Текст книги "Лита"

Автор книги: Александр Минчин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Мои приятели художники-абстракционисты сообщили, что в конце сентября будет выставка нонконформистов. Как теперь себя называли запрещенные и неофициальные художники. «Выставка в Измайловском парке». Так как Лита в последнее время стала интересоваться живописью, рассматривая альбомы, пока не имела возможности передать их мне, я решил пригласить ее на выставку. Хотя другая, Вика, знала, разбиралась в живописи и даже рисовала. Мне казалось, что так я оправдаю, зачем и почему я встречаюсь с ней. С Литой. И что это не свидание. Так как причина – выставка.

Она безумно обрадовалась:

– Да, Алешенька, я так рада, я так счастлива.

– Чему?

– Что ты подумал и пригласил меня. Хотя любая бы сочла за счастье пойти с тобой.

Я подумал.

– А где она будет?

– В парке.

– А как мне одеться?

– Живописно, – пошутил я.

– Мы пойдем одни или с нами еще кто-то будет?

Обычно она никогда не задавала вопросов.

– Возможно, брат, он увлекается живописью.

– Максим?

– Да, я его пригласил тоже.

В трубке повисло молчание.

– А когда это будет?

– В последнее воскресенье августа, кажется.

– Я совсем забыла, я обещала помочь маме… У нас будет генеральная уборка квартиры. Ты не очень обидишься, если я не пойду?

– Как хочешь.

– Не обижайся. Мне неудобно подводить маму.

Я был удивлен: первый раз за все это время Лита отказывалась увидеться пойти со мной.

Она тут же начала оправдываться:

– Я люблю с тобой встречаться наедине. Когда ты один, и мне не нужно тебя делить ни с кем. И кажется, что ты принадлежишь только мне одной.

И тут она сказала фразу, на которую я не обратил сначала внимания:

– Давай встретимся до выставки или после.

– У тебя же генеральная уборка?

– A-а… я имела в виду, в субботу. За день до того…

– Посмотрим. – Я повесил трубку.

И вздохнул с облегчением: вроде выполнил долг. Была бы честь предложена. Она привыкла, что мы неделями не виделись. Хотя и удивился необычности ее отказа и еще более странному объяснению. Сестра говорила, что Лита дома ничего не делала: только берегла себя «для Алеши». Наряжалась и красилась.

На выставку в парк я пошел с Викой и Максимом. Они затеяли умные разговоры о цветах, полутонах, красках, а я просто ходил и наслаждался свежей, яркой живописью. И беседами с художниками, одному из которых я потом заказал портрет.

После выставки мы поехали есть ранний обед в «Националь». «Хлеба и зрелищ» – был девиз Максима. Однако он почему-то быстро исчез. Обычно он, пока всё не съедалось и не выпивалось, никуда не исчезал.

Я провожаю Вику домой после обеда. Она говорит:

– Мамуля спрашивает, куда ты пропал. Что ей сказать?

– Не знаю… Скажи, я тоже скучаю по ней.

– Хочешь подняться наверх?

– Не сейчас, уже поздно.

– Раньше это не было поздно… Что происходит, Алеша?

– Вик, чтобы ходить в гости, нужно настроение.

– Ты хочешь сказать, у тебя нет настроения видеть меня?

– Чисто девичий вывод.

– Ты заметил, что со дня моего приезда ты ни разу не поцеловал меня в губы?

Это я невольно перенес запрет с одной на другую. Моя вина.

Я наклонился, и она готовно подставила мне губы, мы поцеловались. Я «искупил» вину.

Она расслабилась:

– Как прошло твое лето?

– Никак, читал, собирал библиотеку.

– Почему ты не спрашиваешь, как мое?

– Зачем? Оно уже прошло.

– Я очень скучала по тебе. Не могла дождаться, когда вернусь. Тебе это не интересно?

Я не знал, что сказать.

– Мы теперь всегда так будем встречаться: раз в неделю или раз по праздникам?

– Что ты хочешь предложить?

– Чтобы все было, как раньше. Когда мне казалось, что я живу в сказке, которая не кончается.

– К сожалению, все сказки кончаются.

– Моя – нет, для меня ты остался по-прежнему принцем из сказки.

– Спасибо. – Я взял ее опрометчиво за локоть, она сразу прильнула ко мне.

– Алеша, не исчезай. Не оставляй меня одну, не заставляй ждать долгими вечерами и отворачиваться от взгляда мамы. Не зная, как избежать ее глаз. Не зная, что сказать.

– Хорошо, – просто согласился я.

Она стала целовать мою щеку в благодарность. Мы попрощались около ее дома. Я пообещал завтра прийти на чай.

Я схожусь и расхожусь с Литой опять.

Максим уже несколько недель, как переехал к метро «Фрунзенская», но с какими-то странными условиями, так что я к нему не заходил. Он снимал комнату. И были какие-то соседи.

Лита… Мы виделись крайне редко. Она уже не ловила мой взгляд в институте: следовать ей за мной и умолять о свидании категорически запрещалось. У нее появилась новая знакомая – Марта, о которой она мне вскользь упомянула. Они познакомились во время очередной толкучки на Неглинной. Та продавала солнечные очки. Они разговорились, и Марта пригласила ее выпить горячий шоколад. Я догадывался, что Марта оказала быстрое и глубокое влияние на Литу. Они были увлечены друг другом. Лите нужно было на кого-то и кому-то изливать свои чувства и эмоции. Даже ее манера повязывать платок на голове изменилась. Они познакомились… Я еще не представлял всю глубину и пропасть этого знакомства. Я вообще ничего не представлял, что происходило: считая, как слышится, так и пишется. Однако…

Раздается звонок. Я думал, это актриса звонит спросить, почему я не пришел на чай.

– Алешенька, здравствуй. – Это звонит актриса, но не та.

Я отвечаю что-то похожее на приветствие.

– Ты не очень обиделся, что я не пошла?

– Мне все равно.

– Я знаю, как ты хотел попасть на встречу сборной с профессионалами Канады…

– Я восхищен твоим знанием.

Пауза.

– И я смогла достать билеты на первый матч.

– Как?

– Я рассказала Марте о твоем желании, и она все устроила.

Марта знала какого-то хоккеиста из сборной. Знание хоккеистов уже относило ее в определенную категорию. Хоккеисты с девочками не дружили. У них не было времени на романсы. Разве что это была школьная страсть и «принцесса» класса до сих пор не сдалась. Тогда они, уязвленные, – герои страны – тратили время, пока не добивались сдачи – верха и низа. А так они с девушками, тем более невинными, не дружили.

– Когда матч?

– Завтра в семь вечера.

– С каких пор ты стала хоккейной болельщицей?

– С тобой мне все интересно. И Марта много рассказывала про эту игру. Мы даже ходили смотреть два матча.

– Я так понимаю, следующий рогоносец будет хоккеистом? Она, случайно, не вербует девочек для спортсменов?!

– Ну, Алеша… Я просто стараюсь не сидеть все время дома, а выходить куда-то.

– Не боишься ходить одна?

– Я не хожу одна. Со мной всегда Марта.

Мы встречаемся у входа в Лужники, и нас сминает дикая толпа. Все оцеплено кордоном. Впервые русские хоккеисты в истории хоккея выходят на лед с канадскими профессионалами. Событие, о котором говорит весь спортивный мир. (Кроме Африки. Там не интересовались зимними видами спорта.) Кто же лучше? Страсти накалены. Мы пробираемся между рядов, и я вижу много разодетых «центровых» юношей и девушек. Это было модно, это было событие семидесятых, и на нем должна была быть вся богема. Фарца, стоматологи, гинекологи, дельцы, бизнесмены, валютчики и прочие «знаменитости». Трибуны забиты, но Лита бесстрашно пробирается к какому-то яркому пятну. Где пустуют два свободных места. Я сверяю с билетами, и оказывается…

– Успели? – спрашивает яркое пятно.

– Здравствуй, милая! – говорит Лита, и они целуются в щеки. – Познакомься, это Алексей, а это…

– Марта, – говорит достаточно модно одетая девушка лет двадцати пяти. Стильно накрашенные глаза, стильный костюм. Никаких мини – изящные брюки и тонкий свитер, обрисовывающий грудь, под горло. Лицо немножко хищное и абсолютно уверенное в правильности каждого движения и поступка.

Гораздо умнее и зрелее Литы, отмечаю про себя.

Почему-то инстинктивно не протягиваю руку, и мы киваем друг другу.

– Садитесь, здесь прекрасные места и очень хорошо видно.

Я сажусь и оказываюсь в середине между ними.

– Лита мне о вас много рассказывала. Она просто бредит вами.

Лита улыбается, но как-то напряженно.

– Вы давно любите хоккей? – задаю я банальный вопрос, чтоб что-то сказать и перевести тему разговора.

– Мой первый любовник был хоккеист.

– И давно это произошло?

– Что, мой первый мужчина?

– Нет, ваше увлечение хоккеем.

Она подумала.

– Лет восемь уже.

Лита смотрит на нее с восхищением и напевно произносит:

– Марта очень смелая и всегда говорит то, что думает.

– Как, например: вы, Алексей, гораздо симпатичней, чем я думала.

– Это комплимент?

– Нет, это реальность.

– Но думаю, моя внешность к вашему увлечению хоккеем не имеет отношения?

Наши глаза внимательно скрещиваются, как шпаги, и какое-то мгновение изучают друг друга.

– Я объясняла Лите: женщина не может все вечера сидеть дома у телефона, она будет неинтересна мужчине. Она должна интересоваться многим и быть всесторонне развита. Тогда она будет интересна и привлекательна.

– А весь смысл женщины – нравиться мужчине?

Марта смотрит на меня и спокойно отвечает:

– Женщине приятно, когда она привлекает мужчин.

Лита напряженно слушает, ей, видно, очень хочется, чтобы мы понравились друг другу.

Раздается свисток, начался первый период. Зал замирает и разражается громом, как только шайбу перехватывает Харламов.

– Мы договорим в перерыве, если вы не против. – Ее глаза закрываются ресницами – на отрепетированное мгновение. «Безусловно».

Знаменитая тройка идет в нападение, но канадцы четко действуют в защите.

– Алеша, тебе нравится? – тихо спрашивает Лита.

Канадцы забивают первую шайбу.

– Очень. А почему ты шепчешь?

– Чтобы… быть ближе к тебе. Я так скучала.

Потом вторую. Зал взрывается диким воем. Я знаю всех в нашей команде, но никого в канадской. Смотрю на лед: белый овал, залитый огнями. Канадцы носятся, как истребители, русские стараются не уступать им в темпе. Идет хоккейная битва, какой я никогда не видел в своей жизни.

– Класс, а! – говорит Марта, поворачиваясь ко мне, и глаза ее блестят. Я смотрю на ее по-западному подрезанные скулы и думаю: какая-то нелегкость возникла между нами, как между сторонами, бьющимися на льду.

На перерыв команды уходят в разные выходы. Накал безумный, все боятся, чтобы не началась рукопашная драка. Она начнется все равно, но только в конце третьего периода.

– Как вам хоккей? – спрашивает Марта. Я смотрю на ее ярко накрашенные губы.

– Я думаю, это лучший хоккей, который в мире существует.

– Я тоже. Лита, ты хочешь что-нибудь поесть или попить?

Я не знал, что она ухаживает за Литой тоже…

– Может, после хоккея мы куда-нибудь сходим посидеть…

Она обрезается под моим вздрогнувшим взглядом. Я смотрю на нее с легким удивлением, пытаясь осмыслить сказанное.

– Да, конечно, – говорит Марта, – «Белград» будет открыт, «Гавана». – В то время самые модные и дорогие «кабаки». – Алеша, вы к нам присоединитесь?

– Не уверен. Я обещал быть дома.

– В вашем возрасте, я думаю, родители не волнуются, если вы возвращаетесь поздно.

Она слегка улыбается. Я не знаю, что ей ответить, и реплика повисает в воздухе.

Матч кончается победой канадцев 4:3. Но то, что русские забили «профи» три шайбы, было большое достижение. Все ожидали, что они влетят под «ноль».

Марта набрасывает себе кожаное пальто на плечи. Мы остаемся ждать, пока толпа схлынет с трибун.

– У Литы день рождения через несколько дней. Я спрашивала, как она хочет его отметить. Естественно, с вами, сказала она. Я надеюсь, вы тоже проведете этот вечер с ней и она не будет сидеть дома у телефона. Одна.

– Почему, она может провести этот вечер с вами.

– То есть?

– Я не думаю, что это ваша забота, как нам проводить время с Литой.

– Алешенька, я хочу быть только с тобой в свой день рождения.

– У меня есть ключ от квартиры подруги, она в Болгарии, и я говорила Лите, что вы можете туда поехать.

Я рассматриваю ее лицо. Мне хочется смять его или ударить. Отчего такое странное чувство. Или осквернить его.

– Марта такая умная, – говорит Лита, – она все предусмотрела.

Мы спускаемся с трибун.

– Так что, Лита, куда ты хочешь поехать посидеть? – спрашивает вперед смотрящая. (Предусмотрительная Марта.)

– Я пройдусь с Алешей и провожу его.

– Я надеюсь, потом Алеша не оставит тебя одну и проводит до самого дома?

Она внимательно смотрит мне в глаза. И я пытаюсь понять, отчего я проигрываю. С каждой ее фразой. Я проигрывал. И не могу понять почему.

Я прохожу вперед, оставляя их вдвоем, они о чем-то секретничают, договариваясь. Потом целуются, и Лита быстро возвращается.

– Тебе понравилась Марта?

– Безумно.

– Она так обо мне заботится. Я просто поражаюсь.

– Может, она лесбиянка. Их вроде тянет к тебе.

– Нет, у нее несчастная любовь. Он женат и так далее.

– Ну, я думаю, она не сидит сложа руки (или ноги) и не пропадает зря.

– Откуда ты знаешь? – удивлена Лита.

– Я догадливый.

Мы переходим через Лужниковский мост на другую сторону набережной.

– Алеша, можно я тебя провожу?

– Нет.

– Почему?

– Ты давно не была на Мосфильме? А потом такси повезет тебя в Измайлово?

Я сажаю ее в троллейбус, идущий к метро.

Пятого октября она звонит с утра и, замирая, спрашивает, увидимся ли мы сегодня. Я не хочу с ней встречаться только потому, что нужно. Или обязан, я никому ничего не обязан. Но альтернатива, что она будет с этой сучкой Мартой и та продемонстрирует ей, какой я невнимательный… Я соглашаюсь.

Почему в нашей жизни появляются люди, которые в ней абсолютно не нужны?

Я еду к Мареку, вместо лекций, купить ей подарок. Марек:

– В человеке все должно быть прекрасно: и деньги, и портмоне, и карман.

Он любил собственные афоризмы. Я покупаю ей кожаное дамское портмоне с большим количеством отделений. И необыкновенную сумку, сделанную из лисы (под цвет Литиных волос), вертикальную, как коробка из-под шляпы.

Он дает мне фирменный пакет и обычную скидку. И предлагает мужские замшевые ботинки. Я сегодня в «соглашательном» настроении, к тому же на зиму опять носить нечего. Я люблю замшу, в ней есть что-то притягательное – я никогда не любил кожу.

Мы встречаемся с ней на Маяковской, место, от которого у нее ключи, – около Патриарших прудов, в Булгаковском переулке. Безлюдные улочки, неубранная листва, тишина, покой – октябрь.

Мы заходим в квартиру, она маленькая, но уютная, со средней кухней: москвичи проводят всю свою жизнь на кухне.

Она раздевается, и я вижу новое гарусное платье, облегающее фигуру. Платье голубого с зеленым отливом цвета. Оно подчеркивает еще больше ее формы и великолепную фигуру. А я думал, у меня не осталось к ней желания…

Она неправильно истолковывает мое рассматривание:

– Это Марта подарила.

– Можно хоть сегодня не произносить это имя.

– Хорошо, Алешенька, хорошо, милый.

Она тщательно причесана и красиво накрашена.

– Сколько заняло времени собраться?

– Три часа, может, чуть больше. После трех я не считала. – Она улыбается. Искрятся глаза.

– У тебя сегодня важный выход?

– Да, встреча с тобой.

Я вручаю ей бутылку французского шампанского и подарки.

– С днем рождения, Лита, – говорю я.

– Спасибо, Алешенька. Я не заслужила таких красивых подарков.

– Почему? – спрашиваю я.

– Ну, не знаю… – Она отводит глаза.

Потом уходит, кладет шампанское в холодильник и возвращается.

Лита привезла полную сумку еды, салатов, свежий торт. Она стала накрывать на стол. Какая-то натянутость чувствовалась в ее движениях. И стояла в воздухе.

– Хочешь кого-нибудь еще пригласить?

– Нет, – поспешно, сбивчиво ответила она, – я счастлива, что мы вдвоем.

В ее тоне, в голосе звучал какой-то фальцет. Она что-то не договаривала.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, нет, Алешенька, ничего. Что может еще случиться, я езжу на городском транспорте.

Она привезла с собой даже тарелки и вилки.

– Я не хотела пользоваться чужим.

Она подошла и обняла меня.

– Алеша, ты совсем-совсем не любишь меня?..

– Я не могу с тобой говорить о своих чувствах.

– Почему?

– Это патология, я не смогу это объяснить. Я презираю тебя, что до сих пор…

– Ты со мной?

– …не могу без тебя. Я не смогу переступить через то, что случилось. Произошло с тобой, со мной.

– Алешенька, а ты можешь не думать об этом? – Она сжала меня за талию.

– Не могу.

– Может, ты выпьешь и все забудется.

– Я разное пробовал. Поверь мне, чтобы отрезать, обрубить желание к тебе.

Она приникла губами к моей шее.

– Не говори так, я хочу, чтобы ты меня желал.

– Но это патологическое желание, ненормальное, я мучаюсь из-за этого.

– Ну давай чаще… разрешать твои мучения.

Я взглянул на нее удивленно: раньше она не шутила на эту тему. Никогда.

– У тебя кто-то есть? – спросил отстранено Алеша.

– Почему ты вдруг спросил? Раньше я никогда не шутила на эту тему. Не осмелилась бы… Что ты, Алешенька, кто у меня может быть… Я безумно люблю тебя.

Она потерлась красивой щекой об мою.

Какая-то тревога засела внутри меня, и я не мог с ней справиться.

– Давай выпьем, ведь это твой день рождения.

Она с грустинкой улыбнулась.

– Ты, наверно, желал бы, чтобы я не родилась.

– Почему?

– Я бы не доставила тебе столько боли и горя…

Я разлил подмерзшее шампанское в бокалы.

– Все предопределено, и от фатума, как не беги, не убежать…

– Ты так хорошо говоришь, Алеша, так бы и слушала тебя целые дни и ночи. И новые дни, и новые ночи. Всю жизнь.

Я дал ей в тонкие пальцы тонкий бокал.

– За тебя, Лита! Чтобы жизнь налила тебе хоть одну рюмку счастья.

– Спасибо, Алешенька. – Мы коснулись бокалами, и я стал пить шампанское.

Она стала ухаживать за мной и просить, чтобы я попробовал разное. Она готовила салаты сама. Все было вкусно, особенно салат оливье и паштет из телячьей печенки. Именинница привезла банку крабов, которые я сто лет не ел.

– Ешь, Алешенька, ешь, я так люблю наблюдать за тобой и думать…

Вдруг слеза покатилась у нее из глаз, еще одна побежала по щеке. Она отвернулась, ее плечи задрожали под голубым гарусом, и она начала навзрыд плакать.

– Хватит, Лит, – вздохнул я, – хоть сегодня.

– Извини, это, видимо, с днем рождения связано и что я тебя давно не видела.

Мы немного поели и выпили по бокалу шампанского.

Лита взяла меня за руку и потянула за собой в комнату. В ней стояла достаточно большая кровать.

– А можно… я раздену тебя сама?

Я ничего не ответил, она вмиг раздела меня. Я сидел на краю кровати. Она подняла свое платье, и я увидел стройные, напряженные ноги, она быстро сдернула колготки с трусиками и куда-то их отшвырнула. Я смотрел ниже живота на ее лобок с медными, бледного огня, волосками. Она, чуть расставив ноги, села мне на пенек колена и стала скользить по ноге. Ее платье, поднятое выше бедер, обвивало талию. Она соскользнула вниз на подъем ноги и стала качаться на ней. (Одна нога была заброшена на другую.) Наполовину голая. Я ощущал ее влажную мякоть. Она стала двигаться непроизвольно, чуть выше, чуть ниже. У меня был достаточно высокий подъем. Она скользила равномерно, вверх-вниз, вверх-вниз, чуть вжимаясь. Ее глаза закрылись ресницами, губы приоткрылись. Она качалась на ноге все сильней: вверх-вниз, вверх-вниз. Лита поймала какой-то свой ритм и не отпускала его.

– А! – вжалась она в мой подъем. – Ах! – задергалась она, как в оргазме. – Я не знала, что так бывает.

Она выдохнула задерживаемое дыхание, и голова ее наклонилась к моим трусикам.

– А можно я их сниму?

Она их сняла. Через пять минут все было кончено. Штыковой оргазм, я опять почувствовал вину и себя виноватым.

Я начал одеваться, я хотел как можно скорее уйти из этой квартиры и с этой кровати. Как с места преступления. Я чувствовал себя здесь растерянно и ужасно.

– Алешенька, ты уже уходишь?

– Я не хочу здесь оставаться.

Она взялась за голову и какое-то время сидела, держа ее в руках. Мне послышалось, что она прошептала: «Господи, что я наделала», или мне это показалось.

Она опустила платье, но долго не могла найти колготки и трусики. Мы стали искать их вместе и обыскали всю комнату, затем всю квартиру, но они загадочно исчезли.

– Я так поеду, – сказала она, надев сапоги на голые ноги. Платье не закрывало колени.

– Ты уже не хочешь меня? – сказала она грустно.

– Мне здесь очень не так…

– Поедем куда-нибудь еще, – тут же предложила она.

Мы были в тупике, куда же мы могли ехать.

– Я совершенно не в настроении сегодня. Извини.

– Что ты, что ты.

Мы вышли из старого дома каждый со своими чувствами и мыслями. Каждый в своих чувствах и мыслях… Я смотрел на ее платье, выталкиваемое яблоками колен изнутри, и думал, что между ног она голая…

Поймав такси, я повез ее домой сам, чтобы она со своей голой промежностью не нашла новых приключений. Снова. На эту самую бесценную промежность.

Зайти к ним домой я отказался. И спросил, что же будет с ее потерей? А, отмахнулась она, Марта найдет. Я не знал, что Марта выполняла роль камердинера при ней.

– По-моему, это очень неловко. Все-таки интимные принадлежности твоего туалета.

– Мне важно только то, что связано с тобой. Остальное – чепуха.

Она наклонилась задумчиво ко мне, и на своих губах я почувствовал ее замирающее дыхание.

– Поцелуй меня, Алеша, поцелуй… Хоть раз. Я предчувствую что-то плохое и очень страшное.

Наши губы коснулись, она постаралась прильнуть и втянуть их сильнее… Но моя тревога не проходила. И не исчезала. Я отстранился.

– Когда я тебя увижу, Алеша?

Та фраза ехала всю дорогу со мной. И тревожила все больше и больше. Я пытался вспомнить, что же мне говорила Вика и почему это имело отношение к ней. Но не мог вспомнить. Что-то носилось в голове, дымчато, клочками, разорвано, но никак не складывалось воедино.

Таксист подвез меня прямо к дому и по-мужски сказал, что если осенью со мной всегда ездят такие красивые девушки с голыми ногами, то я счастливчик. Я дал ему много на «чай», хотя был абсолютно несчастлив.

Я сижу на семинаре между Иркой и Светочкой. Ирка – моя боевая подруга. И чувствую Светочкино высокое бедро, как бы нечаянно упирающееся в мое.

Литу я на лекциях не вижу. И думаю, может, она опять с Мартой, и от этого у меня становится опять тревожно внутри.

Гинекология – наука о женщине, о женском организме. Хотя при чем здесь…

Я не могу с ней жить, но и отдать ее тоже никому не могу. Я не могу забыть прошлое и не могу ничего изменить. Это трагедия… Я вспомнил, как пахло духами от ее лобка. Лита душила свой лобок. Пожав стройными плечами, обтянутыми тонкой кожей, она сказала, что этому научила ее Марта. Я чувствовал, что Марта еще научит ее многому.

Прошлое неизменяемо. Прошлое невозможно изменить. Вот в чем трагедия.

Ирка тащит меня после семинара к перилам и начинает опять говорить, какая «потрясающая у Литки фигура, шея, талия, ноги». Я не понимал, к чему она ведет эти разговоры, и в шутку отвечал, что Светочка-конфеточка лучше.

– Интересно, кто Литку так классно одевает?!

Я шел к «Фрунзенской», провожая Ирку. И думал о Лите. История женщины – это уже роман. Ее история – это больной роман. Трагедия боли. Моей, – ее, по-моему, это вообще не волнует. Как-то мы посмотрели американский фильм «Лучшие годы нашей жизни», который мне очень понравился. Я спросил Литу:

– А когда были лучшие годы нашей жизни?

И сам себе ответил. Никогда.

Да что там годы. Дни. Возможно, один день, тогда… Когда она приехала и сказала, взволнованно дыша:

– Поцелуй меня. Я хочу быть твоя.

Она была девушка. Нецелованная. Тогда – пятого мая… а потом было девятое мая. И вдруг мне пришла в голову страшная мысль: не начни она встречаться со мной, ее бы никогда не изнасиловали. Хотя кто знает, что было, если бы…

Литы нет на следующий день на занятиях тоже. Я сижу на лекции, один, достаточно высоко и вижу всю аудиторию, спускающуюся амфитеатром вниз. Когда она здесь, мне мешает ее взгляд, когда ее нет, мне не хватает его.

Способность слова к выражению чувства…

От нечего делать я попытался писать рассказ, но уже после шестой фразы зачеркнул все и бросил. Почему именно это я начал писать, не знаю.

«Житуха».

Они взяли бочонок водки, палку колбасы и пошли в райские кущи, что находились во дворе 5-го ЖЭКа.

Дальше шли остальные пять фраз.

Октябрь, дождь, грязь. Темнота на улицах. Как выглядит солнце? Светло. Или солнечно. Тянется тоскливая неделя, которую не избежать, не пережить – невозможно. Лита загадочно не звонит… Странно, но я рад, что она не надоедает. Я звоню сам – только Вике. Забыться, забыть.

– Алеша, я так рада. Ты хочешь пригласить меня на свидание?

– А ты пойдешь?

– Я побегу.

– Ты хорошая девочка, Вика. Это я не для тебя.

– Где мы с тобой встретимся?

– Хочешь поехать погулять в Лужники?

– Очень.

– Я заеду за тобой через полчаса.

– Я рада.

Я вешаю трубку и беру машину отца.

В Лужниках, как ни странно, убрано. И нет еще месива – из осени и грязи. Я заезжаю с Савинской набережной, ставлю машину на тротуар у входа и открываю Вике дверь. Она в красивых сапожках, поочередно опускает ноги на влажный, темный асфальт. И распрямляется во весь рост. Грация и совершенство. Что ж мне не так? Почему меня тянет в омут.

– Алексей, я хочу тебе задать вопрос.

Мы прошли через турникет и уже шли по Лужникам. Интересно, как в голову нашим тупым руководителям пришла идея построить этот прекрасный парк. Наверно, по ошибке.

– Ты помнишь, когда мы с тобой виделись последний раз?

Кажется, в сентябре, но я не хотел вдаваться в этот бесполезный диалог.

– Нет.

– На выставке художников – в сентябре.

Я почему-то сразу вспомнил о Лите, которая не захотела пойти на эту выставку. В первый раз…

Мимо нас прошла тройка озорного вида ребят. Возникшая из ниоткуда. Я подумал, что вечером в Лужниках можно найти массу «приключений».

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу, чтобы мы виделись чаще, без перерывов по нескольку недель.

– Я не думал, что ты желаешь видеться со мной, когда я в плохом настроении. Я сам с собой не хочу видеться.

– Мне безразлично, я хочу видеться чаще.

– У тебя учеба, съемки.

– В табели о рангах ты стоишь на первом месте. Они стоят далеко позади…

– Я весьма тронут.

Она взяла меня под руку, и какое-то время мы шли молча. Она была девочка удивительного такта и всегда знала, когда остановиться. И не переступать. В ней вообще было много интересного, но онане интересовала меня. Как жаль. Как по-человечески, искренне жаль.

– Какую книгу ты сейчас читаешь, Алеша?

Я не удивился неожиданной смене разговора. Она это умела деликатно делать. Ее вообще всегда интересовало, что я делаю, что я читаю, о чем я думаю. Кому еще было интересно, о чем я думаю… Никому.

– Фицджеральда, «Ночь нежна».

– У него есть чудесный роман «Последний магнат».

– О кино и тех, кто его делает. К сожалению, не оконченный.

– Мне очень нравится история любви главного героя к девушке, которую он случайно встретил. А его любила другая, безответно…

Я шел, прислушиваясь к шорохам в деревьях и кустах.

– А что ты читал до этого?

Для нее это было само собой разумеющееся, я все время что-то читал.

– «Над пропастью во ржи». Сэлинджера.

– Он твой любимый писатель?

– Да. Я читаю эту вещь шестой раз. Но, к сожалению, он очень мало написал. Всего две книги. Живет затворником, на ферме.

– Может, это и к лучшему. Многие пишут собрания сочинений, а их читать невозможно.

Я невольно улыбнулся.

– Да. Видимо, он все сказал, что ему нужно было.

– А ты собираешься когда-нибудь писать?

– Как твоя мама? – ответил я на ее вопрос вопросом.

– Интересовалась, куда ты исчез.

– И что ты сказала?

– Что ты очень занят – учебой!..

Я чуть не рассмеялся.

– Могла бы что-нибудь получше придумать.

– Я не хочу ничего придумывать!.. – Она осеклась.

– Извини, – сказал я.

– Это ты меня… Я сорвалась, чисто нервное. Как твой брат?

– Исчез куда-то, я его уже давно не слышал.

– Брат встречается с какой-то девушкой, твоей знакомой, уже давно. И чувствует себя, кажется, виноватым.

Я не обратил внимания на ее слова. Странно, что он мне не сказал.

– Он тебе звонит?

– Иногда. Когда хочет исповедаться.

– На свидание не приглашает?

Она покачала головой.

– Я надеюсь, он не с тобой встречается?! – пошутил я.

– Я бы с ним не встречалась. Раз я встречаюсь с тобой. Тебе это не приходило в голову?

– Я пошутил.

Она прильнула губами к моей скуле.

– Алеша, я чувствую, что я тебе в тягость. Почему у нас с тобой ничего не получается?

Уже показалась горящая в темноте буква «М» – метро «Ленинские горы». Мы шли по касательной к Пушкинской набережной, за теннисными кортами. Я уверен, что в городе рубиновых звезд никто не знал, где такая.

– Ты неправильно чувствуешь, – сказал я. – Мне интересно с тобой встречаться, просто не всегда получается.

Наши шаги вошли в темный, неосвещенный кусок Лужников, мы двигались к теннисным кортам. Ее голова успокоилась на моем плече.

– Не надо, Алеша… Не продолжай, я могу делать вид, что я ничего не понимаю, для тебя, но ты же не хочешь, чтобы я была «плохой актрисой».

Я поцеловал ее в щеки и уголок губ за эти слова. В лунном свете мелькнули две тени, и я освободился от драгоценной, знаменитой ноши, чтобы быть готовым. Она вздрогнула.

– Что случилось?

Я не ответил. Слух напрягся максимально, с невероятной силой, чтобы знать откуда. Секунды выигрывают сражения.

– Алеша…

– Тш-ш. Возможно, показалось…

– Что показалось? – Она взяла меня опять под руку. Я освободил руку опять.

Тени больше не появлялись. Возможно, передумали… Или выбирали только одиночек.

Мы вышли на набережную с другой стороны Лужников и повернули назад, пройдя на сей раз по прямой, вдоль дамбы, мимо большого проспекта, Новодевичьего кладбища, озера позади. И опять вышли на набережную.

Было около одиннадцати вечера, все опустело и обезлюдело, сюда не доносились никакие звуки или шорохи. Как будто в заколдованном городе.

В машине она попыталась со мной целоваться, но я был абсолютно отрешен. Она отвернулась и смотрела на воду, не спеша текущую мимо. Был какой-то редкий миг. Но и он прошел. Впереди меня ждал страшный ад. Дверцу которого Вика только что отворила.

Я подвез актрису к дому, и она сказала с мягкой улыбкой:

– Хочешь подняться, выпить чай, ты, наверное, голодный? Целый вечер прогулял со мной.

Мне хотелось горячего и хотелось есть, к тому же я был на машине, и мне не надо было думать, как добираться домой. Но при мысли, что предстоит увидеться с ее мамой и смотреть ей в глаза, мысли о чаепитии отпали как-то сами собой.

– Уже поздно, да и неприлично появляться в приличных домах…

– Если я приглашаю, значит, это прилично.

– Я знаю, Вик, я поеду, завтра институт.

– Вот видишь, значит, я сказала маме правду, что ты занят учебой.

Мы рассмеялись одновременно. Я поцеловал ее в красивый лоб на прощание.

По Бережковской набережной я пронесся, как пуля, и ровно в двенадцать вошел в дом. Чтобы выслушать очередные тирады и филиппики ученого отца. Все сводилось к оригиналу и было не оригинально: что я себе думаю и думаю ли я что-нибудь. Когда мыслю начинать заниматься и что завтра – институт.

Я не отвечал, зачем отвечать, если это повторялось каждый вечер. А деться мне было некуда. В данном случае я знал, что его волновала машина и что с ней все в порядке. Не дай бог, не поцарапали. Для меня это была «железка на четырех колесах». На что он, скорее всего, справедливо говорил: «Ты заработай, а потом посмотрим, как ты будешь относиться».