Текст книги "Битва за хрустальный гроб (СИ)"

Автор книги: Александр Белаш

Соавторы: Людмила Белаш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Глава 9. Разрушение

В ночь на пятницу святую

гром гремел, земля качалась,

с нами кончено, я думал –

с нами только начиналось

Мирослав Крлежа

«Планетариум»

Марка, подаренная Локсом, отворила Владу двери в Кошкин Дом.

Он не успел рта разинуть, чтобы спросить: «Где тут Бен Баггер?» – Локс вышел ему навстречу, приветливо помахивая рукой.

– Очень рад тебя видеть. Ты из рейса? плохо выглядишь…

– А ты вообще никак. Где тебя трепали?

– Ты не поверишь. Поэтому я и рассказывать не стану.

– Догадываюсь. Оргия?

– Считай, что да.

– Я так и думал. Вообще-то, я ищу Баггера.

– Он у меня в номере, – поманил его Локс. – Пойдём.

Пропустив Сокола в свой маленький дворец наслаждений, Локс аккуратно запер дверь и прислонился к ней спиной.

– Он что, под кроватью? или закрылся в сортире? Бен, выходи!.. Разговор есть. А ты бы лучше ушёл… в другую комнату.

– Ваша русская доверчивость не перестаёт меня восхищать. – Локс улыбался, но это выглядело болезненной гримасой. – Я люблю пикантные ситуации, но, как офицер, не могу допустить расправы, совершённой по ошибке.

– Ты… хочешь сказать, что его тут нет? – Губы Влада напряглись, чуть приоткрывая зубы.

– Сейчас он покинет Cathouse, мы выдержим паузу, и я выпущу тебя.

– Отойди от двери, продажный мальчик.

– Ты не сможешь её открыть. Кодовый замок. Имей терпение…

– Вы все здесь одной породы – подстилки. Вам платят, и вы отдаётесь. А в передышках мелко гадите тем, кто не похож на вас. Открывай, пока не схлопотал. На счёт «три». Раз…

Локс опустил голову; его бледное лицо исказилось от боли.

– Два.

Распрямившись, Локс заговорил жарко и неожиданно громко:

– За плату, да? А что скажешь о тех, кто отдаётся по команде? Во имя служебного долга? Илона Кучинская спит с тобой по приказу генерала Вирхова, которого просили Деев и его политпсихолог. Это сексотерапия, от которой ты отказался здесь. И ты поверил?.. Надо было лишь изменить антураж, создать романтическую обстановку, отыграть естественный флирт, чтобы ты упал к бабе в постель.

«Три» Влад не сказал – вместо этого он метнулся вперёд. Локс успел немного отклониться, удар прошёл вскользь, но белое лицо вспыхнуло румянцем, а из ноздри показалась струйка крови.

– Не смей так говорить!

Плавно отступая и держась за ушибленное место, Локс медленно цедил:

– Звучит как оскорбление, верно? Ты готов топтать меня?.. Спроси у Илоны. Пусть она скажет правду. Почему её сняли с дежурства, дали день навести красоту, номер в санатории высшего комсостава, где подпоручикам не место? За какие заслуги? или – с какой целью? Ведь ты не задумывался об этом? Ты просто увидел её и обомлел. Она улыбалась. Она шла к тебе, вся чудесная.

Влад надвигался.

– Если я соврал, используй третью марку, приди и избей меня. Я не буду защищаться. Дверь открыта. – Локс поднял дистанционный ключ и нажал кнопку. – Ступай. Я не хочу тебя видеть.

* * *

Влад шёл по коридору, как в тумане. Он совершенно забыл про Баггера, даже мерзавец Локс выпал из головы – только жгучие слова его летели следом, нагоняли, лезли в уши: «И ты поверил?»

Не может быть. Илона, сама прелесть, ласковая умница, понимающая его мысли до того, как он их скажет – и «Спит с тобой по приказу Вирхова». Рядом это в уме не помещалось, что-то одно должно вылететь пробкой.

Он остановился, будто наткнувшись на препятствие. Надо вернуться и добавить Локсу, чтоб не встал! Как он вообще посмел так говорить об Илоне? Откуда он может знать, где они встретились? или – как Деев послал его в санаторий?

Давняя сцена завертелась в памяти. «Путёвка причиталась мне, полетишь ты, это приказ, молчать! Шагом марш, распишись в получении!»

…Сразу после знаменитого похода в Кошкин Дом, откуда он явился с пятью марками Локса в карточке. Мол, получил терапию – с деликатом! Тут не надо быть политпсихологом, чтобы понять – это сплошная лажа. На От-Иньяне даже стены знают, что Ракитин полностью нормален.

И внезапная путёвка. Даже не майорская, а генеральская.

И девушка-подпоручик…

«Пограничник. Полный доступ к прямой связи, слежка за сирианскими внедренцами… У него все ниточки в руках. Плюс какое-то начальство, рассылающее экстрасенсов по далёким базам. «Оно приказало провести с тобой беседу». Выходит, он может знать, как оно всё на самом деле?»

«Он врал! Врал, чтобы выбить тебя из колеи, завязать свару и дать Баггеру время смыться» – настаивало любящее сердце.

«А если он прав? что тогда?» – холодно спрашивал рассудок.

«И ты сможешь задать этот вопрос Илоне? – Сердце кипело, негодовало. – У тебя рот откроется спросить такое у самой лучшей девушки?»

«Как иначе ты узнаешь правду? – Разум безжалостно гнул своё. – Без неё ты обречён на недоверие. Навсегда. Оно отравит любовь».

Влад повернул к эллингам.

За спиной носились шёпоты:

– Врезал.

– Не врезал.

– Этот не простит!

– Лучше Бену сменить место службы.

«Сокола» только начали готовить к послеполётной профилактике. Влад, не останавливаясь, бросил механику:

– Скафандр мне. Где Хват? Пусть грузится. Готовь на старт.

– Владислав Сергеич, так машина не заправлена! – озадаченно крикнул тот вдогонку.

– Ерунда, заправляли с запасом; мне полбака хватит. Оформи одиночный испытательный полёт. Доложи в диспетчерскую – и по-быстрому.

– Вроде, вы сказали, «Сокол» вёл себя прилично… Надо ли испытывать?

– Бегом! Учебная тревога! – заорал Влад. Все забегали, как муравьи на пожаре.

Вырвавшись из пусковой, он постарался взять себя в руки и отвлёкся на перекличку с диспетчерами орбитальной зоны. Слежение за экранами немного охладило его, но заноза торчала в душе колющей болью, поворачивалась и раздирала сердце. Вот за такие муки клеветников и убивают! Беда в другом – даже когда лжец издохнет, клевета останется.

Что за мерзость – ложь!

Хуже неё только чистая правда.

Наверное, поэтому в жизни столько вранья. Все лгут. ТВ, газеты, правительства, партии, церкви, учебники, жёны, мужья. Кто-то сосчитал: средний человек лжёт семь раз в день. Выходит, мы живём в толстой оболочке лжи, не видя даже крошки правды. Зачем?

«Если Локс обманул, – с усилием подумал Влад, поворачиваясь по оси «Сокола» над чёрной, ледяной стороной Иньяна, – то я расквасил ему нос за дело. А если сказал правду – тем более. При первом слове, едва он назвал имя, надо было свернуть ему челюсть. Чтоб и не звучало. Даже слышать этого нельзя! Есть вещи, которые касаются только двоих».

«Может, вас было больше, – усмехнулся разум. – Может, о твоей первой ночи с Илоной политпсихолог докладывал лично Дееву?»

Анализируя поступки и события, очень легко рехнуться. Поэтому мыслящие люди – слегка не от мира сего, а кое-кто в процессе мозгового штурма переходит ту границу, которую сторожат локсы.

– От-Иньян, я Сокол. Неполадки в насосной системе. Сажусь на станции Гора.

Из вечного электрического света базы – в вечный иньянский день. Странное дело! кругом космос, тьма кромешная, тёмные годы пути от звезды до звезды, а тут приходится выключать лампы и зашторивать окна, чтобы глаза отдохнули.

Горящим болидом пронзив атмосферу, «Сокол» опустился на искусственный базальт ВПП. Сквозь дымку накала и хлёсткие щелчки ионизации к нему прянули громадные чёрные машины обслуги, вытягивая хоботы и клешни манипуляторов. Под днище всунулись опоры великана-подъёмника.

– Мы на вашей стороне, Сокол, – пожал руку знакомый инженер-валлиец. – Не принимайте выходки КП близко к сердцу. Через неделю у ирландцев день святого Патрика. Они зовут всех. Вы будете лучшим гостем вечеринки. Правило одно – зелёный трилистник в петлице.

– Спасибо, подумаю. Посмотрите у моей птички насосы.

– До утра дело терпит? – с пониманием взглянул инженер. – Когда вы отзвонились на подлёте, я подумал – вам пригодится мини-коптер до Небесного. Пилот ждёт.

– То, что надо, камрад.

Чем ближе был посёлок вирховских телеметристов, тем тяжелее становилось у Влада на сердце. Когда внизу показались коттеджи, залитые алым светом Глиз, он едва не сказал пилоту: «Поворачивай обратно».

«Я не хочу знать ответ. Чёрт, почему нельзя открутить время назад? В конце концов, не обязательно было говорить Локсу всё, что я о нём думаю. Он экстрасенс, пусть даже через раз – должен читать по лицу, по глазам. И промолчал бы, скот! Нет, мне теперь одна дорога. Сколько ни виляй, придёшь к её дверям».

Улица Героев Иерусалима, пятый коттедж, вход слева.

«Иду, как из могилы – ни снятый, ни повешенный» – Влад обратил внимание на свою походку. Ноги еле волочились. Кто увидит – не узнает Сокола.

Рука потянулась к звонку и замерла, не коснувшись сенсора.

* * *

731-ый вошёл без предупреждения, как обычно. Локс его не приветствовал – это входило в их порядок повседневных отношений, – и продолжал заниматься у зеркала своим лицом.

– Извини, что так поздно.

– Ведь знаешь – я не люблю фэшл своими руками. Особенно в скверные дни.

Сняв лёгкую коричневую куртку, герр Безымянный остановился, издали наблюдая за отражением лица Локса.

– Да, плохой день. Что у тебя с носом?

– Меня ударили.

– И ты не…

– Он должен был ударить. Я его нарочно спровоцировал.

– Не верю. Зачем ты хитришь?

– По привычке. О… ты начал вычислять – кто?

Безымянный мысленно вычеркнул отсутствующих на базе, избегавших Кошкина Дома, находящихся на боевом дежурстве и в первой степени готовности, вялых, нерешительных и добрых. Барана и стриженого «господина» – тоже. Это профи, всегда трезво взвешивающие свои поступки. Овцы? Локс не позволит овцам уронить свой рейтинг. Смит и Алим мертвы, Райт слишком осторожен… остаётся один.

– Ракитин. Ты… завлёк его, чтобы прикрыть Бена.

– Ты хорошо обучался в Рок-оф-Кашеле, – угасшим голосом похвалил его Локс.

– Да сгинет день, когда я туда приехал.

– Кем бы ты был без Пасеки? Рядовым из Аненербе. Пешкой.

– Я накажу Ракитина. Нападение на офицера Пасеки при исполнении…

– Запрещаю. – Локс повернулся вместе с креслом. – Майор, ты помнишь, что такое – гейс? 1

– Но почему?

– Я не отвечаю на бессмысленные вопросы.

– Отойди от зеркала и ляг в постель. – Безымянный подошёл к шкафу и начал доставать оттуда спецодежду. – Надеюсь, ты не слишком пристально в него смотрелся?

– Если ты нашёл меня сидящим, реагирующим на беседу…

Вставая, Локс вдруг остановился на середине движения, полусогнутый. Покрытое гримом лицо не изменило цвет, но глаза выдали возникшую боль.

– Быстрее ложись, – очень сдержанно велел 731-ый, насторожённый и готовый придти на помощь.

– Ничего. Сейчас пройдёт. – Преодолевая боль, Локс медленно разделся и переместился на кровать. Гелевая перина колыхнулась, принимая его своим податливым телом. – Три раза в день, терпимо. Перегрузка сказывается…

Он перешёл на шёпот. Тело постепенно обмякло, словно сливаясь с периной.

Безымянный, убедившись, что Локс лежит спокойно, стал надевать комбинезон, затем перчатки, защитный лицевой щиток на обруче.

Раньше, на Земле, в ирландском замке, перчатки были кольчужными, а щиток дополнялся густой шлем-сеткой, вроде маски пчеловода – из-за неё сотрудников и стали звать когда-то пасечниками. Их питомцы иногда кусались и плевались, и могло так оказаться, что плевок очковой змеи безопаснее. Пока ещё узнаешь, кто из них на что способен!.. Но регламент частью оставался в силе и сейчас.

Переобувшись в мягкие тапочки, он, бесшумно ступая, обошёл ложе капитана погранвойск, установил в изголовье тонкие ароматические свечи, как можно тише зажёг их и вернулся к сумке, оставленной на входе в комнату.

Ленивые сизые струи благовоний поплыли по воздуху, наполняя покои Локса запахами стран, которых давно нет на свете, которые спят глубоко под водой. Веки Локса слабо затрепетали, крылья носа едва шевельнулись, на губах расцвела еле заметная блаженная улыбка. Он забывал о боли.

731-ый надел плоскую поясную ёмкость, развернул шланг с насадкой и, что-то напевая без слов, не разжимая губ, начал ходить вокруг ложа, плавными движениями осыпая Локса почти невесомыми жемчужными шариками, шуршащей струёй лившимися из наконечника. Касаясь кожи, они с едва слышным пшиканьем исчезали, превращаясь в белесоватую пыль, которая оседала на коже и, словно по волшебству, всасывалась в неё. Мерцая улыбкой и поворачиваясь, Локс нежился под тихим химическим дождём, будто купаясь в нём, а тонкое белёсое марево обтекало его со всех сторон.

Закрыв клапан, Безымянный пододвинул к ложу табурет и сел. Капсульный аэрозоль таял и исчезал, оставляя на коже едва заметные извилистые разводья, но и те мало-помалу рассеивались. Такие они, таргетные средства – сами стремятся в пациента.

Он выждал, когда совсем изгладятся следы на теле, сосчитал про себя до десяти, и лишь тогда коснулся плеча Локса ладонью в перчатке. Надо чтобы питомец ощутил поддержку куратора, но надо избежать и прикосновения к следам жемчужной пудры. Она для одного.

– Пусть погибнут все, причинившие тебе зло.

– Йес, – выдохнул Локс, не открывая глаз.

– Пусть живут все, сделавшие тебе добро.

– Уау!

– Пусть родятся те, кто заменит тебя на Земле.

– Да, да.

– Ты утомлён зеркалами? – 731-ыйоблокотился на край ложа. Кровать жидко качнулась.

– Это мрак, чего я нахватался из их глаз, – жалобно сказал Локс, накрыв ладонь Безымянного своей. – Чудовищно. Ни нацелиться, ни проникнуть – сплошной отпор. Слабые! нежные!.. Женщины – колодцы жизни, в них сила без дна. Даже после стольких лет комы… Я ног не чую, в голове каша – слёзы, стоны, их кошмары, страхи их прабабок. Зеркала души… кто бы умел туда заглядывать! Найди мне замену, Ян. Сдам дела и уйду…

– Тонна обоснований. – 731-ый стал перечислять преграды между мечтой Локса и реальностью. – Центнер объяснительных записок. Медкомиссия из Пасеки. Новый питомец, какой-нибудь юный и вздорный стервец, не знающий ни такта, ни приличий. Ты этого хочешь?

– Я еле переварил инфу, которую в себя скачал. Лишь часть смог вывести наружу, и то едва не упал в обморок. Столько погружений…

– Ты выплывешь.

– …и в такой момент. Я жабрами чувствую, – Локс приподнялся, сбросив руку 731-го, – резидент здесь! Весь галдёж вокруг Баггера – неспроста. Его использовали, чтобы засветить Сокола. Имя крутится и реплицируется в Сети; это открытый сигнал космоносцу, что Сокол здесь. Они используют наши масс-медиа для передачи сведений.

– Не впервые.

– Но так нагло, у меня под боком!

– Что я могу сделать для тебя?

Локс угомонился, лёг и киселём растёкся по перине. Он вновь заулыбался, глаза его играли.

– Осталось ещё полфляги жемчуга… и не говори, что препарат подотчётный. Ты раздобудешь ещё. Ну пожалуйста.

* * *

– Владик, я тебя так ждала!

Он как-то вяло, принуждённо отвечал на поцелуи и объятия.

– Я хочу сообщить тебе одну очень важную новость… – зашептала Илона прямо ему в ухо.

– Не сейчас. – Влад мягко высвободился из её рук и в растрёпанных чувствах прошёлся по комнате. С чего начать?.. как сказать? Настоящая пытка.

Он уклонялся, отстранялся от Илоны, хватаясь за что угодно, лишь бы отсрочить неизбежный миг. Взял и потискал серо-полосатого Маркиза (котяра стерпел грубость, даже глухо поурчал тем механизмом, который обеспечивает кошкам функцию урчания), подержал и поставил на место фотографию погибшего брата Ольгерда с его светлыми космами и улыбкой чемпиона, избалованного славой.

Ничего полезного на ум не приходило. Илона вилась следом, что-то намекала, жмурилась и всем видом требовала обожания. А ему никак не обожалось, всюду мерещилась ложь.

– Я всю ночь не спала, когда сказали о твоём бое. Как замечательно, что вы нашли этих девушек! Ты знаешь, много их проснулось или нет? Это так ужасно. Я ни слову не поверила в КП. Они захотели тебе отомстить за все успехи. Посмотри на меня.

– Илона… – Он наконец повернулся и выпалил: – Ты встретилась со мной по приказу Вирхова? Тогда, первый раз, в санатории?

– Нет… Я… – От внезапности Илона застыла, широко открыв глаза, потом залепетала: – Всё было не так. Я сразу… Это ничего не значит!

– Тебе велели спать со мной? – наступал Влад, сжимая кулаки. Ложь начала открываться перед ним во всей своей ужасной наготе. – Что тебе обещали? новое звание досрочно?.. Премию? Место в лунном гарнизоне?

– Владик, я тебя сразу полюбила, – говорила она торопливо, делая какие-то умоляющие жесты. – Мне ничего не нужно, только ты, потому что… Я от всего откажусь!

– А, ставки сделаны, игра продолжается. Крупномасштабная – как удержать Ракитина в кровати и совместить приятное с полезным.

– Дай же мне сказать! – Илона уже кричала. – Восьмого…

– Сука!! – От голоса Влада кот пулей метнулся в привычное убежище под диваном, а побрякушки на люстре дружно вздрогнули. Больше сказать было нечего; в полу между капитаном и подпоручиком невидимо разверзлась огнедышащая пропасть шириной с Чёрное море. Плюнув на пол (бить женщину – недостойно), Влад быстрым шагом покинул коттедж.

– Дайте станцию Гора, ремонтную бригаду космотехников, инженера Льюиса. Алло? Это Сокол. Вам не проблемно подогнать мне коптер? Я возвращаюсь на орбиту. Спасибо. Дам пеленг, пусть пилот идёт на него.

Сзади его вроде бы окликали, звали, но Влад постарался ничего не слышать. Он шёл скорым шагом по улице Героев Иерусалима, стараясь быстрее удалиться от пятого коттеджа. Лишь бы не припустилась вдогонку. Но это ей не поможет. Она сделала терапию, пусть получит от Вирхова плату и успокоится.

Всё напрасно. Никакой любви нет. Только расчёт и выгода. Девушку надо искать в Клинцах. Хорошую, простую, без иронии и подлых выдумок.

В незримом мире от Влада с треском откололась и рухнула позади него часть жизни, небольшая, но дорогая и яркая. Горько было расставаться с ней, однако жить с этим камнем на душе нельзя.

* * *

Тюменский край, 65° с.ш.

1-ая линия плотин Гидростроя

Северный океан – великий генератор бурь, – начал освобождаться от зимней ледяной шапки. Плавучие навигационные посты и метеостанции выли сутки напролёт, словно старались перекричать ветер и донести предупреждение судам, идущим вдоль русских и канадских берегов: «Льды! Льды! Льды!»

Это повторялось каждый год. Ледовый щит, рождённый холодом полярной ночи, таял и ломался, чтобы исчезнуть в пору незакатного дня и вновь сковать центр океана осенью.

Сейчас, с началом таяния, к подводным пастбищам рыб устремлялись по меридиональным линиям армады траулеров, чтобы вычерпать свою квоту и накормить вечно голодное человечество. Спутники наводили их, создавая динамические карты льдов, штормов и косяков «живого серебра». Северная путина окупала всё – даже то, что два судна из ста не вернутся.

Пока хищные стаи рыболовов стремились на север, к богатым угодьям, триллионы тонн тяжёлой ледяной воды обрушивались на защитные валы Гидростроя.

Волна за волной. Удар за ударом. Взметая пену выше преград, перехлёстывая их и вымывая засыпку из армированных склонов. Морская соль, таранные удары волн, перепады температур, наждачное трение песка и шуги медленно, но верно подтачивали тела плотин, возведённых триста лет назад.

– Между Киккиакки и Раттой – напряжение от гребня до подошвы, – скороговоркой радировал центр в Нижневартовске. – С учётом износа плотины и мощности шторма рекомендуем…

– Два варианта, – говорили в штабе. – Или поставить на участке волнолом, или эвакуировать всех, кто между линиями плотин, от Халясавэя до Енисея.

– Оба сразу.

– Москва не проплатит. Две одновременных акции в бюджет не впишутся.

– Сколько там народа?

– Тысяч пятьдесят. Отряды выемки грунта, газовики, ремонтники…

– Давайте оптимизируем проблему. Скважины заглушить, людей перевезти на ближние плотины и расположить на гребнях. Если море прорвётся, это будут острова.

В Красноярске, Томске и Тобольске начали подниматься в воздух термопланы – огромные линзы, несущие на подвесках блоки для волноломов. Тронулись в путь громоздкие «слонопотамы» – шагающие платформы, – чавкая ногами-столбами по сибирским топям; их обгоняли паукастые гиги. Молнии команд из штаба воспламенили бурное движение по всей угрожаемой линии – глаза спутников отмечали, где суетятся люди и машины, как они начинают стекаться к телу титанической плотины и карабкаться по склону.

А за ветхой плотиной ревело, бушевало Карское море – необозримый простор свирепой воды, чередой бегущие на штурм волны, серое смятение разъярённой бездны, водовороты, валы, встающие над зыбью в дыму брызг и испарений. Оно поглотило Ямал, растворило в себе Обскую губу, илистой мутью размыло тундру с вечной мерзлотой, заняло треть Западно-Сибирской равнины и теперь рвалось залить всё до Тюмени.

Ветер срывал с плотины надувные палатки. Ухали реактивные пробойники, вколачивая в дряхлый гребень костыли для ветровых щитов, но даже эти взрывные звуки тонули в невыносимом свисте пронизывающего ветра. Фонтаны солёных капель обдавали промокших, на чём свет стоит ругающихся людей, которые сбивались в шевелящиеся кучи с подветренной стороны заслонов.

Подошёл гиг, вскрикивая сиреной и осторожно ступая платформами между скопившихся на гребне. Раскрылся эмиттер защитного поля; под коническим силовым «зонтом» воцарилось безветрие, исчезли секущие брызги, и люди весело заорали, махая руками невидимому пилоту в висящей над головами кабине:

– Привет! Давай!

– Спасибо!

– Наши пришли!

Щупальца с инструментами стекли сверху, задвигались, прытко оборудуя убежище. В небе под гул турбин показались летающие тарелки термопланов; они выстраивались в выгнутую цепь и один за другим, преодолевая давление ветра, заходили на участок моря у плотины. Вниз полетели стотонные блоки, вызывая колоссальные всплески. С предостерегающим рёвом начали восходить по склону «слонопотамы»; перевалив гребень, они опускались в самый ад мятущейся воды и сбрасывали к подошве плиты, глыбы, целые камнепады.

Много выше термопланов пронёсся военный челнок, выпустил на лету тёмную точку – море вдали вздыбилось, из глубины вод засвистал синеватый газ, над волнами стал приподниматься ледяной купол. Второй, третий, ещё, ещё…

Пилот в развороте прошёл над зоной бомбардировки криогенными снарядами.

– Все заряды сработали. Узлы оледенения размывает водой. Слишком сильный волновой напор. Я поставлю ещё одну линию.

– Отставить! Направляйтесь в четвёртый район, там заслон нужней.

– Есть!

– Термопланы сбросили весь груз. Платформы почти пусты. Волнолом не эффективен. Напряжение растёт.

С гребня было видно, как вода разметает многотонные плиты и брусья. Ледяные купола шипели и хрустели, их промывало потоками и хлестало волнами, они превращались в хрупкие причудливые скорлупки, таяли и обрушивались в воду. Накаты моря вышвыривали на склон плотины камень и обломки ажурных льдин. Над старой линией Гидростроя темнотой разливался вечер; на севере во мраке победно гремело море.

– Отмечается проседание гребня.

– Тело плотины истончено на двадцать пять процентов. Внутренние опоры разрушаются.

– Повторим установку волнолома? Через несколько часов…

Начштаба молча уставился в вирт-экран. Триста лет длинная громада 1-ой линии оберегала равнину, билась с морем грудь в грудь, но вода оказалась сильнее.

– Нет. Принимайте людей на термопланы, на шагатели… на всё, что не утонет.

Летающие тарелки зажгли подсветку, опуская на гребень пассажирские модули. Гиги подогнули ноги, «слонопотамы» выпустили трапы. Сутолока, давка, крик и драки! В ураганной тьме, под лучами прожекторов люди набивались в животы гигантских механических животных, покидая потерянный рубеж обороны.

Между Киккиакки и Раттой гулко обвалился гребень, возникла седловина в теле плотины, и в брешь немедля ринулось море.

Оно стремительно ширилось, заполняя несущейся пенной водой пространство за плотиной, сметая газовые вышки, посёлки, мачты ЛЭП, клокоча на полях выемки грунта и торфоразработках. Человек, оказавшийся на его пути, исчезал в мгновение, как мошка в огне плазменной горелки.

Провал гребня похоронил несколько «слонопотамов» и гигов, наполненных людьми; вихри воды смешали их с земляной пульпой. Трос со спасательным зацепом, сброшенный с термоплана, пришлось отстрелить – он потянул воздушное судно к земле, поволок к выступившим из гребня опорам. Летающая тарелка качнулась, накренилась; пилот поддал горячего газа в баллонеты, и линза-великан косо взмыла в ночные тучи, махнув по земле прощальным лучом прожектора – мутное кипение, хлам, трупы.

Это была уже не земля, а вода.

Море неудержимо катилось на юг. Лишь на Сибирских Увалах его остановила 2-ая линия Гидростроя – природная гряда и стена искусственного камня.

Море лизнуло Увалы и смирилось. У моря впереди были миллионы лет, чтобы размыть и эту твердыню.

* * *

Бразилия, Белу-Оризонти

– …объявлен в России днём национального траура, – выбросило радио в череде прочих новостей. – В Ганновере поклонники Агнца возложили цветы на месте гибели Перуджи. Прошёл месяц с того дня, когда…

– Всегда одно и то же. – Полный седоватый мулат приглушил звук и откашлялся; в груди у него свистело. – Траур и похороны. Но меня это обходит стороной, мадам. После того, как я видел смерть, закрывшую небо, мало что может тронуть моё сердце. Только дети. Когда их начали привозить из Рио и других погибших городов… Я социальный работник, много лет возглавляю приют, и всё-таки не могу привыкнуть к их горю. Те русские – это были в основном взрослые мужчины, они сами выбрали жизнь в опасной зоне.

– Мы будем счастливы помочь вам и устроить жизнь нескольких сирот, – душевно ответила Аафье, мельком взглянув на Пса. Тот согласно наклонил голову. – Наша гуманитарная организация готова оказать поддержку.

– Спасибо за доброту, мадам. Позвольте мне ознакомиться с уставом и лицензией вашей организации.

Очень качественно изготовленные документы вызвали у мулата полное доверие.

– Мы тяжко пострадали в тот несчастный день, – он сипел всеми бронхами, как аккордеоном. – Как хорошо, что на свете столько отзывчивых людей! К слову, и русские нам протянули руку. Продукты, лекарства, добровольцы… Они тоже выразили желание усыновить наших сирот.

– Экспедиция «Поиск», – промолвил Пёс.

– Да-да. У них расовые законы, селекция, но они нашли, кого принять.

– Разумеется, мы тоже будем выбирать, – улыбнулась Аафье. – Покажите нам деток.

Бразилия переживала худшее время своей истории. Сэр V вымел часть державы, стёр инфраструктуры, превратил города и заводы в руины, а общественную жизнь – в хаос.

Зона бедствия погрузилась в каменный век. Освещение, водоснабжение, медицинская помощь, транспорт, порядок и безопасность, права и гарантии – исчезло всё. Тотчас возникли бандформирования и отряды самообороны (порой их трудно было различить), прочим оставалось молиться и выживать.

Было введено бессрочное чрезвычайное положение. Военные крутились в зоне, уничтожая бандитов, раздавая продовольствие и пытаясь предотвратить эпидемии. На пропускных пунктах сутками стоял неумолчный гвалт, беженцы из зоны толпами давили на колючую проволоку, орали и рвались туда, где была чистая вода, свет и еда.

Колонны оливково-зелёных бронемашин разметали вопящие массы людей разрядами турельных e-gun’ов и ехали по трупам тех, кто был смят в толпе, умер от жажды и страха. Репортёры роились, как падальщики, поспешно снимая шокирующие сцены дестроя, чтобы пощекотать нервы жителям Северного полушария.

На фоне нескончаемого запредельного безумия Белу-Оризонти выглядел вполне сносно. Здесь стояла воинская часть из Анголы, закалённая в боях с мятежными африканами. Ангольцы оборудовали эшафот со сборными металлическими виселицами, где на радость людям регулярно вешали насильников и мародёров.

– Я просил военных устраивать казни в другом месте, – жаловался директор приюта. – Они не стали меня слушать.

– Дети должны видеть, что такое – власть, – ответил Пёс. Ему нравилось, что город полон вооружённых мужчин в форме. Ангольцы замечали его и приветствовали. Кое-кто из них раньше служил в крестоносных частях.

– Какой милый мальчуган. – Аафье склонилась к худому ребёнку, медленно выгребавшему из миски кашу.

– Он проблемный, – предупредил мулат. – Мальчик из Рио, у него странные фантазии. Боюсь, его ждёт долгое лечение у психиатра… когда у врачей найдётся время.

– И что же говорит малыш? – Аафье присела рядом с мальчиком на корточки, чтобы оказаться с ним глаза в глаза. Мальчуган, в свою очередь, глядел на Пса.

– Ты орденский офицер? – спросил он, набравшись храбрости. Жилистый, сухощавый доминиканец в белом мундире, с чёрным капюшоном за плечами, казался сошедшим с плаката «Бог зовёт верных». Кожаный пояс с чётками и кобурой, грубый воротник сорочки – всё как на картинке.

– Да.

– А кровопускание ты делаешь?

– Само собой.

– И вечерню по усопшим служишь?

– Обязательно.

– Он утверждает, что был с родными на горе Корковадо, у подножия Христа. Думаю, там творилось нечто неописуемое… но свидетелей не осталось. Невозможно поверить, чтобы ребёнок уцелел. Конечно, полиция записала его показания…

– Я правду говорю. – Мальчик упрямо смотрел исподлобья. – Я видел. Христос сделал защитное поле. Дьявол висел наверху, а после начал всех хватать. Он меня не заметил. Я потом слез с горы…

– Думаю, он вам не подойдёт. – Директор был бы рад сдать мальчугана, но кому нужен ребёнок с такими причудами! Если он сейчас городит невесть что, то в дальнейшем станет просто невыносим.

– Посмотрим. Надо провести тесты. Вы можете на время выделить нам кабинет?

– Я хочу стать орденским солдатом, – признался мальчик Псу, держась за руку доминиканца. – У меня теперь нет ни мамы, ни папы. Меня возьмут в крестоносцы? Папа и мама женились в церкви, по-настоящему. Я не люблю, как молятся афро. А чёрная туча прилетит снова?

– Это было наказание Господне, – тепло ответил Пёс, с приязнью глядя на мальчишку. – Надо очистить Землю от грязи, чтобы она расцвела. Ты признан достойным войти в новую жизнь. А знаешь, я ведь тоже сирота. Меня нашли и воспитали… – Он перевёл взгляд на хозяйку, шедшую впереди.

– Садись и смотри сюда. – Аафье распаковала и установила на подставке зеркало. – Что ты видишь?

– Себя, – честно ответил мальчик, – только я весь кривой.

– Смотри внимательнее. Позови…

– Кого позвать?

– Того, кто тебе дорог. – Аафье и Пёс внимательно следили за выражением его лица. Мальчик нахмурился, уставившись в зеркало. Пёс незаметно поглядывал на секундомер. Цифры менялись; в кабинете слышалось только астматическое дыхание мулата.

– Мама, – вдруг прошептал мальчик.

– Тридцать семь. – Пёс остановил отсчёт.

– Мама!

Озарённое ядовито-жёлтым светом, беззвучно кричащее женское лицо, возникшее в зеркале на фоне иззелена-чёрного мрака, заколебалось и пропало.

– Он нам подходит, – сухо молвила Аафье, убирая зеркало, пока Пёс успокаивал мальчика. – Оформляйте документы.

– Это… разрешённая методика? – Мулат с подозрением следил за её руками, прятавшись в коробку вогнутый блестящий диск.