Текст книги "Лита"

Автор книги: Александр Минчин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Или следила за мной?

– Что ты, что ты…

– А кто тебе разрешил искать меня?

– Никто. – Черный платок с вышитыми цветами не дает падать дождю на ее причесанную голову.

Она смотрит в мои глаза:

– Алешенька, по тебе дождь течет, ты мокрый…

– Вон отсюда, – говорю пьяно я. И вдруг она чувствует, что я «мягкий», и виснет на шее.

– Алешенька, я так истосковалась по тебе.

– Истосковалась или истаскалась? – спрашиваю я.

– Я никуда не таскаюсь, – говорит она серьезно. – Все дни жду твоего звонка.

– У тебя сестра есть?

– Есть.

– Хочешь ее спаритьс моим братом?

– Все, что ты пожелаешь, Алешенька.

– Отвисни с меня, люди кругом, только у пивного ларька тебя еще не видели.

Она разжимает цепкие объятия.

– Алеша, а ты навеселе?

– А что это значит?

– Тебе хорошо?

– С того момента, как я встретил тебя, – сплошное веселье.

Она смеется. Я шлепаю ее несильно по щеке.

– Чему здесь радоваться?

– Извини, Алешенька, я не подумала.

– Голова потому что пустая.

– Согласна, Алешенька, она не полная. Ты научишь всему. А можно я попробую пиво, я никогда не пила из кружки. Это твои кружки?

– Сколько ты за мной шпионила?

Она смущается, потом улыбается:

– Полчаса.

– И ты не знаешь, чьиэто кружки!

Я беру сам кружку и чувствую, что это последняя, прости меня, Родина! Я больше не могу.

Она отпивает, морщится и спрашивает взглядом: можно ли ей взять рыбу.

– Не пачкай руки, – говорю я и кладу ей в рот кусочек спинки. Она тает.

– Ты никогда не кормил меня с руки. Еще можно?

Я скармливаю ей спинку – самую лакомую часть воблы. Сам кусаю ребра…

– А что это за деньги на столе?

– Мы поедем на такси – в гости.

– Ура-а! – Она подпрыгивает и хлопает в ладоши.

– Я так люблю, когда ты выпиваешь. Ты становишься такой ласковый. Выпивай почаще, Алеша.

– Ты хочешь из меня не только неврастеника, но и алкоголика сделать?

Она смеется. Дождь припускает с новой силой, полощет каплями и ветром.

– Алешенька, я поймаю такси, ты весь промок.

Она бежит к дороге.

По пиву, по столу, по кружкам бьют крупные капли. Я бросаю пиво, но сушки забираю в карман, куда до этого спрятал сигареты.

И посреди этого мрака, грома, молний и дождя такси останавливается. Еще бы, такие ноги – да в новых сапогах!

Она садится первой и держит дверь для меня. Я обожаю дождь, в душе все как-то поднимается. Я закуриваю американскую сигарету и выпускаю дым. Ароматный запах.

– Алешенька, а можно я один раз затянусь из твоих рук. Я никогда не курила.

– Тебя послушаешь, так ты вообще еще… – Я чуть было не сказал про рот, но вовремя остановился. Чуть не поскользнулся на лексике наших больных отношений.

– Честное слово.

А в ресторане… наплывает лицо следователя. Я даю ей затянуться из своих рук. И она сразу выдыхает дым из губ.

– Спасибо. От тебя так приятно пахнет пивом. И рыбой.

– А дамы говорят, это противный запах.

Она шепчет мне в шею:

– Я обожаю каждый твой запах! Всего тебя…

И водит языком по моей коже. Мы пересекаем Садовое кольцо.

– Было бы неплохо, если б мне сказали, куда мы едем, – шутит шофер.

– На Петровку, пожалуйста.

– «Девушка с Петровки»? – смеется шофер.

Мне нравится его юмор.

По абсурдному стечению обстоятельств Марек жил на Петровке, границе с Каретным рядом, снимая комнату в большой коммунальной квартире с пятью соседями. Тогда отдельное жилье для сдачи в Москве практически не существовало.

Дождь перешел в сплошной ливень и, кажется, зарядил до утра. Осеннее пиво… Я вздрагиваю и с ужасом думаю, не забыл ли я купюру на столе у ларька. Я судорожно лезу в карманы: сушки, сигареты, но…

– Ты это ищешь? – Лита достает из кармана замшевого пальто купюру. Я вздыхаю с облегчением. – Я боялась, что ты забудешь, и взяла, когда побежала за такси.

– Ты предусмотрела что-то?! Это невероятно! За это надо выпить, если сегодня вечером не произойдет революция!

Она смеется счастливо. Я даю двойной счетчик шоферу, и мы добегаем до лифта.

Марек открывает дверь и ведет нас по длинному коридору. Мы входим в его ярко освещенную после тьмы узкую, но высокую комнату.

Я знакомлю их с Литой. Он помогает ей снять пальто. Я внимательно слежу за ней. Она не обращает на него абсолютно никакого внимания.

– Выпьем польской грушёвой водки – «сердцу будет веселей»!

Марек когда-то учился в университете. Он смотрит на Литу: она в обтягивающем шерстяном платье, подчеркивающем талию. И грудь. Марек крутил какими-то крупными делами, я никогда не спрашивал какими. Он собирал коллекцию сапожков и как-то похвастался мне, хотя он был не хвастун, что в этих сапожках у него всегда растолкано до пятнадцати тысяч. Новыми. Сапожки были расставлены по всей комнате: разных фасонов, размеров, высоты. «Но никому и в голову не придет искать в них деньги».

Он достал бутылку водки с грушей внутри.

– А как она туда попала, Алеша? – удивилась Лита.

Платье еще резче подчеркнуло грудь, когда она набрала воздуху для вопроса.

– Она растет из косточки, – сказал Марек. Он, видимо, имел в виду зернышко.

Марек достает три хрустальные стопки и наполняет их на две трети. Распечатывает пачку швейцарского шоколада и английских крекеров.

Я все ждал, когда Лита посмотрит на него, но она смотрела только на меня.

– За тепло и свет, когда на улице мрак и холод.

Мы подняли хрусталь, коснулись звоном и выпили.

– А вы? – спросил Марек.

– Я не пью водку, – опустив взгляд, сказала Лита.

– Тогда – дамский угодник: шоколад, – почувствовав накаленные вольты, перевел разговор Марек.

Я взял несколько крекеров, которые таяли во рту. «Почему у нас таких не делают?» – подумал я.

Марек попросил Литу пересесть в кресло, открыл диван и стал показывать образцы из «пришедшей партии».

Меня поразило, с каким профессионализмом Лита соображала в вещах. Как она разбиралась в европейской и отечественной моде.

– Что тебе нравится? – спрашивает Марек, разливая нам водку. Я достаю сушку из кармана и протягиваю ему. Он делает останавливающий жест и протягивает мне крекеры.

– Ни-че-го.

– Почему?

– У меня нет денег. А деньги, как сказал мудрец…

– Это шестое чувство, без которого кисло с остальными пятью.

Я медленно опрокидываю водку в рот. И закусываю отечественной сушкой. Не потому, что я патриот.

Марек берет меня за плечи:

– Алеша, мне не нужно от тебя сейчас никаких денег. Нет! Скажи только, что тебе нравится или может пригодиться. Отложи, потому что завтра все это уже расхватается, – Москва ненасытный бездонный рынок. Когда продастся, уйдет, потом со мной рассчитаешься.

– А если не уйдет?

– Вернешь и забудешь.

– Что ты, Алешенька, сейчас это самое модное! В туалете… то есть на Неглинке, за это безумные деньги платят.

– За что?

– Джинсы с плетеными карманами, кофты-лапша, это самый крик, мохеровые свитера.

– У тебя умная консультантка.

– Что такое «лапша»?

– Тонкая, обтягивающая кофта, вязанная в английскую резинку.

Лита смелеет:

– Скажите, а можно Леше взять несколько, а потом рассчитаться и взять еще?

Я смотрю на нее в упор.

– Алеша… я только спросила.

– Алеша может взять не несколько, а много, сотню, сколько он хочет. Хоть все. И рассчитаться потом.

Лита моляще смотрит на меня и шепчет губами: я все сделаю…

Я оглядываю ее фигуру, колени, бедра и думаю.

– Лита, что тебе нравится? Выбирай.

Она чуть не вылетает из кресла от радости, но сдерживается.

– Это английские джинсы? – спрашивает она Марека. Он кивает. – И сшиты в Англии, сто процентов коттон и так далее?

Я смотрю на нее с нескрываемым изумлением. Марек кивает:

– В этом доме – на будущее – все только высшего европейского качества, подделок не бывает. У тебя деловой партнер, Алеша!

– Тогда можно взять… пять.

Марек улыбается.

– Пять вы будете брать с Алешей себе, чтобы носить. Дома, на улице, в гости.

«Кому она продаст пять?» – с ужасом думает внезапно трезвеющая голова. Моя.

– Как насчет пятидесяти? Тогда я смогу дать лучшую цену. Сто, двести, сколько?

О чем они говорят?!

– И все в кредит?

– Я думал, такая деловая дама не любит повторяться.

– Я согласна… То есть, Алеша, я справлюсь.

Я не верю своим ушам.

– Давай пять тысяч!

– Пять тысяч у меня нет, есть только тысяча.

Я смеюсь.

– Что так мало?!

Он наливает водку снова и садится рядом.

– Будь один раз галантным джентльменом: откинься в кресле, расслабься, выпей водки и дай даме выбрать все, что ей нравится. Дай ей полную свободу. Не бойся, все, что останется, вернешь!

Он не знал, кому хотел дать полную свободу!.. Она сидит и что-то быстро на губах считает.

– И давай не тянуть, мне еще дорогих гостей везти в ресторан на обед.

– Извини, я тебя задерживаю.

– Я потерплю.

Она смотрит мне в глаза, а я с водкой в руках киваю. Без водки – я бы точно не кивнул.

– Пятьдесят пять пар джинсов, трех размеров, двадцать пять кофт, двадцать пять свитеров, сто пар колгот, тридцать батников, тридцать упаковок резинки и…

Она останавливается под моим взглядом и замирает. Потом продолжает по инерции:

– …Женские платки, если есть другие цвета, Алеша возьмет пятьдесят.

Марек, как самое обыкновенное в жизни, достает большие нейлоновые сумки, громадные пакеты из всех потаенных мест, ложбин, углов и полок начинает собирать заказ.

– Кого ты ведешь на обед? – чтобы что-то сказать, спрашиваю я.

– Ты их не знаешь: Алексей и Лита. Я не привык встречать гостей с пустым столом.

Он выкладывает все на диван, она выбирает цвета. И потом быстро и аккуратно все складывает. Получается компактно.

Мы едем на его «форде-таурусе» в «Националь», доставшемся ему в наследство от его дипломатических родителей, вернувшихся в Варшаву.

Метрдотель кланяется Мареку, и нас проводят сквозь кордон. Стол великолепно накрыт, он заказал заранее.

– Неужели я тебя удивил? – смотрит на меня Марек.

– Таким столом – еще бы!

– Наконец-таки.

На Литу начинают оборачиваться взгляды. Она немного ежится. Марек достает из пакета шелковый, расписанный французский платок и набрасывает ей на плечи.

– Здесь бывает немного холодно.

Я сажаю ее спиной к залу, оценивая такт Марека. Ее грудь, затянутая в тонкую шерсть, не может не привлекать внимания.

Стол накрыт на шестерых.

– К нам, может, позже присоединятся, – отвечает он на мой взгляд.

На столе бутылка обледеневшей «Столичной», венгерское шампанское из муската и бутылка итальянского вермута. Марек что-то шепчет стоящему навытяжку метру, и через мгновение Лите приносят апельсиновый сок в тонком хрустальном графине, который днем с огнем по всей Москве не сыщешь. И рядом ставят хрустальный бокал. У нее от удивления округляются глаза.

– Я так понял, наши пристрастия – не ваши пристрастия, и взял на себя смелость принять историческоерешение – заказать вам сок.

Я еще раз поражаюсь его знанию русского языка.

– Спасибо! Водку я пью только под запеченного фазана!

Я удивляюсь, что Лита умеет шутить. Похоже, я всему поражаюсь и удивляюсь в этот вечер. Есть повод, по которому стоит…

– А я знаю место, где подают фазанов и медвежатину – в Архангельском, там есть усадьба.

Метрдотель наливает Лите апельсиновый сок. Она обнимает плечи платком и смотрит нерешительно и одновременно не сдерживая возбуждения на меня. На губах – свежая помада.

Мэтр спрашивает взглядом Марека и после кивка открывает «Столичную».

На столе стоят всевозможные рыбные лакомства: красная икра, черная, крабы, кальмары, осетрина, стерлядь, паштеты, морские печени.

Марек поднимает рюмку:

– Я надеюсь, пару капель шампанского можно Лите, один раз?

Он смотрит на нее, потом на меня. Я киваю. Он наливает.

– Первый тост я хочу произнести за прекрасную Даму, которая оказалась консультантом великолепного класса! За вас!

Звон стекла, хрусталь бокалов. Лита едва пригубливает шампанское и берет апельсиновый сок. Отпивает и начинает намазывать бутерброд черной икрой и кладет его мне на тарелку.

Я целую ей руку, у-у, я пьян. Она становится малиновая. Потом пунцовая. Марек начинает ухаживать за ней, потом накладывает мне по куску каждой рыбы и говорит:

– Ешь!

Он наполняет наши фужеры. А я откусываю бутерброд с черной икрой. И смотрю в зал, Литино присутствие все еще не дает покоя им, и многие смотрят даже на ее затылок, на волосы, собранные сзади в пук.

– Алеша, а можно я спрошу?

– Да, конечно.

Я начинаю пробовать рыбу и обалдеваю от ее вкуса. Деньги все-таки дают возможность осязать и…

Она впервые смотрит на Марека (как сквозь стекло).

– Скажите, а почему вы так любите Алешу?

– А вы?

– Его нельзя не любить.

– Вот вы и ответили.

– А если серьезно?

– У нас есть один маленький секрет – в прошлом…

Я делаю движение рукой.

– …который я не могу открыть. Поэтому лучше выпьем за моего необыкновенного друга, который обладает весьма повышенными пятью чувствами и не может ими пользоваться в полной мере – не имея шестого, которое мы должны помочь ему приобрести. За Алексея!

Лита с бокалом сока наклоняется, чтобы поцеловать меня, я забываю и чуть не отдергиваюсь. Потом вспоминаю, что мы не одни, и подставляю ей щеку.

Мы выпиваем с Мареком водку, и я запиваю ее каким-то морсом. Лита ухаживает за мной и кладет крабы.

Я чувствую, что мне надо освежиться, и встаю.

– Алешенька, я провожу тебя, – говорит Лита. Зал приковывает магнитом. Марек внимательно смотрит на меня.

– Алексей, даже не вздумай!..

Мы выходим сквозь стеклянные двери, и кто-то уже кружится вокруг. (Отсюда мы без боя…).

– Лита, – она держит меня за руку, – сколько у тебя с собой денег?

– Я получила стипендию. А что?

– Чтобы мы могли рассчитаться. Твоей стипендии не хватит даже на черную икру! – говорю я, улыбаясь.

– Мы рассчитаемся, когда я все продам. Алешенька, а здесь есть место, где можно поцеловаться?

– Есть, – и я задаю этот вопрос подоспевшему метрдотелю.

Он заводит нас в свою комнату и оставляет одних. Она садится мне на колени и целует. И прижимается. Мы обнимаемся.

Я ополаскиваю лицо из какого-то кувшина с ледяной водой, и мы возвращаемся за стол.

– Лёшик, жульен из осетрины или грибов?

– Из осетрины, – говорит Лита.

– А для нее – из грибов.

– Чего мучиться, – рассуждает Марек, – закажу каждому по два. Виноват, что спросил!

– Царь Соломон не твой папа, случайно?

Литу приходят пригласить на танец. Я даже не успеваю сообразить. «Нет», – говорит, не глядя, Марек. И протягивает мне закурить мои любимые сигареты.

Я начинаю соображать, пытаясь поймать ассоциацию: ресторан, водка, сигареты, танцы… Ну что ж, уже и в ресторан не ходить! Я хочу отрезать себе голову… Чтобы не думать.

– А-алешенька, ты первый раз пригласил меня в ресторан, – шепчет склонившаяся Лита.

– Марек, давай выпьем.

– Подожди, сначала я положу тебе по куску каждой рыбы, что ты не попробовал. А Лите смешаю красную икру с черной.

– А разве так можно?

– Попробуйте.

– Очень-очень пикантно, – сказала, попробовав, она.

Слово «пикантно» я никогда от нее не слышал, откуда она его знает?

Она чувствует:

– Алешенька, тебе не понравилось, как я сказала?

– Все нормально, ешь и скажи спасибо заморскому гостю из оперы «Польша».

– Спасибо, Марек, – тихо произнесла она.

Я почувствовал нездешний аромат и запах шелестящих одежд. К нашему столу приближалась элегантно одетая, в ярком платье, леди.

Неужели идет ко мне знакомиться? Улыбнулся я. Наши взгляды встретились. Она улыбнулась в ответ.

– Бонжур, – сказала ароматная, элегантная дама.

– Познакомьтесь, это Вивьен, а это мои друзья, – и Марек представил нас.

– Я плохо говорю по-русски…

– Мы все говорим нехорошо по-русски… – успокоил я ее. – В этой стране все плохо говорят по-русски!

– Да и не разговаривать мы собрались, а гулять. Покажи им французскую удаль, – поддержал с улыбкой Марек. – А то после проигрыша Наполеона никто не показал.

Вивьен, не скрывая удивления, смотрела на Литу.

– О-ё-ёй, твои полья-чьишки.

– Вот, еще одна Грушенька Карамазова! Почему опоздала? – спрашивает Марек.

Я начал ухаживать за садящейся Вивьен, наполняя тарелку.

– Возила мама в ГУМ. О-ля-ля!.. Она сотрясена.

– Потрясена. За опоздание – штрафную! Что будешь пить?

– Что пьют мессиры?

– Водку. Как русский мужик!

– Бокал водки и… Я не закончила: бокал шампанского. Я все-таки француженка.

– С какой икрой вы будете бутерброд? – спросила, рассматривая ее, Лита.

– С какой и вы, – нежно ответила Вивьен и улыбнулась.

Она подняла оба бокала. Я с удивлением смотрел на нее, не веря.

– За моих новых друзей и вашу очаровательную компанию. До дна!

Она выпила бокал водки и запила бокалом шампанского. Марек смотрел на меня, как изобретатель и открыватель. Я протрезвел, у меня появилось второе дыхание.

Вивьен не выдержала:

– Простите, ви из Росьсии?

– Да, – улыбнулась ей Лита. – Я из Москвы.

– Такого не может быть. Ви как фея – из одуфанчиков. Я никогда не видела такой фигуры в здесь.

– Лита, встань, покажись Вивьен в полный рост.

Она встала.

– Это изумительно! – раскрыла изумленно глаза Вивьен.

– Она думала, что только в их камамберной Франции есть Брижжит Бардо и Мирей Дарк.

– Она бы била знаменитой моделью в Париже. Такие фигуры рождаются раз в столетие. Их создает не человек.

– Пора выпить за девушку моего друга с экзотическим именем Лита.

Лита раскраснелась от всеобщего к ней внимания.

– Алеша, мне так приятно. Спасибо, Вивьен.

К нашему столу кто-то опять приближался.

– Не танцуют, обе, передай всему залу, – сказал небрежно Марек.

«О, большой будет бой», – подумал с приятностью я.

Вивьен выпила второй бокал водки и бокал шампанского.

– Марек, ти думаешь, я фас догнала?

Мы рассмеялись. Она откусила Литин бутерброд.

– Как вкусно, я знаю, это Марека спешиалите. Как это будет по-рюсьски?

Принесли жюльены и запотевшую бутылку новой «Столичной».

– Алеша, мало уделяешь внимания дарам моря, нужно выпить.

Душе нужен загул, ох как нужен. Загул! Марек наполнил бокалы и оглядел нас.

– Позвольте мне вас спросить, Лита: вы бы на кого-нибудь променяли Алешу?

Она даже вздрогнула, не поняв, что это тост.

– Никогда в жизни!.. – слегка драматично произнесла она.

– А ты, Вивьен, променяла бы меня на кого-нибудь?

Она выпрямила плечи, элегантные плечи.

– Да, на Алексея…

И она коснулась пальцами моей руки.

– Вот видишь, Алеша! Так выпьем за верных девочек в России и неверных мамзелей во Франции.

Раскаты смеха, звон, дыхания. Я помедлил, задумавшись.

– Ты не хочешь выпить за верность в России?

– Я думаю, это зависит не от национального колорита, а от индивидуума.

– Он хочет выпить со мной на брюдершафт, – предложила Вивьен. – Чтобы он говорил мне «ты».

Она переплела наши руки, и мы выпили до дна водку. Потом наклонилась и, не закрывая глаз, поцеловала меня в губы.

Марек произнес:

– Темп ты взяла, Вивьен, явно космический. По-моему, ты уже всех перегнала. Покушай жульен и охладись ледяным шампанским.

Лита улыбалась.

– Я никогда не видела, как тебя целуют другие женщины. И всегда хотела увидеть. И почувствовать, что они чувствуют. Так же, как я? Умирают ли от счастья. Задыхаются ли они от счастья и от…

Вивьен, услышавшая долетевшую фразу, сказала:

– Я могу поцеловать его еще раз, чтобы было понятней, – и она, наклонившись, поцеловала меня в губы. Задержавшись чуть дольше, чем положено. На сей раз закрыв глаза.

– Как тебе диоровская помада? – спросил с интересом Марек.

– Не почувствовал, – ответил с улыбкой я. Самое поражающее, что Лита абсолютно и никак не ревновала, а даже получила удовольствие от нашего поцелуя. Ее лицо застилала медленная, чувственная, откровенная, притягивающая улыбка.

– Похоже, пора пить за дружбу Франции и России и л’амур де труа!

– Я согласна! – Вивьен подняла бокал.

Лита взяла бутылку, опередив Марека, и капнула себе в сок немного шампанского.

– Ты не против, Алеша? – никак спросила она.

– Почему он будет против, если тьебе будет хорошо? – спросила Вивьен.

Мы рассмеялись.

– Это долго объяснять, – сказала Лита.

– В России столько условностей. Надо жить сегодня, зафтра ничего может не бить. Надо пить, гулять, красиво одеваться и…

– И? – спросил Марек.

– Вот за это «и», каждый добавив свое, мы и выпьем.

Она перешла на обычные рюмки. Но водку все равно запивала шампанским.

Я смотрел на нее с мягкой улыбкой. Она попросила паштета.

– У меня двье половинки в душе: одна полофинка рюсьская, другая – французская.

– А посередине? – спросил он.

– Это не душьа, это для Марека! Отдушина… – отмахнулась она.

И мы рассмеялись. Ее лицо было достаточно выразительно.

– А для Алексея? – спросил он.

– Что для Алексея?

– Что у тебя есть для Алексея?

– Я.

– Смогла бы с ним ночь провести?

Она вскинула удивленно брови.

– Еще как! И не одну! Но у него есть своя богиньюшка. Поэтому, Марек, налей бокалы…

Он исполнил.

– …Я хочу выпить за абсолютную красавицу, очарофавшую меня, по имени Лита!

Она наклонилась и поцеловала ее в щеку.

– Я завидую твоей ночи, Алексей, – задумчиво сказал Марек. И дуализм сказанного даже я не сразу понял. (А поняв, так и не понял, что он хотел сказать.)

На горячее Марек заказал осетрину, запеченную по-прибалтийски.

Я смотрел на модные часы одетого, как с картинки, Марека: полночь. Я не хотел даже думать, как мы будем добираться домой. С какими приключениями.

– Марек, у меня в машине французский наполеон, мама привезла из Парижа, я хочу угостить твоих друзей. Надеюсь, что Лита не бережет своя фигура и этим занимается Алексей.

– Не в бровь, а в глаз, поэтому у нее такая фигура, что ею занимается Алексей!

– За Алексея и Литу! – произнесла тост Вивьен.

Принесенный французский наполеон таял во рту, разрезанный метрдотелем.

– Маречек, я хочу немного ликера – после такого обеда. У меня в машине…

– …Мама привезла, я уже принес, твой любимый «Гран-Марнье,» – и он достает из пакета бутылку.

– Ты такой очаровьашка. – Она улыбается.

Вивьен заставляет нас всех попробовать ликер и обязательно Литу.

– Я хочу, чтобы ви попробовали французская жизнь.

Ликер имеет необыкновенный вкус и странный аромат. Она наливает мне еще и еще, чувствуя, что мне нравится.

Два часа ночи, мы остались одни в зале, я удивлен, что нам никто не осмелился сказать любимое национальное словечко «закрыто».

И отвожу Марека в сторону.

– Марек, я хочу вас угостить, только…

– Ты с ума сошел, еще одно слово, и я вообще перестану считать тебя своим другом. Я пригласил вас на обед, а ты будешь платить? Обрети «шестое» чувство, тогда будем говорить. А пока, даже без «шестого» чувства, я хочу, чтобы ты воспользовался остальными пятью. Вот тебе ключи от моей квартиры, комнаты. Я поеду к Вивьен. Возьмешь мою машину, только не носись, как на своей. После выпитого. А завтра я приеду с Вивьен, и мы съедим поздний завтрак вместе.

Уже через зал несли макси-пальто Вивьен и мини-пальто Литы. Бойцов не осталось!

Сначала я не понял, где я и как я здесь очутился. Высокие гардины закрывали единственное высокое окно, и свет в комнату не проникал. Грудь упиралась мне в плечо, но чья это грудь? А кто это целует меня сверху в губы, если грудь и голое тело сбоку? Кто-то отдергивает штору, свет льется, мчится в комнату.

Это Вивьен. Ее язык касается изнутри моих губ. Лита бы не осмелилась.

– Доброе утро, соньи! – говорит она.

– Мы привезли французское шампанское, с утра оно помогает, – говорит Марек и выходит, чтобы Лита могла одеться.

Вивьен не отрывает глаз от ее тела.

– Ты больше прекрасна, чем я предстафляла, – говорит с восхищением она.

И тут же шутит:

– Ты можешь теперь выйти, я одену Алеша!

– Вивьен любит гулять по нескольку дней. Ты свободен, Лита свободна? Какие у вас планы?

– Прежде всего позвонить домой и выслушать дозу нравоучений.

– О, я беру твоего папá на себья, – говорит Вивьен.

– Причем легко, – смеется Марек.

– Мы можем съесть поздний ленч во французском посольстве. Там неплохой повар, а вечером…

Я смотрю на Литу, она в легком изумлении от происходящего.

– …а вечером я хочу пригласить Лита к себе и подарить ей что-то.

– Благодарю вас, вы очень добры, но мне нужно съездить домой переодеться.

– У меня очень много новых платья из Парижа, которые я никогда не одевала. Правда, они французские…

Мы все от души смеемся.

– Это высший класс в Москве, – говорит Марек.

– А я волновалась, что вам не понравится.

Мы прощаемся до вечера, и Марек заставляет меня взять его машину, куда он с Вивьен выносит и относит сумки и пакеты.

Я отвожу Литу домой.

– Алешенька, тебе так идет, когда ты за рулем. Мне очень нравится, ты такой элегантный. Можно я продам всю тысячу джинс и мы купим тебе машину?

Я кручу пальцем у виска, и она целует мою руку. Интересно, что она говорит это всерьез.

Я жду, пока она переодевается, красится, не заходя в ее дом. Курю «Мальборо» и думаю, что день убит.

Она появляется, извиняясь, что так долго. Но когда моросит дождь, я сижу в машине, есть мои любимые сигареты и не надо плестись в институт… я могу ждать. Тем паче это редкий раз, если вообще не «первый и последний». Я выезжаю на шоссе, названное в честь города Ленинграда. Потом и этого города не станет. Мы едем на Мосфильм, я лавирую в потоке и сворачиваю на Беговую. Достаточно пустынный перешеек, ведущий к набережным Москвы-реки.

– Почему ты мне не рассказала о встрече со следователем?

Она вздрагивает от неожиданности, касается своей губы и смотрит на меня.

– Я не хотела тебя волновать или расстраивать. Ты только-только успокоился… Он сказал, что… одного из них выпустили за неимением достаточных улик…

– И что это значит?

– Я не знаю, что это значит…

– Это значит что тебя не насиловали, раз нет улик. И его выпустили.

Она перехватывает горлом воздух.

– Алеша… Он попросил меня написать на бумаге, как все произошло, в мельчайших деталях. И подробностях.

Я молчу.

– Он также хочет увидеть… Хотя я его просила избавить тебя от этого.

Опять все сначала, опять следствие, когда же будет суд? Когда понесут наказание за преступление те, что преступили?

Сколько это еще будет тянуться? Вот-вот октябрь.

Я не хочу оставлять ее в машине, да еще иностранной, и завожу домой. У отца операционный день, мама еще не вернулась. Пять часов дня. Время – условность. Его придумали люди, зачем? Я быстро принимаю душ и меняю одежду, только сейчас соображая, какой будет скандал, если вернется отец. Он в святом разумении, что она прошлое и все кончено. Я молниеносно одеваюсь и беру ее за руку.

Она с грустью смотрит на меня:

– Алеша, поцелуй меня, мне так хочется…

Я не могу пересилить себя. Слишком много воспоминаний.

– Не здесь.

Мы выходим из дома, я пытаюсь быстро пройти к машине и ловлю себя на мысли, что боюсь встречи с лысым, изнасиловавшим. Когда я с ней. Вдруг она увидит его. Он увидит ее. И я узнаю что-то – другое… Совершенно другое, чего не знал до этого.

Вечером неожиданно мы едем на просмотр французского фильма «Пощечина», в котором играют замечательные актеры. А потом к Вивьен, развлекаться.

У Литы безусловный талант к продаже и спекуляции. В первый же день она продала десять пар джинсов.

– Меня чуть не разорвали на куски, – говорит она возбужденно. Все расхватали мои телефоны, и теперь я могу встречаться по уговору и совсем не приезжать… туда.

И тут же она продолжает:

– Одна девочка хочет взять сразу пятнадцать пар и увезти во Львов. И масса других предложений. Многие хотят брать оптом, чтобы еще на этом заработать.

Я думал о своем.

– Алешенька, я хочу, чтобы ты взял еще сто пар джинсов у него. Не бойся.

– Ты с ума сошла? Надо рассчитаться прежде за эти…

– Я к концу недели все закончу, и тогда…

– И тогда ты остановишься.

– Когда у нас появятся свободные деньги, я хочу, чтобы мы обедали где-то, даже в ресторанах. Я не хочу, чтобы ты ходил голодный. Ты ничем не хуже, чем какие-то поляки или французы.

Я посмотрел на нее внимательно:

– Я никогда никому не завидую.

– Я хочу, чтобы у тебя была лучше жизнь, чтобы ты себе ни в чем не отказывал. А ты все время себе отказываешь…

«Ты уже устроила мне лучшую жизнь», – подумал я про себя, но ничего не сказал.

– Для этого нужны только деньги, – продолжала, возбуждаясь, она. – А заработать их пара пустяков. Взять в одном месте, отвезти в другое – это ж совсем нетрудно. Только бы ты был согласен.

– Я не хочу рисковать тобой.

– Мой Алешенька… Риска никакого нет. Я так выгляжу, что никому и в голову не придет…

– А когда ты примелькаешься?

– Хорошо, я буду делать это редко.

Она вдруг улыбается:

– Но большими партиями!

Я смеюсь, а она сжимает мою шею своими тонкими, как лоза, руками.

К концу недели все было продано. Я не верил. Прежде всего я рассчитался с Мареком – за все. И он тут же меня заставил взять новую партию ходового товара. На сей раз…

– Не плати сейчас – это в долг. Трать оставшееся. Хоть почувствуй, что такое деньги и жизнь, которые можно тратить на все, что душе угодно. Развлеки свою девушку, в которую влюблена Вивьен.

Я раздумываю над его словами. Развлекать ее – действовать вопреки.Развлекать виноватую.

И поступая, естественно, вопреки: я покупаю ей в подарок дорогие французские дизайнерские джинсы, единственную пару, шерстяную итальянскую кофту с красивыми рисунками и тончайший свитер из ангорской шерсти.

Вечером я даю ей пакет и говорю, чтобы она померила. Все сшито как будто на нее. У меня неплохой глазомер! Она спрашивает, за сколько это нужно продать. Я, поколебавшись, говорю: это тебе, сувениры. Я даже не хочу это называть подарками. Я не должен ей делать подарков…

Она в абсолютно экзальтированном состоянии – обхватывает мои плечи и зацеловывает мое лицо.

– Алешенька, спасибо, мой любимый!

Лита не хотела брать ни копейки из заработанных денег. Единственный раз не слушаясь, даже не боясь моего гнева. Категорически отказывалась. Требовала,чтобы все деньги были у меня, так как без меня не было бы вообще ничего. И чтобы я распоряжался ими, как хотел. И тратил на что угодно. Но главное – чтобы не морил себя голодом. Папа давал на обед рубль, который я не тратил, а экономил, чтобы пойти с ней в кино. Или еще куда-нибудь.

Теперь мы питались, мы обедалитолько в ресторанах, часто в «Национале», «Белграде» или «Пекине». Ходили в театры, на эстраду. Ездили только в такси (я сломался). Я пил дорогие коктейли, шампань-коблер, а она апельсиновый сок, сок манго – в баре, в гостинице «Россия», где барменша оставляла специально для меня сигареты «Мальборо».

Часто я брал стоящую без дела машину Марека и подъезжал с ней на Неглинную или к Пассажу на Петровке. Сумки и вещи были в багажнике, она брала две-три с собой и возвращалась, продав, взять еще. Так было меньше риска. И я чувствовал, что, чуть что, смогу выручить ее. Или выдернуть из плохой ситуации. Ей было категорически запрещено продавать мужчинам. Только девушкам, так что риск был никакой, в этом смысле.

Она заканчивала все за час или полтора. Садилась рядом, поджимала ноги и говорила:

– Алешенька, повези меня в такой ресторан, чтобы нас вкусно накормили. Как никогда.

И с замиранием слушала, как я вслух рассуждаю, выбирая-предлагая рестораны и их коронные блюда.