Текст книги "Борис Годунов"

Автор книги: Александр Боханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

По удачному выражению Н. М. Карамзина, «если случай дал Иоанну (Грозному. – А.Б.)Сибирь, то государственный ум Борисов надёжно и прочно вместил её в состав России.

Самым главным событием для Бориса Годунова стало коронование, осуществлённое на третий день нового года – 3 сентября. «Лета 7107-го сентября в 3 день, – сообщает “Московский летописец”, – венчался Государь Царь и Великий князь Борис Федорович всея Руси Царским венцом и диадемою тем же обычаем, как писано царское венчание Царя и Великого князя Фёдора Иоанновича всея Руси. И в тот день царского поставления сказано боярам и окольничим, и дворянам большим, и стольникам, и стряпчим, и дворянам из городов, и всяким служилым людям государево жалованье на одном году вдвое, а гостям и торговым людям (то есть купцам. – А.Б.)льгота. В первой день сказано боярство князю Михаилу Петровичу Катыреву, Александру Никитичу Юрьеву, окольничего – Михаилу Никитичу Юрьеву, Богдану Яковлевичу Вельскому, печать – Василию Яковлевичу Щелкалову^^^ В другой день боярство сказано князю Андрею Васильевичу Трубецкому, князю Василию Карданусовичу Черкасскому; окольничего – князю Ивану Васильевичу Гагину. На третий день – боярство князю Федору Андреевичу Ноготкову, окольничего Михаилу Глебову Салтыкову.

Ненавидящий Годунова «Новый летописец» сухо сообщал: «На сам Семенов день, венчался Царь Борис царским венцом в соборной церкви Успения Пречистой Богородицы, а венчал его Патриарх Иов и все духовные власти московские, а золотыми (монетами. – А.Б.)в дверях осыпал его боярин князь Фёдор Иванович Мстиславский. Царь же Борис три дня пировал и жаловал многих великих людей: многим дал боярство, а иным окольничество, и иным думное дворянство, а детей их многих жаловал в стольники и в стряпчие и давал им жалование великое, объявляясь всем добр»^^^.

Годунов венчался на Царство с особой торжественностью; впервые в истории в чине коронования принимал участие Патриарх. Во время совершения обряда Патриарх Иов подал Царю, кроме обычных регалий, державу, произнеся: «Яко убо сие яблоко прими в руки свои державные, так и держи и все царствия, данные тебе от Бога, соблюдай их от врагов внешних.

День этот ознаменовался невиданными милостями. Кроме пожалования высших чинов, служилым лицам было выдано двойное жалованье; купцам дано право беспошлинной торговли на два года; земледельцы были освобождены на год от податей; заключенные получили свободу и вспомоществование; вдовам и сиротам розданы деньги и провиант; новгородцам пожалована грамота об уничтожении у них кабаков и отмене кабацких денежных сборов и оброка с их дворов и лавок и разрешена свободная торговля «с Литвой и немцами»; карелы были освобождены на десять лет от уплаты податей, пошлин и оброков, а все инородцы избавлены на год от ясака^^^.

Милости были невиданные, радость была немыслимая; иначе как «благодетелем», «отцом родным милостивым» Бориса Годунова и не называли. Даже Н. М. Карамзин, не воспринимавший Годунова иначе как «лицемером», «злодеем» и «преступником», вынужден был признать, что «никакое царское венчание в России не действовало сильнее Борисова на воображение и чувства людей »^^^.

После чина венчания Царь «говорил слово », где содержались очень важные обязательства, которые ни до, ни после Годунова на себя из Венценосцев никто не брал. О том, как это выглядело, поведал келарь Троице-Сергиева монастыря (с 1608 года), известный русский книжник первой четверти ХVII века Авраамий Палицын (ок.1550–1626). В буквальном варианте царские слова звучали следующим образом: «Се, отче великий Патриарх Иов, Бог свидетель сему, никто же убо будет в моём царствии нищ и беден! И труся верх срачицы (сорочки. – А.Б,)на себе рече: “И сию последнюю разделю со всеми” »^^^.

Если к этим слова прибавить и царское обязательство никого не казнить, то трудно вообразить, какой восторженный энтузиазм охватил присутствующих. Своды Успенского собора огласились радостными криками, многие рыдали от умиления.

Упомянутый Авраамий принадлежал к числу недругов Годунова. Он происходил из старинной служилой дворянской семьи, сам в качестве воеводы состоял на царской службе, но в 1588 году, по не вполне понятной причине, подвергся опале и был сослан в Соловецкий монастырь, где и принял постриг. Так вот, даже «обиженный» Авраамий признавал, что «Царь Борис о всяком благочестии и о исправлении всех нужных Царству вещей зело печащеся; по слову же своему о бедных и о нищих крепче промысляще, и милость от него к таковым велика бываше; злых же людей люте изгубляше». И общий вывод монаха не поддаётся двусмысленной интерпретации: «И таковых ради строений всенародных всем любезен бысть»^^*.

Не менее высокую оценку государственной деятельности Годунова можно встретить на страницах ещё одного недоброжелателя, апологета Лжедмитрия, французского наёмника Жака Маржерета, приехавшего в 1601 году служить Царю Борису и сразу же удостоенного чести командовать кавалерийским отрядом. «Справедливо, – писал наёмник, – что в его время страна не терпела бедствия, что он обогатил казну, не говоря уже о городах и крепостях, которые он построил, что он заключил дружбу со всеми соседями.

Полный титул Царя Бориса Фёдоровича после коронования звучал следующим образом: «Божией милостью. Государь Царь и Великий Князь Борис Фёдорович всея Руси, Владимирский, Московский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Государь Псковский, Великий Князь Смоленский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных. Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Лифляндский, Удорский, Обдорский, Кондийский, и Обладатель всея Сибирская земли и великие реки Оби и Северные страны Победитель, и Государь Иверские земли Грузинских Царей и Кабардинские земли Черкасских и Горских Князей и иных многих Государств Государь и обладатель в повседневной жизни и в текущей переписке использовалась более лапидарная форма титулатуры: «Божией милостью, мы Великий Государь Царь и Великий Князь Борис Фёдорович всея Руси Самодержец».

Как и ранее, так и после воцарения перед Борисом Годуновым существовала проблема урегулирования отношений с соседями. После замирения со Швецией и Крымом перед Россией стояла насущная задача надолго урегулировать свои отношения с польско-литовским государством – Речью Посполитой. В XVI веке Русь вела три войны со Швецией, войну с Ливонией и семь войн с Литвой и Польшей, а затем с объединённой Речью Посполитой! Самой затяжной и кровопролитной была Ливонская война 1558–1583 годов, стоившая России огромных жертв и потери выхода к Балтийскому морю. А ещё была почти ежегодная борьба с Крымом. В общей сложности за весь тот бурный век наберётся не более трёх десятков лет, когда Россия не воевала. Естественно, что это самым негативным образом отражалось на хозяйственной жизни страны, на благополучии населения.

Борис Годунов, который был противником военных кампаний, был уверен, что умиротворение отношений с соседями – жизненно важная потребность. Однако на западном направлении внешнеполитической деятельности существовало немало препятствий и главное – нежелание «ясновельможных панов» идти на мир с Московией. Дело не сводилось только к стратегическим соображениям и территориальным претензиям. Вопрос был куда шире и значимее. Бесконечные польско-литовские агрессивные действия против Руси вызывались далеко не в последнюю очередь непреодолимыми конфессионально-идеологическими противоречиями.

Как преданные «сыны кафедры Святого Петра », то есть римских пап, поляки воспринимали себя носителями «священной миссии» Католичества. Их борьба с русскими объяснялась и обосновывалась «священной» миссией сокрушения «еретиков» и «схизматиков», каковыми они считали православных. Уничтожение Православия – главная цель, высшее устремление, а потому было так трудно изыскать компромисс, найти обоюдноприемлемое соглашение.

Потому, не сумев сокрушить Московию силой, в Польше с таким энтузиазмом ухватились за необычный и грандиозный «идеологический проект», название которому – «Лжедмитрий ». Конечно, сама идея родилась на Руси, она экстракт боярских умышлений, но получила развитие, вызрела она именно в Польше. В качестве образца «польского изделия», каковым и являлся Лжедмитрий, уместно привести выдержку из записок секретаря Польского Короля Сигизмунда IIΙ Алессандро Чилли, описавшего встречу самозванца с папским нунцием (представителем) при Краковском дворе графом Клавдием Рангони и высочайшей аудиенции, данной Королём 15 марта 1604 года:

«Я сам был тому свидетелем, я видел, как нунций обнимал и ласкал Димитрия, беседуя с ним о России и говоря, что ему должно торжественно объявить себя католиком для успеха в своём деле. Димитрий, с видом сердечного умиления, клялся в непременном исполнении данного им обета и вторично подтвердил свою клятву в доме у нунция, в присутствии многих вельмож. Угостив Царевича пышным обедом, Рангони повез его во дворец. Сигизмунд, обыкновенно важный и величественный, принял Димитрия в кабинете стоя и с ласковой улыбкой. Димитрий поцеловал у него руку, рассказал всю свою историю. Король, с весёлым видом приподняв свою шляпу, сказал: Да поможет вам Бог, Московский князь Димитрий! А мы, выслушав и рассмотрев все ваши свидетельства, несомненно, видим в вас Иванова сына и, в доказательство нашего искреннего благоволения, определяем вам ежегодно 40 000 золотых на содержание и всякие издержки”»^^^.

Прижимистые поляки в данном случае не поскупились; ставка была очень высока, а приз – утверждение польско-католического господства в Москве – таким заманчивым, что пришлось раскошелиться...

Борис Годунов хотел долговременного мира с Польшей. Правители Речи Посполитой тоже того захотели, но ни по соображениям общего порядка – жить в мире и дружбе с восточным соседом, а в силу острого политико-династического конфликта. Королем Речи Посполитой стал в 1587 году сын Шведского Короля Юхана III Вазы Сигизмунд III. Он был избран на польско-литовский трон желанием польской шляхты, настроенной ортодоксально католически. Сигизмунд был воспитан как истовый католик и активно способствовал утверждению в Речи Посполитой Контрреформации.

В Швеции же, Королем которой он состоял в 1592–1598 годах, возобладал Протестантизм, что и стало одной из причин того, что в 1598 году Сигизмунд был лишён шведской короны. Пытаясь вернуть себе власть в Швеции, он начал с ней ряд неудачных войн (1600–1611, 1617–1620, 1621–1629), закончившихся потерей значительной части прибалтийских владений Речи Посполитой. Когда развернулись военные сражения со шведскими войсками, то в Москве наконец-то и появился представитель «державы польской», канцлер Княжества Литовского Ян Сапега (1557–1633) в сопровождении свиты из нескольких сот человек! Визит в Москву был настоятельно необходим: угроза русско-шведского союза как кошмар пугала «ясновельможных». Произошло то в октябре 1600 года.

Начались длительные и трудные, иногда на грани срыва, переговоры, заканчивавшиеся 22 февраля 1601 года подписанием соглашения о продлении русско-польского перемирия ещё на двадцать лет. Заключать «вечный мир» с Россией польско-литовские руководители не собирались. Но и достигнутое немало значило; Борис Годунов мог быть теперь спокоен за то, что в обозримом будущем не последует с Запада новое вторжение. Был доволен и Сапега и в конце, получая «отпускную грамоту», даже поцеловал царскую руку! Потом этот эпизод в Польше Сапеге вменяли в вину: он ведь уронил достоинство Речи Посполитой, «приклонился перед варваром»!

Сапегу принимали в Москве с поистине царским великолепием и русским радушием; на затраты не скупились. Вся многочисленная свита Сапеги содержалась за русский счёт, а Царь устраивал для гостей пиры, потрясавшие роскошью воображение современников. Примечательные штрихи обустройства парадных царских трапез сообщает Жак Маржерет:

«Сапега обедал в присутствии Царя, вместе со своей свитой до 300 человек. Всем подносили угощение на золотой посуде, которой весьма много – разумею блюда ». О царских парадных застольях Маржерет писал не понаслышке; ему самому приходилось их наблюдать.

«По старинному обычаю, царские пиры бывают весьма роскошны; прислуживают 200 или 300 дворян, одетых в кафтаны из золотой и серебряной персидской парчи, с длинными воротниками, висящим по спине на добрых полфута и унизанных жемчугом... Это число 200–300 может быть увеличено согласно числу гостей. Они подают яства Государю и держат их до тех пор, пока он не попробует того или другого блюда. Порядок пира следующий: когда Царь сядет за стол, и послы или другие приглашённые лица тоже займут свои места, названные дворяне подходят по два в ряд к царскому столу, отвешивают низкий поклон и удаляются один за другим в кухню за яствами, которые подносят потом Государю. Но прежде чем подадут кушанья, ставят на стол в серебряных кувшинах водку; её наливают в небольшие чарки и пьют перед обедом. На столах, исключая хлеба, соли, уксуса и перца, нет ничего – ни тарелок, ни салфеток. В то время как гости пьют водку. Царь рассылает каждому отдельно кусок хлеба, называя по имени того, кому назначен этот кусок; тот встаёт, и ему подносят хлеб со словами: “Царь Государь и Великий князь всея Руси жалует тебя”. Жалуемый берёт хлеб, отвешивает низкий поклон и садится; также подносят и прочим. Потом, когда Царь по такому же порядку раздаёт главным с особам по одному блюду с кушаньем, на все столы ставят яства во многом множестве.

Этот придворный трапезный ритуал начал складываться ещё при Иоанне Грозным, но таким он почти без изменений соблюдался и при дворе Бориса Годунова. Некоторые штришки визита Сапеги в Москву содержат и записки голландского купца Исаака Масса:

«6 октября посольство прибыло в Москву с большим великолепием, и было встречено всеми дворянами, одетыми в самые драгоценные платья, а кони их были увешаны золотыми цепями. Посольство разместилось в приготовленном для него дворце, отлично снабжённом всем необходимым, и оно состояло из девятисот трёх человек, имевших две тысячи отличных лошадей... Посла, верховного советника польской короны, звали Лев Сапега, он был у Царя раз двадцать, и они расставались то друзьями, то врагами... Наконец, был заключён мир или перемирие на двадцать лет между Царём и Королём Польским... И в тот день всё посольство с утра до поздней ночи пировало у Царя на пиру, таком пышном, как только можно себе представить, даже невероятно, не стоит рассказывать.

Борис Годунов, несомненно, намеревался сделать Россию более открытой страной для Запада; он способствовал притоку в страну иностранных купцов, новейших технологий и товаров. В самом начале царствования он предоставил свободу немцам-переселенцам, обитавшим в Москве ещё с Ливонской войны, живших отдельно в Немецкой слободе, откуда не могли отлучаться без ведома властей. Теперь они получали право сводного передвижения, могли уезжать за границу и возвращаться обратно.

Большие коммерческие возможности получали иностранные купцы, которые это благоволение быстро оценили. За подобную политику Царь «удостоился» положительной характеристики в записках Исаака Масса, который так прокомментировал желание английского посла добиться у Годунова особых для англичан привилегий:

«Будучи проницательным Государем и желая жить в мире со всеми государями и владетелями, любя немцев, и, сверх того, зная славные, необыкновенные победоносные дела голландцев... и хорошо зная, как ему надлежит поступать, Борис отвечал, что все нации в этом отношении для него равно любезны, что он желает со всеми жить в дружбе. Другие иностранцы исправно платят подати и пошлины, составляющие доход Государей Московских, и, значит, имеют право вести торговлю, так же как и англичане.

Борису Годунову принадлежит мысль использовать матримониальные отношения в качестве инструмента внешней политики. Речь идёт о его желании выдать свою дочь Ксению замуж за иностранного принца. Царь очень любил свою младшую дочь. Историк С. Ф. Платонов писал, что «власти при Борисе предписывали петь многолетие в церквах не только самому, но и его жене и детям» и эти меры по укреплению царского имени и сана вызывали осуждение современников. Ксения, как и вся семья Бориса, сопровождала отца в различных паломничествах, о которых сохранились летописные записи, содержащие всегда указание, что Царь ходил «молитися и с царицею и з детми».

После нескольких попыток найти достойную партию Борис Годунов остановил свой выбор на герцоге Шлезвиг-Гольштейнском принце Иоанне, брате Датского Короля Христина IV (1577–1648, Король с 1588 года). Датчанин прибыл в Москву 19 сентября 1602 года; здесь ему была уготована торжественная встреча. Купец Масса, очевидец прибытия высокого датского гостя в столицу, описал увиденное. «Герцог, встреченный за одну милю от Москвы, был выведен из колымаги (кареты. – А.Б.)и посажен на коня с большим почётом и поклонами. Его окружали 30 алебардщиков и несколько стрельцов, одетых в белые атласные кафтаны и красные бархатные штаны... Дивно было смотреть на великое множество народа, вышедшего из Москвы навстречу герцогу, так что с великим удивлением взирали иноземцы на пышность и великолепие московитов, которые все были верхом; не видать было конца по всему полю, что за Москвой, так что казалось, то было сильное войско, почти все одеты в парчу и разноцветные одежды.

Принц Иоанн согласился жениться на Ксении и стать русским удельным князем, принялся изучать русские обычаи и язык, а Ксения с семьёй поехала перед свадьбой на богомолье в Троице-Сергиеву лавру. В монастыре Борис с супругою и с детьми девять дней молился над гробом Святого Сергия, чтобы благословил Господь союз Ксении с Иоанном, против чего выступала, правда «шепотом и глухо», часть православного клира и мирян, считавшая, что выдача царской дочери за иностранного «безбожника» – дело неугодное Богу. Ведь будущий царский зять не собирался принимать Православие. К числу недовольных относился даже царский троюродный брат окольничий Семён Никитич Γoдyнoв^^^ которого называли «правое ухо Царя». Сохранилось свидетельство, что Царь страшился наказания за богоотступничество^^^.

Жених внезапно заболел и 29 октября 1602 года скончался в Москве, так и не увидев невесты. Борис сам сообщил Ксении о смерти жениха. По сообщению Н. М. Карамзина, после слов отца: «Любезная дочь! Твоё счастие и мое утешение погибло!», Ксения потеряла сознание. Это событие нашло отражение в трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов».

Но случай с Ксений не стал первым опытом в Русской истории, когда брачный союз должен был принести России некие преференции в международной политике. Самым близким по времени случаем являлся брак племянницы Царя Иоанна Грозного с датским принцем Магнусом Ольденбургским (1540–1583), сыном Датского Короля Христиана III (1503–1559, Король с 1536 года). Предыстория всего этого дела была такова.

Осенью 1559 года Ливонский орден под ударами русских войск начал распадаться. Епископ острова Эзель (современный Сааремаа в Эстонии) обратился за защитой к Дании, уступив датчанам острова Эзель и Пилтен с правом на Ригу и Ревель за денежное вознаграждение. Король отдал эти владения своему брату Магнусу. Принц обосновался на острове Эзель, надеясь на поддержку со стороны Дании и местного дворянства, но не обрёл ни того ни другого.

Иоанн Грозный, воюя с Ливонией, отнюдь не намеревался присоединить все обширные территории ордена к России. Он хотел создать некое буферное государство под русским протекторатом, и тут Магнус оказался весьма кстати. 10 июня 1570 года Магнус прибыл в Москву; здесь его торжественно встретили и провозгласили «Королём Ливонии ». Для закрепления этой комбинации Грозный решил прибегнуть к династическому браку. Магнус дал клятву верности Царю и получил большие средства. Одновременно было официально объявлено о его помолвке с княжной Евфимией Старицкой – двоюродной племянницей Царя. Однако эта брачная комбинация не состоялась ввиду скорой кончины невесты.

Это не обескуражило Царя, и «Королю Ливонии» была предложена рука младшей сестры покойной – княжны Марии Старицкой (ок.1557–1597). Выбора у «Короля» не было; без финансовой и военной поддержки России он был никто и ничто. В 1573 году в Новгороде состоялась бракосочетание, причём оба сохранили принадлежность к своим конфессиям: Магнус был протестантом, а Мария – православной.

Здесь нет надобности и возможности подробно излагать последующую историю. Скажем лишь, что когда против России в войне выступила и Речь Посполитая, то перевес сил оказался не на стороне России. Магнус счёт выгодным переметнуться на сторону Польши, сложил с себя королевский титул и признал польский суверенитет. Вся русско-ливонская комбинация в итоге закончилась ничем. Что касается «ливонской королевы», то она родила от Магнуса двух дочерей – Марию (1580–1597) и Евдоксию (1581–1588), вернулась на родину и тихо скончалась в одном из русских монастырей...

Борис Годунов не был только занят устройством внешних дел. Много времени он уделял и внутренним делам государства; он этим начал заниматься за многие годы до своего воцарения. Ничего принципиально нового в этой политике не произошло и после того, как Борис Фёдорович стал носить царский венец. Как отмечал историк С. Ф. Платонов, «во внутренней политике Бориса, когда вы читаете о ней показания русских и иностранных современников, вы раньше всего заметите один мотив, одну крайне гуманную черту. Это, выражаясь языком того времени, защита вдов и сирот, забота о нищих, широкая благотворительность во время голода и пожаров.

У Конрада Буссова, совсем не распложенного к Третьему Царю, тем не менее можно найти высокую оценки его деятельности после коронации. «Все вдовы и сироты, местные жители и иноземцы были от имени царя наделены деньгами и запасом, то есть съестным. Все заключенные по всей земле были выпущены и наделены подарками. Царь дал обет в течение пяти лет никого не казнить, а наказывать всех злодеев опалой и ссылкой в отдаленные местности. Он повелел построить особые судебные палаты и приказы, издал новые законы и постановления, положил конец всякому имевшему место в стране языческому содомскому распутству и греху, строго-настрого запретил пьянство и шинкарство или корчмарство. угрожая скорее простить убийство или воровство, чем оставить ненаказанным того, кто вопреки его приказу откроет корчму и будет продавать навынос или нараспив водку, меды или пиво. Каждый у себя дома волен угощаться чем Бог пошлет и угощать своих друзей, но никто не смеет продавать московитам напитки, а если кто не может прокормиться без содержания корчмы или шинка, тот пусть подаст челобитную, и Царь даст ему землю и крестьян, чтобы он мог на это жиτь»^^^.

Борис Годунов, как он и восклицал в день коронации, хотел добиться мира, согласия и благополучия на Руси. Ему не удалось многого достичь; обстоятельства внешнего и внутреннего порядка тому воспрепятствовали, но помыслы и посылы его проявлялись всегда именно в этом направлении. В связи с этим нуждается в объяснении одно важное положение. В литературе можно встретить утверждения, что именно при Борисе Фёдоровиче русские крестьянство было окончательно закрепощено, что он стал чуть не творцом крепостничества! Это совершенно бездоказательный тезис.

В своё время ещё В. О. Ключевский, специально изучавший историю аграрных отношений на Руси, заключал: «Мнение об установлении крепостной неволи крестьян Борисом Годуновым принадлежит к числу наших исторических сказок Тем не менее утверждения, что Годунову пришлось сыграть зловещую роль «крепостника», всё ещё продолжают звучать^^.

История прикрепления крестьян к земле и землевладельцу имела давние корни, но реально дала о себе знать в последний период царствования Иоанна Грозного. Русско-американский историк Г. В. Вернадский (1888–1973), следуя в генеральном русле русской историографии, совершенно справедливо написал: «Широкая политика Грозного превратила Московское государство в настоящий вооруженный лагерь огромных размеров. Одновременная борьба на разных фронтах требовала невероятного напряжения всех народных сил»^^^.

Интересы государства требовали полной мобилизации народно-государственных ресурсов; интересы «общего» (Царства) получали приоритет над «частным» (крестьянство). Но и со смертью Грозного потребности мобилизации хоть и потеряли свою военную остроту, но никуда не исчезли. Созидание государства, обустройство его внутренней жизни, которым следовала Верховная Власть, требовали мер чрезвычайных. Одной из таких мер и стало прикрепление крестьян. Здесь нуждаются в пояснении две понятийные категории: Юрьев день и заповедные (запретные) года.

Юрьев день (Егорьев день) – народный праздник, приуроченный к церковным дням памяти Святого Георгия Победоносца. Имя Георгий в русской транскрипции – Егорий, Юрий. Отмечается дважды в год: весной («тёплый Юрий») 23 апреля (6 мая) и поздней осенью («холодный») 26 ноября (9 декабря).

К зимнему Юрию приурочивался сельскохозяйственный календарь; в этот день заканчивались все работы и проводились все расчёты по денежным и натуральным повинностям. К этому рубежу был привязан и выход (перемена владельца) у крестьян. Судебник 1497 и судебник 1550 года разрешали переход крестьян от одного землевладельца к другому за неделю до и после Юрьева дня, то есть две недели в году. С 1580 года стали появляться отдельные указы, устанавливающие заповедные лета, то есть годы, когда «выход» запрещался в отдельных местах и в конкретных вотчинах, а «ушедших» требовалось разыскивать и возвращать «в первобытное состояние». Общего же «Указа», отменяющего Юрьев день, в России не существовало.

При Царе Василии Шуйском в 1607 году Поместный приказ издал пространное Уложение о крестьянах, в текст которого была включена и историческая справка. «При Царе Иоанне Васильевиче, – утверждали дьяки-составители, – крестьяне выход имели вольный, а Царь Фёдор Иоаннович по наговору Бориса Годунова, не слушая совета старейших бояр, выход крестьянам заказал, и у кого колико (сколь много. – А.Б.)тогда крестьян где было, книги учинил »^^.

Как заключал исследователь, «Компетентность составителей Уложения не вызывает сомнения. Уложение вышло из стен того самого Поместного приказа, который издавал и хранил все законы о крестьянах. Этот источник имеет первостепенное значение. Он окончательно разрушает представление о том. что крестьяне утратили выход при Грозном. Предполагали, что Царь Иван, введя “заповедь”, провел перепись земель, чтобы закрепить крестьян за землевладельцами. По Уложению, перепись провел не Иван, а Фёдор. Факты целиком подтверждают эту версию. При Грозном писцы побывали лишь в Новгороде. Общее описание государства было сделано после его смерти.

Все процитированные оговорки и логические конструкции не могут затемнить одного непреложного факта: годуновского указа по сему поводу не было найдено, хотя писцы при Шуйском, что вполне понятно и объяснимо, и пытались возвести на покойного Самодержца напраслину. Потому утверждение, что Царь Фёдор Иоаннович «по наущению» коварного Бориса Годунова «выход крестьянам заказал », – всего лишь утверждение пристрастного служащего (или служащих). Антигодуновская тенденциозность неизменно отличала правление Василия Шуйского; все документы и свидетельства той поры – яркое тому подтверждение...

Единого акта об отмене Юрьева дня и прикреплении крестьян к земле не существовало, так что утверждать, что при Борисе Годунове «произошло полное закрепощение», нет никаких оснований. Подобный указ до сих пор не обнаружен. Мало того, при Борисе Годунове в 1601 и 1602 года крестьянам царскими указами разрешался «выход».

Прикрепление крестьян к земле и к землевладельцу вводилось постепенно, как прецедентное право. Оно началось до Бориса Годунов и продолжилось после него. Окончательное, уже полное закабаление произошло при Петре I и его преемниках в XVIII веке, когда крестьянин не только прикреплялся к земле, но и становился личной собственностью землевладельца-помещика. Насколько известно, первый указ подобного рода появился в 1720 году, когда властям в Сибири было представлено право принимать в рекруты не только вольных людей, но и «покупных». Указ 4 декабря 1747 года окончательно признавал за помещиком абсолютное право над подданными, разрешая им продавать крестьян и дворовых с обязательством платить подушные подати за проданных^^.

Никакой торговли крестьянами, то есть полной потери личного крестьянского суверенитета, не существовало ни при Иоанне Грозном, ни при Фёдоре Иоанновиче, ни при Борисе Годунове. Земледельцев прикрепляли к земле, чтобы, с одной стороны, упорядочить сбор податей и гарантировать экономическую жизнедеятельность вотчинных хозяйств, а с другой, не менее важной – обеспечить хозяйственное развитие огромных пустынных территорий на Юге и на Востоке страны.

Московские Цари, в том числе и Борис Годунов, ещё не являлись «абсолютными» монархами, каковыми, по примеру западноевропейских монархий, стал Пётр I и его потомки. Они были «самодержавными», обязанными не просто управлять государственными делами и распоряжаться подданными, но и блюсти «Правду Божию » на земле. Совместить же Её с торговлей «живым товаром», то есть людьми, было невозможно.