Текст книги "Когда молчат письмена. Загадки древней Эгеиды"

Автор книги: Александр Кондратов

Соавторы: Виталий Шеворошкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА 7. МАЛЫЕ ХЕТТЫ

МОСТ МЕЖДУ АЗИЕЙ И ЕВРОПОЙ

«Малая Азия служила то колыбелью, то кладбищем для народов, для науки и для искусства. Она единственная в своем роде по своему бессмертному прошлому» – так писал Петр Александрович Чихачев, известный русский путешественник и ученый.

«Отец философии» Фалес, «отец истории» Геродот и другие великие античные ученые происходили из Малой Азии. На территории древней Анатолии находился храм Артемиды Эфесской и мавзолей – два из семи чудес света; третье чудо – Колосс – было сооружено на острове Родос, расположенном в непосредственной близости от берегов Малой Азии. К чудесам света причисляли в древности и Алтарь Зевса, находившийся в малоазиатском городе Пергаме.

Греки, фригийцы, ликийцы, лидийцы, писидийцы, троянцы, хетты, лувийцы, палайцы и многие-многие другие народы населяли Анатолию. Малая Азия с давних времен была грандиозным мостом между великими цивилизациями Востока и европейской культурой.

Полуостров Малая Азия протянулся на 1000 км в длину, а в ширину – на 600 км. На его северо-западной оконечности находилась Мисия. К югу от нее, на побережье Эгейского моря, располагалась Лидия (женское имя Лидия происходит от названия этой страны). Еще южнее находилась Кария и, наконец, на крайней юго-западной оконечности Малой Азии – Ликия. К востоку от нее, по южному берегу, тянулись Памфилия и Киликия. Севернее расположились Писидия, Исаврия, Ликаония и Каппадокия, еще севернее – Фригия и Галатия, на самом севере (на южном побережье Черного моря) – Вифиния, Пафлагония и Понт. Это – карта греческой эпохи (середина и конец I тысячелетия до н. э.). В более древнюю – хеттскую – эпоху расселение было иным.

ИСТОРИЯ ЦАРСТВА ХЕТТОВ

Первое государство хеттов возникло около четырех тысяч лет назад. Примерно в 1800 г. до н. э., после долгой и упорной борьбы правитель Кушара Аниттас одержал победу над другими племенами и городами и основал в центре Малой Азии царство со столицей в городе Несас. Из года в год растет могущество молодого государства. Правитель хеттов по имени Табарнас, покорив целый ряд провинций Малой Азии, начинает величать себя «великим царем» и считает свое царство равным Вавилонскому. Впоследствии имя этого великого царя превратилось в царский титул и хеттские цари именовали себя «табарнас» (как в Риме был принят титул «цезарь» от имени Гая Юлия Цезаря).

Хеттские правители простирают свою власть почти на всю Малую Азию, на Северную Сирию и продвигаются в сторону Двуречья. Царь Мурсилис I совершает поход на величайший город древнего мира – Вавилон – и захватывает его. Сведения об этом походе кратки; вавилонская хроника ограничивается такими словами: «Люди страны Хатти выступили против страны Аккад». Хеттская летопись повествует о том, что царь Мурсилис I «пошел походом на Халпу (Алеппо), и разрушил Халпу, и привел пленных из Халпы и добычу в Хаттусас. После этого он пошел на Вавилон и разрушил Вавилон, также напал на Харри (страну хурритов) и удержал в Хаттусасе пленных и добычу из Вавилона».

Добыча эта была, по всей видимости, богатой – ведь даже изображение верховного бога вавилонян, Мардука, было похищено и увезено в хеттскую столицу. Правда, позднее оно было вновь возвращено в Вавилон, когда в Хеттской державе начались смуты.

При Мурсилисе хетты достигли, пожалуй, наибольшего расцвета и могущества. Но великий царь был предательски убит, и страна погружается в пучину династических раздоров и войн. Царю Телепинусу на какое-то время удается восстановить порядок в Хеттской державе. По его приказанию составляется большой исторический текст, повествующий о деяниях хеттских властителей от легендарного Табарнаса вплоть до самого Телепинуса. Телепинус установил твердый порядок наследования престола, чтобы положить конец дворцовым смутам и борьбе за власть.

Но это, очевидно, не спасло Хеттское царство от раздоров: после смерти Телепинуса наступает настоящее «смутное время». Около двухсот или трехсот лет идет упорная борьба различных претендентов на престол. Воспользовавшись внутренними смутами, от царства хеттов отпадают завоеванные ими ранее области. Вспыхивают восстания рабов. Так, например, в одной из хеттских надписей говорится о том, что «рабы царевича восстали, начали ... дома разрушать, своих господ предавать и проливать их кровь».

Затем хетты исчезают с исторической арены и появляются на ней вновь в XV—XIV вв. до н. э. Первоначально Новохеттское царство было слабым и посылало дары египетскому фараону: на египетских памятниках времен великого фараона-завоевателя Тутмоса III есть изображения хеттов, приносящих дары. Затем начинается период возрождения. Царь Суппилулиумас предпринимает ряд походов и восстанавливает господство хеттов в восточной части Анатолии и в горных областях около реки Евфрат. Он одерживает победы над сирийскими княжествами.

Области Сирии, подчинявшиеся ранее Египту, попадают в руки хеттов; хетты проникают даже в Палестину. Естественно, что такое бурное продвижение на юг не могло не привести к столкновению с Египтом.

Хетты неуклонно теснили египтян. Летописцы страны пирамид называют их «великими хатти», а «эпитет „подлые“, который добавляли при этом советники фараона, лишь свидетельствует своей ядовитостью о том впечатлении, которое они производили на своих противников», – пишет один из крупнейших египтологов, Гастон Масперо.

Упорная борьба за господство в Сирии и Палестине между хеттами и египтянами завершается знаменитым мирным договором Рамсеса Великого и Хаттусилиса III: Сирия была поделена между двумя великими державами. Культурные и торговые связи пришли на смену военным действиям. Отныне люди из Египта «могли без страха, в радости своего сердца достигать страны хеттов», как сказано в одном из документов того времени. Но близился закат Хеттской державы.

Египетские тексты пространно повествуют о нашествии воинственных «народов моря», которые обрушились на Египет около XII в. до н. э. С большим напряжением сил удалось египтянам отразить нашествие пришельцев. Но то, что оказалось под силу древнему Египту, было не под силу молодому Новохеттскому царству: оно было разгромлено «народами моря» и распалось на целый ряд мелких государств. Мелкие хеттские государства оказались легкой добычей для могущественной Ассирии: ассирийский царь Саргон II в VIII в. до н. э. захватывает их одно за другим, и некогда могущественный народ, создатель третьей великой державы, навсегда исчезает вместе со своим языком и культурой из истории древнего мира. Впрочем, потомки хеттов, которых можно было бы назвать «малыми хеттами», еще несколько веков говорили на анатолийских языках, родственных хеттскому.

ПОТОМКИ ХЕТТОВ И ЛУВИЙЦЕВ

В 1961 году была опубликована докторская диссертация молодого голландского ученого Фило Хоуинка тен Кате, специалиста по хеттскому и лувийскому языкам. В ней неопровержимо доказывалось, что всю южную полосу территории Малой Азии в I тысячелетии населяли хетто-лувийские племена. Языки «забытых хеттов» – лувийцев и палайцев – не исчезали бесследно. Целый ряд малоазиатских языков является их наследниками и потомками.

Правда, северную часть Анатолии населяли народы, говорившие на индоевропейских – но не на анатолийских! – языках, это – фракийцы и фригийцы. Народы эти пришли в Малую Азию с Балкан (современный армянский является единственным потомком этой фрако-фригийской ветви индоевропейской семьи). Вся остальная Анатолия была населена потомками хеттов («малыми хеттами») – об этом говорят как малоазийские имена в греческой передаче, так и сами языки Малой Азии: до нашего времени дошли тексты на этих языках, записанные, правда, не иероглифами или клинописью, а буквами.

Самые молодые надписи – на писидийском языке. Они относятся уже к началу нашей эры и, таким образом, являются позднейшими текстами на языке анатолийской группы. Самые древние анатолийские и вместе с тем индоевропейские тексты, дошедшие до нас, датируются, как вы помните, началом II тысячелетия до н. э. Таким образом, хотя в настоящее время нет ни одного народа, говорящего на каком-либо анатолийском языке, лингвисты имеют возможность изучать развитие хетто-лувийской группы на протяжении двух тысяч лет.

Писидийцы писали греческими буквами, если судить по дошедшим до нас надписям. У них не было, в отличие от других «малых хеттов», специальных букв для передачи звуков, отсутствовавших в греческом языке. Впрочем, до нас дошло очень немного писидийских надписей, причем надписи эти необычайно кратки. Это – надгробные надписи, состоящие из собственных имен. «Такой-то, сын такого» – типичный образец писидийского текста. Кроме надписей на надгробных стелах имеются изображения похороненных людей.

К более ранним временам относится сидетское письмо. Его называют также памфильским, т. е. письмом жителей страны Памфилия (столицей Памфилии был город Сиде – отсюда и пошло название «сидетское письмо»). Письмо это очень странное – оно на первый взгляд не похоже ни на какое другое буквенное письмо. Но если присмотреться внимательнее, то окажется, что и оно близко греческому и семитскому письму. Сидетских надписей еще меньше, чем писидийских, а по краткости они не уступают последним. Несмотря на поистине героические усилия, ученые долго не могли найти ключ к письменам Памфилии. Удалось же разгадать сидетскую загадку лишь после того, как в 1949 году была найдена относительно большая двуязычная надпись (на греческом и сидетском языках).

Благодаря этой билингве знаменитый немецкий хеттолог Хельмут Боссерт (живущий в Турции) опубликовал в 1950 году в турецком журнале «Беллетен» статью с дешифровкой сидетских надписей.

 В этой статье речь шла об упомянутой нами короткой билингве, в которой говорилось: Аполлоний [сын] Аполлодора [внук] Аполлония, поставил это изображение всем богам».

Недавно ученые-азианисты были заинтересованы новым открытием: нашли две новые большие сидетские надписи. Эти надписи подтверждают вывод о родстве сидетского с другими хетто-лувийскими языками и позволяют определить чтение почти всех букв сидетского алфавита. Надписи свидетельствуют о сильнейшем влиянии греческого языка на сидетский: очень многие сидетские слова были греческого происхождения.

Оба языка – писидийский и сидетский – исследуются в основном путем сравнения собственных имен с именами и словами других хетто-лувийских языков. Для этой цели не обязательно брать местные надписи. Вот, например, писидийское имя Кбедаси. Оно восходит, видимо, к форме хбадаси, позднелувийскому прилагательному от хбади. Это слово произносилось в ранних хеттских языках хбадис и значило «слуга, вассал». Важно, что перед нами не просто соответствие одного имени другому (что тоже бывает важно): перед нами соответствие имени типичной хетто-лувийской именной основе. Причем важно, что имя Кбедаси образовано от основы с помощью суффикса относительного прилагательного -си– (этот суффикс был широко распространен в лувийском: массанасси- здесь значило «богов, божеский» от слова массана– «бог»).

Таких примеров много. Они показывают, что образование имен в поздних языках было живым, действующим явлением. Имена образовывались с помощью хетто-лувийских суффиксов, от хетто-лувийских основ, по хетто-лувийскому образцу. Существует специальная наука – ономастика (т. е. наука об именах), которая занимается выяснением структуры имен, их языковой принадлежности, их классификацией. Образец ономастического анализа мы только что привели. Понадобится нам ономастика и в дальнейшем.

Можно только на основе анализа имен ликийцев (живших на юго-западной оконечности Малой Азии) в греческой передаче доказать, что их язык был также хетто-лувийским. Но делать это нет необходимости: на материале большого числа ликийских надписей ученые доказали, что ликийский язык был очень близок лувийскому и входил в группу хетто-лувийских языков индоевропейской семьи. Не только основы слов и суффиксы ликийского языка обнаруживают хетто-лувийский облик. Важно, что и окончания имен и глаголов здесь явно хетто-лувийские, а окончания очень устойчивы, они не заимствуются из языка в язык, как слова или собственные имена.

Было, правда, время, когда шли дискуссии о том, следует ли считать ликийский язык сильно изменившимся индоевропейским или же он должен быть отнесен к другой семье языков, например кавказской. Так продолжалось до 30-х годов нашего века; в эти годы итальянец Пьерро Мериджи доказал тезис о индоевропейском характере ликийского языка. И только в 1945 году, после выхода работы датского лингвиста Хольгера Педерсена «Ликийский и хеттский», чаша весов решительно склонилась в пользу первого предположения, и анатолийская ветвь пополнилась еще одним языком. Позднее было показано, что ликийский язык ближе к лувийскому, нежели к хеттскому языку.

СТРУКТУРА И СМЫСЛ ЛИКИЙСКИХ ТЕКСТОВ

Ликийские надписи были прочтены еще в конце прошлого века. Тогда еще молодой Педерсен и другие скандинавские ученые добились очень значительных успехов в исследовании ликийского языка. Ликийские надписи были записаны буквенным письмом, заимствованным у греков. Не все буквы были похожи на греческие, а некоторые похожие буквы имели совсем не то значение, что в греческом, но надписи все же были дешифрованы без труда. Как и во многих других случаях, на помощь пришли билингвы – двуязычные надписи на греческом и ликийском языках. В этих надписях имелись собственные имена – одни и те же в обоих текстах. После того как эти имена были обнаружены в ликийских надписях и прочитаны, не составляло труда прочесть и остальной ликийский текст.

И все же мы не имеем достаточных сведений о звуковых значениях многих ликийских букв, особенно редких. Вот, например, буква )(. Обозначает она звук, который мог заменяться глухим согласным звуком [т]. С другой стороны, есть данные, говорящие, что буква )( передавала звонкий согласный звук, но не [д], так как там для передачи [д] существовала другая буква. Возможно, эта буква передавала звонкий спирант (как английское [ð] в слове this). Но может быть, это было и не так.

Многие ликийские надписи не только читаются, но и переводятся без всякого труда. Многие, но не все. Как раз самые большие и интересные надписи понимать труднее всего. Дело в том, что большинство ликийских надписей – надгробные. Они похожи друг на друга (в них говорится обычно, что такой-то человек построил гробницу для себя, своей жены и детей; иногда добавляется, что никто не должен наносить гробнице ущерб, а тот, кто это сделает, будет наказан).

Те же несколько надписей, которые решительно отличаются по содержанию от обычных надгробий, понимаются с большим трудом. Лишь недавно удалось понять значительное число фраз. Зато довольно прозрачен грамматический костяк надписей. При анализе больших ликийских надписей мы сталкиваемся с чем-то вроде ликийского варианта «глокой куздры». В свое время академик Л. В. Щерба приводил такую фразу: «глокая куздра штеко будланула бокра и кудрячит бокренка». Здесь весь грамматический костяк фразы понятен, а о значении слов можно только догадываться.

Ликийский язык был условно разделен исследователями на два диалекта – А и Б. Первоначально было неизвестно, как сами ликийцы называли диалект Б, и ученые назвали его «милийский». Недавно удалось установить, что на самом деле правильно назвать его не «милийский», а «труйский», однако в науке уже укоренилось первое название.

Таким образом, в Ликии существовало по крайней мере два диалекта одного и того же языка, один из которых (диалект А) назывался трммили (термильский), другой (диалект Б) – труели (труйский). На тесную близость ликийского и милийского ученые обратили внимание давно. Между ликийским и милийским почти нет грамматических различий и очень незначительны звуковые различия (так, в милийском сохранялся древний с, а в ликийском он переходил в х; это был легкий придыхательный звук вроде немецкого h). Милийский был архаичным диалектом (т. е. диалектом, сохранившим весьма древние черты языка). В сущности, в эпоху ликийско-милийских надписей (V—IV вв. до н. э.) это был мертвый диалект, возведенный в ранг священного языка; на нем писались торжественные и религиозные тексты. Его положение в Ликии можно сравнить с положением латыни в средневековой Европе, старославянского в славянских странах или санскрита в Индии. Интересно, что очень многие нарицательные слова милийского в ликийском использовались как имена людей: в милийском были, например, два слова – муни и кллейма. Первое означает «царь» или «жрец», а второе же значило «сила», «мощь» или что-то в этом роде. И вот в ликийском находим имя человека Муникллейма – оно составлено из двух этих слов (такие составные имена были часты у ликийцев и других народов Малой Азии). Это понятно: ведь милийский сохранил древние слова со значениями «мощный, доблестный, священный» и т. д. В именах людей мы часто находим отголоски таких слов (ср. русские Владимир, Святослав и др.).

СТЕЛА ИЗ КСАНФА

Если на ликийском языке А (иногда этот язык называют термильским) имеется 150 надписей (правда, в основном это стандартные эпитафии), то на милийском (или ликийском Б) имеется всего две надписи. Но очень важно, что одна из них – большая и хорошо сохранившаяся. Собственно, это часть большой ликийско-греческо-милийской надписи, находящейся на четырех сторонах колонны – так называемой стелы из Ксанфа. Стела эта воздвигнута по приказу ликийского царя, и находилась она в городе Арнна (греческое название – Ксанф), столице Ликии. Она должна была прославлять династию ликийских царей; ее венчала фигура властителя Ликии, восседавшего на троне, который поддерживался двумя каменными львами. Рядом со стелой, видимо, находились гробницы.

В самое последнее время установлена дата создания надписи. Это не 380 г. до н. э., как думали раньше, а, очевидно, конец предшествующего V в. до н. э., возможно, 410 г. Откуда мы знаем это с такой точностью? Дело в том, что в ликийской и милийской частях надписи говорится о персидском полководце Тиссаферне, который был поставлен персидским царем над Лидией и Ликией в качестве, так сказать, губернатора (причем Ликия оставалась весьма самостоятельной страной). Этот полководец сражался, в частности, против перса же – полководца Аморга (по-милийски – Умркка), отколовшегося от основных персидско-ликийских сил. Сражался Тиссаферн и против греков-ионийцев (они также выступали против основных сил Персии и Ликии, тогда как спартанцы выступали на стороне этих сил). Вообще, чтобы разобраться в сложных междоусобицах того времени (ликийцы тоже не были едины!), можно воспользоваться следующей грубой схемой. Имелись две группировки, сражавшиеся одна против другой:

1. Персия (основные силы), Ликия (основные силы), греки-спартанцы.

2. Часть персов (полководец Аморг и др.), часть Ликии (город Тлос и др.), греки-ионийцы.

Так вот, Тиссаферн в 412 г. захватил Аморга, которого взяли в плен спартанцы во главе с полководцем Агесилаем и передали персам. Это событие отражено в стеле из Ксанфа. Вообще в тексте говорится о победе ликийского полководца Кереи над мятежным Тлосом, о разгроме ионийцев и войска Аморга как о последних событиях, так что это уже позволяет датировать надпись примерно 410 г. до н. э. К тому же, хотя основателем ксанфского памятника (включающего нашу надпись) и был Кереи, по приказу которого была воздвигнута Ксанфская стела, он не был в то время царем (как предполагалось): в тексте надписи (мы об этом подробнее скажем ниже) в качестве царя и верховного жреца выступает Керига, а Кереи – в качестве военачальника (видимо, он был «принцем крови»). К тому же и царские монеты с надписью Керига, видимо, относятся ко времени не позже 410 г. и, наоборот, монеты с надписью Кереи стали чеканиться в 410 г.

И уж во всяком случае стела не может датироваться более поздним временем, чем 396 г. Дело в том, что отношение к персидскому «губернатору» Тиссаферну к этому времени изменилось: он был схвачен и казнен по приказу персидского царя в 396 или 395 г. до н. э. На стеле же Тиссаферн – прославленный персидско-ликийский военачальник, побеждающий врагов, сооружающий памятные стелы. Теперь ясно, что стела относится к той эпохе, когда Тиссаферн находился в зените своей славы.

ХЕТТО-ЛУВИЙСКИЙ КЛЮЧ

В первой же строфе милийского текста на стеле из Ксанфа мы сталкиваемся с названием милийского языка – труели. Слово это связано с названием города Трисы в Ликии (по-ликийски трус) и с ликийской именной основой труве-.

Интересно, что уже в 30-х годах нашего века профессор Мериджи, доказавший индоевропейскую принадлежность ликийского языка, был близок к правильному объяснению слова труели.[34]34
  Название труели восходит к индоевропейскому *треу(с)- «процветать»; сюда же относится название города трус (и, видимо, слово e-trus-ci), карийское имя *труваль и название Трои (по-этрусски труйа), население которой, видимо, говорило на языке, близком ликийскому (ср. имя Приам и милийское имя Прийама от хетто-лувийской основы прийа- «выдающийся»).


[Закрыть] Он попытался было сравнить это слово со словами типа лувили «лувийский», но затем отказался от этого предположения, решив, что это не название языка, а прилагательное со значением «истинный», «верный». Мериджи в то время выступал против сравнения ликийских слов со словами других языков, против так называемой кенигсбергской школы – Борка, Кенига и некоторых других немецких филологов. Они достаточно нафантазировали, сравнивая ликийские слова со словами кавказских языков; естественно, их интерпретации ликийских слов оказались неудачными.

Мериджи был сторонником комбинаторной методики, т. е. такой методики, которая объясняла текст из самого текста, не прибегая к сравнению с другими языками. Это была трезвая реакция на фантастические построения кенигсбергской школы. Но это же приводило и к фактическому отказу от сопоставлений ликийских слов со словами хеттского и лувийского языков. В данном случае Мериджи не придал должного значения сравнению слов типа труели – лувили – несили. А с другой стороны, он перевел труели словом «истинный» лишь потому, что оно созвучно с немецким treu «верный». Этого делать никак было нельзя: ведь немецкое слово родственно нашему дерево («верный» – т. е. прочный, как дерево), причем оба слова восходят к корню *дреу/деру. В германских языках произошло чередование согласных (*д дало т), в большинстве других индоевропейских языков *д сохранилось именно в виде д. В ликийском, как и в подавляющем большинстве других индоевропейских языков, т обычно восходило именно к *т, не к *д.

Слово труели встречается в такой милийской фразе (приведем часть ее): натри ...лабра труели зазати нбб

"предводитель... на камнях по-милийски высекает (т. е. пишет) следующее" (нбб – сокращение; его переводят словом «следующее» или «следующим образом»). Здесь слово натри происходит от корня не-, най– «вести», широко распространенного и в хетто-лувийских и в других языках. С нашим на-три можно сравнить древнеиндийское не-тар; это слово содержит индоевропейский суффикс имен деятеля. Слово зазати содержит удвоенный корень за-, восходящий к *дхе- «класть», «ставить» (ср. наше деть) и также очень хорошо представленный в хетто-лувийских языках. О слове лабра мы поговорим позднее.

Точно так же, как ликийское трммили значило «по-ликийски» и «ликиец», слово труели значило «по-милийски» и «милиец». Действительно, в одном месте встречаем форму труийеле «у милийцев» (как трммиле «у ликийцев»). Очень важно, что уже после того, как слово труели было сопоставлено с индоевропейским *треу- «процветать», исследователи обнаружили этот корень *треу- и в хеттском языке (в слове травай- «обогащать», «оснащать»). Ведь сравнение ликийских слов с хеттскими надежнее, чем просто возведение к индоевропейским корням, среди которых всегда могут оказаться подходящие созвучия, в действительности не связанные родством со словами интерпретируемого языка.

Но вернемся к интерпретациям Мериджи. Фразу Кереи хастте терн тлахн эрббеди из ликийского текста Мериджи перевел так: «Кереи наградил войско Тлоса имуществом». Из того, что сказано нами выше, следует, что такая трактовка невозможна: ведь Кереи, ликийский принц, а затем царь, воевал именно против мятежного Тлоса. Мериджи же не был специалистом в области истории (что он сам охотно признавал). Отсюда и эта «небольшая» неувязка. Что верно здесь, так это грамматическая трактовка: слово хастте верно определено как глагол 3-го лица единственного числа прошедшего времени (окончание -те), тер-н – как форма винительного падежа от тер- «войско» (значение этого слова установлено было раньше), тла-х-н «тлосское» (прилагательное на -х, стоящее в форме винительного падежа на -н) от тла «Тлос». Верно определен и падеж слова эрббеди – творительный (окончание -ди). Почему же «имуществом»?

Здесь опять на Мериджи «давил» немецкий язык: Erbe по-немецки «наследство». Таким образом, получалось, что ликийское эрббе и немецкое Erbe – одно и то же слово... Что же оказалось на самом деле? За последнее время установлено, что в ликийском эрббе значит «несчастье, поражение» – оно точно соответствует лувийскому слову арба-, имеющему эти же значения. Хас- значит «наказывать, штрафовать» (и здесь есть хетто-лувийские параллели, к тому же это слово известно из так называемых «формул проклятия» в ликийских же надписях). Вся фраза значит: «Кереи наказал тлосское войско поражением». Заметим, что нам в переводе Мериджи необходимо было лишь поменять знак плюс на минус: из «положительных» значений «наградил имуществом» сделать «отрицательные»: «наказал поражением». Это хороший пример, показывающий, как много значит в анализе текста отнесение слов либо к сфере положительного, либо к сфере отрицательного. Ясно и то, что, прежде чем мы начинаем понимать текст, мы можем хорошо уяснить его грамматически. Ясно, наконец, какое важное значение имеет сравнение с близкородственными языками.

Вот ликийский глагол мрсххати. Его основа соответствует хеттскому марсахх- «искажать, портить». Вот слово цайала, образованное от корня цай-, который в хеттском значит «переступать»; судя по суффиксу -ла, цайала обозначает действующее лицо и может быть переведено как «преступающий, преступник». В одной милийской фразе говорится о преступнике, который мрсххати (т. е. «искажает, нарушает») установления общины. Перевод этой фразы помог разобраться и в следующих трех предложениях, которые странным образом оканчивались на глагольные основы, лишенные каких бы то ни было окончаний. Дело в том, что эти три предложения и заключали установления общины, они содержали глагольные формы в повелительном наклонении 2-го лица единственного числа. Этим и объясняется отсутствие окончаний (возьмите наше слово стой: это «чистая» глагольная основа и в то же время это форма повелительного наклонения 2-го лица единственного числа).

В нескольких местах говорится о том, что герой или бог «повергает злодеев». Интересен в этой связи глагол мувати. Он значит буквально «осиливает». Но что такое «осилить»? Конечно, это примерно то же, что «одолеть». Однако приставка в слове «одарить», например, имеет совсем другое значение. Если ориентироваться на это значение, осилить можно было бы перевести как «наделить силой». И действительно, в ликийском слове мувати в некоторых случаях имеет явно «положительное» значение «наделять силой». И все-таки при желании можно было бы сомневаться в такой «двойной» трактовке глагола мувати («одолевает» или «наделяет силой»), если бы близкородственный иероглифический лувийский язык не содержал подтверждения: здесь мувати действительно значит и «одолевает» и «наделяет силой»!

В ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ «КУХНЕ»

Исследование текстов должно, конечно, начинаться с чисто формального (комбинаторного) анализа. Однако после того как мы исчерпали возможности такого анализа, мы вправе обратиться к сравнению интересующих нас слов со словами близкородственных языков. Чтобы сохранить максимум объективности, мы можем поступать так: на основе данного ликийского (или милийского и т. д.) слова восстановим ту хетто-лувийскую основу, от которой это слово произошло. Потом посмотрим, имеется ли в хеттском или лувийском словаре такое слово и соответствует ли его значение тому значению, которое мы предполагаем для него. В нашем примере на основе милийского мрсххати «искажает» мы восстанавливаем хетто-лувийскую основу марсах– «искажать» и, действительно, находим это слово как раз с таким значением в хеттском словаре.

Другой пример: милийское нениети значит «направляет» – это следует уже из комбинаторного анализа. Милийское нение– должно восходить к хетто-лувийскому наннийа-. И действительно, находим глагол наннийа– со значением «'гнать, направлять» в хеттском языке (это слово происходит от корня *най– «вести», о котором речь шла выше). Мериджи в одной из своих поздних работ, правильно определив, что нениети – глагол, попытался связать его с ликийским нени «брат», но перевод, который он дал слову нениети – нем. «verbrudert» (от слова Bruder «брат»), никак не вяжется со значением «направляет», которое можно получить на основе комбинаторного и этимологического анализов.

По традиции некоторые исследователи (Ларош, Гусмани и др.) переводят милийское слово кибе союзом «или». Значение «или» словечку кибе придали только потому, что оно похоже на ликийское тибе, которое действительно значит «или». Но ведь ликийскому ти «который» соответствует в милийском тоже ти, а не ки; местоимение ки в милийском есть, но означает оно «этот». Видимо, в ликийском «или» тоже писалось тибе. Оно просто не встретилось в сохранившихся текстах. А что же значит кибе?

С этого-то и надо было начинать: исследование должно начинаться с комбинаторного анализа, а не со звуковых сопоставлений. И вот выяснилось, что в милийском кибе всегда связано с группой, состоящей из определяемого и определения, например приелиеди кибе мереди «первыми (...) воинами». Но, если слово кибе стоит между существительным и прилагательным, оно не может значить «или». Действительно, кибе является, судя по всему, усилительной частицей вроде наших же, то (видимо, кибе родственно указательному местоимению ки). Поэтому фразу трппали мету-пе-не приелиеди кибе мереди надо понимать так: «изменение [в тексте стелы] не должно быть предпринято даже первыми воинами!» (мету здесь повелительное наклонение; трппали «изменение» родственно лувийскому тарпали- «замена»).

Внимательное изучение текста позволяет исправить и другие ошибки, связанные с излишним доверием к этимологическому анализу. Взять, например, ликийское слово трбби. Долгое время думали, что это послелог со значением «против» (ср. иероглифическое лувийское тарпи или тарби «против»). Но никак не получался перевод ликийской фразы се сппарталияхе трбби атанас цхханте терн, – выходило мало понятное «и против спартанцев афинское войско победил» (субъект предложения – Тиссаферн: этот персидский наместник в Ликии действительно сражался против афинян, но при чем тут «против спартанцев»?). Выяснилось в конце концов, что мы имеем дело не с трбби, а с винительным падежом [трббин] (пишется тоже трбби) существительного со значением «враг» (ликийское трбби, видимо, соответствует хеттскому тарби «злой демон»; хетто-лувийский глагол тарб- значит «поворачивать», ср. наше «оборотень»; лувийское тарби «против» этимологически относится сюда же). Получаем и перевод, соответствующий исторической правде: «И врага спартанцев, афинское войско, победил», точнее: «И врага спартанского, афинян (вин. пад.) войско, победил».