Текст книги "Сторожка у Буруканских перекатов (Повесть)"
Автор книги: Александр Грачев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
Было около семи часов, когда Колчанов и Гаркавая достигли берега Бурукана. Бивуака уже не было – палатку со всем ее содержимым погрузили в кабину, а лодку пилот привязал к днищу фюзеляжа. Колчанову оставалось только затащить в вертолет пса и самому занять место в кабине машины. Перегруженный вертолет с трудом оторвался от земли и взял курс на Средне-Амурское – пилот спешил достичь его засветло.
4. Это не нравится профессору
Профессор Сафьянов коротал время за разговором с секретарем райкома партии Иваном Тимофеевичем Званцевым – человеком лет пятидесяти, мускулистым, подтянутым. Разговор затянулся, и Сафьянов то и дело подходил к окну, беспокойно всматривался в предвечернее небо, прислушивался. Вертолета не было.
– Подождем до заката солнца, Николай Николаевич, – успокаивал профессора секретарь райкома, – часов до восьми, а уж потом будем принимать какое-нибудь решение.
Они снова занялись разговором и, будучи людьми деловыми, так увлеклись, что забыли о вертолете. Оба сразу умолкли, услышав характерный звук мотора над селом. Они бросились к окну в ту самую минуту, когда вертолет уже снижался, направляясь к стадиону.
– Иван Тимофеевич, – обратился профессор к секретарю райкома, – у вас зрение, по-видимому, поострее моего… Если я не ошибаюсь, – он говорил с придыхом, – под фюзеляжем подвешен какой-то предмет… Не так ли?
– Совершенно точно, Николай Николаевич, и предмет этот не что иное, как моторная лодка Колчанова.
– Вы уверены, что это именно его лодка? – глухо спросил Сафьянов.
– Да, у нас в районе пока две такие лодки – у Колчанова и в конторе связи…
– Значит, с Алешкой что-то стряслось, – голос профессора дрогнул. – Что-то стряслось… – Он схватил свою шляпу и бросился вон из кабинета.
Вертолет уже приземлился, когда к нему великовозрастным «замыкающим» ватаги ребятишек прибежал Сафьянов. Держась за сердце, он растолкал детей, окруживших машину, и очутился у дверцы в ту самую минуту, когда она отворилась. За спиной Лиды Гаркавой, первой показавшейся в дверях, он увидел улыбающегося Колчанова.
– Сдаю Алексея Петровича целым и невредимым! – бойко проговорила Лида, спрыгивая на землю.
– Ах ты, разэтакий паршивец! – загудел профессор, протягивая навстречу Колчанову руки. – А старик-то тут совсем было перетрусил. Сейчас же докладывай начальству, негодник, по какому праву ты снова забрался на Бурукан и почему там задержался!
Он долго жал ему руку, потом обхватил его широкие плечи, легонько прижал к себе и потряс.
– Николай Николаевич, все в порядке! – торопился успокоить своего шефа Колчанов. – Но разрешите мне сейчас пока распорядиться насчет имущества – палатки, рюкзака, лодки…
– А почему это прицепили ее? Мотор отказал? – спрашивал Сафьянов, заглядывая под фюзеляж вертолета.
– Видите, что… – Колчанов показал на пробоины.
– Авария? На камни налетел?
– Если бы так! Браконьеры просадили, когда меня не было.
– Значит, верно чуяло мое сердце, что у тебя произошло столкновение с ними.
– Никакого столкновения не было, Николай Николаевич. – Отвязывая лодку, Колчанов бросал обрывки фраз, рассказывая о том, что случилось.
– Скажи спасибо Лидии Сергеевне, – заметил с укоризной профессор, – это она подняла тревогу, а то бы куковать тебе там до белых мух. Ну так вот, Алешка, – переменил разговор Сафьянов, – я тебе сюрприз подготовил. Попробуй-ка, негодник, догадаться – что? Не догадываешься? А ну-ка вспомни про свою мечту, о которой ты писал прошлой осенью?
– Акваланг?.. – У Колчанова посветлело лицо.
– Весь комплект: акваланг, гидрокостюм, ныряльную маску, ласты, подводное ружье, да в придачу – подводную кинокамеру! Каково?
– Я даже и не знаю, как вас отблагодарить, Николай Николаевич, – пробормотал Колчанов, краснея от радости. – Теперь все ямы кругом излазаю. И обязательно обследую дно у Шаман-косы. Там ведь всегда скапливается калуга.
– О том, что и где обследовать, мы еще поговорим. А сейчас пойдем, тебе надо побриться, перекусить…
…Вечером ученые рыбники собрались на чай в квартире Гаркавой. Поначалу все шло хорошо, беседа текла тихо и мирно. Но вот речь зашла о буруканских нерестилищах кеты.
– Я все-таки утверждаю, Николай Николаевич, – говорил Колчанов, помешивая ложечкой густой дымящийся чай, – что Бурукан не потерян для нас как нерестовая река и со счетов нельзя ее сбрасывать.
– Ну-ну, – профессор оживился, доставая из кармана «Казбек». – Наберусь-ка я терпения, послушаю. Только прошу конкретно, с выкладками.
– Будут и выкладки. Первое, – Колчанов выпрямился, и стул под ним жалобно заскрипел. – Довоенное обследование, как и прошлогоднее, имело один и тот же недостаток: оно охватывало лишь главное русло и протоки, находящиеся непосредственно в пойме реки. Я дважды внимательно прочитал довоенный отчет. Лишь самые крупные ключи подвергались тогда изучению, да и то только в устьях, в наиболее глубоких местах. Так или не так?
– Ну, так. И чем ты это объясняешь?
– Тем, что испугались объема работ. По моим подсчетам, для Бурукана в этом случае потребовалось бы втрое увеличить объем. В сумме же общая нерестовая площадь только в ключах могла оказаться не меньшей, а возможно, и большей, чем в русле Бурукана, заиленного лесосплавом.
– Дорогой мой Алеша, хватит! – прервал его Сафьянов. – В довоенное время у нас работали специалисты ничуть не хуже тебя. Но вот главный вопрос: на каком основании ты игнорируешь такой метод определения лососевого стада, как контрольный подсчет?
– Не игнорирую, Николай Николаевич, но и не отдаю ему предпочтения, потому что хорошо знаю методику этого так называемого контрольного подсчета. Она несовершенна! – вызывающе повысил он голос. – Она не учитывает всех тончайших деталей климатического, гидрологического, наконец биологического процессов, совершающихся в природе. Вы же хорошо знаете, что в разное время суток при различной погоде эти процессы неодинаковы, а потому и неравномерно стадо лососей, заходящее в устье реки в отдельное не только время суток, но и в отдельные часы и минуты. Я это сам проследил, Николай Николаевич, и, кстати, отразил в последнем отчете. Вам нужны доказательства? Пожалуйста. Мой подсчет нерестовых бугров на одном только Сысоевском ключе показывает, что, если верить контрольному подсчету, производившемуся на устье Бурукана, две трети кетового стада зашло только в Сысоевский ключ.
– А почему бы и не так? – не сдавался профессор.
– Николай Николаевич! – с удивлением воскликнул Колчанов. – Да взгляните на карту Бурукана – и вы увидите дюжину подобных ключей, прилегающих к главному руслу. Для того чтобы не быть голословным, я накрутил на пленку эти бугры и смогу продемонстрировать их вам при первой же возможности.
От опытного взгляда профессора Сафьянова не мог ускользнуть короткий, но полный теплой ласки взгляд Гаркавой, которая, по-видимому, была полностью солидарна с его учеником.
– Что же, все это не исключено, – неохотно согласился профессор. – Но я утверждал и утверждаю, что Бурукан может представлять для нас интерес только как река, имеющая массовые нерестилища, – он подчеркнул слово «массовые», – а, стало быть, по главному руслу, иначе говоря, в довоенном объеме. Жалкие остатки бугров по ключам дела не меняют. Я все-таки продолжаю верить, что главное мерило – контрольный подсчет кетового стада на устье реки. А подсчет этот показывает, дорогой Алексей Петрович, что заход кеты в Бурукан сократился в сравнении с довоенным в одиннадцать раз! – Сафьянов обвел победным взглядом своих собеседников.
Наступило неловкое молчание. Всем было ясно, что профессора не сбить с его позиций отрицания Бурукана как нерестовой речки. Чтобы преодолеть неловкость, Гаркавая спросила:
– Кстати, Николай Николаевич, чем вы объясняете исчезновение нерестилищ в русле Бурукана за послевоенные годы?
– Причин несколько, – ответил профессор, вяло скручивая мундштук погасшей папиросы в жгутик. – Главная из них – резкое сокращение захода лососевого стада вообще в Амур в связи с хищническим выловом кеты японскими рыбопромышленниками на путях миграции в Тихом океане. За последнее десятилетие они ежегодно вылавливают, на главной дороге нашего лосося в Тихом океане до двух миллионов центнеров. Ничего подобного не бывало прежде. И если бы эта рыба вся попадала на стол японского трудящегося! Ничуть нет, большая ее часть идет на самый дешевый экспорт или залеживается и пропадает массами на складах, а потом перерабатывается на удобрения.
Профессор взялся за остывший чай. Отхлебнув несколько глотков, он подал чашку Гаркавой, попросил:
– Подлейте горяченького, Лидия Сергеевна, страсть не люблю пить холодный чай. Казалось бы, в этих условиях, – продолжал Сафьянов свою главную мысль, – наши товарищи на Амуре должны были сделать все, чтобы оберегать как зеницу ока то сравнительно небольшое стадо лосося, которое достигает вод Амурского бассейна. В действительности этого пока мы не наблюдаем. Те меры, которые, как известно, сейчас осуществляются, далеко недостаточны, чтобы они могли всерьез сказаться на воспроизводстве стада амурской кеты. По-прежнему лесники не всегда соблюдают правила рубки и сплава леса на притоках Амура – оголяют берега, а в результате промерзают речки и, стало быть, нерестовые бугры вместе с их содержимым. Во время сплава оставляют неразобранными заломы, и галечник заносится илом. Ну и, разумеется, немалый вред запасам лосося приносят браконьеры. В масштабе бассейна в общем-то наберется солидный куш, который перепадает в их руки.
– Но ведь и раньше браконьеры вылавливали кету, – заметила Гаркавая, не спускавшая глаз с профессора.
– Видите ли, милая Лидия Сергеевна, – Сафьянов с некоторым высокомерием поднял усталый взгляд на девушку, – украсть десять рыбин из тысячи или пять из ста – это не одно и то же. Вот в чем суть, дорогой ихтиолог, это надо понимать. Что касается Бурукана, – после короткого раздумья продолжал профессор, – то здесь мы имеем дело в некотором роде с исключительным фактом. Бурукан – река сплавная. Во время войны на его берегах велись интенсивные заготовки леса для строек Комсомольска-на-Амуре. Тогда мало с чем считались: все подчинялось цели номер один – разгромить врага. В итоге – берега реки оголились, нерестилища заилились. А так как местные лесозаготовители заодно облавливали нерестилища, благо контролировать их было некому, то оказались сильно подорванными и стада самих производителей. В совокупности все это и привело к тому, что мы имеем сегодня: кеты больше нет в Бурукане. Нужно срочно строить там рыбоводный завод! – Сафьянов легонько стукнул кулаком по столу, и во всех трех чашках дзинькнули ложки. – В этом и только в этом спасение остатков кетового стада, еще находящих там себе пристанище. Но для этого нужны большие деньги…
За столом наступила тишина. Сразу показались громкими нудный и тягучий писк чайника на плите, тиканье ходиков на стене, отчетливый равномерно-нескончаемый перестук двигателя сельской электростанции: дук-дук-дук-дук…
– А я все-таки добьюсь восстановления нерестилищ Бурукана без строительства там дорогостоящего рыбоводного завода! – внезапно нарушил тишину Колчанов.
– Один? Без шефа? – с деланным удивлением спросил Сафьянов и многозначительно скосил глаза в сторону своего ученика, почти не поворачивая к нему головы.
Сказанное казалось шуткой, но ни от Колчанова, ни от Лиды Гаркавой не ускользнула нотка обиды, едва заметно прозвучавшая в голосе профессора.
– Отнюдь нет, Николай Николаевич, – поспешил Колчанов успокоить своего шефа, – только с вашей помощью.
– Тогда прошу все бабки на стол! – Сафьянов весело и решительно хлопнул обеими ладонями по столу.
– Я заложу там аппараты Вальгаева, Николай Николаевич.
– Что, опять?! – И без того длинное лицо Сафьянова сейчас вытянулось еще больше, а глаза стали сердитыми. – Я уже слышал эти песни и больше не желаю их слушать! – проговорил он решительно. Потом сбавил тон и с недобрым ехидством продолжал: – Вот что, Алешка. Я тебя еще никогда не сек, но, видит бог, я прибегну к этому великолепному средству воспитания молодых людей! Я вышибу из тебя эту святую блажь!
– Выслушайте меня до конца, Николай Николаевич, – пытался было остановить его Колчанов, мягко и простодушно поглядывая на профессора.
– И слушать не хочу, не желаю слушать глупостей. Вот что, дорогой мой Алексей Петрович, – почти совсем сердито и даже, как показалось молодым людям, едко проговорил Сафьянов. – Если ты не хочешь, чтобы мы с тобой сильно поссорились, – выбрось эту глупость из головы. Аппарат Вальгаева! Об аппарате Вальгаева мне все рассказали в институте. Это детская забава, профанация науки, попытка решить проблему негодными средствами. Но главное даже не в этом. По семилетнему плану на Бурукане намечено построить большой рыбоводный завод, оснащенный новейшим оборудованием. Но и это не главное в нашем споре. Главное – твоя судьба ученого, паршивец ты этакий! Рыбоводство – дело в основном рыбоводов и практиков. Этих людей вполне достаточно, и они неплохо умеют делать свое дело. Что касается нас с тобой, так у нас и без того непочатый край работы. Мы – ученые аналитики и систематики, наша задача – до конца разгадать все тайны подводного царства и описать всю сложнейшую взаимосвязь процессов, происходящих в мире рыб. Пока мы этого не сделаем, до тех пор невозможно грамотное, целенаправленное воздействие человека на ту часть живой природы, которая лежит под водой. А много ли сделано в этом направлении? Вот тут-то и надо подумать над тем, куда и как тратить силы ученых-исследователей: по-хозяйски собрать их на главном направлении или раскидать по второстепенным, ничего не дающим науке участкам. Так-то вот, дорогой мой. И еще: ты думаешь о своем будущем? Ты не забыл, что являешься аспирантом по последнему году, а я – руководитель твоей диссертационной темы? Ты думаешь когда-либо защищать диссертацию? – все больше наседал профессор на загнанного в угол подшефного. – Если думаешь обо всем этом, так вот моя тебе конкретная программа: лето ты будешь работать в моей экспедиции, а по окончании полевых работ немедленно начнешь форсировать диссертацию.
Колчанов долго не отвечал. Он вычерчивал какие-то замысловатые линии на блюдце и, казалось, ни о чем больше не думал. Потом тяжело вздохнул, поднял усталый взгляд на шефа и коротко сказал:
– Я подумаю, Николай Николаевич.
– Подумай, подумай, – согласился профессор, – это всегда полезно. А когда будешь думать, заодно помни и о таком немаловажном факте. Иван Тимофеевич Званцев сегодня в разговоре со мной просил оставить тебя здесь еще на год, хотя бы как ученого консультанта и, так сказать, идейного руководителя нерестово-выростного хозяйства. Нерестово-выростное хозяйство я считаю делом важным и необходимым, но что касается твоего участия в его работе, я согласия не дал. Для этого у них есть свой ихтиолог, ей все карты в руки, у нее за спиной практика работы на рыбоводно-мелиоративной станции. – Он снова многозначительно посмотрел на Гаркавую. – А на должность секретаря райкома комсомола можно подобрать другого человека. К тому же ихтиологов не так уж много.
Колчанов и Гаркавая молчали, занятые своими мыслями. Прождав минуту-другую, Сафьянов с обычной своей напускной грубоватостью спросил:
– Ну, что молчите? Прижал вас старик?
– Нужно подумать, – проронил Колчанов.
Разговор больше не клеился. Гости поблагодарили хозяйку и отправились спать в сельскую гостиницу. За всю дорогу они обменялись лишь двумя – тремя фразами.
5. Разлад
Утром следующего дня они разговаривали так, будто не было ничего, что угрожало бы их дружбе. Но Колчанов заметил – профессор старается избегать напоминаний о вчерашнем. Только на пути из столовой в райком партии Сафьянов спросил коротко:
– Ну как, подумал?
– Все время думаю, Николай Николаевич, – столь же лаконично отвечал Колчанов.
– И как решил?
– Еще не знаю.
– М-да…
Больше профессор не промолвил ни слова.
Они явились в райком первыми из приглашенных. Но уже через пять минут в кабинет ввалились сразу человек десять – председатель местного рыболовецкого колхоза со своими бригадирами, директор рыбозавода с начальником лова, районный рыбинспектор с помощником, Лида Гаркавая.
К десяти часам утра кабинет секретаря был уже полон народа.
Сафьянов немало был удивлен, когда понял, что весь этот люд собран единственно для встречи с ним, московским гостем.
– Я думаю, товарищи не обидятся на меня, – говорил Званцев, открывая встречу, – что мы отнимаем у них часть выходного дня. Но мы решили воспользоваться присутствием у нас уважаемого Николая Николаевича Сафьянова, крупного ученого-ихтиолога, и окончательно решить кое-какие назревшие вопросы. Николай Николаевич, попрошу вас разъяснить с точки зрения науки, как нам лучше вести рыбное хозяйство, а попутно проинформировать нас, какую помощь могут оказать нам в этом деле ученые, в частности экспедиция, которую вы возглавляете.
Нет необходимости приводить здесь выступление профессора Сафьянова полностью, хотя слушали его так, что ни единый шорох не отвлекал внимания на протяжении всей речи. Но кое-что представляет в ней несомненный интерес.
– «Мы не можем ждать милостей от природы; взять их у нее – наша задача». Этими крылатыми словами Ивана Владимировича Мичурина я бы хотел начать, – говорил профессор, разложив по столу свои бумаги. – Великий Карл Маркс писал, что плодородие вовсе не есть такое уж природное качество почвы, как это может показаться: оно тесно связано с современными общественными отношениями… Водная среда подобна почве. Она может быть хорошо удобренной и плодородной и, наоборот, истощенной и бесплодной. В прямой зависимости от этого находится состояние урожая, в данном случае промысловых рыб. Амур, как рыбацкая нива, богат и плодороден. Напомню лишний раз, что в Амуре насчитывается больше ста видов рыб. Ни одна другая река в нашей стране не имеет столь богатого видового состава ихтиофауны. Но давайте представим себе такую картину. Вы посадили на своем огороде картофель. Через полтора – два месяца появились клубни. Не дождавшись, пока они вырастут и созреют, вы начинаете подкапывать их. Подкапываете до самой осени. И вот наступил срок сбора урожая. Богатый урожай вы соберете? Едва ли. Вы съели его почти в зародыше. Так почему же вы думаете, – повысил голос профессор и нацелил свой длинный палец, словно ствол маузера, прямо на председателя колхоза Севастьянова, – почему вы думаете, что иначе обстоит в рыболовецком деле? Я категорически подчеркиваю, что мы нерационально используем наши рыбные ресурсы. Где пудовые щуки, сомы и сазаны, где полуторакилограммовые караси, где полупудовые толстолобы? Я вас спрашиваю? – сердито оглядывая присутствующих, – кричал профессор. – Их нет!
– Есть, но мало, – робко бросил кто-то реплику из угла.
– Так дальше эксплуатировать наши водоемы нельзя! – Сафьянов стукнул кулаком по столу. – Слава богу, на Амуре пока процесс самовоспроизводства промысловых рыб идет в благоприятных условиях и достаточно интенсивно. На многих реках дело обстоит гораздо хуже. И если мы не изменим положения в самое ближайшее время, то может кончиться тем, что некому будет производить посев на подводных полях…
Сафьянов привел многочисленные примеры того, как из года в год уменьшаются размеры промысловых рыб, доставляемых рыбаками на рыбообрабатывающие базы, как сокращается в общих уловах количество наиболее ценных видов – сазана, толстолоба, желтощека, как все большее распространение получают сорные рыбы, такие, как косатка, горчак, гольян, чебак, которые либо истребляют икру промысловых рыб, либо являются их конкурентами в питании.
– Вы ничего не сказали о заездках! – крикнул кто-то от дверей. – Они явились главной причиной подрыва основных запасов!
– Раз вы хорошо знаете об этом, стало быть, мне не к чему говорить о заездках, – отпарировал профессор. Помолчав, добавил: – Заездки относятся к прошлому, а я говорю о проблемах нынешнего дня. А проблем в рыбном хозяйстве назрело сегодня столько, что их надо начинать решать немедленно, если мы не хотим оказаться у разбитого корыта. Конечно, они решаются и вами – промысловиками и нами – учеными. Но решаются недостаточно продуманно, а главное неэффективно. Я хочу выделить из них пока две наиболее насущные, требующие безотлагательного решения. Это – регулирование промысла и вопросы воспроизводства промысловых рыб. Правда, есть еще одна проблема, которую вы сами воспринимаете с болью, – проблема лососевых. На протяжении почти столетия кета питала все население сел, лежащих между Хабаровском и Николаевском-на-Амуре, давала ему работу и материальные блага, тогда как все остальное – промысел частика, сельское хозяйство – носило характер подспорья. Теперь кета почти выпала как объект трудовых занятий населения и как основной традиционный продукт питания. Но я сейчас не буду говорить об этой проблеме: она должна решаться в общегосударственном масштабе.
Далеко не с профессорским тактом Сафьянов устроил разнос руководителям рыболовецкого колхоза и рыбозавода за нарушение правил рыболовства.
– Вы живете одним днем! – кричал он на них. – Вы рубите сук, на котором сидите! Вы забываете о том, что рыбу ловить нужно не только вам, но и вашим детям, внукам и правнукам.
Примеры, которые он приводил, были убийственные: массовый облов нерестилищ сазана, карася, щуки, нежелание искать и облавливать скопления сорной рыбы и многое, многое другое.
Заключительная часть речи профессора – о воспроизводстве промысловых рыб – носила мирный и спокойный характер, если не считать единственной вспышки гнева, когда он говорил о случаях массового замора молоди в отшнуровавшихся озерах и безразличном отношении к этому бедствию руководителей рыболовецких предприятий.
– Ведь все знают об этом! – возмущался профессор. – У всех на глазах гибнет ваше же богатство, но никто не удосужится выпустить малька в Амур во время летнего обсыхания озер или сделать отдушины во льду во время зимнего замора.
– Для этого созданы рыбоводно-мелиоративные станции! – обидчиво крикнул председатель колхоза. – Вот их и критикуйте вместе с рыбводом.
– Но вы же сами говорили мне как-то, товарищ Севастьянов, что это мертворожденные организации. Не так ли? – Сафьянов долго ждал ответа, но председатель колхоза промолчал.
О создании нерестово-выростного хозяйства на озере Чогор Сафьянов ничего не сказал нового. Он одобрил инициативу райкома партии, обещал предоставить все материалы по Чогору, особенно накопленные Колчановым за последнее время, и на этом закончил свою довольно длинную речь.
– Николай Николаевич, а как насчет помощи нам со стороны ученых? – спросил секретарь райкома, когда профессор стал складывать в объемистый портфель свои бумаги. – Я имею в виду просьбу оставить Алексея Петровича Колчанова руководить нерестово-выростным хозяйством.
– Я уже говорил вам, Иван Тимофеевич, что Колчанову предстоит большая и серьезная работа над обобщением материалов, собранных им на Чогоре и Бурукане, – объяснил Сафьянов. – Но почему вы не хотите направить туда Лидию Сергеевну Гаркавую? – Он с недоумением посмотрел на секретаря райкома. – Она ведь тоже ихтиолог, к тому же почти три года проработала на рыбоводно-мелиоративной станции, хорошо знает обстановку в районе и на озере Чогор.
– Товарищ Гаркавая у нас хороший вожак молодежи, Николай Николаевич, – заметил секретарь райкома, – а это тоже немаловажное дело.
– Нет, Колчанов не должен отвлекаться вопросами воспроизводства рыбных запасов, – категорически ответил Сафьянов. – Нам тоже нужны хорошие кадры для науки, без которой, как вы знаете, практика слепа. Я уже договорился в Хабаровске, что на летний период включаю Алексея Петровича в состав экспедиции.
– А как сам Алексей Петрович смотрит на это? – секретарь райкома, улыбаясь, повернулся в сторону Колчанова.
Колчанов смутился, кровь бросилась в его коричневые скулы, густо покраснели уши.
– Разрешите, – пробормотал он смущенно и совсем без надобности стал поправлять галстук.
– Слово предоставляется товарищу Колчанову. Можно говорить с места, Алексей Петрович.
Колчанов не любил долгих вступительных объяснений. Он сразу заговорил о том, что его более всего волновало, – об исследованиях института на озере Чогор и Бурукане. Заключая выступление, Колчанов повернулся к профессору Сафьянову:
– И вот, Николай Николаевич, продумав все и тщательно взвесив, я решил, что здесь смогу принести больше пользы, чем у вас в экспедиции, а затем в лаборатории института. Во-первых, в это лето я намерен продолжить свои опыты по гибридизации некоторых видов рыб и исследование условий нереста наиболее ценных промысловых пород – сазана и карася. Во-вторых – и это самое главное – осенью в порядке производственного опыта заложить на Бурукане несколько аппаратов Вальгаева, которые должны заменить дорогостоящие рыборазводные заводы. Я уверен, что этому аппарату принадлежит будущее в деле воспроизводства лососевых, поэтому прошу вас, Николай Николаевич, оставить меня на озере Чогор и не включать в свою экспедицию.
Сначала несколько хлопков, а потом настоящий гром аплодисментов заглушил его последние слова. Лицо Сафьянова стало багровым – кажется, никто и никогда не наносил еще такого удара его самолюбию ученого, как это сделал Колчанов.
– В таком случае, дорогой Алексей Петрович, – желчно сказал Сафьянов, – я складываю с себя обязанности шефа и руководителя вашей диссертации.
– Но иначе я не могу поступить, Николай Николаевич, – стоял на своем Колчанов. – Проблемы частиковых озера Чогор и лосося реки Бурукан нужно решать в комплексе и именно местными силами, а не в общегосударственном масштабе, как вы утверждаете, Николай Николаевич, по отношению к воспроизводству лососевых. И я как молодой специалист считаю себя не вправе оставаться в стороне от решения этой сложной, не терпящей отлагательства проблемы.
Встреча работников Средне-Амурского с профессором Сафьяновым закончилась далеко за полдень. Загадочным для всех осталось поведение профессора. У большинства участников встречи создалось впечатление, что он не одобряет на деле мероприятий, направленных на воспроизводство рыбных запасов Амура. Одна Лида Гаркавая хорошо знала всю подоплеку столь странного поведения представителя большой науки: в нем боролись уязвленное самолюбие избалованного почетом и уважением ученого и поистине отеческая привязанность к своему молодому ученику…
