Текст книги "Сторожка у Буруканских перекатов (Повесть)"
Автор книги: Александр Грачев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
19. Испытания
Вечером у костра, после превосходной ухи, участники экспедиции составили детальный план работы на ближайшие три дня. Колчанов, Гоша Драпков и Владик пройдут до истоков Сысоевского ключа, где никто из ихтиологов еще не бывал. По пути составят схематический план всего ключа с указанием ширины и глубины в местах, наиболее подходящих для закладки аппарата Вальгаева, кроме того, учтут участки с заиленным дном и возьмут пробы ила на предмет определения количества бентоса в них. К исходу третьего дня они должны вернуться на бивуак.
Что касается Прониной, Верки и Шурки Толпыги, то им предстояло все эти три дня заниматься сборами хирономид и других представителей энтомофауны в Сысоевском ключе неподалеку от бивуака. Толпыгу оставляли при девушках не как знатока энтомофауны (Гоша Драпков больше подошел бы для этого), а как хорошего охотника, чтобы охранять девушек от возможных опасностей в тайге. На ночь они будут возвращаться на бивуак.
Утром, едва первые солнечные лучи прорвались в долину между двух правобережных сопок, все участники экспедиции уже были готовы к походу. Застегнув наглухо палатку и тщательно загасив костер, мужчины вскинули за спину тяжелые рюкзаки, и экспедиция тронулась в путь. Те, кто уходил к верховьям Сысоевского ключа, помимо трехдневного запаса продовольствия, несли с собой акваланг, три комплекта ныряльных масок и ластов, подводные и дробовые ружья, дождевики, две мелкоячеистые капроновые сетки, десятка два банок для образцов ила.
У устья Сысоевского ключа галечный берег кончился, и путники, свернув вправо, вдоль ключа, очутились в густых зарослях цепкого подлеска. Это был характерный пойменный лес таежных рек. Крупные деревья, главным образом старые тополя, кедры и ели, росли вразброс, но зато подлесок из жасмина, шиповника, мелкого орешника и колючей аралии сплошной стеной вставал на пути. Пронина по-прежнему восторгалась всем – и ночлегом в палатке, и чудесным утром, и неумолчным шумом Бурукана, и возней камышевок, которые с самой ранней зари принялись за поиски пищи в тальниковой куще, почти над самой палаткой. Подражая Прониной, восторгалась всем и Верка.
– Вот подождите, в тайге не так запоете, – ворчал Шурка; он был горько обижен своей ролью проводника у этих «барышень», как он называл их, и готов был отдать что угодно, только бы участвовать в походе к вершине Сысоевского ключа. К тому же, вспомнив, как в поездке на Болонь Пронина гоняла его по всякому поводу и без повода, когда Колчанов посылал его с «барышнями» на лодке собирать хирономид, Шурка с тоской подумал о днях, которые ему придется провести с Прониной.
Вскоре его опасения подтвердились. На пути оказался ручей шириной метра четыре, впадающий в Сысоевский ключ. Колчанов, чтобы не мочить ноги в начале пути, вывел своих спутников на естественный «мост» – лесину, упавшую поперек ручья. Чтобы Пронина в своих туфлях на венском каблучке не сорвалась в ручей, Колчанов срубил длинную жердочку, которую сделали поручнем – один конец его на том берегу держал Колчанов, другой, на этом, – Шурка. Но поручень не помог: над серединой ручья Пронина поскользнулась и с метровой высоты свалилась в воду. Воды оказалось по пояс, но и этого было достаточно, чтобы выкупаться.
К счастью, она не зашиблась и, выбравшись с помощью Колчанова на берег, говорила со смехом:
– Крещение состоялось, теперь мне не страшны никакие преграды.
Но она поторопилась с выводами. Не прошли путники и сотни шагов по зарослям, как Пронина завизжала так, что все испуганно остановились.
– Что случилось, Надя? – крикнул Колчанов.
– Ой, ой, всю руку позанозила о какие-то иглы! – в отчаянии кричала она. – Ой, Вера, скорее помоги мне вытащить занозы, у меня их целый миллион в ладони.
Все сгрудились вокруг Прониной. Ее правая ладонь действительно была утыкана мелкими шипами аралии.
– Достаньте пинцет из сумки, – со стоном приказывала она так, будто сама уже не могла пошевелить ни одним пальцем.
За операцию взялся сам Колчанов. Он довольно быстро вытащил занозы.
– Теперь будешь знать, что в тайге нельзя быть беззаботным и опрометчиво хвататься за каждую ветку. Это не тротуар на московской улице. Здесь надо видеть все: и куда ступаешь, и на что опираешься, и за что берешься.
– Откуда я могла знать эту высокую грамоту! – вдруг рассердилась Пронина. – А если бы знали, то должны были предупредить… – Она разгневанно посмотрела на ребят, потом на Колчанова. – Ужасно горит рука, – снова простонала она.
– Да, погорит, – с подчеркнутым равнодушием пообещал Колчанов, – шипы аралии немного ядовиты… Иди за мной и старайся шагать мне в след, – сказал он и стал продираться сквозь кусты.
Заросли кустарника скоро кончились, и путники шли теперь по самому краю левобережного обрывчика, где росли лишь пырей да широколистное разнотравье. Слева шумел говорливый ключ. Над его извилистым затененным руслом почти сомкнулись кроны могучего разнолесья; в воздухе стоял смешанный гул шмелей и диких пчел, стрекот кузнечиков; по зарослям жасмина пестрыми лепестками порхали бабочки. Было еще не жарко, но с травы уже осыпались последние изумрудинки росы. Пронина больше не восторгалась картинами таежной глухомани, остальные тоже подавленно молчали: у ребят, да и у самого Колчанова испортилось настроение. Каждый чувствовал и понимал, что если и дальше так будет повторяться с Прониной, приятного в этом походе ждать нечего.
Часа через три они достигли кривуна, где оставались Пронина, Верка и Толпыга. Это была самая дальняя точка, куда доходил Колчанов весной, когда изучал нерестилища кеты.
На галечном откосе, круто огибаемом шумливой речушкой, решили сделать большой привал, чтобы отдохнуть как следует и пообедать.
Приятно освежиться холодной водой после трудного пути по цепким зарослям, когда солнце уже подходит к зениту и лучи его начинают припекать даже в лесу. Быстро разложив костер, ребята тотчас же сбросили с себя одежду и, пока варился обед, принялись плескаться в речушке. Попробовала зайти в воду и Пронина, но сейчас же выскочила.
– Как вы купаетесь, вода же ледяная! – крикнула она. – Шура, сейчас же вылезай, простудишься!
Но Шурка словно и не слышал ее слов: он надел ныряльную маску, взял в рот дыхательную трубку и стал сплывать по течению, уткнув лицо в воду. Его примеру последовали Владик и Гоша. Уносимые быстрым течением, они так и скрылись за поворотом. Минут через десять они вернулись по берегу пешком – посиневшие, возбужденные.
– До ямы доплыли, – говорил Шурка, клацая зубами, – метра три будет глубиной. Спугнули, кажется, большого тайменя, поднял целую тучу мусора. Жаль, ружья не было, вот бы подстрелить!
– Чем гоняться за тайменями, лучше бы поискал хирономид, – упрекнула его Пронина. – И вообще, Шура, поскольку ты теперь в моем распоряжении, я не разрешаю тебе купаться, когда ты вздумаешь.
Владик и Гоша, одевавшиеся рядом с Шуркой, искоса посмотрели на него и состроили ему рожи; он молча погрозил им кулаком и показал язык в сторону Прониной. Колчанов, наблюдавший всю эту сцену, улыбнулся, потом сказал серьезно:
– Положим, Надя, эта область тебе не подконтрольна, и в нее не следует вторгаться.
– А я бы полагала, Алексей Петрович, что в таких случаях старшим следует быть заодно, иначе они подрывают собственный авторитет…
Словом, Шурке стало особенно ясно, что предстоящие три дня ничего хорошего ему не обещают.
После обеда Колчанов со своими помощниками надели на себя рюкзаки, попрощались с остающимися и ходко зашагали по галечному берегу. Через минуту они скрылись в зарослях, а скоро в тишине леса потерялись и их голоса.
– А теперь приступим и мы к делу, – известила своих помощников Пронина. – Верочка, подай, пожалуйста, мою сумку. Шура, ты ружье зарядил? Оно должно быть все время заряженным и находиться при тебе на случай внезапного нападения зверя.
Шурка тихонько прыснул в кулак и ответил:
– Зверь в тайге первым никогда не нападает на человека, Надежда Михайловна. Он убегает…
– Ты мне будешь тут сказки рассказывать! – воскликнула Пронина. – А кто же разрывает охотников? Об этом во всех книгах про тайгу пишут и в газетах тоже иногда сообщают.
– Так это, Надежда Михайловна, на охоте бывает, – пояснил Шурка, – когда раненый зверь бросается на человека или когда медведица защищает своих детенышей…
– Все равно, раз я сказала, значит, должно быть сделано! – властно отрезала Пронина. – А теперь пошли, будем искать заиленные участки и брать пробы ила, – закончила она, поправляя войлочную шляпу так, чтобы она сидела чуть набекрень.
Шурка без энтузиазма выполнял сыпавшиеся на него распоряжения: посмотри в заливчике; переверни вот тот камень и посмотри, что под ним; забреди по этой отмели и прощупай, нет ли там ила; возьми пробу со дна вот в этом месте… Никогда еще Шурке день не казался таким длинным, как сегодня. Наконец солнце стало заметно клониться к западу, и Пронина объявила об окончании рабочего дня. Увы, для Шурки это совсем не был конец его печальной доли – команды и просьбы по-прежнему следовали одна за другой: «Шура, помоги мне перелезть через это бревно», «Шура, дай руку, а то я здесь не перешагну», «Шура, не уходи так далеко, я буду держаться за твое плечо», «Шура, что ты так спешишь? Я ужасно устала…»
Путь до Бурукана показался Толпыге бесконечным. Из-за этих «помоги», «не уходи», «дай руку» он прозевал великолепного глухаря-петуха, поднявшегося в пяти метрах впереди в ту самую минуту, когда он помогал Прониной перелезть через колодину, преградившую им путь. Как вскоре оказалось, глухарь этот был бы очень кстати!
Они вышли на берег Бурукана. Беда, которая ожидала их здесь, обнаружилась уже на устье Сысоевского ключа. Шурка решил взглянуть на хариусов, которых вчера вечером наловили ребята и пустили в садок. Каково было его удивление, когда он увидел, что садок наполовину завален галечником, а от хариусов остались две жалкие рыбешки.
– Ничего не понимаю, – бормотал Шурка, склонившись над опустевшим садком. – Не иначе как коршун или ворона потаскали рыбу… Вот дураки-то, не догадались прикрыть садок ветками.
Но в это время он услышал крики «барышень», ушедших к бивуаку. Шурка бегом бросился по берегу, держа ружье на изготовку. Издали он увидел, что на бивуаке не было палатки. «Украли», – с отчаянием подумал Шурка, догоняя Пронину и Верку, которые, по-видимому, боялись идти дальше.
– Ой, Шура, что же случилось? Где наша палатка? – вопила Пронина.
Шурка первым добежал до бивуака. Его глазам предстала довольно безрадостная картина: там, где стояла палатка, теперь лежали ворохи рванья, перемешанного с остатками сахара, муки, крупы. Шурка дважды обошел вокруг, постоял у обрывчика и угрюмо сказал подошедшим девушкам:
– Медведица с медвежатами побывала, один пестун, а другой нынешнего года. Они и хариусов сожрали…
– Пестун? – переспросила Пронина. – Что это за зверь, Шура?
– Медвежонок-двухлеток. Можно сказать, нянька у маленького. Ах, язви его, что натворили, а! – ругался Толпыга. – Все пошло прахом. Это же они совсем нас оголодили!
Отложив ружье и сбросив рюкзак, он принялся разбирать ворох рванья. Ему помогала Верка. Сначала они пытались осторожно ссыпать отдельно остатки соли, сахара, крупы, муки, но скоро убедились в бесполезности этого занятия – все продукты оказались до того перемешанными с песком, что разделить их не было никакой возможности. Удалось набрать в чистом виде лишь несколько горстей соли и с полкружки сахару. Весь запас продовольствия теперь составляли несколько консервных банок солянки, свежей капусты и борща, две банки тушеной говядины и несколько чудом уцелевших брикетов рисовой каши. Что касается палатки, то на ней нельзя было найти ни одного квадратного метра, где бы не оставили своих следов зубы и острые когти зверей. Учуяв съестное, медведи, по-видимому, сначала свалили палатку. Затем, в поисках доступа к продуктам, стали рвать полотнище. Так, по крайней мере, объяснил Шурка своим подопечным историю разгрома, устроенного их жилью милым медвежьим семейством.
Пронину это происшествие повергло в горькое уныние, если не сказать – в отчаяние. Она окончательно утратила недавнюю спесь и подавленная, молчаливая сидела на опрокинутой лодке.
Солнце скрылось за мохнатую макушку сопки, долина Бурукана налилась лиловыми сумерками, стала ощутима ночная прохлада. Шурка развел костер и теперь возился с обрывками палатки, стараясь выкроить подходящий кусок, чтобы соорудить хоть какой-нибудь полог для укрытия на ночь. Вскоре он с помощью Верки сложил палатку вдвое и перекинул эти лохмотья через перекладину, положенную на две метровые сошки, вбитые в землю возле костра.
– Как будем с ужином? – спросил он, ни к кому не обращаясь, когда управился со своими делами.
– Я, когда шла сюда, ужасно хотела есть, – апатично ответила Пронина, – а сейчас у меня все притупилось… Боже мой, зачем я поехала сюда?..
– Ничего, Надежда Михайловна, не унывайте, – утешал ее Шурка. – Живы будем – не помрем.
– Фу, как ты банально шутишь, – поморщилась Пронина.
Решили сварить рисовую кашу и вскипятить чай.
За ужином Пронина, откашливаясь от дыма, спросила Толпыгу:
– Что же мы теперь будем делать, Шура?
– Завтра утром наловлю хариусов, – как ни в чем не бывало ответил Шурка, – наварим ухи – соль у нас есть, позавтракаем и пойдем работать.
– Не-ет, я ни за что теперь не пойду в лес, – решительно возразила Пронина. – Вдруг встретимся с медвежьим семейством? Ты же сам говорил, что медведица, защищая детенышей, набрасывается на охотника. А откуда она знает, что мы не охотники и что не угрожаем ее детенышам?
– Как раз хорошо будет, если она встретится нам. Я ее убью, – сказал Толпыга. – Тогда, считай, мы на все время будем обеспечены мясом!
– Есть медвежатину? – изумилась Пронина. – Фу, о какой гадости ты говоришь! Это же все равно, что есть собаку.
– Не совсем так, Надежда Михайловна, – спокойно возразил Шурка. – Вы телятину любите? Медвежатина такая же вкусная…
– Хватит, не говори мне больше об этом, – капризно повысила голос Пронина.
– Тогда я пойду один в тайгу, может подстрелю медведицу.
– Нет, ты никуда не пойдешь от нас, – снова повысила голос Пронина. – Ты оставлен, чтобы охранять нас. Так будь добр, делай то, что тебе велено. Мы никуда больше не пойдем, пока не вернется сюда Алексей Петрович, – резко продолжала она. – А как только он вернется, мы уедем домой.
– Дело ваше, – безразличным тоном, но с глубокой обидой проговорил Шурка. – Я могу сидеть на этом берегу хоть месяц – тепло, вода рядом, хариусов можно ловить сколько хочешь… Ну вот что, давайте ложиться спать.
– Как?! И ты будешь спать? – Пронина сделала страшное лицо. – А звери! Они же сожрут нас!
Шурка и Пронина совершенно по-разному понимали обстановку, в которой находились. Верка в основном молчала, но время от времени поддакивала Прониной и этим прямо-таки бесила Шурку. Но он очень скоро понял, что лучше отмалчиваться даже тогда, когда страшно хотелось возразить.
Более трудных испытаний никогда еще не выпадало на долю Шурки, как в эти два дня, пока он в компании своих подопечных ожидал возвращения Колчанова. Душа его рвалась в тайгу: в двух шагах, где-то здесь бродит медведица, где-то пасется жирный глухарь – вот было бы жаркое! Но Шурку словно спеленали – он шагу не мог сделать без разрешения Прониной.
Наконец в назначенный срок со стороны Сысоевского ключа послышались голоса и на открытом галечном берегу показались бесконечно дорогие сейчас Шуркиному сердцу Колчанов, Владик и Гоша.
Усталые, немного изменившиеся с виду, они сразу же оживились, когда увидели бивуак, обещающий отдых и встречу с друзьями. Но их радость погасла, как только они заметили Пронину, со слезами на глазах бегущую навстречу. Она уронила голову на грудь Колчанова и горько разрыдалась. По-видимому, это была своего рода разрядка напряжения, страха и тревог, накопившихся в ее душе за эти трудные дни.
Выслушав сбивчивый рассказ Шурки о визите медвежьего семейства, Колчанов долго хмурил изогнутые вороньим крылом брови, а потом сказал недовольно:
– Черт бы их взял, а мы их пожалели, не стали стрелять! Они нам встретились сегодня утром… Но зато мы принесли пудового тайменя. Доставай, Владик, и давайте варить уху, да покруче…
На совете, состоявшемся за ужином, было решено завтра же утром вернуться на Чогор, чтобы запастись продуктами и в ближайшие дни снова приехать сюда – задача экспедиции не была выполнена еще и наполовину.
С наступлением сумерек небо заволокло тучами, а около полуночи начал моросить нудный обложной дождь. Девушек на ночь поместили в маленькую колчановскую палатку. Ребята и Колчанов прокоротали ночь под тряпьем, оставшимся от большой палатки. Дождь не прекратился и утром. На рассвете Колчанов принялся готовить мотобот. Наскоро перекусив остатками вчерашней ухи, экспедиция погрузилась в лодку, все укрылись остатками палатки и дождевиком, и мотобот понесся по Бурукану. Через три часа путники достигли Чогора.
20. Подводная находка
Едва Колчанов сошел с лодки на берег, как увидел знакомую фигуру на крылечке. Это был Матвей Вальгаев. Сутулясь под дождем, он неторопливо прошагал на берег, протянул руку Колчанову.
– Здравствуй, Алексей. – Скупая улыбка чуть осветила его румяное лицо. – Успешно съездил?
Слушая Колчанова, он помогал ребятам вытаскивать лодку, потом выгружать из нее мокрую палатку. Этот человек привык постоянно что-нибудь делать. Он и здесь не мог стоять в стороне.
Они вошли в дом. Пока Колчанов стаскивал с себя мокрую одежду, Вальгаев говорил:
– Вот, прислали помочь тебе в выборе места для закладки инкубаторов. И вообще продумать вместе с тобой, как все это лучше сделать.
Вальгаев сидел, по привычке широко расставив локти и навалившись широченной грудью на край стола. Глядя на него, Колчанов сказал:
– Я допускаю, что, может быть, первый блин и получится комом. Поэтому, думаю, надо закладывать не один, а два или три аппарата по миллиону икринок в каждом. Места позволяют. Нашел с дюжину сильных родников. Вот управлюсь тут с неотложными делами – и тогда махнем туда. Начнем с ребятами заготавливать лес и строить избушку на зиму. Ты-то сам поедешь с нами, Матвей?
– Обязательно! – воскликнул Вальгаев. – У меня к тебе командировка на целый месяц, а потом опять приеду на весь период закладки икры.
– Значит, на заводе больше не будешь закладывать?
– Нет. Григорий Афанасьевич велел перенести опыты к тебе.
– Да что ты говоришь! – воскликнул Колчанов. – Матвей, дружище, да мы же с тобой тут горы свернем!
– Попробуем…
…Дождь лил беспрерывно почти трое суток. Бригада вынуждена была коротать это время дома. Только Владик, Шурка и Гоша, страстно увлекшиеся подводным спортом, несмотря на холод, часами пропадали на озере, тренируясь в нырянии. Толпыга и Владик уже могли просиживать под водой до сорока секунд, только Гоша никак не мог выдержать больше полминуты.
На второй день после возвращения экспедиции, под вечер, Владик, Шурка и Гоша, мокрые, в одних трусах (только что из воды), прибежали в лабораторию Колчанова:
– Алексей Петрович, диковину нашли! – докладывал посиневший Владик. – Халку затонувшую нашли! А в ней полно сомов!
– Гро-ма-адная! – добавил Шурка. – Сомы прямо кишат в ней…
– Подождите, подождите, – добродушно посмеиваясь, остановил их Колчанов и оторвался от микроскопа. – Рассказывай ты, Владик. Да все по порядку…
Находившиеся тут же Абросимов, Пронина и Вальгаев окружили ребят.
– Ныряли мы, – снова заговорил Владик, стараясь быть спокойным и с трудом унимая дрожь. – Потом заметили, что там, где Бурукан вливается в озеро, тянется длинная полоса прозрачной воды. Хотя она и холоднее, чем рядом – озерная, но зато в ней лучше видно на дне. И вот мы заметили, что там что-то темнеет, вроде стены. Нырнули с Шуркой к этой стене и видим борт какого-то судна, весь облепленный ракушкой. Шурка пошел в одну сторону вдоль борта, а я – в другую. Метров через пять вижу – корма с будкой и правилом руля, какая-то бочка лежит рядом. А Шурка выплыл в носовую часть.
– Там целая бухта троса лежит, – вставил Толпыга.
– Потом мы вынырнули, набрали воздуха – и опять туда, – продолжал Владик. – И с нами Гоша. Спустились прямо на корму и решили исследовать, что внутри халки. Заглянули туда, а там как бревнами все дно устлано – сомы! Вот мы и прибежали сказать. Может, обловим, Алексей Петрович?
– Непременно! – воскликнул Колчанов. – Но что это за халка, как она очутилась здесь на дне? Не знаете, Петр Григорьевич?
– Припоминаю, – Абросимов потер лоб. – Это было не то в сорок третьем, не то в сорок четвертом, весной, когда на Бурукане заготавливали лес. Это халка леспромхоза, во время шторма бревнами пробило ей борт. А была она нагружена овсом и железными тросами. Я хорошо помню этот случай, на бюро райкома партии тогда обсуждался вопрос об этой аварии.
– Глубина большая? – спросил Колчанов Владика.
– Не очень. Метра четыре, не больше.
– Хорошо, ребята. Пока не тревожьте сомов. – Колчанов снова вернулся к микроскопу. – Сейчас уже поздно, завтра с утра займемся ими. А пока поставьте буек над тем местом.
Назавтра часам к десяти в небе стали появляться ярко-синие просветы. С каждой минутой их становилось все больше, пелена туч заметно редела, и вот прорвалось солнце, хлынуло благодатное тепло.
Ребята под руководством Петра Григорьевича в спешном порядке сшивали по высоте две ставные капроновые сети-трехстенки, каждая по пятьдесят метров длиной. Тем временем Колчанов, прихватив акваланг, ныряльную маску, ласты и кинокамеру, отправился с Вальгаевым и Прониной на лодке к буйку, оставленному вчера ребятами у места гибели халки. Закрепив за спиной акваланг и натянув маску и ласты, он в последний раз тщательно проверил чехол кинокамеры. Потом осторожно сполз с лодки в воду, помахал прощально Прониной и Вальгаеву и скрылся под водой.
– Нравится мне твой Алексей своей напористостью, – раздумчиво говорил Вальгаев Прониной, свесив голову над водой и следя за расплывающейся в глубине фигурой Колчанова. За эти дни Вальгаев и Пронина как-то очень хорошо сошлись и умели говорить откровенно обо всем.
– Почему мой?
– Ты мне, Надя, брось, – Вальгаев неумело подмигнул. – Я же знаю, что вы собираетесь пожениться. Ты же за этим и приехала сюда. Думаешь, не знаю?
Не был Вальгаев мастаком в тонкостях женской психологии, какая-то мужичья грубоватость сквозила в каждом его жесте и слове, когда случалось ему судить о любовных делах. Это ли или, возможно, грубоватая и честная прямота его слов, но что-то смутило Пронину и вместе с тем настроило ее на откровенный лад.
– Не будет у нас свадьбы, Матвей, – горестно сказала она, вздохнув. – Он другую девушку любит…
– Не знаю, как насчет другой девушки, а тебя он, это я хорошо знаю, любит. Может, за последнее время разлюбил – за это не ручаюсь. А хочешь, я тебе правду скажу, Надя? – Вальгаев с недобрым прищуром посмотрел на свою собеседницу.
Пронина как-то тревожно насторожилась, подозрительно покосилась на Вальгаева, спросила приглушенно:
– Что это за правда?
– А то, Надя, что ты его не любишь…
– Откуда ты это взял, Матвей?
– Так глаза-то у меня есть же, как ты думаешь? Большую ошибку Алексей допустит, если он на тебе женится, – задумчиво продолжал он. – Намучается он с тобой, ох и намучается!
– Ты, Матвей, просто несешь бред, – зло проговорила Пронина. – Ты что, выпил сегодня?
– Немножко, за завтраком, по случаю плохой погоды, – улыбаясь, сознался Вальгаев. – Так, маленько, остаток коньяка был…
– Так ты что же, и Алеше внушал эти свои глупые догадки? – напустилась на него Пронина.
– Как тебе сказать? Конечно, не в такой форме, но говорил, не хочу врать…
– Ну и что же он ответил?
– Обещал по затылку мне съездить, – Вальгаев весело рассмеялся.
– Жаль, что только пообещал, – сдерживая улыбку, облегченно вздохнула Пронина. – Вот я непременно съезжу, если ты еще будешь совать нос в наши дела…
…Колчанов плыл под водой. Вода – а это был буруканский поток – оказалась довольно прозрачной, даже столб тени от лодки почти достигал дна. Но она была по-настоящему холодной.
Затонувшую халку он нашел сразу же, спускаясь вдоль немного наклоненной течением веревки: нижний ее конец оказался привязанным за правило руля. Видимость здесь была всего полтора – два метра, но и этого было достаточно. Колчанов жадно вглядывался в каждый мало-мальски различимый предмет; ему хотелось бы облазить все закоулки, заглянуть во все щели, но холодная вода заставляла торопиться.
Осторожно касаясь руками шершавой, в мелких ракушках палубы, он проплыл вокруг полусгнившей шкиперской будки и двинулся к трюму. Внутри халки было довольно сумрачно, но Колчанов сразу же разглядел прямые темные предметы, похожие на поленья, стесанные на конус, по метру – полтора длиной. Да, это сомы, угрюмые обитатели омутов. Но сколько же их здесь! Кажется, нет ни одного местечка, не занятого этими мудрыми степенными хищниками, осторожными и скрытными.
Образ жизни сома, как и большинства других рыб, остается пока что почти не изученным. Возможно, вскоре ихтиолог, вооруженный аквалангом, вторгнется в скрытый до сих пор от его глаз подводный мир и прочтет эту неразрезанную книгу захватывающих тайн природы.
С трепетом наблюдал Колчанов за поведением сомов, осторожно выглядывая из-за края кормовой палубы. За все время ни одна рыбина не сдвинулась с места, даже не пошевелилась. Только едва заметно открывались и закрывались их широкие пасти, да изредка у какой-нибудь из них пошевеливались прямые, вытянутые вперед былинки усов. Колчанов включил кинокамеру, нацелив ее на двух полутораметровых сомов, стоявших почти вплотную друг к другу рядом с ним. Сомы тревожно зашевелили усами, один слегка изогнулся, чуть сдвинулся с места и стал шире раскрывать пасть. Откуда-то из сумеречной мглы появился сравнительно небольшой сомик, проплыл над двумя стариками, направляясь на кинокамеру. Потом остановился, круто изогнулся и исчез из виду.
Стараясь по-прежнему держаться в своем укрытии, Колчанов двинулся вдоль правого борта халки. Время от времени он останавливался, включал кинокамеру. Тело его окончательно закоченело. Тогда он сильным движением ластов направился вертикально вверх и, словно поплавок, вынырнул из воды в двух метрах от лодки.
– Боже мой, а посинел-то весь! – воскликнула Пронина. – Ты же простудишься, Алеша!
– Совершенно сказочный мир! – восторженно кричал Колчанов, карабкаясь на корму лодки. Он сбросил маску, отстегнул акваланг и продолжал возбужденно кричать: – Рядом с сомами был, ближе, чем до вас! Сорок три сома насчитал. Настоящее чудо, братцы мои!
– Камера сработала? – равнодушно спросил Вальгаев.
– Сработать-то сработала, но света очень мало, боюсь, что ничего не выйдет на пленке. Нужно обязательно придумать какой-нибудь светильник…
– А чего ты будешь самодельничать? – берясь за весла, спросил Вальгаев. – Списался бы со специалистами, заплатил гроши и получил настоящий «Юпитер».
– Уже написал бате в Москву, – садясь за руль, говорил Колчанов. – Так разве это найдешь скоро?
Когда они вернулись на берег, здесь уже все было готово для лова сомов – четыре длинных шеста для «обвешивания» границ халки, ставная трехстенная сеть, сшитая и посаженная таким образом, чтобы ее полотнища хватило на всю глубину воды – от поверхности до дна. Погрузив снасти и ныряльные принадлежности в кунгас, бригада почти в полном составе во главе с Колчановым отправилась на лов.
Вот и буек. Пока Петр Григорьевич привязывал к нему кунгас, Владик, Шурка и Колчанов бросились в воду и принялись устанавливать шесты по углам халки. Вскоре эта работа была закончена. Теперь предстояло самое главное – окружить сеткой затонувшее судно так, чтобы нижняя подбора с грузилами плотно легла на самое дно, закрыв сомам выход из этого своеобразного сеточного вольера. Через десять минут сеть была выставлена и кольцо ее замкнулось. Проверять нижнюю подбору спустился Колчанов в акваланге. Доверить кому-нибудь Другому эту работу он опасался: достаточно малейшей неосторожности – и ныряльщик легко может запутаться в почти невидимой капроновой паутине. Он вернулся на поверхность минуты через три.
– Все в порядке, – сообщил он. – Грузила плотно лежат на дне. Теперь загоняйте кунгас внутрь квадрата, Петр Григорьевич, а мы вчетвером спустимся к сомам…
Ребята уже хотели было броситься в воду, но Колчанов остановил их.
– Стоп! Каждый возьмет в руку конец веревки, чтобы по нему вернуться в кунгас. Иначе можно уклониться в сторону и угодить в сеть. Ведь сомы так взмутят воду, что там ничего не будет видно.
Ныряльщики, вооруженные палками, один за другим скрылись под водой. Пока Колчанов спустился к халке, в ее трюме уже клубились тучи поднятого ила. То там, то тут вырисовывалась на секунду чья-нибудь расплывчатая фигура и снова исчезала.
Когда Колчанов достиг кормы, здесь тоже все было взбаламучено. Он угодил ногой на скользкую спину сома и инстинктивно ринулся было кверху, но потом овладел собой, опустился на дно халки и, ползая на четвереньках, на ощупь – вокруг стояли настоящие потемки – принялся баламутить воду палкой.
То и дело он чувствовал, как рядом взыгрывала вода, – сомы никак не хотели покидать своего убежища. Владик, Щурка и Гоша уже трижды выныривали, чтобы запастись воздухом, и вновь скрывались под водой, не выпуская из рук веревок, а Колчанов в своем акваланге все ползал внутри халки, стараясь как можно больше взмутить воду и этим заставить сомов покинуть их убежище. Велико же было его удивление, когда он, перевалив через борт, обнаружил, что сомы не ушли далеко от халки, а прячутся под ее бортами с внешней стороны. Ему пришлось подняться на поверхность, дождаться, когда вынырнут все ребята, и сообщить им об этом. Только после того как ныряльщики тщательно обшарили всю халку с внешней стороны и взбаламутили там песок и ил, сомов удалось наконец выдворить. Когда все поднялись наверх, то увидели, что муть поднялась до самой поверхности, балберы повсюду плясали и трепетали, будто живые, а иные и вовсе потонули.
Поднять сеть в кунгас, казалось, было самым простым делом. Но не тут-то было! Битый час бригада боролась с могучей силой, удерживающей сеть под водой. Сом – одна из самых сильных рыб. Изгибаясь, он как бы упирается о воду, и вытащить тогда даже одну рыбину – дело нелегкое. А тут их были десятки, и притом настоящих великанов, размером до полутора-двух метров. Когда последний конец сети с тремя сбившимися вместе большими сомами был поднят в кунгас, он был загружен до предела. Иззелена-черные скользкие рыбы копошились, не в силах выпутаться из прочной капроновой сети. Никто, даже Колчанов и Абросимов, не видели еще такого количества сомов.
