Текст книги "Завещатель"

Автор книги: Александр Лонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

59. Феликс

Запоминай, не запоминай – все равно чего-нибудь забудешь. Неожиданно узнал, что нельзя пить чай. Никакой. Один виртуальный друг (неважно кто) сказал недавно, что пить чай очень и очень вредно. Выяснилось, что это из-за кофеина такие мысли. Но мы чай из-за кофеина-то и пьем! Можно конечно и петрушку заваривать, но не хочу. Чего-то не нравятся мне эти настроения последнее время!

Прав он, прав, конечно, этот мой друг. Он вообще очень умный человек. Но если не делать ничего вредного, может и жить-то не стоит? Если буду заваривать ромашку, делать себе всякие профилактические процедуры, и для здоровья организма ставить клизму каждый вечер, может быть это и полезно. Но долго так все равно не проживу. Вот сегодня. Лег спать только в шесть часов. Утра. Если для кого-то это вполне обычная практика, то для меня не очень привычно. Как правило, ложусь в два, ну в три, не позже. А тут… Вся беда в том, что нужно было делать срочную работу к понедельнику. Ну, и как всегда бывает у меня в таких случаях – до последнего дня все не готово полностью, материал сырой, походу приходилось дорабатывать графические элементы и доделывать кое-какие рисунки. Почти сутки беспрерывно у компьютера! А в понедельник – на работу, ее пока никто не отменял. Пораньше уйду сегодня, часиков в семь вечера. Устал немного.

В перерыве, по нашему офисному коридору навстречу шел новый начальник. Теперь это Серега. Сергей Сергеевич, как его в последнее время все называют. Но мы по-прежнему поддерживаем приятельские отношения, и не скатились пока до пошлой официальщины.

– О, начальник! Привет! – как можно радостнее сказал я, изображая улыбку. В тот момент мне было не до веселья. – Как настроение в новой должности? Ощутил все прелести нового положения?

– Привет, Феликс. Да не особо как-то, знаешь ли.

– А что так? Работы много?

– Как тебе сказать… Я делаю практически то же, что и раньше. Только вот проблем прибавилось – отчеты всякие, бумаг куча. Знаешь, есть у меня такой любимый анекдот. Давным-давно, в одном далеком лесу жил был-был Заяц. И вот повадился его регулярно трахать Олень. Прижмет рогами, отымет по полной программе, и отвалит. А на другой день опять. Надоело все это зайцу довольно скоро, и написал он письмо самому Медведю, как самому в этом лесу главному. Так, мол, и так, помоги Топтыгин, на тебя вся надежда! Доложили Медведю об этом его помощники, ответственные за переписку, и вызвал Медведь Зайца к себе. Подтвердил Заяц все как есть, тогда осерчал Медведь сильно: «Какое безобразие! – взревел Топтыгин, – в нашем лесу такого вообще быть не должно! Оленя ко мне, быстро!» Привели Оленя. Вот Медведь ему и говорит: «Ты чего же это рогатый творишь? Беспредел развел? И меня позоришь, как своего главного? Перед другими лесами стыдно! Да за такие дела я с тебя шкуру спущу! Рога поотшибаю!» «А что? – отвечает Олень. – Я ничего! Свидетели есть? Доказательства есть? Нет! А тебя Косой, – повернулся он к Зайцу, – я за клевету привлеку к суду. Загремишь ты у меня, сам знаешь куда, и никто, даже страсбургский суд тебе не поможет!» Что делать? Отпустили Оленя. Тогда Медведь и говорит Зайцу: «А с тобой Косой, мы так решим. Если что такое еще случится, сразу докладную мне пиши: что, где, когда и во сколько. Дату, место и время фиксируй. В моей канцелярии заверишь, и сразу ко мне в секретариат.» Ну и пошло все по-новому. Олень Зайца трахает, Заяц докладные пишет, в канцелярии Медведя регистрирует и в секретариат Топтыгину относит. Долго ли, коротко ли, только вот думает Заяц: «Странные дела творятся у нас в лесу! Бюрократии много, писанины много, а е…ут всё так же!»

Я изобразил что-то наподобие смеха. Анекдот был бородатый и я его давно знал.

– А ты как? – тем временем спросил Сергей. – Вид какой-то у тебя уж очень потусторонний.

– Я-то нормально. Но мне надо дня два поотсутствовать, и боюсь, что в рабочее время. Отпустишь?

– Нет проблем. Раз надо… Только отработай потом. Что-то случилось?

– Случилось. В Питер очень нужно. Очень нужно в Питер. На пару дней.

– Когда? – скупо спросил мой новый шеф.

– Не знаю точно… – ответил я, мысленно прикидывая время, отпущенное врачом Ольги, – думаю, что числа пятнадцатого этого месяца. Ничего не слышно нового?

– В плане – нового? Ты это о чем? Пойдем-ка пивка немного тяпнем. Назначение мое отметим.

– Так уж отмечали вроде, – пробормотал я.

– Пойдем, пойдем. Тебя же тогда с нами не было тогда. Почему, кстати?

– Я в Петербург ездил, – мы прошли в бывший кабинет нашего покойного шефа, Николая Дмитриевича, – у меня там друг безнадежно болен. Вернее – подруга.

– Сочувствую, – без особого сочувствия в голосе сказал Сергей, – давай, присаживайся. Ты, какое любишь? Темное, светлое?

– Светлое. А про Митрича? Ничего не слышно? Никаких новостей?

– Ты у нас опять не в курсе, да? – Спросил Сергей. – Последнее, что слышал?

– Ничего я не слышал. Меня допрашивали один раз и все.

– А, так значит. Ну, как стало известно следствию, – Серега подмигнул, – Митрич наш, царство ему небесное, отравился сам.

– Да? – скупо удивился я. – Это как?

– Просто сам. Он у нас нариком был, ты знаешь?

– Что?! Митрич?!

– Да. Митрич, Митрич. Принимал ЛСД. «Марки» жевал. Он, как я выяснил, еще с шестидесятых годов это дело юзал. Он же не где-нибудь, а в МГУ учился. Там и пристрастился. Сначала эту свою кислоту доставал где-то, потом покупал через кого-то. Но – не сильно, крыша у него окончательно не съехала. Сохранил ясность.

– Так вот почему… – пробормотал я, вовремя прикусив язык.

– Что?

– Да так, ничего. Вспомнил некоторые странности.

– Ну и вот, про странности. Он же в свое время даже сидел по этому делу.

– Наш Митрич?! – в очередной раз поразился я. Видимо не истощил еще своих возможностей к удивлению.

– Ага. Наш Митрич. Кем он после диплома работал, не скажу. Не знаю. В институте в каком-то. Но с этой гадостью никогда он не порывал. Тогда за прием наркоты даже сажали, а ЛСД всегда считали наркотой.

– Ну, не совсем всегда…

– Уже давно, во всяком случае. Вот и посадили его. Отсидел он, сколько положено…

– А сколько он отсидел? – обалдело спросил я.

– Без понятия. Не выяснял как-то. Так вот. Отсидел он, вышел, а тут и статью отменили. За употребление. А его, Митрича-то, пока он сидел, из Москвы успели уже выписать. И жена его бросила, дети большие выросли, знать не хотят родного папашу. Он – туда, сюда – нигде на работу не берут. Кому такой нужен, без прописки, с судимостью? Вот и стал он бомжом. А когда понадобился кому-то зитц-председатель, то тут Митрич наш пришелся как раз кстати. И диплом его пригодился.

– А кто он по специальности?

– Понятия не имею. Какая нах разница? Главное – диплом старый, еще с тех времен, когда дипломы в метро не продавались. Все честно. Ну, стал наш Юрий Дмиртич гендиректором. И срочно повелели ему команду набрать. За неделю! И не просто команду, а спецов – художников, фотографов, компьютерщиков, ну, ты сам знаешь, кто у нас тут работает.

– Там как-то не так было. Сначала набрали, а потом…

– Да. Митрич поразвесил везде, где только можно объявления. Где нельзя – тоже развесил. И в результате за пять дней набрал народ. Чисто случайный, разумеется. Всякую шушеру.

– Э, ты не очень-то! – невольно возмутился я. – Он и меня тогда взял. Как раз в это время.

– Да? А я и не знал. Повезло тебе.

– Повезло, – вяло согласился я. – Что, один я остался из первого набора?

– Почему один? А сам Митрич?

– Понятно, – буркнул я.

– Вот и говорю – повезло. А потом он постепенно всех заменил на спецов. Нашел потихоньку. Наша компания стала бурно развиваться за счет…

– Ладно, это все я уже и сам знаю, ты лучше скажи, а как он отравился-то?

– Ты погоди. Слушай и не перебивай. Наша компания стала бурно развиваться за счет того, что ее крышевали сами менты. Как таких раньше называли – «оборотни в погонах».

– И зачем мы им понадобились? – не понял я. – Нафиг сдались?

– Ну, как! А денежки-то им надо где-то отмывать? Надо! Вот они и держат всякие такие фирмы. Они как будто дают нам заказы, а мы, как будто, делаем для них работу. Но и кое-какую настоящую работу эти фирмы делают, для вполне живых заказчиков. Мало ли! И у ментов проверки всякие бывают, и у них иногда жопы горят. Редко, правда, но случается. А тут – по документам все чисто, комар носа… Но самое интересное, что Митрич опять за старое взялся. Опять стал «филателистом». Ему марочки уже прямо на работу приносили специально обученные проститутки. Он прямо тут с ними и расплачивался.

– А почему именно проститутки?

– Вот уж этого я не ведаю! Чего не знаю, того не знаю! В такие тонкости бизнеса не посвящен. Но иногда девочек используют для распространения дури, имею точные сведения.

– Это ты тоже от самих ментов узнал? – немного ехидно спросил я.

– Не, это уже по другим каналам. – Серега снова многозначительно подмигнул, неопределенно помахав в воздухе пятерней. – Так вот, он в своем кабинете расплачивался. Видишь видеокамеру?

– Нет. А где она?

– Нигде, я тоже не вижу. Это единственное помещение, где нет камер. Но и в других местах ты их фиг заметишь. Они махонькие, их профи ставили. Вот в ту дверь входил когда-нибудь?

– Нет, думал там его личная комната.

– Там и есть его личная комната. Теперь – моя! С мониторами от всех камер. Митрич их везде велел понатыкать, во всех кабинетах, в коридоре и в туалетах даже! Записывалось все.

– Вот сука! – выругался я, как представил, как покойный шеф подглядывал за сотрудниками в сортире.

– Да, наш покойный босс – тот еще был фрукт. А в своем кабинете он камеру не поставил. Чтобы никто, значит, никогда не увидел, как он марки свои юзает. Знаешь, где он их хранил?

– Нет, откуда?

– А ты подумай. Вот, ты – нарик.

– Я не «нарик», – почему-то обиделся я.

– Я знаю, что не нарик. Но – допустим. Вот, ты – нарик, и где ты блок марок будешь держать?

– Дома, – ляпнул я первое, что пришло на ум.

– А если на работе? – не отставал Сергей.

– Ну… Да где угодно. В столе, например.

– А если туда кто залезет?

– Ладно, не тяни, сдался я. – И где?

– Ты помнишь комп Митрича?

– А то! Помню, конечно, я ж его чинил периодически!

– Там приводов было, скока?

– Ой, блин! – сразу догадался я.

– Вот так-то! – Серега уже слегка захмелел от своего темного пива, и стал болтлив, как публичный политик, – один, это – сиди рид-райт, второй – дивиди, а третий?

– И правда!

– Вот то-то и оно. Он даже не был подключен шлейфом изнутри. Дмитрич его как ящик использовал. Кнопочку нажмет, и оттуда все выезжает. Он тебя когда-нибудь вызывал к своему компу?

– Да, и довольно часто, он ведь мало что понимал в компьютерах.

– Да ни. я он в них не понимал. Меня тоже вызывал по любому поводу. А помнишь, как комп у него стоял? Фиг дотянешься! А сидюки, вспомни, он же сам всегда их клал. Брал из рук и сам закладывал в привод. Боялся, что или ты, или я не тот привод откроем! Так вот, менты нажали на третий сидюк, как я понимаю, случайно. И оттуда вылез початый блок марок! Проверили – точно. Но! – Серега поднял палец вверх, и сделал маленькую паузу, – в трех из них был какой-то яд. Какой-то мощный токсин. Только в трех. Когда уж наш Митрич им обзавелся, никто не знает. Может в последний раз, а может и давно, там чек с датой не прилагается. Ментам, конечно, лишний скандал ни к чему, да и висяк им нах не нужен, вот они дело и закрыли. Самоубийство, типа. Но, я так думаю… между нами тока!

– Могила! – радостно подтвердил я.

– Вот, я думаю, это они его сами – того! С последней партией «марок» подсунули отравленный блок. Думаешь, они не знали об этой его «слабости»?

– Зачем?..

– Неугоден стал, полагаю. Вообразил, что он и взаправду тут у нас гендиректор. Помнишь последнее время? Какую-то рекламу идиотскую начал заказывать, проспекты всякие, буклеты печатать, проекты какие-то идиотские придумывал. Сайт новый заказал за бешенные бабки. Ментам такая известность явно не нужна. Вот и траванули его, чтоб под ногами не путался. Ты роман Марининой читал?

– Это какой именно? У нее их много.

– «Городской тариф». Там тоже…

– Только сюжет не рассказывай! – перебил его я. – Я сам люблю детективы читать. А за каким хреном нас тогда тягали милицейские и следственные органы?

– Для порядка, наверное. Надо же дело чем-то заполнить. И потом. Они, я думаю, сначала не могли оставшиеся марки найти. Ты помнишь, как его кабинет перекапывали? По несколько раз! И разные бригады. Не видел? А я видел. Сразу понял, что искали что-то маленькое и плоское.

* * *

В Питере я больше уже не появлялся, несмотря на отсутствие проблем и разрешение начальника. Недели две ни о чем не хотел думать и ничего осознанного я не делал. Автоматически, как зомби, ходил на работу, что-то там выполнял, совершал какие-то действия, но все это проходило на автопилоте, и никак не влияло на память и настроение. А настроения не было. Вообще! Ждал звонка от врача недели две, а потом еще две. В расчете на чудо, в полном смысле этого слова. Но врач не звонил. А я ждал. В конце концов, не выдержал, и позвонил сам. Ответили почти сразу – на том конце моментально взяли трубку.

– Алло? – отозвался знакомый женский голос.

– Наталья Георгиевна? – неуверенным голосом спросил я. – Здравствуйте, я по поводу Ольги…

– Здравствуйте, я Вас сразу узнала. Вы хотели что-то уточнить?

– Э-э-э… Что уточнить? – не понял я, стараясь говорить как можно спокойнее. Меня уже всего трясло.

– Я Вас слушаю, спрашивайте.

– Как она?.. – все-таки предательски сорвавшимся голосом спросил я.

– Не знаю, – Наталья Георгиевна казалась удивленной, – после выписки она еще не звонила.

– После… ее выписали? Как? В таком состоянии?

– В каком – «в таком»? Вы что, ничего не знаете?

– Нет, а что? – спросил я, боясь услышать продолжение.

– Оказалось, что мы ошиблись в диагнозе, – немного смущенно сообщила врач, – у нее ничего не было.

– Как это – ничего? А ее ужасный вид? А же видел! Ее анализы? Вы же сами…

– Последствия химиотерапии – индивидуальная реакция. Она очень плохо переносила лечение. Но как только мы сняли все препараты, она удивительно быстро стала набирать вес, и все показатели дали положительную динамику. Назначили ЛФК, общеукрепляющую терапию и она вошла в форму. Вчера мы ее выписали.

– Да? – я внутренне ликовал, забыв о предупреждении своего черного хозяина. – Но как такое возможно?

– Если честно – то я не знаю. Результаты исследований не позволяли усомниться в диагнозе. И тем не менее! Это редчайший случай. В моей практике – первый. Но в литературе подобные феномены описаны. Она выписалась, и подписала все бумаги, что отказывается от любых возможных исков, что не имеет к персоналу и к лечащему составу клиники никаких претензий…

Дальше слушать не стал и отсоединился. Нажимаю семерку и жду. Гудки… Соединение.

– Говорите! – никогда уже не забуду этот голос, – ну? Слушаю!

– Оль, привет, это я.

– Это – ТЫ? И тебе еще хватило наглости звонить мне? Сейчас же сотри мой номер! И забудь его!

– Почему?.. – я даже позабыл, что хотел сказать.

– Мерзавец! – резко закричала она.

– Ну, я думал… Ты сердишься на меня?

– Сердишься? Негодяй! Да я ненавижу тебя!

Связь оборвалось.

Я не хотел больше ничего говорить, не хотел потом делать записи на эту тему. Меня это уже достало. Но нужно. Почему? Кому? Не знаю! Что-то подталкивает в этом направлении, и если проигнорирую данный импульс, то потом перестану себя уважать. Надоело читать про убийства. Надоело читать про смерть и насилие. Надоели ужасы и чернота чужих душ, но все это составляющие нашей действительности, и никуда нам от них не деться. Убийства, смерть, потери друзей, знакомых и близких, чужое горе и страдания. Не хочу. Зачем это? Люди хуже животных? Да, хуже. Причем намного. Тупо и банально? Уже было много раз? Да, и тут никто ничего не изменит. А зачем я пишу на эту тему, да еще так длинно? А так…

«Не говори длинно, ибо жизнь так коротка» – старый афоризм из старого фильма.

* * *

Больше Ольгу я не видел, не разговаривал с ней и никогда не переписывался. В Сети она также не появлялась. Возможно, она сменила свой ник, и стала неузнаваемой. Может быть, она не только поменяла ник-нейм, но и ушла на какой-то другой блог – их же сейчас намеренное количество. Но не могу исключить, что она вообще теперь не появляется на виртуальных тусовках Интернета. Зачем ей это сейчас?

«Когда у тебя есть свобода, ты учишься забывать и прощать. Не всякая боль глубоко внутри причиняет страдание. Не пугайся опасности, следуй за своим сердцем к свету, живи мечтой и дыши!»

Тоже слова, не мои. Это – плохой и не стихотворный перевод песни Лакримозы.

Я не умею переводить стихи.

Нынешние люди редко задумываются о смысле своего существования, а те, кто задумываются, не видят в собственной жизни ничего разумного. Как противно, тошно и гадко! Мы любим жасминовый чай, мы хотим любить молодых девушек с красивыми телами, мы любим смеяться над теми, кто нам не приходиться по душе. И еще жестокость. Мы такие потому, что такой у нас мир. А мир такой оттого, что населен такими же, как мы. Порочный круг и защитная реакция. Желание спрятаться от реальной действительности, как маленький ребенок залезает под одеяло, когда ему страшно, так же мы укрываемся от себя самих, зализывая раны. Пластиковый мирок, в котором мы варимся, но мысли наши не здесь. Они далеки и мы сами их боимся.

В этом мире нельзя жить по полной, нельзя раскрывать людям душу и нельзя любить, в этом просто нет никакого смысла! Механическая улыбка, поцелуй, страстный секс. Это что, проявление слабости? Нет, проявленье злости, бессильной ярости попавшего в стальную клетку волка. Ладно, на самом деле можно считать, все, что тут было написано, от первого до последнего слова – полная чушь.

Вот так.

60. Ольга

Вот так уж случается в реальной действительности, что любой человек, тот или иной, но всякий уходящий из нашей жизни, забирает с собой ее несбывшийся участок. И не так уж и важно, ушел он по собственной воле или стал «жертвой обстоятельств». Несущественно по большому счету, сколь близок был этот человек. Факт остается фактом: любой субъект близкого окружения – это возможная линия вероятности, которая может реализоваться, а может – и нет. Причем совершенно неважно, что такая личность могла бы сделать: стать брачным партнером или духовным наставником, приучить к наркотикам или лишить девственности, пригласить на некое культурно-массовое мероприятие со смертельным исходом или подарить возможность, перевернувшую потом с ног на голову все суждения о жизни… Колоссальный простор для фантазии! Но суть не в этом. Ведь стоит только такому человеку куда-то исчезнуть из доступного окружения – и эта линия вероятности моментально истает, улетучится, окажется сразу же закрытой навсегда. Остается только какая-то фантомная боль, как после утраты ампутированной конечности. Только тут объект потери даже еще не найден. Примерно где-то здесь напрашивается безрадостное заключение.

Великое множество встреченных на жизненном пути подходящих людей не обеспечивает реализации потенциальных возможностей. А поскольку с немалой долей вероятности никто эту модель не оптимизирует сознательно, избирается нечто среднее, в результате чего целиком не получается ничего. Неудивительно, что прожитая жизнь, как достигнутый таким образом результат, может сильно не устраивать обладателя самой жизни. Сумбурно как-то получилось, но мне плевать. Все это только атавизмы и отрыжка прежней жизни.

Письмо по e-mail

Феликс, привет!

Я уже здорова. Телом. С прежним периодом жизни покончено, и старые друзья свободны от меня. Снова прошла тот самый тест про крылья ангела. Ответ меня не очень-то и удивил:

«Итак… у вас сломанные и изорванные крылья. Вы были ангелом, которые пал с вершины, по тем или иным причинам. Возможно всему виной одна трагическая ошибка, но, так или иначе, вы безнадежны и несчастны. Вы не находите любви, понимания или счастья в себе. Большинство дней вы подавленны и чаще и чаще задаете себе вопрос, когда же прекратиться ваша боль. Вы тот, кого понимают немногие. Те, кто понимают вас, понимают, что вы тоже любите, пытаются помочь избавиться вам от боли. Вы живете в воспоминаниях о лучших временах и лучшем мире. Вы строги к себе, и слишком самокритичны. Чувствуя себя отвергнутым и исключенным, вы чувствительны, заботливы и ненавидите свою исчезающую сущность».

Почти каждую ночь я сижу на кровати, подобрав ноги и оцепенев. Иногда при этом я слушаю музыку, временами просто слушаю тишину. В такие часы мне ничего больше не надо: ни книг, ни еды, ни воды. Сидеть и размышлять обо всем. О том, что хотелось похоронить и спрятать глубоко под землей, и снова о том, что уже невозможно и что мне надо вернуться назад, а то так я подохну раньше назначенного Хозяином срока. Сдохну от ужаса, отчаяния, ярости и безысходной тоски.

Я сделалась намного умней и стала сильней. Я вспомнила о себе все – кто я и зачем. Цена за жизнь оказалась очень высокой. Но я улыбаюсь, я теперь сильная. И очень умная. Прошло время, и я привыкла к себе в новом качестве. Я не знаю, зачем и почему пишу тебе все эти строки, ведь ты, наверное, ждешь чего-то хорошего от этого моего послания. Как бы я хотела, чтобы ты был рядом, здесь, сейчас, со мной. Или хотя бы переписка, общение… но это все уже совсем не то. И не о том. Физически ты далеко, обидно – нас разделяют сотни километров. Мы не сможем быть вместе, и даже не сможем общаться и переписываться между собой.

Так уж случилось, что наше совместное существование обязательно приведет к гибели другого. Я это знаю абсолютно точно, и тут уж нет никаких вариантов. Информация исходит от Того, Кто Знает, и ни ты, ни я не в силах ничего тут изменить. Забудь меня, найди себе хорошую девушку, женись на ней, заведите детей… Я прошу только об одном – не забывай насовсем. Храни меня в своей памяти и тогда, когда холодный зимний ветер срывает с деревьев последние оставшиеся листья, вспоминай меня, ладно?

Как думаешь, я смогу жить в твоей памяти?

Но ты никогда не получишь и не прочитаешь этого письма. Может быть какое-то другое, но не это и не сейчас, потом.

Это я – Рыжая Хельга.

Конец письма (неотправленного)