Текст книги "Борис Годунов"

Автор книги: Александр Боханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Духовная первооснова бытия была «изъята из обращения » или, во всяком случае, ей перестали придавать доминантное значение. Потому и получалась невообразимая картина. Условно говоря, безбожники описывали мир, где устремлённость к Богу являлась главным стимулом человеческого бытия, где жизнь «по-божески», «благочестиво» считалась высшим эталоном жизнеустроения. Рационалисты же понять данный мир никоем образом не могли, а потому и сочиняли несообразности.

В понятиях же теоцентричного мира «блаженный» – христианский подвижник. В духовном смысле он – избранник, тот, кто сподобился лицезреть Бога на небесах! Понятное дело, что материалисты и позитивисты всех мастей и всех времён значения подобным категориям не придавали; да и не способны они были осознать, что это такое. Православные же люди, прекрасно это понимали, а потому и восхищенно величали Второго Царя «блаженным» и «боголюбивым».

Теперь же вернёмся к приведённой выше цитате. Начнём с того, что ссылка на оценку шведов в данном случае просто неуместна; нельзя же за «мнение русских» принимать какие-то случайные сторонние умозрения. Теперь о более важном: о том, что якобы «дела тяготили Фёдора» и что он «искал спасения в религии». Начнём с букваря. «Религией» может стать всё, что угодно. Сколько уж в истории человечества существовало самых разных «религий»: от обожествления камней, деревьев и статуй до поклонения коммунизму.

Фёдор же Иоаннович с рождения и до последнего земного мига был православным, исповедовал только одну, единственно «правильную», православную веру – в Иисуса Христа. Он полностью и целиком являлся православным христианином, но так как эти слова в семантическом отношении означают одно и то же, то правильнее называть его просто – православным.

Православный человек уповает на милость Господа для личного спасения; он коленопреклоненно просит милости и для своих близких. Упования же Царя-Миропомазанника, Божьего избранника куда шире и значимее. Его молитва, его благочестие выражают и отражают не только личные желания и устремления; он молится за весь христианский род людской, за вверенную ему державу. Ведь в системе Христоцентричного мира ноша Царя – не только ратные дела, общественное устроение, но и молитвенное оберегание вверенного ему Царства.

Трудно спорить с тем, что самым любимым героем отечественной историографии всегда являлась яркая фигура Петра I: «царя-плотника», «царя-механика», «царя-лоцмана», одном словом – «царя-преобразователя». Он чуть не каждый день своей бурной жизни что-то разрушал, а что-то учреждал. Фёдор Иоаннович ничего не разрушал; он только продолжал и молитвенно охранял. Каждодневно молился Всевышнему за ниспослание себе, народу русскому и державе Российской даров небесной благодати: мудрости, терпения, любви и смирения. Таков был век XVI, таковы были высшие ориентиры жизнедеятельности, а сын Иоанна Грозного Царь Фёдор Иоаннович навсегда остался в истории эталоном царского благочестия.

В своём «Временнике » Иван Тимофеев в самых превосходных степенях превозносит духовный облик Второго Царя. «Добродетельно живший Федор Иванович, Государь всероссийский, наследовал престол своих предков в прекрасной святости, потому что царствовал, любя истину, незлобно и достойно; (подражая) кротостью Давиду, (он) пас своих людей, не любя крови; всю свою жизнь он проводил в посте и молитвах к Богу, непрестанно и неусыпно день и ночь являясь великим предстателем (перед Богом) о мире и святым Царём. Имея постоянное стремление к церковному великолепию и благочинию и непрестанную заботу об украшении святынь, он любил монахов и нищих и очень много им подавал. Он явно нёс подвиг воздержания, потому что кипел в душе своей любовью к делам иночества, хотя был покрыт светлостью багряницы. Его желанию так жить у себя в доме не помешали ни супружество, ни высота самого царства. Он боролся со всякой неправдой, чуждался ее и, как Иов, «даже устами не роптал на Бога; он за всю свою жизнь ни разу не осквернил мерзкими словами своего богомольного языка, но весь постоянно был охвачен всяческим благочестием; таким же незапятнанным, думается, и предстал он перед Богом, потому, что один из всех сохранил Первообраз и в дни своего царствования охранял от вражеских наветов достояние своих предков. Он царствовал не только над людьми, но и над страстями; думаю, что тот не согрешит, кто его и в молитвах призовет.

Естественно, что с позиции материализма и атеизма всё это выглядело как какое-то ущербное «увлечение религией». Однако там не было ничего показного и нарочитого, никакой «ущербности». Была только полнота религиозного чувства, которая владела душой всегда и целиком. Точно такой же по мировосприятию была и его супруга. Царица Ирина; их брак вообще можно назвать уникальным духовно-брачным союзом. Они были с Богом и для Бога в каждый миг своей сознательной жизни; они этим чувством жили, и с ним же, оба, ушли в мир иной.

В «Летописном сказании» – исторической повести, написанной в 1626 году и приписываемой князю И. М. Катыреву-Ростовскому^^^, о Втором Царе говорится: «Царь Фёдор ростом был мал, образ имел постнический, смиренный. Заботился о душевной чистоте, часто молился. Постоянно подавал нищим милостыни. О мирских вещах мало думал, заботился о душевном спасении. Таким он был всю жизнь, с младенчества. За это благочестие Бог даровал его Царству мир, врагов всех ему покорил и у ног его поставил. Время его правления для людей было благоутешно »^^^.

А вот противоположное суждение, принадлежавшее представителю «англиканской церкви» купцу Джильсу Флетчеру: «Царь Фёдор Иоаннович относительно своей наружности росту малого, приземист и толстоват. Телосложения слабого и склонен к водянке; нос у него ястребиный, поступь нетвёрдая от некоторой расслабленности в членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется. Что касается до других его свойств, то он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен.

Приведенные цитации, как и ранее воспроизведенные оценки Первопатриарха Иова, показывают, коль разнообразны, разноречивы и диаметрально противоположны могут быть суждения об одном и том же лице. Бери на выбор, что пожелаешь! И берут. Большей частью как раз умозаключения случайных свидетелей, подобных Флетчеру, и куда реже – свидетельства такого сведущего и честнейшего человека, как Патриарх Иов. Началась подобная тенденциозная «вивисекция материала » ещё в давние времена. Вот, скажем, что утверждал «живописный» Н. М. Карамзин в своей исторической эпопее:

«Не наследовав ума царственного, Фёдор не имел сановитой наружности отца. Ни мужественной красоты деда и прадеда; был росту малого, дрябл телом, лицом бледен; всегда улыбался, но без живости; двигался медленно, ходил неровным шагом от слабости в ногах; одним словом, изъявлял в себе преждевременное изнеможение сил естественных и духовных.

Одним словом, на троне оказалась некая не способная ни на что развалина. Поразительно, но Карамзин знал разнообразные источники, но принимал к сведению только то, что порочило Российских Самодержцев. Ведь любой мало-мальски сведущий человек должен знать и понимать, что многочасовое молитвенное усердие, паломничества по святым обителям, которые Фёдор вместе с женой Ириной совершали почти еженедельно, совершали пешком, требовали ресурса огромных физических и духовных сил. Так что о «развалине» могут говорить только авторы, одолеваемые тенденциозными видениями...

И ещё одна попутная ремарка. Купец-неудачник Флетчер, в России ему не удалось «провернуть» ни одного «выгодного дельца», называет «суеверием» религиозное усердие Второго Царя. Самое умилительное, что о вере брался судить человек, принадлежавший к мирской «англиканской церкви», главой которой «парламентским эдиктом» был назначен Монарх! Там, после разгрома Католической церкви при Короле Генрихе VIII (1491–1547), «христианская вера» приняла характер необременительного воскресного времяпрепровождения. Там не было больше ни пастырей-священников, ни монахов, ни монастырей, ни подвижников веры, ни крестного знамения, ни икон. Там теперь правили только «кошелёк», «расчёт», «выгода», «удобство». Никаких других общественно значимых мерил, кроме финансового «прибытка» и личного благополучия, в «протестантской Англии» больше не существовало. Вера превращалась в «личное дело» каждого человека, а монархи больше не обязаны были демонстрировать образцы благочестия. Они его и не демонстрировали...

Естественно, что молитвенное усердие, паломничества Царя Фёдора по святым обителям делали его далеко не всегда доступным для решения текущих, каждодневных вопросов. Ведь в авторитарных системах управления, каковой и являлось Самодержавие, даже текущее неизбежно требовало высочайшей санкции. Боярская Дума, во главе которой находились Никита Романов и дьяк Андрей Щелкалов^^^, разбирала те или иные государственные задачи, делала свой «приговор », но она не имела решающего голоса. Последнее, определяющее слово всегда принадлежало Царю. Его долгое отсутствие, как и его «негрозность», неизбежно вызывало приступы боярско-вельможного своеволия. Очень хорошо об этом написал Иван Тимофеев.

«Бояре, – писал он, – долго не могли поверить, что Царя Иоанна нет более в живых, когда же они поняли, что это не во сне, а действительно случилось, через малое время многие из первых благородных вельмож, чьи пути сомнительны, помазав благоуханным миром свои седины, с гордостью оделись великолепно и, как молодые, начали поступать по своей воле, как орлы, они с этим обновлением и временной переменой вновь переживали свою юность и, пренебрегая оставшимся после царя сыном Фёдором, считали, как будто и нет его»^^^.

Боярско-аристократическая «вольница» опять дала о себе знать, хотя, казалось бы, жесткое подавление своеволия родовитых Иоанном Грозным покончило с этим злом. Выяснилось, что не навсегда. Личная спесь, родовые амбиции, клановое тщеславие опять начали представлять угрозу государственному строению и центральному управлению. Именно эти чванливые мотивы и стали побудительными при возникновении своего рода заговора против Царицы Ирины. Опьянённые самомнением, «первые слуги государевы» почему-то решили, что они могут диктовать свою волю Миропомазаннику, определять его семейную жизнь, хотя Фёдор Иоаннович и дальней мысли не держал о расторжении брака с женой. То, что в этих недостойных махинациях оказался замешанным Первоиерарх, Митрополит Дионисий, может вызывать особо грустное сожаление. Заговор провалился. Первоиерархом 1 декабря 1586 года стал благочестивый Иов, воспринявший через два с небольшим года, 26 января 1589 года, и сан Патриарха.

В качестве же главы административного управления утвердился тридцатичетырёхлетний Борис Годунов, которому пришлось постепенно, шаг за шагом, начать обуздывать вельможные своехотения. «Именитые» и «родовитые» этого не забыли, и ему того никогда не простили. Как уже не раз отмечалось, обвинения Годунову сыпались с разных сторон; старые предубеждения и доныне сказываются. Приведём один пассаж из сочинения весьма фактурно осведомлённого автора, который тем не менее делает невероятные смысловые умозаключения.

«Борис, – пишет исследователь, – не оставил записок, которые позволили бы судить о его внутренних переживаниях. Но, как и многие другие люди того времени, он поверял свои тревоги не дневнику, а монахам. Обращения к церкви подкреплялись внушительными затратами... 30 ноября 1585 г. Троице-Сергиев монастырь получил от Годунова фантастическую сумму – тысячу рублей... Вклад денег в монастырь служил первым способом обеспечить будущее семьи. Опала влекла за собой конфискацию имущества. Но это правило не распространялось на имущество и деньги, вложенные в монастырь. Как видно, Борис заботился о том, чтобы обеспечить своей семье приличное содержание в случае опалы »^^^.

Пожертвование в монастырь есть вид милостыни, которая сама по себе считается одним из непременных и обязательных подвигов христианина. То, что пожертвовано монастырю, пожертвовано на «богоугодное дело», то принадлежит только Богу. Никакого «отчуждения» или «дивидендов» в данном случае нет и быть не может. Монастырь не есть банк; обеспечить себе безбедное существование в будущем таким путём невозможно. Вклад в монастырь – не «инвестиция», а безусловный, бескорыстный и невозвратный дар. Крупное, действительно очень крупное пожертвование Бориса Годунова свидетельствовало только о благочестии жертвователя и не более того...

Никакого «нового курса » при Фёдоре Иоанновиче не объявлялось. Страна продолжала двигаться тем же путём, которым шла в последние годы правления Иоанна Грозного. Конечно же, Фёдор Иоаннович был посвящён во все государственные дела, но текущими вопросами государственного управления с начала 1587 года непосредственно заведовал Борис Годунов. Он был умён, рачителен, умел мыслит широко, стратегически.

Две основные цели: устроение внутренней жизни страны и обеспечение внешней безопасности – оставались актуальными. При Царе Фёдоре, заботами и трудами «главного администратора» Бориса Годунова начала реализовываться большая программа по обустройству новых территорий и укреплению хозяйственного и административного порядка на старых. Для пресечения лихоимства «государевым людям» было вдвое повышено содержание, а мздоимство стало рассматриваться как «первостатейное преступление».

По распоряжению центральной власти русские люди строили и создавали в разных концах Царства много значительного и примечательного. В 1585 году Фёдор Конь начал возводить каменные стены Белого города в Москве, как второе надёжное кольцо оборонительных сооружений столицы. В 1586 году были заложены сторожевые крепости Самара и Воронеж. В том же году воеводами И. Мясиным и В. Сукиным основан город Тюмень, возникший на месте старого татарского поселения Чимги-Тура, завоеванного Ермаком в 1581 году. В 1587 году отрядом казаков во главе с Данилой Чулковым основан город Тобольск. В 1589 году появляется город Царицын на Волге (ныне – Волгоград). В 1593 году основаны город Обдорск (ныне – Салехард) и город Белгород. Годом позже возник город Сургут на реке Оби и город Тары на реке Иртыше.

Весьма примечательно, что даже ненавистники Бориса Годунова вынуждены были признавать благотворную градостроительную деятельность «великого боярина ». В «Новом летописце» можно прочитать следующее об укреплении города Смоленска: «Царь же Фёдор, помыслив поставить смоленский град каменный, послал шурина своего Бориса Фёдоровича Годунова и повелел места осмотреть и град заложить. Борис же пошёл в Смоленск с великим богатством и, идучи дорогою, по городам и по сёлам поил и кормил, и кто о чём челом побьёт, он всем давал желаемое, являясь всему миру добрым. Приехав же в Смоленск и повелел отслужить молебен у Пречистой Богородицы Смоленской и, объехав место, где быть граду, повелел заложить град каменный. И заложив град в Смоленске, пошёл к Москве, и пришёл к Москве Каменная стена Смоленска строилась в 1595–1602 годах зодчим Фёдором Конем^^"· при непосредственном «надзирании» Бориса Годунова...

Немалого и другого примечательного было устроено трудами и заботами Бориса Годунова. Даже знаменитая ныне достопримечательность Кремля – Царь-пушка – была отлита мастером Андреем Чоховым по личному распоряжению Годунова в 1586 году. Этот – уникальный образец военно-литейного искусства, наглядно показывающий, какого высокого класса имелись мастера на Руси, – не предназначался, собственно, для военных действий. Пушка была установлена на Красной площади, рядом с Лобным местом, чтобы производить впечатление на иностранцев, которые должны были понимать, что русские владеют невиданным в мире оружием и лучше их не трогать.

Показательная историческая деталь: после смерти Царя Бориса Годунов и гибели Царя Фёдора Борисовича Царь-пушка была убрана с площади в дальний угол Кремля, и о ней не было ничего известно до начала XVIII века. Все короносители, правившие после Годунова, всеми силами старались вытравить из памяти народной его имя; ведь в народе с самого начала пушку иначе как «пушкой Бориса Годунова» не называли...

Самым крупным событием времени царствования Фёдора Ивановича стало учреждение Патриаршества в 1589 году, о чём ранее уже говорилось. Это непосредственная заслуга Царя, Патриарха Иова и, конечно же, Бориса Годунова, который вёл все переговоры по этому поводу с представителями восточных патриархатов. Появление Патриарха в Москве знаменовало новый исторический этап существования России в образе Государства-Церкви, обретшей отныне все высшие знаки для исполнения вселенской мессианской миссии. Здесь существует и ещё один момент, который в данном случае нуждается во внимании. Деятельное участие Годунова в отстаивании этой идеи – учреждения Патриаршества – волей-неволей приводит к мысли, что им двигало далеко не только личное тщеславие государственного человека. Думается, что это и пример его личного благочестия.

Многие православные люди чаяли увидеть сияние на Русской земле патриаршего сана. К их числу относился и Борис Годунов, которого враги неизменно выставляли чуть ли не еретиком; Иван Тимофеев, например, даже называл Бориса Годунова «богоборным Царём».

Хотя каких-либо прямых подтверждений личного благочестия со стороны самого Бориса Годунова не сохранилось, но благочестие Третьего Царя не раз удостоверялось выдающимися иерархами. Речь об этом применительно к Первопатриарху Иову шла ранее, и возвращаться тут нет надобности. Существовали и другие яркие примеры признания. Так, весьма чтимый в православном мире Иерусалимский патриарх (1579–1607) Софроний IV прислал Борису Годунову вместе со своим благословением и чудный дар, великую святыню, икону Божией Матери, принадлежавшую в IV веке матери Равноапостольного Императора Константина святой Царице Елене^^^ Если бы Софроний не был наслышан о Богопреданности Третьего Царя, то вряд ли когда-нибудь расстался с бесценной реликвией.

К тому же надо принимать обязательно к сведению, что Борис Годунов фугирировал на общественной сцене многие годы, на него были постоянно направлены тысячи и тысячи глаз и любое не то уклонение, но даже незначительное послабление в соблюдении православного обряда незамедлительно было бы замечено и стало бы предметом пересудов. Но никто, даже его враги, которых было предостаточно, не могли ему тут ничего конкретного вменить в вину, хотя и постоянно обвиняли его в «лицемерии». К тому же и Царь Фёдор и сестра Годунова Царица Ирина были полностью и целиком преданными Вере Христовой, и оба несомненно ценили и любили Бориса. Подобных высоких чувств никогда бы у них не возникло, если бы царский шурин и царицын брат не являл пример образцового благочестия...

Выдающимся событием царствования Фёдора Иоанновича было победоносное возвращение России на Балтику. Собственно, это стало завершением старой Ливонской войны, которую Московское Царство с перерывами вело с 1558 по 1583 год. «Цена вопроса» для России: с одной стороны, выход на торговые отношения с Западной Европы через один из морских портов на Балтике, а с другой – безопасность западных рубежей государства. Ещё в 1492 году, при Иоанне III, на правом (восточном) берегу реки Нарвы была воздвигнута русская крепость Ивангород, названная в честь Московского Великого князя. Но она была легко уязвима. Постоянно обстреливалась с противоположного берега, со стороны года Нарвы, находившего в руках шведов. Нужны были более надёжные порты и пути в Западную Европу.

Первоначально противниками России в Ливонской войне являлись «ливонская конфедерация » – бывший католический Ливонский орден, который в 1557 году фактически вошёл в состав Польши, княжество Литовское, объединившееся в 1569 году с Польшей в единое государство (Речь Посполитую), ставшее главной силой агрессии против России, а также – Швеция, Дания, Ганзейский союз, Римская империя германской нации. Была и ещё одна сила, которая постоянно беспокоила русских и представляла как бы угрозу уже с другой стороны: Крымское ханство. Почти за двадцать пять лет Ливонской войны крымцы только три года не совершали своих опустошительных набегов на Русь. Военные действия шли с переменным успехом, но окончилась война для России неудачно. в январе 1582 года в местечке Ям-Запольский (недалеко от Пскова) было заключено перемирие с Речью Посполитой на десять лет, по которому Россия отказывалась от Ливонии и белорусских земель, но ей возвращались некоторые пограничные («порубежные») земли. В августе 1583 года заключается Плюсское (от названия реки Плюссы) перемирие со Швецией, по которому к Швеции отходили Копорье, Ям, Ивангород и прилегающая к ним территория южного побережья Финского залива. Россия теряла выход на Балтику, лишалась возможности вести широкую торговлю с Западной Европой.

По подсчётам английского купца Джильса Флетчера, находившегося в Московии в 1588–1598 годах, воска в 1588 году Россия вывозила до 50 000 пудов, а теперь (1588) «ежегодно только 10 000 пудов», сала – 100 000 пудов, «теперь не более 30 000 », кож вывозилось 100 000 штук, а теперь не более 300 000 и т. д. Флетчер совершенно справедливо заключал, что причиной упадка торговли является «закрытие Нарвской пристани со стороны Финского залива, который находится теперь в руках и во владении шведов; другая причина заключается в пресечении сухопутного сообщения через Смоленск и Полоцк, по случаю войн с Польшей »^^^. Было ясно, что рано или поздно, но борьба за жизненно важные для России прибалтийские территории будет продолжена.

Швеция отказывалась от заключения полноценного мира с Россией, так как Россия не хотела признавать шведскую аннексию своих исконных территорий. Шведы совершали локальные «акции устрашения», вторгаясь на земли русской юрисдикции; оккупацию Пскова и Новгорода можно было ожидать со дня на день.

Общая геостратегическая обстановка складывалась для Москвы неблагоприятно. Королём Речи Посполитой в 1587 году стал Сигизмунд III (1566–1632), происходившей из Шведской династии Ваза – сын Шведского Короля Юхана III и польки Екатерины Ягеллон. Возникала вполне реальная перспектива династического объединения двух мощных государств^^^ – древних врагов Москвы. Война становилась неизбежной.

Подготовка к войне началась летом 1590 года, когда в Северо-Западные пределы Московского Царства начали перебрасываться русские войска. Главные силы концентрировались в Новгороде, и ими руководил Царь Фёдор Иоаннович. Цель войны была сформулирована вполне чётко: Русь должна вернуть назад земли, отнятые шведами во время Ливонской войны.

В январе 1590 года главные русские силы выдвинулись к Нарве и Ивангороду, куда по указанию Царя доставлялась артиллерия и стенобитные орудия. 26 января сдался на «милость победителя» шведский гарнизон Яма (Ямгорода), насчитывавший 500 человек; им была сохранена свобода, а позднее они покинули Россию, а некоторые, из числа немцев-наёмников, остались служить Царю.

В феврале сдался Ивангород и начался интенсивный артиллерийский обстрел Нарвы, тогда – Ругодива^^*. Шведы запросили перемирия, и начались на мосту через реку Нарву переговоры. Но они ни к чему не привели. Шведский Король Юхан IIΙ (Иоганн, 1537–1592, Король с 1568 года) люто ненавидел Россию и русских и мечтал только о полном разгроме «московских дикарей ». По королевскому указу ведшего переговоры фельдмаршала К. Х. Горна приговорили к казни, но позже, правда, помиловали.

До самой осени 1590 года события на театре войны затихли, однако осенью того года шведы решили нанести «сокрушительный удар», напали на русские части, стремясь вернуть Иван-город. Атака на русский форпост была отбита, и «в отместку» шведы совершили рейд на Псковскую землю, творя немыслимые злодеяния, оставляя за собой только выжженную пустыню. Теперь шведы решили расширить зону боевых действий и попытались утвердить своё господство на Русском Севере.

Новое наступление шведов на Русь началось летом 1591 года, когда над Москвой нависла страшная тень нашествия Крымского хана (1588–1607) Гази-Гирея (Казы-Гирея) со своим стопятидесятитысячным войском. Русь оказалась под ударами с двух направлений: с северо-запада, со стороны шведов, и юга, со стороны крымцев. Если добавить, что в любое время можно было ожидать удара с Запада, от Речи Посполитой, то можно смело сказать, что Московское Царство оказалось перед лицом смертельной опасности. Это был один из самых угрожающих эпизодов в истории Московской Руси.

Главную опасность представляли крымцы, и правительство во главе с Борисом Годуновым правильно оценило ситуацию, приняв соответствующие предупредительные меры. Когда весть о грядущем нашествии достигла столицы, то она была объявлена на осадном положении; защита разных частей её была поручена воеводам. Москва приобрела вид мощной укреплённой крепости, готовой к отражению убийственного испытания. Все монастыри были превращены в боевые объекты, на стенах выставлены пушки. На южных подходах к Москве было расположено основное войско.

За Серпуховской заставой была устроена походная церковь во имя Сергия Радонежского, куда была перенесена икона Богоматери, бывшая с князем Дмитрием Донским на Куликовом поле в 1380 году, почитаемая как Донская. Икона была обнесена вдоль всего войска и городских стен Москвы. Сам Царь Фёдор Иоаннович с большой свитой и в сопровождении «главного начальника» Бориса Годунова объехал все войска. Царь демонстрировал удивительное присутствие духа и бесстрашие, возлагая все надежды на Бога.

Фёдор Иоаннович непрестанно молился во дворце, а Борис Годунов оставался среди войска, уступив первое место в руководстве сражением опытному в военном деле князю Фёдору Ивановичу Мстиславскому (1555–1622), сыну репрессированного боярина Ивана Мстиславского, попавшего в опалу в 1586 году в связи с царским «разводным делом» и умершего в монастырском уединении. Его сын – одна из самых примечательных фигур конца XVI – начала XVII века. Фёдор Иванович имел древнее родословие и мог претендовать на роль Монарха в 1598,1606,1613 годах, но не претендовал. Князь Мстиславский оставался высокопоставленной фигурой при семи монархах, неизменно являясь «первым думским боярином»...

На рассвете 4 июля Крымская орда достигла Поклонной горы, за Серпуховской заставой, а затем начала окружать город по периметру. Закипела свирепая битва. На башнях и стенах Белого города, на колокольнях и крышах домов многие тысячи москвичей наблюдали за сражением, стараясь помочь воинству, чем могли. В храмах совершались беспрестанные моления, в Кремле молился Царь. В «Московском летописце» приведены пророческие слова Царя Фёдора, сказанные в полдень того дня боярину Григорию Годунову, обливавшемуся слезами при виде кровавого сражения. «Не бойся, – сказал Царь, – сей ночью поганые побегут и завтра тех поганых не будет.

Борьба не затихала и ночью, а утром разнеслась радостная весть: «Хан бежал». При красном звоне всех московских колоколов – в Москве в то время насчитывалось более 400 церквей и 5000 колоколов – и радостных криках народных конные полки кинулись в погоню за врагом. Крымцы резво бежали, русские догнать хана не смогли, но догнали, «топтали и били» его арьергарды, захватили тысячи пленных и весь обоз. Сам хан прибыл в крымскую столицу Бахчисарай 2 августа на телеге с перебитой рукой, а из числа его армии восвояси вернулось не более трети. Это был последний набег наследников Золотой Орды на Москву, закончившийся полным разгромов старых разорителей Руси^*^.

Воеводы награждены были бобровыми шубами «с золотыми пуговицами» с царского плеча, золотыми медалями и поместьями. Годунов получил особый титул «Слуги», титул, именитее боярского, который до него носили лишь трое сановников. Велеречиво излагает разгром крымских пришельцев Патриарх Иов в упомянутом ранее житийном памятнике. Воспроизведём ещё раз полностью название: «Повесть о честном житии благоверного и благородного и христолюбивого Государя Царя и Великого князя всея Руси Фёдора Иоанновича, о его царском благочестии и добродетельных правилах и о святой его кончине. Писано смиренным Иовом, Патриархом Московским и всея Руси». Вот этот фрагмент:

«Великий же самодержец, слушая это, весьма обрадовался и от радости многие слезы испустил и горячо благодарил Бога за то, что не силой оружия, не острием меча побежден был противник, но что Божьим неизреченным человеколюбием и Пречистой Богородицы заступничеством нечестивые были посрамлены и с большим позором вспять обратились. Возблагодарив Бога и Пречистую Богородицу, Царь и Великий князь всея Руси Фёдор Иоаннович устроил в своих палатах торжественный пир, обильную трапезу, на которой изъявил полное удовольствие, радовался неизреченной радостью о избавлении града от безбожных варваров, искусному же своему правителю Борису Фёдоровичу воздал большую честь, а всех своих думных людей и христолюбивых воинов угощал и потчевал за трапезой в палатах своих. По окончании пира благочестивый самодержец снимает со своей царской выи (шеи. – А.Б.)златокованую цепь, которую носил в знак самодержавного своего монаршего величия, и возлагает её на выю достохвального своего воеводы Бориса Фёдоровича, тем самым заслуженно чествуя его за победу и также предвещая, что он после смерти Царя будет преемником всего царского достояния, держателем скипетра и правителем превеликого Российского царства; потом, спустя немногие годы, Божиим промыслом царское пророчество исполнилось. Боярам же своим и всему христолюбивому воинству Царь также оказал великое милосердие, наградив их щедрым жалованьем.

Надо сказать, что Патриарх Иов повествует о якобы имевшем месте предопределении царского сана, которое в качестве пророчества высказал Фёдор Иоаннович. Другие источники и современники о подобном «пророчестве» не говорят.

Славная победа навсегда была увековечена учреждением известной монашеской обители. «Повелел же Царь, – повествует “Новый летописец”, – на том месте, где стоял русский обоз, воздвигнуть храм во имя Пречистой Богородицы, именуемой Донской, и повелел устроить монастырь, общее жительство инокам, и дал в монастырь всё потребной и вотчины. Ныне же монастырь именуется Донской.

С изгнанием крымского полчища связан один эпизод, затрагивающий биографию Бориса Годунова, о котором как-то невнятно сообщает «Новый летописец» в отдельной главе под причудливым названием: «О речах на Царя Бориса и о неповинной крови». В ней говорится о некоем событии лета 1591 года, но почему-то Годунов величается «Царём». Вот этот текст целиком: «Ещё Бог на нас попустил за грехи наши, враг же действовал и радовался о погибели христианской. В лето 7010 (1591) вошла мысль во многих простых людей украинских, что привёл на Москву Царя крымского Борис Годунов, борясь народа из-за убийства Царевича Дмитрия. Из града, называемого Олексин, пришёл к Москве сын боярский Иван Подгорецкий и возвестил на своего крестьянина, что тот говорил сии преждереченные словеса про Бориса Годунова. Того же крестьянина взяли и пытали в Москве, он же оклеветал многое множество людей. Послали же про то из Москвы сыскивать по городам. Многих людей перехватали и пытали и кровь невинную проливали, не только в одном городе, но и по всей Украйне. И множество людей после пыток умерли, а иных казнили и языки вырезали, а иные в темницах умирали. И от этого многие места запустели.