толстым налётом пуговицы и старую обросшую ржой и какими‑то наростами мину от восьмидесятимиллиметрового миномёта.

Я уже хотел плюнуть на всё и отправиться к другой делянке, как наткнулся на что‑то лопатой. Присев на корточки, я быстро отгрёб землю руками. Из тёмно – коричневого пласта выглядывала почерневшая кость.

Я выскочил из ямы, схватил под сосной толстый искривлённый сук, вернулся и стал осторожно выкапывать останки. Через час работы, когда на краю могилы уже возвышалась кучка костей, из чёрно – коричневого крошева выступил позвоночник.

Справа от него что‑то блеснуло. Я с хрустом отломил полусгнившие рёбра, отшвырнул в сторону, ткнулся суком в землю и вскоре вытащил на свет прекрасно сохранившуюся коробку с нацистским орлом на крышке.

Я выбрался из ямы и стал рыться в костях. Какое‑то странное чувство заставило меня перебирать мощи с прилипшими к ним кусочками истлевшей ткани.

Вокруг правого запястья торчал какой‑то бугор, судя по всему браслет. Весь в бурой грязи и каких‑то выростах он сильно смахивал на ветку коралла и, похоже, крепко прикипел к костям.

Несколько попыток отковырять армиллу ни к чему не привели. Тогда я схватил конечность как дубину и со всей дури врезал по дереву. Костяшки с треском рассыпались, а браслет камнем улетел в кусты. Пришлось лезть за ним в самую гущу. Острые сучки кололись и норовили выткнуть глаза, но я всё‑таки вырвал добычу из зелёного плена.

Чумазый, с исцарапанной рожей, но довольный собой до чёртиков, я, с видом победителя, оглядел подступившие со всех сторон сосны. Деревья укоризненно шептались, словно журили меня за потревоженный покой мертвеца. Откуда‑то налетел холодный ветер, мне стало не по себе, я зябко поёжился, оглядываясь по сторонам.

– Да чушь это всё, бабкины сказки! – сказал я нарочито громко, чтобы подбодрить себя. – Хочешь не хочешь, а копать‑то надо. Бык просто так от нас не отстанет, и чем быстрее мы с ним расплатимся, тем лучше будет для всех.

«И для вас, жмурики, тоже», – подумал я, глядя на груду костей.

В этот миг прозвучал сигнал к окончанию раскопок. Звонким стуком черпака о железную крышку Петрович звал нас на ужин.

Со вздохом облегчения я рассовал мелочевку по карманам, осторожно положил мину в каску, в одну руку взял лопату, в другую найденный клад и побрёл в лагерь.

Я думал, один такой невезучий. Мне почему‑то казалось: другие нашли целый музей воинской славы. На самом деле ни у кого поиски не увенчались успехом. Если дела пойдут так и дальше, нам вряд ли удастся погасить долг. На дырявых касках, пуговицах, изъеденных ржой «шмайсерах» и неразорвавшихся снарядах сильно не разбогатеешь.

Поначалу я хотел бросить в общак коробку, но потом передумал: Света любит рукоделием заниматься. К ней как ни придёшь в гости, вечно на иголки, крючки да спицы всякие натыкаешься. Вот я и решил: если всё хорошо кончится – пойду мириться, подарю ей эту безделицу под швейные принадлежности. А что? Вещь очень даже неплохая. Столько лет в земле пролежала и ничего, даже намёка на ржавчину нет. Интересно, из какого металла она сделана? На алюминий не похоже, сталь что ли какая‑то особым образом обработанная?

– Да уж, не густо, – Кабан почесал в затылке, разглядывая сваленный в кучу хабар. – Честно сказать, я рассчитывал на лучший результат.

– А ты думал, здесь тебе Клондайк будет? – визгливо спросил Лёха, злобно сверкая глазами и топорща верхнюю губу.

Он всегда так делает, когда сердится. За это девчата с курса и прозвали его жеребцом, а не за определённые подвиги. А как он гордился, впервые услышав это погоняло. Грудь колесом, руки растопырил, ну прямо качок на пляже. И давай перед девчонками гоголем прохаживаться: типа, вот он я какой альфа – самец, все тёлки мои. Трепещите и падите ниц: мегасексибой вышел на охоту. Наивный!

– Думал, ты землю копнул и «катюшу» нашёл, да? Размечтался! Вот это ты здесь найдёшь, понял? Лёха плюнул в ладонь, сложил дулю и сунул её под нос Кабану.

– А тебя никто не просил стулом в бар швыряться! Не раскокал бы эти бутылки ничего бы не было! Так что не надо на меня орать, истеричка! Не нравится – проваливай отсюда, без тебя справимся. Нет, вы посмотрите на него – день лопатой помахал и уже по мамке соскучился. – Мишка скорчил жалобную гримасу и захныкал: – Мамочка, ты где? Я сисю хочу.

Лёха сжал кулаки. Я думал, он кинется на Кабана, хотя тот был выше его на голову и шире в плечах, и приготовился встрять между ними. Только драки нам здесь не хватало.

Ситуацию, как обычно, разрулил Димон. Всегда поражался его способностям улаживать конфликты. И вроде парень ничего не сделал, а градус напряжённости резко упал.

– Хорош быковать, ребята, – сказал он, поглаживая урчащий живот. – Нам и одного Быка хватит. Переругаемся – хуже будет. Нам сейчас вместе надо держаться, иначе пропадём.

Парни как‑то сразу осели. У Лёхи кулаки разжались, да и Мишка немного отмяк.

Я посмотрел на каждого по очереди, сказал тихо:

– Первый блин всегда комом. Пойдём к костру. Жесть, как жрать охота.

А тут и Петрович вклинился:

– Угомонились, петухи? Давайте к столу, а то скоро всё остынет.

Столом Петрович громко называл расстеленное на земле старое одеяло. На нём уже стояли миски с ложками, торчащими из горок исходящей паром гречневой каши с тушёнкой. В центре кучей лежал толсто нарезанный хлеб, рядом теснились жестяные кружки. Из таких особенно приятно вечером у костра пить крепкий, горячий чай. Щурясь от лезущего в глаза дыма, слушать бессильный комариный звон за спиной, припадать губами к обжигающему ободку с чёрными крапинками отбитой эмали, чувствовать исходящее от кружки живое тепло, впитывать его натруженными за день ладонями, ощущать, как размягчается душа, растворяясь в растекающейся по телу живительной волне чудесного напитка. Романтика!

Мы молча сели на брёвна с двух сторон от «стола» и приступили к трапезе. Говорить не хотелось. Во – первых, после возникшей на пустом месте ссоры все чувствовали себя неловко, а во – вторых, не до разговоров, когда ложка так и летает от тарелки ко рту.

Я и не заметил, когда Петрович поменял котелки местами. Ещё недавно над костром висела посудина с пыхтящей кашей, а теперь вот она в сторонке стоит, а рыжие языки огня жадно лижут закоптившиеся бока старой кастрюли с проволочной дужкой взамен ручек.

С кашей мы управились быстрее, чем закипела вода в самодельном котелке. Жеребец и Кабан так и не разговаривали, но взгляды, которыми они одаривали друг друга, несколько потеплели. По крайней мере, мне так показалось.

Петрович с кряхтением поднялся и стал хозяйничать у костра. Я вернул опустевшую миску на «стол», с хрустом потянулся и посмотрел в небо.

Смеркалось. Вот уже и первые звёздочки зажглись, ещё немного и потемнеет настолько, что не захочется уходить за пределы светлого круга, где так тепло и есть ощущение какой‑то первобытной безопасности.

Я подобрал с земли ветку, сунул в костёр, пошевелил угли. Искры багряными мотыльками взметнулись к серебристым перьям облаков, погасли в струйках сизого дыма и упали за пределами лагеря чёрными хлопьями пепла.

За спиной звенели комары, садились на одежду, тыкались тонкими волосками хоботков в микронные щёлочки между волокон. На белой бандане Димона их скопилось столько, что она отливала серебром и казалась шапочкой из кольчуги. Я отогнал кровососов, но звенящая братия вернулась снова. Димка сказал, мол, они ему не мешают, и я оставил насекомых в покое.

Мы посидели ещё немного, выпили чаю, дуя то на кипяток, то на обожжённые нагревшимся металлом пальцы. Обсудили планы на завтра, решили кому какая делянка достанется.

Петрович звонко стучал топором, срубая сучья с поваленной днём сосны.

Потом парни разбрелись кто куда, а я уставился в костёр. На серых, обугленных дровах плясал огонь, поленья громко «постреливали», выбрасывая снопы искр, шипела смола, наполняя воздух приятным ароматом. Танец рыжего пламени завораживал. В языках огня угадывались женские силуэты, диковинные звери и фантастические чудовища.

Я мысленно перенёсся на тысячи лет назад. Вот я в звериной шкуре и меховых чунях сижу у костра, греюсь в волнах тепла, отдыхая после тяжёлой охоты. Справа от меня увесистая дубинка с закреплёнными в ней острыми пластинками кремня. Я вгрызаюсь зубами в непрожаренное мясо – по губам течёт кровь вперемешку с мясным соком – отрываю здоровенный кусок и жую, громко чавкая и урча, как довольный кот.

Вокруг густая тьма шуршит высохшей травой, хохочет голосом гиены, рычит голодным хищником, смотрит на меня зелёными огоньками злобных глаз. Неожиданно из темноты высовывается морда. Серая шерсть на загривке дыбом, в глазах дьявольский огонь.

Я вскакиваю на ноги, в руках вместо кости пылающая головня. Взмах – и обугленная палка огненным мечом бьёт зверя по голове. Искры взрываются фейерверком, пахнет палёной шерстью, тварь трусливо скулит, прижимаясь к земле, пятится в лес. Мне этого мало. Размахивая дымящейся головёшкой, рисую перед собой арабскую вязь, наступая на врага. Ещё один взмах – и он с треском и позорным воем исчезает в кустах.

– Ты, эта, сидеть ещё долго будешь? – раздался за моей спиной хриплый бас Петровича.

Я тряхнул головой и удивился: ещё недавно было относительно светло, костёр весело потрескивал, а в самопальном котле шипела закипающая вода. Сейчас меня окружала темнота, редкие всполохи огня пробегали по углям умирающего костра, куда‑то исчезли ребята.

– Где все? – спросил я, озираясь по сторонам.

– Дык, спать ушли, почитай, как час назад. Тебя звали, да ты не откликался.

Я сжал виски, тряхнул головой. С чего меня торкнуло? Вроде грибов не ел, настой из мухоморов не пил. Неужели похмелье так надолго затянулось или это последствия удара в ухо? Да ну! Не может быть! Вряд ли это как‑то связано со вчерашней пирушкой. Просто устал за день, закимарил, вот и всё.

– Так я, эта, не понял, ты здеся будешь или как?

– Здесь я побуду, здесь. Спать нисколько не хотелось, я подумал: отчего не посидеть в тишине у огня? Свежего чайку похлебать, нанизать хлеб на палочку, пожарить на костре.

– А – а, ну ладно. Дык, я тогда в палатку пойду, завтра вставать рано, – сказал Петрович и широко зевнул. – За костром проследи. Если дров подкинешь, потом залить не забудь. Негоже огонь на ночь оставлять, а ну как ветер поднимется, устроим пожар в лесу, а это нехорошо, ой как нехорошо.

Продолжая давать наставления, Петрович забрался в палатку. Оттуда ещё недолго доносилось невнятное бормотание, а потом раздался тихий храп.

Как мне утром рассказал Димон: Макара Петровича Синцова дал нам в помощники Бык в качестве проводника и кашевара. Ну и чтоб приглядывал за нами, наверное.

На обеде Петрович поведал, что он тут делает. Оказывается, он не первый год ходит в этих местах с экспедициями «чёрных копателей». Где‑то здесь в годы страшной войны сгинул его отец – Синцов Пётр Евграфович, старшина 484 стрелкового полка 321 стрелковой дивизии. На тот момент ему было всего 27 лет от роду.

Петрович искал могилу отца с семидесятых годов прошлого века. Когда работал – все отпуска тратил на поиски, даже с женой развёлся из‑за этого: не простила она ему нереализованных поездок на Чёрное море, вышла замуж за другого, с кем и каталась по совковым курортам. Синцов – младший не особо и горевал, продолжал поиски раз в год, а как вышел на пенсию, так почти прописался в лесах, только зимой давал себе перерыв, да и то время зря не тратил – готовился к новому сезону.

Поражённые стойкостью Макара Синцова мы пообещали деду – так за глаза мы прозвали Петровича – что, если наткнёмся на останки его бати, обязательно дадим знать.

Я зябко поёжился. С наступлением ночи заметно похолодало, и комары ещё больше активизировались, но, как известно, выход там, где вход. Дровишки из аккуратно уложенной стопки возле походного очага быстро решат эту проблему.

Как я и предполагал, чай в котелке порядком остыл. Ничего, подождём, ночь‑то вся наша. Главное, завтра на раскопках не уснуть, а то Кабан с Жеребцом меня с потрохами сожрут. Так‑то это я во всём виноват: не полез бы вчера в драку, мы бы сейчас у себя дома в кроватях спали.

Затухший было огонь живо накинулся на подброшенную пищу. Сухие дрова быстро разгорелись, снова стало тепло и уютно. Вскоре в подвешенном на треногу котелке запел нагревшийся чай, ещё немного – и он закипит.

Чтобы скоротать время, я подошёл к сваленной недалеко от костра куче трофеев, выбрал найденную мной пуговицу, подсел ближе к огню. Щёлкнув перочинным ножом, поскрёб налипший за десятилетия слой грязи.

Работа быстро продвигалась, я очистил находку от наростов и обомлел: в центре пуговицы скалился череп над скрещенными костями. Такие застёжки на мундирах носили эсэсовцы дивизии «Тотенкопф», но я прекрасно знал: дивизия СС «Мёртвая голова» никогда не воевала под Сталинградом. Интересно, кто этот чувак, чьи кости я раскопал сегодня?

И тут будто кто под локоть меня толкнул. Перед глазами так и встала найденная в лесу коробка. Само собой, я открыл её ещё на делянке, но ничего не нашёл, кроме стандартного набора солдата вермахта: трёх катушек истлевших ниток, десятка старых пуговиц и пучка ржавых иголок. Барахло, одним словом. Но что‑то в этой коробочке мне показалось странным. Тогда мне разбираться было некогда, как говорится: война войной, а обед по расписанию. Зато теперь время есть.

Жестянка опять оказалась у меня в руках. Я подсел ближе к огню и внимательно осмотрел её со всех сторон. С одного боку заметил едва видимую линию тоньше человеческого волоса, подковырнул ножом…

Я так и знал! Коробка с сюрпризом оказалась. То‑то я подумал: вещь вроде не маленькая, а места для швейных принадлежностей не так и много.

Поковырявшись ножом в образовавшейся щели, я наконец‑то скинул крышку и увидел на дне потайного отделения записную книжку. Символика Аненербе на обложке из тиснёной кожи притягивала взгляд. Не уверен: на самом деле я услышал чей‑то шёпот или мне показалось, но волосы у меня на голове зашевелились, а по спине пробежал холодок.