Текст книги "Завещатель"

Автор книги: Александр Лонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Я вышел из машины и совершил небольшую прогулку вглубь леса. Перешел по разрушенному мостику маленькую речку, поднялся на высокий склон и углубился в светлый липовый лес. Никем не потревоженный, не торопясь нашел подходящее место – вокруг высокие липы, недалеко раскидистый дуб… Вскрыв охотничьим ножом черный контейнер, переместил содержимое в заготовленный для этой цели пакет. Пустую распоротую капсулу я выкинул потом в мусорный бак у выхода из парка.

В тот же день, где-то в начале третьего, на одном из московских мостов можно было видеть странную картину. Человек, одетый во все черное, сначала прошел по одной стороне моста, потом по другой, но до конца не дошел – остановился посередине. Немного постоял, посмотрел на реку, на толпящиеся вдалеке дома района Марьинский Парк (где там парк?), на какой-то проплывающий внизу катер – и перегнулся через парапет. Несколько минут он смотрел на загаженную воду внизу, затем раскрыл свою сумку, вынул оттуда полиэтиленовый пакет с чем-то сыпучим, и быстрым движением высыпал это в реку. Порыв ветра подхватил сероватый неоднородный по консистенции порошок и разнес его вдоль широкой водной ленты.

4. Ольга

Вдоль широкой водной ленты Невы дул ветер и летали черноголовые чайки. На набережной стоять холодно. Стемнело, и мне б уже идти домой – завтра рано на работу.

Оба моих родителя, после того, как получили контракт в Финляндии, уже полгода как жили в Хельсинки. Обещали приехать в отпуск. На уик-энд они иногда наезжали, но нечасто и все реже и реже. Поэтому сейчас и ныне я сижу одна со своей собакой, и мне иногда становится скучно, грустно и уныло. Вообще-то я самодостаточный человек, но частенько на меня накатывала серая тоска.

То, что со мной чего-то не так, я стала подозревать уже давно. В транспорте люди обычно занимали места рядом со мной в самую последнюю очередь. Старухи же наоборот – если все сидения уже заняты, направлялись непосредственно ко мне, а потом недовольно и укоризненно ели меня глазами, пока я не уступала место им. Прохожие никогда не спрашивали у меня дорогу, а всякие уличные кидалы вообще меня игнорировали. Последнее, впрочем, не сильно меня беспокоит. Есть еще множество всяких мелочей, к которым я привыкла и перестала замечать. Вероятно, я никогда бы не озаботилась вопросом – «А почему это все так?» Если бы не одна дурацкая история на работе.

После третьего курса, когда стало окончательно понятно, что люди с моей специальностью (по образованию я – будущий юрист) могут найти себе работу где угодно и когда угодно, я осталась в той же фирме, где подрабатывала еще с первого курса. Фирма занималась продажей всего, что нужно для озеленения города и организацией работ по этому самому озеленению, а я работала там программистом. Не слишком-то женское дело, но это только должность так называлась – «программист». В программировании я мало что понимаю. Ну, Вижел Бейсик – еще туда-сюда (неприлично-то как!) но не более того. Я вообще-то по призванию компьютерный дизайнер. Когда очень удачно освободилось место начальника ИТ отдела, то шеф, немного подумав для вида, предложил эту должность мне. Естественно, я согласилась. При тех же примерно обязанностях (прежний начальник в современной компьютерной технике понимал, как агроном в топологии) я существенно увеличивала свою зарплату.

Куда подевался мой прежний начальник, никто так и не понял. Он пропал. Испарился. Когда после его недельного отсутствия, наш гендиректор дал команду разузнать, долго ли еще будет болеть Николай Иванович, ему сообщили печальную весть. Николай Иванович (или просто – Иваныч, как его уважительно у нас называли) и не думал болеть. Он куда-то исчезнул в прошлый понедельник – за неделю до выяснения. Причем никто его не искал – родственники почему-то решили, что он уехал в отпуск, а у нас полагали, что он дома, лежит с температурой. Почему от нас никто не позвонил раньше, и почему его родные подумали об отпуске, я так и не поняла. Дело было в ноябре, погода стояла мерзопакостная, а тропические курорты Иваныч не посещал, предпочитая им свою старую дачу под Приозерском, где предавался полному уединению – ни мобильника, ни какой иной связи у него там с собой не было. Ну, конечно же, его искали. Не сразу, а после двухнедельного отсутствия было подано заявление. Иваныча объявили в розыск, как пропавшего. А уже через месяц шеф назначил меня на его место. «Пока Иваныч не появится».

Но почему-то я не сомневалась, что Иваныч уже никогда не появится. Было в этой уверенности что-то неопрятное и гадкое, как будто это я виновата в исчезновении бывшего патрона. Чего греха таить, мы не очень-то ладили. Иваныч придирался по пустякам, требовал от меня всякие ненужные глупости, типа ношения спецодежды в виде синего сатинового халата, обязательного заземления при ремонте компьютеров и использования этилового спирта для протирки контактных групп. Именно – этилового спирта. Видимо он никак не мог отвыкнуть от стереотипов тридцатилетней давности, а новые реалии давались ему с трудом. Но когда ко мне на работу заглянула моя подруга, а Иваныч зашел в тот момент, когда мы ели принесенную ею шарлотку, меня вообще чуть не уволили с его подачи. Осталась я только по личному указанию генерального – тот, хоть и был в прошлом обычным бандитом, все же понимал, что поиск нового специалиста моего уровня и введение его потом в курс дел не оправдан, экономически невыгоден и принесет конторе реальные убытки. Меня оставили.

Так вот, после моего назначения, одним из самых неприятных в тот момент для меня занятий, было выполнение указания гендиректора – разборка персональных бумаг Иваныча, и просмотр содержимого его компьютера. У меня возникло стойкое ощущение, что я заглядываю в замочную скважину, или вторгаюсь в чью-то интимную жизнь. Представители власти уважительно сделали копии всех личных бумаг и жесткого диска, оставив оригиналы нам. Такая предупредительность сыщиков меня вначале удивила и порадовала. Я уж было решила, что в органах правопорядка стали уважать частный бизнес. Только позже, и совсем случайно, мне стало известна истинная причина такой чуткости. Наш генеральный просто хорошо заплатил, чтобы менты не изымали компьютеры (упорно называемые ими процессорами) и не арестовывали документацию. Потери, которые мы бы тогда понесли, вообще могли если и не разорить контору, то уж точно сорвать несколько выгодных и важных для нас контрактов.

В компьютере Иваныча оказалось с десяток ролевых игр «для взрослых», довольно большое собрание порнографических фильмов, обширнейшая коллекция качественных порноснимков и целая библиотека неприличных рассказов и историй. Бывший начальник явно зря своего времени не терял, и по Интернету путешествовал с пользой. Только сейчас я поняла, почему он не разрешал мне лазить в свой комп, и даже вирусы со своей машины удалял сам.

Но ничего такого, что хоть как-то относилось бы к нашей работе, на жестком диске я так и не обнаружила.

В этот самый момент меня стали терзать смутные сомнения: как же так? Какого черта этот вечный придира занимал свою должность столько времени, а сейчас и вовсе вздумал пропасть? Что-то внутри меня отчаянно запротестовало, и я решила сама попытаться аккуратно выяснить, в чем тут дело. На работе в тот день я засиделась допоздна. Растворимый кофе давно остыл, несколько бумаг, лежащих на столе, были безбожно мною смяты, так как не представляли особой ценности, а во мне все больше и больше накапливалось необъяснимое раздражение на все окружающее.

Наконец, среди очередного текстового файла я обнаружила сохраненный телефон с экзотической записью « 933 8768 г-жа ФАТУМ. Звонить после шести». Я быстренько списала телефончик на какую-то бумажку и поняла, что на сегодня уже хватит – пора домой. Потом в душ и спать.

5. Феликс

В душ и спать, сразу же, как приду домой. Ни о чем другом я в тот момент даже не помышлял. Господи, как же хочется в постель! День выдался длинным и тяжелым, и я просто валился с ног. Про «ночь на полнолуние» я благополучно забыл, и не вспоминал до самой осени.

Лето кончилась, сентябрь подарил нам теплое бабье лето, но и оно подошло к своему естественному концу. Все как-то притихло, и наступило сонное время. Есть такие моменты, когда кажется, что жизнь в городе приостанавливается, а все живое куда-то девается. Такое ощущение, что улицы вымирают, люди прячутся и все приходят в состояние покоя. Для кого-то это осень, для кого-то – зима. Для кого-то «мертвый сезон» в Москве наступает летом. Для меня этот период не имеет конкретных сроков. Хотя, даже если особенно тщательно поискать эти дни, эти часы, то можно даже заметить, что они наступают, скорее всего, в тот самый осенний денек, когда солнце еще пытается припекать, но первого снега еще нет. Лично у меня в такие дни возникает чувство, что все предприятия останавливаются, машины не дымят, помойки не воняют, а школы закрываются на неясный срок.

Логика здесь несложная. Солнце – дорогостоящее наслаждение для обычного, среднестатистического москвича. Это только в конце сентября, так и не насладившись вдоволь летним теплом, москвичи будут убежденно доказывать друг другу, что «еще будет бабье лето», что «лето было теплым» и что «в этом году можно было купаться уже в начале июня». Жизнь москвичей продолжается, они прощают городу его погоду, забывают о том, что июнь был промозглым, холодным и дождливым, июль – жарким и пыльным, и что город в любом случае остается пустым. Мрачновато? А раз это «мрачновато» и «чернуха» – значит придется говорить «как на духу» – честно и откровенно, но… подбирая слова, дабы не быть обвиненным в излишнем натурализме и избыточной порнографии.

Почему-то авторы большинства романов считают своим непременным долгом отдавать часть объема текста описанию природы и окружающей героя среды. Нельзя сказать, что это так уж и обязательно для сюжета. Часто всем было бы проще, кратенько так написать – «была осень», или – «шел дождь», а не таскать читателя по слякотным городским улицам или заставлять на протяжении двух страниц рассматривать мокрые от дождя стекла, по которым ползут змейками дождевые капли.

В моем случае осень и дождик имели прямое отношение к делу. Хотя дождя в тот момент еще не было, осень давно была, чему я, в общем-то, не особо и радовался. Если весна, кроме обязательного ночного холода и авитаминоза обещает в скорости потепление, а впереди мерещится лето, то осень ничего такого не обещает, корме зимы. Скоро уже пойдет снег, еще немного и вступит в свои права зима, хоть и осень еще долго останется на календаре. Будет снег, а под ним лед, который тормозит движения. А так хочется пройтись до работы твердой, уверенной походкой, а получается – как бегемот на льду. Скоро зима. Но не просто зима, а зима московская, с ее бесплатными приложениями: грязным раскисшим снегом, антиобледенителями и дорожными реагентами, скользкими московскими тротуарами, которые так никогда и не поддаются полной очистке, испорченной обувью и рисками получения переломов, если не у меня лично, то у кого-нибудь родных и близких.

Как раз, пребывая в таком рассеянном состоянии разума, я, без особой цели, путешествовал по хитросплетениям московских переулков. Был вечер пятницы, подступающие сумерки создавали ту особую атмосферу осеннего города, которая бывает только после бабьего лета, когда холода еще не начались, но день уже значительно сократился. Оставшиеся где-то за домами радиальные магистрали города заполняли многочисленные легковушки, увозящие своих неугомонных хозяев, прочь от городских выделений к ложной безмятежности одноэтажного Подмосковья.

Если выйти из метро Добрынинская, перейти по подземному переходу на другую сторону Серпуховской площади и пересечь окончание улицы – Большой Полянки, то можно выйти к дому, где в свое время была Вторая Аптека. Старики еще помнят разговоры, что в былые времена она принадлежала Ферейну и не имела никакого отношения к Брынцалову. Острым углом этот дом отделяет Большую Полянку от Житной улицы. Далее, если миновать этот острый угол, и пройти еще немного, то увидим один из самых загадочных домов Москвы. Большая Полянка, дом 54. Это большой и серый Старый Дом, еще дореволюционной постройки и, если пройти рядом с ним, ничем не примечательный. Но с противоположной стороны улицы открывается совсем другая картина. Здание украшено древнеегипетской символикой. Под крышей, под фронтоном – большая, высотой с этаж, скульптура одинокого рыцаря с мечом. Внизу – рельефные кошки, и египетские знаки – анкхи. Анкх – это символ вечной жизни через смерть, который представлял собой Т-образную фигуру, увенчанную петлей или кольцом. Иногда еще его неправильно называют египетским крестом. Стремление к обретению вечной жизни было заложено в человеке изначально, и анкх стал воплощением этого устремления. Знаки за столетие существование дома сильно пострадали от времени и недобрых рук. Они многократно закрашивались и сейчас почти не видны, но кошки заметны очень хорошо. Рыцарь также выделяется на общем сером фоне – он черный, как антрацит.

Уже давно стемнело. Неожиданно начавшийся дождик заставил меня спрятаться под крышу подъезда Старого Дома с рыцарем, чтобы достать из кейса зонтик, и не торопясь раскрыть его. Неудобно перехватив свой «дипломат», чисто рефлекторно схватился за ручку железной двери, которые благодаря нашему мэру украшают теперь входы во все жилые и нежилые дома Москвы. Почему-то кодовый замок не работал, и дверь неожиданно открылась. Зачем я тогда вошел в этот подъезд? Не знаю этого до сих пор. Какое-то минутное затмение и потеря контроля. Ни консьержки, ни охранника не было, я беспрепятственно вошел внутрь и огляделся. Это было то, что в Питере до сих под именуют «парадное». Или «парадная». В Москве словосочетание «парадный подъезд» давно уже превратилось в просто – «подъезд». И этот подъезд, как и дом, знал иные, лучшие времена. До сих пор он сохранил следы прежней роскоши и красоты, почти не видимой ныне под уродующими наслоениями двадцатого века. Лестница в окурках, кое-где валяются бутылки и банки из-под пива… На двери оторвана ручка. Ступени поднимались вверх, расходясь двумя маршами в сторону площадки первого этажа. В середине, между этими лестницами располагался, явно построенный в советские времена, железный лифт и его кроватная решетка не скрывала уродливую внутреннюю структуру. Поднялся по левой лестнице до первой площадки. Справа и слева темнели квартирные двери, а между ними, напротив лифтовой клетки располагалась стена.

Освещение подъезда осуществлялось обычной лампочкой и ее хватало только на то, чтобы не пройти мимо лифта, не споткнуться об ступеньки лестницы и не разбить себе нос. Но и этого было вполне достаточно, чтоб я заметил любопытную вещь – стена сзади лифтовой клетки имела украшение – рельефную рамку. Наверняка этот архитектурный элемент имел на языке специалистов какое-то умное название, но я, не будучи искушенном в данной области, не знал, как назвать подобное украшение, и поэтому называл его про себя просто «рамкой». Рамка была закрашена той же краской, что и все стены, но внутренняя поверхность казалась более яркой и ровной. Почему-то я сначала дотронулся, а потом провел по ней сразу пятью кончиками пальцев правой руки. Удивительно – но прикосновение и эти движения показались необыкновенно приятыми! Поставил свой портфель на пол, положил сверху зонт и прижал к стене всю ладонь. Затем вторую. Так и стоял, возюкая руками по стене, даже не подумав о том, что мимо могут пройти жильцы дома и счесть меня если и не совсем безумным, то, во всяком случае, весьма подозрительным и странным субъектом.

В углу на стене сидел огромный комар. Возможно, он дано уже умер и присох к месту, возможно – просто спал. Или они спят не ночью, а днем? Глубоко в детстве я был убежден, что большие комары – малярийные, могут укусить и заразить. Я их боялся. Откуда-то мне уже было известно, что малярия – это опасная, часто смертельная, тропическая болезнь.

В какой-то момент я вдруг понял, что стена, которую так усердно трогаю руками, стала гладкой и ровной, и это уже не стена вовсе, а зеркало. Поверхность тускло отражала окружающую обстановку и скверную желтоватую лампочку на потолке. Мой силуэт, соприкасающийся своими руками с кистями моих рук, послушно повторял все движения. Я не мог различить черты лица – недостаток света, тусклость самого зеркала, да и расположение лампочки не давали такой возможности. Почему-то показалось, что это отражение приобрело автономность, и что это не отражение вовсе, а окно в какой-то другой мир. И все предметы, отраженные в зеркале, на самом деле присутствуют по ту сторону непонятного окна в этот иной мир. Тут вдруг что-то изменилось, и я окончательно уяснил – так оно и есть, там правда чужая, не принадлежащая здешней реальность. И темная фигура в «зеркале» – это не мое отражение, а кто-то другой – сильный молчаливый и всемогущий, смотрит на меня через открывшийся Темный Портал.

Дальнейшее я совсем уже почти не помню, остались только незначительные тени воспоминаний и странные ассоциации, как после утреннего сна. Когда все закончилось, стена приняла прежний вид. Обычная подъездная стена – не очень чистая, давно некрашеная.

Только вот ладони у меня стали грязные.

Я вышел на улицу и направился к себе домой.

Об этом необычном эпизоде я почти забыл, а если когда и вспоминал, только как о кратковременном помрачении рассудка. А про обстоятельство, что в ту ночь было полнолуние, я вспомнил только по чистой случайности.

6. Ольга

По чистой случайности я встала на следующее утро примерно в восемь, хотя будильник не зазвенел. И только спустя какое-то время сообразила, что на работу идти мне сейчас ненужно. Настали всегда долгожданные, а тут вдруг так неожиданно подкравшиеся выходные. Суббота, а холодильник пуст. Впрочем, это уже давно перестало удивлять, и даже мнимая мышь не полезла бы туда вешаться, потому что застрелилась бы по пути.

Прошлая неделя выдалась тяжелой и бестолковой, а на работе вообще полный абзац. Я умудрилась переругаться с коммерческим директором, меня успели два раза захотеть уволить, правда, ничего не вышло, потому, как не они нанимали. Потом я созвонилась со своим боссом и потребовала материальную компенсацию за непредвиденные дополнительные нагрузки, на что получила положительный ответ и просьбу не ругаться нецензурно на рабочем месте. Цензурно – можно. Ну а еще потом, успокоившись на счет оплаты, мы быстренько и слаженно выполнили поставленную задачу. Вот так вот, поругаешься, повозмущаешься и еще в выигрыше останешься. Эх, люблю я это дело, а еще больше люблю получать за это зарплату. Хотя, если подумать, я просто не собираюсь работать бесплатно. Я не люблю упускать своего, тем более честно заслуженного. Правда, к концу недели пребывали в состоянии рефрактерности, я даже забыла про выходные. Но ничего – в понедельник будет еще круче…

Пошла гулять с собакой, хоть какая-то будет польза. Заодно и продукты куплю.

Я вышла из дома в ближайший магазин. Ровно напротив подъезда стоял грузовик. На боку его большими черно-синими буквами красовалась надпись «Фатум. Мы сделаем все, что бы Вам помочь» и уже более мелким шрифтом «окна, сделанные с умом». В голове всплыл вчерашний день, в лицо ударил холодный ветер и я, поежившись, продолжил свой путь.

Привязав собаку у входа, я вошла в магазин.

Я блуждала среди рядов супермаркета, выискивал нужные продукты. Высокие стеллажи, уставленные бутылками хорошего вина всегда вызывали у меня ощущение уюта и тепла, хотя выпивать я особо и не любила. Окидывая взглядом различные этикетки цветных бутылок, я автоматически замерла: наваждение все еще преследовало меня и теперь я вновь увидела «заколдованное» слово. «Фатум. Красное полусладкое»

По быстрому разделавшись с покупками, я скорым шагом двинулась домой.

Запихала продукты в холодильник и как-то ненароком взглянула на часы. В этот самый момент минутная стрелка дрогнула и сдвинулась на одно деление, вновь замерла, но теперь уже на «без пяти двенадцать». По телу пробежал секундный озноб, но что за чушь? Мы же взрослые люди, чего здесь бояться?

Тут меня что-то дернуло, и я побежала за бумажкой, на которую вчера успел переписать телефон. После двух протяжных гудков и на том конце провода взяли трубку.

– Я слушаю, – послышался явно прокуренный низкий женский голос.

– Здравствуйте, будьте добры госпожу Фатум, – любезничала я и тут же прибавила – Я от Николая Ивановича.

Возникла некоторая пауза.

– От какого еще Николая Ивановича? Я не знаю, от кого вы звоните, но та, кого вы спрашиваете, сейчас находится в психоневрологическом диспансере. Вы уверены, что вам следует в это ввязываться?

Женщина явно немного вспылила, но выжидающе замерла. Я тоже застыла, обдумывая такой неожиданный ответ и еще более неожиданный вопрос.

– А вы не подскажете, как я могу найти ее? Где? – сама не понимая что говорю, вопросом на вопрос отозвалась я, – И, может быть, вам известно что-либо о Николае Ивановиче и его исчезновении?

– Где найти, я вам подскажу, но мне больше ничего не известно, – женщина продиктовала адрес «диспансера» и нараспев протянула, – всему свое время. Удачи вам.

И снова гудки. Я криво усмехнулась и уставилась на все еще зажатую в руке трубку. Решила перезвонить, только ответом мне послужил автоматический голос автоответчика – «неправильно набран номер, неправильно набран номер, неправильно…» И так до тех пор, пока я не повесила трубку.

Сказать, что я почувствовала себя полной дурой, это было бы очень просто. Адрес мне ничего не говорил – проспект Маршала Блюхера, дом номер восемь. Так и есть. По указанному номеру в атласе Санкт-Петербурга ничего не значилось. Совсем. Даже дома такого не было. Проспект был, а дома – не было! Вот дом 6, а потом сразу дом 10! А где восьмой? Я почувствовала себя как во сне. Бывают такие сны – полные нелепых непоняток, странных разговоров и безумных событий. И вообще, психоневрологический диспансер – это типа поликлиники. Туда не кладут, и не увозят, а приходят на своих ногах. Так что? Она ушла на прием к участковому психиатру? Или может сама там работает? Но это – весьма сомнительно. Скорее всего, моя собеседница перепутала, и госпожу Фатум увезли в обычную психушку. В психбольницу. Вооружившись Яндексом, я одним духом нашла телефоны приемных отделений всех психиатрических больниц Питера. Что-то мне подсказывало, что это пустая трата времени – ни один из этих телефонов не имел адреса, совпадающего с накарябанным на моей бумажке.

Противное ощущение, что вся эта история – совсем не мое дело – появилось довольно быстро и уже не проходило. Ну, попала какая-то тетка в психушку. Ну, имелся ее (или не ее?) телефон у моего не в меру педантичного начальника. А я-то тут причем? Решив, что это меня не касается, я постаралась выбросить из головы все ненужные мне факты и бесполезные сведения.

Мой пес, мой старый-престарый верный Артур подошел и положил свою большую тяжелую голову мне на колено. В его слезящихся полуслепых глазах читалась такая грусть, такая тоска, что я чуть было не разревелась.